И.В.Изюмова
г. Аксай, Ростовская обл.
140-летию Марии Склодовской-Кюри посвящается...
7 ноября 1867 г. – 4 июля 1934 г.
Эпизоды великой жизни.
У нас есть свой кассационный суд, – это будущее. Счастлив тот, кто может предстать перед ним!
Бальзак.
Большой человек думает обо всей земле, маленький – лишь о своей семье.
Н.С.Бахвалов.
Ни у кого не было столько уменьшительных имён, как у Марии, самой младшей, общей любимицы в семье Склодовских. Обычное уменьшительное для неё – «Маня», особо нежное – «Манюша», а «Анчупечо» – юмористическое прозвище, данное ей в колыбели. Родители Марии относились к числу благоразумных. Отец получил высшее образование в Петербургском университете, затем вернулся в Варшаву и стал преподавать математику и физику. Мать, вплоть до рождения младшей дочери, вела женский пансион, для девочек из лучших городских семейств. Насколько помнит себя Маня, мать никогда её не целовала – госпожа Склодовская больна чахоткой. В десятилетнем возрасте девочка потеряет мать, от тифа умрёт старшая сестра Зося.
На попечении отца остаются четверо – Броня, Эля, Юзеф и Маня. Всем четверым суждено было победить враждебные им силы, смести препятствия и стать выдающимися людьми. Первое достижение – это три золотые медали – Брони, Юзефа и третья Манина при окончании гимназии в 1883 году. Было решено, что прежде чем выбирать дорогу в жизни, Маня поедет на целый год в деревню. Четырнадцать месяцев беззаботной жизни в семье родственников пролетели быстро. Маня возвращается к отцу, брату и сестрам. Заработка отца теперь едва хватает, юные Склодовские становятся в ряды сотен интеллигентных молодых людей, которые бегают по Варшаве в поисках уроков.
Неблагодарное занятие! В шестнадцать с половиной лет Маня узнает трудности и унижения, какие ожидают «репетиторшу». Длинные концы по городу и в дождь, и в холод. Сварливые и ленивые ученики. Родители учеников, заставляющие ждать начала занятий на сквозняке в передней или просто забывающие заплатить в конце месяца те несколько рублей, которые они должны и на которые так рассчитывала Маня, надеясь получить их сегодня утром. В сложившихся обстоятельствах девушка не перестаёт мечтать о том, чтобы продолжить образование, но в Варшавский университет не допускают женщин. При этом Маня переживает за Броню, на которую пало бремя хозяйственных забот, но её приводит в отчаяние быть только домашней хозяйкой. Тайная мечта старшей сестры: съездить в Париж, получить там медицинское образование, вернуться в Польшу и стать земским врачом. Уже накоплен маленький фонд, но жизнь за границей так дорога. В тревоге Маня забывает свою заветную мечту: перенестись через тысячи километров, отделявших её от Сорбонны, утолить самую важную потребность своей природы – жажду знаний, вернуться с этим драгоценным багажом в Варшаву и стать скромной наставницей своих дорогих поляков.
Мария находит решение: «Если мы будем биться каждая за себя, ни тебе, ни мне не удастся поехать за границу... Осенью ты сядешь в поезд... Сначала ты будешь жить на свои деньги, а потом я так устроюсь, что буду посылать тебе на жизнь... А вместе с тем я буду копить деньги и на своё учение в дальнейшем. А когда ты станешь врачом, поеду учиться, а ты мне будешь помогать».
Шесть лет... Шесть долгих лет отделяют время принятия решения и время начала сбывающихся надежд. В 1891 году Маня садится в поезд, оставляя позади мрачные настроения, неудавшуюся любовь, страх загубить свои способности. Она уже сделала выбор между тьмой и светом, между ничтожеством серы будней и огромной жизнью.
1891 год. Маня – студентка факультета естествознания в Сорбонне.
Не смотря на тёплый приём, Мария довольно быстро съезжает с квартиры сестры на студенческую квартиру – здесь ничто не отвлекает от главной цели – учения. Образ жизни отличается монашеской простотой. Всё обдумав, она вычеркнула из распорядка всякие развлечения, дружеские вечеринки, общение с людьми. Жить приходится всего на сорок рублей в месяц. Материальная сторона жизни не имеет ни малейшего значения – она просто не существует. Мари снимает малюсенькую комнатку со слуховым окошком на скате крыши. Ни отопления, ни освещения, ни воды. И вот в такой комнатке Мари расставляет своё имущество: складную железную кровать с матрацем, железную печку, простой дощатый стол, стул, таз. За ними следует керосиновая лампа, кувшин для воды, спиртовая горелка и ещё две тарелки, нож, вилка, чайная ложечка, чашка и кастрюля. Наконец, водогрейка и три стакана, чтобы угостить чаем Длусских (Броню и её мужа Казимира), когда они зайдут в гости.
Из скромной области практических познаний она усвоила только одно – умение шить. Но это не значит, что Мари покупает дешёвый отрез материи и шьёт себе новенькую блузку. Она чинит, чистит, приводит в порядок старые варшавские платья и носит их всё время, хотя они уже потрёпаны, потёрты, залатаны. Из-за нежелания тратить уголь, а также по рассеянности она не топит печки и пишет цифры, уравнения, не замечая, что от холода плечи у неё дрожат, а пальцы деревенеют. Горячий суп, кусок говядины, конечно, подкрепили бы её, но ведь Мари не знает, как варят суп! В течение многих недель питание состоит из чая и хлеба с маслом. Когда ей хочется попировать, она заходит в любую молочную Латинского квартала и съедает там два яйца или же покупает какой-нибудь фрукт, маленькую плитку шоколада. Неудивительно, что девушка приехавшая из Варшавы несколько месяцев назад крепкой и свежей, очень скоро становится истощённой и бледной.
И всё-таки Мари целиком поглощена учёбой и, вдохновившись успехами, чувствует себя способной познать всё, что добыто людьми в области науки. Шаг за шагом она проходит курс математики, физики, химии, осваивает технику опытов. На её долю выпадает большая радость: профессор Липпманн даёт ей несколько научных заданий, правда незначительных, но они предоставляют возможность показать способности и своеобразие её умственного склада. Мари проникается страстной любовью к атмосфере внимательности и тишины, к этому «климату» лаборатории, любовь к которому сохранит до последнего дня жизни. Только один аттестат лиценциата – нет, этого мало! Мари решает добиться двух: по физике и математике.
Равнодушная к ухаживаниям девушка ищет сближения с людьми, которые привлекают возможностью поговорить с ними о своей работе. В промежутках между лекциями по физике или занятиями в лаборатории Мари беседует с Полем Пенлеве, Жаном Перреном и Шарлем Мореном – будущими светилами французской науки. Это товарищеские разговоры. У Мари нет времени ни для дружбы, ни для любви. Она влюблена лишь в физику и математику. Она держится благодаря железной воле, маниакальному стремлению к совершенству и невероятному упорству. Последовательно, терпеливо Мари достигает обеих целей: в 1893 году получает диплом по физическим наукам, заняв первое место по отметкам, а в 1894 году – диплом по математически наукам, заняв второе место.
Она решает в совершенстве овладеть французским языком. Это необходимое условие для достижения её целей. Вместо того, чтобы по примеру многих поляков, ворковать по-французски певучие и неправильные фразы в течение многих месяцев, Мари досконально изучает орфографию и синтаксис, изгоняет малейшие следы польского акцента. Только раскатистое «р» так и остаётся на всю жизнь милой особенностью её говора, чуть глуховатого, но мягкого и очаровательного.
Мари вычеркнула из программы своей жизни любовь и замужество, создала себе мир, неумолимо требовательный и признающий одну страсть – к науке. Двадцати шестилетнюю девушку обуревают научные мечты, преследуют бедность, изводит напряжённая работа. Гордость и робость служат ей защитой, а также недоверие: с той поры, как семья 3. не пожелала иметь её невесткой, Мари пришла к убеждению, что бесприданницам нельзя найти в мужчинах ни преданности, ни нежных чувств.
Не удивительно, что даровитая полька, обречённая самой бедностью на уединение, сохраняет себя для творческой работы. Но поразительно и чудесно, что даровитый учёный, француз, сберёг себя для этой польки и подсознательно ждал её. У Пьера Кюри совсем особенное обаяние, сочетающее большую серьёзность с беспечной мягкостью.
«Когда я вошла, Пьер Кюри стоял в пролёте стеклянной двери, выходившей на балкон. Он мне показался очень молодым, хотя ему исполнилось в то время тридцать пять лет. Меня поразило в нём выражение ясных глаз и чуть заметная непринуждённость в осанке высокой фигуры. Его медленная, обдуманная речь, его простота, серьёзная и вместе с тем юная улыбка располагали к полному доверию. Между нами завязался разговор, быстро перешедший в дружескую беседу: он занимался такими научными вопросами, относительно которых мне было очень приятно знать его мнение».
Так Мари описала первую встречу, случившуюся весной 1894 года. В то время общество поощрения национальной промышленности заказало ей работу о магнитных свойствах различных сортов стали, и она начала исследования в лаборатории профессора Липпманна. Но для анализа минералов и распределения по группам образцов металлов требуются громоздкие установки, а лаборатория и без того перегружена. Профессор Ковальский знакомит Мари с «одним крупным учёным, который работает в Институте физики и химии... Может быть у него найдётся помещение. Во всяком случае он даст нужный совет... Его зовут – Пьер Кюри». Даровитый французский учёный, второй сын врача Эжена Кюри. Пьера с детства влекла к себе наука. В шестнадцать лет он сдаёт экзамен на аттестат зрелости, а в восемнадцать получает диплом лиценциата. Ещё через два года – место препаратора у профессора Дезена на факультете естествознания. Он занимается исследованиями вместе с братом Жаком, и вскоре два юных физика заявляют о своём открытии явления – пьезоэлектричества. Пьер продолжает исследования в области кристаллов и излагает «принцип симметрии» – одна из основ современной науки. Он изобретает и конструирует для научных целей ультрачувствительные «весы Кюри», исследует магнетизм и получает блестящий результат – «закон Кюри». За эти блистательные достижения, после пятнадцати лет работы Пьер Кюри в 1894 году получает от французского правительства месячный оклад в триста франков – почти столько же, сколько квалифицированный рабочий на заводе. Это человек особого склада. Когда Кюри узнал о представлении его к знаку отличия (академическим пальмам), то отказался в следующих выражениях: «Господин Директор,... Вы намерены снова предложить мою кандидатуру префекту для награждения знаком отличия. Очень прошу этого не делать. Если Вы выхлопочете этот орден, я буду вынужден отказаться от него, так как твёрдо решил не принимать никаких отличий любого рода. Надеюсь, что Вы избавите от поступка, который поставит меня в несколько смешное положение перед многими людьми»...
Со дня первого знакомства Пьер был покорён Мари Склодовской, он мягко и настойчиво искал сближения с польской девушкой. Встречи, разлуки, письма, свидания... Пройдёт ещё десять месяцев, прежде чем Мари свыкнется с мыслью о замужестве, и о том, что навсегда останется во Франции. 26 июля 1895 года панна Склодовская станет мадам Пьер Кюри. Женитьба Пьера на бедной иностранке не оскорбила, не удивила таких исключительных людей, как старики Кюри. Мари пленила их с первых минут знакомства. И дело было не только в её «славянском обаянии». Их удивляет и её мужской ум, и её характер.
Пьер жил для одной идеальной цели: заниматься научными исследованиями бок о бок с любимой женщиной, живущей теми же интересами к научной деятельности. Жизнь Мари сложнее: помимо любимого труда на неё падают все будничные, утомительные обязанности замужней женщины. Теперь она не может пренебрегать материальной стороной жизни так, как в свои студенческие годы. Одной из первых покупок после замужества стала тетрадь с многозначительной надписью «Расходы». Восемь часов на научные исследования, три на домашние дела. Но это ещё не всё. Вечером, расписав ежедневный бюджет по рубрикам: «расход на мужа», «расход на жену», Мари Кюри садится у дощатого стола и самозабвенно готовится к конкурсу на звание преподавателя. Кстати сказать, что Мари заняла первое место. На втором году совместной жизни в семье Кюри появилась маленькая Ирен. Но при этом, мысль о выборе между семейной жизнью и учёной карьерой даже не приходила в голову Мари. Она решила действовать на всех фронтах: любви, материнства и науки.
Два диплома, звание преподавателя, работа по изучению свойств калёных сталей – таков итог деятельности Мари к концу 1897 года, когда она, оправившись от родов, возвращается к научной деятельности. Следующая ступень – защита докторской диссертации. Несколько недель проходят в колебаниях. В поисках плодотворной, оригинальной темы Мари просматривает новейшие работы по физике и останавливается на опубликованных в прошлом году работах французского физика Анри Беккереля. После открытия Рентгеном Х-лучей Анри Пуанкаре решил исследовать, не подобны ли Х-лучам Рентгена и те лучи, какие исходят от флуоресцирующих тел под влиянием света. Увлечённый той же задачей Беккерель исследовал соли урана. Но вместо ожидаемого он обнаружил другое, совершенно отличное и необъяснимое явление: соли урана самопроизвольно, без предварительного воздействия на них света испускали лучи неизвестного происхождения. Лучи Беккереля в высшей степени заинтриговывают чету Кюри. Этот предмет соблазняет Мари, в особенности потому, что поле исследования – ещё целина.
Остаётся лишь найти место, где поставить опыты; вот отсюда и начинаются затруднения. В распоряжение Мари предоставляется застеклённая мастерская на первом этаже Института физики. Эта комната, загромождённая и сыроватая от пара, служит складом и машинным отделением. Климат в этой мастерской оказывается роковым для чувствительных электрометров, да и не очень полезным для здоровья самой Мари. Когда становится очень холодно, в рабочей тетради появляется запись температур. 6 февраля 1898 года среди различных цифр и формул находим: «Температура 6,25°!!» Всё оборудование, необходимое для работы, состоит из ионизационной камеры, электрометра Кюри и кристалла пьезокварца.
После нескольких недель работы получен первый результат: Мари устанавливает, что интенсивность таинственного излучения пропорциональна количеству урана в исследуемых образцах, что излучение может быть измерено совершенно точно, что на него не влияет ни состояние химических соединений урана, ни освещённость, ни температура. А почему только уран? Мари принимается за исследование всех известных химических элементов и обнаруживает, что соединения тория тоже самопроизвольно дают лучи аналогичной интенсивности. И раз данное явление оказывается свойством не только урана необходимо дать ему название. Мадам Кюри предложила назвать его «радиоактивностью», а уран и торий – «радиоэлементами».
Не ограничиваясь рассмотрением чистых элементов, их солей и окислов, Мари решила использовать собрание минералов в Институте физики и так, наобум, подвергнуть их своего рода таможенному досмотру с помощью электроскопа. Отбросив «недейственные» минералы, она принимается за другие и производит измерения их радиоактивности. Результат – полная неожиданность: радиоактивность гораздо сильнее, чем можно было ожидать, учитывая содержание в них урана или тория. Отчего происходит эта чрезвычайная, ненормальная радиоактивность? Возможно, исследуемые минералы содержат некое неизвестное вещество с гораздо большей радиоактивностью, чем торий и уран.
Прошло всего четыре года с той поры, когда Мари писала: «Жизнь, как видно, не даётся никому из нас легко. Ну что ж, надо иметь настойчивость, а главное – уверенность в себе. Надо верить, что ты на что-то годен, и этого «что-то» нужно достигнуть во что бы то ни стало». Это «что-то» оказалось способностью направить науку на ещё неизвестный путь. В сообщении, напечатанном в «Докладах Академии наук» в связи с заседанием 12 апреля 1898 года, говорится: «Мари Склодовска-Кюри заявляет о том, что в минералах с окисью урана, вероятно, содержится новый химический элемент, обладающий высокой радиоактивностью». «...Два урановых минерала: уранинит (окись урана) и хальколит ( фосфат меди и уранила) – значительно активнее, чем сам уран. Этот крайне знаменательный факт вызывает мысль о том, что в данных элементах может содержаться элемент гораздо более активный, чем уран...» Это была первая ступень к открытию радия.
Силой собственной интуиции Мари пришла к убеждению, что неведомое вещество должно существовать. Но требуется раскрыть его инкогнито. Пьер Кюри решает оставить временно свою работу над кристаллами и принять участие в стараниях Мари обнаружить новое вещество. Силы удвоились. В сырой мастерской на улице Ломон два мозга и четыре руки ищут неведомый химический элемент. И с этих пор в творчестве супругов уже нельзя различить долю каждого из них. В конце весны 1898 года начинается их совместная работа (которая продлится восемь лет и будет так жестоко разрушена смертельным несчастным случаем). Супруги Кюри ищут это «очень активное вещество» в содержащем уран минерале – урановой смолке (уранините). В своём природном виде она проявляла радиоактивность, вчетверо большую, чем чистая окись урана, входящая в состав самого минерала. Но состав минерала был достаточно хорошо изучен. Следовательно, новый элемент представлен в нём в столь малых количествах, что его присутствие ускользнуло от внимания учёных и не соответствовало чувствительности применяемых химических анализов. Они ещё не знают, что новый радиоактивный элемент представлен в урановой смолке отношением даже меньшим, чем один к миллиону! Терпеливо приступают супруги к исследованию по их собственному методу: обычными аналитическими приёмами выделяют все элементы, входящими в состав уранинита, а затем измеряют радиоактивность каждого из них в отдельности. Выяснилось, что необычной радиоактивностью обладают только определённые составные части минерала, причём радиоактивность сосредоточивается в двух различных химических фракциях. Значит, существуют не один, а два новых химических элемента! В июле 1898 супруги Кюри уже могут заявить об открытии одного из них.
– Ты должна придумать «ему» имя! – сказал Пьер жене. Бывшая панна Склодовская с минуту раздумывает и робко предлагает:
– Не назвать ли нам его «полонием»?
В «Докладах Академии наук» за июль 1898 года: «...Мы полагаем, что вещество, которое мы извлекли из урановой руды, содержит ещё не описанный металл, по своим химическим свойствам близкий к висмуту. Если существование этого металла подтвердится, мы предлагаем назвать его «полонием» – по имени страны, откуда происходит один из нас».
Характер жизни в квартире на улице Гласьер не изменился. Только работают Пьер и Мари больше, чем обычно. Когда наступила летняя жара, Мари нашла время закупить целые корзины ягод и заготовить на зиму варенье по рецепту, принятому в семье Кюри. Потом затворила ставни на окнах, сдала велосипеды в багаж на Орлеанском вокзале и, следуя примеру многих тысяч юных парижанок, уехала на летние каникулы с дочерью и мужем. Супруги сняли крестьянский дом в Ору, Овернь. Кюри совершают экскурсии, купаются в речках, осматривают гроты. Одни среди деревенского простора, они беседуют о своих новых металлах – полонии и о «другом», который ещё предстоит найти. В сентябре они снова вернутся в сырую мастерскую и с новым пылом возьмутся за исследования. В «Докладах Академии наук» от 26 декабря 1898 года есть статья, составленная Пьером и Мари вместе с их сотрудником Ж.Бемоном: «...В силу различных, только что изложенных оснований мы склонны считать, что новое радиоактивное вещество содержит новый элемент, который мы предлагаем назвать радием... Радиоактивность... радия должна быть огромной».
Любой наудачу взятый человек, прочитав сообщение об открытии радия, уже ни минуты не сомневается в его существовании. Несколько по-другому воспринимает новость физик, ведёт себя сдержанно. Его в высшей степени интересует работа Пьера и мадам Кюри, он понимает её бесконечные возможности в дальнейшем, но для того чтобы составить своё мнение, ждёт решающих точных результатов. Отношение химиков ещё придирчивее. Химик поверит в существование какого-нибудь нового химического элемента только тогда, когда сам увидит его, коснётся, взвесит, исследует, подвергнет воздействию кислот, заключит в сосуд и определит его атомный вес. А радия до сих пор никто не видал.
Чтобы выделить новые элементы, предстояло обработать большое количество сырья. Возникли три томительных вопроса:
Как добыть нужное количество минерала?
Где его обрабатывать?
Из каких средств оплачивать неизбежную подсобную работу?
Урановая смолка, таящая в себе радий и полоний, – минерал очень дорогой; добывается в Богемии с целью извлечения урановых солей, употребляемых в стекольном производстве. Необходимые тонны обойдутся чересчур дорого для самих Кюри. Деньги им заменит находчивость. Если необработанная урановая смолка стоит дорого, то её отходы, всё ещё содержащие радий и полоний, – сущие гроши.
После напрасных ходатайств, в поисках ответа на второй вопрос, супруги Кюри возвращаются ни с чем к точке их отправления, то есть к Институту физики, в котором преподаёт Пьер, к той небольшой мастерской, где нашли себе приют первые опыты Мари. Мастерская выходит во двор. По другую сторону двора стоит деревянное строение – это заброшенный сарай со стеклянной крышей, протекающей во время дождя. Медицинский факультет раньше использовал это помещение для вскрытий, но теперь оно признано непригодным для хранения трупов. Однако у этого сарая было важное преимущество – он был так плох, что никто не подумал возражать против передачи его в полное распоряжение Пьера и Мари Кюри.
А тем временем уже был решён вопрос с австрийской стороной о поставке сырья. Однажды утром большая конная повозка, вроде тех, что развозят уголь, остановилась на улице Ломон, перед Институтом физики. Об этом известили Пьера и Мари. Волнуясь от любопытства и нетерпения, Мари не в состоянии ждать, ей хочется сейчас же вскрыть какой-нибудь мешок и взглянуть на своё сокровище. Разрезает бечевку, расправляет грубую парусину и запускает руки в бурый, тусклый минерал с примесью хвойных игл.
Мария Склодовская прожила самые упоительные времена своего студенчества в мансарде. Мари Кюри предстоит вновь пережить много чудесных радостей в ободранном сарае, образцовом по отсутствию удобств. Летом из-за стеклянной крыши в нём жарко, как в теплице. Зимой не знаешь, что лучше – дождь или мороз. Если дождь, то водяные капли с раздражающим стуком падают на пол, на рабочие столы. Если мороз, то мёрзнешь сам. Из-за отсутствия оборудования тяги для вывода наружу вредных газов, большинство процессов приходится осуществлять во дворе, а во время дождя – в сарае, но при открытых окнах и дверях – на сквозняке. В таких условиях супруги будут работать с 1898 по 1902 год. Сначала они работают совместно над химическим выделением полония и радия, добывают радиоактивные продукты, а затем измеряют силу их излучения. Но вскоре находят более целесообразным действовать раздельно. Пьер стремится уточнить свойства радия. Мари продолжает обработку руд, чтобы получить чистые соли радия. При этом разделении труда Мари избрала мужскую долю, взяв на себя роль чернорабочего. С развевающимися на ветру волосами, в старом, запылённом и сожжённом кислотами фартуке, окружённая клубами дыма, разъедающего глаза и горло, она обрабатывала в день до двадцати килограммов сырья. Изнурительный труд переносить мешки, сосуды, переливать растворы из одной ёмкости в другую, по нескольку часов подряд мешать кипящую жидкость в чугунном тазу. Благодаря её мозгу и энергии всё более и более концентрированные продукты с большим и большим содержанием радия появлялись на ветхом столе сарая. Наступает следующий этап в работе – очистка и дробная кристаллизация растворов высокой радиоактивности. Для этого необходимо предельно чистое помещение с аппаратурой, изолированной от пыли и от влияния температурных перемен. Пьеру так надоела эта бесконечная борьба, что он готов приостановить на какое-то время работу. Но он не учёл характера своей жены.
Иногда Пьер и Мари бросают на несколько минут свою аппаратуру и начинают мирно беседовать.
– Я спрашиваю себя, как «он» будет выглядеть, – говорит в один прекрасный день Мари с нетерпеливым любопытством девочки, которой обещана игрушка. – Пьер, ты каким представляешь его себе?
– Кто его знает... – спокойно отвечает физик. – Видишь ли, мне бы хотелось, чтобы у него был красивый цвет.
В 1902 году, спустя сорок восемь месяцев с того дня, когда супруги Кюри заявили о вероятном существовании радия, Мари наконец одерживает победу. Ей удалось выделить один дециграмм чистого радия и установить его атомный вес, равный 225.
В один из тихих семейных вечеров Пьер прохаживается по комнате, Мари подшивает край фартука для Ирен и вдруг говорит:
– А не пойти ли нам туда?
Просительная интонация в её вопросе оказывается лишней, потому, что Пьеру также не терпится пойти в сарай, откуда они ушли два часа тому назад. Радий, причудливый, как живое существо, притягательный как любовь, зовёт их к себе, в своё жилище. Рабочий день выдался трудный, и было бы разумней дать себе отдых. Но Пьер и Мари не всегда разумны. Они накидывают плащи, предупреждают доктора Кюри о своём бегстве и скрываются. И вот они в своих владеньях, в царстве своей мечты.
– Не зажигай! – говорит Мари. И добавляет: – Помнишь ты хотел, чтобы у радия был красивый цвет?»
Действительность превзошла все ожидания. У радия есть нечто другое, важнее, чем красивый цвет: он излучает свет! И среди тёмного сарая стеклянные сосудики с драгоценными частицами радия сияют голубоватыми фосфоресцирующими силуэтами.
Пьер и Мари жили бы вполне счастливо, если бы все силы отдавали служению чистой науке. Увы! Им приходилось вступать в бои другого рода и терпеть в них поражения. За пятьсот франков в месяц Пьер читает в институте физики курс из ста двадцати лекций и руководит практическими занятиями студентов. Пока у четы Кюри не было детей, пятисот франков хватало на домашние расходы. Но после рождения Ирен ситуация изменилась. Трудно себе представить что-нибудь более прискорбное, чем те неловкие и неудачные попытки, какие делали два крупных учёных, стараясь добыть не хватавшие им две–три тысячи в год. Разрываясь на части между научным исследованием и преподаванием, Пьер и Мари забывают о пище и сне. Приступы невыносимой боли в руках и ногах вынуждают Пьера слечь в постель. Мари держится нервным напряжением и пока не сдаётся; излечив своеобразным методом презрения туберкулёз, вызывавший столько опасений у родных, Мари считает себя неуязвимой. Но в маленькой записной книжке, куда она заносит свой вес, с каждой неделей цифры всё меньше. Друзья дома отмечают её бледность и нездоровый вид.
Выход из положения мог бы быть простым. Если бы Пьера назначили профессором в Сорбонне, а сделанные им работы давали право на такое место, он получал бы десять тысяч франков в год, читал меньше лекций, а его знания обогащали бы студентов и подняли престиж университета. У Пьера лишь два желания: профессорская кафедра для обеспечения своей семейной жизни и для образования молодых физиков, затем лаборатория, оснащенная электрическим и техническим оборудованием, с местами для нескольких ассистентов. Профессорскую кафедру он получит лишь в 1904 году, когда о нём заговорит весь мир. Лабораторию же он так и не получит до конца жизни. Больших людей смерть настигает раньше, чем их успевают признать власти.
С 1899 по 1904 год супруги Кюри, то вместе, то раздельно, публикуют тридцать два научных сообщения о свойствах радия, об исследовании радиоактивных веществ, о физиологическом действии лучей радия. Радиоактивность, зародившись во Франции, быстро переходит за границу. С 1900 года из Англии, Германии, Австрии, Дании поступают на улицу Ломон запросы, подписанные именами крупных учёных. Супруги Кюри обмениваются письмами с сэром Вильямом Круксом, с венскими профессорами Зюссом и Больцманом, с датским исследователем Паульсеном. «Родители» радия Щедро дают своим коллегам всяческие разъяснения и технические советы. В нескольких странах учёные открывают новые радиоактивные элементы: радиоторий, протактиний, радиосвинец...
Чудесный радий! У него есть своя тень, свой фантом: он самопроизвольно вырабатывает особое газообразное вещество – эманацию радия, тоже активное. Он самопроизвольно выделяет тепло: количество тепла, выделяемое частицей радия в час, способно расплавить равный по массе кусочек льда. Он действует на фотопластинку, превращает воздух в проводник электричества и таким образом разряжает на расстоянии электроскоп; стеклянную посуду, имеющую честь содержать его, он окрашивает в розовато-сиреневый и лиловый цвета. Если его обернуть бумагой или ватой, он разрушает их, мало-помалу превращает в прах. А ещё излучение радия – «прилипчиво». Прилипчиво, как стойкий запах, как болезнь. Спустя тридцать–сорок лет после смерти обоих Кюри их рабочие записные книжки ещё проявят живую, таинственную активность и будут действовать на измерительные приборы!
Последнее волнующее чудо: радий будет кое-что значить и для здоровья человека. Он станет его союзником в борьбе с жестокой болезнью – раком.
Радий полезен, изумительно полезен! Выделение нового элемента представляет интерес не только как научный опыт. Оно является необходимым, благодетельным. Должно начаться промышленное производство радия. Мари и Пьер кладут начало такому производству. Собственными руками, больше всего руками Мари, они добывают первый на свете грамм радия из восьми тонн уранинита разработанным им способом. Свойства радия всё больше возбуждают умы, и супруги Кюри находят действенную помощь для организации производства радия на широкой основе. В 1902 году Академия наук отпускает супругам Кюри кредит в двадцать тысяч франков на «выделение радиоактивных веществ». Сразу же была начата переработка пяти тонн минерала.
В 1904 году решительный и образованный Арме де Лиль надумал построить завод по производству радия для врачей, занимающихся лечением злокачественных опухолей. Он предлагает Мари и Пьеру помещение при заводе, где они могут с удобством вести свои работы, которые из-за тесноты сарая были невыполнимы.
Мари так и не расстанется с полученным ею первым граммом радия. Позже она завещает его своей лаборатории. Он не имел и никогда не будет иметь другой ценности, кроме как воплощение её бескорыстного труда. Другие граммы радия будут цениться по-иному – на вес золота. Радий, регулярно поступающий на рынок, становится самым дорогим веществом на свете. Один грамм радия стоит семьсот пятьдесят тысяч франков золотом. Такое аристократическое вещество заслуживает того, чтобы о нём знали. В январе 1904 года выходит первый номер обозрения «Радий», посвященного только радиоактивным продуктам.
Эти результаты были получены благодаря тому, что юная блондинка, движимая горячей любознательностью, в 1897 году выбрала темой своей диссертации изучение лучей Беккереля.
И вот 25 июня 1903 года эта женщина стоит у чёрной доски в небольшой аудитории Сорбонны. Диссертация «Исследования радиоактивных веществ; мадам Склодовска-Кюри» является на суд учёных. И – событие невероятное – она купила себе новое платье, чёрное, шёлк с шерстью. Три оппонента во фраках сидят за длинным дубовым столом. Они по очереди задают вопросы кандидатке. И господину Бути, и Липпманну, своему первому учителю, и господину Муасану Мари отвечает спокойно приятным голосом. Она излагает результаты работ сухими техническими фразами с тусклыми прилагательными. Учёные не одобряют красноречия и разглагольствований. Присуждая Мари степень доктора, Председатель Липпманн произносит сакральную фразу: «Парижский университет дарует вам степень доктора физических наук с весьма почтенным отзывом».
И в тот же день Мари и Пьер впервые встретились с Эрнестом Резерфордом. Эту встречу устроил Поль Ланжевен – добрый друг обеих сторон. Повод для праздничного обеда оказался двойным. Ланжевен пригласил ещё и Жана Перрена. И тесный кружок понимающих друг друга с полуслова людей провёл один из тех прекрасных вечеров, какие надолго запоминаются атмосферой высокого единомыслия, простотой общения и дружелюбием без границ. Увы, но для Пьера и Эрнеста Резерфорда это была не только первая встреча, но и последняя. С Мари они встречались ещё неоднократно. Позже Резерфорд признался, что избегал досужих бесед с нею: она всегда говорила только о науке.
Очищая уранинит и выделяя радий, Мари разработала технологию и создала самый способ производства. В нескольких странах возникают проекты промышленного производства радия, между прочим в Америке и Бельгии. Однако же заводы не смогут начать производство до тех пор, пока инженеры не узнают тайны, какими способами выделять чистый радий. Как-то воскресным утром Пьер освещает своей жене создавшееся положение вещей. Почтальон только что принёс ему письмо из Соединённых Штатов. Пьер внимательно прочёл его, сложил и бросил на письменный стол.
– Надо бы нам поговорить о нашем радии, – начал он спокойным тоном. – Теперь совершенно ясно, что производство радия широко распространяется. Вот как раз послание из Буффало. Тамошние технологи намереваются создать завод для добычи радия и просят дать им сведения.
– Дальше? – спрашивает Мари, не проявляя большого интереса к теме разговора.
– Дальше... у нас есть выбор между двумя решениями этого вопроса. Описать во всех подробностях результаты наших исследований, включая и способы очистки,... или же мы можем рассматривать себя как собственников, как «изобретателей» радия. В таком случае... надо запатентовать эту методику и закрепить свои права на промышленную добычу радия во всём мире.
Несколько минут Мари раздумывает. Потом говорит:
– Нельзя. Это противно духу науки.
Пьер сознательно настаивает:
– Я тоже так думаю,... но не хочу, чтобы мы приняли это решение легкомысленно. Жизнь у нас тяжёлая, и надо опасаться, что она всегда такой и будет. А у нас есть дочь... Возможно у нас будут ещё дети. Для них, да и для нас патент – это деньги, богатство. Это обеспеченная жизнь..., отсутствие забот о заработке. – С лёгким смешком он продолжает: – Мы могли бы иметь отличную лабораторию.
Мари смотрит в одну точку. Она обдумывает слова мужа не больше нескольких секунд:
– Физики публикуют результаты своих исследований всегда бескорыстно.... Радий будет служить и для лечения больных. И мне кажется невозможным извлекать из этого выгоду.
Мари не пытается убеждать мужа. Она понимает, что о патенте Пьер заговорил лишь для очистки совести. Пьер как эхо повторяет слова жены:
– Да. Это было бы противно духу науки.... Вечером я напишу американским инженерам и дам им все указания.
Раз и навсегда они предпочли богатству бедность. Франция несколько раз награждала чету Кюри за научные заслуги. Но их имя не было связано с отличиями особо высокого ранга до 3 июня 1903 года, когда знаменитый Королевский институт официально пригласил Пьера Кюри сделать доклад о радии. Пьер и Мари отправляются в Лондон. Там их встречает лорд Кельвин. Вечером в зале во время доклада вся научная элита Англии: сэр Вильям Крукс, лорд Рэлей, профессор Дьюар... Пьер сопровождает доклад поразительными опытами: заставляет силой радия фосфоресцировать экран, пропитанный раствором сернокислого цинка; действует на фотопластинки, обёрнутые чёрной бумагой; доказывает самопроизвольное выделение теплоты чудесным веществом... Восхищение, царившее на этом вечере, сказалось и на следующем дне. Весь Лондон пожелал увидеть «родителей» радия. «Профессор и мадам Кюри» приглашаются на обеды, банкеты, слушают тосты, произносимые в их честь. Пьер, одетый в чуть лоснящийся чёрный фрак, в котором он ходил на лекции, производит впечатление человека как бы «отсутствующего». Мари в тёмном, слегка открытом платье без рукавов, подпорченные кислотами руки обнажены, никаких украшений. Она чувствует себя неловко под взглядами множества глаз, направленных на неё – редкий феномен женщину-физика. А рядом с ней на открытых шеях сверкают самые красивые бриллианты Британской империи. Мари с искренним удовольствием разглядывает драгоценности и с удивлением замечает, что обычно рассеянный её супруг тоже уставился глазами на эти ожерелья.
– Я и не воображала, что существуют такие украшения, – говорит Мари вечером, раздеваясь. – Как это красиво!
– Представь себе, я за обедом, не зная, чем заняться, придумал себе развлечение, – смеётся Пьер. – Стал высчитывать, сколько лабораторий можно выстроить за камни, украшающие шею каждой из присутствующих дам. К концу обеда я построил астрономическое число лабораторий!
В ноябре 1903 года Королевское общество в Лондоне присудило «месье и мадам Кюри» в знак своего уважения одну из своих высших наград – медаль Дэви – тяжёлая, золотая медаль, где выгравированы имена их обоих. Ирен назовёт её «большой сантим» и будет долго и с удовольствием играть золотым диском. Такова прелюдия к симфонии, которая вскоре закончится большим аккордом.
На этот раз оркестру подаёт дирижёр из Швеции. На торжественном общем собрании 10 декабря 1903 года Академия наук в Стокгольме публично объявляет, что Нобелевская премия по физике присуждается Анри Беккерелю и супругам Кюри за открытия в области радиоактивности. Никто из Кюри не присутствовал на заседании. От их имени французский посол принял диплом и золотые медали. Супруги уклонились от зимней поездки из-за перегруженности и плохого самочувствия. Саму же премию Мари воспринимает как награду за труды, а следовательно её можно принять, не совершая ничего «противного духу науки».
Бедность, переутомление, людскую несправедливость Кюри перенесли без жалоб, но теперь они впервые проявляют странную нервозность. Чем больше растёт их известность, тем сильнее обостряется эта нервозность. В письме брату Мари жалуется: «Всё время суматоха. Люди, как только могут, мешают нам работать... Вместе с почётом и славой нарушилась вся наша жизнь». В присутствии своих поклонников или власть имущих, которые теперь общаются с ней, как с высочайшей особой, она, как и её супруг, выказывают удивление, усталость и более или удачно скрываемое нетерпение, а кроме того – скуку. Смертельная скука угнетает её, когда навязчивые люди говорят об её открытии и таланте. Мари, получив звание «знаменитой мадам Кюри», будет временами счастливой, но только в тишине лаборатории или в тесном кругу семьи: мужа, свёкра и, теперь уже, двух дочерей – Ирен и Евы..
Дождливый четверг 19 апреля 1906 года навсегда изменил этот «тесный круг» семьи. «Пьер, мой Пьер, ты лежишь... забывшись сном... Какой страшный удар обрушился на твою бедную голову, которую я гладила так часто, держа в своих руках... Это конец всему, всему, всему...» «...В ближайшее воскресенье после твоей смерти, Пьер, утром я... пошла в первый раз в лабораторию... Но почувствовал, что не в состоянии продолжать работу. Иду по улице, как в гипнозе, без всяких мыслей. Я не покончу жизнь самоубийством, меня даже не тянет к этому. Но неужели среди экипажей не найдётся какой-нибудь один, который доставит мне возможность разделить участь моего любимого?»
На следующий день после похорон французское правительство предложило дать вдове и её детям национальную пенсию. Мари отказалась наотрез. «Я не хочу пенсии, я ещё достаточно молода, чтобы заработать на жизнь себе и моим детям». Родных и близких друзей семьи беспокоятся о том, что станется с внезапно прерванными исследованиями Пьера, с его преподаванием в Сорбонне? Каково будущее самой Мари? Университет склоняется к тому, чтобы включить Мари в кадры своих сотрудников, но в каком звании и в какую лабораторию? И можно ли вообще эту даровитую женщину отдать под чьё-нибудь начальство?
Под влиянием Марселина Бертло, Поля Аппеля и проректора Лиара общественные власти делают широкий, великодушный жест. 13 мая 1906 года совет факультета естествознания решает сохранить кафедру, созданную для Пьера Кюри, и передать её Мари, присвоив ей звание «профессор». Впервые должность профессора во французской высшей школе отдаётся женщине.
«Миленький Пьер, мне бы хотелось сказать тебе, что расцвёл альпийский ракитник, и начинают цвести глицинии, ирисы боярышник – всё это полюбилось бы тебе. Хочу сказать также и о том, что меня назначили на твою кафедру и что нашлись дураки, которые меня поздравили...»
Профессор, исследователь, директор лаборатории, Мари Кюри работает с огромным напряжением. Она продолжает давать уроки в Севре. В Сорбонне читает первый и в то время единственный в мире курс радиоактивности. Задумав издать курс своих лекций, в 1910 году она выпускает свой основной труд «Руководство по радиоактивности». Девятьсот одиннадцати страниц едва хватило, чтобы свести воедино знания, приобретённые с того дня, когда супруги Кюри заявили об открытии радия. А в начале книги она поместила не свою фотографию, а Пьера.
У Мари есть программа новых исследований. Она приступает к выделению самого металла – радия. До этих пор дело ограничивалось солями радия – хлористыми или бромистыми. Андре Дебьерну и Мари удаётся выделить самый металл, не изменяющийся от воздействия воздуха. Всеобщее развитие радиотерапии требует, чтобы мельчайшие частицы драгоценного металла могли быть разделены с большой точностью. Мари придумывает «взвешивать» радиоактивные вещества на основании силы излучения и создаёт у себя в лаборатории отдел дозиметрии, куда врачи, учёные и просто частные лица смогу т отдавать для проверки радиоактивные продукты и получать сведения о количестве содержащегося в них радия.
Опубликовывая «Классификацию радиоэлементов» и «Таблицу радиоактивных констант», она получает первый в мире эталон радия. В лёгкой стеклянной трубочке, которую Мари с волнением запаяла собственноручно, содержится 21 миллиграмм чистого хлористого радия. Впоследствии этот эталон будет торжественно помещён в Бюро мер и весов в Севре, под Парижем.
В декабре 1911 года Академия наук в Стокгольме, желая отметить блестящие работы, выполненные мадам Кюри после смерти ее мужа, присуждает ей Нобелевскую премию по химии. Мари едет на церемонию с сестрой Броней и старшей дочерью Ирен. Спустя двадцать четыре года Ирен Жолио-Кюри в том же зале получит ту же премию.
Во Франции Мари пребывает в зените славы. Архитектор Нено строит для неё Институт радия на отведённом для этого участке на улице Пьера Кюри. Устроилось это дело не просто. Директор Пастеровского института доктор Ру предложил Мари построить для неё особую лабораторию. Лица, возглавлявшие Сорбонну насторожились... Отпустить Мари Кюри? Немыслимо! В результате, между директором Ру и проректором Лиаром возникло соглашение. На общие средства – по четыреста тысяч франков с каждой стороны – университет и Пастеровский институт создают Институт радия с двумя отделениями: радиоактивную лабораторию под руководством Мари Кюри; лабораторию биологических исследований и радиотерапии, где крупный учёный-медик профессор Клод Рего организует изучение рака, а так же лечение больных. Мари расхаживает по строительным лесам, рисует планы, спорит с архитектором. Она требует просторных помещений, больших окон. И как бы ни негодовали инженеры на дорогое новшество, ей нужен лифт. Она сама проектирует сад, покупает липы и платаны, сажает ползучие розы вдоль незаконченных стен.
В чудесные июльские дни «храм будущего» на улице Пьера Кюри закончен. Но это июль 1914года. Война... Мари сняла на лето дачу в Бретани. Ирен и Еваужетамс гувернанткой и кухаркой. Мать обещала приехать к ним 3 августа.
Мари – дочерям, 1 августа 1914 года:
«...Дела, кажется, принимают дурной оборот: с минуты на минуту ждём мобилизации. Не знаю, смогу ли я уехать. Не тревожьтесь, будьте спокойны и мужественны...»
2 августа:
«Дорогие мои девочки, мобилизация началась, и немцы вторглись во Францию без объявления войны. Какое-то время нам нелегко будет сноситься друг с другом...»
Вокруг Мари образовалась небывалая пустота. Все её коллеги – работники лаборатории ушли в армию. С ней остались только механик Луи Раго, не мобилизованный из-за болезни сердца, и уборщица. В то время многие француженки надели косынки сестёр милосердия. И Мари находит себе применение. Немедленно ознакомившись с организацией санитарной службы, она находит в ней пробел, который, по-видимому, мало беспокоит начальство, но ей кажется трагичным: госпитали передовой линии почти совсем лишены рентгеновских установок. В 1914 году во Франции имелось очень мало рентгеновских аппаратов, да и те находились в руках отдельных врачей-рентгенологов. Военно-санитарная служба предусмотрела на время войны оборудование госпиталей рентгеновскими аппаратами только в некоторых крупных центрах, признанных достойными этой роскоши. Это ли роскошь – волшебный прибор, позволяющий точно определить местонахождение засевшей пули или осколка снаряда?
Мари никогда не работала в области Х-лучей, но в Сорбонне она каждый год посвящала им несколько лекций. Она отлично разбиралась в этом вопросе. Свободно переключив свои научные познания, она предвидит, чего потребует эта ужасная резня: нужно без промедления создавать одну рентгеновскую установку за другой. Мари составляет опись аппаратов, имеющихся в лаборатории университета, включая и свой собственный, и опрошены все конструкторы. Всё пригодное рентгеновское оборудование собрано и затем распределено по госпиталям Парижского округа. В лаборанты завербованы добровольцы из профессоров, инженеров, учёных.
Но как оказывать помощь раненым, которые с ужасающей быстротой стекаются в полевые госпитали, не оборудованные рентгеноскопическими аппаратами? Некоторые из них даже не имеют источника энергопитания для работы аппаратуры. Мари находит выход. На средства Союза женщин Франции она создаёт первый «радиологический автомобиль». В обыкновенном автомобиле размещают рентгеновский аппарат и динамо, которое приводится в действие автомобильным мотором и даёт необходимый ток. С августа 1914 года передвижная станция объезжает госпиталь за госпиталем. Во время битвы на Марне одна эта установка даст возможность подвергнуть рентгеновскому обследованию всех раненых, эвакуированных в Париж.
Мари предугадала всё: что война будет затяжной, кровопролитной, что всё чаще и чаще придётся оперировать раненых на месте, что автомобили с рентгеновскими установками окажут неоценимые услуги.
Один за другим оборудует Мари у себя в лаборатории эти автомобили, прозванные на фронте «кюричками», не обращая внимание на равнодушие и глухую враждебность всяких бюрократов. Она тормошит и частных лиц. Великодушные женщины, вроде маркизы де Ганэй и принцессы Мюрат, дарят или одалживают ей свои лимузины, а она превращает их в передвижные станции. «Я верну вам автомобиль после войны, право, я вам верну его, если он уцелеет». Из двадцати автомобилей, приспособленных таким образом, Мари один оставляет для себя: это рено с тупым капотом и кузовом в виде товарной фуры. Телеграмма или телефонный звонок уведомляют мадам Кюри о том, что полевому госпиталю, переполненному ранеными, требуется немедленно рентгеновская установка. За работу! Быстрые сборы. Мари садится рядом с шофёром на открытое для ветра сидение, и автомобиль несётся в нужном направлении. После неоднократных остановок и объяснений с часовыми они добираются до госпиталя. Мари поспешно выбирает одну из палат, распаковывает приборы, монтирует оборудование, раскручивает провод, который соединяет аппарат с динамо, оставшимся в машине. Затемняют кабинет больничными одеялами. Не прошло и получаса, а уже всё готово. Начинается печальное шествие. Принося носилки за носилками со страждущими человеческими телами. Мари регулирует аппарат, наведённый на раненую часть тела. Вырисовываются очертания костей и органов, а между ними тёмный, непроницаемый объект: пуля, осколок снаряда. Мари делает снимок, которым будет руководствоваться хирург, а иногда операция проводится тут же под рентгеном.
Проходят часы, а иногда и дни. Пока есть пациенты, Мари живёт в тёмной комнате. Прежде, чем покинуть госпиталь, она обдумывает, как оборудовать в нём постоянный рентгеновский кабинет. Вскоре госпиталь её увидит снова. Мадам Кюри взбудоражила всех и вся, чтобы раздобыть аппаратуру, и приезжает установить её. С ней лаборант, найденный неизвестно где и неведомо как обученный. В дальнейшем госпиталь обойдётся и без её помощи. Кроме двадцати автомобилей Мари оборудовала таким образом двести рентгеновских кабинетов, через которые прошли более миллиона раненых.
В один апрельский вечер 1915 года Мари, вернувшись домой, была несколько бледнее обычного и не такая оживлённая, как всегда. Не отвечая на тревожные вопросы близких, она заперлась у себя в комнате. Она была не в духе то того, что на обратном пути из форжского госпиталя шофёр резко рванул руль, и автомобиль, перевернувшись, свалился в ров. Мари засыпало ящиками с аппаратурой. Она была крайне раздосадована, но не болью, а тем, что рентгеновские снимки могли разбиться в дребезги. Тем не менее, лёжа под грудой ящиков, Мари не могла удержаться от смеха. Её молодой шофёр, потеряв присутствие духа и способность рассуждать, бега вокруг машины и вполголоса справлялся: «Мадам! Мадам! Вы ещё живы?» Не сказав никому об этом приключении, она заперлась, чтобы подлечить раны, впрочем лёгкие. Газетная статья в отделе происшествий и окровавленные бинты в ванной её выдали, но не остановили.
В первые месяцы войны Мари, посоветовавшись с близкими, вкладывает в военный заем ещё не тронутую вторую Нобелевскую премию, немного золота и медали. Шведские кроны, обмененные на франки, становятся французской государственной рентой, «национальной подпиской», «добровольной контрибуцией»... и понемногу распыляются, как и предвидела Мари. Мадам Кюри сдаёт своё золото во Французский банк. Служащий берёт у неё монеты, но с негодованием отказывается отправить в переплавку знаменитые медали. Мари не чувствует себя польщённой. Она считает подобный фетишизм нелепостью и, пожав плечами, уносит коллекцию своих наград в лабораторию.
Иногда, если выпадет свободный час, мадам Кюри садится на скамью в саду на улице Пьера Кюри, глее растут её любимые липы. Смотрит на опустевшее новое здание Института радия. Думает о своих сотрудниках, ныне фронтовиках, о своём любимом ассистенте, геройски погибшем поляке Жане Даниче. Она вздыхает. Когда же кончится этот кровавый ужас? И когда можно будет снова взяться за научную работу?
В начале 1915 года Мари отдала свой запас радия на службу стране. Мари посвящает свой грамм радия «службе эманации». Каждую неделю она посылает пробирки с эманацией радия в госпитали. Они способствуют лечению неудачно зарубцевавшихся ран и многих повреждений кожи. При этом Мари заботит отсутствие лаборантов. Она предлагает правительству организовать и обеспечить подготовку специалистов по радиологии. Сто пятьдесят будущих сестёр-радиологов, которых Мари обучает с 1916 по 1918 год, набраны отовсюду. Многие из них практически совсем не имеют образования. Престиж мадам Кюри вначале отпугивает учениц, но сердечный приём, оказанный учёной-физиком, покоряет девушек. Мари обладает даром делать науку доступной простым умам.
Союзники Франции, в свою очередь, обращаются к знаниям мадам Кюри. Начиная с 1914 года, она часто посещает бельгийские госпитали. В 1918 году она командирована в Северную Италию, где изучает местные радиоактивные источники. Позднее она примет в своей лаборатории двадцать солдат американского экспедиционного корпуса, которых ознакомит с явлением радиоактивности.
Мари и никогда не говорит о трудностях и риске, которым подвергается. Не говорит ни о несказанном утомлении, ни о смертельной опасности, ни об убийственном действии рентгеновских лучей и радия на её слабый организм. Перед товарищами у неё беззаботное, даже весёлое лицо. Война предписала ей хорошее настроение как лучшую личину мужества.
Пушечный салют в знак перемирия застанет Мари в лаборатории. Ей хочется украсить флагами Институт радия. Мари покупает три отреза ткани нужных цветов, а уборщица мадам Бардине, наспех сшивает их и вывешивает на окнах. Мари трепещет от волнения и радости. У неё не одна победа, а две. Родина Мари – Польша стала независимой!
Теперь Мари вновь может отдаться страсти своей жизни – физике. Война помешала научной работе, подорвала её здоровье, разорила её. Мадам Кюри за пятьдесят, и она почти бедный человек. Хватит ли у неё сил ещё несколько лет, до получения пенсии, совмещать преподавательскую работу с директорством в лаборатории? Она с горячим нетерпением ждёт минуты, когда здание на улице Пьера Кюри наполнится рабочим гулом.
Однажды майским утром 1920 года в приёмной Института радия появилась маленькая, хрупкая, хромая женщина. Она назвалась представителем крупного американского журнала. Несколько лет подряд миссис Мелони добивалась свидания у мадам Кюри. И, наконец, Мари нашла время для этой встречи. Один из вопросов интервью оказался судьбоносным для Мари:
– Если бы вы имели возможность наметить во всём мире вещь, самую желанную для вас, то что вы выбрали бы?
– Мне был бы нужен один грамм радия для продолжения моих исследований, но купить его я не могу. Радий мне не по средствам.
У миссис Мелони возникает блестящий проект: пусть её соотечественники подарят мадам Кюри грамм радия. По возвращении в Нью-Йорк она пытается убедить десять богатейших семейств дать по десяти тысяч долларов для этого подарка, стоимость которого сто тысяч долларов. Согласились только трое. Тогда предприимчивая американка создает комитет, в который вошли видные американки и организует национальную подписку в «Фонд радия Мари Кюри». Не прошло и года, как она пишет Мари: «Деньги собраны, радий – ваш!» При этом Мари получает настойчивое приглашение совершить турне по Америке. Она колеблется, но уступает. Обе дочери едут с ней. Америка приняла Мари очень тепло. Во время многочисленных встреч она получает звания, премии, медали и редкое отличие – «гражданство города Нью-Йорка». Но самое важное случилось 20 мая в Вашингтоне, когда президент США Гардинг дарит Мадам Кюри грамм радия или, вернее, его символ – специально сделанный, окованный свинцом ларец для хранения пробирок с радием. Сам опасный подарок пока хранится на заводе. Накануне торжества миссис Мелони дала Мари на одобрение дарственный пергаментный свиток. Мари прочла и решительно сказала:
– Надо изменить этот акт. Радий, который дарит Америка мне, должен принадлежать науке. Пока я жива, я буду пользоваться им только для научных работ. Но если оставить акт в такой форме, то после моей смерти радий окажется наследственной собственностью моих дочерей. Это недопустимо. Я хочу подарить его моей лаборатории. Нельзя ли немедленно найти адвоката?»
Юрист найден. Акт изменён. Мари тут же его подписывает.
Мадам Кюри посетила радиевый завод в Питтсбурге, где был выделен пресловутый грамм. В Нью-Йорке Мари вручают диплом доктора Колумбийского университета. В Чикаго ей присваивают звание почётного члена местного университета. Многочисленные приёмы и повышенное внимание очень утомляют Мари, и это начинает сказываться на её самочувствии, по причине чего 28 июня она отбывает домой, во Францию. Мари очень устала, но, в конечном счёте, очень довольна.
Путешествие в Америку оказалось поучительным. Оно доказало, что добровольное отчуждение от окружающего мира бессмысленно. Значение её имени теперь таково, что одним жестом, одним своим присутствием она может осуществить любой проект, имеющий общеполезное значение и близкий её сердцу. Теперь Мари уделяет время и для внешних сношений и для миссий. Научные конгрессы, конференции, университетские торжества, посещения лабораторий приводят её в столицы многих стран. Её шумно встречают, она старается быть полезной. Италия, Голландия, Англия принимают у себя Мари по нескольку раз. В мире нет больше уголка, где бы не знали её имени. Мудрые китайские учёные поместили портрет Мари в Храме Конфуция в старинном городе Тайюань-фу среди «благодетелей человечества», рядом с Декартом, Ньютоном, Буддой и великими императорами Китая...
15 мая 1922 года совет Лиги наций избирает Мадам Кюри-Склодовскую членом Международной Комиссии но научному сотрудничеству. Это останется единственной её изменой научному исследованию. Мари станет вице-президентом комиссии и поднимает вопросы по виду незначительные, но такие, от которых зависит прогресс научного познания: рациональная организация библиографии таким образом, чтобы любой научный работник мог сразу найти всю информацию о полученных достижениях других учёных в данной области знаний; единая система обозначений и терминологии в науке; составление таблиц констант; развитие международных научных стипендий.
Наконец – какой парадокс!... – учёная-физик, всегда чуждавшаяся материальной выгоды, становится ради своих коллег борцом за «научную собственность». Она стремится обосновать авторское право учёных, право вознаграждения за бескорыстные научные труды, легшие в основу промышленной технологии. Её мечта – найти для лабораторий средство против бедности в виде субсидий на научные исследования за счёт коммерческих прибылей.
Несколько поездок в Польшу... Мари носится с большим проектом: создать в Варшаве Институт радия как центр для научных исследований и лечения рака. Но Польша бедна и деньгами и техническими средствами. А у Мари нет времени самой хлопотать и отыскивать средства. Броня, хотя и обременённая годами, но такая же энтузиастка и такая же деятельная, как и тридцать лет тому назад, берётся за это дело. В скором времени страну наводнили плакаты и марки с изображением Мари. «Покупайте по одному кирпичу, чтобы построить Институт имени Марии Склодовской-Кюри!» – взывают тысячи почтовых открыток... И в 1925 году Мари приезжает в Варшаву на закладку института... Годы идут, из отдельных кирпичей вырастают стены. Мари и Броня отдали на это дело солидную часть своих сбережений, но всё же не хватает средств на покупку такого количества радия, чтобы начать лечение от рака. Не трудно догадаться, кто пришёл на выручку в этот раз – миссис Мелони. Великодушная американка знает, что Институт в Варшаве так же дорог Мари, как её собственная лаборатория миссис Мелони совершает новое чудо, собрав деньги на покупку второго грамма радия.
29 мая 1932 года завершается дело Мари Кюри, Брони и Польского государства. Открыт Институт радия в Варшаве. В эти дни Мари в последний раз видит Польшу, старинные улицы родного города и Вислу, которой любуется при каждом своём приезде, глядя на неё с тоской.
В 1920 году по почину барона Ротшильда во Франции создаётся Фонд имени Кюри, автономное учреждение, имеющее право получать пожертвования, субсидии для развития научной и лечебной работы Института радия.
В 1922 году Медицинская академия избирает своим членом-корреспондентом мадам Кюри. Случай беспрецедентный! Академики не только соглашаются избрать женщину, но, порывая с обычаями, избирают её независимо от неё самой.
В 1923 году Фонд Кюри решает торжественно отпраздновать двадцать пятую годовщину со дня открытия радия. По инициативе правительства Франции обе палаты единогласно принимают закон об ассигновании мадам Кюри как «национальной награды» ежегодной пенсии в сорок тысяч франков, переходящей на Ирен и Еву Кюри.
Благодаря пенсии и постоянному пособию от американских благодетелей исчезли материальные заботы. Доходы мадам Кюри, хотя некоторые и сочли бы смехотворными, вполне обеспечивали ей комфорт, которым она плохо умела пользоваться. Она никогда не могла усвоить привычку прибегать к услугам горничной. Если она заставляла шофёра ждать себя более нескольких минут, то чувствовала себя виноватой. Она, как и прежде, заходя в магазин, не смотрела на цены, а по наитию, безошибочно указывала рукой на самое простое платье или шляпку. Мари не жалеет денег только на деревья, на цветы и на виллы. Выстроила себе две дачи: одну в Лакруесте, другую на Средиземном море. С возрастом она стала искать более горячего солнца на юге и более тёплого моря, чем в Бретани.
– Ах! Как я устала! – говорит почти каждый вечер Мари Кюри с бледным лицом, осунувшимся и постаревшим от утомления. Её задерживают в лаборатории до половины восьмого, а иногда и до восьми. Из года в год Мари обогащает свою лабораторию. Вместе с Жаном Перреном она бегает по министерствам, требует субсидий, ассигнований на научные работы. Таким путём она добивается в 1930 году особого кредита в пятьсот тысяч франков.
С 1919 по 1934 год физики и химики Института радия опубликовали четыреста восемьдесят три научные работы, из них тридцать четыре дипломные и диссертации. Из этих четырёхсот восьмидесяти трёх исследований тридцать одно падает на долю мадам Кюри.
Если кто-нибудь из сотрудников защищает диссертацию, получает диплом или удостаивается премии, то в честь него устраивается «лабораторный чай». Летом такие собрания организуются в саду под липами. Зимой – в библиотеке – самом большом помещении института. Некоторые из таких «чаёв» приносили Мари особые волнения. На одном из них праздновали защиту докторской диссертации её дочерью Ирен, а на другом – её зятем Фредериком Жолио. Мадам Кюри видела, как под её руководством расцветают дарования этих двух служителей науки. Изучив явление ядерного распада, Ирен и Фредерик открывают искусственную радиоактивность.
По другую сторону сада, на улице Пьера Кюри, сотрудники профессора Рего, которых Мари зовёт «соседями визави», на основе своих исследований разрабатывают терапевтические методы для борьбы против рака. С 1919 по 1935 год восемь тысяч триста девятнадцать больных прошли лечение в Институте радия. Мадам Кюри не принимает никакого участия в биологических медицинских работах института, но внимательно следит за ними.
Мари, как и прежде, работает с большой поспешностью и с присущей ей неосторожностью. В отношении себя самой она не соблюдает мер безопасности, которые строго приписывает своим ученикам: трогать пробирки с радиоактивными веществами только пинцетом, не прикасаться к неизолированным пробиркам, пользоваться свинцовыми щитами. Она, конечно, позволяет исследовать кровь и у себя, так как это общее правило в Институте радия. Формула состава её крови отклоняется от нормы. Не удивительно! Уже тридцать лет Мари Кюри имеет дело с радием, вдыхает его эманацию. На протяжении четырёх военных лет она, кроме того, подвергалась опасным излучениям рентгеновских аппаратов. Она чувствует слабость, но старается убедить себя, что здоровье её неплохо.
В солнечный майский день 1934 года после полудня она встаёт в физическом зале до половины четвёртого, обменивается несколькими фразами с сотрудниками:
– У меня жар, поеду домой.
Ещё раз обходит сад, останавливается перед чахлым розовым кустом и говорит садовнику:
– Жорж, взгляните на этот куст: необходимо заняться им теперь же!...
И через несколько минут, перед тем как сесть в автомобиль:
– Так не забудьте Жорж: о розовом кусте...
Её тревожный взгляд на хилое растение был последним прости лаборатории.
4 июля. На утренней заре, когда яркий свет солнца залил всю комнату, сердце Мари перестало биться. Она погибла от злокачественной анемии, от непрерывного переоблучения – от катастрофы, длившейся десятилетия. Она умерла от жизни. От той, которой жила.
Гроб Мари, как она и завещала, поставили на гроб Пьера Кюри. На могильном камне прибавилась надпись: «Мари Кюри-Склодовска. 1867-1934».
Через год книга, которую Мари закончила перед смертью, явилась последним её посланием «влюблённым в физику». На титульном листе – строгое лучезарное слово – радиоактивность.
Литература
1. Данин Д.С. Резерфорд. М., «Молодая гвардия», 1966.
2. Данин Д.С. Нильс Бор. М., «Молодая гвардия», 1978.
3. Кюри Е. Мария Кюри. М., Атомиздат, 1967.
Ирина Викторовна Изюмова – окончила факультет физики Ростовского Государственного университета в 1991 г. Педагогический стаж 19 лет, квалификационная категория - высшая