БИЛАЛ ЛАЙПАНОВ – ПОЭТ, ПОЛИТИК, «ETHNIC ENTERPRISER»

В ранние 1920-е годы кавказские горцы, еще не знавшие и даже не предчувствовавшие, какой ценой предстоит им самим и их потомкам оплатить великое заблуждение революционных переворотов и социалистических экспериментов, очень доверчиво относились к жившим в далеких северных российских столицах пролетарским вождям. Тогда акыны и ашуги слагали героические сказы и песни о Ленине, и люди в еще не радиофицированных горных аулах и степных станицах пересказывали эти легенды и пели на своих языках, на свой лад эти песни, которые согревали их сердца надеждой и возбуждали верой в возможное чудо. Позднее Расул Гамзатов расскажет об этих людях:

... Как мечтают морозной зимой о весне

И, как в полдень палящий, мечтают о тени,

Так усталым, измученным людям во сне

Снился Ленин.

Им казалось: он был выше сосен и гор,

Вынет шашку – враги разбегаются в страхе.

Им казалось, что острый, как лезвие, взор

И блестит и горит из-под черной папахи....

К счастью для Билала Лайпанова, на Ленина он не похож, и к счастью для карачаевцев наступившего 21 века, им давно уже не снятся богатыри-освободители. И, все же, мне кажется, что если бы сегодня аксакалов поселка Хурзук, хорошо знающих древний род Лайпановых и не забывающих об удивительной судьбе его младшего представителя, ставшего в далекой Москве известным «джазыучу» (писателем), или карачаевских школьников, слышавших от своих родителей о бушевавших здесь дни и ночи бессрочных митингах поздней осени 1991 года и о пламенном ораторе и вдохновителе этих митингов, попросили нарисовать, красками или словами, портрет Билала Лайпанова – непременно появились бы и черная папаха, и сверкающий взор, и стать и рост, сопоставимые с высотой Священного Древа Родины и твердостью Священного Камня Карачая – символами родной земли и национального духа карачаевцев. А в обычной жизни, в столичной круговерти, в сутолоке московского метро, в стандартной квартире пыльного микрорайона Текстильщики, среди земляков, образующих небольшую карачаево-балкарскую общину в Москве, и среди своих московских коллег, Билал Лайпанов – обыкновенный человек, скромный, ничем вызывающим не приметный, и ничто человеческое не чуждо ему в этой повседневности – ни каждодневная забота о хлебе насущном, ни ответственность за свою маленькую семью, ни тревога за сына перед надвигающейся тенью призыва в армию, ни разочарования в неверных друзьях, ни обманчивые иллюзии, ни отчаянное бессилие перед собственным государством, которое уже привычно предстает перед своими гражданами в обличье насильника под черной маской и в пятнистой омоновской униформе.

Однако, мощная радиация духовной энергии, ее стремительные и неожиданные выбросы за черту обычного и за черту возможного, выше стандартного и выше оптимального уровня работоспособности, веры, мужества, гражданской инициативы и заинтересованности в общем деле, солидарности с далекими и близкими соотечественниками и единомышленниками вырывают Билала Лайпанова из рутинной среды, поднимают его на высокий пьедестал, формируют исключительные качества лидера национального и правозащитного движения. Сегодня и национальное карачаевское, и интернациональное правозащитное движения переживают в России далеко не лучшие свои времена: кризис, спад активности, сужение социальной базы, отчаяние и страх изверившихся людей, снова готовых покориться авторитарной системе и жить по принципу «лишь бы не было хуже – лишь бы не было войны» – всё это размывает почву, наполняет неизбывной горечью правды слова, начертанные на новых нагрудных значках, заказанных к 2003 году Обществом «Мемориал»: «Сталин умер полвека назад, а в России снова окаянные дни».

В «окаянные дни» трудно быть «вождем и трибуном», лидером национального движения, едва пульсирующего последними истекающими надеждами. Трудно говорить в пустоту. Но пока голос Билала Лайпанова, обретая стальную твердость категорических императивов, серебряную нежность искренней любви к своей Родине, заполняя грозящий образоваться духовный вакуум, разрывая пустоту и находя хотя бы отдаленное эхо в пространстве Кавказских гор, звучит с трибун столичных и международных конгрессов и конференций, со страниц московской и зарубежной печати, окрашивает политические статьи цветами и мелодиями высокой поэзии и придает лирическим стихам кристальную четкость политических деклараций, – до тех пор исторический шанс и Карачая, и всей России еще не утрачен. Это шанс на развитие демократии, на завоевание свободы, на защиту национального и личного достоинства каждого народа и каждого человека.

Можно найти немало высоких эпитетов, которыми удалось бы справедливо и точно (а может быть, и не всегда справедливо, и не очень точно, ведь, как известно, «лицом к лицу лица не разглядеть – большое видится на расстоянье», а нам-то приходится жить и работать «лицом к лицу», остро и болезненно ощущая каждую промелькнувшую тень и даже малейший импульс невольного расслабления или случайного движения в сторону) характеризовать Билала Лайпанова как общественного деятеля, как идеолога государственной автономии Карачая, как защитника прав своего народа и всех репрессированных народов, подвергшихся в прошлом унижению, геноциду или оказавшихся сегодня под угрозой истребления, как энергичного журналиста, редактора и издателя (зеленые тома его «Ас-Алана», доведенного уже до десятого выпуска, никак нельзя не заметить в панораме современного литературного, исторического и политического востоковедения), как человека доверчивого и осторожного, увлекающегося и сдержанного, импульсивного и рационально-расчетливого, горячего, как южное солнце, и холодного, как снега на вершинах Кавказских гор. Но из множества возможных характеристик мне хотелось бы выбрать одну, в которой я абсолютно уверена, – назвать один эпитет, который не имеет своего «противовеса», не имеет противоположного полюса в том сложном целом, какое составляют личность, характер, частная жизнь, общественная, политическая, творческая деятельность Билала Лайпанова. Суть этого определения – в слове «фахму» (талант).

Аллах, Небо, родные горы, великий Кавказ, гордый Карачай, родители, чья строгая любовь стала волшебной колыбелью, и далекие неизвестные предки, почти легендарные родоначальники, – все вместе они наделили маленького мальчика, родившегося в знаменательный космический день 12 апреля, на трудном переломе драматической судьбы многострадального карачаевского народа (в 1955 году – еще в среднеазиатской ссылке, уже на взлете надежд на скорое возвращение на Родину, в муках затянувшейся, запоздавшей, неполной и непоследовательной «реабилитации»), великим даром. Имя этому дару – талант. Талант самородка, талант поэта, талант человека, нашедшего неповторимые слова (как, откуда? – великая тайна творчества!), чтобы защитить честь, чтобы запечатлеть великую историческую память своего народа, чтобы выразить его боль и надежду, отчаянье и мужество, чтобы сказать:

Земля и Небо вырастили сына,

Тепло и свет в тебе одном слились.

Твой край тебе – и Мекка, и Медина,

Владей же им и на него молись.

Поэзия Билала Лайпанова – это молитва о свободном Карачае. Прислушаемся же к ней в тишине, подчинимся ее колдовским ритмам, попробуем измерить невесомую алмазную тяжесть, прозрачную кристальную плотность, светозарную энергию каждой рифмы, каждого слова. Откроем книгу стихов карачаевского поэта Билала Лайпанова...

СВЕТЛАНА ЧЕРВОННАЯ,

академик Академии художественной критики,

доктор искусствоведения

Этнические вызовы и тупики федеральной политики на Северном Кавказе

Болевые точки этнополитической ситуации на Северном Кавказе концентрируются, в представлении посторонних наблюдателей, вокруг Чечни, Дагестана, осетино-ингушского конфликта. Таков приоритетный ряд, заслуживший внимание российских политологов и обеспеченный обширной аналитической литературой.

Как видим, тюркский мир Северного Кавказа, формируемый четырьмя "коренными" этносами 1 этого региона, к которым относятся кумыки (277,2 тыс. человек), карачаевцы (150,3 тыс.), балкарцы (78,3 тыс.) и ногайцы (73,7 тыс.) 2, и рядом проживающих здесь тюркских этнических групп, включая азербайджанцев (75,5 тыс. в одном лишь Дагестане), ахалцихских турок (свыше 13 тысяч в Краснодарском крае, около 6 тыс. в Кабардино-Балкарии), туркмен, крымских татар, выпадает из этого ряда, остается в тени.

Между тем, тот узел нерешенных проблем, который мы обнаруживаем в карачаево-балкарском эпицентре кавказского тюркского мира и в Ногайской степи, - это не просто очередная "горячая точка", не заметная до сих пор и дополняющая еще одним примером картину кипения страстей и динамику диалога между российским центром и регионами, но сюжет, способный коренным образом изменить перспективы федеральной политики и самого российского присутствия на Кавказе. Количество острых противоречий при добавлении к ним нерешенных проблем Карачая и Балкарии, ногайского, кумыкского народов, ахалцихских турок и проживающих на Северном Кавказе крымских татар переходит в иное качество приближающегося обвала. Обнаруживается неспособность российского центра удержать под своим контролем и многонациональный Дагестан, и вайнахский мир (Ичкерию и Ингушетию), и адыго-кабардинскую "линию фронта", и всю неспокойную границу с Грузией и Азербайджаном по Кавказскому хребту, а теперь еще и обширные оазисы проживания тюркских народов Юга.

Затрагивая тюрко-исламский мир Кавказа и вызывая своей политикой его раздражение и сопротивление, создавая почти невыносимые условия существования для ногайского, карачаевского, балкарского народов, для турок-месхетинцев, оказавшихся в бесправном положении (прежде всего на территории Краснодарского края), Россия неизбежно входит в противоречие с мощной силой общетюркской солидарности, имеющей свои опорные пункты в независимых государствах за пределами Российской Федерации, свое финансовое лобби и свое идеологическое обеспечение в виде теории тюркизма ("пантюркизма" в негативной интерпретации), опирающегося на более чем столетний организационный опыт и богатый моральный багаж 3 и переживающего свое обновление и возрождение в конце 20 века. 4 С маленькими народами и разрозненными этническими группами может справиться без труда старая машина имперского военно-политического насилия. С гигантским, вновь провозгласившим доктрину своей солидарности ("Единство в языке, вере и делах") тюркским миром ослабевшая Российская Федерация, если она вступит с ним в конфронтацию, справиться уже не сможет.

К тому же, уязвленные интересы карачаевцев, балкарцев, турок-месхетинцев и крымских татар вызывают цепную реакцию раздражения со стороны всей общности "репрессированных народов", хотя и утративших свои прежние весьма эффективные рычаги влияния на государственную политику, которыми располагала к началу 1990-х годов ныне фактически распавшаяся Конфедерация репрессированных народов бывшего СССР, но все же представляющих собой объединенную крупную политическую силу.

Именно в контексте с широкой проблематикой "репрессированных народов" вопросы, касающиеся тюркских этносов Кавказа, обретают значительную масштабность, в концентрированной форме выявляя непоследовательность, кризис российской политики в этом направлении, недееспособность принятого еще Верховным Советом РСФСР 26 апреля 1991 года "Закона о реабилитации репрессированных народов", включавшего статью о территориальной реабилитации (праве этих народов на территорию, которую они занимали до депортации) и не способного обеспечить реализацию этого права. В таком контексте отчаянная и до сих пор безуспешная борьба карачаевского и балкарского национальных движений под лозунгами права на территориальную реабилитацию и права на самоопределение и упорное стремление общенационального ногайского движения "Бирлик" к воссоединению ногайских территорий, к созданию Ногайской Автономии на Кавказе становятся мощным фактором противодействия консервативной политике федерального "Центра", ориентированного на выработанную им, как единственная панацея от всех бед, догму нерушимости существующих административных границ, моратория на какие-либо изменения и структурные перестройки в системе Северокавказских краев и республик. Вряд ли это можно расценить как рациональное решение и разумную реакцию на нарастающие вызовы этнополитической мобилизации тюркских народов. Статус-кво, вызывающий противодействие массовых национальных движений, вряд ли удастся сохранить.

В целом, то внутреннее брожение, которое идет, нарастая, в тюркской среде и создает опасные зоны потенциальной и активной конфликтности на Северном Кавказе, имеет четыре основных составляющих, а именно: - социально-экономическую (хозяйственная разруха, безработица, спад производства, финансовый кризис, обнищание масс);
- политическую (нерешенные проблемы политической реабилитации, статуса, территориально-административного устройства, противоречия важнейших законодательных актов и конституционных положений, вопросы реальной власти);
- этнопсихологическую; - и духовную (исламский фактор) доминанты.

Не претендуя на исчерпывающую характеристику данных направлений, остановимся на отдельных обстоятельствах, выбор которых определяется нашим представлением об их роли и желанием раскрыть мало известные моменты, часто искажаемые в средствах массовой информации, контролируемых местными властями и авторитетами. Для освещения этих обстоятельств нами использованы материалы, полученные в итоге комплексных научных экспедиций, проведенных под руководством автора в 1996-1999 годах в Крыму и на Северном Кавказе по программе "Тюркский мир Юга России: основные параметры этнокультурной общности и дифференциации". 5

Социально-экономическое положение ногайского, карачаевского, балкарского народов, турок-месхетинцев, заброшенных "второй депортацией", последовавшей за трагическими событиями 1989 года в Ферганской долине в Северокавказский край, можно характеризовать как национальное бедствие. И в Балкарии, и в Карачае нам не раз приходилось слышать от представителей тюркских народов: "По отношению к нашему народу продолжается политика геноцида, только физический террор, проводившийся при депортациях, сменился террором экономическим. Народ обречен на вымирание… Мы живем сейчас хуже, чем при Советской власти, хуже, чем в депортации, хуже, чем при фашистской оккупации в годы войны". 6

Отнюдь не только на уровне субъективных (как может показаться, "панических") высказываний, но и на уровне выводов ответственных правительственных структур федерального ранга констатируется тревожное положение в экономике и экологии этого кавказского региона, крушение социальной базы политической стабильности. "Затяжной экономический, социальный и экологический кризис, переживаемый Северным Кавказом, - говорится в проекте "Основных направлений государственной национальной политики Российской Федерации на Северном Кавказе", - стал результатом и следствием общероссийского кризиса и дезинтеграции... Падение производства и, как следствие, снижение уровня жизни основной массы населения... является существенным фактором обострения как межэтнических отношений, так и отношений между субъектами Федерации и Федеральным центром. Кроме того, все это порождает борьбу за ресурсы, финансы, доступ к ключевым постам в управлении экономикой, становится питательной почвой роста коррумпированности и криминализованности общества, которые зачастую приобретают ярко выраженную этническую окраску." 7

Даже ориентируясь на явно смягченные статистические данные, преподнесенные в республиканском официозе - газете "Кабардино-Балкарская правда" (1998, 11 февраля) с расчетом на пропагандистский эффект "преодоления трудностей", "замедления темпов роста цен" и постепенного "прироста производства" (в 1997 году на 1 % по сравнению с 1996 годом!), С.А. Аккиева в своей брошюре "Кабардино-Балкарская Республика. Модель этнологического мониторинга" отмечает: "В 1997 г. 324,2 тыс. чел., или 41,5 % населения республики находились за чертой прожиточного минимума (41 % в 1996 г.)... Общий потенциал безработицы, включая лиц, работающих в режиме неполной занятости и активно ищущих работу, в 1996 г. оценивался в 89,4 тыс. чел. (29,5 % экономически активного населения)... По степени напряженности на рынке труда особо выделяются Черекский и Эльбрусский районы (места традиционного проживания балкарского населения). Здесь безработными фактически являются до 90 % трудоспособного населения." 8

В субъективной интерпретации, в теории самого балкарского национального движения формируется концепция национальной катастрофы, абсолютной невыносимости того социально-экономического положения, в котором оказался балкарский народ. Характерное выражение этой позиции мы находим в Обращении Совета старейшин Балкарии к Чрезвычайному съезду общественно-политического союза "Кавказская конфедерация", состоявшемуся 24 мая 1998 года в селении Урус-Мартан и наметившему программу создания широкого фронта чечено-дагестано-тюркской солидарности на Северном Кавказе. "Мы являемся представителями той части балкарского народа, - говорится в этом Обращении, - которая считает, что современное положение нашего народа дальше совершенно нетерпимо... Руководство КБР, распространяя ложь о "процветающей республике", "островке стабильности и спокойствия", ввело строжайшую цензуру, стремясь не допустить разглашения правды о том, что... КБР является одним из беднейших субъектов России и занимает одно из последних мест по уровню жизни населения... что продолжается издевательство над беззащитным балкарским народом... Из-за отсутствия каких-либо предприятий в балкарских селениях здесь давно большая безработица, порой она достигает 80-90 процентов. От безысходности молодежь вынуждена ехать в город, скитаться по общежитиям, спиваться и пополнять ряды уголовников. Очень многие не имеют возможности обзавестись семьями... Скотоводство, всегда составлявшее основу экономики Балкарии, находится в полном упадке. Скот, принадлежавший колхозам и совхозам, большей частью разворован и продан республиканским и местным руководством... Средства, выделенные правительством России на восстановление потерянного в годы выселения, пошли не по назначению. В Балкарии не построен ни один объект..." 9

Аналогичное положение и в соседнем Карачае. "Социально-экономическое положение Республики вызывает особую тревогу, - говорил в своем докладе на съезде общественно-политических организаций карачаевского народа 14 марта 1998 года Президент Высшего Совета созданной на это съезде Ассоциации "Алан" А.А. Катчиев. – Производственные мощности сегодня используются от 10 до 40 %... транспорт используется на 16-22 %, военно-промышленный комплекс на грани остановки.... Только по официальным данным Минсельхоза КЧР, в прошлом году поголовье овец составляло 396 тыс. Для сравнения в 1958 г. – 425 тыс. В 1997 г. всего овец и крупного рогатого скота было 439 тыс., в 1958 г. этот показатель составлял 507 тыс. голов. Цифры говорят сами за себя, по важнейшим отраслям животноводства Карачаево-Черкесия сейчас скатилась к уровню 40-летней давности! За этими сухими сводками – боль и отчаяние десятков тысяч оставшихся без работы и средств к существованию людей, приходящие в упадок поселки, аулы и станицы..." 10

В тяжелейшей экономической ситуации оказался в 1990-х годах ногайский народ, и прежде не слишком обеспеченный и уж во всяком случае не избалованный какими-либо льготами, но теперь буквально брошенный в пропасть нищеты, безработицы, социально-культурной стагнации.

"Переход к рыночной экономике, - отмечал в своем выступлении на Круглом столе общественных и национальных движений Северного Кавказа еще в начале 1993 года сопредседатель межрегионального объединения "Бирлик" Батыр-Султан Аджиниязов, - усугубил экономическое положение ногайцев. Рост безработицы, низкая заработная плата, отсутствие бюджетных средств на социальные программы, уменьшение доходов с личных подсобных хозяйств – в этих условиях будет проводиться приватизация, результат которой, нетрудно догадаться, будет не в пользу ногайцев: собственниками станут толстосумы из других регионов, так как сегодня еще рано говорить о появлении класса предпринимателей среди коренного населения". 11

За семь лет, минувшие с той поры, когда прозвучало это выступление, ничего в положении ногайцев не изменилось к лучшему, а самые мрачные прогнозы относительно приватизации, которая приведет к массовому обнищанию ногайского населения, сбылись почти повсеместно. Это стало причиной распространенной в ногайской среде ностальгии по прошлому, прокоммунистических настроений. Не случайно на выборах Главы Республики Карачаево-Черкесии в первом туре почти все ногайские избиратели отдали свои голоса кандидату от Коммунистической партии РФ. Аналогичная ситуация прослеживается и по другим регионам компактного сосредоточения ногайского электората, и в ходе других избирательных кампаний местного, регионального и федерального уровней. Усиленная бедственным экономическим положением и бесправием моральная подавленность и деформация общественного сознания приводит к распространению в ногайской среде самых причудливых мифологем и представлений о том, когда ногайцам якобы жилось лучше ("при Ленине", "при Сталине", "при Брежневе" и т.д.): воистину, "сон разума рождает чудовищ".

Этот "сон разума" целенаправленно спровоцирован той этнокультурной ситуацией, в которой оказались ногайцы.

Свои социальные беды и болевые точки экономической дискриминации обнаруживаются у ногайцев, проживающих в Дагестане. Только в одном его Ногайском районе около 600 тысяч гектаров земли (а это свыше 70 % территории всего района) передано в пользование предпринимательских структур (в том числе "зарубежного" происхождения – из Грузии, Ичкерии и т.д.), которые ничего общего не имеют с ногайским населением и не перечисляют в местный бюджет ни копейки. Стесненное положение ногайцев в этом районе усугубляет начавшаяся в 1992 году кампания по переселению в этот район 5 тысяч аварцев из Кварельского района Грузии. Неконтролируемые миграции с гор, "освоение нефтепромыслов", обнаруженных на горе ногайцев в местах их традиционного обитания, привели к сильным демографическим сдвигам в той части Ногайской степи, которая стала территорией Дагестана. Специалисты межрегионального объединения "Бирлик" в области экономики так оценивают эту ситуацию:

"Моноукладность экономики хозяйств региона, отсутствие инвестиций, слабо развитая инфраструктура при существующих диспропорциях цен на продукты животноводства и растениеводства, в том числе на корма, привели к разорению некогда сильных совхозов, сокращению поголовья скота у местного населения. Из-за многократной перегрузки пастбищ и вследствие климатических изменений резко сократилась их кормовая емкость, что грозит крушением всей животноводческой отрасли и экологической катастрофой региона… Резко снизился в степи естественный прирост ногайской части населения. Это связано с уменьшением рождаемости (сейчас в ногайских семьях 1-3 ребенка), низким уровнем жизни, высокой детской смертностью и оттоком в основном молодых людей в другие регионы России " 12.

Но особенно тяжелым является положение тех ногайских аулов, тех зон проживания ногайского населения, которые входят непосредственно в административные структуры Российской Федерации – в Астраханскую область и Ставропольский край. Здесь не только ничего не делается для экономического и культурного подъема и выживания, но создаются поистине невыносимые условия, которые без преувеличения можно назвать экономическим и духовным геноцидом. Самый вопиющий пример такого рода – положение жителей ногайского села Канглы Ставропольского края. Безработица здесь достигла критической черты, приблизившись к 99 %: из 5 тысяч жителей постоянную работу имеют всего несколько человек, да и их заработок ниже прожиточного минимума. Еще страшнее безработицы для потомственных скотоводов безземелье. Власти (краевые – в Ставрополе, районные – в Минводах, местные – в русском проселке Побегайловка, где находится центр муниципального образования, или сельсовета) не дают жителям Канглы земли, не позволяют пользоваться для сенокосов и выпаса скота окрестными угодьями.

Скот приходится держать на приусадебных участках, на сельских улицах, что создает совершенно немыслимые и в санитарном, и в моральном, и в экономическом отношении условия. Альтернатива – забить весь скот и остаться без последних источников существования или перейти на криминальный режим (воровать сено, тайно пасти скот на "чужих" пастбищах), что мучительно и разрушительно и для нравственных устоев, и для самого физического существования ногайской общности, и возмутительно для национального самосознания ногайцев, не признающих насильственного отчуждения пастбищ, которыми испокон веков пользовались их предки (ногайский аул Канглы, зарегистрированный российской топографией в 1860 году, стоит на этой земле около 600 лет). Кто в этом виноват, кому это нужно, во имя чего все последние годы осуществляется планомерное уничтожение ногайского поселения, число жителей которого катастрофически уменьшается, - все эти вопросы упираются в бюрократический произвол на всех уровнях, в отсутствие последовательной, построенной на демократических и гуманистических началах российской государственной политики на Северном Кавказе, которая могла бы обеспечить если не фактически равное положение, то хотя бы моральное и юридическое равноправие всех народов.

В этнополитической ситуации можно выделить несколько основных узлов, в которых сплетаются нерешенные проблемы, горькие обиды и остающиеся без ответа и понимания этнические вызовы тюркского мира.

В Карачае – это нерешенная проблема "территориальной реабилитации", восстановления автономии Карачая.

Политический статус Карачая, определяемый в соответствии с правом карачаевского народа на самоопределение (или, напротив, при грубом игнорировании этого права), на протяжении 20 века менялся неоднократно, и в этих сменах отразилась драматическая история национальных стремлений и жестоких разочарований.

Завоеванный в прошлом веке и порабощенный народ (земли Карачая были присоединены к Российской империи после битвы 1828 года у горы Хасаука) попытался после Октябрьской революции 1917 года использовать тот шанс, какой давала ему ленинская политика "автономизации" национальных окраин, интенсивно проводившаяся в ходе гражданской войны. Как и другие народы центральной и западной части Северного Кавказа, карачаевцы сначала входили в состав Горской АССР, провозглашенной 17 ноября 1920 года со столицей во Владикавказе, имея при этом в рамках Горской АССР свой, образованный в конце 1920 года Карачаевский национальный округ с центром в Кисловодске. 12 января 1922 года, по решению московского "центра" (ВЦИК), без какого-либо волеизъявления карачаевского народа, этот округ был объединен с черкесскими территориями, в результате чего была образована Карачаево-Черкесская автономная область, просуществовавшая четыре года (1922-1926). 26 апреля 1926 года она была разделена на три части: Карачаевскую автономную область, Черкесский национальный округ и Баталпашинский район. Последний в 1931 году был ликвидирован, а его территория частично вошла в состав Карачаевской АО. Ее территория расширилась, включив также земли Усть-Джегутинской, Красногорской, Кардонинской и Зеленчукской станиц. Столицей Карачаевской автономии стал молодой, вновь построенный город (первоначально носивший имя Микоян-Шахар, в 1944-1957 годах – Клухори, ныне – Карачаевск).

Время существования Карачаевской автономии (1926 – 1943) многими карачаевцами до сих пор воспринимается как "золотой век" "национальной государственности", а ликвидация этой автономии (по Указу от 12 октября 1943 года с последовавшей 2 ноября 1943 года насильственной депортацией всего карачаевского народа) – проявлением преступного государственного произвола. Территория Карачая была разделена на части между Грузинской ССР, Ставропольским, Краснодарским краями и Черкесской АО. Лишь через 13 лет карачаевцы смогли вернуться из ссылки на свою Родину. Однако прежняя Карачаевская АО так и не была восстановлена. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 января 1957 года Черкесская АО была преобразована в Карачаево-Черкесскую АО в составе Ставропольского края. Неудовлетворенность карачаевцев своим положением внутри этой автономии и ее статусом красной нитью проходит через весь поздний советский период (разумеется, до "перестройки" лишь в форме скрытого, глухого протеста) и выливается в бурных манифестациях и категорических требованиях крепнущего национального движения в конце 1980-х годов.

С февраля 1989 года разворачивается работа по формированию карачаевской общественной организации, создание которой провозглашается в мае 1989 года, а официальная регистрация в Карачаевске происходит в декабре 1989 года. Молодая организация 13 получает наименование "Джамагат" и разворачивает бурную деятельность, направленную на восстановление Карачаевской АО (в границах, существовавших до депортации карачаевского народа), определяя эту деятельность как программу возрождения карачаевской национальной государственности. Активисты "Джамагата" собирают в 1989-1990 годах свыше 70 тысяч подписей под воззванием о необходимости восстановления автономии Карачая.

8 октября 1989 года созывается первый конгресс народов Карачая, а 29 октября (впервые в советской истории) проходит открытый массовый траурный митинг, посвященный годовщине карачаевской национальной трагедии.

Второй конгресс народов Карачая 9 июня 1990 года, в работе которого принимает участие приглашенный из соседней Чечни генерал Дудаев, торжественно объявленный на этом Конгрессе "Сыном карачаевского народа", провозглашает Карачаевскую Республику. Это находит поддержку у Чрезвычайного съезда карачаевских депутатов всех уровней, который 17 ноября 1990 года принимает Декларацию о государственном суверенитете Карачаевской Республики. Гигантский народный митинг (с участием около 30 тысяч человек) требует реализации концепции Карачаевской Республики.

Преобразование (3 июля 1991 года) Карачаево-Черкесской АО в составе Ставропольского края в Карачаево-Черкесскую Республику в составе РСФСР является отвлекающим маневром местной администрации, пытающейся удержаться у власти в новых условиях. "Джамагат" вступает в конфронтацию с этой властью и находит поддержку у Конфедерации репрессированных народов, которая прерывает заседания своего первого, открывшегося в Москве 1 июля 1991 года съезда и выезжает в Карачаевск, чтобы оттуда обратиться к Президенту РФ Б.Н. Ельцину с призывом прекратить дискриминацию карачаевского народа. Созванный в Карачаевске 13 июля 1991 года Чрезвычайный конгресс карачаевского народа намечает конкретные меры по созданию Карачаевской республики, формирует Национальный совет как ее Временное правительство.

Своего наивысшего подъема движение за восстановление Карачаевской республики достигает в конце 1991 года. Торжественное траурное собрание на площади Свободы в Карачаевске, посвященное 48-й годовщине депортации карачаевского народа (ноябрь 1991 года), превращается в бессрочный митинг, в котором участвует практически весь карачаевский народ. Под мощным общественным давлением открывшаяся 3 декабря 1991 года в Черкесске сессия Областного Совета, депутатский корпус которого формировался еще из старой номенклатуры, вынуждена была принять решение о разделении Карачаево-Черкесии на две самостоятельные автономии. Никогда еще победа карачаевского национального движения не была столь близка, а вынашиваемая десятилетиями идея "национальной государственности" не казалась столь реально осуществимой. 5 февраля 1992 года Б.Н. Ельцин представил в Верховный Совет законопроект о восстановлении Карачаевской автономии в составе Российской Федерации. Принятие такого Закона знаменовало бы один из первых шагов реального действия в России Закона о реабилитации репрессированных народов.

Однако в России было слишком много сил, заинтересованных в том, чтобы этот Закон не действовал. "Джамагат" упустил свою победу. Воспользовавшись разногласиями на разных уровнях власти, старое руководство Карачаево-Черкесии, отлично отдававшее себе отчет в том, что в новых структурах Карачаевской и Черкесской республик оно не найдет себе место, предприняло беспрецедентную атаку на уже готовый законопроект и добилось отсрочки его рассмотрения под предлогом необходимости проведения в Республике "общественного опроса". Все силы и средства искушенного в политических интригах аппарата были брошены на подготовку этого "опроса" в нужном направлении. В ход шли и откровенные провокации (в казачьих районах распространялись дикие вымыслы о том, будто "Джамагат" собирается заселить эти районы турками, передать их во владение Турции и изгнать казаков), и грубые угрозы (к избирательным пунктам в карачаевских селах в день опроса стягивались отряды ОМОНа), и подтасовки результатов, и сбивающие с толку иезуитские формулировки самого опроса ("Согласны ли Вы – при условии реализации Закона "О реабилитации репрессированных народов" на принципах равноправия всех народов – сохранить единую Карачаево-Черкесскую Республику?"). Национальное карачаевское движение не сумело противопоставить этому натиску достаточно гибкую и продуманную тактику; не нашло способа разъяснить людям, что при отрицательном ответе они не ставят под сомнение правильность Закона "О реабилитации..." и принципы равноправия всех народов. В результате опрос состоялся 28 марта 1992 года, и 78,5 % принявших участие в голосовании (прежде всего русские, черкесы, абазины, в чьи руки была передана судьба карачаевского народа) ответили на вопрос положительно.

Законодательная машина Российской Федерации дала сбой и закрутилась в обратном направлении. Б.Н. Ельцин отозвал из Верховного Совета свой законопроект, и вопрос о восстановлении Карачаевской автономии был практически закрыт. В Республике началась тотальная обработка общественного мнения, нацеленная на то, чтобы впредь никто и никогда не смел вернуться к этому вопросу.

Бывшая советская номенклатура сумела мастерски использовать неопытность и доверчивость лидеров национального движения, растерянность и неосведомленность русского населения, амбиции казачества, запуганность карачаевцев, которым фактически пригрозили войной и второй депортацией, если они будут настаивать на отделении, и многие другие факторы. Вопрос о разделении Карачаево-Черкесии практически снят сегодня с повестки дня политической жизни Российской Федерации. Ныне в Республике мало кто из карачаевцев надеется, что самостоятельный Карачай можно возродить. Люди боятся новых потрясений, не верят в успех демократических начинаний, а социальное положение значительных групп интеллектуальной, научной, технической, политической карачаевской элиты, оказавшихся в Черкесске, где еще существуют более-менее нормальные условия, в то время как в заброшенном, разрушающемся, погибающем от безработицы Карачаевске жить просто невозможно, заставляет их уже в эгоистических интересах забыть о национальных идеалах.

Сегодня карачаевский народ, составляющий относительное большинство населения Карачаево-Черкесии (около 40 %) 14, вынужден довольствоваться менее чем четвертью прав, льгот (например, если судить по представительству в органах власти, в научных и культурных центрах, по количеству принадлежащих карачаевцам министерских портфелей, по расходам, выделяемым из бюджета на нужды карачаевских районов, по итогам приватизации, в результате которой карачаевцы получили только 15 % ценностей), деля всё, чем богата (а по нормальным меркам, не богата, а бедна Республика, занимающая едва ли не последнее место по уровню социально-экономического развития в Российской Федерации), с "национальными меньшинствами", к которым здесь относятся русские, черкесы, ногайцы, абазины. Практически карачаевцы, в массе своей, с этим смирились, и хотя на вопрос нашей анкеты "Удовлетворены ли вы современным политическим статусом Вашего народа?" 98 % опрошенных карачаевцев ответили отрицательно, но при выяснении их позиции стало очевидно, что эту ситуацию они не надеются изменить и не считают нужным предпринимать что-либо для изменения "политического статуса" Карачая. 15 Пусть так, лишь бы не было хуже, - таков основной рефрен аргументации нынешней политической пассивности практически всех слоев карачаевского населения.

Иное положение - в Балкарии, где осознанная и элитой (прежде всего творческой интеллигенцией), и массами невозможность, невыносимость дальнейшего существования балкарского этноса в рамках Кабардино-Балкарской государственности, под "гнетом" подавляющего кабардинского большинства толкает людей на крайние, решительные меры и легальной, и подпольной политической борьбы. Развитие событий проходит при этом достаточно драматично. Современный период (1997-1999 годы) можно характеризовать как этап глубокого поражения, глухой обороны, в которую вынуждено было перейти национальное движение, выдвинувшее требования самоопределения балкарского народа (отделения от Кабарды), как период жестокого преследования его лидеров и активистов. Тем не менее нам кажется это поражение временным, ибо никакого политического равновесия не достигнуто, никаких эффективных средств, которыми можно было бы или успокоить, или отвлечь, или хотя бы насмерть запугать балкарский народ, не найдено, борьба продолжается, и требования свободного самоопределения нарастают.

В ходе научной экспедиции, проведенной нами в Балкарии в 1998 году, буквально в каждом районе, на каждой заранее запланированной или стихийно возникающей встрече с балкарцами разного возраста, разного социального и образовательного статуса - от пастухов в далеких горах до известнейших художников, писателей, журналистов в Нальчике - нам говорили одно и то же - о невозможности, о противоестественности, о безнадежности самого существования балкарского народа "под кабардинским диктатом". Лишь в нескольких кабинетах избранных, высокопоставленных балкарских чиновников мы слышали дежурные фразы о дружбе народов и о том, что все нормально и спокойно в Кабардино-Балкарии, где "реабилитация балкарского народа идет опережающими темпами".

История вопроса о "балкарской автономии" гораздо в меньшей степени, чем в соседнем Карачае, способна "работать" на идею отделения Балкарии от Кабарды. Дело в том, что обособленная от Кабардинской Балкарская автономия существовала очень недолго, очень давно (в рамках Горской АССР в 1921 году были два отдельных национальных округа – Балкарский с центром в Долинске и Кабардинский с центром в Нальчике; 1 сентября 1921 г. на основе выделенного из Горской АССР Кабардинского округа была образована Кабардинская АО, 6 января 1922 года Наркомнац принял решение о выделении из Горской АССР Балкарского округа и образовании на его основе Балкарской АО, однако уже через три дня – 9 января 1922 года это решение было отменено, и 16 января 1922 года ВЦИК принял декрет об образовании Кабардино-Балкарская АО, которая в 1936 году была преобразована в АССР), так что под восстановление Балкарской автономии никак нельзя подвести Закон "О реабилитации репрессированных народов", поскольку к 8 марта 1944 года – к печальной дате депортации балкарцев – никакой отделенной от Кабарды Балкарской автономии на карте Российской Федерации уже более 20 лет не было, а Кабардино-Балкарская АССР, преобразованная Указом Верховного Совета СССР 8 апреля 1944 года в Кабардинскую АССР, была восстановлена (в точном соответствии с прежним названием и внешними границами) 9 января 1957 года.

Тем не менее проблему своей незавершенной "территориальной реабилитации" балкарцы ощущают еще более остро, чем карачаевцы, поскольку в Кабардино-Балкарии не были восстановлены те "национальные районы", в которых традиционно проживало, занимая предгорные ущелья, балкарское население. Болезненное ощущение своего неравноправного положения в качестве дискриминируемого меньшинства (балкарцы составляют всего 10 % населения Кабардино-Балкарии и почти в 5 раз уступают по численности кабардинцам 16); воспоминания о том историческом периоде, когда разработанное в 1922 году "Положение об объединении Кабарды и Балкарии" включало принцип паритетности этнического представительства в органах власти (1/3 от балкарцев, 1/3 от кабардинцев и 1/3 от русских); надежды на изменение положения к лучшему в условиях перестройки и даже первые достигнутые на пути к "разъединению" договоренности с кабардинским национальным движением "Адыгэ Хасэ" – все это вдохновило лидеров балкарского движения на довольно решительные шаги и смелые инициативы, возможно, прямо или косвенно санкционированные теми силами российской политической элиты, которые (во всяком случае, до перелома ситуации в конце 1992 года) не знали, чем обернется тенденция к укреплению адыго-кабардино-черкесской солидарности, и искали способы уравновесить ее сопротивлением тюркского мира. Первое заседание Съезда балкарского народа состоялось в марте 1991 года. Съезд обратился к Верховному Совету тогда еще Советской Социалистической Кабардино-Балкарской Республики с требованием восстановить существовавшее до депортации административно-территориальное устройство Республики (Эльбрусский, Черекский, Чегемский и Хуламо-Безенгиевский районы, в которых исторически всегда проживало балкарское население), создать двухпалатный парламент с паритетным представительством в одной из палат балкарского народа, обеспечить поочередное замещение должности главы Республики представителями разных народов, являющимися субъектами, образующими Республику. Как видим, вопрос о разделении Кабардино-Балкарии тогда еще не ставился, и если бы требования балкарского съезда были удовлетворены или хотя бы услышаны, возможно, не произошло бы дальнейшего обострения ситуации. Но руководство Кабардино-Балкарии проигнорировало обращение съезда. Тогда на втором своем заседании, созванном в ноябре 1991 года, Съезд балкарского народа принял "Декларацию о провозглашении Республики Балкария в составе Российской Федерации и национального суверенитета балкарского народа". Декларация еще не носила характер государственного постановления, демонстрируя лишь намерения, конечные цели балкарского движения, возглавленного Национальным Советом балкарского народа. Тем не менее некоторые практические решения Съезда, а затем и Совета свидетельствовали о начавшемся "снизу" претворении в жизнь требований обеспечения балкарского государственного суверенитета. Так, Съезд счел нецелесообразным для балкарского народа участие в выборах Президента КБССР, назначенных на 22 декабря 1991 года. В итоге в 28 избирательных участках выборы не состоялись, их бойкотировало балкарское население, и кабардинец В.М. Коков (бывший коммунистический партийный функционер), избранный Президентом Республики, не был избранником балкарского народа, в этих выборах не участвовавшего. Зато 29 декабря 1991 года состоялся референдум, проведенный среди балкарского населения Республики, на котором был поставлен вопрос "Поддерживаете ли Вы провозглашение национального суверенитета балкарского народа и Республики Балкария как субъекта РСФСР?". В референдуме приняли участие 85 % балкарцев, имеющих право голоса (38.411 граждан из 45.219, включенных в списки избирателей). Из них 36.404 человек, то есть 94,8 % участвовавших в референдуме ответили на поставленный вопрос положительно.

Легитимность волеизъявления балкарского народа не вызывала сомнений, и на первых порах казалось, что оно, в принципе поддержанное и Верховным Советом Кабардино-Балкарии, не наносящее ни малейшего ущерба целостности Российской Федерации, будет реализовано. Однако властные структуры Республики, возглавленные Президентом В.М. Коковым, сумели уйти от решения этого вопроса, подменив однозначные результаты референдума волокитой комиссий и сомнительными результатами не предусмотренных конституционными нормами "опросов" и "региональных референдумов", которые выборочно проводились среди балкарского населения в 1994 году и итоги которых якобы означали, что народ "не признает никакого разделения и желает жить в единой Кабардино-Балкарской республике". Опрос, выданный постфактум парламентским Постановлением от 18 ноября 1994 года за "всенародное голосование (референдум)", и региональные референдумы с их чрезвычайно запутанными, перегруженными перечислением географических названий вопросами проводились с многочисленными нарушениями закона, при прямом давлении на голосующих, при подтасовках в подсчете голосов.

Ощущение бесправия, моральной, политической и экономической дискриминации балкарского народа нарастало на всем протяжении 1990-х годов.

17 ноября 1996 года продолжил свою работу Первый Съезд балкарского народа, который вернулся к рассмотрению Декларации "О провозглашении Республики Балкария и национального суверенитета балкарского народа". Нервозная обстановка, созданная властями Республики вокруг этого Съезда (хотя на его проведение было получено официальное разрешение, но делегатам не давали пройти в здание, целые автобусы и машины, следовавшие из балкарских районов в Нальчик с делегатами Съезда, милиция задерживала на дорогах), накалила атмосферу, в которой проходил Съезд, и подтолкнула к радикальным решениям даже наиболее осторожных участников процесса. Было принято Постановление по реализации прежней Декларации, определены границы новой Республики Балкария в пределах существовавших до депортации Эльбрусского, Черекского, Чегемского, Хуламо-Безенгиевского районов и населенных пунктов компактного проживания балкарцев - Кичималка, Хабаз, Ташлы-Тала; сформирован Государственный Совет Балкарии и образован его Исполком; приняты решения о предстоящих выборах Президента Республики Балкария и об обеспечении порядка на ее территории, в том числе о формировании народных дружин, Обращение к Президенту РФ Б.Н. Ельцину, как гаранту прав и свобод человека и гражданина. 17

После закрытия съезда в Республике начались преследования его делегатов, аресты, допросы, обыски в квартирах. В Обращении делегатов Съезда в Палату по правам человека при Президенте РФ "в связи с теми гонениями, которым подвергались и подвергаются делегаты Съезда", указывалось на то, что руководство Кабардино-Балкарии избрало по отношению к балкарскому народу "путь запугивания, угроз и насилия". 18

"От имени Национального Совета балкарского народа, который с 1994 года является членом ФСНЕ 19, - писал в декабре 1996 года Расул Джаппуев, - от имени созданного Первым съездом балкарского народа 17 ноября 1996 года Государственного Совета Балкарии обращаюсь в Президиум ФСНЕ, в Евросовет, ко всем правозащитным, демократическим организациям Европы с убедительной просьбой принять участие в судьбе нашей организации, которая подвергнута разгрому силовыми структурами Министерства внутренних дел Кабардино-Балкарии. В Республике развернуты преследования делегатов съезда и активистов Национального Совета балкарского народа. Заведены уголовные дела на членов Госсовета, проводятся незаконные обыски, много случаев избиений и издевательств над людьми балкарской национальности. Осуществляется политика террора против балкарского народа. Ему закрыт доступ к средствам массовой информации. Наскоро сформированные из послушных властям чиновников или запуганных обывателей собрания "представителей балкарского народа" фальсифицируют подлинную волю народа, выраженную на референдуме 29 декабря 1991 года и подтвержденную 17 ноября 1996 года съездом балкарского народа о самостоятельной Балкарии в составе Российской Федерации. Ущемляются конституционные права балкарского народа. Наш народ терпит национальное бедствие..." 20

Практически все балкарские общественные организации в ноябре-декабре 1996 года были закрыты, их офисы опечатаны. Национальная балкарская партия "Тёре" была запрещена. Против членов избранного на съезде Государственного Совета, возглавленного Расулом Джаппуевым, были заведены уголовные дела. На скорую руку организованные политические фарсы типа "собрания балкарских депутатов всех уровней" или "собрания балкарской творческой интеллигенции" (куда настоящих представителей интеллигенции не пускали, а библиотекарей и клубных работников заставляли зачитывать заготовленные тексты, осуждающие решения национального съезда от имени интеллигенции) должны были осудить решения съезда.

Властные структуры Кабардино-Балкарии сумели с максимальной выгодой для себя, для укрепления своих позиций использовать сложившуюся в конце 1996 года ситуацию (шок, растерянность, страх перед новыми репрессиями значительной части балкарского населения, раскол в рядах руководства бывшего Национального совета, паралич всех де-юре или де-факто запрещенных балкарских общественных организаций, тень судебных преследований, нависшая над их лидерами; рост национализма и антибалкарских настроений в кабардинской среде).

12 января 1997 года состоялись выборы Президента Кабардино-Балкарии, которые имели безальтернативный характер: в бюллетени для тайного голосования была внесена одна единственная кандидатура действующего Президента В.М. Кокова. Результаты этих выборов, поразившие, как гром, демократическую общественность России, были подобны результатам "единодушных" выборов во времена советского застоя или сталинского террора. По официальным данным, в выборах участвовало 97,5 % избирателей, и за В.М. Кокова проголосовало 99,35 % принявших участие в выборах.

Все последующие отчаянные попытки активистов балкарского движения доказать немыслимость подобных результатов (составлялись перечни балкарских населенных пунктов, где избирательные участки в день президентских выборов даже не открывались; собирались свидетельства очевидцев о массовых изъятиях из урн бюллетеней и их замене) остались "гласом вопиющего в пустыне". Воля балкарского народа к организованному коллективному сопротивлению была подавлена.

Укрепив свои позиции на посту Президента, В.М. Коков направил свои дальнейшие усилия на разработку нового проекта Конституции Кабардино-Балкарской Республики, на законодательное обеспечение своей диктатуры на долгие времена. В новой Конституции КБР, которая была принята Парламентом 1 сентября 1997 года (без народного референдума), исчез имевший место в прежних редакциях пункт о том, что одно и то же лицо не может быть избрано Президентом Республики более двух сроков подряд. Из этой же Конституции были изъяты всегда фигурировавшие в прежних Конституциях КБР наименования этносов, образующих Республику, прежде всего само упоминание балкарского народа, что чрезвычайно болезненно было воспринято балкарцами, которых вовсе не вдохновляла перспектива полностью раствориться в "народе Кабардино-Балкарии".

В политической жизни Республики балкарцы оказались дискриминируемым меньшинством, и исправить это положение никак не могли демонстративные меры по внедрению в депутатский корпус и в правительство Республики узкого круга послушных президентской воле чиновников балкарской национальности. 21

Ногайцы не подверглись сталинским репрессиям и депортации в той форме, в какой эта беда обрушилась на родственные им тюркские народы Юга европейской части бывшего СССР – на карачаевцев, балкарцев, крымских татар, месхетинских турок, однако совершившееся в 1957 году (по Указу Президиума Верховного Совета РСФСР № 721/4) административное расчленение Ногайской Степи между Дагестанской, Чечено-Ингушской АССР и Ставропольским краем, включавшим тогда и Карачаево-Черкесскую Автономную Область, сами ногайцы воспринимают как государственную репрессию. "Ни один народ на Северном Кавказе не подвергался такой дискриминации, такому тотальному издевательству, - говорил, оценивая последствия "расчленяющего" Указа от 9 января 1957 года, ногайский писатель и общественный деятель Иса Капаев. – Это были репрессии!" 22

Тот факт, что репрессии такого рода обрушились на ногайский народ спустя 13-14 лет после сталинских репрессий, направленных против других, соседних народов, что во главе страны тогда стоял уже не И.В. Сталин, а Н.С. Хрущев, одновременно – как бы другой рукой – облегчивший долю депортированных и восстановивший структуру Чечено-Ингушской, Кабардино-Балкарской, Калмыцкой и Карачаево-Черкесской автономий (но не желавший и слушать о восстановлении Крымской АССР), свидетельствует о перманентности такого рода репрессий в СССР, сменявших друг друга из года в год и лишь незначительно различавшихся между собой по формам и конкретным адресам очередных жертв. При некотором улучшении положения одних непременно наступало ухудшение положения других народов, ущемленных в своих правах, территориальных владениях или формах государственного устройства, что создавало и поддерживало разобщенность между ними согласно классическим принципам политики "Разделяй и властвуй".

В годы советской власти, когда в интенсивные процессы национально-государственного строительства были вовлечены многие "коренные народы" и этнические меньшинства, чью поддержку искали большевики, ногайцам не удалось использовать шанс автономного "самоопределения". В силу целого ряда причин, включая этническую раздробленность ногайцев на ряд субэтнических групп, неразвитость национально-освободительного движения в начале 20 века, отсутствие сильных лидеров и национальной политической элиты, пересечение эгоистических интересов соседних влиятельных группировок, определявших в разные годы сценарий административно-политического раскроя Северного Кавказа, явное пренебрежение к тюркским народам, усиленное опасениями тюркской солидарности ("пантюркизма"), со стороны союзного "Центра", никакой "советской, социалистической" Ногайской автономии не было создано, хотя объективных оснований для этого было вполне достаточно. Ростком такой автономии мог стать Кизлярский округ с абсолютным преобладанием на его территории ногайского населения. Однако 11 апреля 1922 года он был включен в состав Дагестанской АССР, и дальнейшие процессы формирования ногайской государственности оказались заторможенными. Многочисленные, в том числе весьма конструктивные варианты решения ногайской проблемы, которые обсуждал в 1922 году созванный в Ачикулаке объединенный съезд караногайской национальной общины, были в конечном итоге сведены к одному единственному пути развития ногайской национальной культуры в Дагестане. Значительные территории с ногайским населением к западу от Дагестана оказались оторванными и изолированными даже от призрачной, "коллективной" автономии, какой пользовались народы Дагестана.

И все же пока районы с преобладающим ногайским населением сохраняли некоторую компактную целостность в административном устройстве Северо-Кавказского края и в ряде случаев даже назывались в соответствии с ногайским этнонимом или традиционной топонимикой (Кизлярский, Ачикулакский), что рождало слабую иллюзию хотя бы районной автономии, положение казалось не безнадежным и некоторая перспектива равноправия ногайцев с другими народами Кавказа могла рассматриваться как нечто реальное.

Территориальный передел 1957 года, усугубленный переименованиями районов, не оставившими и следа ногайской этничности на карте Северного Кавказа (так, Ногайский район в Карачаево-Черкесии был переименован в Адыге-Хабльский, Каргалинский район со всеми его ногайскими аулами вошел в состав вновь образованного Шелковского района, включенного в Чечено-Ингушскую АССР, из Ачикулакского и Каясулинского районов был образован Нефтекумский район в составе Ставропольского края) перечеркнул все перспективы возможной консолидации и восстановления государственности ногайского народа. Это воспринималось особо острой несправедливостью в контексте с демонстративным восстановлением и даже расширением прав других народов кавказского региона и в явном противоречии с духовными потребностями, возможностями и стремлениями самого ногайского народа, чей демографический, экономический, интеллектуальный потенциал к тому времени был достаточно мощным для решения любых проблем автономного строительства.

В субъективной ногайской интерпретации акция 1957 года с каждым годом все более воспринималась как враждебная по отношению к ногайскому народу, и ее значение вырастало до размеров национальной катастрофы. Так, например, в "Обращении ко всем жителям Нефтекумского района", принятом 29 июля 1990 года на учредительной конференции ногайской общественной организации "Бирлик" в ауле Каясула, говорилось: "В 1957 году без согласия ногайского народа его этнотерритория и сам народ были расчленены на три части и включены в три административные образования. Шелковской район был подчинен ЧИАССР, Кизлярский, тарумовский и Ногайский – ДАССР, Каясулинский, Ачикулакский – Ставропольскому краю. Таким образом, искусственно были проведены границы между отдельными частями ногайской территории. … Народ был расчленен и потерял свое единство… Вдобавок к этому с 1957 года в ногайских школах перестали изучать родной язык… Сейчас нет квалифицированных учителей ногайского языка, нет учебной и методической литературы, нет единого регионального издательского центра. Все на нулевой отметке.

Дорогие сограждане, живущие с нами бок о бок в районе! Скажите, разве то, что произошло с нами, не есть катастрофа народа? Разве все это не может вызвать чувства сострадания у всех людей доброй воли? Разве мы не имеем права ставить вопрос о своей реабилитации, а значит жизни?…" 23

Расчленение затормозило процесс национального единения ногайского народа, способствовало консервации субэтнических групп на основе патриархальных клановых, родовых признаков, древних племенных объединений и вновь созданной искусственной территориальной изоляции разных групп ногайского населения друг от друга. Таким образом, до сих пор остаются различия и в диалектах, и в бытовой культуре, и в самосознании между такими группами, как караногайцы (наиболее крупная часть ногайского этноса, проживающая, главным образом, на территории Дагестана, где их численность, по данным 1989 года, достигала 28,3 тысяч человек), кубанские ногайцы (в Карачаево-Черкесской Республике их проживает свыше 13 тысяч), ачикулакские и кумские ногайцы (в Ставропольском крае), астраханские ногайцы (в Астраханской области).

Ни в одном из этих субъектов Российской Федерации ногайский народ не обозначен в названии. Формально ногайские национальные интересы можно считать хотя бы отчасти "учтенными" в республике Дагестан (где все народы поставлены в равное положение в том смысле, что ни один из них не выделен в титульном наименовании республики) и в Карачаево-Черкесии, последняя, действующая Конституция которой определяет здесь пять народов в качестве "государствообразующих" субъектов – абазинов, карачаевцев, ногайцев, русских, черкесов (по алфавиту). Однако на практике и в Дагестане, где государственная забота прежде всего распространяется на крупные горские народы, и в Карачаево-Черкесии, где традиционно значительные преимущества имеют черкесы, права ногайского народа значительно урезаны. Достаточно сказать для примера, что в Черкесске нет ногайского театра (ногайской театральной труппы), хотя есть и русский, и карачаевский, и черкесский театр, а в Махачкале чиновники, "руководящие культурой", даже выступления ногайских фольклорных ансамблей и художественной самодеятельности рассматривают как нечто чужеродное, ставят их выступления в концертах на последнее место или вовсе исключают из программы 24.

Особенно трудным и даже бедственным оказалось положение ногайцев, чьи земли по разделу 1957 года были включены в составе Шелковского района в Чечено-Ингушскую АССР. К 1989 году их проживало здесь 6,9 тысяч человек. Уже после провозглашения в 1991 году независимости Чечни ногайцы фактически оказались здесь в положении заложников. Тысячи разоренных, ограбленных, лишившихся и работы, и имущества, и крова людей, переживших все ужасы войны, террора, разрухи, устремились сегодня из обезлюдивших ногайских аулов Чечни к своим "соплеменникам" – в Карачаево-Черкесию и Ставропольский край. Ни политика краевой и республиканской администрации, которая и "своих"-то ногайцев десятилетиями в упор не замечала, ни экономическое положение этих регионов с их массовой безработицей и низким жизненным уровнем не позволяют обрести достойную жизнь ногайским беженцам и вынужденным переселенцам (далеко не всегда имеющим данный статус и лишенным поэтому всякой государственной помощи).

Таковы итоги горькой истории народа, оставшегося без той самой "национальной государственности", мифологизацию которой столь решительно осуждают и столь остроумно высмеивают противники этой идеи. Нам кажется, что печальный исторический опыт ногайского народа со всей очевидностью показывает, что даже советская социалистическая государственность (союзная республика, автономная республика) и административная система, включавшая такие формы, как автономная область, округ, национальный район, при всей очевидной демагогии сопутствующих ей деклараций и крайне ограниченной самостоятельности, все же служила некоторым гарантом выживания этнических общностей, особенно когда речь шла о судьбе малых или в прошлом жестоко угнетенных народов. Отсутствие таких структур, расчлененность территории, невозможность самоопределения и самоуправления тяжелейшим образом сказались на судьбе ногайского народа, определив целый ряд невосполнимых политических, социальных, культурных, духовных утрат. Неудивительно, что ногайское национальное движение, зародившееся в условиях перестройки, окрепшее в начале 1990-х годов, оформившееся в виде межрегиональной организации "Бирлик", с самого начала во главу угла своей деятельности поставило задачу воссоединения ногайских земель и создания государственных структур (автономии), которые могли бы стать ядром, эпицентром ногайского этнокультурного поля, базой национального возрождения.

23 декабря 1989 года в ауле Червленые Буруны Ногайского района Дагестана открылся Второй (отсчет велся с 1922 года) объединенный съезд ногайского народа. На этом съезде была учреждена общественная организация "Бирлик" ("Единство"), которая с той поры, несмотря на смену лидеров и неоднократные структурные преобразования, остается основной движущей силой ногайского национального движения.

Как было определено уже в одном из первых вариантов Устава, зарегистрированного Отделом юстиции Ставропольского крайисполкома 12 августа 1991 года, "Бирлик" – организация единомышленников, возникшая на основании свободного волеизъявления ногайского народа". "Цели и задачи" организации "Бирлик" были сформулированы в двух пунктах: "2.1. Восстановление территориальной целостности ногайского народа. 2.2. Создание (ногайского) национально-территориального образования в составе РСФСР" 25.

В заявлении на имя Президента Федерального Союза народов Европы (ФСНЕ) Карла Миттердорфера о приеме межрегионального общества "Бирлик" в члены-корреспонденты ФСНЕ его Председатель Б. Кельдасов писал весной 1994 года:

"Основная цель нашей организации – поддержка и консолидация стремлений ногайского народа к демократизации общества, его моральному обновлению, созданию своего национального образования в составе Российской Федерации. Конечной целью "Бирлик" является объединение районов проживания ногайцев в Ногайской степи, разделенной административными границами между северокавказскими субъектами Российской Федерации, в одном государственном образовании и предоставление ногайцам самоуправляемой автономии на этой территории…" 26.

При всей этнологической спорности понятий ("этнотерритория", "территориальная целостность ногайского народа" и др.), которыми оперировали активисты "Бирлик", и при всей сложности поставленной ими задачи воссоединения разорванных между разными субъектами Федерации земель, программа "Бирлик" не была абсолютно утопичной. В ней не было речи ни о моноэтничном ногайском государстве, ни о непременном объединении в одно административное целое всех земель, где когда-либо ступал конь ногайского всадника или где проживает хоть один ногаец. Это была довольно реалистичная программа объединения граничащих друг с другом земель, на которых компактно проживало и преобладало ногайское население. Эти земли соответствовали историко-географическому понятию "Ногайская степь" и могли бы составить цельную полосу, окаймляющую с севера Кавказские предгорья, протянувшуюся от Дагестана до Ставропольского края. Каких-либо существенных потрясений в структуре Республик, уступающих Ногайской автономии свои окраинные, периферийные, степные зоны (во всех случаях довольно узкие отрезки земли) план воссоединения ногайских земель не предполагал, хотя, разумеется, какие-то всплески национально-государственного эгоизма и в Махачкале, и в Грозном, и в Черкесске он мог вызвать, и это сопротивление предполагалось преодолеть с помощью механизмов народного волеизъявления, демократических опросов или референдумов, разъяснительной – среди всех жителей Северного Кавказа – работы. При этом "Бирлик" неслучайно акцентировал задачу "реабилитации" пострадавшего от государственного произвола ногайского народа, надеясь использовать в своих целях российский "Закон о реабилитации репрессированных народов" 1991 года с его статьей о "территориальной реабилитации" (к ногайскому народу он прямого отношения не имел, но все же, как казалось лидерам "Бирлик", подводил некоторую базу законности под их инициативы).

Что касается форм будущего национально-территориального образования, то "Бирлик" не настаивал ни на чем определенном, заранее соглашаясь и на Республику в составе РФ (оптимальный вариант), и на Автономную область, и даже на автономный округ, понимая, что главное – сдвинуть этот вопрос с мертвой точки, а конкретные решения, вплоть до конфигурации границ и будущего столичного центра, (окажется ли он в Терекле-Мектеб или в Каясула), можно будет уточнить позднее.

Ни до каких уточнений дело не дошло, и ногайское национальное движение, нацеленное на воссоединение ногайских земель и создание Ногайской автономии, практически захлебнулось, столкнувшись с жесточайшим сопротивлением националистических сил в республиках, не желавших уступить ни одной пяди территории новому национальному образованию, а также с паническим страхом федеральных властей перед "перекроем границ" северокавказских республик (позитивный опыт в этой области ограничился созданием Республики Ингушетия в 1992 году; после вооруженных конфликтов 1992 года речь в Москве шла преимущественно только о моратории на пересмотр статуса краев, областей и республик). Более или менее благоприятное для реализации идеи Ногайской автономии время (самое начало 1990-х годов) "Бирлик" упустил, а позднее с каждым годом к этому вопросу возвращаться было все более безнадежно. Массовый энтузиазм ногайского населения, перекидывавшийся, как живое пламя, через границы, разделявшие ногайские аулы, стремительно улетучился в условиях той экономической разрухи и обнищания, которые все более нарастали к середине и к концу 1990-х годов и ассоциировались с "реформами" и, вообще, с "демократией". Разочаровавшись в той "демократии", которая оборачивалась нищетой простых тружеников, разгулом криминальной стихии, финансово-экономическим коллапсом и другими социальными бедами, пережив сильнейший шок устрашения от близкой чеченской войны, ногайцы в своей массе к концу 1990-х годов уже ничего не хотели и не ждали от демократического национального движения, с которым еще недавно они связывали свои надежды, не слишком доверяли прежним лидерам и не выдвигали из своей среды новых "борцов за общее дело", боялись любых потрясений.

Определенную роль в том, что программа воссоединения земель и создания Ногайской автономии была сорвана и не смогла реализоваться, сыграла вовремя подброшенная идея национально-культурной (экстерриториальной) автономии, заимствованная из давно устаревшего "бундовского" политического арсенала в значительной мере и едва ли не в первую очередь для "успокоения" ногайских амбиций (во всяком случае Рамазан Абдулатипов, бывший одним из инициаторов и разработчиков Закона о национально-культурной автономии, всегда иллюстрировал ее возможное действие на ногайском примере). Нельзя сказать, что на Северном Кавказе всерьез поверили, будто национально-культурной автономии ногайцам достаточно, но все же определенная растерянность в ряды национального движения была внесена.

Эта растерянность ощущается и ныне, что помогла выявить анкета экспертного социологического опроса, проведенного в ходе нашей экспедиции в 1999 году в районах компактного проживания ногайцев. 80 из 200 респондентов, заполнивших эти анкеты, ответили одновременно "да" и на вопрос "Считаете ли вы целесообразным/необходимым создание национально-территориальной автономии (Республики) ногайского народа в Российской Федерации?" и "Считаете ли Вы достаточной для удовлетворения интересов и духовных запросов ногайского народа национально-культурную автономию (без территориальной автономии и государственности)?".

Разумеется, тот факт, что все же 112 респондентов (еще 8 затруднились ответить) заявили, что не считают достаточной национально-культурную автономию, а 198 из 200 опрошенных однозначно ответили "да" на первый вопрос о целесообразности создания ногайской национально-территориальной автономии, свидетельствует о том, что резервы национального движения под лозунгами создания Ногайской автономии еще далеко не исчерпаны, хотя подчеркнем еще раз, что к концу 1990-х годов это движение выглядит заметно слабее, чем в начале этого десятилетия. За десять лет (1989-1999) "Бирлику" не удалось ни на йоту продвинуть вперед решение проблемы воссоединения ногайских земель.

Как показывает исторический опыт, подавление народной воли редко приводит к миру и согласию. Вряд ли исключением в этом плане окажется модель взаимоотношений тюркских народов Северного Кавказа с политикой федерального "Центра", игнорирующего их требования и интересы.

Единственно, на чем федеральный центр может держаться и рассчитывать на укрепление российского влияния в тюркском мире, это особенно развитый в карачаево-балкарской среде (ногайцы могут также оказаться в фарватере этой стихии) так называемый "антикабардинский" ("античеркесский") синдром. Реальную опасность для своей этнической идентичности, социально-экономического благополучия, реальную угрозу нарушения государственного равноправия, своих гражданских и человеческих прав подавляющая масса карачаевцев и балкарцев видит в кабардинской (черкесской) экспансии. Свои главные надежды карачаево-балкарское национальное движение связывает с обособлением от соседнего, доминирующего кабардино-черкесско-абазино-адыгского большинства и соответствующим образом формулирует свои практические задачи - от минимальных ("восстнановите наши, балкарские районы в Кабардино-Балкарии!", "дайте нам возможность избрать нашего, карачаевского Президента!") до максимальных (провозглашение самостоятельных, отделенных и от Черкесии, и от Кабарды тюркских республик Северного Кавказа - Карачая и Балкарии или единой Карачаево-Балкарской Республики, безусловно сохраняющих при этом лояльность по отношению к Москве и даже "не помышляющих" о выходе из России). Здесь сложно переплелись и слились воедино и воспитанный десятилетиями комплекс собственной национальной неполноценности ("Без России мы не можем!", "Без России мы пропадем!"), и сохранившийся в исторической памяти народа страх (каждое - действительное или вымышленное - выступление карачаевцев и балкарцев против России, если вспомнить историю Кавказской, Крымской, гражданской, Великой Отечественной войны, кончалось настолько жестоким и кровавым подавлением и массовым геноцидом, что еще одного подобного удара маленький народ просто не вынесет), и искренняя примиренность подавляющей массы карачаевцев и балкарцев с их положением российских граждан и готовность к политической и культурной интеграции в состав России, в которой они видят экономические и культурные преимущества, а влияния других государств (от ближайшего соседа - Грузии - до дальней и почти абстрактной "Америки") боятся гораздо больше, чем уже знакомого и привычного российского господства; и - лишь в очень незначительной степени - тактический расчет немногих общественных деятелей, скрывающих свои истинные политические планы государственного "самоопределения" карачаево-балкарского народа по закавказским, среднеазиатским или чеченскому образцам под маской демонстративного дружелюбия к России и "единения на вечные времена" (последнее менее всего относится к избранному в 1999 году Президентом Карачаево-Черкесии бывшему главнокоманующему сухопутными силам и советнику российского Генштаба генералу В.М. Семенову, решительно заявляющему о том, что он пришел на этот пост для того, чтобы навеки закрепить принадлежность Северного Кавказа России).

Показательно, что собственное объединение в цельную, если не административно-территориальную, то хотя бы культурную Карачаево-Балкарию национальное сознание тюркских народов Кавказа вынашивает и безусловно одобряет, но даже намек на объединение соседних адыгских народов в некую "Великую Черкесию" (а сегодня это уже не только намек, но довольно четкие планы, уточняемые в программах национальных движений "Адыгэ Хасэ" и "Айдгылара" вплоть до провозглашения Сухуми столицей этой Великой Черкесии и присоединения к ней причерноморских земель Краснодарского края) вызывает бурное возмущение в карачаево-балкарской среде. В этом вопросе карачаевцы и балкарцы оказываются самыми верными союзниками той части российских политиков, которая тоже опасается призрака "Великой Черкесии". Получается, что противоположные интересы и тенденции двух мощных национальных движений (карачаево-балкарского и кабардино-черкесского) сами уравновешивают и "гасят" друг друга.

В таких обстоятельствах Россия воспринимается как высшая третья сила, способная "рассудить по справедливости", восстановить попранные права обиженных карачаевцев и балкарцев, наказать или хотя бы остановить кабардинцев-черкесов, которые вершат свой произвол и "беспредел". Можно сказать, что эксперимент колониальной политики по "разделению" и разжиганию вражды между народами, оказавшимися в поле российской экспансии на Северный Кавказ, в зоне тюрко-адыгского пограничья, доведен до своего успешного, идеального завершения. Мы имеем здесь точно такую степень отчуждения, до какой дошло дело между ингушами и осетинами в соседнем северокавказском регионе. До тех пор, пока национальные чувства балкарцев и карачаевцев будут пылать и питаться ненавистью (подозрительностью, ревностью, горечью накапливаемых обид, жаждой мести) к кабардинцам-черкесам, с которыми они принуждены жить в одном, "противоестественно" построенном государстве (одни - в Кабардино-Балкарии, другие - в Карачаево-Черкесии), Россия может не опасаться за свои прочные государственные позиции и устои в этом регионе Северного Кавказа. Неслучайно поэтому и в современных документах, формулирующих основные принципы российской национальной политики на Северном Кавказе, жестко звучат требования воспрепятствовать "разделу и дроблению" этих республик, закрепить на вечные времена нынешние государственные структуры.

1 При всем несовершенстве того терминологического инструментария российской этнологии, который включает в себя понятие "коренной", или "индигенный" народ ("Stammvolk", "Indigenous People"), мы все же вынуждены им пользоваться в качестве рабочего аппарата, оставляя при этом в стороне дискуссионные проблемы, связанные c относительностью любых претензий на "коренной" статус и с неэтичностью противопоставления "коренных" и "пришлых" народов. Известно, что в процессе исторических миграций многие народы, в том числе и тюрки юго-востока Европы, претендующие ныне на статус "коренных" жителей, когда-то выступали в роли "новых пришельцев", и этими ролями неоднократно менялись группы населения всех регионов. Тем не менее, мы все же пользуемся сложившейся еще в советской историографии системой понятий и выделяем "коренные" народы по двум основным признакам: 1) это те группы населения, чей этногенез завершился на данной территории; 2) это те народы, которые проживали здесь до начала российской экспансии и колонизации края.

2 Приведенные цифры соответствуют численности данных народов в Российской Федерацией, зафиксированной переписью населения 1989 года. Эти статистические данные включены в энциклопедию "Народы России" (Москва 1994). Для более точного представления о демографической ситуации на Северном Кавказе к концу 1990-х годов необходимо иметь в виду и высокие темпы естественного прироста населения в этих тюрко-мусульманских регионах и сложные миграционные процессы последнего десятилетия.

3 Наиболее полно программа современного тюркизма, неотделимого от принципов демократии и антикоммунизма, изложена в речи профессора Турана Язгана на 4-м Курултае Ассамблеи тюркских народов в Измире 26 августа 1997 года (на русском языке опубликована полностью в московской газете "Замман" ("Время"), издателем которой является межрегиональная общественная организация "Лига карачаевского народа": 1998, № 1 (4), февраль. С. 2-3.). Попытку широкой историко-теоретической реабилитации тюркизма предпринял в своей книге один из его видных идеологов и организаторов Рафаэль Мухамметдинов (Р.Ф. Мухамметдинов, Зарождение и эволюция тюркизма. Казань 1996). Свое диссертационное исследование и ряд серьезных публикаций посвятил истории и современной эволюции тюркизма Николай Горошков (Н.П. Горошков, Процесс становления и развития пантюркизма (историко-политологический анализ). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата политологических наук. Воронеж 1997).

4 Впрочем, ни мощность финансово-материальной базы, на которую могли бы опереться современные идеологи тюркизма за рубежом и внутри Российской Федерации, ни степень активной мобилизации масс, вдохновленных идеями тюркизма, не следует преувеличивать. Все здесь довольно хрупко, многие институты находятся только в стадии становления, а декларации силы и единства "великого" тюркского мира, если они исходят от идеологов тюркизма, нередко выдают желаемое за действительное, а если они формулируются противниками тюркизма, используются как жупел для устрашения славян и христиан, причем за разговорами о "тюркской угрозе" и "подпитке" ее какими-то тайными, гигантскими ассигнованиями много откровенных спекуляций и преувеличений.

5 Экспедиции проводились при финансовой поддержке РГНФ и Фонда Д. и К. МакАртуров.

6 Здесь и далее приводятся записи из дневника нашей экспедиции.

7 Основные направления государственной национальной политики Российской Федерации на Северном Кавказе. Проект. Москва, 1998. С. 4.

8 Светлана Аккиева, Кабардино-Балкарская Республика. Модель этнологического мониторинга. Москва 1998, С. 39-40.

9 Обращение представителей балкарского народа к ОПС Кавказской Конфедерации // Кавказская Конфедерация, Грозный, 1998, № 6, июнь, С. 1.

10 О ситуации в КЧР. Проблемы и пути возрождения карачаевского народа // Карачаево-балкарский мир, Нальчик, 1998, № 3 (27), март-апрель, С. 2.

11 Текст выступления Б.-С. Аджиниязова на Круглом столе общественных и национальных движений Северного Кавказа в Пятигорске в январе 1993 года (подписанный докладчиком оригинал) в распоряжении автора.

12 Из аналитической справки, подготовленной Правлением межрегионального Общества "Бирлик" ногайского народа к съезду народов Европы, созванному Федеральным Союзом народов Европы в Сан-Моритце (Швейцария) в мае 1995 года (текст в распоряжении автора).