WWW.DISUS.RU

БЕСПЛАТНАЯ НАУЧНАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА

 

Pages:     || 2 |
-- [ Страница 1 ] --

ПРЕДИСЛОВИЕ

В своей "Истории..." Эдвин Боринг приводит замечательные слова Г.Эббингауза: "психология имеет давнее прошлое, но такую короткую историю". (Boring E.G., 1957, p.IX). С далеких времен прошлого крупицы психологического знания были вплетены в традиционные формы духовной деятельности человека -- религию, философию, естествознание, искусство, литературу. Это продолжается до сих пор, и, наверное, так будет всегда (см., например, открытие нетривиального психологического содержания в поэзии О.Мандельштама, сделанное недавно В.П.Зинченко). Но свою самостоятельность психология приобрела около 150 лет назад прежде всего как экспериментальная дисциплина, став при этом совершенно не похожей на тот ее воображаемый образ, который можно было бы собрать из фрагментов, разбросанных по различным уголкам знаний о человеке. Вот что говорил о своем видении экспериментальной психологии тот же Боринг в 1929г.:

 "Конечно, слова <экспериментальная психология>, стоящие в  названии моей книги, должны означать то, что они означали для  Вундта и почти для всех психологов спустя сорок или шестьдесят лет  после него, -- это психология типовоого, нормального, взрослого человека, исследуемая в психологической лаборатории."  (Там же, с.X).

Почему было необходимо помещать человека в психологическую лабораторию, превращать его в испытуемого? Что происходило в этих лабораториях? Об этом мы узнаем из дальнейшего. Сейчас же отметим, что смысл выражения "исследование в психологической лаборатории" отнюдь не сводится к физическому местонахождению человека-испытуемого. Первый психологический эксперимент знаменовал собой появление принципиально новой формы познавательной деятельности человека. Эта форма представляет собой  синтез  ранее обособленных методов и областей человеческого знания. Первые психологи-экспериментаторы были академистами, а не академиками. Они занимались психологией, будучи в то же время физиками, биологами, математиками, философами, богословами, причем не на дилетантском уровне, что так характерно для современных примкнувших к психологии специалистов естественного и гуманитарного профиля. Разумеется, результат синтеза зависит не в последнюю очередь от того,  что  синтезируется. И здесь возникает целый ряд проблем, связанных с применением экспериментального метода в психологии: его объективная ограниченность, историческая обусловленность и адекватность. Эксперимент -- это развивающаяся форма познания; сегодня он не похож на вчерашний, а его грядущее трудно предвидеть. Что лежит в основе этого развития? Почему так разнообразны и быстро преходящи парадигмы экспериментальной психологии, появление которых вселяет большие надежды, сменяющиеся не менее большими разочарованиями? Есть еще один очень актуальный для нашего времени вопрос: отличается ли психологический эксперимет от психологического тестирования?

Не затрагивая других вопросов, имеющих отношение к экспериментальной психологии, я обозначил лишь те немногие, которые определяют  концептуальную  направленность данного пособия. Чтобы стать хорошим психологом-экспериментатором, мало знать технику психологических измерений, уметь планировать экспериментальные исследования, регистрировать и обрабатывать полученные данные; все это образует скорее рутинную, хотя и необходимую часть работы экспериментатора. Не менее важными и необходимыми являются еще две ее составляющие: понимание эксперимента как инструмента творческой деятельности и личный опыт экспериментирования. Способствовать такому пониманию и призвано данное пособие.

* * *

1. НАЧАЛО: ФИЗИОЛОГИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ

Применение экспериментального метода в познании человеческой природы не представляло особой проблемы к середине XIX века. Во-первых, отказ от средневекового авторитаризма и схоластики в естественных науках, сопровождавшийся повсеместным распространением в них различных форм эксперимента, стал к тому времени уже давно установившимся фактом. Во-вторых, многие ученые-естественники (физики, медики, биологи, физиологи) в своей практической деятельности все чаще сталкивались с явлениями, понимание которых требовало конкретных знаний об устройстве человеческого организма, особенно о работе его органов чувств, двигательного аппарата и мозговых механизмов. [Позже А.Эйнштейн говорил об этом так: " Физик не может  продвигаться вперед, если в критические моменты, возникающие при  решении наиболее трудных проблем, он не займется изучением самого  мышления".  (Цит по А.В.Ахутин, 1976, с.7)]. Наконец, в-третьих, в истории философии уже были прецеденты уподобления человека более или менее сложному механическому устройству (особенно преуспели в этом Жюльен Ламетри и Ренэ Декарт), так что возможность деликатного экспериментирования по отношению к человеку (которое стало привычным по отношению к машине) была не такой уж одиозной.

Уже с середины XVIII в. в физиологии экстенсивно применяются разнообразные экспериментальные методы: искусственное раздражение препарата или живого органа, регистрация или наблюдение вызванных этим раздражением ответов, простейшая математическая обработка получаемых данных. В "Руководстве по физиологии человека" Иоганнеса Мюллера (1801-1858), которое выходило отдельными книгами с 1830 по 1840г.г., отразился богатейший опыт физиологических исследований всех функций человеческого организма. Экспериментальная физиология того времени была подробно представлена в 3-й, 4-й, 5-й, и 6-й книгах. Один из разделов 4-й книги был посвящен новой концепции рефлекторного действия. 6-я книга (правда, самая маленькая из всех восьми), была скромно озаглавлена (в английском переводе) "Of the Mind", что можно перевести как "Заметки об уме"; в ней рассматривались такие психологические темы, как ассоциации, память, мышление, чувства, страсти, проблема души и тела, воображение, действие, темперамент, сон.

В середине XIX в. работавший в Лондоне шотландский врач Маршалл Холл (1790-1857) и профессор естествознания Французского колледжа в Париже Пьер Флоранс (1794-1867), исследуя функции мозга, широко применяли  метод экстирпации  (удаления), когда функция определенной части мозга устанавливается путем удаления или разрушения этой части с последующим наблюдением за изменениями в поведении животного. В 1861 г. французский хирург Поль Брока (1824-1880) предложил  клинический метод : у умершего вскрывается мозг и отыскивается место его повреждения, которое считается ответственным за аномалию поведения при жизни пациента. Так Брока открыл "центр речи" -- третья лобная извилина коры головного мозга, -- который оказался поврежденным у мужчины, неспособным при жизни внятно говорить. В 1870 г. Густав Фритш и Эдуард Хитцинг впервые применили  метод электростимуляции  коры головного мозга (они проводили опыты с кроликами и собаками).

Развитие экспериментальной физиологии привело к двум важным обстоятельствам, оказавшим решающее влияние на антропологические науки того времени:

1. Быстро увеличивался фактический материал, относящийся к различным сторонам жизнедеятельности организмов; получаемые в экспериметах данные нельзя было установить даже самым хитроумным умозрительным путем;

2. Многие жизненные процессы, ранее бывшие монопольным предметом религиозных и философских размышлений, получили новые, главным образом механистические объяснения, поставившие эти процессы в один ряд с естественным ходом вещей.

Стремительно разбухающая новыми знаниями физиология нервной системы постепенно отвоевывала у философии все большее и большее пространство. Немецкий физик и физиолог Герман Гельмгольц (1821-1894) от замеров скорости проведения нервных импульсов перешел к исследованиям зрения и слуха, уже став одной ногой в ту еще неведомую область, которая позже получит название психологии восприятия. Его теория восприятия цвета, до сих пор упоминаемая во всех учебниках психологии, затрагивала не только периферические аспекты, находившиеся в ведении физиологии органов чувств, но и многие центрально обусловленные явления, которые еще не удавалось контролировать экспериментально и в полной мере (вспомним, например, роль прошлого опыта в его концепции бессознательных умозаключений). То же самое можно сказать и о его резонансной теории слухового восприятия.

В научной биографии Гельмгольца интересен один факт. В его экспериментальной практике огромную роль играли  измерения.  Вначале он измерял скорость проведения нервных импульсов на препарате isole. Затем он перешел к измерению времени реакции у человека. И здесь он столкнулся с большим разбросом данных не только у разных, но даже у одного и того же испытуемого. Такое поведение измеряемой величины не укладывалось в строгую детерминистскую схему мышления физика-физиолога, и он отказался от исследований времени реакции, посчитав эту капризную меру малодостоверной. Гениальный экспериментатор оказался в плену своего менталитета. В истории науки такое встречается часто.

Если тогда зрением и слухом занимались многие, то, пожалуй, только Эрнст Вебер (1795-1878) -- немецкий физиолог, главный научный интерес которого был связан с физиологией органов чувств, сосредоточился на изучении кожной и кинестетической чувствительности. Его эксперименты с осязанием подтвердили наличие порога ощущений, в частности,  двухточечного порога . Варьируя места раздражения кожи, он показал, что величина этого порога неодинакова, и объяснил это различие, а не отбросил его как недостоверное. Все дело в том, что, будучи настоящим экспериментатором, Вебер не только измерял пороги, получая, как мы теперь говорим, первичные данные, но математически обрабатывал их, получая вторичные данные, не содержащиеся в самой процедуре измерения. Это особенно хорошо видно на примере его опытов с кинестетической чувствительностью (сравнение веса двух небольших грузов -- стандартного и переменного). Оказалось, что едва ощущаемое различие между весами двух грузов неодинаково для разных стандартов. Экспериментатор мог видеть эту разницу по первичным замерам. Но Вебер не остановился на этом. Повидимому, его навык работать с числами, а не только со стимулами и испытуемыми, заставил его сделать еще один шаг: он взял отношение едва заметного различия (то есть разницу между весами двух грузов) к величине стандартного груза. И к его величайшему удивлению это отношение оказалось постоянным для разных стандартов! Это открытие (позже оно стало называться  законом Вебера ) нельзя было сделать a priory, и оно не содержалось непосредственно ни в экспериментальной процедуре, ни в результатах измерений. Это та творческая удача, которая иногда постигает думающих экспериментаторов. Благодаря работам Вебера стала очевидной не только  измеримость  ощущений у человека, но и существование строгих  закономерностей  в осознаваемом чувственном опыте.

Когда Вебер в свои 22 года читал лекции по физиологии на медицинском факультете Лейпцигского университета, туда поступил учиться будущий основоположник  психофизики  Густав Фехнер. Это был 1817 год. Идея психофизики, изучающей законы связи между психическими и физическими явлениями, родилась у Фехнера в 1850 году. Боринг в своей "Истории..." называет это событие инсайтом, внезапным озарением (так представлял его себе и сам Фехнер). На самом деле такой инсайт -- это лишь финал длинной, более чем 30-летней истории из жизни ученого. Сын деревенского пастора, Фехнер был натурой гуманитарной и находился в оппозиции к материалистическим взглядам, господствовавшим тогда в Лейпцигском университете и горячо отстаиваемым тем же Вебером. При этом он оперировал весьма высокими категориями, заявляя, что у Вселенной есть две стороны: не только "теневая", материальная, но и "светлая", духовная (Шульц Д.П., Шульц С.Э., 1998, с.79). Эта ориентация на Вселенную и была, повидимому, источником его научного вдохновения.

Но у лирика Фехнера не все было так просто и прямолинейно, как у физиков-материалистов. Получив медицинское образование, Фехнер начал вторую карьеру -- в физике и математике. В конце 30-х годов он заинтересовался проблемой ощущений. И тут с ним случилось несчастье: изучая зрительные послеобразы, он смотрел на Солнце через цветные стекла и повредил себе глаза. После этого он несколько лет пребывал в тяжелой депрессии и обратился к философской мистике, особенно к проблеме соотношения физического и психического. Его выход из состояния депрессии был весьма загадочным и даже мистическим: "Однажды он увидел сон, из которого отчетливо запомнил число 77. Из этого он заключил, что его выздоровление займет 77дней. Так оно и случилось". (Там же, с.80). Более того, его депрессия перешла в эйфорию. Именно на это время и приходится упомянутое выше озарение. Веберовские лекции по физиологии органов чувств, физическое и математическое образование, выстраданные философские познания интегрировались в простую, но гениальную идею, сформулированную впоследствии как основной психофизический закон.

Аксиоматика Фехнера:

1. Ощущение нельзя измерить непосредственно; интенсивность ощущения косвенно измеряется величиной стимула.

2. При пороговой величине стимула (r) интенсивность ощущения (S) равна 0.

3. Величина надпорогового стимула (R) измеряется в единицах порога, то есть величиной стимула при абсолютном пороге (r).

4. Едва заметное изменение ощущения (S) является величиной постоянной и поэтому может служить единицей измерения любой интенсивности ощущения.

Теперь оставалось определить соотношение между единицей измерения ощущения (S) и пороговой единицей измерения стимула. Фехнер решил эту задачу чисто математическим путем. Проследим за логикой его рассуждений.

Имеем две константы: S (аксиома 4) и Веберово отношение R/R. (Сам Фехнер писал, что, проводя свои эксперименты, он еще не знал о работе Вебера. Остается историческая загадка: то ли Фехнер лукавил, то ли на самом деле он лействовал независимо. В науке, как и в обыденной жизни, встречается и то, и другое). Одну константу можно выразить через другую:

S = c ( R : R ) ( 1 )

Это – так называемая основная формула Фехнера. При измерении порога R иS – бесконечно малые величины, то есть дифференциалы:

dS = c ( dR : R ).

После интегрирования получаем:

dS = c dR : R, или S = c lnR + C (2)

Здесь постоянные с и С неизвестны. Если S = 0 при R = r (где r – пороговая величина), то выражение (2) запишется так:

0 = с lnr + C.

Oтсюда С = сlnr ; подставляем его в (2) и получаем:

S = c lnR c lnr = c ( lnR lnr ) = c ln (R : r ).

Переходим к десятичным логарифмам:

S = k lg ( R : r ) ( 3 )

Принимаем r за единицу измерения, то есть r = 1; тогда:

S = k lg R ( 4)

Это и есть  основной психофизический закон  Фехнера.

Обратите внимание, что вывод закона осуществлен средствами математики, и здесь никаких сомнений возникнуть не может. Другое дело -- аксиомы Фехнера. Первое и довольно долгое время они принимались без возражений. Но затем обнаружились ограничения в действии закона Вебера, а еще позже нашлась альтернатива и фехнеровскому постулату опосредствованного измерения. В истории науки это наиболее типичный случай опровержения теории: критикуется не сама теория, которая в логическом отношении может быть совершенно безукоризненна, а ее исходные положения. В истории психологии часто встречаются революционные перевороты другого рода, когда вместо одной теории и ее аксиоматики просто предлагается иная теория со своей аксиоматикой...

В законе Фехнера единицей измерения является пороговая величина стимула r. Отсюда понятно, почему Фехнер большое внимание уделил тому, как определять порог. Он разработал несколько психофизических методов, которые стали классическими: метод границ, метод постоянных стимулов и метод установки. С ними вы познакомились на практических занятиях, и теперь мы можем взглянуть на эти методы с другой стороны.

Во-первых, все эти методы -- сугубо лабораторные: здесь и стимулы искусственные, мало похожие на обыденные (слабое касание кожи двумя иголочками, еле-еле видимое световое пятно, чуть слышимый изолированный звук); и остальные необычные условия (предельное сосредоточение на своих ощущениях, монотонное повторение одних и тех же действий, полная темнота или тишина); и раздражающее однообразие. Если такое и случается в жизни, то весьма редко, да и то в экстремальной ситуации (например, в одиночной тюремной камере). И все это необходимо для  чистоты эксперимента , чтобы свести к минимуму или полностью исключить воздействие на испытуемого тех факторов, которые не имеют отношения к процедуре эксперимента. Искуственность экспериментальной ситуации -- неизменный атрибут любого научного эксперимента. Но она порождает не очень приятную проблему применимости лабораторных данных к реальным, нелабораторным ситуациям. В естественных науках эта проблема далеко не так драматична, как в экспериментальной психологии. К ней мы еще вернемся немного позже.

Во-вторых, конкретная, или мгновенная величина порога сама по себе малоинтересна и едва ли информативна. Обычно порог измеряется ради чего-то. Например, по его величине мы можем судить о чувствительности человека к данным воздействиям: чем ниже порог, тем выше чувствительность; сравнивая пороги, полученные в разное время у одного и того же испытуемого, мы можем судить об их динамике во времени или зависимости от определенных условий; сравнивая пороги у разных испытуемых, можно оценить диапазон индивидуальных различий чувствительности для данной модальности, и т.п. Другими словами, контекст, в котором применяется лабораторный метод, значительно расширяет его смысловой объем , а значит и его прагматическую ценность. Именно этот контекстуальный фактор и сделал фехнеровские методы мощным инструментом для решения других, уже нефехнеровских проблем не только в психофизике, но и в общей психологии.

2. РОЖДЕНИЕ ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ

Корни науки, нисходящие в глубины ее истории, многочисленны и разнообразны. Начало каждого корня исходит из работ ученого, который лучше других смог постичь открывшуюся только ему частицу знания человеческой души. Само это постижение представляет вечную тайну, о которой даже испытавший его ученый ничего вразумительного сказать не может. В этих многочисленных истоках науки, как и в ее дальнейшей и неизбежной дифференциации, как правило, не удается обнаружить какую-то логическую связь. Они возникают друг за другом во времни, но пространство причинности им неведомо...

У истоков экспериментальной психологии стоял еще один выдающийся немецкий ученый -- Вильгельм Вундт (1832-1920). Он тоже родился в семье пастора, получил медицинское образование, знал анатомию, физиологию, физику и химию. С 1857 по 1864 годы работал лаборантом у Гельмгольца (о нем уже упоминалось). У Вундта была своя домашняя лаборатория. Занимаясь в это время физиологией, он приходит к мысли о психологии как самостоятельной науке. Эту идею он обосновывает в своей книге "К теории чувственного восприятия", которая малыми порциями публиковалась с 1858 по 1862 год. Именно здесь впервые встречается введенный им термин  экспериментальная психология . (Вундт чаще использовал термин "физиологическая психология". Д. и С.Шульцы замечают по этому поводу, что "... в Германии во времена Вундта слово "физиологический" использовалось как синоним слова "экспериментальный". (с.90).

Каждому, кто был испытуемым в психофизическом эксперименте, знакомо внутреннее ощущение весьма слабой адекватности произносимых ответов ("да", "нет", "больше", "меньше", "равно" и т.п.) тому, что на самом деле переживает испытуемый во время воздействия стимула. Я имею в виду не посторонние переживания, которые, кстати, тоже всегда имеют место, но попросту игнорируются как незначимые, а те, которые вызваны именно восприятием предъявленного стимула. Они гораздо богаче, о них хочется рассказать больше, иногда они сопровождаются богатыми ассоциациями и эмоциональными всплесками. В фехнеровской психофизике все это остается вне компетенции измерительной (и довольно изнурительной) процедуры и лишь иногда приводится в весьма уреэанном виде для придания сухим статистическим выкладкам вкуса психологичности (так называемые "отчеты испытуемого"). Повидимому, это чувство неадекватности, помимо философских убеждений Вундта, сыграло какую-то роль в его определении того, чем, собственно, должна заниматься психология. Согласно Вундту, психология начинается с  непосредственного опыта  субъекта. Само деление человеческого знания на непосредственное и опосредствованное Вундт заимствовал из философии. Но он вкладывал в эти понятия иной смысл. Для философа к непосредственному относятся чувственное и интуитивное знание, а к опосредствованному -- рациональное. Вундт полагал, что чувственное знание тоже может быть опосредствованным, например прошлым опытом субъекта, его ранее приобретенным знанием о воспринимаемом предмете. Восприятие, по Вундту, -- это естественный процесс, целиком обусловленный тремя детерминантами:

  • физической стимуляцией,
  • анатомическим строением воспринимающего органа,
  • прошлым опытом индивида.

Такая трактовка непосредственного знания, к сожалению, полностью проигнорированная не только тогдашними, но и современными философами, может приниматься или отвергаться, но безотносительно к вопросу об ее истинности несомненно одно: понятие  непосредственного  относительно. То, что в одном случае (для философа) выступает как непосредственное, в другом случае (для психолога) является опосредствованным. Я бы выразился еще жестче:  нет абсолютно непосредственного знания, так же как нет  знания абсолютно опосредствованного .

Каково же содержание непосредственного опыта индивида? Оно может быть самым разнообразным, в зависимости от конкретных значений упомянутых выше детерминант. Вундт выделил три базовые категории, лежащие в основе психических явлений:  ощущение  (sensation),  восприятие  (perception), и  чувствование  (feeling). Ощущение является простейшим элементом сознательного опыта; в нем фиксируется отдельное свойство воспринимаемого предмета, а не предмет в целом. Такая ситуация встречается редко. Обычно органы чувств одновременно реагируют на несколько свойств предмета, поэтому в сознании одновременно присутствует множество элементарных ощущений. Объединяясь вместе, они дают новое качество -- восприятие целостного предмета. Отчасти такое объединение может осуществляться автоматически, пассивно, помимо воли субъекта, благодаря механизму ассоциации. Ассоциативные комплексы образуют  поле восприятия . В этом поле есть часть содержания, на которую направлено внимание субъекта. И здесь Вундт вводит очень важное в его концепции понятие  апперцепции :

 "Если восприятие входит в более обширный объем сознания, то  мы называем этот процесс п е р ц е п ц и е й, если же оно попадает  в фокус внимания, то мы называем его а п п е р ц е п ц и ей."(Вундт,1912, с.33).

В отличие от автоматически, пассивно протекающей перцепции, апперцепция -- это произвольный акт, целиком управляемый волей субъекта. Благодаря апперцепции элементы, входящие в поле восприятия, могут группироваться и перегруппировываться волей субъекта в качественно новые целостные образования, в том числе и такие, которые ранее не встречались в опыте субъекта. Вундт называл это творческим синтезом.  Не только восприятие, но и вся наша душевная жизнь складывается из динамики переходов перцепции и апперцепции друг в друга. В упомянутом издании Вундт приводит интереснейшие жизненные наблюдения и собственные экспериментальные данные, подтверждающие эту его идею.

Предмет психологического исследования, как представлял себе его Вундт, оказался довольно сложным. Даже если взять только процесс восприятия, то вырисовывается фантастически сложная картина. Действительно, каждая из трех его детерминант имеет множество возможных состояний, из которых контролировать можно только мизерную их часть. Огромно и разнообразие тех конкретных сочетаний и взаимодействий, в которые вступают эти детерминанты. Как можно изучить все это и создать из этого эмпирического хаоса упорядоченную структуру и в конечном счете -- научную концепцию? Вся предшествовавшая и современная Вундту наука (не только психология) при ответе на подобный вопрос руководствовалась давно оправдавшим себя методологическим принципом: нужно идти от простого к сложному. Несмотря на подкупающую простоту такого решения, его конкретная реализация сталкивается с серьезным психологическим затруднением, для преодоления которого нет никаких априорных рекомендаций: а что считать самым простым? Сложное появляется как-то само по себе, его можно даже описать на житейском языке, неимоверно озадачив при этом любого дилетанта. А вот с  простым,  как это ни парадоксально, всегда возникают сложности. К тому же  простое  -- тоже относительное понятие.

Еще один важный момент. Не только в гуманитарных, но и в естественных науках путь от простого к сложному часто оказывается не столько руководящим принципом конкретного исследования, сколько способом представления его результатов для того, кто впервые знакомится с ними. И здесь возникает иллюзия, что познание текста и познание описываемой в нем реальности -- это одно и то же, то есть путь от простого к сложному. На самом деле познание реальности начинается с осознания чего-то неизвестного, какой-то проблемы, то есть как раз чего-то сложного. В уме исследователя это сложное начинает приобретать свои конкретные очертания в виде новой конструкции. В нее могут входить как уже известные, так и предполагаемые, гипотетические элементы или отношения между ними. Эксперимент как раз и призван обнаружить гипотетическое в реальном. Но заметьте, что дифференциация сложного на простые элементы уже свершилась и предстала в виде общего экспериментального замысла. Именно в замысле, а не в самом эксперименте, появляется новое, хотя и гипотетическое и неясное во всех деталях знание. И подобно тому, как художественный образ приобретает свои конкретные материальные формы в процессе его реального создания, идея синтеза (сложного из простых элементов) находит недостающие ей подробности в обработанных соответствующим образом результатах эксперимента. Вообще, сложное и простое -- это не самостоятельные сущности, подобно зданию и кирпичикам, из которых оно сложено, а всего лишь абстракции нашего ума, и только там их следует искать.

Вундт тоже руководствовался принципом от простого к сложному. Но проблема для него заключалась в том, что это простое должен был находить не он сам, а тот человек, психические процессы которого он изучал. Если вы хотите понять, что происходит в моем сознании, когда вы показываете мне красную розу, то вас не устроит мой ответ: "Я вижу красную розу", потому что это не начало и не середина процесса, а его предсказуемый и очевидный финал. Вундт считал, что обнаружить самые начальные элементы сознания можно с помощью специально тренируемого самонаблюдения, или внутренней перцепции. По существу это была разновидность метода интроспекции, начало которому было положено еще Сократом. Но оказалось, и в этом позже убедился сам Вундт, что даже тренированная интроспекция не способна решить поставленную им задачу. Мы еще вернемся к вопросу об интроспективном методе в экспериментальной психологии: неудача Вундта ничему не научила его последователей.

К счастью, в университетских лабораториях Вундта, созданных им для реализации своей обширной исследовательской программы, применялись разнообразные методы. (М.Г.Ярошевский совершенно неправ, обвиняя Вундта в эклектизме: широта взглядов ученого, эволюция его научных интересов, использование различных, иногда взаимоисключающих направлений творческого поиска -- это еще далеко не признаки эклектики). Среди них особой популярностью пользовался  метод времени реакции . На нем следует остановиться подробнее, тем более, что и сейчас во многих экспериментальных работах применяются различные модификации "ментальной хронометрии".

У метода времени реакции интересная история. Вспомним, что измерения времени реакции проводил еще Гельмгольц, применяя для этого изобретенный им  кимограф  (...) Но это был еще не метод, а самостоятельная целенаправленная процедура. Интересно, что проблема времени реакции впервые возникла у астрономов (подробнее об этом см. М.Г.Ярошевский, 1985, с.211-214). Немецкий же астроном Фридрих Бессель (1784-1846) впервые разрешил ее, выяснив истинную причину астрономических "ошибок", -- индивидуальные различия во времени реакции отдельных наблюдателей. Эти различия исчислялись долями секунды, и для их точного измерения был создан хроноскоп Гиппа, который затем на долгое время стал неотъемлемым атрибутом психологической лаборатории.

На забытые работы Бесселя обратил внимание голландский физиолог Францис Дондерс (1818-1889). Для него измерение времени реакции было не самостоятельной целью, как у Гельмгольца, а способом или  методом  временного анализа мозговых процессов, реализующих психические функции. К ним Дондерс относил, в частности:

-- восприятие,

-- различение разных стимулов,

-- организацию двигательного ответа,

-- выбор адекватной ответной реакции.

Важным нововведением Дондерса, на которое современные историки почему-то не обращают должного внимания, явилось то, что при довольно однообразном наборе стимулов и не более богатом наборе ответных реакций он ставил перед испытуемыми разные  задачи , решение которых обеспечивалось, как он полагал, разными психическими функциями . Имея последовательную субординацию этих задач с их постепенным усложнением и измеряя время реакции, можно было судить о временной динамике упомянутых психических функций. Дондерс выделил для исследования три категории таких задач, ставших классическими.

В задачах первого типа (A) измерялось время простой сенсомоторной реакции. Испытуемый заранее знал, какой стимул будет предъявлен и как на него нужно реагировать. Изобразим это так:

Стимул:  А

Ответ: а

В задачах второго типа (B) предъявляются поочередно несколько разных стмулов, но испытуемый должен реагировать только на один из них, который заранее указывался экспериментатором:

Стимулы:  А, Б, В,

Ответ: б

В задачах третьего типа (С) так же поочередно предъявляются несколько разных стимулов, но на каждый из них нужно реагировать своей, заранее оговоренной реакцией:

Стимулы:  А, Б, В, Г

Ответы:  а б в г

В A-задачах испытуемому нужно только  воспринять  момент появления стимула; для этого достаточно ощущения даже отдельного его признака (например, яркости). Далее все происходит автоматически, рефлекторно. Это самая простая задача. В B-задаче испытуемому нужно отличать один стимул от другого по некоторому признаку, чтобы реагировать не на  появление  стимула, а на появление  данного  стимула. К операции ощущения прибавляется операция различения, до завершения которой рефлекторный ответ должен быть заторможен. Это более сложная задача, по сравнению с предыдущей. Время, затрачиваемое на операцию различения (Td), согласно Дондерсу, можно определить следующим образом:

Td = ВР(B) - ВР(A).

В С-задаче необходимо было не только различать стимулы, но и выбирать  нужную двигательную реакцию из нескольких возможных. Общее время реакции выбора [ВР(С)] еще больше увеличивается за счет включения дополнительной операции в действие испытуемого. Ее длительность (Tch) определяется так:

Tch = ВР(С) - ВР(B) - ВР(A).

Вундт с большим энтузиазмом отнесся к работам Дондерса. Он полагал, что с помощью измерений времени реакции удастся создать каталог времен, затрачиваемых на выполнение различных умственных операций. Но система операций у Вундта отличалась от той, которую предложил Дондерс. Проводя со своими учениками многочисленные опыты с B-задачами, Вундт заметил в действиях испытуемых две особенности:

1. Испытуемые иногда ошибались, давая неверный ответ на тот или иной сигнал;

2. Время реакции варьировало в зависимости от того, на чем концентрировался испытуемый: если его внимание было сосредоточено на стимуле, реакция замедлялась приблизительно на 0,1 с.; если внимание было обращено больше на двигательный ответ, то реакция была быстрее, но зато и ошибок становилось больше.

Вундт объяснял это следующим образом. Когда испытуемый ожидает появления определенного стимула, он не просто его воспринимает (перципирует), фиксируя сам факт появления чего-то в поле зрения (как, например, в случае простой сенсомоторной реакции), а апперципирует стимул, вводя его в фокус своего внимания для лучшего распознавания (cognition). Прирост времени реакции на 0,1 с. и есть длительность операции апперцепции.

Исследуя задачи С-типа, Вундт также дает им другую интерпретацию. Он отбрасывает понятие выбора и говорит, что в этих задачах включается еще один механизм --ассоциация , актуализация ранее установленной связи между стимулом и ответом.

Таким образом, исследуя время реакции, Вундт пытался определить временные параметры четырех выделенных им "элементов психики" -- перцепции, апперцепции, опознания, и ассоциации. Собственно, только эти элементы, по убеждению Вундта, и могли быть предметом экспериментальной психологии.

Конечно, психика разумного человека гораздо сложнее и богаче. Вундт прекрасно понимал это. Но для него это уже была другая психология, которой он посвятил последние 20 лет своей жизни. Ограничивая экспериментальную психологию элементарными психическими функциями, Вундт ошибался, о чем свидетельствует дальнейшая история развития этой дисциплины. Другое дело, что сам по себе экспериментальный метод, главные черты которого были обрисованы Вундтом, действительно имеет границы своего применения. Но они не абсолютны, а находятся в постоянной динамике и определяются не природой эксперимента, а внеэкспериментальными факторами. О них мы поговорим в свое время.

А сейчас вернемся к тому обоснованию экспериментальной психологии, о котором Вундт говорил в своей книге "Принципы физиологической психологии", изданной в 1873г., когда ученому было 40 лет. Воспроизведем вкратце ход его рассуждений.

В естественных науках, как правило, можно вести наблюдение за изучаемым объектом, не прибегая к эксперименту. Психология не располагает такой возможностью. С большими оговорками мы можем считать наблюдением так называемое "чистое самонаблюдение", хотя ни при каких обстоятельствах оно не может претендовать на точность. С другой стороны, суть эксперимента заключена в том, что мы можем по своей воле варьировать условия, при которых имеет место изучаемое явление, причем, если нас интересуют точные данные, то эти условия могут быть оценены количественно. Но все дело в том, что яления сознания очень изменчивы, они пребывают в постоянном движении. Остановить этот процесс или отслеживать его изменения можно только с помощью внимания:

"Эта фиксация с помощью внимания означает, в свою очередь, что наблюдаемый объект не зависит от наблюдателя. Сейчас стало очевидно, что требуемая независимость не может быть достигнута в каком бы то ни было прямом самонаблюдении, предпринимаемом без помощи эксперимента. Само намерение вести самонаблюдение неизбежно вносит изменения в течение психических процессов, -- изменения, которых не было бы без него; в результате получается, что как раз тот процесс, который подлежал наблюдению, исчезает из сознания. Психологический эксперимент протекает иначе. Во-первых, он создает внешние условия, направленные на то, чтобы определенный психичес-кий процесс протекал в некоторый заданный момент времени. Во-вторых, он позволяет наблюдающему владеть общей ситуацией, так что состояние сознания, сопровождающее этот процесс, остается практически неизменным. Огромное значение экспериментального метода, следовательно, состоит не просто в том, что, как и в сфере физики, мы можем произвольно варьировать условия наших наблюдений, но также и главным образом еще и в том, что он делает для нас возможным вести такое наблюдение. Его результаты могут быть успешно затем использованы для изучения других психических процессов, природа которых не позволяет проводить над ними экспериментальные модификации." (Readings..., N.Y.,1948, pp. 249-250. Это фрагмент из книги Вундта "Принципы физиологической психологии").

3. Э.ТИТЧЕНЕР: РАДИКАЛЬНАЯ ИНТРОСПЕКЦИЯ И СТРУКТУРАЛИЗМ

У Вундта было много учеников, в том числе и строптивых, которые впоследствии критиковали некоторые его взгляды. Но метод научной интроспекции оставался вне критики; скорее он совершенствовался и модифицировался в соответствии с теоретической позицией того или иного автора. В этом отношении наиболее показательна фигура Эдуарда Брэдфорда Титченера (1867-1927). Я не случайно даю его полное имя: Титченер принадлежал к древнему английскому роду.

Титченер учился у Вундта, в Лейпциге. После учебы он вернулся в родную Англию, но был встречен там весьма холодно: в английских научных кругах к Вундту относились скептически. Борьбе с британским консерватизмом Титченер предпочел приветливую и динамичную Америку. Он хотел стать основателем новой американской психологии, и ему удалось это сделать. Он преподавал психологию и вел научную деятельность в Корнелльском университете Нью-Йорка.

Как и Вундт, Титченер был одновременно теоретиком и экспериментатором. Конечная цель психологии, согласно Титченеру, --  объяснить структуру сознания . Элементы структуры открываются в эксперименте, главным инструментом которого является интроспективное наблюдение. Титченер считал, что без знания структуры нельзя понять психику, а простой перечень ее функций, как и их описание, становятся бессмысленным занятием.

Связь между принципом структуры и экспериментальным методом изложена Титченером в его знаменитой статье "Постулаты структурной психологии" (1898):

 "Главная цель экспериментального психолога состоит в том,  чтобы дать анализ структуры психики; выпутать элементарные процессы из клубка сознания, или... изолировать компоненты, образующие  данное состояние сознания. Его задача -- вивисекция, но вивисекция, которая приводит к структурным, а не функциональным результатам. Он пытается узнать прежде всего, что есть там и в каком количестве, а не для чего это. " (Readings..., p.367).

Отвечая критикам экспериментального метода, Титченер продолжает: 

"Нам часто говорят, что наше исследование чувства и эмоции, мышления и личности  неадекватно; что экспериментальный метод важен для изучения ощущений и идей, но далее он нас никуда не продвинет. Ответ состоит в  том, что результаты, получаемые путем расщепления "высших" процессов, всегда будут разочаровывать тех, кто не принимает точку зрения аналитика. Нам говорят, что протоплазма состоит из углерода,  кислорода, азота и водорода; но такое утверждение крайне разочарует  того, кто ожидал получить информацию о сокращении мыщц и обмене  веществ, дыхании и репродуктивных функциях." ( Там же).

А вот как Титченер излагает суть экспериментальной интроспекции:

 "...эксперимент представляет собой наблюдение, которое может  быть повторено, изолировано и изменено. Чем чаще вы можете повторить наблюдение, тем вероятнее, что вы увидите исследуемые явления  и сможете их подробно описать. Чем строже вы можете изолировать  наблюдение от влияния посторонних факторов, тем проще становится  ваша задача и тем меньше опасность того, что вы собьетесь с пути  под влиянием случайных обстоятельств или встанете на ошибочную  точку зрения. Чем шире ваши возможности варьирования наблюдения, тем более ясным будет проступать единообразие опыта и тем больше у  вас будет шансов открытия закономерности. Все лабораторное оборудование, все приборы и инструменты изобретаются и создаются, исходя из этой задачи: дать ученому возможность повторить, изолировать  и варьировать свои наблюдения."  (Цит. по Шульцы, История..., с.125).

По существу здесь сформулированы три главнейших требования к любому научному эксперименту, не только интроспективному и не только психологическому. Вообще Титченер, вслед за Вундтом, считал, что своеобразие психологического эксперимента -- в его предмете, а не способах экспериментирования. Таким предметом являются элементы сознания, открывающиеся тренированному в интроспекции наблюдателю. Титченер довел метод интроспекции до отвратительного совершенства, распространив его не только на элементарные психические процессы, но и на стоявшие до этого особняком высшие формы сознательной деятельности. При этом сам процесс интроспекции не стал предметом экспериментального исследования или хотя бы серьезной теоретической проработки. Об интроспекции говорилось много общих слов, да и то на уровне поверхностных аналогий. Вот один из типичных примеров:

 "...наблюдение подразумевает наличие двух моментов: внимания  к явлению и регистрацию явления. Внимание необходимо поддерживать  на максимально возможном уровне концентрации; регистрация должна  быть фотографически точной. Такое наблюдение представляет собой  тяжелую и утомительную работу, а интроспекция, в целом, оказывается трудней и утомительней наблюдения внешних событий. Чтобы гарантировать получение надежных результатов, мы должны быть беспристрастными и непредубежденными, принимать факты такими, какие они  есть на самом деле, и не пытаться подогнать их к теории, которой  мы отдаем предпочтение; мы должны работать только тогда, когда  этому благоприятствует наше настроение, когда мы не переутомлены и здоровы, свободны от забот и тревог и не испытываем влияния окружающей обстановки."  ("Учебник психологии" Титченера; цит. по Шульцы, История..., с.128).

Не правда ли, все это скорее похоже на моральный кодекс экспериментатора, чем на содержательный анализ зкспериментального метода?

История воздала Титченеру много заслуженных похвал, но и немало едва ли заслуженной критики. Об этом вы узнаете из курса по истории психологии. Сейчас мне хотелось бы отметить следующее.

Теоретическая уязвимость структурализма нисколько не помешала его проникновению практически во все сферы нашей повседневной жизни. Вернее даже сказать наоборот: структурализм есть одна из граней научного знания, в которой отразилась эта жизнь. Когда пациент приходит к врачу с жалобами на свое здоровье, врач, сталкиваясь с этим сложным жизненным явлением, начинает с выяснения  деталей , задавая пациенту частные, вполне конкретные вопросы, и только после этого у него складывается  целостное  представление о болезни. Разве это не титченеровский путь вивисекции сознания пациента методом интроспекции, регулируемой наводящими вопросами? А разве не приходилось вам отвечать на вопросы знакомых, журналистов или начальников: что вы думаете по этому поводу? почему вы так решили? расскажите подробнее, что с вами случилось? Да и современная психотерапия не обходится без интроспекции. Титченер часто упрекал старую психологию в академизме, имея в виду ее оторванность от практики человеческой жизни. Обратившись к последней (вспомним, что, заставляя студентов упражняться в интроспекции, он даже выходил за рамки приличия и этики экспериментирования с живыми людьми), он облачил ее в академические формы без всякой предварительной обработки, напрямую, согласовывая эту нехитрую (хотя и академическую) форму с любым подвернувшимся под руку содержанием чисто спекулятивным способом. Я имею в виду его всеобъясняющий принцип ассоциации, который для Титченера был единственным механизмом, лежащим в основе как элементарных, так и сложных психических явлений. Далее, титченерский структурализм (предполагающий не только установление элементов, но и решение задачи по их синтезу) проглядывается во многих работах современных психологов и психофизиоло­гов, особенно тех, кто занимается вопросами когнитивной психологии. Повидимому, дело заключается в том, что проблема соотношения между частью и целым, элементом и структурой не имеет абсолютного решения, которое было бы однозначным и верным на все времена и случаи жизни. В гносеологии эта проблема рассматривается как диалектическая. На практике она решается непрерывно, в разные исторические периоды переходя из одной крайности (от части -- к целому) в другую (от целого -- к части). Иногда (что характерно для нашего времени) эти крайности сосуществуют, каждая господствуя в определенной предметной области даже одной и той же, не говоря уже о разных науках. С коварством этой вечной проблемы сталкивается любой экспериментатор, переходя от замысла к его реализации с помощью той или иной экспериментальной процедуры или осмысливая полученные результаты. Так что Титченер, по крайней мере временами, живет в каждом из нас. Только не следует позволять ему господствовать над нами...

4. Г.ЭББИНГАУЗ: ВОПРЕКИ ВУНДТОВСКОМУ ВЕТО

Титченер родился спустя 35 лет после рождения Вундта. В середине этого интервала родился еще один человек, имя которого неотделимо от истории экспериментальной психологии, -- Герман Эббингауз (1850-1909). Он был в высшей степени независимым ученым, не принадлежа ни к одной из психологических школ своего времени, не имея сотрудников и учеников, работая без всякой официальной поддержки со стороны каких-либо учебных и прочих учреждений. В 1873г. он защитил диссертацию по философии бессознательного (первые работы З.Фрейда по бессознательному появятся только через 27 лет; философские аспекты бессознательного рассматривались в работах Лейбница и Гартли (18в.), Канта, Шопенгауэра, Гербарта (19в.); вспомним также о бессознательных умозаключениях Гельмгольца (19в.). Прочитав книгу Г.Фехнера "Элементы психофизики", Эббингауз буквально заразился идеей строгого математического подхода к исследованию психических явлений. Независимость Эббингауза и, возможно, незнание им всех тонкостей вундтовской психологии, ограничивавшей применение экспериментального метода только элементарными психическими явлениями, позволили ему совершить чудо: с помощью объективных измерений исследовать память человека. Он сам выбрал предмет своих научных изысканий, сам разработал целую серию экспериментальных процедур, сам анализировал получаемые результаты и был единственным испытуемым в проводимых им исследованиях, основные из которых продолжались в течение чуть более двух лет. Вы познакомились с методами и результатами этих исследований в курсе общей психологии. Поэтому сейчас ограничимся лишь одним выводом: Эббингауз разрушил воздвигнутый вундтовской концепцией барьер на пути экспериментального изучения высших психических функций и, в отличие от других подобных попыток (К.Штумпфа и О.Кюльпе), сделал это без какой бы то ни было аппеляции к интроспекции. Даже если она и использовалась им, то лишь как промежуточная операция для осмышления происходящего в эксперименте, а не как главное средство научного поиска.

Вклад Эббингауза в развитие экспериментальной психологии следует оценивать еще в одной перспективе, на которую почему-то не обращают внимания. Эта перспектива ясно вырисовывается в параграфе о методе исследования, предваряющем изложение основных результатов (см. его работу "О памяти"). По существу это было, пожалуй, первое длительное  исследование, продолжавшееся систематически с небольшими перерывами в течение нескольких лет. (Сейчас, с подачи ленивых переводчиков, предпочитают другой, чужеродный термин -- лонгитюдное исследование). Эббингауз скрупулезно перечисляет особенности такого мероприятия и вытекающие из них следствия по организации экспериментальной процедуры:

"7. Наконец, последнее и главное. Были приняты меры, чтобы объективные условия жизни во время периода проведения эксперимен­тов были по возможности контролируемы для предотвращения слишком больших изменений и неожиданностей. Конечно, поскольку эксперименты длились многие месяцы, это оказалось возможным только в известных пределах. Тем не менее, те эксперименты, результаты которых подлежали прямому сравнению, проводились в настолько подобных жизненных условиях, насколько это было возможно. В частности, характер деятельности, непосредственно предшествующей испытаниям, сохранялся неизменным. Поскольку умственное, так же как и физическое состояние человека, подвержено колебаниям с периодом в 24 часа, одинаковые экспериментальные условия создавались в одно и то же время дня. Однако, когда на один день приходилось более одного эксперимента, то случалось, что разные эксперименты проводились в разное время дня. Если жизненные обстоятельства или внутренние состояния менялись существенно, эксперименты на некоторое время прерывались. Перед их возобновлением в течение нескольких дней проводилась восстановительная тренировка, длительность которой зависела от продолжительности перерыва.

Исследования проводились на протяжении двух периодов в 1879-80 и в 1883-84 г.г., каждый из которых длился более года. Определенным экспериментам первого периода предшествовали продолжительные тренировочные серии аналогичного содержания... В начале второго периода я позаботился о том, чтобы дать себе восстановительную тренировку. Такое временное распределение испытаний с разделяющим их более чем трехлетним перерывом обеспечивало возможность определенного взаимного контроля большей части результатов. К счастью, эксперименты этих двух периодов не были строго сопоставимыми. В случае с экспериментами первого периода, чтобы ограничить влияние первого быстрого запечатления рядов в моменты специальной концентрации, было решено заучивать ряды до двух безошибочных воспроизведений подряд. В последующем я отказался от этого метода, так как он только частично позволил достичь желаемой цели, и остановился на первом неустойчивом воспроизведении. Кроме того, при первом варианте во многих случаях требовалось тратить больше времени на заучивание. Была также разница во времени проведения экспериментов. Во втором периоде они все приходились на дневные часы между 13.00 и 15.00; в первом же периоде они распределялись неравномерно между 10.00-11.00, 11.00-12.00 и 18.00-20.00...". (Readings..., p.305-306.).

Поистине, Эббингауз был экспериментатором от Бога.

5. Ф.ГАЛЬТОН и Д.КЕТТЕЛ: ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ ДЛЯ ЖИЗНИ

До того как англичанин Френсис Гальтон (1822-1911) обратился к психологической тематике, он, получив медицинское образование и став врачом-универсалом, путешествовал по Африке (написал об этом книгу "Искусство путешествий"), увлекался метеорологией (издал первую научную книгу о мировых погодных процессах). В 1859г. вышла книга его кузена Ч.Дарвина "О происхождении видов...", сыгравшая решающую роль в определении круга психологических интересов Гальтона. Конечно, Дарвин не был психологом или даже физиологом, он не был геологом, социологом, инженером; можно было бы перечислять много специальностей, к которым он не имел никакого отношения. Но дарвинизм стал на долгое время мировоззрением эпохи или по крайней мере главной компонентой образа мира для большинства ученых. Идея эволюции живого (Жан-Батист Ламарк, 1809г.) и неживого (геолог Чарлз Лайель) миров была оппозицией идее их божественного происхождения: в основе развития мира лежит не воля Бога, а внутренние, естественные движущие силы. К ним, согласно Дарвину, относятся:

  • изменчивость  в целях приспособления организмов к среде;
  • наследуемость  приобретенных признаков;
  • естественный отбор  наиболее приспособленных особей;
  • борьба за существование  (межвидовая и внутривидовая).

Я не случайно напоминаю об этих краеугольных камнях дарвиновской теории в связи с разговором о Гальтоне. Первый психологический труд Гальтона -- "Наследственный гений" -- вышел в свет в 1869г. Дарвиновская наследуемость приобретенных признаков в животном мире превратилась у Гальтона в наследуемость признаков гениальности в мире человеческом. Подобный скачок из одного мира в другой будут впоследствии совершать многие другие психологи, особенно американские. Его можно объяснить эффектом генерализации все той же дарвиновской идеи эволюционного происхождения видов путем наследования особо благоприятных для выживания,  выдающихся свойств. В такой генерализации далеко не всегда можно обнаружить логическую последовательность мышления; скорее это свободная игра воображения, которое становится творческим в постлогическом периоде развития интеллекта.

Но Гальтон не просто высказал идею наследования гениальности. Он "обосновал" ее с помощью статистики, позволившей в массе известных всем фактов выделить определенную закономерность. Собрав многочисленные биографические данные  знаменитых  ученых и врачей, он показал, что выдающиеся люди с большей вероятностью имеют выдающихся сыновей, чем люди со средними способностями. Если взять выборку детей только одаренных родителей и сравнить ее со случайной выборкой, то в первом случае знаменитых мужчин станет впоследствии больше, чем во втором.

Но для того чтобы создавать такие выборки, нужно, во-первых иметь критерии одаренности, и, во-вторых, уметь отличать одаренного человека от посредственности. В связи с этим Гальтон предложил разработать специальные интеллектуальные тесты по выявлению одаренных людей. Тестирование на гениальность у Гальтона имело еще один, как потом оказалось не безобидный смысл. Гальтон полагал, что, отбирая "качественные личности" и создавая из них семьи, можно со временем создать новую высокоодаренную человеческую расу. Такого рода искусственная селекция была названа им  евгеникой.  Я не буду останавливаться на критике евгеники; она общеизвестна, а вы познакомитесь с ней в курсе истории психологии.

Гальтон продолжал работы по применению статистических методов и безотносительно к евгенике. Так, он обнаружил, что разброс отметок, полученных на университетских экзаменах, подчиняется закону нормального распределения. Вообще, он считал, что многие человеческие свойства могут быть описаны двумя основными параметрами: средней оценкой распределения (математическим ожиданием) и диапазоном разброса вокруг средней оценки (стандартным отклонением).

Движимый своей центральной идеей наследования психических свойств, Гальтон сделал очень важное открытие о существовании  корреляции . Первое упоминание о ней появилось в 1888г. Например, он установил, что сыновья очень высоких людей в среднем ниже своих отцов, а сыновья низкорослых мужчин оказываются выше своих отцов. Впоследствии студент Гальтона -- Карл Пирсон вывел формулу коэффициента корреляции, которая используется и в наше время.

Теперь возвратимся к мысли Гальтона о тестировании. Следует особо отметить, что эта мысль появилась в связи с разработкой идеи наследования психических свойств. Тестирование не было для Гальтона самоцелью, как это сейчас характерно для нашего времени в нашей стране. Да и тесты эти были совсем не похожи на современные ни по букве, ни по духу. Гальтон разделял сенсуализм английского философа Джона Локка (1632-1704) в понимании истоков человеческого разума: знания даются нам в ощущениях. Отсюда Гальтон заключал, что уровень интеллекта человека прямо зависит от уровня его сенсорного функционирования:

"...у наиболее одаренных индивидуумов появляются более тонкие ощущения. Тот факт, что умственно отсталые люди не­редко имеют неразвитые чувства, повидимому, подтверждает эту мысль". (Цит. по Шульцы, "История...", с.159).

Поэтому тесты Гальтона -- это своеобразные психофизические пробы различных видов чувствительности. Именно пробы, то есть разовые и быстрые измерения, проведенные на большом количестве людей, а не длительные и утомительные опыты фехнеровского типа. При этом Гальтона интересовало не что-то едва заметное или едва слышимое и вообще едва уловимое, а максимально возможное для данного индивида. Потому что у него цель была великая: определить диапазон человеческих возможностей населения Великобритании, чтобы оценить интеллектуальный потенциал нации!

Гальтон изобрел множество устройств для быстрого и точного измерения сенсорики у большого количества людей; среди них -- гальтоновский свисток, фотометр, калиброванный маятник для измерения времени реакции, набор бутылочек с различными веществами для оценки обоняния, динамометр, спирометр и т.п. В антропометрической лаборатории Гальтона с помощью этих и других приборов определялся рост, объем легких, предельное усилие различных мышц, частота дыхания, острота зрения и слуха, точность цветового восприятия. Чем выше были все эти показатели, тем выше оценивался интеллект.

Со временем произошел разрыв между сенсорикой и интеллектом; более того, для нашего времени характерен противоположный вектор их движения: развитие интеллекта (по крайней мере, социально востребованного) часто сопровождается инволюцией чувственной сферы. Это привело к созданию новых, довольно хитроумных и изощренных тестов, нисколько не похожих на гальтоновские. Тем не менее, как показали специальные исследования группы американских психологов, имеется существенная корреляция между результатами тестирования, полученными в прошлом и нынешнем веке. При таком положении дел невольно приходит мысль о целесообразности дальнейшего тестирования...

Важнейшим свойством интеллекта, как принято было считать в то время, является ассоциирование идей. Чувственный опыт содержит отдельные ощущения; объединение или ассоциация чувственных данных -- функция разума. И здесь Гальтон оставил свой след. Для изучения ассоциаций он разработал  словесно-ассоциативный тест : в ответ на предъявленное слово человек должен быстро ответить пришедшим на ум другим словом или несколькими словами. Гальтон измерял время ассоциативной реакции и анализировал их содержание. Его поразили два твердо установленных факта: 1) при повторном тестировании с одними тем же набором слов имеется тенденция отвечать на одно и то же слово одинаковой ассоциацией; 2)большая часть ассоциаций относилась к событиям далекого детства. Поскольку все ассоциации следовали почти сразу же после предъявленного слова, Гальтон заключил, что существует какой-то очень глубокий слой умственных операций, который лежит за пределами сознания.

И, наконец, еще одна сфера интересов Гальтона -- это психические образы. Здесь Гальтон впервые применил  метод опросников . Испытуемым нужно было вспомнить какой-нибудь случай и вызвать в памяти его образ. Затем путем ответа на вопросы экспериментатора испытуемый составлял описание образа: был ли он смутным или отчетливым, светлым или мрачным, цветным или черно-белым и т.д. Оказалось, что у многих ученых друзей Гальтона не возникало никаких образов! В более широком обследовании, проведенном среди различных слоев населения, были обнаружены значительные индивидуальные различия в содержании образов, степени их абстрактности, интенсивности и т.д. Проводя статистическую обработку полученных данных, Гальтон установил, что они также подчиняются закону нормального распределения. На материале психических образов он еще раз продемонстрировал роль наследственности: оказалось, что близкие образы с большей вероятностью появляются у единокровных братьев и сестер, чем у людей, не связанных родственными узами.

Итак, благодаря Гальтону, в экспериментальной психологии появились новые разделы, новые методы и новые приборы. Вместе с тем изменилось и само содержание эксперимента. Во-первых, он приобрел более жизненную, практическую ориентацию, перестав быть инструментом кабинетных психологов. Во-вторых, гальтоновский эксперимент направлен не столько на установление причинно-следственных связей между элементами исследуемой структуры (или, выражаясь современными терминами, закономерных отношений между зависимыми и независимыми переменными), сколько на выявление гипотетических фактов и явлений "второго порядка", которые обнаруживаются путем статистической обработки диагностических данных; другими словами, -- это поиск фактов, а не законов, эмпирический, а не теоретически обоснованный эксперимент.

* * *

Практику тестирования продолжил ученик Вундта и горячий поклонник Гальтона -- Джеймс МакКин Кеттел (1860-1944). Движимый практическими интересами и высокоразвитым познавательным инстинктом, Кеттел провел массу исследований человеческих способностей в духе гальтоновских тестов с целью выявления  индивидуальных различий  (в то время это была нетрадиционная тема). Именно он ввел понятие умственных тестов. Правда, однажды Д.Кеттел обнаружил очень важный факт, поставивший под большое сомнение достоверность тестовых показателей и саму практику тестирования. Собрав огромное количество данных по тестированию умственных способностей студентов, он сравнил их с академической успеваемостью этих же студентов и пришел к неутешительному выводу: корреляция оказалась крайне низкой. Но это нисколько не обескуражило американцев, всегда предпочитавших практическую пользу научному обоснованию.

Идея измерения человеческих способностей была изначально мотивирована не только чисто познавательным интересом, но и своей потенциальной практической важностью. В начале XX в. возникли очень благоприятные возможности для развития этой идеи прежде всего в плане ее практических приложений. Быстро развивалась и усложнялась техника, применяемая на проиэводстве; ее эксплуатация требовала высококвалифицированной рабочей силы. Потенциальных рабочих нужно было не только обучать и тренировать, но и отбирать по признаку профессиональной пригодности. В условиях роста избытка рабочей силы профотбор служил для предпринимателей удобным средством выбора наилучшего из кандидатов на вакантную должность. Чрезвычайно актуальная и острая социальная потребность в соответствующих психологических знаниях в то время могла быть удовлетворена (да и то не в полоной мере) только путем внедрения практики тестирования. Ее несовершенство, даже если оно осознавалось, не очень пугало деловых людей, руководствовавшихся принципом: лучше иметь синицу в руках, чем журавля в небе. Поэтому тестирование стало составной частью бизнеса. Разрабатывались все новые и новые тесты, создавались психологические консультирующие организации, быстро росла армия тестологов, финансировались фундаментальные исследования.

В 1888г. Д.Кеттел впервые встретился с Ф.Гальтоном. В их мировоззрении было много общего, и оба были изобретателями. Занимаясь вначале измерениями времени реакции, Д.Кеттел усовершенствовал хроноскоп и схему управления им, сконструировал  губной  и  голосовой ключи. С помощью губного ключа можно было останавливать отсчет времени на хроноскопе непосредственно перед началом речевого ответа испытуемого, а голосовой ключ останавливал отсчет при произнесении испытуемым первого звука. Д.Кеттел модифицировал вундтовскую методику измерения времени реакции, сделав ее более объективной. Для этого, в соответствии с правилами статистики, он отбрасывал из первичных данных экстремальные значения, которые до этого безосновательно рассматривались как отключения внимания. На основании полученных им данных Д.Кеттел составил таблицы "времени восприятия" (perception-time) и "волевого времени" (will-time) для разных стимулов -- монохроматических и цветных световых вспышек, букв, картинок и слов. Он разработал новый психофизический метод, в котором сенсорное различение измерялось через величину, обратную времени реакции.

В 1892г. вышла монография Д.Кеттела "О восприятии малых различий", которую он подготовил совместно с философом Фуллертоном (G.S.Fullerton), увлекавшимся экспериментальной психологией. Здесь Д.Кеттел обосновывает свое понимание явления, которое в традиционной психофизической процедуре измерения дифференциальных порогов обозначалось как "едва заметное различие". С ортодоксальной точки зрения, оно рассматривалось как некоторая критическая разница между стимулами, меньше которой испытуемый чаще всего не может воспринять; чувствительность измеряется величиной, обратной едва заметному различию. Согласно же Д.Кеттелу, испытуемый пытается уловить каждое различие, но не может этого сделать, когда оно слишком мало. Поэтому более адекватной мерой чувствительности в этом случае является величина средней ошибки, а не величина едва заметного различия. Эти величины взаимосвязаны, и Фехнер пользовался обеими. Но смысл их разный.

Д.Кеттел пересмотрел и некоторые другие "незыблемые" положения фехнеровской психофизики. Он критиковал метод минимальных изменений, полагая, что категория ответов "равно", применяемая к определенному диапазону стимулов, зависит только от интроспекции и на практике вносит очень большую вариабельность в результаты измерений. Он отдавал предпочтение методу постоянных стимулов, основанному на нормальном законе распределения ошибок. В этом фехнеровском методе также используется категория "равно", но Д.Кеттел компенсировал этот источник ошибок, распределяя ответы "равно" поровну между ответами двух других категорий ("больше" и "меньше"). Вообще, Д.Кеттел критически относился к фехнеровской психофизике за ее, как это ни парадоксально звучит, субъективность; он имел в виду то, что в своих ответах испытуемые опираются на интроспекцию. По этой же причине он не соглашался с тем смыслом, который Титченер вкладывал в понятие "ошибка стимула". Д.Кеттел заявлял, что испытуемый оценивает  стимулы , а не  ощущения ; поэтому проблема звключается в точности оценочных суждений, которую можно измерить, применяя закон распределения ошибок наблюдения.

С именем Д.Кеттела связано значительное расширение сферы практического применения психологических знаний. Можно привести в качестве примера использование его данных о времени восприятия и читаемости букв, знаков, слов и предложений. Разработав   метод упорядочивания качеств  (прототип современного метода ранжирования) для оценки восприятия ахроматического цвета (испытуемый должен был упорядочить различные оттенки серого цвета, расположив их в поряд-ке возрастания от наименее к наиболее серому), он применил его для определения того, кто из ученых и в какой степени является выдающимся (см. справочник "Ученые Америки"). Д.Кеттел действительно многое сделал для того, чтобы заявить: "Настало время, когда ученые могут применять научные методы для выяснения обстоятельств, мешающих или способствующих продвижению науки". (Boring, "History...", p.539).

6. НОВЫЙ ОБЪЕКТ ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ

Дарвиновское мировоззрение внесло еще одну существенную коррективу в развитие психологии. В свое время, отделившись от философии, психология унаследовала от нее проблему сознания, которое считалось безусловной прерогативой человека. Дарвиновская идея эволюции затронула и эту непререкаемую догму, по крайней мере, в виде постановки вопроса о предыстории человеческого сознания. В конце XIX в. появилось новое направление в науках о живом --  сравнительная психология.  Тезис о существовании у животных зачаточных форм сознания, разума и даже интеллекта принимался в ней как аксиома.

Сравнительная психология, быстро пройдя стадию антропоморфизма (работы Джорджа Романеса), формировалась как экспериментальная дисциплина. Первые опыты с животными проводились путем создания специальных контролируемых ситуаций. Они описаны в вышедшей в 1894г. книге Ллойда Моргана (1852-1936) "Введение в сравнительную психологию". Но это были уже не те эксперименты, которые следовали вундтовской традиции. И это понятно: животному нельзя дать инструкцию, регламентирующую его действия в эксперименте, его нельзя заставить заниматься интроспекцией, с ним вообще нельзя договориться о сотрудничестве. Вы берете животное таким, какое оно есть: скачущее, прыгающее, кусающееся, кричащее, бросающееся на всех и вся, или, напротив, пребывающее в блаженной дреме и ни на что не реагирующее. В какой-то мере управлять животным можно было только опираясь на его естественные потребности -- в воде или пище; помогало также его природное любопытство. Приходится только удивляться изобретательности и находчивости сравнительных психологов, сумевших при таком небогатом наборе мотивов подарить человечеству интереснейшие работы по истории интеллекта, которые читаются как увлекательные художественные произведения...

Одним из важных и вместе с тем очевидных атрибутов интеллектуальной или разумной деятельности является решение задач или проблем, возникающих в ходе выполнения той или иной деятельности. Поэтому первое, что нужно было сделать для проведения сравнительного исследования, -- это инициировать деятельность животного и создать для него затрудняющие условия для успешного выполнения этой деятельности. Другими словами, нужно было создать  проблемную ситуацию.  Среди множества изобретенных проблемных ситуаций наиболее часто используемые -- проблемный ящик и лабиринт. Проблемный ящик был сконструирован в 1898г. Эдвардом Торндайком (1874-1949) для изучения поведения кошек, собак и других небольших животных. Лабиринт применяется главным образом для исследования процесса научения у крыс; его придумал в 1900г. У.Смолл, работавший в университете Кларка (США).

Начиная с работ Э.Торндайка, эксперименты с животными приобретают более строгие научные очертания. В частности, здесь уже применяется разделение переменных на независимые (варьируемые экспериментатором) и зависимые (в виде объективно регистрируемых параметров и поведенческих реакций животного).

Варьируемые переменные:

- сложность проблемной ситуации;

- режим подкрепления или наказания;

- состояние животного.

В случае с лабиринтом сложность проблемной ситуации определялась по общей длине маршрута, количеству поворотов, количеству тупиков. В случае с проблемным ящиком она зависела от состава тех действий, которые животное должно было произвести для достижения успеха.

Регистрируемые параметры:

- общее время разрешения проблемы;

- количество ошибок;

- характер активности животного.

Наблюдая за поведением кошек в проблемном ящике, Торндайк пришел к ряду заключений:

1. Научение протекает дискретно. Оно совершается небольшими порциями, а не все сразу. После каждого удачного выхода из ящика следующая удачная попытка наступала быстрее.

2. Научение протекает автоматически, оно не опосредуется мышлением. Оказавшись в проблемной ситуации, животное не "размышляет", а беспорядочно действует, перемещаясь внутри ящика, ощупывая его стенки, издавая крики и временами застывая без движения.

3. Ко всем млекопитающим применимы одни и те же принципы научения. Другими словами, человек научается подобно тому, как это имеет место у животных.

Если первое положение (о дискретности научения) еще можно признать  наблюдаемым фактом , то, конечно, остальные два относятся к разряду теоретических допущений.

Тем не менее, Торндайк впервые создал развернутую теорию научения. В ее основе лежал все тот же механизм ассоциаций, дополненный принципом  гедонизма  -- врожденного стремления к удовольствию (в данном случае -- удовольствию от получения пищи и избегания проблемного ящика). Но в отличие от традиционного понимания ассоциации как связывания  идей , Торндайк рассматривал ее как связь поведенческих реакций животного с ситуацией, в которой протекало это поведение. Заметьте, что и то (поведение), и другое (ситуация) -- объективные, внешне наблюдаемые явления, а не субъективные феномены идеального плана. Чтобы выделить это различие в своем подходе, Торндайк назвал его  коннекционизмом  (connection - связь, синоним ассоциации). "Научение -- это коннекция, соединение. Разум -- это система коннекций." (Thorndike, 1931, p.122). По своему духу понятие коннекции очень близко павлоскому понятию  условного рефлекса . Такую же близость можно отметить между сформулированным Торндайком  законом эффекта  и павловским принципом подкрепления условных реакций.

Интересно, что, придерживаясь принципа объективности исследования, Торндайк при описании своих экспериментов часто пользовался и теми терминами, которые скорее относились к субъективно-психологическим. Вот, например, как он говорит о законе эффекта (я выделил те слова, которые иллюстрируют мою мысль):

"Любое действие, вызывающее в данной ситуации  удовлетворение,  связывается с данной ситуацией, так что когда она возникает вновь, появление этого действия становится более вероятным, чем прежде. Напротив, любое действие, вызывающее  дискомфорт , отделяется от данной ситуации, так что когда она возникает вновь, появление этого действия становится менее вероятным". (Цит. в моей редакции по Шульцы, "Исто­рия...", с.259).

Подобных примеров можно приводить много. Поэтому и принято считать, что Торндайк заложил основы бихевиоризма, но сам еще не порвал окончательно по крайней мере с привычкой общаться на языке субъективных феноменов.

(Недавно в американской психологии появилось новое направление, которое тоже называется коннекционизмом. Смысл этого термина остается тем же -- формирование связей между явлениями, но круг этих явлений значительно расширился и охватывает самые различные предметные области -- от образования нервных связей до социальных взаимодействий на разных уровнях).

Работы Торндайка положили начало целому направлению в экспериментальной психологии, успешно развивающемуся и в настоящее время -- исследованиям процессов  научения . За это время значительно обогатился арсенал зкспериментальных методик, которые с одинаковым успехом (правда, с соответствующими модификациями,) применяются как на людях (детях и взрослых), так и на животных. При этом, многие современные ученые разделяют убеждение Торндайка в том, что здесь мы имеем дело с одинаковыми законами. Повидимому, установление сходства или общности, особенно на теоретическом уровне, -- более легкое и доступное занятие, чем обнаружение различия. Последнее, как правило, выявляется позже и в результате усердной работы критического разума...

Хотя Торндайк наиболее известен своими работами по научению у животных, на самом деле он занимался ими недолго. Получив в свои 24 года докторскую степень, он через год стал преподавателем психологии в Педагогическом колледже Колумбийского университета. С тех пор вся его дальнейшая деятельность (с 1899 по 1939г.г.) была связана с обучением людей. Следуя своему принципу тождества законов научения для всех млекопитающих, он и здесь применял к людям методы исследования на животных (эту традицию продолжают и многие современные психологи). Между тем, научение (learning) и обучение (education) -- разные вещи не только сами по себе, но и в том, как они протекают у человека и животных. Под научением понимают приобретение опыта путем  проб и ошибок,  причем для них характерна случайность следования друг за другом. Поэтому Торндайк предпочитал называть свой метод научения методом проб и случайного успеха. Обучение (приобретение опыта в специально организованной познавательной деятельности) также может осуществляться путем проб и ошибок, но это далеко не единственный и отнюдь не самый эффективный его способ (подробнее об этом см. работы П.Я.Гальперина). Тем не менее, принцип подкрепления положительных проб (более поздняя версия закона эффекта) одинаково хорошо действует как в научении, так и в обучении. Вполне пригодным здесь оказался и торндайковский коннекционизм. Это хорошо видно на примере его понимания природы человеческих способностей.

В то время считалось, что уровень общего интеллекта человека можно поднять путем тренировки в какой-либо отдельной деятельности, вначале затруднительной для данного человека. Например, имея дело с таким трудным занятием, как изучение латинского языка, я, изучив латынь, тем самым повышу свой интеллектуальный уровень. Поэтому введение "трудных предметов" в курс школьного обучения считалось обязательным. Торндайк показал, что это заблуждение вытекает из неверной интерпретации фактического положения дел. По его мнению, то, как информация, усвоенная в одной ситуации, будет переноситься на другую, зависит от степени сходства между этими ситуациями. Чем больше сходство, тем вероятнее и полнее перенос. Это -- так называемый  закон переноса идентичных элементов.  (Американцы очень любят правило или даже отдельный новый факт называть законом или теорией). Здесь явно видна связь ситуации с поведением (коннекция) и стремление объяснить психологический атрибут поведения (способность) объективными обстоятельствами (сходством ситуаций). Из этого закона следовал очень важный практический вывод: обучать детей нужно тому, с чем они будут встречаться после окончания школы.

7. ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНАЯ ШКОЛА БИХЕВИОРИЗМА

7.1. Радикальный бихевиоризм Уотсона.

Бихевиоризм -- особый этап в развитии экспериментальной психологии. Основоположником бихевиоризма, причем в самой радикальной его форме, был Джон Уотсон (1878-1958). Он отверг идею изучения психических явлений объективными методами и проповедовал полное отрицание психики. Предмет психологии -- изучение поведения организма как системы внешне выраженных реакций на воздействия окружающей среды, то есть системы связей S -- R.

Методы бихевиоризма:

1. Наблюдение (непосредственное или инструментальное);

2. Тестирование;

3. Дословная запись;

4. Формирование условных рефлексов;

5. Регистрация физиологических индикаторов.

Комментарии:

1. В наблюдении объективным является предмет, над которым ведется наблюдение, сам же процесс наблюдения предполагает его субъективность: наблюдаемый предмет не может рассматриваться вне системы знаний о нем, то есть внеконтекстуально, вне установок наблюдателя на восприятие определенных аспектов предмета. Так что уже на этапе восприятия продукт наблюдения оказывается субъективным, и вопрос заключается не в том, чтобы исключить субъективность вообще, а в том, чтобы исключить ее случайность по отношению к сути наблюдаемого.

2. Уотсон использовал тестирование не для оценки умственных или интеллектуальных способностей индивида, а для описания его поведенческих реакций на тот или иной раздражитель или экспериментальную ситуацию (реагирует ли испытуемый на звук, цвет, какова интенсивность реакции и т.п.).

3. По поводу дословной записи можно сказать то же, что говорилось о наблюдении. В сущности, здесь Уотсон отступал от своих же правил и поступал как интроспекционист, а не чистый бихевиорист. Он оправдывался, опираясь на весьма поверхностные аналогии:

 "Говорить вслух или просебя (мыслить) -- это столь же объективный вид поведения, как игра в бейсбол". (Watson, 1930, p.6). 

4. Метод условных рефлексов предполагает формирование реакции на стимул, который ее раньше не вызывал. Уотсон говорит, что он самостоятельно пришел к этому методу, хотя в работах И.П.Павлова и В.М.Бехтерева, с которыми он познакомился позже, речь шла о том же. Следует, однако, воздать должное Уотсону: он оперировал более жизненным, практически более значимым материалом, по сравнению с нашими академиками. (Подробнее о методе формирования см. ниже).

5. Уотсон различал  явные  и  неявные  реакции. Последние протекают внутри организма и могут быть наблюдаемы только с помощью специальных приборов. Так, мышление -- это речь просебя, то есть неявная двигательная реакция. Уотсон долго и упорно искал способы объективной регистрации этих тонких и неуловимых движений (языка и гортани) во время размышления. В опытах с глухими он регистрировал слабые движения пальцев и рук. Но тогдашняя техника регистрации не позволяла получить четкие и однозначные результаты. Это оказалось возможным лишь в послевоенное время.

7.2. «Целевой» бихевиоризм Толмена.

Ещё в студенческие годы Эдвард Чейз Толмен (1886-1959) познакомился с Коффкой во время своей поездки в Германию. Менталистская ориентация гештальтпсихологии, повидимому, оказала влияние на Т., но в основном он остался бихевиористом.



Pages:     || 2 |
 




<
 
2013 www.disus.ru - «Бесплатная научная электронная библиотека»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.