WWW.DISUS.RU

БЕСПЛАТНАЯ НАУЧНАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА

 

Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |
-- [ Страница 1 ] --

ФИЛИАЛ ГОСУДАРСТВЕННОГО ОБРАЗОВАТЕЛЬНОГО УЧРЕЖДЕНИЯ

ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

«МОСКОВСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ ЮРИДИЧЕСКАЯ АКАДЕМИЯ» В Г. ВОЛОГДЕ

ТРУДЫ

филиала МГЮА в г. Вологде

(выпуск первый)

Вологда

2004

УДК 34 (470.12)

ББК 67 (2 Рос – 4 Вол)

Т 78

Труды филиала МГЮА в г. Вологде (выпуск первый) – Вологда: ГУ Вологодский ЦНТИ, 2004. – 180 с.

Настоящий сборник посвящен актуальным проблемам изучения права в РФ и зарубежных странах. В нем отражены последние изменения в действующем гражданском, уголовном, аграрном, семейном, трудовом законодательстве, дискуссионные вопросы правоприменения, предложены возможные пути их решения.

Издание адресовано преподавателям, студентам и аспирантам юридических вузов.

Редколлегия сборника:

Груздев К. А. – директор филиала ГОУ ВПО «МГЮА» в г. Вологде, профессор, к. ю. н.,

Веселовская Е. В. – заместитель директора филиала ГОУ ВПО «МГЮА» в г. Вологде, доцент, к. п. н. ответственный редактор

Барышников О. В., старший преподаватель

Волкова Т. Н. – профессор, д.ю.н.

Матвеева Н. В., преподаватель

Мрвич Н. В., доцент, к.ф.н.

Петрушина С. Н., доцент, к.ю.н.

Петрова И.А, старший преподаватель

Самойличенко Е. Е. – доцент, к.э.н.

Семенов Д. В., старший преподаватель

Шилова Н. П. – доцент, к.ю.н.

Шибаев Д.В. – компьютерная верстка

ISBN 5-902610-03-6

Барышников О. В.,

старший преподаватель

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ЦИВИЛИЗАЦИОННОЙ ТИПОЛОГИИ ГОСУДАРСТВ

Познание сущности государства требует проведения систематизации государственных образований. Проблема типологии – одна из основных теоретических проблем государствоведения. В современных исследованиях по типологии государств преобладают два основных подхода – формационный и цивилизационный [1]. Формационный подход в качестве своей теоретической основы использует положения материалистической диалектики. Что касается цивилизационного подхода, то здесь теоретическая база представляется довольно размытой. Основу цивилизационных исследований составляют труды А. Тойнби, Н.Данилевского, О. Шпенглера и других философов и социологов [2]. Но стоит заметить, что цивилизационный подход, в отличие от формационной типологии, не имеет единой теоретико-философской основы.

Синергетическая методология может претендовать на роль философско-мировоззренческого ядра для цивилизационных исследований. Теория самоорганизации указывает на существование множества управляющих параметров государства, что соотносится с позицией сторонников цивилизационного подхода. Наряду с экономическими факторами в рамках цивилизационного подхода отмечается воздействие на процесс развития государства духовно-культурных факторов.

Применение синергетической методологии в изучении сущности государства позволяет иначе взглянуть на проблему развития государства, его самоорганизации. На процесс самоорганизации государства влияет ряд факторов, которые принято называть управляющими параметрами.

В качестве управляющего параметра развития государства марскизм выделяет экономические отношения. В последнее время историко-материалистическая трактовка развития государства и преобладающая роль экономического фактора в жизни государства подверглись критической оценке. Например, И.Л. Бачило отмечает, что не только экономика играет роль в процессе развития государства. «Три важнейших сферы развития общества – экономическая, социальная и духовная формируют соответствующие факторные поля для становления и развития государственности, определяют объективные требования к ее содержанию, требованиям и формам» [3]. Наука все более склонна признавать значение не только экономических факторов, но и других (культурных, религиозных, этических и др.).

С позиций социальной синергетики самоорганизация государства есть результат действия экстраутилитарных регулятивных начал человеческой деятельности. А.Я. Флиер под экстраутилитарными регулятивными началами человеческой деятельности понимает «такие формы детерминации активности человека, которые обычно не имеют прямого и непосредственного отношения к преследуемой цели по существу, но не позволяют человеку использовать любой способ для достижения цели, а требует от него выбора способа, наиболее приемлемого по нравственным, моральным, мировоззренческим, этическим и иным ценностным соображениям и правилам, распространенным в данном обществе» [4].

Применительно к государству данное утверждение может означать следующее: «экстраутилитарные регулятивные начала» представляют собой факторы, которые определяют детерминизм в развитии государства. Они «отсекают» неприемлемые варианты самоорганизации и обуславливают выбор направления развития государства. При этом экономические отношения является лишь одной из сфер социальной жизни. Поэтому логично было бы предположить, что развитие экономических отношений подчиняется тем же управляющим параметрам, что и развитие всех остальных сфер, в том числе и развитие государства. Получается, что развитие и государства, и экономики подчиняется действию одних и тех же управляющих параметров.

Но синергетика отмечает еще один важный факт, который может смягчить проявляющееся здесь противоречие с диалектической трактовкой логики исторического развития государства. Синергетика указывает на возможность существования несогласованности, неравномерности в развитии различных элементов диссипативной системы. Общество не всегда представляет собой когерентную систему. В нем вполне могут существовать ситуации, при которых одна из сфер социальной жизни опережает (или отстает) в своем развитии от остальных сфер.

Подобная ситуация возникает вследствие того, что общество может быть более чувствительно к одному из действующих управляющих параметров (например, материальным потребностям), поэтому развитие одной из социальных подсистем (соответственно - экономической) опережает темпы развития остальных сфер жизни общества.

То, что материальные потребности, выступая управляющим параметром общества и государства, играют большую роль по сравнению с другими управляющими параметрами, вовсе не означает, что другие управляющие параметры (например, духовность) играют подчиненное положение, не имеют существенного значения. Если к тому же вспомнить, что экстраутилитарные регулятивные начала могут изменять свое содержание, силу проявления, то вполне возможна ситуация, когда в обществе роль доминирующего управляющего параметра может выполнять другой фактор, например религия. Тогда развитие государства приобретает совершенно иные черты.

Применительно к процессу самоорганизации государства это будет означать:

во-первых, что в разных государствах степень и характер влияния каждого из перечисленных экстраутилитарных регулятивных начал человеческой деятельности в определенный исторический момент могут быть различны;

во-вторых, что в процессе развития государства степень влияния любого из управляющих параметров может изменяться;

в-третьих, что реализация сущности государства происходит в неповторимой совокупности действующих экстраутилитарных регулятивных начал.

Таким образом, на процесс самоорганизации государства влияют определенные управляющие параметры, содержание и степень влияния которых могут изменяться как в пространственном, так и временном измерении. В зависимости от того, к действию какого из управляющих параметров общество и государство наиболее чувствительны, происходит опережающее развитие соответствующей сферы социальной жизни, что нарушает согласованность (когерентность) в развитии государства и общества.

Развитие экстраутилитарных регулятивных начал человеческой деятельности порождает развитие государства. В различных обществах и государствах содержание данных управляющих параметров многообразно. Кроме того, можно сказать, что в различных регионах земного шара процесс формирования данных регулятивных начал происходит автономно, но тем не менее приобретает некоторые схожие черты. Например, К. Ясперс выделяет исторический интервал («осевое время»), когда в Китае, Индии, Греции и других регионах происходит четкая дифференциация практических и мыслительных форм, создаются свои, но во многом сходные категории, учения, понятия о бытии, о человеке и его жизненных возможностях [5].

Изменчивость управляющих параметров государства говорит о том, что развитие государства нельзя рассматривать как строго детерминированный процесс. Эволюция государства зависит от множества управляющих параметров и с критическим изменением хотя бы одного из них может существенно измениться характер и направление процесса самоорганизации государства. Подобное положение вещей предполагает, например, что даже если какой-либо фактор (предположим – материальные потребности) является наиболее существенным из всей совокупности управляющих параметров в настоящий момент, то это вовсе не означает, что указанный фактор на протяжении всей истории общества будет иметь решающее значение.

Подобный подход к процессу развития государства отличается от формационной теории развития государства, построенной на диалектико-материалистической концепции. Формационная типология подразумевает последовательное восхождение государства от низшего типа к высшему, в процессе которого государство последовательно проходит определенные стадии (типы).

Например, М.Н. Марченко отмечает по данному поводу следующее: «Согласно сложившемуся в юридической, философской и социологической литературе мнению, типология («типизация») или классификация государств и правовых систем по типам представляет собой объективно необходимый, закономерный процесс познания естественно-исторического развития государства и права, как отражение процесса исторически неизбежной смены одних типов государства и права другими» [6]. Далее автор отмечает, что типология является одним из важнейших приемов или средств познания исторического процесса развития государства и права.

А.Я. Гуревич ставит под сомнение тезис о том, что теория формаций является средством познания государства и права. По его мнению, учение о формациях в практике оказалось не средством социально-исторического анализа, а целью – подтвердить истинность философско-исторической системы. На практике это привело к противоречию между всеобъемлющей системой формационного развития и многоликостью реальных социальных форм. «Учение о формациях, - пишет А.Я. Гуревич, - внушает сомнение уже в силу универсальности применения, на которое оно претендует. Оно выделяет один аспект исторической жизни – социально экономический. Исключительная значимость этого аспекта несомненна». Но автор задает вопрос: можно ли доказать, что на любом этапе именно социально экономические отношения детерминируют общественную жизнь в целом? А.Я. Гуревич дает отрицательный ответ на этот вопрос [7]. Такой же ответ можно дать, оценив развитие государства с позиций социальной синергетики.

Определение управляющих параметров государства, а также характера и степени их влияния на процесс самоорганизации может помочь в решении ряда как теоретических, так и практических проблем государствоведения. В теоретическом плане определение управляющих параметров государства способствует объяснению поливариантности в развитии государственных образований. Каждое государство является уникальной, неповторимой социальной общностью, которая формируется в специфичных внешних и внутренних условиях и имеет свой, неповторимый путь развития, реализации своей сущности.

Синергетика, как и диалектика, рассматривает государство в процессе его развития. Без этого невозможно познание сущности государства. Теория социальной самоорганизации отмечает нелинейный характер развития государства. Кроме того, в процессе развития государства могут существовать периоды как прогрессивные, так и регрессивные. Но в любом случае развитие государства является необратимым процессом. М.Н. Марченко по этому поводу пишет следующее:

«Утверждается, что процесс развития государства совершается по восходящей линии и что по характеру своему это необратимый процесс. Государственно-правовая практика не в полной мере подтверждает данный тезис. Она полностью подтверждает его лишь в первой его части, где речь идет об общей тенденции развития государства по восходящей линии. Однако только частично это делается во второй» [6, с. 109].

Социальная синергетика формирует особый подход к центральным понятиям цивилизационного подхода – к терминам «цивилизация» и «культура». А.П. Назаретян отмечает по этому поводу: «В модели самоорганизации общество (или цивилизация в самом широком «космосоциологическом» значении) представляется как неравновесная система особого типа, устойчивость которой обеспечивается искусственным опосредованием внешних (с природной средой) и внутренних отношений. Соответственно вся совокупность опосредующих механизмов – орудия и прочие материальные продукты, языки, мифологии, мораль и т.д. – объединяется понятием «культура» [8].

Государство и право вполне можно рассматривать как антиэнтропийные механизмы, сложившиеся в обществе под воздействием определенной совокупности управляющих параметров. В связи с их антиэнтропийной функцией и государство, и право можно определить как элементы культуры общества, способствующие поддержанию социальной устойчивости.

Проблема управляющих параметров государства непосредственно затрагивает проблему типологии государств. Синергетика указывает на поливариантность путей эволюции государств. Из этого следует, что не существует общей для всех государств последовательности стадий, которые они должны пройти в своем развитии. Типология государств в большей степени должна быть ориентирована на определение основных цивилизационных отличий, вытекающих из специфики выработанной в государстве системы антиэнтропийных механизмов, обеспечивающих устойчивое существование государства. По всей видимости, типология государств должна иметь не «вертикальный» или «горизонтальный» характер, а скорее «горизонтально-ветрикальный» характер. Это предполагает, что цель типологии не столько выявить исторические закономерности развития всех государств, сколько выявить государства, относящиеся к общему цивилизационному типу. В дальнейшем возможно и определение тех сходных исторических «сценариев», по которым проходит развитие государств, относящихся к одной цивилизации и проходящих в своем развитии общие этапы.

Изменение характера и степени влияния управляющих параметров государства затрудняет применение линейной типологии государственных образований. Классификация всегда предполагает выбор определенного критерия, основы классификации. Если из всей совокупности управляющих параметров выбрать в качестве критерия для классификации один фактор, то подобная типология неизбежно становится односторонней.

Синергетическая методология требует принципиально иного подхода к классификации государств. Вместо традиционного, линейного, поступательного подхода к процессу развития государства, согласно которому есть единый, общий критерий прогресса государственности, из социальной синергетики вытекает предположение о том, что развитие и, следовательно, социальный прогресс являются понятиями относительными, так как характеризуют антиэнтропийные возможности государства применительно к конкретной совокупности внешних и внутренних флуктуаций.

В отношении проблемы взаимодействия понятий «социальная самоорганизация» и «социальный прогресс» В.П. Бранский формулирует важный вывод. «Социальная самоорганизация, - пишет он, - представляет собой очень сложное и тонкое взаимодействие дифференциации и интеграции социальных институтов с дифференциацией и интеграцией социальных идеалов. Поэтому, в отличие от природы, объективный порядок и объективный хаос переплетаются самым причудливым образом с идеологическим («субъективным») порядком и хаосом. В силу этого не существует «объективного» критерия социального прогресса, независимого от социальных идеалов» [9].

Социальный идеал может быть как относительным (субъективным, ситуационным), так и абсолютным (объективным, глобальным). Но в любом случае он включает в себя экономический, политический, этический, эстетический и мировоззренческие аспекты. Как отмечает Бранский, «нельзя считать критерием абсолютного прогресса (то есть абсолютным критерием – О.Б.) любой из этих признаков, взятый в отдельности. С точки зрения социальной синергетики критерием может быть только степень приближения к полной гармонии всех указанных сторон социального идеала» [10].

Невозможно единым критерием оценивать степень социально-политического прогресса, поскольку культура определенного общества (в том числе и политическая, и правовая) является совокупностью средств, направленных на поддержание социальной устойчивости именно данного общества. При этом вышеупомянутая система средств направлена на противодействие наиболее существенным факторам, порождающим социальную неустойчивость.

В процессе развития государства постоянно появляются факторы, которые нарушают устойчивость государства. Под влиянием данных факторов в государстве формируется система негэнтропийных средств, направленных на поддержание устойчивости государства. В связи с этим можно вспомнить слова А. Тойнби о том, что история постоянно «бросает вызовы» человечеству и будущее человечества и государства зависит от того, сможет ли оно адекватно ответить на «вызовы истории».

Литература:

  1. Панфилова Т.В. «Формационный» и «цивилизационный» подходы: возможность и ограничение // Общественные науки и современность. 1993. № 6.
  2. Тойнби А. Постижение истории: Сборник: Пер с англ. / сост. Огурцов А.П.; Вступит. слово Уколовой В.И.; заключит ст. Рашковского Е.Б. [ Авт. коллект. Д.Э. Харитонович, Н.И. Колышкина]. М.: Прогресс, 1990. –730 с.; Данилевский Н.Я. Россия и Европа: Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому./ Предисл. Н.Н. Страхова; Вступит. ст. и коммент. А.А. Галактионова. – 6-е изд. – СПб.: Глагол, 1995. – 513 с. Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории: [В 2 т. / Пер с нем. Вступит. ст. и примеч. К.А. Свасьяна]. – М.: Мысль.
  3. Бачило И.Л. Факторы, влияющие на государственность. // Государство и право. – М., 1993. № 7.
  4. Флиер А.Я. Культурология для культурологов: Учебное пособия для магистратов и аспирантов, докторантов и соискателей, а также преподавателей культурологии. – М., Академический проспект, 2000. С.42.
  5. Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. С.32.
  6. Общая теория государства и права. Академический курс в 2-х томах. Отв. ред. проф. М.Н. Марченко. Том 1. Теория государства. – М.: Зерцало, 1998. С.102.
  7. Гуревич А.Я. Теория формаций и реальность истории. // Вопросы философии. – М., 1990. - № 11.
  8. Назаретян А.П. Синергетика в гуманитарном знании: предварительные итоги. // Общественные науки и современность. 1997. № 2. С.93.
  9. Бранский В.П. Социальная синергетика как постмодернистская философия истории // Общественные науки и современность. 1999. № 6. С. 124.
  10. Бранский В.П. Социальная синергетика как постмодернистская философия истории // Общественные науки и современность. 1999. № 6. С. 125

Волкова Т.Н.,

доктор юридических наук, профессор

ТЮРЬМА:

ПРАВОВОЕ ПОЛОЖЕНИЕ НЕКОТОРЫХ КАТЕГОРИЙ ОСУЖДЕННЫХ И ЛИЦ, СОДЕРЖАЩИХСЯ ПОД СТРАЖЕЙ В ПОМЕЩЕНИЯХ, ФУНКЦИОНИРУЮЩИХ В РЕЖИМЕ СЛЕДСТВЕННОГО ИЗОЛЯТОРА



Если классифицировать всех содержащихся в тюрьме осужденных, то условно могут быть выделены следующие категории:

  1. отбывающие наказание (общий и строгий режим) по приговору суда;
  2. переведенные в тюрьму из исправительных колоний злостные нарушители режима;
  3. оставленные в тюрьме (следственном изоляторе) для работы по хозяйственному обслуживанию;
  4. следующие (переводимые) из одного исправительного учреждения в другое (в данном случае, тюрьма выполняет транзитно- пересыльную функцию).

Кроме того десятки лет во многих тюрьмах существуют помещения, функционирующие в режиме следственных изоляторов. Причинами этого являются экономия средств и рациональное использование персонала, требуемого для содержания под стражей лиц, совершивших преступления, а также территориальная близость тюрем к административным центрам. Последнее обстоятельство способствует более эффективному и быстрому проведению расследования и производству сопутствующих ему необходимых процессуальных действий. В данных подразделениях уголовно- исполнительной системы, созданных на базе тюрем, содержатся:

1) осужденные к лишению свободы, привлеченные к участию в следственных действиях или судебном разбирательстве по делам о преступлениях, совершенных другими лицами;

2) осужденные к лишению свободы, привлекаемые к уголовной ответственности в качестве подозреваемых или обвиняемых по другому делу;

3) подозреваемые и обвиняемые, в отношении которых проводится расследование (не являющиеся осужденными).

Правовое положение осужденных первых трех категорий достаточно четко закреплено в нашем законодательстве. Предметом же нашего исследования стало правовое положение остальных “обитателей” тюрьмы.

Во - первых, необходимо остановиться на особенностях правового статуса осужденных, которые следуют под конвоем из одного исправительного учреждения в другое, и непродолжительное время содержатся в так называемой “пересыльной” тюрьме промежуточного (транзитного) пункта, чтобы затем следовать далее. Согласно ст. 76 УИК РФ, при перемещении осужденных соблюдается требование о раздельном содержании мужчин и женщин, несовершеннолетних и взрослых, а также осужденных за совершение преступлений в соучастии. Раздельно помещаются больные открытой формой туберкулеза или не прошедшие полного курса лечения венерического заболевания, страдающие психическими заболеваниями, не исключающими вменяемости.

Для содержания данного контингента в тюрьме обычно выделяют специальное помещение – транзитный корпус. В соответствии с приговором суда таким осужденным назначено наказание в виде лишения свободы с отбыванием его в исправительных колониях различных видов режима, поэтому фактически правовой основой их положения в тюрьме должна служить законодательная регламентация того вида режима определенного исправительного учреждения, согласно которому они, согласно приговору суда должны отбывать наказание.

Вместе с тем особенности содержания осужденных в тюрьме в значительной степени деформируют тот порядок, в соответствии с которым администрация данного учреждения обязана исполнять, а осужденный – отбывать наказание. Так, например, в условиях тюрьмы (в частности, покамерного содержания) отсутствует возможность предоставить данным осужденным право свободного общения и передвижения по территории учреждения, право на телефонные разговоры, свидания, получение посылок и бандеролей. Поэтому в законе лишь определено, что при перемещении осужденным обеспечиваются необходимые материально- бытовые и санитарно- гигиенические условия, а также они обеспечиваются одеждой по сезону и питанием по установленным нормам на весь период следования (ч. ч. 3, 4 ст. 76 УИК РФ). Таким образом, правовой статус осужденного, временно находящегося в тюрьме как транзитно- пересыльном пункте и ожидающего отправки в исправительное учреждение по месту назначения, существенно изменяется, хотя следует отметить, что сроки такого пребывания в ней невелики (как правило, не более двух недель).

В соответствии со ст. 5.1. Закона РФ “Об учреждениях и органах, исполняющих уголовные наказания в виде лишения свободы”, принятого 21 июля 1993 года (с последующими изменениями и дополнениями) на территориях учреждений, исполняющих наказания, могут оборудоваться специальные помещения, функционирующие в режиме следственных изоляторов, для содержания подозреваемых и обвиняемых, в отношении которых в качестве меры пресечения применено заключение под стражу. Перечень таких учреждений утверждается министром юстиции РФ по согласованию с Генеральным прокурором РФ.

Хотя следственные изоляторы включены законодателем в систему учреждений уголовно-исполнительной системы, следует помнить, что они не являются собственно исправительными учреждениями в отношении лиц не осужденных, вина и мера наказания которых еще не установлена судом, - а, соответственно, и цели исправления их перед персоналом данного учреждения не стоит. Таким образом, пребывание таких подозреваемых и обвиняемых в помещении, функционирующем в режиме следственного изолятора в тюрьме, имеет совершенно иную юридическую природу, нежели содержание в нем же лиц уже осужденных под стражей, находящихся здесь в качестве участников уголовного процесса по другим уголовным делам.

Контингент лиц, которые содержатся под стражей, разнообразен и включает уже не только мужчин, но и женщин, а также несовершеннолетних того и другого пола. Подозреваемые и обвиняемые содержатся в общих или одиночных камерах в соответствии с требованиями дифференциации. В частности, раздельно содержатся:

  • мужчины и женщины;
  • несовершеннолетние и взрослые (в исключительных случаях с согласия прокурора к несовершеннолетним помещают положительно характеризующихся взрослых, впервые привлекающихся к уголовной ответственности за преступления, не относящиеся к тяжким);
  • лица, впервые привлекающиеся к уголовной ответственности – и ранее содержавшиеся в местах лишения свободы;
  • подозреваемые и обвиняемые, а также осужденные, в отношении которых приговор вступил в законную силу;
  • подозреваемые и обвиняемые по одному уголовному делу.

Кроме того, отдельно от иных лиц содержатся:

  • подозреваемые и обвиняемые в совершении преступлений против основ конституционного строя и безопасности государства и преступлений против мира и безопасности человечества;
  • подозреваемые и обвиняемые в таких преступлениях как убийство, заражение ВИЧ – инфекцией, бандитизм, пиратство, и некоторых других особо опасных деяниях;
  • подозреваемые и обвиняемые при особо опасном рецидиве преступлений;
  • осужденные к смертной казни; иностранцы и лица без гражданства;
  • лица, являвшиеся адвокатами, судьями, сотрудниками правоохранительных органов, налоговой инспекции, таможенных органов, службы судебных приставов, учреждений УИС, военнослужащими внутренних войск МВД РФ;
  • лица, жизни и здоровью которых угрожает опасность со стороны других подозреваемых и обвиняемых.

Режим в следственном изоляторе специфичен, так как его цели состоят как в обеспечении прав подозреваемых и обвиняемых, исполнения ими обязанностей, так в их жесткой изоляции, а, кроме того, в реализации задач, предусмотренных Уголовно-процессуальным кодексом РФ. Внутренний распорядок определяется специальными Правилами внутреннего распорядка в местах содержания под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений, которые регламентируют реализацию прав и обязанностей данных лиц, а также порядок проведения различных мероприятий с их участием [1].

Права подозреваемых и обвиняемых представляют собой достаточно обширный перечень. В частности, данные лица имеют право: получать информацию о своих правах и обязанностях, режиме содержания под стражей, дисциплинарных требованиях, порядке подачи предложений, заявлений и жалоб; на личную безопасность; обращения с просьбой о личном приеме к начальнику места содержания под стражей и иным сотрудникам; на свидания с защитником, родственниками и иными лицами; хранить при себе документы и записи, относящиеся к уголовному делу (за некоторыми исключениями); обращаться с предложениями, заявлениями и жалобами, в том числе в суд; вести переписку и пользоваться письменными принадлежностями; получать бесплатное питание, материально- бытовое и медико-санитарное обеспечение; на восьмичасовой сон в ночное время (за исключением случаев, предусмотренных УПК РФ); пользоваться ежедневной прогулкой не менее одного часа; пользоваться собственными постельными принадлежностями, а также другими вещами и предметами, перечень которых определен вышеуказанными Правилами внутреннего распорядка; пользоваться литературой и изданиями периодической печати из библиотеки места содержания под стражей либо приобретенными через книготорговую сеть, настольными играми; отправлять религиозные обряды и заниматься самообразованием; получать посылки, передачи; участвовать в гражданско-правовых сделках.

Кроме того, подозреваемые и обвиняемые, содержащиеся в следственных изоляторах имеют право получать и отправлять денежные переводы; заключать и расторгать брак, участвовать в иных семейно - правовых отношениях; приобретать продукты питания и предметы первой необходимости в магазине (ларьке) следственного изолятора (тюрьмы); подписываться на газеты и журналы и получать их; получать от администрации при необходимости одежду по сезону, разрешенную к ношению в местах содержания под стражей. При наличии соответствующих условий, данной категории лиц предоставляется возможность трудиться, а заработанные средства зачисляются на их лицевые счета.

Время свидания подозреваемого и обвиняемого с защитником и количество таких свиданий не ограничиваются. С родственниками (и иными лицами, входящими в этот круг) может быть предоставлено не более двух свиданий в месяц продолжительностью до трех часов каждое. Не ограничена переписка, которая подвергается цензуре.

Подозреваемые и обвиняемые обеспечиваются бесплатным питанием по нормам, определяемым Правительством РФ. Им предоставляется индивидуальное спальное место, выдаются постельные принадлежности, посуда и столовые приборы. Все камеры обеспечиваются средствами радиовещания, а по возможности телевизорами, холодильниками, вентиляционным оборудованием. При этом норма площади на одного человека в камере устанавливается в размере четырех квадратных метров.

Указанным лицам, содержащимся в следственных изоляторах, без ограничения разрешено получать посылки и передачи, общим весом не более тридцати килограммов в месяц, за исключением несовершеннолетних, больных, страдающих тяжелыми заболеваниями, а также беременных женщин и женщин, имеющих при себе детей до трех лет, которые получают их без ограничения. Существует возможность пользования дополнительными платными бытовыми и медико-санитарными услугами.

В отношении беременных женщин, имеющих при себе детей до трех лет, а также несовершеннолетних, создаются улучшенные материально- бытовые условия. Для первой категории организуется специализированное медицинское обслуживание и устанавливаются повышенные нормы питания и вещевого обеспечения, не допускаются ограничения времени прогулки. Ежедневные прогулки несовершеннолетних, содержащихся под стражей, не могут быть менее двух часов, при этом им предоставляется возможность для занятий спортом и спортивных игр; предусматривается создание условий для получения среднего образования, проведение культурно-воспитательной работы.

Следует особо выделить правовое положение категории лиц, содержащихся в помещении, функционирующем в режиме следственного изолятора, которую составляют осужденные, уже отбывающие лишение свободы в исправительной колонии, воспитательной колонии или тюрьме. В соответствии со ст. 771 УИК РФ при необходимости производства следственных действий по делам о преступлениях, совершенных другими лицами, указанные осужденные могут быть переведены или оставлены в следственном изоляторе для участия в следственных действиях или судебном разбирательстве.

Правовым основанием перевода осужденных из указанных исправительных учреждений в следственный изолятор для производства следственных действий по делам о преступлениях, совершенных иными лицами, является мотивированное постановление о нем прокурора, следователя или органа дознания, санкционированного прокурором субъекта РФ или его заместителями либо приравненным к нему прокурором или его заместителями. При этом срок такого перевода не должен превышать двух месяцев, а с санкции Генерального прокурора РФ и его заместителями – трех месяцев.

Правовой статус осужденного в таких случаях является как бы “двойным”: с одной стороны, он уже осужден и в соответствии с приговором отбывает назначенное ему наказание в виде лишения свободы в конкретном исправительном учреждении определенного вида режима; с другой стороны, его правовой статус, соответствующий цели пребывания в следственном изоляторе, предопределен участием в уголовном процессе по расследованию другого преступления (в качестве потерпевшего, свидетеля, иного участника процесса).

Аналогичным данному является правовой статус осужденных, которые оставлены (или переведены из исправительных учреждений) в следственном изоляторе при возникновении необходимости их участия в судебном разбирательстве по делам о преступлениях, совершенных другими лицами. Правовым основанием данного перевода является определение суда или постановление судьи. Однако сроки содержания под стражей этих осужденных не установлены в Уголовно- исполнительном кодексе РФ, - таким образом, в порядке толкования положений статьи 255 Уголовно-процессуального кодекса РФ время их содержания под стражей, как и срок содержания подсудимого, со дня поступления уголовного дела в суд и до вынесения приговора в целом не может превышать 6 месяцев. Суд, в производстве которого находится уголовное дело, по истечении 6 месяцев со дня поступления уголовного дела в суд вправе продлить срок содержании подсудимого под стражей, но это допускается только по уголовным делам о тяжких и особо тяжких преступлениях и каждый раз не более чем на 3 месяца.

Порядок содержания осужденных двух указанных категорий регламентирован Федеральным законом “О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений”, но с учетом условий отбывания ими наказания в исправительном учреждении, определенном приговором суда. Осуществление права на длительные свидания, а также права несовершеннолетнего осужденного на краткосрочные свидания с выходом за пределы воспитательного учреждения заменяется правом на телефонный разговор в соответствии с ч. 3 ст. 89 УИК РФ.

Третья категория осужденных, содержащихся в помещении, функционирующем в режиме следственного изолятора, включает тех, кто, отбывая лишение свободы, привлекается к уголовной ответственности по другому делу (в соответствии со ст. 772 УИК РФ). В таких случаях осужденного также оставляют в следственном изоляторе или переводят туда из исправительных учреждений, но его правовой статус качественно отличается от первой и второй категории осужденных – участников уголовного процесса. Он является уже подозреваемым, обвиняемым либо подсудимым, поэтому порядок и условия его содержания будут определяться Федеральным законом “О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений” и не должны быть мягче, нежели установленные приговором суда за уже совершенное преступление.

Сроки содержания осужденного, подозреваемого или обвиняемого по другому делу под стражей регламентируются Уголовно-процессуальным кодексом РФ. В частности, статья 109 данного закона устанавливает, что содержание под стражей при расследовании преступлений не может превышать 2 месяца. В случае невозможности закончить предварительное следствие в этот срок, он может быть продлен судьей районного суда или военного суда соответствующего уровня на срок до 6 месяцев. Дальнейшее продление срока может быть осуществлено в отношении лиц, обвиняемых в совершении тяжких и особо тяжких преступлений, только в случаях особой сложности уголовного дела и при наличии оснований для избрания этой меры пресечения судьей того же суда по ходатайству следователя, внесенному с согласия прокурора субъекта Российской Федерации или приравненного к нему военного прокурора, до 12 месяцев. Срок содержания под стражей свыше 12 месяцев может быть продлен лишь в исключительных случаях в отношении лиц, обвиняемых в совершении особо тяжких преступлений, судьей суда субъекта Российской Федерации или военного суда соответствующего уровня по ходатайству следователя, внесенному с согласия Генерального прокурора Российской Федерации или его заместителя, до 18 месяцев.

В дальнейшем правовой статус осужденного будет определен приговором суда, вынесенным по вновь рассмотренному делу.

Таким образом, тюрьма на современном этапе представляет собой многофункциональный, комплексный пенитенциарный институт. Сочетание альтернативных целей и качественно различных функций в жизнедеятельности тюрьмы создает, несомненно, дополнительные трудности в реализации требований закона по обеспечению прав и интересов лиц, в ней содержащихся. Улучшение материально- бытовых условий содержания осужденных и иных лиц наряду с повышением качества и интенсивности воспитательной работы, - основные задачи современной тюрьмы в целом, решение которых существенно осложняется ветхостью и небольшими площадями тюремных зданий, недостаточностью финансирования данных учреждений, неукомплектованностью персонала и некоторыми иными сопутствующими факторами.

Литература:

  1. Приказ Минюста РФ от 12 мая 2000 г. № 148. // Бюллетень нормативных актов федеральных органов исполнительной власти от 12 июня 2000 г., № 24.

Герасимова Е.В.,

старший преподаватель

ПРОБЛЕМЫ КВАЛИФИКАЦИИ ХИЩЕНИЯ ПРЕДМЕТОВ, ИМЕЮЩИХ ОСОБУЮ КУЛЬТУРНУЮ ЦЕННОСТЬ

Одной из наиболее остро стоящих проблем при квалификации деяния по ст.164 УК РФ является проблема определения момента окончания данного преступления. Уголовная ответственность по ст.164 УК РФ в случае хищения предметов, имеющих особую культурную ценность, наступает независимо от способа совершения преступления. Эта законодательная формулировка более всего вызывает споры в юридической литературе.

Основные положения этой полемики можно свести к двум направлениям. Одни авторы утверждают, что это преступление надлежит считать оконченным, в момент не только завладения указанными предметами, но и получения реальной возможности распоряжаться ими по своему усмотрению. Такой позиции, в частности, придерживается П.Н. Панченко [1]. Это утверждение представляется бесспорным, если речь идёт о хищение предметов, имеющих особую ценность путём кражи, мошенничества, грабежа, присвоения или растраты, однако в отношении разбоя не всё так однозначно. Разбой это единственная форма хищения, которая признаётся оконченной уже в момент нападения с целью завладения чужим имуществом. Вместе с тем, отдельная группа авторов, числу которых относятся В.М. Лебедев и Ю.И. Скуратов, полагают, что если посягательство на предметы, имеющие особую ценность, осуществлено в форме разбоя, то оно в соответствии с прямым предписанием ст.164 УК РФ может квалифицироваться как оконченное хищение лишь при том непременном условии, что субъект фактически изъял и (или) обратил в свою пользу или пользу других лиц данные предметы. По их мнению, иное решение вопроса было бы грубым нарушением прямых предписаний уголовного закона, очевидным противоречием его буквальному содержанию и смыслу, следовательно, разбой с целью хищения предметов, представляющих особую ценность, не окончившийся их завладением, должен квалифицироваться как покушение на преступление, предусмотренное ст.164 УК РФ [2].

Разделяет точку зрения о недопустимости считать моментом окончания хищения предметов, имеющих особую ценность, совершённого путём разбоя - нападение, и С.М.Кочои [3, стр.214]. Он полагает, что законодательная конструкция разбоя (ст.162 УК РФ) не позволяет безоговорочно его относить к формам хищения. Помимо этого, ст.164 УК РФ установлена ответственность за хищение, а хищение, согласно примечанию 1 к ст.158 УК РФ, окончено с момента причинения ущерба.

Суть другой позиции, которую высказывают З.А.Незнамова [4], О.Ф. Шишов [5], сводится к тому, что момент окончания преступления, предусмотренного в ст.164 УК РФ, определяется формой хищения. Это утверждение представляется наиболее приемлемым. Так, О.Ф. Шишов пишет, что систематическое толкование закона исключает двоякое понимание юридической природы разбоя и различного подхода к уяснению момента окончания этого преступления. Поэтому моментом окончания данного преступления, совершенного путём разбоя, исходя из систематического толкования закона и единого понимания разбоя в действующем уголовном законодательстве, следует считать момент нападения, соединённого с насилием, опасным для жизни и здоровья потерпевшего.

Ещё одной сложностью связанной с законодательной конструкцией ст.164 УК РФ, является вопрос об оценке вымогательства предметов, имеющих особую ценность. Проблема в том, что в диспозиции данной статьи законодатель не упоминает о таком способе корыстного завладения указанными предметами. Следует заметить, что раздел 9 УК РФ «Преступления против общественной безопасности и общественного порядка» содержит несколько преступлений, состоящих в незаконном завладении особыми предметами, среди которых, ядерные материалы (ст.221), оружие, боеприпасы, взрывчатые вещества, взрывные устройства (ст.226), наркотические средства, психотропные вещества (ст.229), где в качестве способа незаконного завладения, называется не только хищение, но и вымогательство. Однако, в ст.164 УК РФ завладение предметами, имеющими особую культурную ценность, ограничивается лишь одним способом – хищением, это, своего рода, пробел уголовного законодательства. При вымогательстве предметов, имеющих особую ценность, надлежит вменять ст.163 УК РФ.

Вместе с тем, Г.Н.Борзенков полагает, что вымогательство указанных предметов также должно квалифицироваться по ст.164 УК РФ, поскольку оно не менее опасно, чем кража, грабеж и т.д. [6]. С таким утверждением вряд ли возможно согласиться, так как это бы означало применение уголовного закона по аналогии, что недопустимо.

Несовершенство законодательного построения ст.164 УК РФ порождает проблемы и в правоприменительной практике. Среди них, наиболее обсуждаемым является вопрос о допустимости квалификации хищения предметов, имеющих особую культурную ценность соединённого с отягчающими признаками, предусмотренными в ст.162 УК РФ, по совокупности.

В частности, Г.Н.Борзенков [6] а также Л.Д.Гаухман и С.В.Максимов [7, с.111] считают, что совокупность преступлений надлежит вменять в том случае, когда хищение названных в ст.164 УК РФ предметов, совершается способом, характерным для насильственных форм хищения при некоторых отягчающих обстоятельствах, не предусмотренных в ч.2 ст.164 УК РФ. Например, разбойное нападение с незаконным проникновением в жилище, в результате чего была похищена коллекция рукописей, имеющих особую ценность, представляет собой совокупность преступлений, предусмотренных ч.1 ст.164 и ч.3 ст.162 УК РФ. Авторы пишут, что применение совокупности в этом случае обусловлено тем, что санкция за данный вид разбоя строже предусмотренной в ч.1ст.164 УК РФ.

С.М.Кочои не разделяет вышеизложенной точки зрения, полагая, что виновный здесь объективно совершает одно хищение, умысла на совершение двух хищений у него нет, и поэтому квалифицировать содеянное как два хищения нет законных оснований. В тоже время, он высказывает мысль о том, что при совершении нападения в целях хищения предметов, имеющих особую ценность, с причинением тяжкого вреда здоровью потерпевшему, имеет место одно преступление, предусмотренное п. «в» ч.4 ст.162 УК РФ. Никакой дополнительной квалификации по ст.164 УК РФ не нужно [3, стр. 213]. Мы полагаем, что с данной мыслью нельзя согласиться, так как в противном случае теряется смысл создания ст.164 УК РФ.

Большинство же авторов высказывают мнение о том, что нет необходимости подобную ситуацию оценивать по совокупности ст.164 УК РФ и ч.2 или ч.3 ст.162 УК РФ, поскольку ст.164 УК РФ охватывает хищение предметов, имеющих особую ценность «независимо от способа».

Как видим, особенности построения ст.164 УК РФ порождают множество проблем, среди которых не только вопросы толкования терминов используемых диспозицией, но и сложности квалификации данного преступления. В юридической литературе выдвинуто несколько вариантов разрешения сложившейся ситуации. Так, О.Ф. Шишов полагает что, для большей ясности целесообразно Пленуму Верховного Суда РФ дать специальное разъяснение по вопросу о моменте окончания хищения предметов, имеющих особую ценность, совершаемого путём разбоя [5].

С.М. Кочои предлагает в ст.164 УК РФ предусмотреть ответственность не за хищение, а за незаконное завладение предметами, имеющими особую ценность. Исходя из этого, состав преступления должен быть формальным, то есть оно будет окончено с момента завладения предметами, указанными в законе, безотносительно к его последствиям. Способы завладения какой-либо роли для квалификации преступления по ч.1 ст.164 УК РФ не должны играть [3, стр.217]. Кроме этого, автор считает необходимым дифференцировать ответственность в ч.2 ст.164 УК РФ в зависимости от характера насилия, применённого для завладения предметами, указанными в ч.1, или при их вымогательстве (опасное или не опасное для жизни или здоровья) [3,стр. 218].

Наиболее кардинальный способ разрешения проблемы определения момента окончания хищения предметов, имеющих особую ценность, – это исключение из УК РФ ст.164 с одновременным введением в статьи, предусматривающими ответственность за хищение и вымогательство чужого имущества (ст.ст.158-163) квалифицирующего признака «в целях завладения предметами, имеющими особую культурную ценность».

Наиболее эффективно устранить все рассмотренные выше проблемы, мы полагаем, возможно только на законодательном уровне. Представляется, что для этого необходимо изменить конструкцию состава предусмотренного ст. 164 УК РФ. Мы предлагаем следующий вариант редакции статьи:

«Статья 164. Хищение либо вымогательство предметов, имеющих особую ценность

  1. Хищение путём кражи, мошенничества, присвоения, растраты или грабежа, равно вымогательство предметов или документов, имеющих особую культурную ценность -

наказывается лишением свободы от шести до десяти лет со штрафом в размере до пятисот тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осуждённого за период до трёх лет либо без такового.

  1. Нападение в целях хищения предметов или документов, имеющих особую культурную ценность, совершённое с применением насилия, опасного для жизни или здоровья, либо с угрозой применения такого насилия -

наказывается лишением свободы на срок от семи до двенадцати лет со штрафом в размере до пятисот тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осуждённого за период до трёх лет либо без такового.

  1. Деяния, предусмотренные частями первой или второй настоящей статьи:

а) совершённые группой лиц по предварительному сговору или организованной группой;

б) повлёкшие по неосторожности уничтожение, порчу или разрушение предметов или документов, имеющих особую культурную ценность –

наказываются лишением свободы на срок от восьми до пятнадцати лет со штрафом в размере до пятисот тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осуждённого за период до трёх лет.

  1. Действие, предусмотренное частью второй настоящей статьи соединённое с причинением тяжкого вреда здоровью –

наказывается лишением свободы на срок от восьми до семнадцати лет со штрафом в размере до пятисот тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осуждённого за период до трёх лет».

Литература:

  1. Научно-практический комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. Под ред. П.Н. Панченко. Том 1. - Нижний Новгород: НОМОС,1996.- С. 440.
  2. Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. Под ред. Ю.И.Скуратова В.М. Лебедева. - М.:ИНФРА М – НОРМА, 1996.- С.371.
  3. Кочои С.М. Ответственность за корыстные преступления против собственности. – М., 2000.
  4. Уголовное право. Особенная часть. Под ред. З.А.Незнамовой. -М.:ИНФРА. М – НОРМА.- 1997.- С.238.
  5. Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. Под ред. О.Ф.Шишова. Том 2. - М.: Новая волна. 1998. - С. 52.
  6. Курс уголовного права. Том 3. Особенная часть. Под ред. Г.Н.Борзенкова, В.С. Комиссарова. - М.:Зерцало,2002.- С.461.
  7. Гаухман Л.Д., Максимов С.В. Ответственность за преступления против собственности.- М. ЮрИнфоР, 1997.- С.111.

Денисова А.В.,

старший преподаватель

ОСОБЕННОСТИ ПРАВОВОГО ЗАКРЕПЛЕНИЯ ПРИНЦИПА НЕЗАВИСИМОСТИ СУДЕЙ

Надо сказать, что правовое закрепление принципов вообще и принципа независимости судей, в частности, имеет свои особенности, связанные, во-первых, с теоретическим определением понятия принципа, во-вторых, с дискуссией по вопросу о том, существует ли иерархия в системе принципов, в-третьих, с дискуссией по вопросу о том, должна ли иметь место при закреплении того или иного принципиального положения конкретная норма, или оно может быть выведено и сформулировано при анализе совокупности норм, а непосредственного его закрепления не требуется. Остановимся подробнее на этих проблемах и на том, как они повлияли на нормативное обеспечение независимости судей и суда.

В уголовно-процессуальной теории понятие принципа имеет тройственную природу, согласно которой, применительно к теории, принципы понимаются как основополагающие идеи, применительно к отрасли права, как основные нормы, применительно к деятельности, как основные черты этой деятельности. При этом надо иметь в виду, что эти три аспекта в понимании принципов взаимосвязаны друг с другом, потому что идеи закладываются в формулу нормы или совокупности норм, а нормы, воплощенные в реальности, определяют качества деятельности.

Как мы отмечали выше, среди процессуалистов не существует единства мнений по вопросу о том, должен ли тот или иной принцип закрепляться отдельной специальной нормой, или на основе объективного анализа он может быть выведен из совокупности норм. На наш взгляд, справедливо и то, и другое, потому что идеи зарождаются сначала в общественном сознании на основе объективных предпосылок и первичны по отношению к законотворческой деятельности. Они могут получить четкое нормативное закрепление и приобрести статус нормы-принципа, но этого может и не случиться, между тем, они заставят по-новому переосмыслить и истолковать уже существующие нормы и таким образом воплотиться в правоприменительной практике. В силу этого принципы, составляя философию отрасли права, так же как и отрасль права имеют свои источники, которые можно разделить на две группы: нормативные источники и источники информационные. Такую классификацию предлагает А.В.Гриненко, исходя из тезиса о невозможности однозначной оценки права, ввиду его особого социального назначения и детерминации множеством конкретных факторов [1]. Мы присоединяемся к точке зрения данного автора, поскольку полагаем, что право нельзя свести к совокупности норм, закрепленных в нормативно-правовых актах, источником права является все то, что помогает правильно истолковать норму права и правильно ее применить. Иными словами, мы полагаем, что норма права рождается в момент правоприменения, а не тогда, когда ее текст напишет законодатель. Но вернемся к рассматриваемому нами вопросу.

К нормативным источникам принципов мы отнесем нормативно-правовые акты, принятые на уровне федерального законодательства, к информационным – все остальные, в том числе и не имеющие документального выражения, например, правовые обычаи. Таким образом, для правового закрепления принципов характерна множественность источников, и особенно это относится к независимости судей в силу ее особого положения в системе принципиальных требований.

Определяя место принципа независимости судей как особое, мы не можем обойти молчанием дискуссию о том, существует ли иерархия в системе принципов, или они являются равновеликими. За то, чтобы признать принципиальные положения равновеликими высказывались Т. Н. Добровольская [2], И. В. Тыричев [3]. Но такая позиция не дает ответа на вопрос, как действовать в случае коллизии принципиальных положений в области законотворческой деятельности и в области правоприменения, поэтому следует, по-видимому, признать правильной точку зрения Смирнова А.В., который полагает, что: «Принципы всякого судопроизводства…подчиняются строгой логике. Они взаимосвязаны и составляют единую иерархическую систему. Эта система является элементом еще более общей системы права, а также общесоциальной системы, испытывая на себе через них влияние общеправовых и социальных условий. Однако именно потому, что они составляют систему, не все принципы абсолютно равнозначны» [4]. Далее, рассуждая в рамках своего учения о состязательном процессе, он утверждает, что «универсальными типологическими началами» такого процесса являются равенство сторон и независимость суда, а все остальные принципы имеют меньшую степень общности и производны от «универсальных типологических начал». Мы признаем справедливость и обоснованность приведенного высказывания, но полагаем, что оно все же неполностью характеризует местоположение принципа независимости судей в системе. В этом контексте необходимо поднять также вопрос о классификации принципов.

В литературе предлагается несколько оснований для классификации [3, с. 7].

По вертикали, принципы можно классифицировать на общеправовые, межотраслевые и отраслевые (специализированные). В основу такой классификации кладется соотношение общего, особенного и отдельного.

По предмету правового регулирования - на судоустройственные (организационные) и процессуальные (функциональные) [3, с.15].

Кроме того, по источнику правового закрепления выделяют еще и конституционные.

Вопрос о системе и классификации принципов в рамках системы по сей день остается дискуссионным, потому что существует обоснованная критика всех приведенных нами точек зрения. Но мы не ставим перед собой задачи выработать свою особенную теорию классификации принципов, поскольку считаем, что все приведенные нами точки зрения имеют право на существование и дополняют что-то новое в понимание принципов. Проблема классификации интересует нас постольку, поскольку позволяет определить место принципа независимости судей в системе правовых принципов, и, в свою очередь, позволяет изучить специфику его правового закрепления.

Поэтому, учитывая все вышеизложенное, можно сделать следующий вывод: по своей объективной природе, по признаку своей первичности и всеобщности принцип независимости судей занимает одно из самых важных мест в иерархии правовых принципов, вследствие того, что он, во-первых, является основой организации государственной власти, во-вторых, он является основой организации правосудия, в-третьих, он является основой организации любого вида процессуальной деятельности, в том числе и уголовно-процессуальной. По своей правовой природе принцип независимости судей является конституционным, а в настоящее время есть все основания полагать, что он становится и международно-правовым.

Таким образом, с учетом предложений А.В.Гриненко, о которых мы уже упоминали выше, а также с учетом выводов о месте и значении принципа независимости судей в системе правовых принципов, можно дать системную характеристику его источников, согласно которой: нормативные источники представлены следующим перечнем:

  1. Международные нормативно-правовые акты, ратифицированные российским парламентом,
  2. Конституция Российской Федерации,
  3. Федеральные конституционные законы,
  4. Федеральные законы.

Информационные источники, которыми идея, содержание и гарантии судейской независимости существенно дополняются, развиваются и конкретизируются, по степени их воздействия на процесс формирования содержания принципа независимости судей можно подразделить на две группы: основные и неосновные.

К основным следует отнести решения Европейского Суда по правам человека, решения Конституционного Суда РФ по вопросам нормативной регламентации судоустройства и уголовно-процессуальной деятельности, характеристики правовых принципов вообще, принципов правосудия и уголовного процесса, в частности, подзаконные нормативные акты, разъяснения Пленума Верховного Суда РФ. К неосновным (вспомогательным) - информационные источники, исчерпывающий перечень которых практически невозможно дать, потому что в их число входит любое идеальное или материальное явление, побудившее законодателя наряду с другими источниками либо изолированно от них изменить закон. В частности, к ним можно отнести международные акты, носящие рекомендательный характер.

Рассмотрим особенности правового закрепления принципа независимости судей применительно к каждой группе источников более подробно. При этом необходимо сделать оговорку, что вначале мы постараемся дать системный анализ нормативных и информационных источников международного уровня, а затем внутренних.

После тяжелых последствий второй мировой войны международное сообщество повернулось лицом к человеку и выработало универсальный подход к критериям, определяющим меру его свободы, который нашел свое выражение в четырех основных международных документах: Всеобщей декларации прав человека, принятой Генеральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 года, Международном Пакте об экономических социальных и культурных правах, Международном Пакте о гражданских и политических правах, принятыми Генеральной Ассамблеей ООН 16 декабря 1966 года, Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, принятой Советом Европы 4 ноября 1950 года. Важной для нашего исследования особенностью трех (Всеобщей декларации прав человека, Международного Пакта о гражданских и политических правах, Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод) является то, что в них право человека на справедливость закрепляется наряду с такими правами, как право на жизнь и личную неприкосновенность, только выражается оно не буквально, а как право каждого на рассмотрение его дела с «соблюдением всех требований справедливости независимым и беспристрастным судом» (ст. 10 Всеобщей декларации прав человека, п.1 ст.14 Международного Пакта о гражданских и политических правах, п.1 ст.6 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод). Независимое, беспристрастное и справедливое правосудие по смыслу указанных норм является объектом права человека, обеспечивать которое обязанность государства.Лаконичность формулировок международных актов в отношении перечня качеств справедливого суда предполагала изначально, более детальное разрешение такого рода вопросов государствами посредством внутреннего законодательства. Однако со временем и эти вопросы потребовали унификации в рамках международного сообщества, поскольку проблема независимого правосудия, также как и проблема обеспечения прав человека вышла за рамки территориальных границ. Унификация происходила в двух направлениях.

Первое направление с 1959 года обеспечивала, постепенно наращивая свои объемы, деятельность Европейского Суда по правам человека, который в своих решениях, констатируя имевшееся нарушение прав человека и присуждая пострадавшему лицу финансовую компенсацию, фактически указывал государству на необходимость исправления норм национального права, а также правоприменительной практики в соответствии со стандартами Совета Европы, закрепленными в Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (в том виде, как сам Европейский Суд их понимает). Россия попала в сферу юрисдикции Европейского Суда по правам человека, после того как Федеральным законом от 30 марта 1998 года ратифицировала Европейскую Конвенцию о защите прав человека и основных свобод и Протоколы к ней [5]. Поскольку, как мы уже отмечали выше, ст. 6 Конвенции закрепляет право каждого человека на рассмотрение его дела независимым и беспристрастным судом, созданным на основе закона, постольку постановления Европейского Суда, касающиеся рассмотрения жалоб по поводу нарушения данного права, являются самостоятельными источниками, дающими нам представление о международных стандартах в области независимого, беспристрастного и справедливого правосудия. Несмотря на то, что решения и постановления Европейского Суда обязательны только для государства-ответчика по делу, особенности мотивировки этих решений таковы, что они носят прецедентный характер, вследствие чего обращение к текстам этих документов позволяет наполнить реальным смыслом статьи Европейской Конвенции. В качестве примеров таких решений применительно к правильному толкованию п. 1 ст.6 Европейской Конвенции можно привести Постановление Европейского Суда от 25 февраля 1997 года по делу Финдли против Соединенного Королевства, Постановление Европейского Суда от 23 апреля 1996 года по делу Ремли против Франции, Постановление Европейского Суда от 23 мая 1991 года по делу Обершлик против Австрии, Постановление Европейского Суда от 1 октября 1982 года по делу Пьерсак против Бельгии и др. [6]. Так, в решении по делу Финдли против Соединенного Королевства (п.п.73, 76) Европейский Суд указал на тот минимум гарантий независимости и беспристрастности суда, который должен обеспечиваться национальным законодательством стран-участниц Европейской Конвенции, сформулировал теоретическое понятие беспристрастности и сделал ряд других важных выводов. Остальные упомянутые нами решения касаются тех или иных аспектов беспристрастности и процедур, которые могли бы ее гарантировать.

Второе направление унификации обеспечивалось путем принятия международных актов, которые носили характер рекомендаций, в частности, таких как: «Основные принципы независимости судебной власти» (приняты Седьмым Конгрессом ООН в августе-сентябре 1985 года в Милане и одобрены 40-й сессией Генеральной Ассамблеи ООН (резолюция 40\146 от 13 декабря 1985 г.) [7, с. 135-138], «Процедуры эффективного осуществления Основных принципов независимости судебных органов» (утвержденные резолюцией Экономического и Социального Совета ООН 24 мая 1989 года) [8], «О независимости, эффективности и роли судей» рекомендация Комитета министров Совета Европы № R(94)12 от 13 октября 1994 г. [7, с. 364-368] Европейская хартия о статусе судей от 10 июля 1998 г. [7, с. 373-377] и др. Эти источники мы, наряду с постановлениями Европейского Суда, относим к информационным, поскольку, хотя они и не содержат норм права, тем не менее, служат ориентиром для государств при совершенствовании внутреннего законодательства, с целью обеспечения справедливого, независимого и беспристрастного правосудия. В силу высокого авторитета международных организаций, которые стали инициаторами принятия данных международных актов, они в большинстве своем восприняты цивилизованным международным сообществом как руководство к действию.

Остановимся на общей характеристике некоторых из них.

Прежде всего, применительно к Основным принципам независимости судебной власти, Рекомендации Комитета министров Совета Европы «О независимости, эффективности и роли судей» и Европейской Хартии о статусе судей, следует отметить, что эти три акта непосредственно взаимосвязаны друг с другом, поскольку каждый последующий развивает и конкретизирует положения предыдущего, о чем содержится прямое указание в вводных текстах этих документов. Их основное содержание определяют пять главных вопросов: 1. общие положения о независимости, характеризующие ее понятие и сущность; 2. проблемы формирования судейского корпуса; 3. проблемы формирования судейского сообщества; 4. проблемы ответственности судей, 5. роль государства и самих судей в обеспечении скорого, справедливого, независимого и беспристрастного суда. При этом одной из главных обязанностей государства, вытекающих из содержания международных требований, относительно гарантий независимости судебной власти, является, прежде всего, законодательное обеспечение этого принципа на уровне конституции и законов страны (п.1 Основных принципов независимости судебной власти, п.п. «а» п. 2 Принципа 1 Рекомендации Комитета министров о независимости, эффективности и роли судей, п. 1.2 Европейской Хартии о статусе судей).

Принцип независимости судей закреплен в конституциях всех цивилизованных государств, правда следует оговориться, что в каждой стране конституционное закрепление имеет свои особенности. Их можно свести к трем основным моментам.

Во-первых, в конституциях ряда стран ограничились лишь констатацией факта существования судебной власти, полагая, что само понятие «судебная власть» говорит о качестве независимости, поскольку любая власть, в том числе и судебная без независимости просто немыслима. К такого рода конституциям относятся конституции США (раздел 1 ст. III) [9, с.26], Франции (ст.64) [9, с. 125]. В них делается акцент на гарантиях независимости, таких как несменяемость, полнота власти, порядок формирования судейского корпуса.

Во-вторых, существуют конституции, где, наряду с упоминанием судебной власти, качество независимости раскрывается более содержательно, в частности, в Конституции Японии говорится: «Все судьи независимы и действуют, следуя голосу своей совести; они связаны только настоящей Конституцией и законами» [9, с.452], подобные формулировки содержатся в конституциях Германии (ст. 97) [9, с. 199], Италии (ст. 101) [9, с. 264], Испании (п.1 ст.117) [9, с. 328].

Что касается Конституции Российской Федерации, то в силу ее специфической конструкции, принцип независимости судей получил в ней двоякое закрепление: в ст. 10 главы 1 «Основы конституционного строя», как конституционная основа организации государственной власти и результат реализации принципа разделения властей; в ст. 120 главы 7 «Судебная власть», как необходимое качество носителей этой власти. Кроме того, Конституция РФ не обошла молчанием и некоторые гарантии судейской независимости, такие как несменяемость (ст.121), неприкосновенность (ст.122) и ряд других, восприняв, таким образом, обе вышеназванные особенности, присущие конституционному закреплению принципа независимости судей в зарубежных странах. Двойственный подход получил свое дальнейшее развитие в ч.ч.1, 2 ст. 5 Федерального конституционного закона «О судебной системе Российской Федерации» от 31 декабря 1996 года [10], где содержатся положения о самостоятельности судебной власти и независимости судей, присяжных, народных и арбитражных заседателей, в ст.1 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации от 21 июля 1994 года [11], где Конституционный Суд представлен органом конституционного контроля, самостоятельно и независимо осуществляющим судебную власть, а также в ч.ч.1, 2 ст.5 Федерального конституционного закона «О военных судах Российской Федерации» от 23 июня 1999 года [12], где содержится формула о самостоятельности военных судов и независимости судей военных судов. Есть все основания предполагать, что аналогичную формулу российские законодатели введут в текст федерального конституционного закона о судах общей юрисдикции.

Особенностью закрепления принципа независимости судей на уровне федеральных законов является то, что в них акцент смещается в сторону законодательного оформления индивидуальной самостоятельности и независимости судей, ее организационного и процессуального обеспечения. Исключение составляют только п.п. 4,3 ст.1 Федерального закона «О статусе судей в Российской Федерации» от 26 июня 1992 года [13], где так же, как в Конституции РФ и Федеральных конституционных законах, констатируются и самостоятельность судебной власти, и независимость судей. Формула независимости подобного уровня в федеральном законе о статусе судей явилась следствием того, что в свое время в результате срочной необходимости проведения судебных преобразований, была нарушена хронологическая последовательность событий, и закон о статусе судей появился раньше Конституции, хотя должно было бы быть наоборот. В остальном же федеральный закон «О статусе судей в Российской Федерации», наряду с федеральными законами: «О государственной защите судей, должностных лиц правоохранительных и контролирующих органов» от 20 апреля 1995 года, «О финансировании судов Российской Федерации» от 10 февраля 1999 года, «Об органах судейского сообщества» от 14 марта 2002 года и др., организационно обеспечивает судейскую независимость.

Что касается нового процессуального законодательства, то принцип независимости судей непосредственно закреплен только в двух процессуальных кодексах – Гражданском процессуальном кодексе Российской Федерации от 15 ноября 2002 года (ч.1 ст.8) и Арбитражном процессуальном кодексе Российской Федерации от 24 июля 2002 года (ч.1 ст.5). В Уголовно-процессуальном кодексе Российской Федерации от 18 декабря 2001 года принцип независимости судей исчез из общего перечня принципиальных положений, хотя процессуальное обеспечение судейской независимости получило в нем свое дальнейшее развитие. Следует ли это понимать так, что законодатель решил в данном случае довольствоваться закреплением этого принципа в Конституции РФ и в судоустройственном законодательстве, или же считать, что данный принцип является только принципом построения судебной системы и других видов судопроизводства, а независимость судей в ходе уголовно-процессуальной деятельности гарантируется самим порядком осуществления правосудия в этом виде деятельности, остается неясным.

Видимо, разработчики нового УПК посчитали достаточным закрепление его в судоустройственном законодательстве, что, на наш взгляд, нельзя признать правильным. Следовало бы включить, а точнее вернуть, принцип независимости судей в систему принципов уголовного процесса и внести соответствующие поправки в УПК РФ. Это тем более необходимо потому, что суд в рамках уголовного судопроизводства взаимодействует с государственными органами, ответственными за создание формулы обвинения и представляющими исполнительную власть, что привносит свою специфику в содержание данного принципа именно в рамках уголовно-процессуальной деятельности.

Наряду с внутренними законодательными актами, содержание принципа независимости судей имеет свое продолжение во внутренних информационных источниках, основными среди которых являются решения Конституционного Суда РФ, разъяснения Пленума Верховного Суда РФ, подзаконные нормативные акты. Рассмотрим каждую группу более подробно.

Тот факт, что принцип независимости судей является конституционной основой правосудия, является объективной предпосылкой правовой значимости решений Конституционного Суда РФ для расширения содержания данного принципа и приведения его в соответствие с международными стандартами, поскольку в мотивировочной части своих решений Конституционный Суд, в силу международных обязательств, принятых на себя Российской Федерацией, обязан ссылаться, и ссылается на общепризнанные принципы и нормы международного права в области прав человека. В качестве примера такого решения можно привести Постановление Конституционного Суда РФ от 16.06.98 года № 19-П «По делу о толковании отдельных положений статей 125, 126, и 127 Конституции Российской Федерации» [14]. Поводом к рассмотрению данного вопроса Конституционным Судом послужила неопределенность в понимании компетенции судов, установленной ст. ст. 125, 126 и 127 Конституции Российской Федерации, которая является по сути дела составной частью проблемы о подзаконности деятельности судей. Конституционный Суд своим постановлением установил обязанность судов общей юрисдикции и арбитражных судов в случае обнаружения несоответствия Конституции Российской Федерации федерального закона или закона субъекта, не применять закон в конкретном деле и обратиться в Конституционный Суд Российской Федерации с запросом о проверке конституционности этого закона. До принятия Конституционным Судом вышеупомянутого постановления, эта проблема, отчасти, в системе общих судов, решалась Постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 31.10.1995 N 8 «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия» [15]. Пунктом 2 данного постановления устанавливалось четыре случая прямого применения судом общей юрисдикции положений Конституции Российской Федерации, а п.п. «в» п. 2 было предусмотрено использование этой возможности и при несоответствии Конституции Российской Федерации федерального закона, принятого после введения ее в действие. Пункт 3 устанавливал обязанность суда обращаться с запросом в Конституционный Суд Российской Федерации только в случае неопределенности в вопросе о соответствии закона Конституции Российской Федерации, более того содержал процессуальные нормы о порядке оформления такого запроса. На сегодняшний день обнаружившаяся коллизия в решении вопроса о том, что является основанием для запроса в Конституционный Суд - всякое несоответствие закона Конституции, установленное судом общей юрисдикции, или только неопределенность в вопросе несоответствия, - не разрешена, Постановление Пленума Верховного Суда № 8 от 31.10.1995 г. не отменено и не изменено, хотя и требует этого. Нерешенность этого вопроса ставит перед нами проблему полноты власти Конституционного Суда Российской Федерации и общеобязательности его решений.

Что касается подзаконных нормативных актов, являющихся источниками принципа независимости судей, то это, главным образом, постановления Правительства, которые обеспечивают реализацию отдельных положений законодательных актов, например: Постановление Правительства РФ от 18.12.1997 N 1575 (ред. от 03.02.1999) « О порядке выдачи органами внутренних дел Российской Федерации служебного оружия судьям», Постановление Правительства РФ от 20.06.2000 N 467 «О государственной охране Судебного Департамента при Верховном Суде Российской Федерации», Постановление Правительства РФ от 20.11.2001 N 805 «О федеральной целевой программе «Развитие судебной системы России» на 2002 – 2006 годы».

Особого внимания требует характеристика вспомогательных информационных источников принципа независимости судей. Примером такого источника в данном случае может служить Концепция судебной реформы в РСФСР, утвержденная Постановлением Верховного Совета РСФСР от 24 октября 1991 года [16], которая не носила нормативного характера, но, тем не менее, оказывала и продолжает оказывать колоссальное влияние на весь ход судебной реформы. Она была первым и остается едва ли не единственным источником подобного рода. На ее текст ориентировались, когда начинали реформу, с ее текстом сверялись, когда продолжали реформу, и по ней, по всей видимости, мы будем подводить итоги судебной реформы. Как справедливо отметил С.А.Пашин в предисловии к Концепции: «Юридическое значение Концепции судебной реформы в РСФСР состоит в том, что ее главные идеи обязательны в качестве критериев оценки всякого законопроекта, всякой законодательной инициативы, затрагивающих вопросы судоустройства, уголовного и гражданского судопроизводства, организации и деятельности правоохранительных органов» [17]. Здесь можно только добавить, что, поскольку, одной из главных задач судебной реформы, если не самой главной, являлось утверждение в государственном механизме судебной власти, как влиятельной силы, независимой от законодательной исполнительной властей, постольку идея реальной судейской независимости практически определила сущность и содержание всех реформ, так или иначе сопутствовавших судебной и касавшихся правоохранительной сферы.

Большое значение среди вспомогательных информационных источников имеют послания Президента Российской Федерации Федеральному Собранию, в которых он уточняет направления и ход судебной реформы, Решения Совета по судебной реформе при Президенте Российской Федерации, официальная позиция должностных лиц, ответственных за проведение и ход судебной реформы, высказанная в средствах массовой информации. Это значение определяется тем, что данные источники позволяют проследить развитие идеи и содержания принципа независимости судей в ходе непосредственной реализации нового судоустройственного и процессуального законодательства, поскольку они представляют реакцию органов государственной власти на те или иные проблемы в деятельности, создаваемой практически заново, судебной власти. В частности, в качестве примера можно привести Решение № 1 Совета по судебной реформе при Президенте Российской Федерации от 12 марта 1997 года «Перспективы судебной реформы в Российской Федерации в связи с ее вступлением в Совет Европы» [7, с. 338-340], в котором была поставлена новая для того периода задача – ориентация в ходе судебной реформы на общепризнанные принципы и нормы международного права. Особо стоит обратить внимание на послание Президента Федеральному Собранию РФ от 3 апреля 2001 года [18], а также выступление заместителя руководителя Администрации Президента РФ Д. Козака на конференции «10 лет судебной реформе: итоги и перспективы» 25 сентября 2001 года [19]. В них была выражена озабоченность чрезмерным увлечением судейской независимостью и превращение ее из средства, которое позволяет суду быть гарантом прав и свобод человека, в цель. Эта официальная позиция заставила законодателей и судейское сообщество вернуться к проблеме ответственности судей и внести необходимые изменения в действующее судоустройственное законодательство.

Таким образом, исследуя проблему правового регулирования принципа независимости судей, мы можем сделать следующие выводы:

  1. Являясь одной из фундаментальных основ организации государственной власти вообще и правосудия, в частности, судейская независимость получает свое закрепление в целом комплексе источников, имеющих различную правовую природу. Часть из них определяет ее основную идею и нормативное содержание, другая часть создает условия для наиболее полной реализации данного принципа. Третья часть решает и ту и другую задачи одновременно. Нормативное закрепление этого принципа получило отражение во всей иерархии источников, действующих на территории Российской Федерации, начиная с высшего конституционного уровня и заканчивая сферой правоприменения.
  2. Важную роль в раскрытии основной идеи и содержания принципа независимости судей играют, согласно терминологии предложенной А. В. Гриненко, информационные источники как международного уровня, так и внутренние. Их значение является двояким. С одной стороны, благодаря этим источникам, складывается правильное и единообразное толкование уже существующих нормативных предписаний в области закрепления и обеспечения судейской независимости. С другой стороны, они являются толчком к совершенствованию и созданию новых нормативных предписаний.

Литература:



Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |
 



<
 
2013 www.disus.ru - «Бесплатная научная электронная библиотека»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.