Рудольф Штейнер

Низвержение духов Тьмы

Духовные подосновы внешнего мира

Четырнадцать лекций, прочитанных в Дорнахе

с 29 сентября по 28 октября 1917 года

GA 177

ПЕРВАЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах, 29 сентября 1917 г.

Поверьте, я испытываю глубокое удовлетворение от возможности некоторое время находиться среди вас, причем на том месте, где нам надлежит возвести зримый знак нашего волеустремления*

^[1], — того устремления, при помощи которого мы хотим теоретически и практически углубиться в духовную науку.

Поскольку это духовнонаучное устремление связано с наиболее внутренним, наиболее интимным в человеке, мы будем время от времени возвращаться к вопросу о том, каков, собственно, основной характер нашего устремления. И, надо сказать, что в современной трагической ситуации основной характер нашего устремления встречает ярко выраженное неприятие. Мы ведь наблюдаем, как уже более трёх лет в мире распространяется нечто такое, что поначалу не требуется подробнее характеризовать. Ибо все мы это чувствуем, все ощущаем и должны сказать: то, что теперь проносится над миром, есть выражение, есть результат устремления, противоположного тому, чему посвящено наше с его внешним знаком — этим Строением. Если попытаться заново уяснить, какое духовное течение наиболее приемлемо для человечества, то мы должны сказать: оно должно быть противоположным тому, что привело к устрашающим, трагическим событиям последних лет. Вот что мы должны снова уяснять, если искренне не хотим остаться безучастными к тому, что теперь происходит в мире и потрясает его. Мы должны сказать: эти годы выглядят так, как если бы время растянулось, как резина, как если бы, памятуя о том, что было до этого всемирного помешательства, прошли не годы, а столетия.

Конечно, и в наше время найдется много людей — такие были во все времена, — которые как бы проспали современные события, не сохранили бодрствования в отношении этих событий. Только бодрствующие, оглядываясь сейчас на то, что наполняло их души последние четыре-пять лет, имеют такое чувство, как если бы перед этим они находились под впечатлением старинной книги или картины, которая написана столетия назад. Как бы отодвинутыми в далекую даль, далекую временную перспективу выглядят события, которые происходили с нами до начала этого всемирного помешательства.

Кто независимо от происхождения этих событий, бодрствуя в духовнонаучном смысле, вглядывается в мир, тот может заметить, что же, собственно, там надвинулось. И многие из наших друзей могут припомнить (я неоднократно вынужден обращать на это внимание) ставшие уже стереотипными ответы на вопросы, которые постоянно возникают на публичных лекциях. Как вам известно, все время звучит один такой вопрос: как быть с этим доказанным статистикой приростом населения и учением о повторных земных жизнях? Народонаселение на земле увеличивается со страшной скоростью. Как же увязать это с установленным духовной наукой фактом, что на землю приходят одни и те же души? И я постоянно вынужден отвечать: только видимость, что статистика безукоризненно установила, что население земли увеличивается, — просто принимаются во внимание недостаточно продолжительные периоды времени, чем для этого необходимо; чтобы прийти к правильной постановке такого вопроса, рассматриваются слишком короткие промежутки времени. И я всегда говорил, что, быть может, недалеко то время, когда люди с ужасом убедятся, что началось убывание населения. Ответ на такие вопросы приходится давать уже с начала столетия.

В духовной науке всегда так: невозможно коротко и ясно дать ответ на многие вопросы, потому что наши современники еще не готовы принимать некоторые истины в правильном разрезе. На многое приходится только намекать. Если вы заглянете в лекции, которые были прочитаны мной в Вене незадолго до начала этой ужасающей мировой катастрофы, то вы найдете там одно место, где говорится о социальной карциноме*

^[2]

*, о социальной раковой болезни, которая поражает все человеческое развитие. При помощи этого и других подобных намеков должно было быть указано на предстоящее в человеческом развитии с требованием это осмыслить. Ибо такое осмысление — единственное, что может сделать нас в истинном смысле бодрствующими. Бодрствование — вот что нужно нам, а также и всему человечеству. И если духовная наука хочет выполнить свою задачу, то в первую очередь она должна инициировать полное бодрствование. Ведь одно знание только о происходящем в чувственном мире и о законах, которые разум открывает в чувственном мире, в высшем смысле означает сон. К полному бодрствованию человечество придет только тогда, когда сможет развить понятия, идеи о духовном мире, который находится вокруг нас, как воздух и вода, как звезды, как Солнце и Луна. И как человек, когда он целиком отдается ночью внутренним процессам, происходящим в его теле, является спящим и не имеет никакого представления о происходящем вокруг, вне его телесного мира, так человек спит, когда он предается только внешнему чувственному миру и миру рассудка, а также законам природы, господствующим во внешнем чувственном мире, и не имеет никакого представления об окружающем его духовном мире.

Примечательно, что именно в последнем столетии, а заметнее всего на переходе от XIX к XX веку, человечество так кичилось своим духовным прогрессом и своими научными достижениями, а вместе с тем никогда бессознательная, инстинктивная жизнь не была так распространена, как в это время, и вплоть до наших дней бессознательно-инстинктивное все больше проникало в человечество. Отказ от видения находящегося вокруг нас духовным образом, отказ считаться с этим духовным — вот в чем, в конечном счете, причина этой ужасающей мировой бойни. И никак не скажешь, что за годы, которые стоят столетий, если их переживать в бодрствующем состоянии, человечество достаточно научилось чему-то в связи с разразившимися ужасами. К сожалению, можно сказать только прямо противоположное.

Что же является характерным из того, что повседневно, ежечасно бросается в глаза, если прослеживаешь, о чем думают современные люди, или, лучше сказать, отказываются думать, отказываются желать? Собственно, самым характерным является то, что, в сущности, во всем мире никто не знает, чего хочет. Никому не приходит в голову, что то, чего можно правомерным образом желать — неважно, как эта правомерность толкуется отдельными представителями разных народов, — гораздо лучше может быть достигнуто, если избежать этих страшных кровавых событий; а эти страшные кровавые события совершенно бесполезны для достижения желаемых результатов.

Вообще же в этих событиях господствуют таинственные взаимосвязи. Но если вы возьмете многое из того, что только намеками в ходе лет было сказано в наших духовнонаучных лекциях, то вы обнаружите, что и в отношении самого значительного из событий последних лет многое было достаточно ясно указано. Если вы возьмете только то, что в последние годы, говорилось о характере русского народа*

^[3]

и о противоположности русского народа и западно- и среднеевропейских народов, то вы убедитесь, что для понимания событий, которые на первый взгляд неожиданно и бурно разыгрались в последнее время, вам не понадобится ничего другого; то же самое относится и к тому, что принято сейчас называть русской революцией, — событию, которое ворвалось как своего рода возмездие, но внутренне совершенно понятное кармическое возмездие, причем это слово надо понимать как технический термин, не вкладывая в него морализаторского смысла.

И не только русские, не только европейцы, а человечество во всем мире еще долго будет размышлять о событиях, которые теперь разыгрываются на востоке Европы гораздо более таинственным образом, чем, собственно, принято думать. Ибо там выступило на поверхность то, что готовилось столетиями. И то новое, что хочет образоваться, сегодня еще являет совершенно иной облик, совершенно не похожий на тот, что собирается принять. Будущие поколения еще будут иметь возможность наглядно отличить видимость от реальности на примере того, что образуется в ближайшие десятилетия на востоке Европы. Ведь нынешние поколения как раз принимают майю за реальность, а не за майю. Они принимают происходящее за чистую монету. Но это неверно. То, что декларируется, не совпадает с преследуемыми целями.

При этом западные народы плохо оснащены для понимания декларируемых на поверхности целей. Почему же они так плохо оснащены? Это может показаться поразительным для современного человека — не для вас, а для «нормального» современного человека (ведь, примкнув к Антропософии, вы уже выбываете из числа «нормальных» людей), — но современность в гораздо большей степени, нежели какая-нибудь другая эпоха, требует от человека того, к чему он менее всего стремится: духовно-научного понимания. Для «нормального» человека современности прозвучит в высшей степени удивительно, что порядок из хаоса современности возникнет не ранее, чем достаточное число людей потрудится над усвоением духовнонаучных истин. В этом состоит всемирно-историческая карма.

Пусть себе говорят люди, которые верят, что нынешняя война похожа на предыдущие, что мы вскорости заключим мир, подобный предыдущим мирным соглашениям, — пусть они в это верят. Это люди, которые любят майю, люди, которые не могут отличить истину от заблуждения. Пусть эти люди сами каким-то образом заключают видимость мирного соглашения: порядок произойдет из хаоса, пронизывающего современный мир, только тогда, когда взойдет заря духовнонаучного постижения. И если вы ощутите своим сердцем: долго еще не будет порядка, — ибо, может быть, вам что-то подсказывает, что люди еще долго не станут трудиться, чтобы взошла заря духовной науки, — то будете правы. Но тогда вам придется также признать, что порядка из этого хаоса долго не будет. Он наступит не раньше, чем духовнонаучное постижение проникнет в человеческие сердца. Все остальное было бы чистой видимостью, только кажущимся успокоением, под которым постоянно будут тлеть угольки. Ибо порядок впервые возникнет из этого хаоса, когда постигнут его причины.

Да, этот хаос возник из бездуховной концепции реальности. Духовный мир нельзя игнорировать без последствий. Можно верить, что игнорирование духовного мира останется безнаказанным, можно верить, что допустимо отдаться понятиям и представлениям, заимствованным исключительно из чувственного мира, можно так верить, и это всеобщая вера современного человечества. Но это заблуждение. Нет, самое превратное из заблуждений состоит в том, что, выражаясь тривиально, духам понравится, когда их игнорируют. Примите это за эгоцентризм, за тщеславие духов, хотя применительно к духовному миру нужна другая терминология, нежели в нашем физико-чувственном мире. Итак, примите это за тщеславие духов, но духи становятся мстительными, когда их игнорируют. Таков закон, такова железная необходимость: духи мстят за себя. И среди множества других характеристик, которые можно дать современности, правильной является и такая, когда можно сказать: современный хаос в человечестве — это месть духов за то, что их так долго игнорировали.

Припомните, сколь часто здесь и в других местах я говорил: существует таинственная взаимосвязь между человеческим сознанием и разрушительными силами Вселенной, именно силами деградации. Да, существует таинственная взаимосвязь между разрушительными силами Вселенной и сознанием. Она состоит в том, что одно может заменять другое — с одной стороны, а с другой — должно служить ему следующим образом.

Допустим, была бы такая эпоха, скажем, в последние двадцать или тридцать лет XIX века, когда человечество так стремилось бы к духовному, как оно в последние два, три десятилетия XIX века стремилось только к материальному познанию и меркантильным действиям. Допустим, в конце XIX столетия человечество устремилось бы к духовным переживаниям, к духовному познанию, к духовной практике. Что бы тогда произошло? Что бы произошло, если бы люди стремились к познанию духовного мира и, исходя из духовного мира, заложили бы основы физического мира, вместо того, чтобы в последние десятилетия XIX века, повинуясь инстинкту, все больше и больше гоняться за тем познанием, которое, в конечном счете, наибольший триумф празднует в изготовлении смертоносных орудий и считается только с материальными приобретениями? Что произошло бы, если человечество стремилось бы в социальной сфере обрести духовное познание и спиритуальные импульсы? Это была бы компенсация в отношении разрушительных сил! Степень бодрствования людей повысилась бы, вместо того, чтобы проспать происходившее в последние десятилетия XIX века. Степень бодрствования людей повысилась бы, и в первые десятилетия XX века не понадобилось бы вносить разрушение, если бы сознание людей было более сильным. Духовное сознание должно быть сильнее чувственно-материального. Будь сознание сильнее в последние десятилетия XIX века, разрушительным силам не понадобилось бы проникать в первые десятилетия XX века.

Самым интенсивным, самым проникновенным, но и, хотелось бы сказать, в познавательно-теоретическом отношении самым ужасающим образом это сказывается, когда знакомятся со многими умершими, которые пришли в духовный мир, — будь это в последние десятилетия XIX века или в первые десятилетия XX века. Среди них находятся множество душ, которые здесь в суете земной жизни, в погоне и стремлении к материальному, не имели возможности пробудить свое сознание воздействием спиритуальных импульсов. Многие прошли через врата смерти, не имея ни малейшего представления о тех понятиях и идеях, на которые указывают эти импульсы. Если бы здесь на земле, прежде чем эти души прошли врата смерти, для них существовала бы возможность принять спиритуальность в свои представления и в свои понятия, то они пронесли бы ее через врата смерти. Это та ценность, в которой они нуждаются после смерти. Но ее они не смогли получить.

Знатоку духовной истории — так называемой духовной истории последних десятилетий XIX века и первых десятилетий XX века — прекрасно известно, что слово «дух» ни разу не было правильно применено: его применяли к самым разным вещам, но только не к тому, чем действительно является дух. Так что души не имели здесь никакой возможности познать дух. И они должны были это компенсировать. Теперь, когда они через врата смерти вступили в духовный мир, они испытывают страстную жажду. Чего же так страстно жаждут эти души, которые прожили здесь жизнь в материализме? Они жаждут принести разрушительные силы в физический мир. В этом состоит компенсация.

Невозможно разделаться с такими вещами при помощи удобных понятий. Если стремятся в этой области познать реалии, то надо возыметь чувство к тому, что в египетских Мистериях называлось железной необходимостью. Это устрашает, но необходимо, чтобы разрушение имело место, ибо прошедшие через врата смерти тоскуют по разрушительным силам, в которых они могли бы жить, после того, как здесь они не смогли получить компенсации при помощи спиритуальных импульсов.

Порядок из хаоса возникнет не раньше, чем люди решат действительно вместить в свои души эти серьезные истины, а также допустить эти серьезные истины в идеи, которые пронизывают политику современного мира. И если эти истины звучат пессимистически и вы думаете: как далеко еще человечество от подобных требований, — то вы правы. Но пусть из этого правомерного пессимизма последует внутреннее требование, причем это должно быть бодрствующим требованием, когда у вас возникает возможность, — в том жизненном положении, в которое вы поставлены, — пытаться пробуждать души в направлении, в котором духовная наука может посылать свои импульсы. Конечно, наше время дает тому мало возможностей, но надо действительно честно и откровенно, в доступной тому или другому форме, обращать внимание на факт, что современность вызывает у умерших стремление, резонирующее с тем, что мы, живущие здесь на физическом плане, переживаем с таким ужасом.

Если обдумать, насколько удобно так живописать своим ближним сферу, в которую вступает человек, прошедший врата смерти, если проследить за елейными проповедями — а в наше время и политики пошли по стопам проповедников — с их удобными представлениями о духовном мире, то можно составить себе живое представление о том, насколько далеко от действительности удобное тщеславие ведущих людей современности. Когда слушаешь речи таких ведущих людей, — а эти ведущие люди в жизни как раз отмечены тем, что они весьма далеки от того, чтобы управлять, а, наоборот, сами управляются всевозможными бессознательными силами, причем редко правильными, — и когда сравниваешь эти речи с тем, что необходимо современности, тогда видишь, насколько серьезна, бесконечно серьезна ситуация.

Ведь наш физический мир непосредственно граничит с другим, сверхчувственным миром. И никогда не было столь интенсивным воздействие этого метафизического мира, как в наше время. Только люди не замечают этого; его не замечают даже тогда, когда оно становится ужасающим, устрашающим, когда оно выворачивает душу. По современному миру проносятся столь мощные пропагандистские лозунги, что, собственно, великое множество людей должно было бы насторожиться. Но, как правило, этого не наблюдается, по крайней мере, не заметно, чтобы это происходило.

Некоторые из наших друзей могут припомнить, как часто за последние три года*

^[4] я обращал внимание на то, что, когда в будущем — к сожалению, современные критики этого не делают, хотя вполне могли бы, — будет написана история этой так называемой войны, невозможно будет употребить те же самые методы — эти сказки, эти легенды, как их ни назови, — которыми в наше время пишется история. Нынешнее историческое исследование возникает благодаря тому, что ученые господа, как их величают в миру, просиживают месяцы, годы, десятилетия в библиотеках, штудируют дипломатические документы, чтобы написать исторические труды. Должно настать время, когда исторические исследования, возникшие таким способом, по большей части превратятся в макулатуру. Историю последних лет невозможно будет написать таким методом, если у человека голова в порядке. Ибо причины современного хаоса никогда не раскроются тем, кто до сих пор писал историю, но только тем, кто имеет живое чувство того, что это значит, когда достойный сочувствия человек нашего времени поставлен перед судом и вынужден бросить в лицо обвинителям горькие слова, итог его состояния: это произошло и в это мгновение я потерял рассудок! Эти слова произнес Сухомлинов*

^[5] *, человек вполне достойный, собственной персоной: там он потерял рассудок.

В это же самое время много других потеряли свой рассудок, не он один. Что же это за миг в ходе времен, который может быть определен тем, что люди вынуждены утверждать: они потеряли рассудок? Это тот миг, когда Ариман со своим воинством находит доступ к роду человеческому и к человеческим деяниям. Когда человек бодрствует в своем сознании, когда это сознание ни в коей мере не является пониженным и парализованным, тогда ни Ариман, ни Люцифер не имеют к нему доступа. Но когда оно понижено, когда к нему надо применять формулу: я потерял рассудок, — в этот момент Ариман со своим воинством вступает в мировую историю. Тогда происходят вещи, которых не записывают в дипломатические документы, тем более — замечу в скобках — что за последние десятилетия во всем мире в них написано поистине мало чего разумного. Но независимо от того, что происходит в наше время и что привело к этому хаосу, ведь действуют не только люди, здесь, прежде всего, участвуют ариманические существа, которые ищут доступ к человеку через понижение его сознания. Я знаю, что многим из сидящих здесь доподлинно известно, что сразу после начала нынешней мировой катастрофы я давал такое разъяснение: когда хотят говорить о причинах этой катастрофы, не надо этого делать, опираясь на документы, а необходимо в связи с этими мировыми событиями указывать на тот факт, что Ариман духовным образом нашел доступ к человеческой истории.

Необходимо только, чтобы такие вещи принимались с надлежащей серьезностью, чтобы не просто абстрактно-формальным образом, но действительно конкретно принимались в качестве реалий. Пусть те, кто не хотят знать об этих вещах, сегодня потешаются, когда говорят: Ариман нашел доступ к развитию человечества. Когда такие люди смеются над этими словами, над ними еще посмеется мировая история!

Никак не скажешь, что лежащие на поверхности суждения, представления и понятия за последние годы являют особую зрелость. Совсем нет! Ни разу не было понято, когда в разных местах и по разному поводу за полтора года указывалось, что возникнет нечто, требующее внимательного, бодрствующего наблюдения, а не просто поверхностного ознакомления. И когда приводят конкретно то или иное, что призвано указать человеческой душе на это возникающее явление, всегда не достает бодрствующей духовности для правильного восприятия таких указаний. И вот они осуществились. И приходится констатировать, оно принимается не как имеющее глубокие, глубокие корни на вполне определенной почве. Ведь раз оно имеет столько-то и столько-то строк, а они содержат предложения, то они так и расцениваются как столько-то строк, содержащих столько-то предложений, ибо современное человечество совершенно не приспособлено усматривать, в чем коренятся такие предложения, а попросту некритично принимает их.

Возможно, вы поняли, что я имею в виду. Вы поняли, что под все более ясно выступающим уже в течение полугодия я разумею послание Папы римского*

^[6]. Я просмотрел множество изданий, чтобы хоть где-нибудь найти такое суждение, которое, собственно, должно следовать в связи с этим посланием Папы, — вопрос, который неизбежно должен возникнуть в душе человека. Примите только во внимание, что уже с XVI столетия — мы об этом часто говорили — берет свое начало то, что сегодня называется государством. Разумеется, те занятные люди, которых сегодня по всему миру зовут историками, говорят о государстве как о чем-то давно возникшем. Но эти историки очень плохо знают реальную историю. Современное государство не старше четырех-пяти столетий. А до этого было нечто совершенно другое. И очень важно знать об этом, действительно уяснить себе это. Святой престол в Риме поистине гораздо старше современных государств, и его существование было в свое время хорошо обосновано и многое принесло в мир. Я пытался разыскать, возник ли в ком-то такой вопрос: почему современное административное образование, возникшее четыре-пять столетий назад, не может найти возможности, исходя из себя самого, прийти к определенному порядку? Почему оно равняется на ветхий святой престол как на предмет актуальной дискуссии, которая в наше время имеет место здесь и там?*

^[7] *

Я хотел бы знать, кто согласится кататься на коньках по миллиметровой толщины льду! Ибо понятия, которыми располагает современный человек, чтобы составлять о чем-то суждение, по сравнению с импульсами, которые вливает Святой престол в современную жизнь, это миллиметровая толщина льда над водами, которые находятся под ним. И то, что сегодня пишут и говорят, напоминает катание на коньках по льду миллиметровой толщины, ибо никто не стремится к пониманию происходящего — ведь дело не в том, чтобы взять в руки документ и проследить, какие в нем стоят фразы, а в том, чтобы знать, что одна и та же фраза может иметь совершенно разный смысл в зависимости от того, откуда она произошла.

Современность повсеместно взывает к серьезности, к основательности, к поиску взаимосвязи вещей, к поиску реального, а не внешней видимости. А этого лишается современный человек, когда заявляет: ну да, таково положение вещей, оно мне еще непонятно, поэтому я не хочу в него встревать. Совершенно неудивительно при той невероятной поверхностности всеобщего современного образования, что все считают себя сведущими, имеющими обо всем суждение. Но когда говорится, что нельзя судить таким образом, а нужно сначала подготовить базу для суждения, то современному человеку это представляется очень трудным. Да, ему вряд ли понравится, что необходимо сначала иметь базу, а затем составлять суждение.

Необыкновенно много для ближайшей перспективы зависит как раз от действительного понимания движущих сил, от понимания того, что хаос поистине не станет меньше, если — допустим это гипотетически — Святому престолу удастся добиться видимости порядка. Нет ничего более ошибочного, чем когда кто-то сегодня скажет: ах, какая разница, как наступит мир, хотя бы и трудами папы! Самое главное, что при сложившихся обстоятельствах не повредит, если мир придет трудами папы, это самоочевидно; все сводится к тому, в каком смысле его добиваются, кто в этом задействован.*

^[8]

Надо снова уяснять душой, что наше время от нас ежечасно, ежеминутно требует: бодрствуй! И только тот в наши дни поймет духовную науку, — антропософски ориентированную Духовную науку — кто в состоянии постигнуть, что человечество поставлено перед выбором: либо настанет постижение духа, либо останется хаос. Перелицованный хаос нисколько не лучше нынешнего, кровавого. Если в ближайшие годы у нас не будет ничего другого, кроме того же самого, а возможно и более изощренного материализма, если дойдет до того, что на основе случившегося за последние три года (а заспанное человечество до сих пор не отдает себе в этом отчет) возникнет новая погоня за материальными благами, которая многими воспринималась бы как дары мира, то души снова, проходя через врата смерти, будут испытывать страстное стремление к разрушению. И разрушение не прекратится!

Самое главное — составить себе представление, обрести чувство, внутренний импульс относительно необходимости спиритуализации! И прогресс возможен в той мере, в какой это удается. Кто хоть немного хочет постичь дух эпохи и поверять время серьезными истинами вроде тех, которые мы часто — и сегодня тоже — проводили перед своей душой, у того возникнет весьма своеобразное ощущение от всего ужасающего, от всего безнадежно тривиального и поверхностного, что ныне пишут и говорят.

Представьте себе компанию детей, которые ломают у своих родителей все — кастрюли, тарелки, стаканы. Кто-то видит это и думает, как бы удержать их, чтобы они не входили в кухню, в столовую и вообще туда, где можно что-то сломать. Наконец, ему приходит в голову, как их удержать. Присутствующие при этом — они как раз собираются стать воспитателями детей — приходят вот к чему: надо позаботиться о том, чтобы разбить все, что можно, чтобы ничего не осталось. А когда больше нечего будет ломать, тогда разрушению придет конец! Не знаю, много ли наберется тех, кто не посчитает таких воспитателей за дураков. Это ясно и так. Но когда считающие себя умудренными опытом люди провозглашают на весь мир: надо вести кровавую войну, пока сам собой не наступит мир, надо сначала все разрушить, чтобы на земле нечего было разрушать, — то это принимается за мудрость. Убивать, чтобы искоренить убийство, — это почитается за мудрость!

Для тех, в ком еще сохранилась хоть капля логики, это не более мудро, чем когда воспитатель говорит детям: чтобы больше ничего не ломать, надо быстро разбить все, что есть до последнего кусочка, и тогда нечего будет ломать. Почему последнее называется глупостью, а первое — перспективной политикой? Ибо современные люди перестают думать именно тогда, когда это требуется в наибольшей степени: когда мысли касаются судьбоносных вопросов.

Об этом мы поговорим завтра и увяжем это с некоторыми серьезными духовными истинами.

ВТОРАЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах, 30 сентября 1917 г.

Сегодня мне хотелось бы предварительно привести некоторые материалы с тем, чтобы завтра придать им законченный вид.

Современность — это такое время (вы это уже могли почувствовать из вчерашнего рассмотрения), о котором можно сказать, что многое должно измениться в мышлении, в чувствах и воле людей. Должны измениться устремления душ. Как раз в отношении самого внутреннего в жизни души должны исчезнуть старые, унаследованные, традиционные привычки и должна выступить новая форма мышления и чувствования. Таково требование времени. Думаю, что на каждого может произвести важное и глубокое впечатление, когда дают подействовать на свою душу истинам, вроде тех, что обсуждались вчера, — истинам о проявлениях разрушительных процессов здесь, на физическом плане, и спиритуализации человечества. Примите только во внимание, что под впечатлением подобных истин мы вынуждены ощущать, так сказать, социальное единство с умершими, с ушедшими от нас. Конечно, можно с глубокой горечью ощущать происходящее здесь на физическом плане, и это нормально; но, с другой стороны, надо не забывать, что души — а таковых совсем немало, — у которых в последние десятилетия была отнята духовная жизнь, алчут разрушительных процессов здесь, на физическом плане, ибо из этих разрушительных процессов они черпают силы для духовно-душевной жизни после смерти. И из этого следует практическое требование — делать единственно возможное, что способно в будущем предохранить человечество от разрушительных сил, то есть развивать жизнь спиритуальную. Надо только уяснить себе, что в прошлые времена дело обстояло иначе: тогда еще не проявился в такой мере закон, что каждая материалистическая эпоха влечет за собой войны и разрушения. Но в грядущем будет именно так.

Ведь человечество страдает от множества дошедших до нас из древности иллюзий. Эти иллюзии до сих пор не были столь вредоносны, какими они станут в будущем развитии человечества. В целом можно сказать, что души наших современников поистине пребывают в глубоком сне и не замечают многого, что так сильно меняется в наше время. Но иногда то или иное приходит совершенно инстинктивно. И тогда многие начинают ощущать великие загадки современности. Но многие еще не расположены ощущать их со всей энергией во всей их глубине.

Отдельные люди под впечатлением бурных, разрушительных событий теперь замечают некоторые из этих загадок. Но во многих отношениях эти люди бессильны дать ответ на них. Загадка, о которой я говорю, это имеющийся разлад между интеллектуальным и моральным развитием. Ведь в первый раз в новейшее время материалистических представлений этот разлад повстречался как раз дарвинистам; уже Геккель сделал проницательное замечание в этом роде в своих «Мировых загадках»*

^[9]. Но теперь, во время войны, все больше эта дисгармония между интеллектуальной и моральной жизнью человечества в его развитии предстает как загадка перед определенными душами. Люди справедливо говорят: какой неслыханный прогресс имеется в интеллектуальной, рассудочной жизни, — в той жизни, которую многие называют научной, — на которой строится современное материалистическое мировоззрение; как неслыханно продвинулся человеческий разум в постижении законов природы, в овладении ими, ради индустриального развития, а в новейшее время, в особенности, — для индустрии уничтожения! И многое еще станет предметом изучения этой науки. Она станет анализировать состав продуктов питания и будет фабриковать химические продукты питания, не отдавая себе отчет в том, что химические продукты питания не являются продуктами в том же смысле, как продукты природные, хотя они состоят из тех же самых веществ.

Интеллектуальное, если хотите, научное, развитие происходит по восходящей линии. Но моральное развитие в той же мере отстает от него. Как могла бы разразиться современная мировая катастрофа, как могло бы все пойти, как оно пошло, если бы моральное развитие шло в ногу с интеллектуальным! Ведь можно сказать: именно потому, что моральное развитие людей не продвигается вперед, а интеллектуальное развитие приняло определенную аморальную окраску, во многих отношениях выступило разрушение. Теперь уже многие замечают, что имеется разлад, дисгармония между моральным и интеллектуальным развитием человека. Только нынешнее время не способствует тому, чтобы подобные вопросы, способные пойти на пользу действительной эволюции человечества, ставились бы достаточно глубоко, ибо современный человек не может ведь быть воспитан в отношении глубинных подоснов своего мышления и практики, потому что в нем смешано все, что должно быть разделено и соотнесено разным областям Вселенной.

Современная наука имеет перед собой человека, то есть физическое тело, формообразующие силы или эфирное тело, астральное тело и "Я"; но все это перемешано. Наука этого не различает. Но как можно вообще прийти к науке, способной постигать такие вещи, если все перемешивается, хотя различные члены человеческой природы относятся к совершенно разным областям Вселенной, связаны с совершенно различными сферами универсума? Нашим физическим телом и нашими формообразующими силами мы присутствуем здесь, в физическом мире; нашим астральным телом и нашим "Я" мы входим еженощно в совершенно иной мир — в мир, который поначалу имеет мало общего с тем миром, в котором мы бодрствуем днем. Эти два мира, собственно, действуют взаимно только потому, что они взаимосвязаны именно в природе человека.

Теперь примите во внимание, насколько моложе человеческое "Я" и человеческое астральное тело, нежели физическое тело и эфирное тело! Первый зародыш нашего физического тела мы получили во времена старого Сатурна. Оно прошло четыре стадии развития: через эпоху Сатурна, Солнца, Луны и Земли вплоть до нынешнего состояния. Эфирное тело прошло три стадии, а астральное тело две. "Я" впервые возникло в эпоху Земли, оно молодо; значит, оно относится к совершенно другой космической эпохе. Но ведь инструмент нашей интеллектуальности, ее орудие внутренне связано с нашим физическим телом. Только благодаря тому, что наше физическое тело проделало столь всеобъемлющее развитие через эпохи Сатурна, Солнца, Луны и Земли, оно стало тем совершенным инструментом, который проявлен в строении нервов, мозга, циркуляции крови. Этот совершенный инструмент мы употребляем при нашей интеллектуальной деятельности.

Однажды как раз в этом зале я указывал, что человек гораздо сложнее, чем принято думать. Когда мы говорим: физическое тело, то и это не так просто. Это физическое тело содержит в себе перенесенные еще с Сатурна задатки. Затем к нему присоединяется эфирное тело. Но это эфирное тело в свою очередь образует в физическом теле собственную часть, астральное тело опять-таки образует в физическом теле свою часть, и то же самое делает "Я". Так что это физическое тело внутренне расчленено на четыре части: одна часть физического тела соотносится сама с собой, другая — с эфирным телом, третья — с астральным телом, а четвертая — с "Я". Отвлечемся для начала от эфирного тела, которое в свою очередь трояким образом расчленено, ибо одна его часть соотносится сама с собой, другая — с астральным телом, третья — с "Я". Останемся при физическом теле. Оно показывает, что ночью, когда мы спим, та часть физического тела, что соотнесена сама с собой, естественно продолжает жить своей жизнью; та, что соотнесена с эфирным телом, также может продолжать жить своей жизнью, ибо эфирное тело всегда остается при физическом теле. Но как обстоит ночью дело с той частью физического тела, которая соотнесена с астральным телом, приспособленным к выхождению из физического тела (ведь астральное тело ночью находится вне физического тела), и с той частью, что соотнесена с "Я"? "Я" тоже находится вне физического тела. Эти две части, назовем их астрально-физическое тело и "Я"-физическое тело, в ночное время покинуты, собственно, своим организующим началом. Мы ведь нашим "Я" и нашим астральным телом находимся вне того, к чему они относятся в физическом теле. Таким образом, во время жизни между рождением и смертью мы оставляем без присмотра в постели нечто, относящееся к этим высшим телам. Во время сна они должны действовать иначе, чем во время дневной жизни; это легко усмотреть. Ибо во время дневной жизни оставляемое в постели пронизано и прокалено астральным телом и "Я", тогда как во время сна — нет. В наше время человек не задается вопросом о том, как это происходит, ибо, как сказано, все в нем спутано и перемешано и он не различает эти четко различимые части своей телесности.

Та часть человеческого физического тела, которую можно называть астрально-физической, работает ночью во время сна с силами, очень похожими на силы Меркурия, — с меркуриальными силами, с силами меркуриальной текучести. Напротив, то в физическом теле, что соотносится с "Я", во время сна действует как Соль. Так что во время сна человек пронизан Солью и Меркурием.

Это было еще известно серьезным алхимикам XIV столетия. Только после этого настало время алхимического сектантства, а также книг, которые в наше время сделались популярными. Отголосок этих познаний встречается еще у Якоба Бёме*

^[10], который говорит о Соли, Ртути (Меркурии) и Сере.

Это относится к тайнам человеческой природы. И то, о чем мы говорили, мы можем обозначить следующим образом: когда мы спим, мы взираем вниз — на тело, ставшее меркуриально-солевым. И то, что тело становится меркуриальным, имеет далеко идущие последствия, о которых мы, возможно, в ходе этих недель еще поговорим. А что тело осолевает — думаю, заметить это не трудно, когда по утрам встают с постели.

Но что же это означает? В известной степени, в то, что является солевым, то есть ставшим в человеке минерализованным, и в то, что является меркуриальным, то есть пропитывающим человека живительным образом — ибо меркуриальное, на самом деле, есть нечто живительное, — при пробуждении привходит "Я" человека и его астральное тело, которые во время сна пребывали в духовном мире. Тогда происходит встреча того, что во время ночного сна было разделено. И из этого взаимодействия возникает возможность привнести на землю то, что было усвоено в духовном мире. Меркурий и Соль пребывали в покое; теперь привходят "Я" и астральное тело и проницают низшие тела пережитым в духовном мире. В результате физическое тело как инструмент, который развивался с сатурнических времен, становится еще богаче. С одной стороны, физическое тело представляет собой инструмент, который мы используем при нашей интеллектуальной деятельности и который является стародавним и хорошо построенным, имея за собой столь длительные эпохи развития, а с другой — благодаря описанному процессу к этому может присоединиться актуальное воздействие, принесенное из духовного мира. Вот источник того, что современные люди могут воздействовать из духовного мира на инструмент интеллектуальности, а сама интеллектуальность может приобрести такое значение в современности.

Но мир, в котором мы пребываем от засыпания до пробуждения, имеет определенную особенность: он сам по себе лишен морального закона. Каким бы странным вам это ни показалось, от засыпания до пробуждения вы пребываете в мире, не имеющим в себе никаких моральных законов. Это мир, который, можно сказать, еще не сделался моральным. Когда мы пробуждаемся, мы приносим из этого мира как раз тот импульс, который физическое и эфирное тело могут воспринять в интеллектуальном плане, но не могут сделать этого в плане моральном. Последнее совершенно исключено, ибо мир, в котором мы находимся между засыпанием и пробуждением, не имеет никаких моральных законов. А те, кто верят, что было бы разумнее, если бы боги так устроили мир, что человеку вообще не было бы нужды жить на физическом плане, весьма заблуждаются; ибо тогда человек не смог бы стать моральным. Моральность человек приобретает именно благодаря своей жизни здесь, на физическом плане. Моральным можно сделаться только на физическом плане. Итак, из духовного мира мы свободно приносим в физическое тело мудрость, но не приносим моральности.

Очень важно получить объяснение того, почему люди должны отставать по части морали, тогда как боги прекрасно все предусмотрели по части интеллектуальности, которая поступает к людям не только через инструмент, выработанный во времена Сатурна, Солнца, Луны и Земли, но и снабдили их еще «прожиточным минимумом», когда пронизали мудростью тот мир, в который вступает спящий. Аналогичные состояния, когда во время сна человек будет вступать в моральный мир, впервые будут доступны переживанию в более поздние эпохи — во второй половине стадии Венеры. Этот факт показывает, как бесконечно важно видеть проникновение морали в нашу социальную жизнь.

Современное человечество не стремится в это вникать. Загадочность этого, как я уже говорил, временами ощущается, но в более глубокие подосновы люди не хотят вникать, ибо им это неудобно, ибо они хотят принимать человека, каков он есть, не думая, что человеческое существо заключает в себе взаимосвязи, простирающиеся в космические миры, по ту сторону пространства и времени, и что человек совершенно необъясним с позиций своих житейских проявлений, если не прослеживать эти взаимосвязи. Таков мощный, впечатляющий факт: сон приносит пользу нашей интеллектуальности, даже гениальности, — ибо и гений тоже приносит из своего сна нечто, чем пропитывает свою меркуриальную и солевую составляющую, более того, на этом основывается рост гениальности, — но что касается морали, то ею человек постепенно проникается здесь, на физическом плане.

Опорой моральной жизни для земного человечества является Импульс Христа. Поэтому так важно — я об этом часто говорил с других точек зрения, — обрести Импульс Христа именно здесь, на физическом плане. И это необходимо постигнуть с разных точек зрения. Из этого следует, что если кто-то инстинктивным путем обретает импульсы Мудрости (так как эти импульсы поступают нам во сне), так что мы можем изобретать наисложнейшие машины и принимать участие в научно-техническом прогрессе, то это совершенно не связано с моральным развитием, ибо оно, собственно, находится в совершенно другой сфере.

Такие вещи нынешним людям кажутся неудобными. И тем не менее, они должны стать известными, если мы хотим преодолеть нынешний хаос. С этими истинами дело обстоит необычайно серьезно. Человечество не продвинется в развитии, если эти истины не вступят в земную жизнь. Ибо боги не хотели сделать людей автоматами, чтобы затем на них автоматически воздействовать, но пожелали одарить их свободной волей, дабы они могли познавать, благодаря чему могут продвигаться вперед. Причем аргумент: почему боги не вмешиваются? — не является аргументом. Должны делаться попытки духовного познания; и если такая попытка однажды не увенчалась успехом, то из этого не надо делать ложного вывода, а следующие поколения должны тем более иметь повод действовать в направлении дальнейшего духовного развития.

В последнее время я вынужден был много заниматься одной такой многозначительной попыткой, которая однажды была предпринята и в то время не увенчалась полным успехом. Это связано с первой частью моей статьи, которая будет иметь продолжение, о «Химической Свадьбе Христиана Розенкрейца в 1459 году» для журнала «Рейх»*

^[11]. «Химическая Свадьба Христиана Розенкрейца в 1459 году» была написана в начале XVII столетия. Уже в 1603 году ее могли читать, а вышла она в 1616 году. Ее автором был Иоганн Валентин Андреэ; но этот Валентин Андреэ написал и другие работы: так называемые «Fama fraternitatis» и «Сопfessio». Примечательные сочинения, о которых наплетено много всякой всячины. Я сегодня не стану вдаваться в эти сочинения, укажу только, что они несут в себе важные импульсы, хотя поначалу могут произвести впечатление сатиры: импульсы к углублению природопознания в направлении к духу — можно сказать «духопознания природы» — до той грани, когда благодаря углубленному постижению законов природы раскрываются также законы социальной жизни людей, человеческого общежития.

Это область, в которой особенно трудно отличать майю, заблуждение от действительности. Те мотивы, которые мы сами подчас приписываем своим поступкам или посторонние приписывают нам, не являются истинными. Такое положение вещей может огорчать, но, как я уже часто говорил, эти мотивы не являются истинными. И социальные роли, которые люди играют во внешней социальной жизни, тоже не являются подлинными. Ведь внутренний человек в большинстве случаев представляет собой нечто иное, нежели внешний человек в социальном бытии и нежели то, чем он кажется самому себе. Как глубока вера в то, что мы действуем, повинуясь тому или иному мотиву! Большинство считает, что повинуется совершенно безличным мотивам, тогда как на самом деле истинный мотив — не что иное, как грубейший эгоцентризм. Но это остается неизвестным, потому что в отношении себя и своих социальных взаимосвязей живут в области майи. И по этой причине проникнуть к реальности можно только, если глубоко прозревать в существо этих взаимосвязей.

Среди прочего Иоганн Валентин Андреэ хотел также глубже заглянуть в эти взаимосвязи. Прозревать в действительность, преодолевая майю, — к этому пришел, в числе прочего, и Иоганн Валентин Андреэ. Но, естественно, он не был легковером, считающим, что можно что-то изменить при помощи тех тирад, которыми современные горе-педагоги и иже с ними хотят реформировать мир; напротив, он отдавал себе отчет, что сначала надо глубоко заглянуть в природные взаимосвязи, чтобы открыть природу духа. Тогда и можно ухватить те нити, что действительно связывают человека с духовным. Но тогда можно впервые узнать, какие действительные социальные законы требуются человеку. Нет возможности размышлять о социальных взаимосвязях, если человек думает научно в современном смысле слова, ибо природа, а также социальная жизнь открываются ему совершенно поверхностно. Иоганн Валентин Андреэ искал глубины природы и социальной жизни. Только там, в глубине, они впервые соприкасаются. Реальность такова: если вы представите себе границу между майей и действительностью, то вы, с одной стороны, имеете как бы провал для природы, а с другой — провал для социальной жизни. И только когда прозревают в глубины, обнаруживается: там они соприкасаются.

Но так глубоко люди не заглядывают; они остаются при поверхностном наблюдении законов природы, а затем много говорят о социальной жизни, основываясь на самых разных чувствах и собственной поверхностности. Так не станешь знатоком взаимосвязей, как к этому стремился Иоганн Валентин Андреэ; в лучшем случае — прошу прощения, но подчас приходится называть вещи своими именами, — становятся каким-нибудь Вудро Вильсоном, у которого все вообще лишено связей. А Иоганн Валентин Андреэ искал взаимосвязи. Это стремление пронизывает такие его труды, как « Fama fraternitatis» и «Confessio rosicruci». Они были адресованы правителям государств и государственным деятелям его времени, это была попытка основать социальный порядок, который должен был соответствовать истинному положению вещей, а не майе. «Fama fraternitatis» появилась в 1614 году, «Confessio» — в 1615 году, а в 1616 — «Химическая свадьба Христиана Розенкрейца», написанная уже в 1603 году. А в 1618 году началась Тридцатилетняя война, которая смела все то благородное, к чему были устремлены «Fama fraternitatis» и «Confessio».

Мы живем в такую эпоху, когда один год войны по своей разрушительности равен тогдашнему десятилетию. За нашими плечами мы уже имеем Тридцатилетнюю войну, если мерить меркой тогдашних времен.

Попытайтесь понять все это как некую идею, которую вы можете принять в свою волю и устремление и которая выступила таким образом в XVII столетии, но была пресечена событиями Тридцатилетней войны. И я уже говорил: если это только попытка, то позднее не надо отвращаться от ее повторения, а наоборот, приложить тем большее старание, чтобы повторную попытку не постигла неудача. Но для этого необходимо действительно познать жизнь.

Теперь мне хотелось бы связать эти рассмотрения с теми, что проводились мной в прошлом году и в начале этого года. Я обращал ваше внимание на примечательную особенность хода всей человеческой жизни, всей эволюции человечества. Я указывал на то, что, тогда как отдельный человек, отдельный индивид с возрастом стареет, человечество в целом проходит противоположный процесс. Человечество в целом некогда было старым и постоянно становится все моложе. Если мы обратимся к древним временам — для наших рассмотрений достаточно дойти только до границы между атлантической и постатлантической эпохами, то есть дойти до атлантической катастрофы, — то сначала мы возвращаемся в древнеиндийскую, праиндийскую эпоху. Там отношения внешней жизни были совершенно другими; человечество в целом оставалось способным к развитию до 50-летнего возраста и больше. В наше время мы способны к развитию только в детском возрасте вплоть до достижения определенного юношеского возраста, так как тогда телесное развитие связано с душевно-духовным. Ребенком вплоть до достижения юношеского возраста мы проходим физическое развитие параллельно с душевно-духовным. Затем это прекращается. А в древнеиндийскую эпоху душевно-духовное развитие человека оставалось зависимым от его телесного развития вплоть до пятидесятых годов его жизни. Человек продолжал развиваться, как развивается ребенок, и это прекращалось, когда он становился стариком. Вот откуда происходит тогдашнее безусловное и смиренное почитание старости.

Затем наступила праперсидская эпоха. В это время люди были способны к развитию уже только до наступления сорока-пятидесяти лет, начала пятидесятилетия; затем, в египто-халдейскую эпоху — только до сорокалетия. Потом наступило греко-латинское время; тогда люди оставались способными к развитию только до 35-летнего возраста. А затем наступает момент — вам ведь известно, что греко-латинская эпоха начинается в восьмом столетии до Мистерии Голгофы, — когда человечество было способно к развитию только до 33-летнего возраста. Это было время, когда произошла Мистерия Голгофы. Возраст человечества встретился с возрастом Христа в момент прохождения Мистерии Голгофы.

Затем человечество становилось все моложе. В начале пятой постатлантической эпохи, в XV столетии человечество было способно к развитию только до 28-летнего возраста и на том и застыло, а в наше время мы уже пришли к тому, что люди, если полагаться только на природу, вообще могут достигать только 27-летнего возраста. Тогда как в древние времена человек до глубокой старости был способен развиваться, современный человек завершает развитие, идущее само по себе и зависящее от его телесности, к 27 годам, если не привходит внутренний, душевный спиритуальный импульс и толкает к дальнейшему развитию. А те, с которыми этого не происходит: которые не получают внутреннего импульса к развитию, которые не принимают духовное, — те остаются в наше время в 27-летнем возрасте, хотя бы им стукнуло 100 лет. Это значит, что они несут в себе особенности, признаки 27-летнего возраста. А так как люди избегают искать внутренних, спиритуальных импульсов, то мы имеем в наши дни такую культуру, такую социальную жизнь, которая соответствует 27-летнему возрасту. Во внешней социальной жизни мы не перерастаем 27-летнего возраста. 27-летний возраст властвует над человечеством. Если так пойдет дальше, человечество придет к 26, 25, 24-летнему возрасту, в шестой постатлантической эпохе — только к 21-летнему возрасту, а позднее — к 14-летнему.

Необходимо прозревать такие вещи, причем они должны восприниматься не пессимистически, а так, чтобы в нас рождался импульс обратиться к спиритуальной жизни и восполнить изнутри то, чего природа нам больше не может дать.

Это показывает с совершенно другой стороны, насколько спиритуальные импульсы необходимы для культуры. Типичные современные люди из числа ведущих сегодня таковы, что они не выросли за пределы 27-летнего возраста. Но они задают тон. Что же больше всего задает тон? Скажем, если в наше время рождается инициативный человек, который не слишком сильно поддается общепринятому, а отдается природному началу, избегнув преобладающего внешнего влияния, то тогда самым характерным в нем будет то, что исходит от него самого. Воспитание накладывает на многих свой отпечаток. Но возьмем вполне типичного человека, который несет в себе только признаки современности, который, может быть, родился в бедной семье и не имел возможности получить воспитание (оно во многом базируется на традициях), а давал воздействовать только тому, что прямо вытекало из его социального положения: он подрастает, становится активным, потому что в современности приветствуется, когда человек до 7, 14, 21 года проявляет активность, и к 21 году, возможно, станет весьма энергичным человеком. Но если он не хочет духовно развиваться, если является таким типичным человеком современности, то он застывает на 27-летнем возрасте. А если он является идеально типичным человеком современности, то должно произойти примерно следующее: в 27-летнем возрасте он достигнет определенного рубежа, то есть ситуация, в которую он вступит с наступлением 27 лет, не даст ему продвинуться дальше, так как он полностью вписался в жизнь. При нынешнем социальном положении это может возникнуть благодаря тому, что такой человек после того, как он стал тем, что называется самородком*

^[12], с огромной энергией, разнообразной предприимчивостью в рамках возможностей своего времени, в 27-летнем возрасте избирается в Парламент. Когда кто-то избирается в Парламент, то он настолько вписан в ситуацию, что не может отступиться от определенных вещей и остается при них (к этому привело современное развитие), и тогда человек становится истинным представителем этой современной стадии развития. А поскольку Парламент является идеалом современности, то именно Парламент является заметным рубежом для человека, который отклоняет все, что несет ростки будущего, и целиком врастает во внешнюю ситуацию — словом, остается 27-летним. Итак, такой человек в возрасте 27 лет в качестве человека сильного, энергичного, несущего импульсы своего времени, вступает в Парламент. Через некоторое время он выходит из Парламента, но уже в ранге министра. Затем он продвигается дальше, становится авторитетной личностью современности. Но он становится всего лишь человеком современности, типичным 27-летним.

Такой человек существует. Он так сроднился с обстоятельствами своей жизни, что воспринимал только то, что приносили сами эти обстоятельства, а не традиционное; он сделался сильным, энергичным человеком, опираясь на эти обстоятельства, — человек, который к своим 27 годам уже прошел огонь и воду и точно в 27-летнем возрасте был избран в Парламент, причем в начале в качестве неудобного оппозиционера, а затем сделавшего молниеносную карьеру и ставшего своего рода флюгером современности: и это Ллойд Джордж*

^[13]. Трудно представить себе более типичного человека современности, чем Ллойд Джордж. И тот простой факт, что этот самородок в ту самую неделю, когда ему исполнилось 27 лет, был полностью ангажирован жизнью, будучи избран в Парламент, — этот факт указывает на то, насколько представительным, типичным для современной жизни он является — для той современной жизни, с которой должно быть покончено и на место которой в 27-летнем возрасте должны вступить спиритуальные импульсы.

Так проникают в те факты — если хотят прозревать жизнь изнутри, — которые другие не замечают, как во сне, — в важнейшие события современности. А знатоку внутренних взаимосвязей представляется весьма многозначительным, что такой «сделавший себя человек» именно в 27-летнем возрасте избирается в Парламент и там находит себя.

Это факты, которые человек должен постепенно наблюдать и принимать в расчет, — факты, из которых должны быть познаны глубокие взаимосвязи, имеющиеся в жизни, и мимо которых люди охотно бы прошли, потому что они им неудобны. А неудобны они потому, что свои страсти, свои эмоции, которые порождает внешний мир, они охотнее переживают на инстинктивном уровне, нежели стремятся прийти к их познанию, ибо они хотят переживать мир, исходя из этих эмоций, а не из самих себя.

Об этом мы поговорим завтра.

ТРЕТЬЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах, 1 октября 1917 г.

Я попробую в цикле лекций, который собираюсь вам теперь прочитать, дать нечто связующее, чтобы вы могли понять современность и ближайшее будущее, по крайней мере, с одной определенной точки зрения. Но и дальше мне придется многое давать выборочно. Поэтому необходимо предусмотреть, чтобы через все лекции проходила, как теперь говорят, красная нить и отдельные частности были бы связаны с целым. Я буду подходить к теме с разных сторон, устанавливая разные краеугольные камни, которые подчас выглядят далеко отстоящими друг от друга, но все это необходимо для понимания современности.

В наше время (а под этим временем я, собственно, подразумеваю достаточно длительный отрезок, который охватывает несколько десятилетий в прошлом и в будущем) необходимо особенно обратить внимание на следующее. Должны быть высказаны истины, которые во многих отношениях прямо противоположны тому, во что современное человечество не только верит, но считает более или менее самоочевидным, так что позиция духовной науки в отношении общепринятых в мире мнений может быть выражена так: духовная наука сообщает то или иное; в мире бытует не просто несколько иное, а во многих отношениях прямо-таки противоположное мнение о том, что духовная наука возвещает как истину. В результате понятно, что люди воспринимают духовнонаучные истины как нечто невероятное, извращенное и бессмысленное.

Но необходимо сказать: если в другие времена истины, которые должны были быть возвещены, дабы вести в грядущее, отличались от расхожих мнений тогдашних людей, если во все времена существовало определенное различие между прогрессивной истиной и мнениями в той или иной стране или во всем мире, то такого огромного, такого решающего разрыва, до какого дошло человечество именно в наше время, не бывало никогда. Может быть, это не совсем верно в абсолютном смысле, но в относительном дело обстоит так, что современные люди внутренне совершенно нетерпимы и не переносят мнений, которые хоть сколько-нибудь отклоняются от их собственных.

Итак, субъективное чувство фантастичности в отношении новоприходящих мнений в ближайшем будущем будет охватывать наших современников сильнее, чем это бывало в этой области в прежние времена. Ибо дело обстоит так, что истины, которые вплоть до наших дней строго сохранялись в узких кругах и которые сообщались только дававшим обет строжайшего умолчания перед теми, кому они не могли быть сообщены, — такие истины должны в наше время все больше сообщаться открыто, независимо от того, как относится к ним господствующее мнение и его носители, независимо от того, какие предрассудки и заблуждения им противостоят.

Почему это так, об этом мы еще поговорим в ходе этих лекций. Сначала я только укажу на отдельные особенности восприятия этих истин со стороны наших современников и грядущих поколений. Во многих отношениях наши современники, несмотря на их убежденность, что они далеко поднялись над иллюзиями и суевериями прошедших эпох, сплошь легковерны и в гораздо большей степени, нежели в былые времена, склонны предаваться иллюзиям относительно определенных существенных и важных сторон миропорядка, причем в такой степени, что эти иллюзии становятся силами, властвующими над миром, над народами, над всей землей. Это очень важно, ибо во всем хаосе современности — потому-то он и является хаосом — господствуют именно иллюзии, иллюзорные представления.

Мы хотим сразу же указать на одну такую, если можно так выразиться, капитальную иллюзию, на принципиальную иллюзию современности — на иллюзию, которая внутренне связана с материалистической направленностью эпохи, с тягой людей к материализму. Эта иллюзия отличается тем, что люди все больше стремятся составить себе совершенно ложный взгляд на то, что мы в нашем духовнонаучном познании именуем физическим планом. И все менее становится понятным одно изречение из Нового Завета, которое является основополагающим в этом отношении, все менее понимаются слова: «Царство Мое не от мира сего»*

^[14]. Это изречение настолько превратно понимается современностью, что именно популярные политики, ведущие деятели современности предаются иллюзии, что во всех отношениях их царство должно быть от этого мира, их царство должно быть возведено на физическом плане.

Что я имею в виду? Кто способен видеть реальность, кто способен прозревать действительность, тот знает, что мир физического плана никогда не сможет стать совершенным. А тот, кто мыслит материалистически, тот предается иллюзии, что на физическом плане может быть достигнуто что-то совершенное. Вот источник всех иллюзий, из которых особенно характерной является социалистическая иллюзия современности.

Ведь иллюзии руководят в наше время нюансами мнений, партийными различиями людей и тому подобным. Люди либеральных взглядов конструируют определенные образования на физическом плане и думают, что если им удастся эти образования провести в жизнь, то возникнет рай на земле. Социалисты опять-таки думают ни о чем ином, как обустроить мир этого физического плана так, чтобы все на физическом плане было хорошо, чтобы каждый имел возможности для особо приятного существования в том смысле, как его себе представляют: все общедоступно и так далее. И когда такие люди начинают рисовать себе будущее устройство физического плана, то всегда возникает прекрасный райский мир. Проверьте, насколько планы тех, кто причисляет себя к различным социалистическим партиям, идут в этом направлении!

Но не только с этой стороны нам встречаются такие воззрения и мнения. Возьмите, например, педагогов. Само собой, в наше время любой пропагандист или писатель убежден в том, что он должен основать такую систему воспитания или выдвинуть такие принципы воспитания, которые превзойдут все, что только можно помыслить, причем они будут лучшими в абсолютном смысле, то есть ничего лучшего невозможно придумать.

Перед нами такое устремление, отклонять которое выглядит настоящим ретроградством. Ибо в наше время положение вещей таково, что вряд ли кто-то мог бы сказать что-то другое, чем: если кому-то не нравится, чтобы мир был устроен на самом лучшем фундаменте, значит это совсем дурной человек. И можно понять такой образ мысли. Но что если вовсе не дурные наклонности препятствуют такому пониманию, а ясное, честное восприятие действительности, которое говорит нам: верить, что на физическом плане может быть достигнута такая степень совершенства, значит попросту предаваться иллюзиям. Если бы существовал такой закон, что на физическом плане никогда не будет достигнуто совершенство, наподобие закона, что три угла треугольника составляют 180 градусов, то эту истину надо встречать мужественно и отважно.

Такие иллюзии — результат исключительно материалистических предпосылок. Когда в наши дни многие говорят, что верят в духовный мир, то это только слова; у большинства это остается пустым звуком, сотрясением воздуха. Ведь в ощущениях, в чувствах, в подсознательных импульсах человека таится нечто иное — стремление к материалистическому мышлению. И это стремление, ведет к тому — даже если утверждают, что верят во что-то другое, — что верят только в происходящее на физическом плане. И тот, кто верит только физическому плану, кто не верит, что в его окружении нет ничего кроме физического, тот ведь не может поступить иначе, как признать в качестве единственно возможного идеала происходящее в физическом мире, то есть что рай может быть построен на земле; иначе весь мир превращается вообще в бессмыслицу. Для материалиста не существует никакой другой возможности, если он не хочет признать весь мир бессмыслицей, как предаться той иллюзии, что хотя происходящее сейчас на физическом плане поистине далеко от совершенства, но может быть достигнуто такое состояние, когда этому несовершенству наступит конец и его место заступит совершенство.

Все, что пропагандируется в этой области в наше время — будь то общие интересы, за которые на словах борются всевозможные политические, социальные и прочие агитаторы, будь то отдельные частности, скажем, из области педагогики или других областей, — все покоится на иллюзиях. А иллюзии, в свою очередь, покоятся на том, что утрачено прозрение в то, как физический план соотносится с другими мировыми сферами, утрачена возможность составить себе представление о том, почему Христос Иисус сказал эти слова: «Царство Мое не от мира сего», почему Христос Иисус не пожелал здесь, на физическом плане, осуществить царство совершенства. Нигде в Евангелиях не найдешь указания, что Христос это царство внешнего физического мира хотел преобразить в царство совершенства. Ясно, что такой иллюзии Христос никогда не предавался. Но Он восполнил это отречение от рая на физическом плане тем, что хотел дать людям нечто не от этого мира: пронизать душу импульсами, которые продолжали бы жить в мире, но происходили бы не от этого мира, то есть не от физического плана.

Эти иллюзии охватывают сегодня самые широкие круги человечества. Но это влечет за собой нездоровые социальные отношения. Ибо ясно, что эти иллюзии могут быть восприняты людьми: они ведь наделены свободной волей. Но в более материальных областях подобные иллюзии сразу обнаружат себя как иллюзии. И те лазейки, которые в теоретическом плане эти иллюзии находят, сразу же обнаруживают свою иллюзорную природу. Но в широком разрезе социального и политического общежития эта иллюзорная природа обнаруживается не сразу.

Я вам часто рассказывал: когда я был молодым школяром, годов этак 22-23, ко мне прибежал однокашник с пылающим лицом, страшно возбужденный, и сказал, что сделал важное, эпохальное открытие. Ну, говорю я, это прекрасно, а что с ним делать? Как, говорит он, мне надо немедленно мчаться к Ратингеру (так звали профессора машиностроения в Высшей школе) и рассказать ему! Сказано — сделано, он помчался к Ратингеру, но тот был занят и попросил прийти позднее. Тогда я сказал: может быть, ты мне пока что расскажешь (у нас было немного времени), что такое ты изобрел? Это оказалось весьма остроумной штукой. Он изобрел такой паровой двигатель, в который надо было только вначале положить немного топлива, чтобы разогреть машину; а после не надо было больше добавлять угля, так как потом машина двигалась своим ходом. Надо было сделать только единственный толчок. Естественно, это было бы чем-то эпохальным. Вы, наверное, удивлены, почему до сих пор это никому не известно! Я выслушал все его объяснения и тогда сказал ему: знаешь, все это очень остроумно; но если взять вещь в целом, то это не что иное, как если бы ты захотел привести в движение железнодорожный вагон, забравшись в него и толкая его изнутри. Если кто-то толкает вагон снаружи, то, естественно, он может его сдвинуть; но если он находится внутри, то при всей затрате энергии он не сдвинет вагон ни на миллиметр. Но ведь все сводилось к этому.

Нечто может быть построено необыкновенно логично, необыкновенно остроумно, с применением всевозможных технических принципов, и, тем не менее, быть бессмыслицей, пустой выдумкой. И дело не в остроумии, не в логике, а в том, чтобы думать сообразно действительности. После этого разговора он уже не пошел к Ратингеру.

Конечно, в области материального, в сфере механики, такие вещи сразу обнаруживаются. Но в области социальной, в политической сфере, вообще в той сфере, которую можно назвать способом осчастливить мир во всех смыслах, это обнаруживается не сразу. Можно и другими подобными вещами застить людям глаза — они поверят. Но ведь самый принцип состоит в том, что человек-то находится внутри вагона и прикладывает энергию изнутри. Однажды наступит время, когда современный порядок вещей будут называть по одной его характерной черте, которая типична для внутренне совершенно иллюзорного, оторванного от реальности мышления. И очень может быть, что в будущем станут говорить о вильсонизме начала XX века, ибо этот вильсонизм в политической сфере — то же самое, что попытки сдвинуть вагон изнутри.

Все понятия, которые относятся к арсеналу вильсонизма и которые производят в наше время такое сильное впечатление, — это насквозь нереальные понятия, независимо от того, что они по совершенно другим причинам все еще имеют огромное влияние на современников. Они именно потому и оказывают неслыханное влияние, что их невозможно провести в жизнь. Стоит провести их в жизнь, как сразу станет ясной их никчемность. Но зато можно воображать, что нечто подобное осуществимо. Если бы можно было провести в жизнь именно вильсонизм, то по всему миру распространилась бы страшная обывательщина. Ибо Вудро Вильсона*

^[15] можно по праву назвать Спасителем всего обывательского. И хотя как раз обывателям пришлось бы несладко в мире вильсонизма, да его и невозможно воплотить, но обыватели, по меньшей мере, представляют себе: если бы вильсонизм покорил мир, то воплотились бы наши идеалы.

В будущем станут рассказывать: в начале XX столетия возникло поразительное устремление: как сделать мир идеальным отображением обывательщины? И станут анализировать вильсонианство, дабы иллюзии этой обывательщины представить как основную особенность начала XX столетия.

Итак, вы видите, имеются не только мелкие, но и значительные примеры иллюзорного мышления современности. И в наше время не только какие-то богом забытые секты, но и весьма распространенные сообщества фанатиков предаются такому оторванному от реальности, иллюзорному мышлению.

Но в наше время миру должны быть возвещены важные, решающие, подлинные истины. И они будут по названным причинам мало созвучны общепринятым мнениям, исходящим из имеющихся доселе предпосылок. Для понимания этих истин должны быть созданы другие предпосылки. Истины, которые должны прийти, имеют для нынешних широких кругов нечто отталкивающее: они неудобны, поистине неудобны. А те истины, которые нравятся людям сегодня, удобны, они соответствуют уже наличествующим задаткам.

Некоторые из этих неудобных истин мы должны будем изучить в ходе этих лекций. И те истины, в которых нуждается мир и которые должны быть возвещены, исходя из определенного высшего чувства ответственности, прежде всего не должны ограничиваться только физическим планом, ибо они предназначены искоренить иллюзии, которые строятся относительно физического плана, и на их место выдвинуть реальное. Ведь наибольшее число легковеров и фантазеров встречается сегодня среди тех, кого менее всего принимают за фантазеров. Здесь можно сделать прямо-таки поразительные открытия.

Недавно мне был послан некий «Лексикон», где перечислены имена авторов*

^[16]. В него включены имена всех писателей, которые являются в какой-то степени носителями иудаизма, — в смысле реализации иудаизма в мире, над которой трудится иудаизм. И я тоже внесен в этот список, причем на том основании, что я имею, по мнению составителя этого литературного «Лексикона», много общего с Игнатием Лойолой, который основал иезуитство как раз по причине своего иудейства, а кроме того потому, что я появился на свет по случайности рождения в пограничной области между немцами и славянами, хотя я (по крови) происхожу не оттуда, и потому, что это — не знаю, по каким причинам, — должно указывать на мое еврейское происхождение. В этой связи не приходится особенно удивляться, ибо в наше время происходят гораздо более удивительные вещи, не правда ли? Но среди тех, кто назван в этом списке в качестве поощрителя иудаизма, приводится также имя Германа Бара*

^[17] *, — оно мне попалось, когда я пролистывал книгу, — который является настолько типичным австрияком, что поистине совершенно невозможно приписать ему хотя бы каплю еврейской крови или каким-либо образом привести в связь с иудейством. И несмотря на это, в этом «литературном Лексиконе» цитируется в качестве источника один известный историк литературы*

^[18] ** в доказательство того, что Герман Бар непременно должен иметь что-то еврейское.

Конечно, когда мне однажды было приписано — ведь это не впервой, — что я еврей, я дал сфотографировать свою метрику. Герману Бару следовало проделать то же самое, когда со стороны этого историка литературы ему было приписано еврейское происхождение. Ведь тот собирался раскрыть правду. И он говорит: ну да, но ведь его дедушка мог быть евреем. Но, к сожалению, среди предков Германа Бара нет буквально никого, кто не был бы австрийско-немецкого происхождения; другого просто невозможно доказать. Это, естественно, было бы убийственно для названного историка литературы, но своего мнения он не изменил. А то, почему он этого не сделал, он обосновывает так. Он говорит: даже если бы Герман Бар представил мне метрики своих предков за двенадцать поколений и в них не нашлось бы ни с одной из сторон ни капли еврейской крови, тогда я был бы вынужден поверить в реинкарнацию. Так что вы видите: основания веры в реинкарнацию лежат у этого многочитаемого и известного литературного историка в весьма своеобразной области.

В наши дни подчас трудно вообще принимать всерьез то, что говорят знаменитые люди. Беда только в том, что слишком трудно убедить широкие круги в этих вещах. Ведь люди привыкли верить авторитетам, хотя повсеместно утверждается противоположное! Но им это только кажется. Мы уже вчера имели случай кое-что сказать относительно мнений, которые люди составляют о себе самих.

Этой современности, которая подчас отклоняется от истины, повинуясь основному инстинкту, будет особенно трудно воспринять те истины, которые относятся к пограничной области, непосредственно прилегающей к физическому плану. Ибо последняя требует апелляции к здоровому, неиспорченному душевному складу тех, кто о ней слышит. И как раз возвещению таких истин, которые, тем не менее, должны быть возвещены, строятся наибольшие из мыслимых препятствий. Но не просто созерцание этих истин, а уже только ознакомление с ними имеет значение для всего душевного склада человека.

То, что из внешних познаний относительно физического плана воспринимается человеком, уже оказывает определенное воздействие, скажем так, на его голову. Но те истины, что уходят вглубь, даже если глубиной является указанный уровень пограничной области, — такие истины затрагивают всего человека, не просто голову, а всего человека. Но при возвещении таких истин надо рассчитывать на здоровый, неповрежденный склад души.

Конечно, во многих сферах жизни неповрежденный, здоровый душевный склад в наше время вещь довольно редкая. Более того, нездоровый, поврежденный склад души в наше время отнюдь не редкость. Так что при восприятии истины огромную роль играет инстинктивная жизнь, влечения, весь душевный строй, весь склад души того, кто хотел бы воспринять эти истины. Люди с извращенными инстинктами, лишенные воли, не контролирующие жизненную ситуацию, быстро захотят — как раз, когда речь идет об истинах, касающихся этой пограничной области, — наполнить эти истины низменным содержанием. Это может очень легко произойти. Когда люди не имеют здорового интереса к объективным мировым процессам, когда прежде всего интересуются тем, что связано с ними самими, то душевный строй подчас принимает столь извращенные формы, что как раз оккультные истины и, в частности, относящееся к этой пограничной области, не встречают соответствующего инстинктивного отклика.

Что касается истин физического плана — всего того, что происходит на нем, и который так сильно преобразован современными людьми, — обо всем этом, можно сказать, сама природа позаботилась, чтобы люди не смогли сильно его извратить. Люди еще настолько находятся под гнетом природы, что не могут дать волю своим инстинктам, а должны подчиняться природной необходимости. Но когда переходят от физического плана к этой пограничной области, то сдерживающее начало природы больше не действует; тогда человек должен подлежать другому руководству, подчиниться внутренней защите душевной жизни. Но это осуществимо только тогда, когда отрываются от физического плана с неиспорченным душевным строем; иначе человек становится разнузданным в этой пограничной области. Человека больше не сдерживает внешняя природа, не сдерживают нажитые социальные навыки, он становится разнузданным. Человек сразу чувствует себя свободным и не может распорядиться этой свободой. В физическом мире, к примеру, многое препятствует лжи. Если кто-то в шесть часов вечера вздумает утверждать, что сейчас восход солнца, то сама природа очень быстро внесет свои коррективы. И так обстоит дело со множеством вещей, относящихся к внешнему физическому миру. Но когда кто-то несет всякий вздор относительно высших миров (хотя бы это касалось только этой пограничной области), то внешний мир не сразу сможет внести коррективу. Вот причина того, почему люди, которые сдерживаются только ярмом, накладываемым на них физическим планом, могут стать разнузданными.

В этом состоит одна из величайших трудностей, с которыми сталкиваются сообщения, касающиеся истин духовного мира. А опорой этого должно быть сознание того, что эти сообщения попросту необходимы. Не надо забывать, что истины о духовном мире не могут быть восприняты тем же самым душевным строем, что и истины, касающиеся внешнего физического мира. Истины о духовном мире мы можем только тогда воспринять душой, когда наши эфирное и астральное тела как бы несколько высвобождены; иначе человек услышит только слова. Надо уже иметь такое душевное состояние (ведь для феноменологии субъективной душевной жизни это всего лишь душевное состояние), уже надо как бы высвободить эфирное и астральное тела, если нужно правильно понять относящееся к духовному миру. Это высвобождение должно быть только средством понимания именно истин духовного мира. Оно не должно использоваться в эгоистических целях. Если оно используется в эгоистических целях, то может быть худо.

Подумайте только (я приведу крайний случай): кто-нибудь слушает духовнонаучную лекцию, но не за тем, чтобы получить прозрение в духовные миры (что было бы правильно), но слушает потому, что считает ее содержание особенно мистическим. Итак, он станет слушать, будучи как бы пропитанным содержанием говорящегося, так как его эфирное и астральное тела несколько высвобождаются. Можно ведь ощутить, как именно во время духовнонаучных лекций (а подчас и во время псевдодуховнонаучных лекций) люди хотят слушать в полудремотном экстазе, не очень руководствуясь самим содержанием, а больше приятным чувством, вызываемым выделением эфирного и астрального тел, и погружаясь в приятную теплоту. Для каких-то других жизненных ситуаций такое «погружение в приятную теплоту» может быть весьма благотворным, но для откровений духовных миров это неконструктивно.