Серия: «Занимательная цивилистика» В.А. Белов

ЗАНИМАТЕЛЬНАЯ ЦИВИЛИСТИКА

Очерки по небольшим,

но небезынтересным вопросам

гражданского права

Белов В. А.

Занимательная цивилистика: Очерки по небольшим, но небез­ынтересным вопросам гражданского права. Вып. 1. — М.: «Центр ЮрИнфоР®», 2006. 189 с.

Работа представляет собой серию небольших очерков по раз­нообразным вопросам гражданского права, которые почти не об­суждаются ни в учебной, ни в специальной литературе, главным образом, из-за их незначительности, экстравагантности, а также из-за их нахождения «на стыке» гражданского права с другими отраслями права и даже неюридическими дисциплинами. Приоб­ретение навыка решения подобных вопросов представляется весь­ма важным для всех практикующих юристов, которых жизнь ре­гулярно забрасывает в ситуации, «не предусмотренные законода­тельством». Воспитывая навык критического отношения к оценке ситуаций, традиционно рассматриваемых как лежащие вне сферы внимания права и юриспруденции, эта книга способствует форми­рованию первоначальных представлений о задачах, приемах и гра­ницах гражданско-правового регулирования.

Книга предназначена для студентов юридических вузов и фа­культетов, практикующих юристов и может быть полезна любым читателям, интересующимся гражданским правом.

Зарегистрированный патент № 50863 Государственным реестром про­мышленных образцов РФ 16 августа 2002 г.

ISBN 5-89158-146-9

© В. А. Белов, 2006

2006

© «Центр ЮрИнфоР®*

Оглавление

На стыке права и... (вместо предисловия) 3

Занимательная цивилистика 5

1. Гражданская правосубъектность и абсолютные права 5

1.1. «Дай покататься!» (о дееспособности малолетних) 5

1.2. «Что тебе подарить, кроме верной любви?» (о сделках между супругами) 6

1.3. «Who are you, mister Dobby?» (о праве гражданина на собственное изображение) 7

1.4. «Суд отказал бывшим заложникам... » (о компенсации морального вреда) 9

1.5. Космическая свадьба (о возможности заключения брака между отсутствующими) 10

1.6. «Найдено мертвое тело, 12

неизвестно кому принадлежащее» 12

(к вопросу о праве на человеческий труп) 12

1.7. «В случае моей смерти... » (юридическая природа посмертного волеизъявления) 15

2. Возникновение, динамика и реализация относительных прав 17

2.1. «Я Вас ждал!» «И я ждала!» (юридическая природа приглашения на свиданье) 17

2.2. «Продаю... » (юридическая природа «частного объявления») 18

2.3. «Билетов нет... » (юридическая природа Правил и Расписаний пассажирских перевозок) 19

2.4. «Нет сдачи!» (природа и понятие денежной сдачи) 20

2.5. «На чаишко бывшему регенту!» (юридическая природа чаевых) 22

2.6. «Под присмотром взрослых... » (обязательство по безвозмездному оказанию услуг) 23

2.7. Жалоба или иск? (где управа на руководителей хозяйственных обществ) 25

2.8. Можно ли обеспечить жалобу? 28

2.9. «Если кворум состоялся, то он не может быть 29

нарушен» 29

2.10. «Наших засудили... » 30

(юридическая сторона спортивных 30

соревнований) 30

Шейлок v. Антонио: Гражданско-правовая сторона дела о неустойке по одному векселю (из «Венецианского купца» В. Шекспира) 33

1. Постановка вопроса. Понятие bond'а 34

2. Юридическая природа bond'a, выданного Антонио 37

3. Юридическая природа условия bond'a о forfeit 39

(forfeiture) 39

4. Решения «дела Антонио» («мудрый Даниил»; Р. Иеринг, И. Колер, М.Окс); наше решение 42

Занимательное страхование 49

(на примере обязательного страхования 49

автогражданской ответственности) 49

1. Соотношение обязательного и добровольного 50

страхования 50

2. Соотношение страхования ответственности и страхования имущества 51

3. Страхование ответственности и суброгация (или регресс) 54

Тщетность юриспруденции и торжество 58

дилетантизма, или Дело о послесрочном 58

индоссаменте 58

(«Неофициальная» история одного постановления Президиума Высшего Арбитражного суда РФ) 58

1. «Когда не знаешь как — нужно у кого-нибудь 59

спросить», «Не умеешь — не берись!» или «Не 59

удаляйте BIOS, если Вы не понимаете, что делаете!» 59

2. Что делать, когда никто не виноват, а на душе 61

все равно погано и Кто виноват, если уже ничего 61

не поделаешь? 61

3. De jure... 63

4.... и de facto, или «Кашу маслом не испортишь», но «Не всяко дело — каша, не всяка бумажка —масло» 65

На стыке права и... (вместо предисловия)

Читателей, падких до скандалов и сенсаций, разочару­ем: в данном случае отточие — это совсем не то, что можно подумать. Ничего неприличного. Оно поставлено лишь для обозначения места, которое в данном словосочетании может быть заполнено всяким словом, обозначающим любую сферу практической жизни. Думается, мы несильно ошибемся, если категорически заявим, что статьи по юридической тематике получаются наиболее интересными, захватывающими читате­ля, тогда, когда в них освещаются животрепещущие практи­ческие вопросы. Конечно, кое-что зависит от того, о каком читателе идет речь; понятно, например, что узким специа­листам чувства удовлетворения и возбуждения могут достав­ляться и исследованиями сугубо теоретическими, в которых непосвященные будут видеть одну только китайскую грамоту и ничего больше. Мы говорим о среднем читателе, читате­ле вообще, т. е. о юристах как таковых, — юристах, пока не сделавших выбора ни в пользу науки, ни в.пользу практи­ки, а также о читателях, юристами не являющихся, но либо интересующихся проблемами юриспруденции, либо сталкива­ющихся с проблемами из области юридической практики. Им, в первую очередь, и адресована эта книга.

Основная цель этой работы — вовсе не развлечь читате­лей, и даже не завлечь их в сети гражданской юриспруден­ции, как можно было бы подумать по названию. Возможно, что экстравагантный ее характер действительно будет способ­ствовать достижению этой цели; но это будет лишь стимулом к нашим дальнейшим изысканиям в аналогичной области — не это, в конечном счете, главное. Главное же наше стремление состоит в том, чтобы продемонстрировать как юристам, так и неискушенным читателям богатейшие возможности граж­данско-правового регулирования и его всепроникающий уни­версальный характер. Нет ничего яснее и естественнее это­го тезиса, ибо гражданское (частное) право — это право нор­мально живущего, в нормальных условиях развивающегося общества, состоящего из личностей — социально активных, разумных, добросовестных и справедливых людей, о социаль­ном благоденствии которого заботится правовое государствоi. Увы, далеко не все эти эпитеты годятся для характеристики современного российского общества, составляющих его граж­дан и возглавляющего его государства. В такой ситуации тем большую важность приобретает задача показать и доказать, как должно быть, как должно подходить к оценке обыден­ной жизни с юридической стороны, и как следует реагиро­вать на те многочисленные отклонения этой обыденной жиз­ни от своего нормального течения, с которыми, к превели­кому сожалению, приходится сталкиваться буквально каждо­му. Естественно, гражданское право не следует перенапрягать и пытаться искусственно приспособить для решения несвой­ственных ему задач; оно существует и действует не в вакууме, а в плотно заполненном правовом пространстве, в системной связи как с нормами других отраслей права, так и с соци­альными нормами других типов. Не нужно «натягивать» на скелеты гражданско-правовых конструкций те фактические ситуации, которые на них «не натягиваются»ii

. Но граждан­ское право не следует и игнорировать, списывая вопиющие, порою, несообразности и глупости нашей жизни на их неюри­дический характер («свои люди —сочтемся!», «все так дела­ют», '«с миром не судись» и т.д.).

Намерение написать работу о юриспруденции обыденной жизни — рассказать о тех юридических вопросах, которые ли­бо не замечаются за своею повседневностью (обыденностью), либо кажутся столь дистанцированными от юриспруденции, что обывателем с нею вовсе не связываются, либо связывают­ся, но совершенно неправильно — посещало, вероятно, боль­шинство представителей пишущей юридической братии. Од­нако, трудов подобного рода так и не появилось; во всяком случае, нам о них ничего не известноiii. К этой же серии мож­но отнести т. н. цивилистическую экзотику — ситуации, кото­рые, возможно, в практике встречаются нечасто, или не встре­чаются вовсе, но представляют собой весьма заковыристые, с точки зрения их гражданско-правового разрешения, казу­сы. Наконец, современные юристы очень не любят делиться с коллегами результатами своих собственных практических успехов и неудач, отчасти — в силу некоторого предубеждения (зачем я буду раскрывать свои профессиональные секреты?), но больше из-за сложности в написании такого рода произ­ведений (они не могут быть столь захватывающими, сколь, например, детективы, но и не должны быть сухим изложени­ем фактов, интересным только специалистам)iv

. Афористично и очень точно указал на главную трудность написания сочи­нения в таком жанре Рудольф фон Иеринг: его автор должен «мыслить как философ, а говорить как крестьянин»v

. Дей­ствительно, это трудно сочетаемые качества. Не утверждаем, что их оптимального сочетания удалось достигнуть нам.

Другая трудность состоит в систематизации вопросов, которые неизбежно приходится рассматривать в такого рода работах. Вопросы эти столь разноплановы, что добиться ка­кой-то логики в порядке их рассмотрения довольно сложно. Ведь, работы в подобном жанре пишутся не только для спе­циалистов, но и для лиц, в юриспруденции не искушенных. Одновременно удовлетворить логику профессионалов и диле­тантов тоже довольно трудно. Если расставлять вопросы в со­ответствии с системой законодательства, то получится, что рассмотрение вопросов, с обывательской точки зрения пустяч­ных, будет предшествовать изложению тех, которые сегодня заполняют эфир и первые полосы газет и, следовательно, с обыденной точки зрения* являются наиболее животрепещу­щими. Если же делать наоборот — сперва осветить то, что находится, так сказать, «на слуху» общественности, перехо­дя, постепенно, к вопросам, не имеющим общественного резо­нанса, вязнущим в серой обыденной действительности, — то могут не понять коллеги: ну не может вопрос о компенсации морального вреда рассматриваться ранее вопроса о догово­рах! Уж лучше вообще воздержаться от всякой системы. Яс­но, что в вопросе как о содержании, так и о форме и система­тике изложения материала, подобного тому, что предлагается читателям в данной книге, залогом успеха является разумное сочетание юриспруденции и дилетантизма, — тех двух на­чал, жизненное сочетание которых она призвана обнаружить и продемонстрировать.

Демонстрация возможностей любой машины, механизма, инструмента вольно или невольно порождает мысли о том, что возможности эти могут быть использованы для достиже­ния самых различных целей. Право и юриспруденция — точно такое лее средство человеческой деятельности, как, например, топор. Пользуясь метким сравнением Г. Ф. Шершеневича (ис­точник сейчас тоже вспомнить не могу), подобно тому, как с помощью топора можно и построить дом и убить человека, точно также и право можно использовать как в обществен­но-полезных, так и в социально-разрушительных целях. Не нужно воспринимать эту работу как демонстрации} всемогу­щества гражданского права — во-первых, это не так, а во-вто­рых, всемогущество все равно не равнозначно вседозволенно­сти. Каждый, обращающийся за помощью к гражданско-пра­вовому инструментарию, должен сам решить, ради каких це­лей он будет его использовать — для того ли, чтобы «украсть миллион» или, напротив, для того, чтобы не дать желающе­му это совершить достичь поставленной цели; — на каждом лежит ответственность за сделанный выбор. Нам, во всяком случае, пока не удавалось понять и объяснить для себя пд-ступки людей, которые, аттестуя себя юристами, в то же время способствуют воплощению в жизнь негодяйских замыс­лов с помощью закона и органов государственной власти.

Вот, собственно, и все, чем мы хотели предварить наши очерки. Будем признательны за любые Ваши замечания и по­желания, уважаемые читатели. Отдельное спасибо хотим ска­зать тем из Вас, кто подскажет, какие еще вопросы юриспру­денции обыденной жизни, экзотики и практики следовало бы обсудить в других подобных изданиях и статьях.

28 сентября 2005 г. Вадим Белое

Занимательная цивилистикаvi

1. Гражданская правосубъектность и абсолютные права

1.1. «Дай покататься!» (о дееспособности малолетних)

Малолетними Гражданский кодекс Российской Федера­цииvii (п. 1 ст. 28) называет несовершеннолетних, не достигших четырнадцати лет. Из содержания п. 2 этой же статьи следу­ет, что по критерию способности малолетних к совершению волевых юридических актов — сделок (см. ст. 153) Кодексом различаются две группы малолетних — (1) до 6-ти лет и (2) от 6-ти до 14-ти лет.

По общему правилу, малолетние сами не совершают сде­лок. За них и от их имени сделки могут совершать только их родители, усыновители или опекуны, причем — при условии соблюдения ограничений, установленных п. 2 и 3 ст. 37viii. Сдел­ки, совершенные самим малолетним вопреки этому правилу являются ничтожными (ст. 172). Пунктом 2 ст. 28 из этого правила установлено исключение. Малолетние в возрасте от 6-ти до 14-ти лет вправе самостоятельно (своими действи­ями) совершать: (1) мелкие бытовые сделкиix; (2) сделки, на­правленные на безвозмездное получение выгодыx; (3) сделки по распоряжению средствамиxi

, предоставленными законным представителем или с согласия последнего третьим лицом для определенной цели или для свободного распоряжения.

Вопрос о возможности совершения сделок малолетними, не достигшими 6-ти-лет, обходится Кодексом молчанием. Не обсуждается он и в литературе, где господствует взгляд, в соответствии с которым малолетние, не достигшие 6-ти лет, считаются недееспособными. Но так ли это в действитель­ности? Общеизвестно, что малолетние, не достигшие 6-ти лет, достаточно часто самостоятельно совершают мелкие бытовые сделки, такие, например, как:

— покупка хлеба, мороженого, жевательной резинки, кон­фет и иных подобных товаров в предприятиях розничной тор­говли;

— обмен равноценными игрушками (марками, открытка­ми, фантиками, вкладышами и т.п.);

— получение и дарение подарков, в том числе и тех, сто­имость которых не позволяет подвести сделку под категорию мелких бытовыхxii

(«поздравляю с днем рожденья!»);

— получение и сдача игрушек в безвозмездное пользова­ние («дай поиграть!», «дай покататься!» и т.п.);

— безвозмездное хранение игрушек («посторожи!»);

— участие в играх и пари («на что спорим?!»).

Разумеется, что исков о применении последствий недей­ствительности подобных сделок никто и никогда не предъяв­ляет (по крайней мере, нам о подобных случаях неизвестно); следовательно, подобные сделки повсеместно признаются дей­ствительными. Конфликты, которые могут возникать между детьми на почве совершения подобных сделок, разрешаются без участия суда либо самими малолетними, либо их законны­ми представителями. Можно констатировать, таким образом, что наряду с нормами ст. 28 ГК, сложилось и иное правило, носящее характер юридического обычая и, более того, факти­чески отменяющее норму п. 1 ст. 28 ГК, в той ее части, ко­торая полностью исключает возможность самостоятельного совершения малолетними до 6-ти лет каких бы то ни было сделок.

Весьма примечательной в этом смысле является норма п. 25 Примерных правил работы предприятия розничной торговли, утвержденных Письмом Роскомторга от 17 марта 1994 г. № 1-314/32-9xiii, где сказано: «Продажа товаров повсе­дневного спроса детям производится только в том случае, ес­ли они способны самостоятельно совершать покупку и рас­считываться за купленный товар». Как видно, нормой не уточняется, о «детях» какого возраста идет речь; выходит, что в ней говорится обо всех детях, в том числе и не достиг­ших б-ти лет.

Фактическая способность к совершению сделки и испол­нению возникших из нее обязательств, определяемые инди­видуально в каждом конкретном случае, а также — соответ­ствие содержания сделки характеру потребностей данного конкретного малолетнего лица — вот критерии сделкоспособ-ности несовершеннолетних в возрасте до 6-ти лет.

1.2. «Что тебе подарить, кроме верной любви?» (о сделках между супругами)

Как известно, имущество, нажитое супругами во время брака, является их общей совместной собственностью (п. 1 ст. 34 Семейного кодекса РФ9xiv

). Это —так называемый закон­ный режим имущества супругов, изменить который можно только брачным договором (п. 1 ст. 33). Большинство совре­менных россиян видят в практике заключения брачных дого­воров нечто низменное, не соответствующее их представлени­ям о любви и взаимном уважении как основе супружеского сожития. Неудивительно поэтому, что большинство супруже­ских пар в России живут именно по нормам о законном ре­жиме супружеского имущества10xv. В такой ситуации возника­ет резонный вопрос: возможно ли совершение сделок между самими супругами и если да, то каковы их юридические по­следствия?

Рассмотрим следующую ситуацию: супруги решили по­здравить друг друга с днем рождения. Каждый из подарков покупается супругами на заработанные деньги, а, как извест­но, доходы каждого из супругов от трудовой деятельности (в том числе — заработная плата) входят в состав общей сов­местной собственности (п. 1 и 2 ст. 34 СК). Значит, имуще­ство, приобретенное на эти деньги, также должно поступить в общую совместную собственность (там же). Получается, что супруг, одаривая другого супруга, дарит не свою вещь, а вещь, находящуюся в их общей совместной собственности, т. е. принадлежащую им обоим, как выражаются юристы, «в интеллектуальных долях»xvi

. Подобной сделки нашему зако­нодательству неизвестно; более того, п. 2 ст. 34 наводит на мысль, что изменить правовой режим вещей, приобретенных на общие доходы, можно только в результате раздела супру­жеского имущества по соглашению (брачному договору) или судебному акту.

Но допустим, что дальнейшее распоряжение вещами, на­ходящимися в общей совместной собственности, все же про­исходит, На него необходимо согласие всех сособственников, которое, по отношению к третьим лицам, контрагирующим с одним из сособственников, предполагается (п. 2 ст. 235 ГК; п. 1 и 2 ст. 35 СК). Таким образом, на покупку подарков (рас­поряжение деньгами), а также на самое дарение требуется... согласие другого супруга. Учитывая то, что подарки принято (по крайней мере, в России) преподносить в качестве сюрпри­зов, ясно, что предварительного согласия второго сособствен-ника (супруга) в описанном случае нет и быть не может. Ко­нечно, ситуация, когда супруг откажется от принятия дара другого супруга, практически вряд ли возможна; принимая же дар, супруг тем самым выражает последующее одобрение сделкам, совершенным другим супругом: жена соглашается с тем, что муж приобрел, а затем подарил ей, допустим, золо­тое колье, муж — со сделками жены по покупке и дару, ска­жем, портативного персонального компьютера «ноутбук». Та­ким образом, сложившаяся практика, несомненно, дополняет норму п. 2 ст. 35 СК: при отсутствии согласия другого супру­га на совершение сделки с общим супружеским имуществом, другая сторона в сделке вправе рассчитывать на последующее одобрение другим супругом уже совершенной сделки.

Какова юридическая судьба сделанных подарков? По идее, подарки поступают не в общую собственность обоих супру­гов, а в индивидуальную собственность того супруга, кото­рому сделан подарок — одаряемого (п. 1 ст. 36 СК). В нашем примере, таким образом, колье должно стать индивидуальной собственностью жены, ноутбук — индивидуальной собствен­ностью мужа. Но в таком случае мы вступаем ъ противоречие с п. 2 ст. 34, где сказано, что имущество, приобретенное на об­щие доходы, поступает в общую совместную собственность. Противоречие указывает на то, что дарение между супруга­ми предметов иных, чем те, что составляют индивидуальную собственность каждого из них, вовсе невозможно. Действие же супруга, направленное на то, чтобы «одарить» другого су­пруга, в действительности не является не только сделкой да­рения, но и, более того, вовсе не является сделкой, ибо не создает юридических последствий. Вещь, приобретенная за счет общего имущества одним супругом в качестве подарка для другого супруга, на всем протяжении своего существова­ния и существования брака продолжает находиться в общей совместной собственности супругов. Иное может быть уста­новлено только брачным договором.

Несколько иначе выглядит ситуация с возмездными меж­супружескими сделкамиxvii по поводу имущества, находящего­ся в индивидуальной собственности одного из супругов. Допу стим, одному из супругов принадлежит дом, приобретенный им до брака; он продает его другому супругу. Продавец здесь распоряжается своим имуществом; покупатель же приобрета­ет дом, за счет средств, совместно нажитых в период брака, т.е. за счет общего супружеского имущества. Если бы дом приобретался одним из супругов от постороннего лица, то на совершение сделки было бы необходимо нотариально удосто­веренное согласие другого супруга (п. 3 ст. 35 СК). Нужно ли такое согласие в случае, когда дом приобретается от дру­гого супруга, который своим участием в сделке, несомненно, выразил согласие на ее совершение? Очевидно, нет; требовать его на том только основании, что договор купли-продажи жи­лого дома может и не удостоверяться у нотариуса (и в таком случае, волеизъявление супруга на совершение сделки будет иметь лишь простую письменную, но не нотариальную фор­му), было бы недопустимым формализмом.

1.3. «Who are you, mister Dobby?» (о праве гражданина на собственное изображение)

С недавних пор в средствах массовой информации ведется оживленная дискуссия по вопросу о том, не напоминает ли домашний эльф Добби, — один из персонажей фильма «Гарри Поттер и тайная комната», — Президента РФ В. В. Путина. Ни в коем случае не предрешая ответа на этот вопрос,; обсудим другой. Допустим (акцентируем внимание: допустимі) что похож. Что тогда? Какие юридические последствия и для кого здесь могут наступить?

По этому вопросу высказаны весьма экстравагантные мне­ния. Так, например, в «Известиях» от 21 января 2003 г. сооб­щается, что «домашний эльф Добби... может быть при­влечен к суду, поскольку, по мнению некоторых людей в Рос­сии, он слишком похож на президента Владимира Путина. Недоёольные полагают, что создатели спецэффектов намерен­но сделали эльфа похожим на лидера России. В настоящее время, по сообщениям некоторых российских СМИ, ведущие российские адвокаты готовятся подать в суд на создателей второй ленты о мальчике-волшебнике, полагая, что киноде­ятели не имели права «списывать» внешность эльфа с лица человека, известного во всем мире». Аналогичные сообщения распространили и другие издания.

Журналистские бредни о возможности привлечения к су­ду киногероя можно сразу отбросить — с тем же успехом мож­но было бы пытаться посудиться с Чебурашкой или Буратино. «Недовольные», равно как и «ведущие российские адвокаты» также не могут быть субъектами гражданских процессуаль­ных отношений: для начала первым надо «расшифроваться», вторым — получить полномочия выступать от имени «недовольных» в суде. Допустим, это сделали. Кто, к кому, о чем и на каком основании мог бы в этом случае предъявить иск?

Совершенно потрясающим выглядит заявление известного адвоката П. Астахова, сделанное им в программе НТВ «Намедни» 26 января 2003 г. Комментируя результаты собственного сравнения изображения Добби с обликом российского Президента, он сказал: «в авторском праве существует та­кое понятие, как „сходный до степени смешения"». Ничего, кроме недоумения, оно, на наш взгляд, не вызывает. Bo-первых, «такого понятия» в авторском праве не существует; оно есть в законодательстве о товарных знаках, знаках обслуживания, торговых марках и фирменных наименованиях, кото­рое, обыкновенно относят к патентному праву. Во-вторых, непонятно, при чем здесь вообще авторское право; расположение ст. 514 ГК РСФСРxviii

, охраняющей интересы граждан, изображенных в произведениях изобразительного искусства, в главе об авторском праве, само по себе еще не говорит о том, что в ней трактуется об институте именно авторского праваxix

. Наконец, в-третьих, из высказывания г-на Астахова следует заключить, что Добби представляется ему настоль­ко похожим на В. В. Путина («до степени смешения»), что он их... путает! Надеемся, что никто другой пока с такой проблемой не столкнулся.

Если признать, что внешний облик домовика Добби соот­ветствует внешнему облику определенного, реально существу­ющего, и, к тому же, широко известного гражданина, то мог­ла бы идти речь о действиях авторов фильма, нарушающих личное право этого гражданина на собственное изображение. Отдельные вопросы, связанные с содержанием этого права, урегулированы, как уже отмечалось, в ст. 514 ГК РСФСР. Согласно указанной норме гражданин, который изображен в произведении изобразительного искусства, имеет юриди­чески защищенные возможности определять судьбу и поря­док использования этого произведения посредством его опуб­ликования, воспроизведения и распространения. Несомненно, что в субъективное право гражданина на собственное изоб­ражение должны быть включены также и правомочия из­готовления собственного изображения, предоставления такой возможности третьим лицам, использования изображения, за­прещения его использования третьими лицами в коммерче­ских, либо противоправных целях, а также запрещения иска­жать собственное изображение.

Поскольку запечатление индивидуального облика физиче­ского лица возможно не только в произведениях изобрази­тельного искусства, но и в произведениях скульптуры, леп­ки, графики, фото- и кинематографии, голограммах, записях в памяти ЭВМ, а также в произведениях исполнительского искусства (пародиях), представляется возможным распро­странить нормы ст. 514 ГК РСФСР аналогическим образом и на перечисленные случаи. Сюда же относятся случаи изго­товления восковых фигур, манекенов, а также кукол и иных игрушек (например, матрешек), изображающих граждани­наxx

. Наконец, изображение индивидуального облика граж­данина может быть предметом передачи в эфир, по кабелю или средствам телекоммуникационной связи. Не исключено, что в будущем появятся и иные (новые) способы копирования и воспроизведения индивидуального облика физических лиц и его отдельных элементов, результаты которого также долж­ны быть отнесены к числу изображений гражданина и стать объектом права на изображение. Однако, применение ст. 514 ГК РСФСР ко всем перечисленным случаям может быть осу­ществлено судом только по аналогии. Всякий ли суд пойдет на такое применение — большой вопрос.

Нужно учитывать и следующее. Гражданско-правовая охрана.изображения гражданина преследует определенную цель. Физическое лицо должно иметь возможность осуществ­лять общественно-полезную деятельность не боясь, что его с кем-нибудь перепутают, присвоив его заслуги другому ли­цу или, напротив, приписав ему чужие недостатки. Точно также оно должно быть уверено, что никто не сможет без его санкции «зарабатывать» на его облике или изображении. Следовательно, в тех случаях, когда подражание чужому ин­дивидуальному облику (1) осуществляется в условиях, не поз­воляющих другим лицам перепутать подражателя с оригина­лом, (2) не наносит вреда правообладателю и (3) не приводит к обогащению подражателя, использование чужого облика и изображения является законным. Таким образом, даже если суд применит ст. 514 ГК РСФСР к создавшейся ситуации, далеко не факт, что у него будут основания к тому, чтобы обязать ответчика к прекращению использования изображе­ния Добби в фильме. Истцу нужно будет доказать, что нару­шение его субъективного права на собственное изображение либо причинило ему убытки, либо нанесло моральный вред, либо привело к неосновательному обогащению ответчика. К возможности подобных последствий, тем более — их доказы­вания, мы относимся весьма скептически.

Наконец, все приведенные здесь рассуждения актуальны исключительно для российских ответчиков (например, орга­низаторов проката одиозной картины). Что же касается «со­здателей киноленты», то таковые, как известно, находятся за пределами Российской Федерации, где ст. 514 ГК РСФСР, ра­зумеется, не действует. Значит, нужно выяснить, предусмат­ривает ли законодательство Великобритании и США охра­ну такого личного неимущественного права, как право граж­данина (причем — иностранного гражданина) на собственное изображение, а если да — то при к-аких условиях такая охрана предоставляется и в чем выражается. Имея в виду отсутствие каких-либо международных разработок в этой области юрис­пруденции можно с достаточно высокой степенью вероятно­сти предположить, что попытки защиты подобного права за рубежом успехом не увенчаются.

1.4. «Суд отказал бывшим заложникам... » (о компенсации морального вреда)

Широкий общественный резонанс получило известие о том, что «Тверской суд Москвы отказал в удовлетворении исков трех пострадавших в результате теракта на Дубровке к столичному правительству» («Известия». 2003, 23 января). Разделяя скорбь по невинно убиенным, соболезнуя и состра­дая их родным и близким, мы не должны, однако, утратить бесстрастия и объективности гражданско-правового мышле­ния и попытаться выяснить, насколько правомерно поступил суд.

Как известно, «отказные» иски имели своим предметом компенсацию морального вреда, причиненного гибелью залож­ников их родным и близким (они в данном случае и высту­пили истцами), а также — морального вреда, понесенного са­мими бывшими заложниками при их нахождении в плену у террористов. Основанием для предъявления обоих типов ис­ков стала норма п. 1 ст. 17 Федерального закона от 25 июля 1998 г. № 130-ФЗ «О борьбе с терроризмом», где поста­новлено, что «возмещение вреда, причиненного в результа­те террористической акции, производится за счет средств бюджета субъекта РФ, на территории которого соверше­на эта террористическая акция, с последующим взысканием сумм этого возмещения с причинителя вреда в порядке, уста­новленном гражданско-процессуальным законодательством». Захват, как известно, произошел в Москве; вот почему «коз­лом отпущения» попытались сделать именно город Москву — субъект федерации. Если же подобные иски захотят вчинить иностранные граждане, то им придется иметь дело с Россий­ской Федерацией в целом: согласно п. 3 той же статьи «воз­мещение вреда, причиненного иностранным гражданам в ре зультате террористической акции, совершенной на террито­рии РФ, производится за счет средств федерального бюдже­та с последующим взысканием сумм этого возмещения с при­чинителя вреда».

Прежде всего, обращает на себя внимание, что подобные нормы идут вразрез с общим принципом гражданского пра­ва, согласно которому ответственность за последствия проти­воправных действий несет лицо, совершившее эти действия — лицо, причинившее вред (п. 1 ст. 1064 ГК). Однако, абз. 2 п. 1 указанной статьи Кодекса допускает возможность возложе­ния обязанности по возмещению вреда на лицо, не являюще­еся его причинителем; такое возложение может быть сдела­но законом или договором. Таким образом, рассматриваемые нормы ст. 17 Закона о борьбе с терроризмом соответству­ют нормам ГК и, стало быть, подлежат применениюxxi

(см. абз. 2 п. 2 ст. З ГК).

О чем говорится в анализируемых нормах Закона? О воз­мещении вреда. Возмещением называются действия, направ­ленные на замену утраченного (израсходованного, недостаю­щего, потерянного) имущества и выражающиеся в передаче (предоставлении) потерпевшему имущества того же рода, ка­чества и стоимости (натуральное возмещение), либо в упла­те денежной суммы в размере, соответствующем стоимости утраченного имущества (денежное возмещение) (см. ст. 393, 1082 ГК). Предметом возмещения являются убытки — вред (ущерб), который может быть выражен в деньгах (ст. 15, 393, 1064). Предметом возмещения может быть только имуще­ственный вред.

Иски же были предъявлены отнюдь не о возмещении иму­щественного, а о компенсации морального вреда. О различии возмещения и компенсации говорится, в частности, в абз. 3 п. 1 ст. 1064 ГК. Компенсацией называются действия, име­ющие целью уравновесить имущественную, либо неимуще­ственную потерю (утрату, умаление) посредством уплаты по­терпевшему денег в такой сумме или передачи (предоставле­ния) ему какого-либо иного имущества такого рода, качества и стоимости, которые позволят потерпевшему пренебречь поне­сенной, потерейxxii

. Предметом компенсации может быть вред (ущерб), но не убытки; причем, компенсации подлежит не только имущественный, но и неимущественный вред.

Сравнивая возмещение с компенсацией нельзя не заметить принципиального различия их функций. Возмещение возвра­щает потерпевшего в первоначальное положение, а компенса­ция — отвлекает его от переживаний, связанных с утратой. Положительные эмоций и имущественная выгода компенса­ции не устраняют, а лишь уравновешивают отрицательные эмоции и имущественную невыгоду потери. Очевидно, таким образом, что анализируемые нормы Закона о борьбе с терро­ризмом просто не распространяются на предъявленные иски:они говорят только о возмещении имущественного вреда, но нс. о компенсации морального. Моральный вред, причиненный террористическими актами, компенсируется по общим прави­лам — лицами, причинившими его, т. е. террористами.

К сожаленью, смерть большинства из террористов, за­держание и далеко не'блестящее имущественное положение оставшихся в живых, наконец, практическая невозможность исполнения судебных актов о взыскании с них, делает предъ­явление исков к террористам занятием бесполезным. Не ис­ключено, что именно благодаря этому обстоятельству и воз­никло стремление потерпевших и их адвоката прочитать ст. 17 Закона о борьбе с терроризмом расширительно, представив дело так, будто бы она распространяется не только на иму­щественный, но и моральный вред. Увы, к сожаленью для по­страдавших, это не так; моральный вред, который стал след­ствием именно террористического акта, безусловно, потер­певшим никто не компенсирует. Это надо принять и с этим надо смириться.

Но на ситуацию следовало бы взглянуть и с несколько иной точки зрения. А всякий ли моральный вред был при­чинен именно самим террористическим актом! Открывая наши рассуждения по настоящему вопросу мы подчеркнули, что часть исков предъявлена родственниками и близкими по­гибших заложников. Весь вопрос в том, от чего они погиб­ли: убили ли их террористы, или их смерть стала следстви­ем «газовой атаки», примененной при штурме? В последнем случае налицо все основания возложить ответственность за гибель заложников, — причем, как в части морального, так и имущественного вреда, — на Российскую Федерацию в лице федеральных органов исполнительной властиxxiii

. Ведь именно ее должностные лица отдали распоряжение об использовании газа; они должны были знать (не могли не знать) о возможных последствиях его применения, в частности — о том, что вдыха­ние этого газа может повлечь отравление и даже смерть; отдав распоряжение, несмотря на эти знания, должностные лица, тем самым, сознательно допускали возможность наступления вредоносных последствий не только для правонарушителей (террористов), но и для ни в чем не виноватых законопослуш­ных граждан (т. е. имело место виновное, и, более того, умыш­ленное, причинение вреда). Налицо основания для примене­ния в части возмещения имущественного вреда — ст. 1069, в части компенсации морального — ст. 151 и 1099 ГКxxiv

.

Итак, физические и нравственные страдания, причинен­ные отравлением и (или) смертью заложников, последовав­шими в результате применения федеральными войсками при штурме отравляющего вещества (газа), а в более широком плане — в результате вообще всей проведенной контр террори­стической операции, — несомненно, должны быть компенси­рованы Российской Федерацией из средств федерального бюд­жета.

В качестве возражения можно услышать, что мировая практика подобных операций почти не обходится без жертв; что операция по освобождению «заложников «Норд-Оста» в сравнении с многими другими подобными мероприятиями во­обще может быть названа относительно успешной; что, нако­нец, применение газа явилось результатом крайней необходи мости (ст. 10Q7 ГК). Все это так. Но! Борьба с терроризмом должна сводиться к борьбе с террористами и их организаци­ями, но никак не с невинными законопослушными граждана­ми. Понятно, что у всякого общественно-полезного мероприя­тия (тем более — такого опасного и сложного, как контртерро­ристическая операция) имеются вредные издержки, на кото­рые приходится идти, чтобы мероприятие принесло успех. Но )то не значит, что данные издержки должны оставаться без компенсации. Статья 1067 ГК устанавливает, что вред, хотя бы и причиненный в состоянии крайней необходимости, все-таки, по общему правилу, подлежит возмещениюxxv

; на фоне ст. 1099 и 1100 ГК мы полагали бы возможным прибегнуть к се аналогическому распространению и на случаи компенсации морального вреда.

1.5. Космическая свадьба (о возможности заключения брака между отсутствующими)

В августе 2003 г. мир облетело сообщение о «первом и, ско­рее всего, последнем в истории космическом бракосочетании».

По сообщению «Газеты.ru» от 14 августа 2003 г. «коман­дир экипажа МКС Юрий Маленченко женился на русской американке Екатерине Дмитриевой, находясь в 400 км от нее.... Торжественная церемония была проведена в режи­ме телемоста между МКС, где находился жених, и Центром управления полетами имени Джонсона в Хьюстоне. Туда приехала невеста в свадебном платье цвета слоновой кости в сопровождении друзей и родственников. Она встречала го­стей и позировала репортерам рядом с картонным двойни­ком Маленченко. Сам космонавт, которого участники цере­монии могли видеть лишь на экране, в честь свадьбы надел галстук-бабочку на голубой комбинезон. В качестве шафера выступил его коллега, американец Эдвард Лу, также нахо­дящийся на МКС. Для молодых он исполнил на синтезаторе марш Мендельсона. Провести свадьбу в отсутствии жениха Маленченко и Дмитриевой позволили законы штата Техас, по которым сказать «да» и поставить подпись на официаль­ных бумагах разрешается его доверенному лицу. За космо­навта, который в момент бракосочетания был в 400 км от Земли, расписался общий друг молодоженов».

Как видим, на поверку все оказалось гораздо более при­земленным, чем это можно было предположить по заголовкам сообщений. Несмотря на свое наименование «космическим» регистрация брака происходила, все-таки, не в космосе, а на земле, в г. Хьюстоне (хотя и не в ЗАГСе, а в ЦУП), т.е. на территории штата Техас Соединенных Штатов Америки. Дей­ствительно, законодательство этого штата позволяет (в отли­чии от законодательства подавляющего большинства других государств) зарегистрировать брак между лицами, одно, и да­же оба из которых отсутствуют в момент регистрации брака в месте его регистрации. Но в этом случае возникает вопрос: а на каком основании к акту регистрации применяются именно законы штата Техас? Тем более, если отсутствующий молодо­жен находится вовсе не на земле, а в космическом простран­ствеxxvi

, да еще, к тому же, и является иностранным (по отно­шению к стране-месту регистрации брака), гражданиномxxvii

?

Нужно уяснить, что в данном контексте означает слово «отсутствующий». Очевидно, имеется в виду такое отсут ствие, вследствие которого органы, осуществляющие реги­страцию брака (будем называть их «по-нашему» —органами ЗАГС), лишены возможности непосредственно воспринимать акты изъявления воли данного лица. Но как же в таком слу­чае органы ЗАГС смогут установить, действительно ли от­сутствующий желает вступить в брак? Отсутствие его непо­средственного волеизъявления по этому вопросу должно быть чем-то восполнено. Во всех странах, допускающих заключе­ние браков между отсутствующими, отсутствие волеизъявле­ния вступающего в брак восполняется волеизъявлением его полномочного представителя — именно он расписывается в книге государственной регистрации актов гражданского со­стояния.

Уже по этому, весьма схематическому описанию, молено заключить, что пресловутая космическая свадьба никак не подпадает под процедуру заключения брака с отсутствую­щим лицом: средства телевизионной и радиосвязи позволя­ли сотрудникам, осуществляющим регистрацию заключения брака, наблюдать и воспринимать волеизъявление о вступ­лении в брак непосредственно в тот момент, когда оно произ­водилосьxxviii

. Сама же ситуация в данном случае была такова, что возможность подмены будущего супруга практически ис­ключаласьxxix

. Расписавшийся же за Ю. Маленченко «общий друг молодоженов» в данном случае более напоминает руко­прикладчика, а не на представителя. Больше того: такой брак вполне мог бы быть заключен не только по законам Техаса, но и любого вообще государства, в том числе и Российской Фе­дерации, ибо использовавшиеся в данной ситуации средства связи, с одной стороны, с несомненностью позволяли устано­вить личность субъекта, вступающего в брак, а с другой — непосредственно воспринимать его волеизъявление по этому вопросу. Единственный момент, в котором российское законо­дательство предъявило бы более строгие требования, связан с участием рукоприкладчикаxxx

(см. об этом п. 3 ст. 161 ГК). Таким образом — перед нами классический брак между гражданином РФ и иностранным гражданином, заключенный за пределами территории России и с несомненным соблюдени­ем законодательства государства, на территории которого он заключен. Такой брак, согласно п. 1 ст. 158 Семейного кодек­са РФ, признается действительным в РФ, если отсутствуют предусмотренные ст. 14 Кодекса обстоятельства, препятству­ющие заключению бракаxxxi. Ничего «космического».

1.6. «Найдено мертвое тело,

неизвестно кому принадлежащее»

(к вопросу о праве на человеческий труп)

Гражданское право — право не только индивидуалистов, по и циников. Так обычно кажется неискушенным читателям, когда они слышат из уст цивилиста что-нибудь насчет того, что животные для гражданского права — это не более, как разновидность вещей. «Я когда говорил, „что угодно", про Дружка-то и не думал, — объясняет Мишка, герой рассказа II. Носова «Дружок», —я говорил про вещи. Л Дружок ведь не вещь, он живой». С каким возмущением, порою, восприни­маются вкладчиками объяснения юристов о том, что внесен­ные ими в банк деньги перестают быть их деньгами: «Верните наши деньги!» —вот неизменный лозунг обманутых вкладчи­ков. Поэтому мы легко можем себе вообразить, какая буря негодования может стать следствием постановки нижеследу­ющего вопроса: кто является собственником такой специ­фической вещи (но, все-таки, вещи — никуда уж от этого не деться), как человеческое тело (труп) и его останки!

Предвосхитим упрек, который наверняка будет задан борцами против цинизма: обсуждение данного вопроса ли­шено какой бы то ни было практической пользы. Даже ес­ли бы это было так, данное обстоятельство не отменяет его научного интереса. Кроме того, в действительности этот во­прос имеет довольно ощутимое жизненное значение. На ка­ком, к примеру, основании, и кто может требовать выдачи тела покойника из анатомического театра больницы? кто и почему именно он вправе решить вопрос о способе и месте погребения покойника, совершаемых для этого обрядах и церемониях, памятнике на могиле? вопрос о кремации тела? о распоряжении телом в целом и его отдельными частями (органами), например, передать тело для научных иссле­дований, а органы — для использования в качестве транс­плантатов? Наконец, вопрос об абсолютном праве (в нашем случае — праве собственности) неразрывно связан с вопро­сом о бремени собственности: кто обязан к содержанию и погребению тела покойника? — делу нелегкому, не особенно вдохновляющему, требующему известного профессионализ­ма (по крайней мере — в области санитарии и экологии), а по нынешним временам — еще и довольно затратному?

К числу вещей не могут быть отнесены тела живых лю­дей, как целиком, так и по частям, включая искусственно созданные (пломбы, протезы и т. п.). Связано это с тем, что те­ла живых людей являют собой материальную (телесную) обо­лочку субстанции, способной к социально значимым действи­ям и в силу этого третируемой гражданским правом как свой субъект. Тело, телесная неприкосновенность, жизнь и здоро­вье рассматриваются гражданским правом как условия суще­ствования и социальной активности субъекта гражданского права. Однако, человеческие трупы (в том числе прах кре­мированных тел, заключенный в урны), части, отделенные от человеческого тела (пуповина, плацента, волосы, ногти, зубы, кожа, аппендикс, иные внутренние органы, кровь, лим­фа и т. п.), а также выделения из тела человека, надлежащим образом обособленные, являются материальными предметами, имеющими социальную ценность как положительного, так и отрицательного содержанияxxxii

, т.е. вещами, принадлежность которых вполне может и должна быть оформлена вещными правами, в том числе правом собственности.

Действующее законодательство прямо не разрешает во­проса о субъекте права собственности на человеческие тела и их останки; поэтому ответ на него придется получать исходя исключительно из косвенных данных о лицах, имеющих юри­дически защищенную возможность фактического господства над этими объектами. Сферы проявления такого господства мы перечислили выше; здесь выясним, кому они принадле­жат.

Кто вправе решить вопрос о способе и месте погребения покойника (в том числе вопрос о кремации тела), совершае­мых для этого обрядах и церемониях, памятнике на могиле? Согласно п. 3 ст. 5 Федерального закона от 12 января 1996 г. № 8-ФЗ «О погребении и похоронном деле»xxxiii

в случае отсут­ствия волеизъявления умершего по указанным вопросам пра­но на разрешение перечисленных действий имеют «...супруг, близкие родственники (дети, родители, усыновленные, усы­новители, родные братья и родные сестрыxxxiv, внукиxxxv

, дедуш­ка, бабушкаxxxvi

), иные родственники, либо законный представи­тель умершего, а при отсутствии таковых — иные лица, взяв­шие на себя обязанность осуществить погребение умершего». Судя по заключительной фразе о том, что право родствен­ников и законных представителей устраняется правом иных лиц, согласных возложить на себя бремя собственности тела (останков) только в случае отсутствия родственников и за­конных представителей, можно предположить, что по тому же принципу сформулирован и весь, содержащийся в норме, перечень — по принципу очередности (как в наследственном нраве).

Право определения судьбы человеческого тела после смерти (останков) принадлежит, в первую очередь, бывшему супругу ныне покойного гражданина; при отсутствии (без­вестном отсутствии или недееспособности) бывшего супру­га, во вторую очередь — его родным (не усыновленным!) де­тям, при отсутствии (безвестном отсутствии или недееспо­собности) детей, т. е. в третью очередь — биологическим родителям (не усыновителям!) покойного и т.д. Всего, та­ким образом получается десять очередей. В принципе, та­кое толкование логично. При иной интерпретации облада­телями права общей собственности на тело (останки) сле­довало; бы признать сразу всех перечисленных лиц, круг которых слишком широк, вследствие чего осуществление принадлежащего им права может оказаться затруднитель­нымxxxvii

. Очевидно, что такое промедление не отвечало бы публичным интересам, в частности — эколого-санитарным соображениям и, видимо, было бы несовместимым с рели­гиозными обычаями. С другой стороны, столь мелкое дроб­ление на 10 очередей тоже может вызвать ряд неудобств в отношениях между живыми родственниками умершего. Так, например, совершенно очевидно, что при наличии жи­вых родителей или совершеннолетних детей покойного, пе­режившему супругу будет весьма проблематично осуществ­лять свое право одному, без учета их мнения. Нельзя ли каким-либо образом сократить число очередей, объединив перечисленных лиц в несколько групп? Пока запомним от­меченное обстоятельство и возникший в связи с ним вопрос и перейдем к рассмотрению следующей части нашей про­блемы.

Точно таким же образом (см. п. 1 и 3 ст. 5 Закона о похо­ронном деле) определяется и круг лиц, имеющих право (в от­сутствии волеизъявления умершего) решать вопросы об ана томическом вскрытии тела и изъятии из него органов и тка­ней. Затем, именно перечисленные лица являются субъектами 'apanmuu, предусмотренных ст. 8-10 Закона, в том числе — субъектами права требования выдачи тела из анатомическо­го театра не более, чем через двое суток после установления причины смерти и субъектами прав, связанных с оказанием услуг по погребению — несением возложенного законом бреме­ни собственности. Исключение составляют правоотношения по поводу тел (останков) лиц, погибших в результате приве­дения в исполнение исключительной меры наказания и в ходе пресечения террористических акций. Тела таких лиц не вы­даются никому из перечисленных выше субъектов, меры к их захоронению принимают компетентные государственные ор­ганы, а о месте их захоронения не сообщается (ст. 14 и 14.1 Закона о похоронном деле).

Несколько иначе решен вопрос о порядке дачи согла-. сия на изъятие из тела умершего органов и тканей Законом РФ от 22 декабря 1992 г. № 4180-1 «О трансплантации орга­нов и (или) тканей человека»xxxviii

. Именно: ст. 8 данного зако­на устанавливает презумпцию согласия на изъятие органов и (или) тканей у трупа; данная презумпция может быть опровергнута только заявлением учреждению здравоохра­нения о том, что при жизни данное лицо, либо его близ­кие родственники или законный представитель заявили о своем несогласии на изъятие его органов и (или) тканей по­сле смерти для трансплантации. Ясно, что такое заявление должно быть сделано не позднее, чем состоится изъятие. Видно, что в этой норме круг лиц, имеющих право согласия на изъятие органов и тканей, определен несколько уже, чем в Законе о погребении: в нем отсутствуют «иные (не отно­сящиеся к числу близких) родственникиxxxix

», а также «иные лица, взявшие на себя обязанность погребения». Затем, нор­ма сформулирована таким образом, что дает основание от­нести слова «при жизни» не только к лицу, о теле которого идет речь, но и к его близким родственникам и законному представителю — получается, что и эти последние должны заявить о своем несогласии на изъятие органов и тканей из тела родственника (представляемого) еще при его жизни, а после смерти такое заявление уже не имеет никакого значе­ния. Думается, что в данном случае буквальное толкование не соответствует смыслу нормы, ибо в таком случае было бы логично допустить изъятие органов и тканей у всякого вообще трупа. Наконец, в конце нормы имеется уточнение: речь идет об органов и (или) тканей для трансплантации; но тогда возникает вопрос — а как быть с изъятием органов и тканей для других целей (например, с изъятием мозга для его научного изучения)?

Указанные неясности, а также — более позднее время принятия Закона о погребении, заставляют полагать, что вопрос о круге лиц, имеющих право давать согласие на изъ­ятие органов и тканей у трупа, должен решаться на основа­нии норм Закона о погребении, а не Закона о транспланта­ции. Последний может применяться лишь в части, не про­тиворечащей первому. Так, безусловно не подлежат приме­нению правила о презумпции согласия на изъятие органов и тканей, о круге лиц, имеющих право давать такое согласие, времени, в течение которого может быть выражено несо­гласие, и целях, ради которых будет производиться предпо­лагаемое изъятие. Подлежат же применению такие нормы Закона о трансплантации, которые дополняют Закон о по­гребении, например, правила ст. 10, устанавливающие необ­ходимость разрешения главного врача на изъятие органов и тканей, а в некоторых случаях — и судмедэксперта.

Затем, Основами законодательства Российской Феде­рации об охране здоровья граждан от 22 июля 1993 го­да № 5487-Ixl несколько иначе определен круг лиц, имею щих право решать вопрос об анатомическом вскрытии тела умершего, и порядок решения этого вопроса. Именно: ч. 1 и 3 ст. 48 Основ установлена презумпция анатомического вскрытия, которая.может быть опровергнута мотивирован­ным письменным заявлением членов семьи, близких род­ственников или законного представителя умершего, ли­бо волеизъявлением самого умершего, высказанным (в том числе и устно — ?) при его жизни, но и такое опровержение допустимо не всегда, а (1) только при отсутствии подозре­ния на насильственную смерть, и (2) если иное не преду­смотрено законодательством РФ (вроде бы, пока иных обя­зательных случаев анатомического вскрытия пока не преду­смотрено). Для нашего вопроса особенный интерес пред­ставляет использование ранее еще не встречавшегося нам понятия о членах семьи; судя по всему, им должны охваты­ваться переживший супруг, а также ближайшие родствен­ники (первой степени) — родители и дети. Опять мы не встречаем здесь «иных родственников» и «иных лиц»; в этой части, несомненно должны применяться нормы За­кона о погребении как нормы более позднего акта. Зато ч. 4 и 5 ст. 48 Основ за указанными выше лицами при­знается (1) право требования выдачи им заключения ме­дицинской экспертизы о причине смерти и диагнозе забо­левания; (2) право приглашения для участия в анатомиче­ском вскрытии специалиста соответствующего профиля и (3) право требования проведения независимой медицинской экспертизы по вопросу о причине смерти — права, не извест­ные Закону о погребении.

Вопрос о том, кто вправе давать согласие на использова­ние тела в качестве объекта научных исследований (экспе­риментов), законодательством не разрешен. Однако, по ана­логии с рассмотренными выше нормами, а также — правила­ми ст. 43 Основ законодательства об охране здоровья граж­дан (об условиях применения не разрешенных препаратов, ме­тодик лечения и диагностики, а также условиях проведения биомедицинских экспериментов) можно заключить, что пере­дача тела (его частей) умершего для научных исследований допускается либо в соответствии с положительно выражен ным письменным прижизненным волеизъявлением гражда нина, либо с письменного согласия членов его семьи, близкие родственников или законного представителя.

Других способов фактического господства над челове ческим телом (останками) действующему законодательству неизвестно, однако, не исключено появление таковых в бу дущемxli

. Вопрос о содержании отношений фактического гос подства над урной с человеческим прахом, законодательством не регламентируется, из чего можно заключить, что никаких ограничений в этом направлении им не устанавливается: пе реживший супруг, к примеру, может ее и захоронить, подобие телу, а можно и держать ее у себя дома. Наконец, не состав ляет предмета законодательной регламентации деятельность связанная с обретением, использованием и передачей так на зываемых святых мощей; судя по всему, единственным есте ственным пределом ее свободы является их религиозное (бого служебное) назначение. Видно, что отношения фактическое господства включают как отношения, связанные с определе-нием как фактической, так и юридической судьбы человечен ского тела и его составляющих; первые отношения обознача­ются как отношения фактического владения, вторые обнима­ются понятием распоряжения. Вопрос о пользовании челове­ческим трупом в законодательстве не обсуждается, причиной чего является сложившаяся обычная практика в этой обла стиxlii

. Законодательство не только определяет круг субъек­тов, которым принадлежат данные возможности, но и юри­дически защищает (гарантирует) таковые от посягательств любых иных лиц, возлагая на таковых бремя, связанное с ис­полнением публичной обязанности по захоронению тела с со­блюдением санитарно-экологических норм, т. е. признает пра­во (при необходимости — общей) собственности на человече­ское тело в порядке очередности, за, (во-первых), членами его семьи — пережившим супругом и ближайшими кровными родственниками (родителями и детьми), либо (во-вторых) — за усыновителями и усыновленными, либо (в-третьих) — за иными близкими кровными родственниками (родными бра­тьями и родные сестрами, внуками и внучками, дедушками и бабушками), либо (в-четвертых) за законным представителем или, наконец, (в-пятых) за иными, установленными законом, лицами.

1.7. «В случае моей смерти... » (юридическая природа посмертного волеизъявления)

Этими словами обыкновенно начинается содержательная часть всякого завещания; их можно увидеть в распоряжениях, касающихся судьбы собственного тела и его частей (органов) относительно их дальнейшего использования, места и способа погребения, кремации и некоторых других вопросов; подобны­ми пометками снабжают пакеты и письма («Вскрыть в случае моей смерти») с закрытыми завещаниями и без них; наконец, встречаются они и в предсмертных посланиях самоубийц. Су­ществуют и «любители» просто порассуждать о том, какими бы они хотели видеть после смерти отношения своих друзей и близких; нередко подобные размышления и пожелания выска­зываются в письмах — в таком случае они становятся укором живым («Твоя мать не обрадовалась бы, узнав что ты...» и т. д.). Не предрешая вопроса о юридическом значении подоб­ных актов в зависимости от их содержания, способа и формы выполнения и прочих подобных факторов, хотелось бы обсу­дить вопрос более глобальный: как вообще объяснить юри­дическое значение подобных распоряжений, придаваемое, по крайней мере, некоторым из них, законодательствами по­давляющего большинства государств?

Всякое «юридическое (гражданско-правовое) значение» проявляет себя в гражданских правоотношениях — субъек­тивных правах и обязанностях. Возьмем типичный акт по­смертного распоряжения — завещание: законодательство при­знает безусловную обязательность законного завещания для исполнения душеприказчиком и принявшими наследство на­следниками. Обязательность — значит обязанность, не так ли? Но обязанность перед кем! Перед завещателем? Однознач­но — нет, ибо в период действия завещания завещателя нет в живых (а покойники субъектами правоотношений быть ни­как не могут), а в период жизни завещателя, т. е. в то время, когда он в принципе мог бы быть носителем субъективных прав, еще не действует завещание. То же самое можно ска­зать и о любых других посмертных распоряжениях. И если юридическое значение завещания могло бы быть объяснено с несколько иных позиций — завещание направлено на создание не только и не столько обязанностей, сколько наследственных прав — то юридическое значение волеизъявления, например, о желаемых похоронных обрядах или несогласии на изъятие органов из своего тела подобным образом не объяснишь, ибо никаких прав такое волеизъявление ни для кого не создает — одни обязанности. Чьи же субъективные права они обеспечи­вают?

Чтобы ответить на этот вопрос, попытаемся сперва выяс­нить другой — о природе этих субъективных прав. Для этого нам нужно установить, на кого соответствующие обязанно­сти возлагаются и какого объекта касаются — с установлением первого мы будем знать род искомых прав, т. е. являются ли они абсолютными, или относительными, второго — к какому виду абсолютных или относительных прав они принадлежат. Следующим логическим шагом в нашей цепочке рассуждений и будет получение искомого знания — о содержании, объекте и субъектах прав, обеспечиваемых с помощью таких обязан­ностей.

Завещание — это односторонняя сделка, которая может быть направлена на возникновение наследственных прав у лиц, не подлежащих призванию к наследованию по закону, и (или) на изменение, и (или) на прекращение наследствен­ных прав у наследников по закону, либо по предыдущему за­вещанию (см. п. 5 ст. 1118, ст. 1119-1122 ГК). Исполнение завещания возлагается на душеприказчика (ст. 1134), а если таковой не назначен — то на самих наследников по завещанию (ст. 1133); определенные законом функции по исполнению за­вещаний выполняют также нотариусы (ст. 1171, 1172, 1174) и назначаемые ими управляющие наследственным имуществом (ст. 1173, 1174). Круг лиц — носителей обязанностей по поло­жительному исполнению завещания, таким образом, точно определен в законе; следовательно, перед нами обязанности, входящие в содержание относительных гражданских право­отношений. Их объектом является наследственная масса — совокупность прав и обязанностей, приобретенных наследода­телем при жизни и объединенных законодательством в иму­щественный комплекс с целью обеспечения процесса универ­сального посмертного правопреемства наследодателя. Вместе с тем, несомненно и существование правоотношений по от рицательному исполнению завещания, т. е. правоотношений, включающих обязанности всех вместе и каждого в отдель­ности (включая и перечисленных выше лиц, но не ограничи­ваясь ими) претерпевать процесс и последствия исполнения завещанияxliii

. Эти обязанности входят в содержание уже не относительных, а абсолютных правоотношений; их объектом является уже не наследственная масса как имущественный комплекс, а отношения, связанные с ее приобретением (от­ношения универсального посмертного правопреемства, само наследование как процесс правопреемства и его результат); — права, обеспечиваемые именно этими обязанностями, нас и будут интересовать40xliv

.

Волеизъявление лица о достойном отношении к его те­лу после смерти может касаться следующих вопросов: (1) об анатомическом вскрытии тела; (2) об изъятии органов и (или) тканей из тела; (3) о погребении тела на том или ином ме­сте по тем или иным обычаям или традициям, рядом с теми или иными ранее умершими; (4) о кремации; (5) о доверии исполнить свое волеизъявление тому или иному лицу (п. 1 ст. 5 Закона о погребении). Обязанности по положительному исполнению волеизъявления о достойном отношении к телу после смерти ложатся на определенных законом лиц — чле­нов семьи, близких, либо иных родственников гражданина, или иных (см. предыдущий очерк), т.е. входят в содержание относительных правоотношений (осталось только понять, с кем). Обязанности отрицательного исполнения этого волеизъ­явления — претерпевания последствий его исполнения — воз­лагаются законом на всех и каждого и, значит, составляют содержание правоотношений абсолютных. Считать объектом той или другой обязанности тело умершего было бы ошиб­кой — выше мы указывали, что правоотношения по поводу человеческого трупа отлично регулируются с помощью права собственности. Объектом обязанностей по положительному и отрицательному исполнению волеизъявления о достойном от­ношении к телу после смерти является самое это достойное отношение — своеобразное условие существования личности, правовое признание и охрана которого стимулируют личность к проявлению позитивной социально активностиxlv

.

Итак, перед нами — обязанности всех вместе и каждо­го в отдельности, содержанием которых является претерпе­вание действий определенного законом и (или) посмертным волеизъявлением гражданина круга лиц по (1) положитель ному исполнению его завещания, (2) положительному испол­нению его волеизъявления о достойном отношении к телу, а также (3) действий, направленных на обеспечение достойно­го отношения к его памяти. Все они входят в содержание абсолютных правоотношений и направлены на объект иде­ального свойства — отношение к посмертным волеизъявле­ниям гражданина, касающимся трех следующих сфер (иму­щества, собственного тела и собственной памятиxlvi

). Обеспе­чение гражданину уверенности в том, что после его смерти государство и законы добьются соблюдения его последней во­ли и охраны его памяти, составляет одно из важнейших усло­вий существования и социальной активности всякой лично­сти. После этого не должно остаться сомнений, что перед на­ми — разновидность личных (или, как их традиционно назы­вают в литературе — личных неимущественных) правоотно­шений и субъективных прав (Personlichkeitsrechte).

Итак, личные права. Как это знание помогает нам отве­тить на вопрос об их субъектах? Нормой п. 1 ст. 150 ГК в частности установлено, что в случаях и в порядке, преду­смотренных законом, личные неимущественные права, при­надлежавшие умершему, могут осуществляться и защищать­ся другими лицами, в том числе наследниками правообладате-ля. Буквальное ее толкование не позволяет выяснить смысла, ибо норма противоречит сама себе. С одной стороны, она гово­рит (в прошедшем времени) о правах принадлежавших лицу, ныне умершему, т. е. о правах, более не существующих, а с другой — называет умершего правообладателем и утвержда­ет, что данные права могут осуществляться и защищаться. Но покойники не могут быть субъектами прав (правооблада-телями), а осуществляться и защищаться могут только суще­ствующие права. Права, прекратившиеся к тому моменту, ко гда имела место попытка их осуществления, осуществляться и защищаться не могут. Значит, некоторые личные права об­ладают уникальным свойством — способностью переживать своих обладателей. Несомненно, что рассмотренные выше три вида личных прав — на достойное отношение к посмертному волеизъявлению по имуществу, относительно собственного те­ла и уважение к собственной памяти — относятся именно к этой категории.

Попытку объяснить природу уникального свойства этой категории личных прав мы предприняли в нашем «Учебни­ке гражданского права» (М., 2004, п. 1671-1676). Объяснение это заключается в следующем: способность к переживанию некоторыми личными правами своих субъектов объясняет­ся их способностью приражатъся не только к субъектам, но и к юридическим фактам, послужившим основанием их возникновения. Такая способность имеется не у всех личных прав, а лишь у тех, для возникновения которых требуют­ся определенные законом юридические факты; в нашем слу­чае — это посмертные волеизъявления и прижизненные заслу­ги физического лица. Следовательно, обязанности претерпе­вания всеми вместе и каждым в отдельности положитель­ных действий наследников, членов семьи, близких и иных родственников, и (или) иных лиц, направленных на исполне­ние посмертных волеизъявлений по имуществу, телу и на уважение к памяти покойного, обеспечивают бессубъектные личные права, ранее принадлежавшие ныне покойному граж­данину.

Конструкция бессубъектных личных прав, переживших своих обладателей, помогает объяснить и юридическую природу такого феномена, как посмертное награждение. Награждение, будь оно прижизненным, породило бы особое личное субъективное гражданское право — право граждани­на считать себя лицом, достигшим соответствующих заслуг, использовать присвоенные ему символы заслуг, связанные с их присуждением льготы, привилегии, уважение и почет, а также запрещать третьим лицам отрицать, присваивать и иным образом умалять его заслуги (право награжденного). Со смертью гражданина право награжденного становится бессубъектным — оно осуществляется и защищается опреде­ленными в законе лицами, но существует благодаря при­вязке к несмываемому ничем юридическому факту — дей­ствию, совершенному гражданином, за которое ему и была присуждена награда. Но если всякое действие, являющееся основанием для какого-либо награждения, способно «при­крепить» к себе право награжденного, то в том, когда такое прикрепление случится — при жизни или после смерти на­гражденного — никакой разницы пет.

Получается, что если какие-то виды личных прав могут пережить своих обладателей, то они же должны обладать и способностью возникать после смерти лиц, действия которых явились основаниями к их возникновению.

Выявленные выше принципиальные особенности личных прав — способность к бессубъектному возникновению и суще­ствованию, их обеспечение посредством обязанности претер­певания, а не бездействия и, наконец, их объекты (условия су­ществования и активности личности) — заставляют взглянуть на них как на субъективные абсолютные права особого рода и могут послужить основой для кардинальной переработки учения как о самих личных правах, так и об абсолютных и вообще субъективных гражданских правах.

2. Возникновение, динамика и реализация относительных прав

2.1. «Я Вас ждал!» «И я ждала!» (юридическая природа приглашения на свиданье)

Описанная ситуация может кому-нибудь показаться неве­роятной и несерьезной. И все-таки о ней стоит поговорить.

Молодой человек пригласил девушку на свиданье. Желая потрясти ее «широтой размаха и изысканностью манер» гото­вился к этому мероприятию весьма серьезно: приобрел цветы, фрукты, дорогой подарок; запасся модными дисками, на всякий случай — спровадил из дома родителей; одолжил у приятеля дорогую иномарку, на которой и отправился к месту встречи. Все оказалось зря: девушка не пришла — передума­ла. Прождавший более двух часов несостоявшийся кавалер, и расстроенных чувствах отправился домой, попал в аварию, разбил автомобиль приятеля, оказался в больнице. Ничего из того, что было куплено им, не пригодилось. У молодого чело-пека возник резонный вопрос: нельзя ли хотя бы часть по­несенных им расходов переложить на девушку? Ведь она же обещала придти, но не пришла, нарушила, значит, обещание, должна нести имущественную ответственность за нарушение и его последствия. Ну и, опять же, моральные страдания — сначала готовился — переживал, потом ждал — тоже страдал, потом попал в больницу — и физически страдал и нравственно (из-за побитого авто), ну и т.д. — нельзя ли и их компенсиро­вать?

Оставив в стороне моральный аспект поведения участни­ков этой истории, взглянем на ситуацию с точки зрения граж­данского права. На первый взгляд, она вполне вписывается в рамки ГК. Люди договорились встретиться, — эта договорен­ность ничем не хуже любой другой; у каждого из участников договоренности возникла обязанность прибыть в назначен­ное время к месту встречи и, в свою очередь, возможность требовать такого прибытия от контрагента; один из контр­агентов нарушил состоявшуюся договоренность и, выходит, должен нести ответственность за это как и за нарушение лю­бого обязательства (ст. 393 ГК). Нарушение обязательства — суть действие неправомерное; имея же в виду, что оно име­ло неимущественное содержание, вполне возможно говорить о причинении нарушителем потерпевшему, как минимум, нрав­ственных страданий, а это значит, что налицо основания для компенсации морального вреда (ст. 151, 1099 ГК). Все, вроде бы, правильно, кроме одного: на практике никто так не де лает. Почему? Если в предложенных рассуждениях кроется ошибка, то где? А, может быть, все дело только в моральной стороне вопроса — не полагается так, дескать, и все!

Действительно, в приведенных рассуждениях имеется ошибка. Да, люди договорились встретиться; да, эта догово­ренность родила обязанность явиться на встречу, но не бо­лее тогоxlvii

. Вопросы о том, как обставить эту встречу — прие­хать ли на нее на иномарке или на общественном транспорте, либо и вовсе придти пешком, принести ли цветы, и если да­то какие, покупать или не покупать торт и т. п. — все их «по­страдавший» молодой человек решал по своей частной ини­циативе, своему единоличному усмотрению, а значит — дей­ствовал на свой страх и риск. Если бы девушка попросила его заехать за ней на иномарке, купить цветы и торт — то­гда другое дело: ссылаясь на то, что совершая перечисленные действия он лишь исполнял данное ему поручение, молодой человек вполне мог бы переложить все необходимые расходы, понесенные в связи с его исполнением, на лицо, по поручению которого он действовалxlviii

. Разумеется, в число необходимых расходов никак не попали бы расходы на ремонт разбитого им автомобиля и уж тем более — расходы потерпевшего на лечение после аварии: управляя автомобилем он, опять же, действовал на свой страх и риск и, соответственно, должен нести все неблагоприятные последствия реализации страха и риска.

Из сказанного можно извлечь следующий урок: нужно помнить, что совершение всякого, хотя бы и правомерного, действия, чревато не только выгодами, но и потерями, ко торые ложатся на то лицо, которым, или по требованию (поручению, инициативе) которого соответствующее дей­ствие было совершено. При этом далеко не всегда эти потери окажутся следствием действий того или другого лица (пра­вонарушителя, на которого можно было бы их тяжесть пе­реложить). В погоне за приобретением большего не следует игбывать о возможности не приобрести ничего, а то и даже что-то потерять. Обладание любым благом неизбежно соеди­няется со страхом и риском его утраты, либо неэффективного (убыточного) употребления.

Что же касается пережитых молодым человеком нрав­ственных страданий, то следует понять, что явилось причи­ной таковых. Один только факт нарушения договоренности о встрече? Или факт нарушения договоренности в сложившей­ся ситуации! В первом случае притязать на компенсацию мо­рального вреда, вероятно, возможноxlix

, но имея в виду нашу судебную практику, легко понять, что ее размер будет смехо­творным. Во втором случае ни о какой компенсации и речи быть не может, ибо во всех произведенных напрасно тратах, ставших причиной страданий, виноват сам «потерпевший».

2.2. «Продаю... » (юридическая природа «частного объявления»)

Наверняка многим из читателей приходилось что-нибудь покупать или продавать, а возможно и нанимать, по так на­зываемым «частным объявлениям» — объявлениям физиче­ских лиц о намерении заключить гражданско-правовую сдел­ку (продать что-нибудь ненужное, купить что-нибудь нужное и т. п.). Они развешиваются на подъездах и столбах, публику­ются, в газетах, типа «Из рук в руки» и, конечно, «размеща ются» на многочисленных Интернет-сайтах. Если и не прихо­дилось еще, то наверняка когда-нибудь придется. Во всяком случае львиная доля вторичного рынка недвижимости и ав­томобилей формируется именно на основе этих объявлений.

Прозванивая по телефонам, указанным в подобных объ­явлениях, также многие наверняка сталкивались с ответами, типа: «уже продано», «передумали», «продаем, но у нас изме­нилась цена», «продаем, но не сейчас», «уже купили», «боль­ше не сдаем» и т. п. А у кого-то, возможно, бывало и так: вроде бы, обо всем договорились, встретились с продавцом осмот­рели предмет будущей сделки и... поняли, что это далеко не то, о чем было написано в объявлении (квартира далеко не в таком прекрасном состоянии, автомобиль на несколько лет «старше» и т. п.). А может быть, все так, как описано, но посмотрев, Вы поняли, что Вам нужно что-то иное. Или так: наряду с Вами к продавцу приехало несколько человек, та­ких же как Вы, и продавец совершает сделку с кем-то из них, разводя перед Вами руками: все, дескать, и рад бы, да уже продано. Законны ли все перечисленные действия? К чему вообще обязывают подобные объявления?

Действующее гражданское законодательство знает нес­колько видов актов изъявления воли, направленной на иници­ирование процесса заключения договора с лицом, лишенным возможности непосредственного восприятия данного актаl

, в том числе оферту (ст. 435 ГК), публичную оферту (п. 2 ст. 437) и приглашение, делать оферты (п. 1 ст. 437). Офер­та — это определенно выраженное предложение вступить в договорные отношения, адресованное оферентом определенно­му лицу, выражающее волю оферента считать себя связан­ным условиями оферты в случае ее акцепта (принятия), и со держащее все существенные условия предлагаемого к заклю­чению договора. Видно, что частное объявление о соверше­нии сделки не отвечает ни одному из перечисленных условий: оно адресуется неопределенно широкому кругу лиц, далеко не обязательно содержит все существенные условия договора и, таким образом, не может выражать волю оферента считать себя связанным в случае положительного отклика на объяв­ление. Не может быть объявление подведено и под понятие публичной оферты, ибо последняя, хотя и адресуется неопре­деленному кругу лиц, но должна содержать все существен­ные условия договора (что в объявлении, как мы уже указа­ли, соблюдать не обязательно) и, самое главное, выражать колю оферента заключить договор на указанных условиях с любым, кто отзовется. Выполнить последнее требование и новее невозможно, ибо в объявлениях, подобных описанным, речь идет о сделке по поводу одной конкретной вещи (кварти­ры, автомобиля и т.п.); сколько бы народы ни откликнулось на такое объявление, в итоге все равно будет совершена не более, чем одна сделка.

Остается единственный вариант квалификации: так назы­ваемые частные объявления, адресованные неопределенному кругу лиц, и сделанные таким образом, что не предполагают заключения договора со всяким отозвавшимся, должны рас­сматриваться как приглашение делать оферты или, по друго­му, вызов на переговоры. Откликаясь на этот вызов по теле­фону или приезжая на встречу с лицом, давшим объявление, Вы, следственно, действуете на свой страх и риск (см. вы­ше). А это значит, что Вы должны помнить о том, что время свое можете потратить зря: сделанная Вами оферта может быть не акцептована. Отказ же в акцепте может быть сделан и без объяснения причин. Жалко будет, конечно, и времени, и сил, и, возможно, денег, но тут уж ничего не поделаешь: Вы заинтересованы в заключении договора, — будьте готовы издержаться ради его заключения.

2.3. «Билетов нет... » (юридическая природа Правил и Расписаний пассажирских перевозок)

Совсем иначе решается вопрос о юридической природе правил и расписаний движения пассажирского транспорта — поездов, самолетов, судов, автобусов по путям сообщения (транспортом) общего пользования. Условия договоров пасса­жирских перевозок находят свое выражение в форме, во-пер­вых, правил пассажирских перевозок, во-вторых — расписаний движения транспорта и в-третьих — билетов. Правила и рас­писания вывешиваются в доступных для общего пользования местах и публикуются для всеобщего сведения, т. е. обращены к неопределенному кругу лиц. Билеты имеют значение доку­ментов, подтверждающих факты заключения договора пере­возки конкретного пассажира либо предъявителя билета и внесения им провозной платы. Кроме того, билеты могут дета­лизировать условия конкретного договора пассажирской пе­ревозки. Именно: билеты на транспорт дальнего следования продаются с указанием конкретного (индивидуально-опреде­ленного) места проезда пассажира; билеты на пригородный и внутригородской транспорт продаются без такого указа­ния. Естественно, что продажа билетов на транспорт дальне­го следования может осуществляться только при условии на­личия свободных мест в транспортном средстве, следующем по определенному маршруту в определенное время; продажа билетов на внутригородской и пригородный транспорт — без­относительно к такому наличиюli

.

Установив место Правил и расписаний движения пасса­жирского транспорта в системе документов, определяющих условия договора перевозки пассажира, попытаемся выяснить их юридическую природу. Выше было показано, что данные документы адресованы неопределенному кругу лиц, а значит, возможной является одна из двух квалификаций — либо они образуют собою публичную оферту, либо приглашение делать оферты (см. об этих понятиях выше). На какой из квалифи­каций остановиться?