WWW.DISUS.RU

БЕСПЛАТНАЯ НАУЧНАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА

 

Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 48 |
-- [ Страница 1 ] --

Мир философии: Книга для чтения. В 2-х ч. Ч. 1. Исходные философ. проблемы,

понятия и принципы. — М.: Политиздат, 1991. — 672 с.

ISBN 5—250—01106—3 (Ч. I)

Книга представляет собой антологию (в 2-х частях) тематически сгруппированных

философских текстов — извлечений из трудов мыслителей разных эпох, включая

современность. В текстах первой части книги освещаются вопросы смысла и

назначения философии, ее истории, исходные философские проблемы (бытие и

познание), понятия и принципы. Предназначенная в помощь изучающим курс философии

по новому учебнику для вузов «Введение в философию», книга привлечет внимание

всех, интересующихся философской проблематикой.

Мир философии: Книга для чтения. Ч. 2. Человек. Общество. Культура. — М.:

Политиздат, 1991. — 624 с.

ISBN 5-250—01382—1 (Ч. 2)

В книгу включены отдельные работы и извлечения из трудов философов разных эпох,

включая и современность. Предназначенная в помощь тем, кто изучает курс

философии по учебнику для вузов «Введение в философию» (под ред. И. Т. Фролова),

она представит интерес для широкого круга читателей, интересующихся философской

проблематикой.

Тираж 150 тыс. экз.

Составители:

Павел Семенович ГУРЕВИЧ и Владислав Иванович СТОЛЯРОВ

В квадратных скобках указаны примечания. Звёздочкой (*) отмечены сноски.

СОДЕРЖАНИЕ:

Предисловие

Раздел первый

ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ И СМЫСЛ ФИЛОСОФИИ, ЕЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ

1. ЧТО ТАКОЕ ФИЛОСОФИЯ И ЗАЧЕМ ОНА?

Платон

Аристотель

Августин

Фома Аквинский

М. Монтень

Т. Гоббс

Р. Декарт

И.В. Гёте

И.Г. Фихте

Ф. Шлегель

Ф. Шеллинг

Г.В.Ф. Гегель

Л. Фейербах

А. Шопенгауэр

О. Конт

Ф. Ницше

В. Виндельбанд

Э. Гуссерль

М.А. Антонович

А.И. Герцен

П.Л. Лавров

В.С. Соловьев

Н.А. Бердяев

Г. Башляр

М. Хайдеггер

Х.-Г. Гадамер

2. ИСТОРИЯ ФИЛОСОФСКОЙ МЫСЛИ: ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА

И.Г. Фихте

Ф. Шлегель

Г.В. Плеханов

Г.В.Ф. Гегель

Л. Фейербах

Ф. Ницше

Н.Г. Чернышевский

А.И. Герцен

В.С. Соловьев

Н.А. Бердяев

Б. Рассел

Раздел второй

БЫТИЕ. МАТЕРИЯ. ПРИРОДА

1. БЫТИЕ И МАТЕРИЯ

Аристотель

Лукреций Кар

Августин

Д. Бруно

И. Кант

Д. Беркли

Ф. Вольтер

Ж.О. Ламетри

Г.В. Лейбниц

Д. Юм

B.C. Соловьев

Н.А. Бердяев

М. Хайдеггер

Б. Рассел

2. ФИЛОСОФСКОЕ ПОНИМАНИЕ ПРИРОДЫ

Ф. Бэкон

И.В. Гёте

П. Гольбах

Р. Декарт

Л. Фейербах

Н.Ф. Федоров

В. Гейзенберг

Раздел третий

ВСЕОБЩИЕ ЗАКОНЫ БЫТИЯ И ФИЛОСОФСКИЙ МЕТОД

1. СИСТЕМНЫЙ ПОДХОД

Аристотель

П. Гольбах

Г.Ф.Ф. Гегель

Л. фон Берталанфи

Б. Рассел

2. ДВИЖЕНИЕ, ИЗМЕНЕНИЕ И РАЗВИТИЕ

Зенон Элейский

Аристотель

Цицерон

Т. Гоббс

С. Соловьев

Г. Башляр

Г. Рейхенбах

3. ДЕТЕРМИНИЗМ И ЗАКОНОМЕРНОСТЬ ЯВЛЕНИЙ

Аристотель

Т. Гоббс

Г. В. Лейбниц

Д. Юм

Г. Башляр

Р. Карнап

Б. Рассел

Г. Рейхенбах

4. ТОЖДЕСТВО, РАЗЛИЧИЕ, ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ И ПРОТИВОРЕЧИЕ

Аристотель

Т. Гоббс

Г.В. Лейбниц

Д. Юм

Г.В.Ф. Гегель

И.В. Гёте

Ф. Ницше

Н.А. Бердяев

Б. Рассел

5. ДИАЛЕКТИЧЕСКИЙ И МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ МЕТОД (ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА)

Г.В.Ф. Гегель

Н. Г. Чернышевский

Г.В. Плеханов

Раздел четвертый

ФИЛОСОФСКИЕ ПРОБЛЕМЫ СОЗНАНИЯ И ПОЗНАНИЯ

1. ФИЛОСОФСКОЕ ПОНИМАНИЕ СОЗНАНИЯ

Платон

Д. Дидро

Э.Б. де Кондильяк

Ж.О. Ламетри

Г. В. Ф. Гегель

Л. Бюхнер

З. Фрейд

С.Н. Трубецкой

К.Э. Циолковский

2. СТРУКТУРА, ФОРМЫ И ЗАКОНОМЕРНОСТИ ПОЗНАВАТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ. ПОЗНАНИЕ И

ТВОРЧЕСТВО

Аристотель

Фома Аквинский

Ф. Бэкон

Д. Локк

Т. Гоббс

Р. Декарт

К. Гельвеций

Г.В. Лейбниц

Д. Юм

И. Кант

Г.В.Ф. Гегель

Л. Фейербах

Н.Г. Чернышевский

П.Л. Лавров

Н.А. Бердяев

В.С. Соловьев

П.А. Флоренский

Х.-Г. Гадамер

В. Гейзенберг

Р. Карнап

3. ПРОБЛЕМА ИСТИНЫ И ЕЁ РЕШЕНИЕ В ФИЛОСОФИИ

Аристотель

Августин

П. Абеляр

Ф. Бэкон



Т. Гоббс

Р. Декарт

Г.В. Лейбниц

Д. Беркли

Г.В.Ф. Гегель

Ф. Шеллинг

В.Г. Белинский

В.С. Соловьев

Л.И. Шестов

Б. Рассел

К. Поппер

Раздел пятый

ЧЕЛОВЕК И ЕГО МЕСТО В МИРЕ

1. СУЩНОСТЬ И НАЗНАЧЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА

Аристотель

Николай Кузанский

Дж. Бруно

Эразм Роттердамский

Т. Гоббс

Б. Спиноза

Б. Паскаль

Вольтер

К.А. Гельвеций

И. Кант

Ф. Шлегель

Г.В.Ф. Гегель

И.В. Гёте

Р. Оуэн

Ф.В. Шеллинг

Л. Фейербах

М.А. Антонович

В.С. Соловьев

Н.А. Бердяев

X.Г. Гадамер

Э. Кассирер

Ж.П. Сартр

Э. Фромм

М. Хайдеггер

П. Тейяр де Шарден

М. Шелер

2. ПРОБЛЕМЫ ЖИЗНИ, СМЕРТИ И БЕССМЕРТИЯ

Лукреций Кар

Цицерон

Вергилий

М. Монтень

А. Шопенгауэр

Л. Фейербах

Р. Оуэн

В.С. Соловьев

Л.Н. Толстой

Н.Ф. Федоров

К.Э. Циолковский

3. Фрейд

Б. Рассел

Раздел шестой

ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ

1. ЧЕМ ОПРЕДЕЛЯЕТСЯ ХОД ИСТОРИИ?

Платон

И. Кант

В. Гумбольдт

О. Конт

Н.П. Огарев

Г.В. Плеханов

2. ИСТОРИЧЕСКАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ И СВОБОДНАЯ СОЗНАТЕЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ЛЮДЕЙ

Геродот

Фукидид

Т. Гоббс

Г.В. Лейбниц

Ш. Монтескье

Вольтер

Д. Юм

Морелли

Ф. Шлегель

Г.В.Ф. Гегель

И.В. Гёте

Ф.В. Шеллинг

А.И. Герцен

Н.П. Огарев

Н.Ф. Федоров

В.С. Соловьев

Г.В. Плеханов

Н.А. Бердяев

А. Камю

М. Элиаде

3. ЛИЧНОСТЬ И СОЦИАЛЬНЫЕ ОБЩНОСТИ КАК СУБЪЕКТЫ ИСТОРИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА

Аристотель

Ф. Бэкон

Т. Гоббс

Б. Спиноза

Г.В.Ф. Гегель

А.И. Герцен

С.Н. Трубецкой

Н.А. Бердяев

Дж. У. Джемс

Ж. Маритен

Э. Фромм

К. Леви-Строс

Раздел седьмой

КУЛЬТУРА КАК ОБЩЕСТВЕННО-ИСТОРИЧЕСКОЕ ЯВЛЕНИЕ

1. ФЕНОМЕН КУЛЬТУРЫ: ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА

3. Фрейд

Э. Кассирер

Н.А. Бердяев

О. Шпенглер

М.М. Бахтин

2. НАУКА И ИСКУССТВО КАК ФОРМЫ КУЛЬТУРЫ

Ж.Ж. Руссо

И.В. Гёте

А. Шопенгауэр

Н.П. Огарев

П.Л. Лавров

Н.Ф. Федоров

B.С. Соловьев

C.Н. Булгаков

М. Вебер

Г. Башляр

М.М. Бахтин

3. НРАВСТВЕННЫЕ АСПЕКТЫ КУЛЬТУРЫ

Ф. Ницше

В.С. Соловьев

С.Н. Булгаков

Л.И. Шестов

А. Швейцер

4. СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ РОЛЬ РЕЛИГИИ

Фома Аквинский

Ф. Бекон

Б. Спиноза

Вольтер

Д. Юм

Л. Фейербах

Н.П. Огарев

З. Фрейд

Э.А. Жильсон

Б. Рассел

Раздел восьмой

РАЗВИТИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

1. НАПРАВЛЕННОСТЬ И ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ ИСТОРИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА, ИДЕАЛ ОБЩЕСТВЕННОГО

УСТРОЙСТВА

Аристотель

Ж. Мелье

Ж.Ж. Руссо

И. Бентам

Ж.А. Кондорсе

И. Кант

И.Г. Фихте

В. Гумбольдт

Ф.В.И. Шеллинг

К.А. Сен-Симон

Ш. Фурье

Р. Оуен

Ф. Ницше

Д.И. Писарев

Н.Ф. Федоров

В.С. Соловьев

Г.В. Плеханов

К.Э. Циолковский

З. Фрейд

Н.А. Бердяев

Г.Г. Шпет

А. Печчеи

2. ГЛОБАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ЦИВИЛИЗАЦИИ

В.И. Вернадский

С.Л. Франк

Х. Ортега-и-Гассет

П. Тейяр де Шарден

Б. Рассел

К. Ясперс

А. Печчеи

ПРЕДИСЛОВИЕ

Сегодня, в условиях социального обновления и перестройки, утверждения нового

мышления, способного целостно охватить глобальные и общечеловеческие проблемы,

обеспечить их гуманистическое решение, неизмеримо повышается роль философского

познания как способа всестороннего охвата действительности, проникновения в ее

глубинный смысл и суть. Соответственно усиливается интерес к философии со

стороны самых широких слоев общества.

Но для того чтобы обрести способность к философскому познанию, к

философствованию, недостаточно просто испытывать к нему интерес или даже

любовь*. Важно, окунувшись в мир философской мысли, прочувствовать его

своеобразие, особенности, стиль. Этот мир складывался, формировался и развивался

в течение тысячелетий, он имеет свой специфический и довольно сложный язык, свою

систему понятий, включает в себя великое множество разнообразных идей,

выдвинутых мыслителями различных эпох и народов.

* Как известно, древнегреческое слово «философия» означает «любовь к мудрости».

Новичку весьма сложно сориентироваться в этом безбрежном мире. Ему нужно, как

компас судну в открытом море, надежное «навигационное» средство, которое помогло

бы ему при знакомстве с философскими идеями не упустить из виду самое важное,

существенное, чтобы разобраться в многообразии философских мнений, подходов и

оценок.

Такую помощь и поддержку ему окажет прежде всего учебник «Введение в философию»

(М., 1989. Ч. 1 и 2), где обстоятельно и последовательно раскрываются

предназначение философии, исторические судьбы составляющих ее учений, структура

и содержание философского знания, социальные функции и перспективы дальнейшего

развития философской науки.

Предлагаемая книга — своеобразное приложение к этому учебнику. Ее основное

предназначение — дать читателю возможность непосредственно познакомиться с

классическими философскими текстами, углубить с их помощью свои воззрения на

природу, общество, человека, закономерности их существования и развития.

Этим задачам и был подчинен отбор материала для книги. Однако с достаточной

полнотой и наглядностью представить философскую мысль на всем протяжении ее

исторического развития в сравнительно небольшом по объему издании оказалось

непросто. Помимо всего прочего требовалось, чтобы представленные фрагменты

отображали разнообразные подходы к предмету и назначению философии, к

фундаментальным философским проблемам, чтобы они адекватно выражали взгляды

соответствующих философов и при этом были доступными для понимания широкой

читательской аудитории.

В предлагаемую вниманию читателя книгу не включены фрагменты из философских

трудов классиков марксизма — К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина. Все их

философские произведения («Анти-Дюринг», «Диалектика природы», «Материализм и

эмпириокритицизм», «Философские тетради» и многие другие) неоднократно

издавались массовым тиражом, в том числе в виде хрестоматий и антологий по

диалектическому и историческому материализму, предназначенных для различных

категорий читателей, в частности для студентов.

Книга состоит из двух частей. Первая из них под названием «Исходные философские

проблемы, понятия и принципы» включает фрагменты из философских трудов,

посвященных таким проблемам, как смысл и назначение философии, основные вехи ее

истории, важнейшие характеристики бытия и познания, особенности философского

метода.

Вторая часть книги носит название «Человек, общество, культура». Она содержит

фрагменты из философских трудов, посвященных человеку и его месту в мире, смыслу

и назначению его жизни, вопросам смерти и бессмертия. Много внимания уделено

представлениям о фундаментальных проблемах социальной философии: чем

определяется ход истории, каково соотношение исторической необходимости и

сознательной деятельности людей, какую роль в историческом процессе играют

личность и различные исторические общности и т.п. Большой раздел посвящен

анализу культуры и таких ее компонентов, как наука, искусство, нравственность,

религия и др. Наконец, читатель найдет здесь выдержки из тех философских работ,

которые посвящены обсуждению глобальных проблем современности и путей их

решения.

Конечно, далеко не все разделы и направления философского познания

действительности представлены в книге с одинаковой полнотой и всесторонностью.

Тем не менее редакция и составители надеются, что она окажется полезной широкому

кругу читателей, интересующихся философией, поможет им войти в мир философии и

более уверенно ориентироваться в нем.

* * *

В предлагаемой читателю первой части антологии философских текстов представлены

следующие мыслители разных эпох (их работы приводятся иногда полностью, но

преимущественно в извлечениях):

Античная философия

Аристотель (384—322 до н. э.)

Зенон Элейский (ок. 490— ок. 430 до н. э.)

Лукреций Кар (ок. 99—55 до н. э.)

Платон (428/427—348/347 до н. э.)

Цицерон (106—43 до н. э.)

Средневековая философия

П. Абеляр (1079—1142)

Августин (354—430)

Фома Аквинский (1225/26— 1274)

Философия эпохи Возрождения

Д. Бруно (1548—1600)

М. Монтень (1533—1592)

Философия эпохи научной революции (XVII век)

Ф. Бэкон (1561 — 1626)

Т. Гоббс (1588—1679)

Р. Декарт (1596—1650)

Г. В. Лейбниц (1646—1716)

Дж. Локк (1632—1704)

Б. Спиноза (1632—1677)

Философия эпохи Просвещения и немецкий классический идеализм (XVIII — начало XIX

века)

Д. Беркли (1685—1753)

Г. В. Ф. Гегель (1770—1831)

К. А. Гельвеции (1715—1771)

И. В. Гёте (1749—1832)

Ф. Вольтер (1694—1778)

П. Гольбах (1723—1789)

Д. Дидро (1713—1784)

И. Кант (1724—1804)

Э. Б. де Кондильяк (1715—1780)

Ж. Ламетри (1709—1751)

И. Г. Фихте (1762—1814)

Ф. Шеллинг (1775—1854)

Ф. Шлегель (1772—1829)

Д. Юм (1711 — 1776)

Западная и русская философия XIX века

М.А. Антонович (1835—1918)

В.Г. Белинский (1811 — 1848)

Л. Бюхнер (1824—1899)

В. Виндельбанд (1848—1915)

А.И. Герцен (1812—1870)

О. Конт (1798—1857)

П.Л. Лавров (1823—1900)

Ф. Ницше (1844—1900)

Г. В. Плеханов (1856—1918)

B. С. Соловьев (1853—1900)

C. Н. Трубецкой (1862—1905)

Н. Ф. Федоров (1828—1903)

Л. Фейербах (1804—1872)

Н. Г. Чернышевский (1828—1889)

А. Шопенгауэр (1788—1860)

Философия XX века

Г. Башляр (1884—1962)

Н. А. Бердяев (1874—1948)

Л. фон Берталанфи (1901 — 1972)

Х.-Г. Гадамер (р. 1900)

В. Гейзенберг (1901 — 1976)

Э. Гуссерль (1859—1938)

Р. Карнап (1891 — 1970)

К. Поппер (1902—1989)

Б. Рассел (1872—1970)

Г. Рейхенбах (1891 — 1953)

П. А. Флоренский (1882—1943)

3. Фрейд (1856—1939)

М. Хайдеггер (1889—1976)

К. Э. Циолковский (1857—1935)

Л. И. Шестов (1866—1938)

Раздел первый

ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ И СМЫСЛ ФИЛОСОФИИ, ЕЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ

1. ЧТО ТАКОЕ ФИЛОСОФИЯ И ЗАЧЕМ ОНА?

ПЛАТОН

...В род богов не позволено перейти никому, кто не был философом и не очистился

до конца, — никому, кто не стремился к познанию. Потому-то, милые мои Симмий и

Кебет, истинные философы гонят от себя все желания тела, крепятся и ни за что им

не уступают, не боясь разорения и бедности, в отличие от большинства, которое

корыстолюбиво, и хотя они, в отличие от властолюбивых и честолюбивых, не

страшатся бесчестия и бесславия, доставляемых дурною жизнью, они от желаний

воздерживаются.

— Так ведь иное было бы и недостойно их, Сократ! [1] — воскликнул Кебет.

1 Сократ был предметом осмеяния таких комедиографов, как Аристофан, Эвполид,

Теликид, Каллий.

— Да, недостойно, клянусь Зевсом. Кто заботится о своей душе, а не холит тело,

тот расстается со всеми этими желаниями. Остальные идут, сами не зная куда, а

они следуют своим путем: в уверенности, что нельзя перечить философии и

противиться освобождению и очищению, которые она несет, они идут за ней, куда бы

она ни повела.

— Как это, Сократ?

— Сейчас объясню. Тем, кто стремится к познанию, хорошо известно вот что: когда

философия принимает под опеку их душу, душа туго-натуго связана в теле и

прилеплена к нему, она вынуждена рассматривать и постигать сущее не сама по

себе, но через тело, словно бы через решетки тюрьмы, и погрязает в глубочайшем

невежестве. Видит философия и всю грозную силу этой тюрьмы: подчиняясь страстям,

узник сам крепче любого блюстителя караулит собственную темницу. Да, стремящимся

к познанию известно, в каком положении бывает их душа, когда философия берет ее

под свое покровительство и с тихими увещаниями принимается освобождать, выявляя,

до какой степени обманчиво зрение, обманчив слух и остальные чувства, убеждая

отдаляться от них, не пользоваться их службою, насколько лишь это возможно, и

советуя душе сосредоточиваться и собираться в себе самой, верить только себе,

когда, сама в себе, она мыслит о том, что существует само по себе, и не считать

истинным ничего из того, что она с помощью другого исследует из других вещей,

иначе говоря, из ощутимых и видимых, ибо то, что видит душа, умопостигаемо и

безвидно. Вот то освобождение, которому не считает нужным противиться душа

истинного философа, и потому она бежит от радостей, желаний, печалей и страхов,





насколько это в ее силах, понимая, что, если кто сильно обрадован, или опечален,

или испуган, или охвачен сильным желанием, он терпит только обычное зло, какого

и мог бы ожидать, — например, заболевает или проматывается, потакая своим

страстям, — но и самое великое, самое крайнее из всех зол и даже не отдает себе

в этом отчета.

— Какое же это зло, Сократ? — спросил Кебет.

— А вот какое: нет человека, чья душа, испытывая сильную радость или сильную

печаль, не считала бы то, чем вызвано такое ее состояние, предельно ясным и

предельно подлинным, хотя это и не так. Ты, я думаю, со мною согласишься, что, в

первую очередь, это относится к вещам видимым.

— Охотно соглашусь.

— А согласишься ли ты, что именно в таком состоянии тело сковывает душу особенно

крепко?

— То есть как?

— А вот как: у любой радости или печали есть как бы гвоздь, которым она

пригвождает душу к телу, пронзает ее и делает как бы телесною, заставляя

принимать за истину все, что скажет тело. А разделяя представления и вкусы тела,

душа, мне кажется, неизбежно перенимает его правила и привычки, и уже никогда не

прийти ей в Аид чистою — она всегда отходит, обремененная телом, и потому вскоре

вновь попадает в иное тело и, точно посеянное зерно, пускает ростки. Так она

лишается своей доли в общении с божественным, чистым и единообразным.

— Верно, Сократ, совершенно верно, — сказал Кебет.

— По этой как раз причине, Кебет, воздержаны и мужественны те, кто достойным

образом стремится к познанию, а вовсе не те, о которых любит говорить

большинство. Или, может, ты иного мнения?

— Нет, что ты!

— Да, душа философа рассуждает примерно так, как мы говорили, и не думает, будто

дело философии — освобождать ее, а она, когда это дело сделано, может снова

предаться радостям и печалям и надеть прежние оковы, наподобие Пенелопы [2], без

конца распускающей свою ткань. Внося во все успокоение, следуя разуму и

постоянно в нем пребывая, созерцая истинное, божественное и непреложное и в нем

обретая для себя пищу, душа полагает, что так именно должно жить, пока она жива,

а после смерти отойти к тому, что ей сродни, и навсегда избавиться от

человеческих бедствий. В завершение такой жизни, Симмий и Кебет, ей незачем

бояться ничего дурного, незачем тревожиться, как бы при расставании с телом она

не распалась, не рассеялась по ветру, не умчалась неведомо куда, чтобы уже нигде

больше и никак не существовать.

2 Пенелопа (греч.) — дочь спартанца Икария и нимфы Перибеи, супруга Одиссея.

Одна из главных действующих лиц «Одиссеи», идеал женского благородства и

супружеской верности. Во время двадцатилетнего отсутствия Одиссея всяческими

хитростями отдаляла ответ на предложения домогавшихся ее руки представителей

местной знати. Обещала выбрать себе нового мужа после того, как закончит ткать

покрывало на гроб своего свекра. Однако ночью распускала все, что успевала

наткать в течение дня.

После этих слов Сократа наступило долгое молчание. Видно было, что и сам он

размышляет над только что сказанным, и большинство из нас тоже. Потом Кебет и

Симмий о чем-то коротко перемолвились друг с другом. Сократ приметил это и

спросил:

— Что такое? Вы, верно, считаете, что сказанного недостаточно? Да, правда,

остается еще немало сомнительных и слабых мест, если просмотреть все от начала

до конца с нужным вниманием. Конечно, если у вас на уме что-нибудь другое, я

молчу. Но если вы в затруднении из-за этого, не стесняйтесь, откройте свои

соображения, если они кажутся вам более убедительными, наконец, примите в свой

разговор и меня, если находите, что с моею помощью дело пойдет лучше.

На это Симмий отозвался так:

— Я скажу тебе, Сократ, все как есть. Мы уже давно оба в смущении и всё только

подталкиваем друг друга, чтобы тебя спросить, потому что очень хотим услышать,

что ты ответишь, да боимся причинить тебе огорчение — как бы наши вопросы не

были тебе в тягость из-за нынешней беды.

Платон. Федон // Сочинения. В 3 т. М., 1970. Т. 2. С. 48—51

...Человек должен постигать [ее] в соответствии с идеей, исходящей от многих

чувственных восприятий, но сводимой рассудком воедино. А это есть припоминание

[3] того, что некогда видела наша душа, когда она сопутствовала богу, свысока

глядела на то, что мы теперь называем бытием, и поднималась до подлинного бытия.

Поэтому по справедливости окрыляется только разум философа: у него всегда по

мере его сил память обращена на то, чем божествен бог. Только человек, правильно

пользующийся такими воспоминаниями, всегда посвящаемый в совершенные таинства,

становится подлинно совершенным.

3 Платон развивал идеи, близкие индуистскому учению о реинкарнации, то есть о

возрождении души. Поэтому познание нередко осмысливалось им как возвращение

забытого, то есть припоминание.

Платон. Федр // Сочинения. В 3 т. М., 1970. Т. 2. С. 185

АРИСТОТЕЛЬ

...Следует рассмотреть, каковы те причины и начала, наука о которых есть

мудрость [4]. Если рассмотреть те мнения, какие мы имеем о мудром, то, быть

может, достигнем здесь больше ясности. Во-первых, мы предполагаем, что мудрый,

насколько это возможно, знает все, хотя он и не имеет знания о каждом предмете в

отдельности. Во-вторых, мы считаем мудрым того, кто способен познать трудное и

нелегко постижимое для человека (ведь воспри-нимание чувствами свойственно всем,

а потому это легко и ничего мудрого в этом нет). В-третьих, мы считаем, что

более мудр во всякой науке тот, кто более точен и более способен научить

выявлению причин, и, [в-четвертых], что из наук в большей мере мудрость та,

которая желательна ради нее самой и для познания, нежели та, которая желательна

ради извлекаемой из нее пользы, а [в-пятых], та, которая главенствует, — в

большей мере, чем вспомогательная, ибо мудрому надлежит не получать наставления,

а наставлять, и не он должен повиноваться другому, а ему — тот, кто менее мудр.

4 Проблематика той науки, которую Аристотель называл первой философией,

мудростью или теологией, рассматривается в группе его относительно

самостоятельных работ (публичных выступлений, лекций, набросков к ним или

составленных его слушателями их записей), объединенных общим названием —

«Метафизика».

Вот каковы мнения и вот сколько мы их имеем о мудрости и мудрых. Из указанного

здесь знание обо всем необходимо имеет тот, кто в наибольшей мере обладает

знанием общего, ибо в некотором смысле он знает все подпадающее под общее. Но,

пожалуй, труднее всего для человека познать именно это, наиболее общее, ибо оно

дальше всего от чувственных восприятий. А наиболее строги те науки, которые

больше всего занимаются первыми началами: ведь те, которые исходят из меньшего

числа [предпосылок], более строги, нежели те, которые приобретаются на основе

прибавления (например, арифметика более строга, чем геометрия). Но и научить

более способна та наука, которая исследует причины, ибо научают те, кто

указывает причины для каждой вещи. А знание и понимание ради самого знания и

понимания более всего присущи науке о том, что наиболее достойно познания, ибо

тот, кто предпочитает знание ради знания, больше всего предпочтет науку наиболее

совершенную, а такова наука о наиболее достойном познания. А наиболее достойны

познания первоначала и причины, ибо через них и на их основе познается все

остальное, а не они через то, что им подчинено. И наука, в наибольшей мере

главенствующая и главнее вспомогательной, — та, которая познает цель, ради

которой надлежит действовать в каждом отдельном случае; эта цель есть в каждом

отдельном случае то или иное благо, а во всей природе вообще — наилучшее.

Итак, из всего сказанного следует, что имя [мудрости] необходимо отнести к одной

и той же науке: это должна быть наука, исследующая первые начала и причины: ведь

и благо, и «то, ради чего» есть один из видов причин. А что это не искусство

творения, объяснили уже первые философы. Ибо и теперь и прежде удивление

побуждает людей философствовать, причем вначале они удивлялись тому, что

непосредственно вызывало недоумение, а затем, мало-помалу продвигаясь таким

образом далее, они задавались вопросом о более значительном, например о смене

положения Луны, Солнца и звезд, а также о происхождении Вселенной. Но

недоумевающий и удивляющийся считает себя незнающим (поэтому и тот, кто любит

мифы, есть в некотором смысле философ, ибо миф создается на основе

удивительного). Если, таким образом, начали философствовать, чтобы избавиться от

незнания, то, очевидно, к знанию стали стремиться ради понимания, а не ради

какой-нибудь пользы. Сам ход вещей подтверждает это; а именно: когда оказалось в

наличии почти все необходимое, равно как и то, что облегчает жизнь и доставляет

удовольствие, тогда стали искать такого рода разумение. Ясно поэтому, что мы не

ищем его ни для какой другой надобности. И так же как свободным называем того

человека, который живет ради самого себя, а не для другого, точно так же и эта

наука единственно свободная, ибо она одна существует ради самой себя.

Аристотель. Метафизика [4] // Сочинения. В 4 т. М., 1975. Т. 1. С. 67—69

АВГУСТИН

Филокалия и философия названы почти одинаково, и они хотят казаться как бы

родственными друг другу и суть таковы. Ведь что такое философия? Любовь к

мудрости. Что такое филокалия? Любовь к красоте. Справься-ка у греков. А что

такое мудрость? Разве она не есть истинная красота?

Августин. Против академиков [5] //, 3, 7 // Patrologiae cursus completus. Series

Latina. Т. 32. Col. 922

5 Ранний диалог Августина «Против академиков» написан в конце 386 года и

посвящен критическому анализу воззрений представителей академии.

О теологии, которую называют естественной, надлежит вести беседу не с какими

попало людьми (...), а с философами, само имя которых, если перевести его на

латынь, указывает на любовь к мудрости; если же мудростью является Бог, которым

все сотворено, как удостоверяют божественные авторитет и истина, то истинный

философ любит Бога. Однако поскольку то самое, что обозначается этим именем,

наличествует не во всех, кого величают этим именем (ведь не всегда являются

ревнителями истинной мудрости все именующиеся философами), то, конечно, из всех

тех, с чьими мнениями и писаниями мы смогли ознакомиться, следует избрать лишь

тех, с кем не будет позорно обсудить этот вопрос...

Хотя христианин, просвещенный только церковными писаниями, пожалуй, может и не

знать имени платоников и быть в неведении относительно того, а были ли два рода

философов, писавших на греческом языке, — ионийцы и италийцы, он, однако, не

настолько несведущ в человеческих делах, чтобы не знать, что философы научают

или стремлению к мудрости, или самой мудрости. Тем не менее он остерегается тех,

кто философствует сообразно стихиям мира сего, а не сообразно Богу, которым

сотворен сам мир. Ведь он научен апостольской заповедью и искренне послушен

тому, что сказано: «Смотрите, чтобы кто не увлек вас философией и пустым

обольщением, по стихиям мира».

Августин. О граде божием [6] VIII, 1, 10 // Patrologiae cursus completus. Series

Latina. Т. 41. Col. 223—225, 234

6 Трактат «О граде божием» написан Августином под впечатлением взятия Рима

ордами Алариха в 410 году. Философ усматривал два противоположных вида

человеческой общности: «град земной», то есть государственность, которая

основана на любви к себе, доведенной до презрения к Богу, и «град божий» —

духовную общность, которая основана на любви к Богу, доведенной до презрения к

себе.

Языческая философия [7] не более достойна уважения, чем наша христианская,

которая одна лишь есть истинная философия, коль скоро этим именем обозначается

стремление или любовь к мудрости.

7 Под языческой философией Августин имеет в виду арабоязычную философию.

Августин. Против Юлиана IV, 14, 72 // Patrologiae cursus completus. Series

Latina. Т. 44. Col. 774

ФОМА АКВИНСКИЙ

Философ [8] определяет, что первая философия есть знание истины, не какой

угодно, а той истины, которая есть источник всякой истины и которая относится к

первому началу бытия для всех вещей; откуда следует, что эта истина есть начало

всякой истины, ибо распорядок вещей в истине такой же, как и в бытии...

8 Имеется в виду Аристотель.

Есть какие-то истины о Боге, которые превосходят всякую способность

человеческого рассудка, как, например, о том, что Бог троичен и един. Однако

есть какие-то истины, которые может достичь и естественный рассудок, как,

например, о том, что Бог есть, что Бог един и т.п.; эти истины о Боге наглядно

доказали и философы, ведомые светом естественного рассудка...

Для познания того, что рассудок способен узнать о Боге, нужно многое знать

заранее, так как рассмотрение почти всей философии предрасполагает к познанию

Бога; вследствие чего из частей философии метафизика, которая толкует о

божественном, подлежит изучению в последнюю очередь. Итак, к исследованию

упомянутой божественной истины можно прийти только с большим трудом и старанием,

и немногие хотят взять на себя этот труд из любви к знанию, естественное

влечение к которому Бог, однако, вложил в человеческие умы. (...) Поэтому

божественное милосердие проявило спасительную предусмотрительность, предписав

принимать на веру и то, что способен исследовать рассудок, дабы таким образом

все легко смогли быть причастными к познанию Бога без сомнения и ошибки.

Фома Аквинский Сумма против язычников [9] I, 1, 3, 4 I I Thomas Aquinas Summa

contra gentiles seu de verita-te catholicae fidei Taurini, 1925. P. 1—4

9 В основных трудах Фомы Аквинского «Сумма теологии» и «Сумма против язычников»

подведены итоги теологических поисков зрелой схоластики, направленных на

отработку вероучения в формах здравого смысла. В рубриках «Суммы теологии» одни

и те же схемы теологии накладываются на бесконечную пестроту конкретных вопросов

— от пяти доказательств бытия Бога до определения границ допустимого и

недопустимого в финансовой деятельности.

Ничто не мешает, чтобы о тех же самых вещах, о которых трактуют философские

дисциплины сообразно тому, что эти вещи познаваемы благодаря свету естественного

рассудка, трактовала и иная наука сообразно тому, что они познаются благодаря

свету божественного откровения. Откуда следует, что теология, которая относится

к священному учению, отличается по своему роду от той теологии, которая

считается частью философии.

Фома Аквинский. Сумма теологии9. Часть I. Вопрос 1. Статья 1 // Thomas Aquinas.

Opera omnia. T. 4. Romae, 1888. P. 7

M. MOHTEHЬ

Странное дело, но в наш век философия, даже для людей мыслящих, всего лишь

пустое слово, которое, в сущности, ничего не означает; она не находит себе

применения и не имеет никакой ценности ни в чьих-либо глазах, ни на деле.

Полагаю, что причина этого — бесконечные словопрения, которыми ее окружили.

Глубоко ошибаются те, кто изображает ее недоступною для детей, с нахмуренным

челом, с большими косматыми бровями, внушающей страх. Кто напялил на нее эту

лживую маску, такую тусклую и отвратительную? На деле же не сыскать ничего

другого столь милого, доброго, радостного, чуть было не сказал — шаловливого.

Философия призывает только к празднествам и веселью. Если пред вами нечто

печальное и унылое — значит, философии тут нет и в помине. Деметрий Грамматик,

наткнувшись в дельфийском храме на кучку сидящих вместе философов, сказал им:

«Или я заблуждаюсь, или, — судя по вашему столь мирному и веселому настроению, —

вы беседуете о пустяках». На что один из них — это был Гераклион из Мегары —

ответил: «Морщить лоб, беседуя о науке, — это удел тех, кто предается спорам,

требуется ли в будущем времени глагола *** две ламбды или одна или как

образована сравнительная степень *** и *** и превосходная *** и ***. Что же

касается философских бесед, то они имеют свойство веселить и радовать тех, кто

участвует в них, и отнюдь не заставляют их хмурить лоб и предаваться печали»...

Душа, вместившая в себя философию, не может не заразить своим здоровьем и тело.

Царящие в ней покой и довольство она не может не излучать вовне; она не может

равным образом не переделать по своему образу и подобию нашу внешность, придав

ей, соответственно, исполненную достоинства гордость, веселость и живость,

выражение удовлетворенности и добродушия. Отличительный признак мудрости — это

неизменно радостное восприятие жизни; ей, как и всему, что в надлунном мире,

свойственна никогда не утрачиваемая ясность. Это baroco и baralipton измазывают

и прокапчивают своих почитателей, а вовсе не она; впрочем, она известна им лишь

понаслышке. В самом деле, это она утишает душевные бури, научает сносить с

улыбкой болезни и голод не при помощи каких-то воображаемых эпициклов, но

опираясь на вполне осязательные, естественные доводы разума. Ее конечная цель —

добродетель, которая пребывает вовсе не где-то, как утверждают схоластики, на

вершине крутой, отвесной и неприступной горы. Те, кому доводилось подходить к

добродетели ближе других, утверждают, напротив, что она обитает на прелестном,

плодородном и цветущем плоскогории, откуда отчетливо видит все находящееся под

нею, достигнуть ее может, однако, лишь тот, кому известно место ее обитания; к

ней ведут тернистые тропы, пролегающие среди поросших травой и цветами лужаек,

по пологому, удобному для подъема и гладкому, как своды небесные, склону. Но так

как тем мнимым философам, о которых я говорю, не удалось познакомиться с этой

высшею добродетелью, прекрасной, торжествующей, любвеобильной, кроткой, но

вместе с тем и мужественной, питающей непримиримую ненависть к злобе,

неудовольствию, страху и гнету, имеющей своим путеводителем природу, а

спутниками — счастье и наслаждение, то, по своей слабости, они придумали этот

глупый и ни на что не похожий образ, унылую, сварливую, привередливую,

угрожающую, злобную добродетель и водрузили ее на уединенной скале, среди

терниев, превратив ее в пугало, устрашающее род человеческий.

Монтень М. Опыты. М.-Л., 1954. Кн. 1. С. 207—209

Т. ГОББС

О философии, основы которой я здесь собираюсь изложить, ты, любезный читатель,

не должен думать как о чем-то, при помощи чего можно раздобыть философский

камень, или как о искусстве, которое представлено в трактатах по метафизике.

Философия есть скорее естественный человеческий разум, усердно изучающий все

дела творца, чтобы найти и сообщить бесхитростную правду об их порядке, их

причинах и следствиях. Философия есть дочь твоего мышления и всей Вселенной и

живет в тебе самом, правда, в еще не ясной форме подобно матери Вселенной в

период ее бесформенного начала. Ты должен действовать, как скульпторы, которые,

обрабатывая бесформенную материю резцом, не творят форму, а выявляют ее.

Подражай акту творения! Пусть твое мышление (поскольку ты желаешь серьезно

работать над философией) витает над хаотической бездной твоих рассуждений и

экспериментов. Все хаотическое должно быть разложено на составные части, а

последние следует отличить друг от друга, и всякая часть, получив

соответствующее ей обозначение, должна занять свое прочное место. Иными словами,

метод должен соответствовать порядку творения вещей. Порядок же творения был

следующим: свет, отделение дня от ночи, пространство, небеса, чувственно

воспринимаемое, человек. Заключительным актом творения явилось установление

закона. Порядок исследования будет, таким образом, следующим: мышление,

определение, пространство, созвездия, чувственное свойство, человек, а после

достижения последним зрелости — гражданин. В первом разделе первой части,

озаглавленном «Логика», я зажигаю свет разума.

Во втором разделе, названном «Первая философия», я различаю посредством точного

определения понятий идеи наиболее общих вещей, с тем чтобы устранить все

сомнительное и неясное. Третий раздел посвящен вопросам пространственного

протяжения, т.е. геометрии. Четвертый раздел описывает движение созвездий и,

кроме того, чувственные свойства.

Во второй части всей системы, если на то будет божья воля, я подвергну

рассмотрению природу человека, а в третьей — уже указанный нами вопрос о

гражданине. Я следовал тому методу, который сможешь применить и ты, если он

встретит твое одобрение. Ибо я не навязываю тебе ничего своего, а только

предлагаю все твоему вниманию. Каким бы методом ты, однако, ни пользовался, во

всяком случае я бы усердно рекомендовал твоему вниманию философию, т.е.

стремление к мудрости, недостаток которой в самое недавнее время причинил нам

много страданий. Ибо даже тот, кто стремится к богатству, любит мудрость: ведь

сокровища радуют его лишь потому, что они как зеркало отражают его мудрость.

Таким же образом и тот, кого привлекает государственная служба, ищет только

место, где бы он мог проявить свою мудрость. Даже падкие на удовольствия люди

пренебрегают философией только потому, что не знают, какое огромное наслаждение

может доставить духу близкое знакомство с прекраснейшим из миров. И наконец,

если бы я не имел никакого другого основания рекомендовать тебе философию, то я

сделал бы это (учитывая, что человеческий разум в такой же мере не терпит

пустого времени, как природа — пустого пространства) затем, чтобы ты мог приятно

заполнить ею часы досуга и не был вынужден от чрезмерного безделья мешать людям

занятым или сближаться с людьми праздными, что принесло бы вред тебе самому.

Прощай!

1. Философия, как мне кажется, играет ныне среди людей ту же роль, какую,

согласно преданию, в седой древности играли хлебные злаки и вино в мире вещей.

Дело в том, что в незапамятные времена виноградные лозы и хлебные колосья лишь

кое-где попадались на полях, планомерных же посевов не было. Поэтому люди

питались тогда желудями и всякий, кто осмеливался попробовать незнакомые или

сомнительные ягоды, рисковал заболеть. Подобным же образом и философия, т.е.

естественный разум, врождена каждому человеку, ибо каждый в известной мере

рассуждает о каких-нибудь вещах. Однако там, где требуется длинная цепь доводов,

большинство людей сбивается с пути и уклоняется в сторону, так как им не хватает

правильного метода, что можно сравнить с отсутствием планомерного посева. В

результате люди, которые довольствуются желудями ежедневного опыта и не ищут

философии или отвергают ее, обладают, согласно общему мнению, более здравыми

понятиями, чем те, кто не придерживается общепринятых мнений, а, нахватавшись

сомнительных взглядов, подобно безумцам беспрестанно дискутирует и спорит,

воображая себя необычайно умным. Я, правда, признаю, что та часть философии,

которая трактует о величинах и фигурах, прекрасно разработана. Но, зная, что

другие ее части еще не достигли равной степени развития, я решаюсь лишь развить

по мере моих сил немногие элементы всей философии, как своего рода семена, из

которых, как мне кажется, может вырасти чистая и истинная философия.

Я вполне сознаю, как трудно выбить из головы воззрения, внедрившиеся и

укоренившиеся в ней благодаря авторитету красноречивейших писателей; эта

трудность усугубляется еще и тем, что истинная (т.е. точная) философия отвергает

не только словесные белила и румяна, но и почти всякие прикрасы. Первые основы

всякой науки действительно далеко не ослепляют своим блеском: они скорее

скромны, сухи и почти безобразны.

Но так как среди людей, несомненно, есть и такие, хотя бы их и было немного, кто

во всем стремится к истине и разуму, то я считал своей обязанностью прийти этим

немногим на помощь. Итак, я перехожу к делу и начинаю с определения понятия

философии.

2. Философия есть познание, достигаемое посредством правильного рассуждения

(recta ratiocinatio) и объясняющее действия, или явления, из известных нам

причин, или производящих оснований, и, наоборот, возможные производящие

основания — из известных нам действий.

Чтобы понять это определение, нужно учесть, во-первых, что хотя восприятие и

память (способности, которыми человек обладает вместе со всеми животными) также

доставляют нам знание, но так как это знание дается нам непосредственно

природой, а не приобретается при помощи правильного рассуждения, то оно не есть

философия.

Во-вторых, следует помнить, что, поскольку опыт целиком основывается на памяти,

а предусмотрительность, или предвидение будущего, является не чем иным, как

ожиданием вещей, подобных тем, которые уже встречались нам в нашей практике,

предусмотрительность не должна быть причислена к философии.

Под рассуждением я подразумеваю, учитывая все сказанное, исчисление. Вычислить —

значит найти сумму складываемых вещей или определить остаток при вычитании чего-

либо из другого. Следовательно, рассуждать значит то же самое, что складывать

или вычитать. Если кто-нибудь захочет прибавить: и то же самое, что умножать или

делить, то я ничего не буду иметь против этого, так как умножение есть то же

самое, что сложение одинаковых слагаемых, а деление — то же, что вычитание

одинаковых вычитаемых, повторяемое столько раз, сколько это возможно.

Рассуждение (ratiocinatio), таким образом, сводится к двум умственным операциям

— сложению и вычитанию.

3. Поясним, однако, с помощью нескольких примеров то, как мы обычно рассуждаем

без слов, т.е. складываем или вычитаем что-либо в уме, в безмолвно протекающем

мышлении. Видя какой-нибудь дальний предмет неясно и не будучи еще в состоянии

определить, что это такое, мы все-таки уже ощущаем в этом предмете то, в силу

чего он называется телом. Подойдя ближе и увидев, что тот же самый предмет,

сохраняя известное положение, находится то в одном, то в другом месте, мы

получим о нем новое представление, благодаря которому назовем его одушевленным.

И если мы затем, подойдя вплотную к такому предмету, увидим его фигуру, услышим

его голос и убедимся в наличии других фактов, являющихся признаками разумного

существа, то у нас образуется третье представление, хотя еще и не выраженное

словом, а именно представление, в силу которого мы называем кого-либо разумным

существом. Когда мы, наконец, точно и во всех подробностях видим весь предмет и

узнаем его, наша идея его оказывается сложенной из предыдущих идей, соединенных

в той же последовательности, в какой язык складывает в название разумное

одушевленное тело, или человек, отдельные имена — тело, одушевленное, разумное.

Точно так же в результате сложения представлений: четырехугольник,

равносторонний, прямоугольный — получается понятие квадрат. Дело в том, что в

нашем уме может сложиться представление четырехугольник без представления

равносторонний, точно так же как представление равносторонний четырехугольник —

без представления прямоугольный. Усвоив себе в отдельности эти представления,

наш ум может объединить их в одно понятие, или в единую идею, — квадрат. Таким

образом, ясно, как наш ум образует путем соединения свои представления. Может

происходить и обратное. Находясь лицом к лицу с каким-либо человеком, мы имеем в

уме всю идею его. Когда же этот человек удаляется и мы следуем за ним только

своим взором, то мы прежде всего теряем идею тех вещей, которые суть признаки

разума; однако нашим глазам еще представляется одушевленное тело, и, таким

образом, из всей идеи человек, т.е. разумное одушевленное тело, вычитается идея

разумное, в результате чего остается идея одушевленное тело; немного погодя с

увеличением расстояния между нами и удаляющимся мы утрачиваем идею

одушевленность и у нас остается только идея тело; наконец, когда уже ничего не

видно, вся идея утрачивается. Эти примеры, как я полагаю, в достаточной степени

выясняют сущность той операции исчисления, которую без слов производит ум.

Не следует поэтому думать, будто операция исчисления в собственном смысле

производится только над числами и будто человек отличается (как, согласно

свидетельству древних, полагал Пифагор) от других живых существ только

способностью считать. Нет, складывать и вычитать можно и величины, тела,

движения, времена, качества, деяния, понятия, отношения, предложения и слова (в

которых может содержаться всякого рода философия). Прибавляя или отнимая, т.е.

производя вычисление, мы обозначаем это глаголом мыслить (по-гречески ***), что

означает также исчислять, или умозаключать (***).

4. Действия и явления суть способности, или предрасположения, тел, на основании

которых мы различаем их друг от друга, т.е. познаем, что одно равно или не равно

другому, сходно или не сходно с ним. Если, как в предыдущем примере, мы

достаточно близко подходим к какому-нибудь телу, чтобы заметить, что оно

движется или идет, то мы отличаем его от дерева, колонны и других известных нам

неподвижных тел. Таким образом, присущая живому существу способность к движению

является тем свойством, с помощью которого мы отличаем его от других тел.

5. Как, зная производящее основание, можно прийти к познанию действия, легче

всего уяснить себе на следующем примере. Представим себе, что перед нами плоская

фигура, чрезвычайно похожая на фигуру круга. В этом случае мы на основании

простого восприятия не сможем решить, является ли она на самом деле кругом или

нет. Иное дело, если нам известно, как возникла данная фигура. Предположим, что

она была образована путем передвижения по окружности какого-нибудь тела, один

конец которого оставался неподвижным. Зная это, мы можем сделать следующее

умозаключение: передвигаемое тело, все время сохраняющее одну и ту же длину,

образует сначала первый радиус, потом второй, третий, четвертый и все остальные

по очереди; следовательно, линия одной и той же длины, проведенная из одной и

той же точки, будет везде достигать периферии, т.е. все радиусы будут равны. Мы

познаем таким образом, что вышеуказанным путем возникает фигура, все точки

периферии которой удалены от ее единственного центра одинаково — на длину

радиуса.

Подобным же образом мы можем, исходя из данной фигуры, сделать умозаключение

относительно ее если не действительного, то хотя бы возможного возникновения;

познав только что выясненные свойства круга, нам легко определить, производит ли

приведенное в движение тело круг или нет.

6. Цель, или назначение, философии заключается, таким образом, в том, что

благодаря ей мы можем использовать к нашей выгоде предвидимые нами действия и на

основании наших знаний по мере сил и способностей планомерно вызывать эти

действия для умножения жизненных благ.

Ибо одно преодоление трудностей или открытие наиболее сокровенной истины не

стоит тех огромных усилий, которых требует занятие философией; я считаю еще

менее возможным, чтобы какой-либо человек усердно занимался наукой с целью

обнаружить перед другими свои знания, если он не надеется достигнуть этим ничего

другого. Знание есть только путь к силе. Теоремы (которые в геометрии являются

путем исследования) служат только решению проблем. И всякое умозрение в конечном

счете имеет целью какое-нибудь действие или практический успех.

7. Однако мы лучше всего поймем, насколько велика польза философии, особенно

физики и геометрии, если наглядно представим себе, как она может содействовать

благу человеческого рода, и сравним образ жизни тех народов, которые пользуются

ею, с образом жизни тех, кто лишен ее благ. Своими величайшими успехами

человеческий род обязан технике, т.е. искусству измерять тела и их движения,

приводить в движение тяжести, воздвигать строения, плавать по морям, производить

орудия для всякого употребления, вычислять движения небесных тел, пути звезд,

календарь и чертить карту земного шара. Какую огромную пользу извлекают люди из

этих наук, легче понять, чем сказать. Этими благами пользуются не только все

европейские народы, но и большинство азиатских и некоторые из африканских

народов. Народности Америки, однако, равно как и племена, живущие поблизости от

обоих полюсов, совершенно лишены этих выгод. В чем причина этого? Разве первые

более даровиты, чем последние?

Разве не обладают все люди одной и той же духовной природой и одними и теми же

духовными способностями? Что же имеют одни и не имеют другие? Только философию!

Философия, таким образом, является причиной всех этих выгод. Пользу же философии

морали и философии государства можно оценить не столько по тем выгодам, которые

обеспечивают их знание, сколько по тому ущербу, который наносит их незнание. Ибо

корень всякого несчастья и всех зол, которые могут быть устранены человеческой

изобретательностью, есть война, в особенности война гражданская. Последняя

приносит с собой убийства, опустошения и всеобщее обнищание. Основной причиной

войн является не желание людей воевать, ибо воля человека всегда стремится к

благу или тому, что кажется благом; нельзя объяснить гражданскую войну и

непониманием того, насколько вредны ее последствия, ибо кто же не понимает, что

смерть и нищета — огромное зло. Гражданская война возможна только потому, что

люди не знают причин войны и мира, ибо только очень немногие занимались

исследованием тех обязанностей, выполнение которых обеспечивает упрочение и

сохранение мира, т.е. исследованием истинных законов гражданского общества.

Познание этих законов есть философия морали. Но если люди не изучали такой

философии, то разве не было причиной этого лишь то обстоятельство, что до сих

пор у тех, кто преподавал ее, не существовало ясного и точного метода? Как же

иначе понять то, что в древности греческие, египетские, римские и другие учители

мудрости смогли сделать убедительными для неискушенной в философии массы свои

бесчисленные учения о природе богов, в истинности которых они сами не были

уверены и которые явно были ложны и бессмысленны, а с другой стороны, не смогли

внушить той же самой массе сознания ее обязанностей, если допустить, что они

сами знали эти обязанности? Немногих дошедших до нас сочинений геометров

достаточно, чтобы устранить всякие споры по тем вопросам, о которых они

трактуют. Можно ли думать, что бесчисленные и огромные тома, написанные

моралистами, не оказали бы подобного действия, если бы только они содержали

несомненные и доказанные истины? Что же другое могло бы быть причиной того, что

сочинения одних научны, а сочинения других содержат только звонкие фразы, если

не то обстоятельство, что первые написаны людьми, знавшими свой предмет,

последние же — людьми, ничего не понимавшими в той науке, которую они излагали,

и желавшими только продемонстрировать свое красноречие или свои научные таланты?

Я не отрицаю, что книги последнего рода все же в высшей степени приятно читать:

они в большинстве случаев очень ярко написаны и содержат много остроумных,

полезных и притом совсем не обыденных мыслей, которые, однако, чаще всего не

могут претендовать на всеобщее признание, хотя и высказаны их авторами в форме

всеобщности. Поэтому такие сочинения в различные эпохи и в различных местах

могут нередко служить различным лицам так же хорошо для оправдания злых

намерений, как и для формирования правильных понятий об обязанностях по

отношению к обществу и государству. Основным недостатком этих сочинений является

отсутствие в них точных и твердых принципов, которыми мы могли бы

руководствоваться при оценке правильности или неправильности наших действий.

Бесполезно устанавливать нормы поведения применительно к частным случаям, прежде

чем будут найдены эти принципы, а также закон и мера справедливости и

несправедливости (что до настоящего момента еще ни разу не было сделано). Так

как из незнания гражданских обязанностей, т.е. науки о морали и государстве,

проистекают гражданские войны, являющиеся величайшим несчастьем человечества, то

мы по праву должны ожидать от их познания огромных выгод. Итак, мы видим, как

велика польза философии, не говоря уже о славе и других утехах, которые она

приносит с собой.

8. Предметом философии, или материей, о которой она трактует, является всякое

тело, возникновение которого мы можем постичь посредством научных понятий и

которое мы можем в каком-либо отношении сравнивать с другими телами, иначе

говоря, всякое тело, в котором происходит соединение и разделение, т.е. всякое

тело, происхождение и свойства которого могут быть познаны нами.

Это определение, однако, вытекает из определения самой философии, задачей

которой является познание свойств тел из их возникновения или их возникновения

из их свойств. Следовательно, там, где нет ни возникновения, ни свойств,

философии нечего делать. Поэтому философия исключает теологию, т.е. учение о

природе и атрибутах вечного, несотворенного и непостижимого бога, в котором нет

никакого соединения и разделения и в котором нельзя себе представить никакого

возникновения.

Философия исключает также учение об ангелах и о всех тех вещах, которые нельзя

считать ни телами, ни свойствами тел, так как в них нет соединения или

разделения большего и меньшего, т.е. по отношению к ним неприменимо научное

рассуждение.

Она исключает также историю, как естественную, так и политическую, хотя для

философии обе в высшей степени полезны (вернее, необходимы), ибо их знание

основано на опыте или авторитете, но не на правильном рассуждении.

Она исключает и знание, имеющее своим источником божественное внушение, или

откровение, да и вообще всякое знание, которое не приобретено нами при помощи

разума, а мгновенно даровано нам божественной милостью (как бы через

сверхъестественный орган чувства).

Она, далее, исключает не только всякое ложное, но и всякое плохо обоснованное

учение, ибо то, что познано посредством правильного рассуждения, или

умозаключения, не может быть ни ложным, ни сомнительным; вот почему ею

исключается астрология в той форме, в какой она теперь в моде, и тому подобные

пророческие искусства.

Наконец, из философии исключается учение о богопочитании, так как источником

такого знания является не естественный разум, а авторитет церкви, и этого рода

вопросы составляют предмет веры, а не науки.

9. Философия распадается на две основные части. Всякий, кто приступает к

изучению возникновения и свойств тел, наталкивается на два совершенно различных

между собой вида последних. Один из них охватывает предметы и явления, которые

называют естественными, поскольку они являются продуктами природы; другой —

предметы и явления, которые возникли благодаря человеческой воле, в силу

договора и соглашения людей и называются государством. Поэтому философия

распадается на философию природы и философию государства. Но так как, далее, для

того чтобы познать свойства государства, необходимо предварительно изучить

склонности, аффекты и нравы людей, то философию государства подразделяют обычно

на два отдела, первый из которых, трактующий о склонностях и нравах, называется

этикой, а второй, исследующий гражданские обязанности, — политикой или просто

философией государства. Поэтому мы, предварительно установив то, что относится к

природе самой философии, прежде всего будем трактовать о естественных телах,

затем о склонностях и нравах людей и, наконец, об обязанностях граждан.

10. Может быть, однако, некоторым ученым не понравится вышеприведенное

определение. Так как им никто не мешает начать с собственных произвольных

определений, они могут на основании их делать какие угодно заключения (хотя, как

мне думается, не трудно было бы показать, что данное мной определение

согласуется с общим пониманием всех людей). И вот, для того чтобы ни для меня,

ни для них не было повода к диспутам, я открыто заявляю, что намерен здесь

излагать только принципы той науки, которая исходя из причин, производящих

какую-нибудь вещь, хочет исследовать ее действия или, наоборот, на основании

познания действий какой-нибудь вещи стремится познать производящие ее причины.

Пусть поэтому те, кто желает другой философии, определенно знают, что им

придется ее искать в другом месте.

Гоббс Т. К читателю. О теле // Избранные произведения. В 2 т. М., 1964. Т. 1. С.

49—60

Р. ДЕКАРТ

Перевод моих «Начал» [10], над обработкой которого ты не задумался потрудиться,

столь ясен и точен, что я не без основания надеюсь, что «Начала» большинством

будут прочтены и усвоены по-французски, а не по-латыни [11]. Я опасаюсь

единственно того, как бы заголовок не отпугнул многих из тех, кто не вскормлен

наукой, или тех, у кого философия не в почете, поскольку их не удовлетворяет та

философия, которой их учили. По этой причине я убежден, что будет полезно

присоединить сюда предисловие, которое указало бы им, каково содержание этой

книги, какую цель ставил я себе, когда писал ее, и какую пользу можно изо всего

этого извлечь. Но хотя такое предисловие должно было бы быть предпослано мною,

так как я должен быть более осведомленным относительно данного предмета, чем

кто-либо другой, я тем не менее не в состоянии сделать ничего более, как

предложить в сжатом виде основные пункты, которые, полагал бы, следовало

трактовать в предисловии, причем поручаю на твое разумное усмотрение, что из

последующего ты найдешь пригодным для опубликования.

10 «Начала философии» — самое обширное сочинение Декарта; служит как бы сводом

всей его философии. Первая часть этого произведения, сжато излагающая

картезианскую теорию познания и метафизику, в основном есть тезисообразное

резюмирование идей «Метафизических размышлений». Вторая часть трактует главным

образом философские основы картезианской физики. Третья и четвертая части

«Начал», трактующие преимущественно космологические и космогонические вопросы,

являются (как на это не раз указывал и сам Декарт) расширенной редакцией «Мира».

11 В настоящем фрагменте «Начала философии» даются в переводе c французского.

Французский текст содержит больше материала, чем латинский.

Прежде всего я хотел бы выяснить, что такое философия, сделав почин с наиболее

обычного, с того, например, что слово «философия» обозначает занятие мудростью и

что под мудростью понимается не только благоразумие в делах, но также и

совершенное знание всего того, что может познать человек; это же знание, которое

направляет самую жизнь, служит сохранению здоровья, а также открытиям во всех

науках. А чтобы философия стала такой, она необходимо должна быть выведена из

первых причин так, чтобы тот, кто старается овладеть ею (что и значит,

собственно, философствовать), начинал с исследования этих первых причин,

именуемых началами. Для этих начал существует два требования. Во-первых, они

должны быть столь ясны и самоочевидны, чтобы при внимательном рассмотрении

человеческий ум не мог усомниться в их истинности; во-вторых, познание всего

остального должно зависеть от них так, что хотя начала и могли бы быть познаны

помимо познания прочих вещей, однако, обратно, эти последние не могли бы быть

познаны без знания начал. При этом необходимо понять, что здесь познание вещей

из начал, от которых они зависят, выводится таким образом, что во всем ряду

выводов нет ничего, что не было бы совершенно ясным. Вполне мудр в

действительности один бог, ибо ему свойственно совершенное знание всего; но и

люди могут быть названы более или менее мудрыми, сообразно тому, как много или

как мало они знают истин о важнейших предметах. С этим, я полагаю, согласятся

все сведущие люди.

Затем я предложил бы обсудить полезность этой философии и вместе с тем доказал

бы важность убеждения, что философия (поскольку она распространяется на все

доступное для человеческого познания) одна только отличает нас от дикарей и

варваров и что каждый народ тем более гражданствен и образован, чем лучше в нем

философствуют; поэтому нет для государства большего блага, как иметь истинных

философов. Сверх того, любому человеку важно не только пользоваться близостью

тех, кто предан душою этой науке, но поистине много лучше самим посвящать себя

ей же, подобно тому как несомненно предпочтительнее при ходьбе пользоваться

собственными глазами и благодаря им получать наслаждение от красок и цвета,

нежели закрывать глаза и следовать на поводу у другого; однако и это все же

лучше, чем, закрыв глаза, отказываться от всякого постороннего руководительства.

Действительно, те, кто проводит жизнь без изучения философии, совершенно

сомкнули глаза и не заботятся открыть их; между тем удовольствие, которое мы

получаем при созерцании вещей, видимых нашему глазу, отнюдь не сравнимо с тем

удовольствием, какое доставляет нам познание того, что мы находим с помощью

философии. К тому же для наших нравов и для жизненного уклада эта наука более

необходима, чем пользование глазами для направления наших шагов. Неразумные

животные, которые должны заботиться только о своем теле, непрерывно и заняты

лишь поисками пищи для него; для человека же, главною частью которого является

ум, на первом месте должна стоять забота о снискании его истинной пищи —

мудрости. Я твердо убежден, что очень многие не преминули бы это сделать, если

бы только надеялись в том успеть и знали, как это осуществить. Нет такого самого

последнего человека, который был бы так привязан к объектам чувств, что когда-

нибудь не обратился бы от них к чему-то лучшему, хотя бы часто и не знал, в чем

последнее состоит. Те, к кому судьба наиболее благосклонна, кто в избытке

обладает здоровьем, почетом и богатством, не более других свободны от такого

желания; я даже убежден, что они сильнее прочих тоскуют по благам более

значительным и совершенным, чем те, какими они обладают. А такое высшее благо,

как показывает даже и помимо света веры один природный разум, есть не что иное,

как познание истины по ее первопричинам, то есть мудрость; занятие последнею и

есть философия. Так как все это вполне верно, то нетрудно в том убедиться, лишь

бы правильно все было выведено. Но поскольку этому убеждению противоречит опыт,

показывающий, что люди, более всего занимающиеся философией, часто менее мудры и

не столь правильно пользуются своим рассудком, как те, кто никогда не посвящал

себя этому занятию, я желал бы здесь кратко изложить, из чего состоят те науки,

которыми мы теперь обладаем, и какой ступени мудрости эти науки достигают.

Первая ступень содержит только те понятия, которые благодаря собственному свету

настолько ясны, что могут быть приобретены и без размышления. Вторая ступень

охватывает все то, что дает нам чувственный опыт. Третья — то, чему учит общение

с другими людьми. Сюда можно присоединить, на четвертом месте, чтение книг,

конечно не всех, но преимущественно тех, которые написаны людьми, способными

наделить нас хорошими наставлениями; это как бы вид общения с их творцами. Вся

мудрость, какою обычно обладают, приобретена, на мой взгляд, этими четырьмя

способами. Я не включаю сюда божественное откровение, ибо оно не постепенно, а

разом поднимает нас до безошибочной веры. Однако во все времена бывали великие

люди, пытавшиеся присоединять пятую ступень мудрости, гораздо более возвышенную

и верную, чем предыдущие четыре; по-видимому, они делали это исключительно так,

что отыскивали первые причины и истинные начала, из которых выводили объяснения

всего доступного для познания. И те, кто старался об этом, получили имя

философов по преимуществу. Никому, однако, насколько я знаю, не удалось

счастливое разрешение этой задачи. Первыми и наиболее выдающимися из таких

писателей, сочинения которых дошли до нас, были Платон и Аристотель. Между ними

существовала та разница, что первый, блистательно следуя по пути своего

предшественника Сократа, был убежден, что он не может найти ничего достоверного,

и довольствовался изложением того, что ему казалось вероятным; с этой целью он

принимал известные начала, посредством которых и пытался давать объяснения

прочим вещам. Аристотель же не обладал такой искренностью. Хотя Аристотель и был

в течение двадцати лет учеником Платона и имел те же начала, что и последний,

однако он совершенно изменил способ их объяснения и за верное и правильное

выдавал то, что вероятнее всего, сам никогда не считал таковым. Оба эти богато

одаренных мужа обладали значительной долей мудрости, достигаемой четырьмя

указанными средствами, и в силу этого они стяжали столь великую славу, что

потомки более предпочитали придерживаться их мнений, вместо того чтобы

отыскивать лучшие. Главный спор среди их учеников шел прежде всего о том,

следует ли во всем сомневаться или же должно что-либо принимать за достоверное.

Этот предмет поверг тех и других в страшные заблуждения Некоторые из тех, кто

отстаивал сомнение, распространяли его и на житейские поступки, так что

пренебрегали пользоваться благоразумием в качестве необходимого житейского

руководства, тогда как другие, защитники достоверности, предполагая, что эта

последняя зависит от чувств, всецело на них полагались. Это доходило до того,

что, по преданию, Эпикур, вопреки всем доводам астрономов, серьезно утверждал,

будто Солнце не больше того, каким оно кажется. Здесь в большинстве споров можно

подметить одну ошибку: в то время как истина лежит между двумя защищаемыми

воззрениями, каждое из последних тем дальше отходит от нее, чем с большим жаром

спорит. Но заблуждение тех, кто излишне склонялся к сомнению, не долго имело

последователей, а заблуждение других было несколько исправлено, когда узнали,

что чувства в весьма многих случаях обманывают нас. Но, насколько мне известно,

с корнем ошибка не была устранена: именно, не было высказано, что правота

присуща не чувству, а одному лишь разуму, когда он отчетливо воспринимает вещи.

И так как лишь разуму мы обязаны знанием, достигаемым на первых четырех ступенях

мудрости, то не должно сомневаться в том, что кажется истинным относительно

нашего житейского поведения; однако не должно полагать это за непреложное, чтобы

не отвергать составленных нами о чем-либо мнений там, где того требует от нас

разумная очевидность. Не зная истинности этого положения или зная, но

пренебрегая ею, многие из желавших за последние века быть философами слепо

следовали Аристотелю и часто, нарушая дух его писаний, приписывали ему множество

мнений, которых он, вернувшись к жизни, не признал бы своими, а те, кто ему и не

следовал (в числе таких было много превосходнейших умов), не могли не

проникнуться его воззрениями еще в юности, так как в школах только его взгляды и

изучались; поэтому их умы настолько были заполнены последними, что перейти к

познанию истинных начал они не были в состоянии. И хотя я их всех ценю и не

желаю стать одиозным, порицая их, однако могу привести для своего утверждения

некоторое доказательство, которому, полагаю, никто из них не стал бы

прекословить. Именно, почти все они полагали за начало нечто такое, чего сами

вполне не знали. Вот примеры: я не знаю никого, кто отрицал бы, что земным телам

присуща тяжесть; но хотя опыт ясно показывает, что тела, называемые тяжелыми,

опускаются к центру Земли, мы из этого все-таки не знаем, какова природа того,

что называется тяжестью, то есть какова причина или каково начало падения тел, а

должны узнавать об этом как-нибудь иначе. То же можно сказать о пустоте и об

атомах, о теплом и холодном, о сухом и влажном, о соли, о сере, о ртути и обо

всех подобных вещах, которые принимаются некоторыми за начала. Но ни одно

заключение, выведенное из неочевидного начала, не может быть очевидным, хотя бы

это заключение выводилось отсюда самым очевиднейшим образом. Отсюда следует, что

ни одно умозаключение, основанное на подобных началах, не могло привести к

достоверному познанию чего-либо и что, следовательно, оно ни на один шаг не

может подвинуть далее в отыскании мудрости; если же что истинное и находят, то

это делается не иначе как при помощи одного из четырех вышеуказанных способов.

Однако я не хочу умалять чести, на которую каждый из этих авторов может

притязать; для тех же, кто не занимается наукою, я в виде небольшого утешения

должен посоветовать лишь одно: идти тем же способом, как и при путешествии. Ведь

как путники, в случае, если они обратятся спиною к тому месту, куда стремятся,

отдаляются от последнего тем больше, чем дольше и быстрее шагают, так что, хотя

и повернут затем на правильную дорогу, однако не так скоро достигнут желанного

места, как если бы вовсе не ходили, — так точно случается с теми, кто пользуется

ложными началами: чем более заботятся о последних и чем больше стараются о

выведении из них различных следствий, считая себя хорошими философами, тем

дальше уходят от познания истины и от мудрости. Отсюда должно заключить, что

всего меньше учившиеся тому, что до сей поры обыкновенно обозначали именем

философии, наиболее способны постичь подлинную философию. Ясно показав все это,

я хотел бы представить здесь доводы, которые свидетельствовали бы, что начала,

какие я предлагаю в этой книге, суть те самые истинные начала, с помощью которых

можно достичь высшей ступени мудрости (а в ней и состоит высшее благо

человеческой жизни). Два основания достаточны для подтверждения этого: первое,

что начала эти весьма ясны, и второе, что из них можно вывести все остальное;

кроме этих двух условий никакие иные для начал и не требуются. А что они

(начала) вполне ясны, легко показать, во-первых, из того способа, каким эти

начала отыскиваются: именно, должно отбросить все то, в чем мне мог бы

представиться случай хоть сколько-нибудь усомниться; ибо достоверно, что все,

чего нельзя подобным образом отбросить, после того как оно достаточно

обсуждалось, и есть самое яснейшее и очевиднейшее изо всего, что доступно

человеческому познанию. Итак, должно понять, что для того, кто стал бы

сомневаться во всем, невозможно, однако, усомниться, что он сам существует в то

время, как сомневается; кто так рассуждает и не может сомневаться в самом себе,

хотя сомневается во всем остальном, не представляет собою того, что мы называем

нашим телом, а есть то, что мы именуем нашею душою или сознанием. Существование

этого сознания я принял за первое начало, из которого вывел наиболее ясное

следствие, именно, что существует бог — творец всего находящегося в мире; а так

как он есть источник всех истин, то он не создал нашего рассудка по природе

таким, чтобы последний мог обманываться в суждениях о вещах, воспринятых им

яснейшим и отчетливейшим образом. Таковы все мои начала, которыми я пользуюсь в

отношении к нематериальным, то есть метафизическим, вещам. Из этих принципов я

вывожу самым ясным образом начала вещей телесных, то есть физических; именно,

что даны тела, протяженные в длину, ширину и глубину, наделенные различными

фигурами и различным образом движущиеся. Таковы вкратце все те начала, из

которых я вывожу истину о прочих вещах. Второе основание, свидетельствующее об

очевидности начал, таково: они были известны во все времена и считались даже

всеми людьми за истинные и несомненные, исключая лишь существование бога,

которое некоторыми ставилось под сомнение, так как слишком большое значение

придавалось чувственным восприятиям, а бога нельзя ни видеть, ни осязать. Хотя



Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 48 |
 





<


 
2013 www.disus.ru - «Бесплатная научная электронная библиотека»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.