Г.К. Кириллова
РОДНЫЕ КОРНИ
Иркутск – 2009.
Кириллова Г.К.
РОДНЫЕ КОРНИ: Иркутск, 219 с.
Книга о семейных историях нескольких поколений сибирских крестьян, написанная по воспоминаниям, архивам и историческим литературным источникам в свободном изложении (эссе).
© Г.К. Кириллова
© Оформление. Г.С. Фон-дер-Флаасс
Светлой памяти
моих предков-сибиряков,
великих тружеников
Предисловие
Зачем пишу? Почему? Наверное, старость наступила. Пришла пора воспоминаний. Да, это так. Душа просит вернуться в те времена, когда все были живы. Но увы… Вот и захотелось хотя бы на бумаге сохранить дорогие имена, которые хранились в памяти моих родных, в моей памяти. Теплится надежда, что среди тех, кто продолжит на Земле род Кирилловых, будут тоже носители памяти о своих предках, достойных и сломавшихся под ударами судьбы, разделивших в полной мере судьбу своей страны – России.
Поколения Кириловых начала и середины ХХ века не без основания гордились своей фамилией. Будут ли также гордиться своим происхождением теперешние молодые и будущие, кому еще предстоит родиться?
Эти воспоминания воплотились на бумаге благодаря помощи и поддержке моего мужа Г.М. Игошева. Георгий Михайлович взял на себя труд редактирования и печатания рукописи. И, конечно, это писание появилось благодаря интересу, проявленному к родословному древу со стороны внуков Максима Георгиевича Кириллова – Юрия Леонидовича и Константина Леонидовича, правнуков Марфы Романовны Брагиной – Андрея Васильевича и Андрея Юрьевича Брагиных. Дополнили мои воспоминания о родных строки из писем моих двоюродных сестёр Августы Максимовны, Лидии Николаевны Кирилловых, Галины Фёдоровны Вершининой, троюродной сестры Валентины Степановны Нецветаевой. Благодарна всем, кто откликнулся на мои вопросы для составления поколенной росписи и оформления фотографий.
Книга задумывалась как воспоминания по рассказам моих родных: бабушки, мамы, папы, и дяди. Так и получилось в первом издании (5 экземпляров). В последние четыре года работа продолжалась уже с литературой и архивными материалами. Это позволило уточнить те сведения, которые сообщила мне, ещё школьнице, бабушка Фёкла Павловна.
В литературе нашла подтверждение поморского происхождения моих пращуров – красноярских казаков Песеговых и Потехиных. В исторических трудах академика В.С. Бахрушина, В.А. Александрова, Г. Ф. Быкони на основании архивов Сибирского приказа подробно описаны условия жизни и службы казаков и пашенных крестьян, которые завоёвывали и осваивали Приенисейские земли.
К сожалению, я не смогла установить непрерывную родословную цепочку, но то, что удалось узнать, полагаю, будет интересно продолжателям моего рода Кирилловых. Может быть, эта книга подвигнет кого-то на труд по заполнению разрывов в родословном древе. Ведь в «недрах» архивов многое есть для этого.
Вступление
« Будем же уважать наше прошлое, Ибо без него все мы как деревья без корней. Будем чтить священную память людей из былого времени – с их нелёгкой и сложной судьбой».
(В.С. Пикуль)
Я – Кириллова Галина Константиновна. Родилась в 1937 г. в г. Черемхово Иркутской области, где отбывали ссылку после раскулачивания мои роди-тели. Случилось так, что в Черемхово были только родные со стороны моей мамы – Кириловой Таисии Георгиевны. Родные моего папы, Кирилова Констан-тина Федоровича, тоже были раскулачены и высланы, но в другие места, и я о них, к сожалению, очень мало знаю.
Мои родные были замечательные люди. Великие труженики, добрые, отзывчивые. Мы с сестрой Любой, наши двоюродные и троюродные братья и сестры, росли в атмосфере этой доброты, душевного тепла. Мы видели, чувствовали, как наши старшие, наша «родня», помогают друг другу, как поддерживают в горе, в трудах и радостях.
Несмотря на все тяготы (бедность, война, тоска по родине), они умели радоваться и веселиться. Когда собирались гости на «гулянку» (а это случалось по разным поводам: приехал кто-нибудь из родных или земляков «повидаться», именины ребятишек, праздник и др.), мы, ребятишки, становились свидетелями искреннего веселья с песнями, плясками, беседами. Я всегда восхищалась, какие это были собеседники, рассказчики. Как они умели хранить в памяти имена и отчества своих ближних и дальних родственников, земляков, знакомых. Сколько было рассказано случаев из жизни, особенно «на родине», «до ссылки», «в Потехиной». Последние выражения я помню с тех пор, как помню себя. Не было ни одного дня, чтобы мои папа, мама, баба Фекла Павловна, не говорили о свой родине, о том, как было «дома». И только потом, повзрослев, я поняла, как они тосковали о тех местах, о тех временах, когда пахали и сеяли, ухаживали за скотом, радовались и бедовали в родных домах, в окружении родной природы. Мама, когда говорила о родных местах, о Потехиной, о заимке, называла горы (Сарафаниха, Веношная, Замеренная, Кыртыс …), дороги (Прямая дорожка), лога (Архипов, Луков), улицы (Кокуй, Цыганская). «Ох, какие это милые горы» – выдыхала она. А птицу сороку она тоже называла «родной», потому что на заимке, где они зимовали со скотом, было этих птиц очень много («на каждом колу стрекочут»). Весной эти проныры подстерегали, когда снесет курица яйцо, чтобы тут же схватить его и унести. Именно поэтому было принято кур щупать и тех, которые с яйцами, оставлять в хлеву, пока не снесутся.
В предсмертные дни, когда уже не было сил, когда как об избавлении молила моя мамочка-страдалица о смерти, были минуты облегчения после очередного укола, и она говорила: «Припомнилось мне…». И эти припоминания были о родине, о тех, кто окружал ее в детстве. Так мама рассказывала, что в Потехиной у них был старичок по прозванию Люхан. Ходил он с посохом, молился и просил «милостыню». На горе у деревни поставил Люхан большой крест с иконой. Когда всходило солнце, икона сияла, освещенная его лучами. Гору эту называли Люхановой. «Христарадниками», такими же, как Люхан, были еще Гусев и Каболов. Квартировали они у Самсонихи. Каболова считали умственно помешанным от чтения книг («зачитался»). Как-то он просил у маминой тетушки Анны Даниловны денежек, говоря: «У меня до рубля два рубля не хватает».
Тогда же мама вспоминала Утесик-Камешок, на котором они плясали. А ниже по речке была поскотина и «мочаги». Мочагами называли сенокосные угодья, которые весной орошали: разводили по канавкам воду, чтобы обильнее и выше росла трава. Побывала я летом 2002 года на Камешке, на речке, на кладбище, где покоятся мои два прадедушки, прабабушка и много-много родных – Кирилловых. А Люханову гору вычислила. Местные жители сказали, что такой горы нет. Есть Марфина гора, есть Школьная. Ночевала я в Потехиной у Константина Александровича Мосина. Благодарна его жене Александре Павловне за радушный прием. Проснулась рано утром. Солнце только появилось из-за горы, на которую выходило окно комнаты. Ага, значит гора напротив восхода, которую мне называли как Школьную, и есть Люханова. Уточнила у старика-хозяина. Он аж встрепенулся, услышав это название, и подтвердил, что именно эту гору так раньше и называли.
В раннем детстве непроизвольно, а постарше уже из интереса слушала я рассказы старших и запоминала. К сожалению, не все запомнила и теперь очень-очень сожалею, что мало расспрашивала свою бабу Феклу. А она отличалась хорошей памятью и много могла бы рассказать. Вот что я знаю из ее рассказов-воспоминаний.
Казачий корень
«…если ты природный сибиряк, то тебе надобно знать, что ты родился на той Земле, где предки твои, первые русские люди, покорили, очистили и прирастили Сибирь к России, развеяли в ней мрак невежества и внесли христианство».
Петр Пежемский
Моя родная бабонька Фекла Павловна, в девичестве Песегова, родилась в октябре 1879 года («со Сталиным в одном году»– говорила она) в селе Беллык Беллыкской волости Абаканского уезда. Село было основано в 1726 году на реке Кара-Беллык в месте впадения ее в Енисей (правый берег). По переписи населения 1916 г., в Беллыке было 144 хозяйства и число жителей 513 человек (сведения получены в научном отделе краеведческого музея им. Н.М. Мартьянова в г. Минусинске). Теперь это Краснотуранский район. К счастью, это село есть и поныне, но его перенесли на другое место, а старое место затопило Красноярское море. Баба рассказывала, что ее предки, братья-казаки Песеговы, были пожалованы Царской грамотой за службу. По этой грамоте им дозволялось поселиться в любом месте на Енисее, и они поселились в Беллыке.
Отец Феклы – Павел Песегов, а мать ее звали Евдокия. К большому сожалению, не расспросила я у бабушки, как величали ее родителей. Имя прабабушки помню лишь потому, что в день Евдокии 14 марта бабушка всегда поминала свою родительницу.
Но мне удалось, удалось исправить свою оплошность! В 2006 г. я поработала в Красноярском краевом архиве. Здесь в метрических книгах Беллыкского Покровского прихода нашла запись о крещении Иосифа, родившегося 2 апреля 1861 г. у родителей крестьянина с. Беллык Павла Ефимова Песегова и его законной жены Евдокии Андреевой. Я сразу поняла, что это запись о рождении бабиного старшего брата Осипа, а моих прапрадедушек звали Ефим и Андрей. Из этих же книг узнала, что кроме Осипа, Анны, Терентия, Агафьи и Феклы, у Павла и Евдокии Песеговых было еще трое детей (Акулина, Елена и Анастасия), умерших в младенчестве.
Старшие братья и сестры обзавелись семьями, а младшая, Фекла, оставшись без матери в 9 лет, жила с отцом. С этого возраста ей пришлось вести все домашнее хозяйство. Бывало, заведя тесто на хлеб, чтобы не проспать, ложилась маленькая хозяйка головой на порог. Дрова в печь складывала, предварительно сложив их на шесток перед целом. А потом залезала на шесток сама и перекладывала дрова в печь, заползая в нее.
Рано утром, управившись со скотиной и отстряпавшись, ехала с отцом на пашню. Баба часто упоминала гору под названием Корова, где у них были поля. Когда возвращалась с пашни, то куры, вся живность бежала навстречу ей в ожидании кормежки. Маленькая племянница говорила: «Тебя, нянька, все встречают».
Братья служили в армии и участвовали в Японской войне 1904 г. Терентий пришел с войны израненный. Женился, у него родился сын Демид. Однако вскоре Терентий умер. Вдова его вышла замуж за Соседкина, который, видимо, усыновил Демида. Потому что, когда папа ездил после войны к своим родным на рудник Коммунар, то узнал, что его двоюродный брат Демид Соседкин погиб на фронте, а его жена Дуся умерла как раз тогда, когда там был папа. И он ее хоронил. Остались у них дети – Коля и Валя. Наверное, их определили в детский дом.
К сожалению, об Осипе Павловиче почти ничего не знаю. Только баба Фекла говорила, что мой папа Константин Федорович и лицом, и фигурой походил на него. Есть фотография Осипа Павловича, на которой, действительно, стоит стройный, подтянутый солдат, на мундире ни одной складочки. Моего папу иногда спрашивали, не офицер ли он – такая выправка была и у него. Однако в армии ему не привелось служить.
По книге «Военная униформа. Все страны мира…» узнала, что военная форма на Осипе Павловиче образца 1882 года. Мундир на крючках, темно зеленого цвета. На погонах одна лычка. Значит, служил он ефрейтором. Фуражка с козырьком. У рядовых фуражки были без козырьков. На правой стороне мундира овальный знак с перекрещенными винтовками. Научный работник Иркутского краеведческого музея определил, что это значок «За отличную стрельбу III степени».
Сестра Феклы Павловны, Агафья, была замужем за Орефием (фамилию, к сожалению, не знаю). Детей у них не было. Бабушка Агафья писала нам письма (в войну). Она жила в семье племянника Андриана, очень бедствовала. Потом кто-то сообщил, что она умерла.
Вторая сестра, Анна Павловна, была замужем за Матвеем Фокиным. У них был сын Андреян Матвеевич, которого мне довелось видеть, когда как-то зимой он приезжал к нам погостить. Женат он был на Анастасии Ивановне (?). Она была сирота и росла в семье Ивана Сергеевича Потылицина. По рассказам, жилось ей очень тяжко, поскольку тетушка Клавдия Сергеевна, жена Ивана Сергеевича, не была добрым человеком.
У Андриана и Настасьи было два сына, Виктор, Николай, и дочь Мария. Мария в 1950-51 гг. жила в нашей семье. Она специально приехала, чтобы получить паспорт (в колхозе паспортов не давали и из колхоза не отпускали). Папа мой выхлопотал ей паспорт по знакомству и прописку оформил в Черемхово (в Шадринке)у Леонида Чернова. Мария выучилась портняжному делу и уехала домой в д. Быскар. Вышла замуж за Петра Вакулина (бухгалтера). У нее родились сын Сергей и две дочери – Анна и Галина.
Дядя Андриан, вернувшись с фронта инвалидом, до самой смерти (в 1956г.) работал бакенщиком на р. Енисее Летом 1957 г., когда я закончила педучилище, папа свозил меня на свою родину. Побывали мы в Потехиной, Беллыке, Быскаре.
Виктор и Николай в 60-х годах поселились в Красноярске. У Виктора – два сына: Виктор и Сергей. Самого Виктора убили «нелюди» в 1965 г. У Николая сыновья – Валерий и Андрей.
Встреча с Фокиными состоялась у меня в 2006 г., у Валерия. У него очень милая приветливая жена Ирина и двое детей – Анна и Антон. Теперь Аня после окончания университета работает в Москве, а Антон ещё студент (в январе 2009 г. мне сообщили, что Мария умерла два года назад). Из Хакасии на встречу приехала Мария с дочерью Галей, её мужем и внуками (Маша, студентка, и Сережа, ещё ученик) (сын Марии Серёжа умер). Пришёл на встречу и Виктор Викторович с женой Галиной. Присутствовала на встрече вдова Николая Людмила Тихоновна (Николай Андрианович умер от инсульта в 2001 г., а его сын Андрей разбился на машине).
Бабонька Фекла вышла замуж в возрасте 27 лет в 1906 году за Кирилова Федора Ивановича в деревню Большая Ерба, в Потехину, как эту деревню чаще всего называли.
Из казачьего рода Песеговых происходила и моя прабабушка с маминой стороны Евдокия Георгиевна Кирилова. Она тоже была уроженкой с. Беллык.
В метрической книге за 1859 год Беллыкской Покровской церкви обнаружила запись о том, что крестьянская девица Евдокия Георгиевна Песегова была восприемницей (крестной) своего брата Корнилия, родившегося у крестьян села Беллыкского Георгия Игнатова Песегова и его законной жены Параскевы Зотиковой.
В метрических книгах за 1864, 1865 и 1868 годы записано, что у Егора Игнатова Песегова и его жены Параскевы родились дочери Акулина, Анна и еще Анна, т.е. сестры моей прабабушки Евдокии Георгиевны. А прапрадедушки мои были Игнат и Зотик, а у Авдотьи Егорьевны (так её называли по-деревенски) были сестры Акулина и две Анны.
По воспоминаниям бабы Феклы, Авдотья Егорьевна была уважаемая среди родни женщина. Баба Фекла рассказывала, что как-то Авдотья Егорьевна гостила в Беллыке и засобиралась уезжать домой. Родственники стали уговаривать еще остаться погостить. Прабабонька Авдотья Егорьевна согласилась при условии, что хозяева, где она гостила, простят свою дочь, которая «убегом», т.е. без согласия родителей, без сватовства вышла замуж. Родители девушки согласились, и был отправлен посыльный к молодым с вестью, что они могут прийти просить прощения.
Моя бабонька с маминой стороны Аграфена Даниловна, в девичестве Батуева, вспоминала свою свекровь Авдотью Егорьевну добрым словом. Она защищала невесток от сурового, строгого свекра, говоря при этом: «Не связывайтесь, бабы, с ним. Я сама».
Авдотья Егорьевна была мастерицей. Моя мама вспоминала, что она плела корзинки и другие изделия из прута. Мама говорила, что остался на «вышке» (так называли чердак) плетеный сундучок ее работы.
Мама чуть-чуть помнила свою бабушку Авдотью. Она умерла, когда маме было года 3-4. Жили они с бабушкой и дедом Романом на заимке. Была весна. Бабушка постирала одежонку с ребятишек и вышла её развесить во двор. Там ее, лежащую, и увидели дети. Побежали сказать деду. Дед занес бабушку в избушку и отправил кого-то в деревню сообщить о случившемся. Скоро приехал мамин отец Егор Романович. Бабушка еще была жива, но говорить уже не могла. Как вспоминала мама, тятя наклонился к ней и спросил: «Чо с тобой, мамонька?» Бабонька только «ыкнула» и скончалась. На «ходок» (легкая тележка) положили перину и на нее положили покойницу, чтобы везти в деревню. Похороны мама не помнила.
Откуда, из каких краев России пришли Песеговы в Сибирь?
Когда впервые писала воспоминания о моих предках, ещё не читала книг по истории заселения Сибири русскими. Были лишь догадки об их северном происхождении. Прежде всего, позволял так думать их говор на «о». При чтении книги Б.В. Шергина – писателя, сказителя-помора, обнаружила много диалектных слов, которые постоянно употреблялись не только бабушками и дедушками, но и родителями. Составила словарь общих слов в сибирском и поморском говорах по книге Б.В. Шергина (Приложение 1). Таких слов оказалось 98 единиц. Например, анбар, вехоть, казёнка, улка и т. д.
Первое подтверждение своим догадкам нашла у И.И. Серебрянникова. Этот автор пишет: «Большинство посельников Ангаро-Ленского края, как и всей Сибири вообще, были выходцами с Севера Европейской России, нынешних губерний Архангельской, Вологодской и смежных с ними. Уроженцы других районов терялись в общей массе северян – уроженцев Устюга, Яренска, Пинеги, Соли-Вычегодской, Мезени, Усть-Цильмы и других местечек Северной России. Северяне несли сюда с собой свои привычки, навыки, предания и свой говор… Они строили здесь свои церкви, остроги и города так же, как привыкли строить их у себя на родине… Несмотря на постоянное общение с инородцами, русские посельники сохранили здесь в чистоте и свой великорусский говор … Даже щи в Сибири варили с ячменной крупой соответственно традициям северной кулинарии» (с. 195). Баба и папа тоже в щи всегда клали перловку. Пища животного происхождения в Сибири называлась «молосной», а растительная без жиров – «посной.»
М. Герденштром отмечал, что в чистоте и опрятности сибиряки превосходят русских европейских губерний («Этнография...», с. 195).
Поморское происхождение старожильческого населения Енисейской губернии подтверждает и В.А. Александров. «Из центрального Помория, уездов Устюжского, Важского, Соль-Вычегодского, с большей части Яренского уезда шел наиболее значительный в абсолютных цифрах приток переселенцев в Енисейский край» (с.149). и этот же автор пишет: «… наряду с русским населением из Поморья в Енисейский край переселялось большое количество и коми, которые в сибирских таможенных документах отмечались как ижемцы, сысоличи, лузяне, вилежане.» (с. 150). Не из этих ли поселенцев происходят Песеговы? На эту мысль навела меня книга В.А. Новикова «География фамилий». На странице 48 прочитала: «На Вятке и Каме нередки фамилии на -егов, -огов… В них древен суффикс пермских языков (удмуртский – ег, коми – ог): Гачегов – гачег – бобр; Шудегов – шуд – счастье; Рочегов – роч – русский; Чечегов – чечег – трясогузка и др. Суффикс давно мёртв, и основы многих фамилий этой модели неизвестны». Может быть, этот «суффикс» указывает и на место, откуда пришли мои пращуры Песеговы в Сибирь?
Моя баба Фекла и ее двоюродный или троюродный брат Песегов Федор Степанович (я его знала, видела, поскольку в ссылке жили в одной деревне, в Сафроновке) были коренастые, невысокого роста. Баба Фекла была брюнеткой с черными большими глазами (очами). И папа мой, ее сын, был брюнет. Такие черты лица, может быть, – следствие южного происхождения, где казаки имели контакты с турками и с кавказскими народами.
В исторических работах неоднократно упоминаются случаи ссылки в Красноярский острог запорожских, донских казаков и «черкас» (так в Сибири называли украинцев). Но не все Песеговы были брюнетами. Сестра бабушки, Анна Павловна, по словам её внучки Марии Андреяновны, была рыжеволосой. Такого же цвета волосы были у дочери Федора Степановича Песегова – Пелагеи Фёдоровны. Да и дядя Андреян Матвеевич был тоже рыжим. Рыжие среди Песеговых? Не влияние ли это угро-финских кровей? А брюнеты могли появиться среди них по женской линии.
«Переписная книга г. Красноярска и Красноярского уезда 1671-го года» неопровержимо подтверждает, что мои пращуры Песеговы были пешими служилыми людьми Красноярского острога, т. е. они были среди тех, кто подарил России богатства Сибири, кто положил на этот алтарь свои жизни, судьбы, силы, здоровье. В списке пеших служилых людей (казаков) числятся: «Якунька Песегов живёт в деревне на Кубекове…; Гаврилко Яковлев сын Песегов живёт в деревне на Кубекове у отца своего; Ивашка Яковлев сын Песегов живёт в деревне на Кубекове; Филька Сидоров сын Песегов живёт в городе; Кипрушка Песегов живёт в городе» (с. 223- 224). В этой же «Переписной книге…» названы Потехины (черкасы), Чанчиковы, Сиротинины, Ярлыковы, Ерофеевы, Косовы, Путинцевы и др. фамилии земляков моих родных.
Основным занятием казаков была военная служба. С.В. Бахрушин пишет: «Военный форпост Красноярск в течение всего ХVII века жил жизнью военного лагеря, всегда под угрозой нападения, всегда под оружием… Условия военного стана среди земель немирных и воинственных соседей» (с. 12). «Обязанности служилых людей были многообразны. Кроме военной защиты города и участия в походах на «немирные землицы», на них лежал также сбор ясака в ясачных волостях; им же приходилось сопровождать соболиную казну в столицу и «гонять с воеводскими отписками» в Томск и Енисейск, а иногда и в Москву» (с. 72).
Кроме того, казаков отправляли на годовую службу во вновь построенные остроги годовальщиками. Они же несли службу на «отъезжих караулах для вести ото всяких немирных землиц», то есть для разведки на дальних подступах. Наконец, они стояли по караулам в самом остроге. Не знала я, когда бывала в студенческие годы на разных полевых практиках на Караульной горе у часовни, что на этом месте в давние времена, может быть, стояли на карауле мои пращуры. Служили казаки «…для оберегания пашенных крестьян по деревням». Часовня, сооруженная на месте караульной вышки, отреставрирована и используется по назначению. Её изображение можно увидеть на современной денежной купюре достоинством 10 рублей.
Вооружение в виде пищалей и копий служилые люди получали из казны. Порох и свинец полагались тоже казенные. Давали того и другого «не помногу, на год по 0,5 фунта. Приходилось экономить. Всё остальное снаряжение (лыжи, нарты, «лапотишко», «обувишко», даже лошадей и сбрую приобретали сами казаки, часто с «великою нужею, должались и кабалились».
За несение всех этих служб полагалось денежное и хлебное жалование. Рядовой пеший служилый человек получал 5 рублей в год. Продовольствие получали: женатые – 6 четей 1 осьмину ржи, 1 четь круп, 2 чети овса и 1,75 пуда соли, а холостые 5 четей 1 осьмину ржи, 1 четь круп и 1,75 пуда соли.(1 четь зерна – 5-6 пудов).
«Кроме жалования служилые люди получали особые награды за удачные военные действия … Однако жалование это существовало только на бумаге, в царских указах и в воеводских памятных списках» (проектных сметах) (с. 75). Точно так же неравномерно бывали выдачи хлеба. «В иные годы хлебных запасов служилым людям не дано ни по единому пуду …и помирают томною смертью».
Положение с хлебным жалованием объяснялось рядом объективных причин. За припасами приходилось ездить в Енисейский уезд, а в Енисейск хлеб привозили из Европейской России. Служилые люди, имевшие пашню, должны были служить «с пашен» совсем без хлебного жалования. «В итоге положение служилых людей в Красноярске было чрезвычайно тяжелое, особенно в неурожайные годы, как, например, в 1694 году. Гарнизон был доведён до полного отчаянья». Казаки писали царю: «Ежегод служим годовые службы, а государево денежное жалование нам ежегод сполна не доходит, служим без жалования великою нужею» и далее: «многие от голоду и совершенной скудости волочатся меж двор и кормятся христовым именем» (с. 76).
При таких условиях рассчитывать на государево жалование не приходилось. Поэтому тотчас после основания Красноярска служилые люди были вынуждены обратиться к земледелию. В 1671 году из общего числа (378) служилых людей 167 человек жили в своих деревнях и занимались хлебопашеством, приезжая в город только на службу.
Хлебопашеством заниматься тоже было небезопасно. Деревни подвергались опустошительным набегам киргизов. Так в 1635 году «…на государевых пашнях и на крестьянских весь сжатый хлеб пожгли, а несжатый весь вытоптали без остатку, государевых коней всех отогнали, крестьян, их жен и детей 70 человек убили, а иных в полон свезли» (с. 82).
Для защиты крестьян на полях сооружали «клетки», в которых можно было укрываться от неожиданных налётов кочевников. Деревни были укреплены надолбами и сторожевыми башнями, которые служили опорными пунктами сторожевой службы (по рекам Бугачу, Бузиму, Мане) (С.В. Бахрушин).
Из общей массы рядовых служилых людей выделялась небольшая группа, занимавшаяся торговлей. У С.В. Бахрушина приведен факт занятия торговлей служилым человеком. «В 1689 году казачий сын Филипп Песегов выехал из Красноярска с 10 рублями, которые вышли у него из товарной продажи, и в Енисейске на эти деньги приобрёл чарок, башмаков, шелку, икры, 5 сошников, 5 топоров и все это повез обратно на Красный Яр».
Наконец, для всех без исключения служилых людей подспорьем к неаккуратно выплачиваемому жалованию являлась военная добыча, особенно военнопленные – «ясырь» (с. 79). На Красноярском рынке пушнина отступает на второй план перед взятым с бою «ясырем». В эти годы процветала в Красноярске работорговля (с. 12).
«В дореволюционной литературе – пишет В.А. Александров – часто высказывалось мнение о смешении с местным населением русских переселенцев уже в XVII в., особенно служилых людей, о метизации русского населения Сибири как об одном из характернейших явлений колонизации. Но такое смешение происходило далеко не повсеместно…. русские переселенцы в Енисейском уезде женились, главным образом, на русских женщинах. Некоторое количество незамужних русских женщин попадало в Сибирь при перевозе сибирскими поселенцами своих старых семей с «Руси». Привозили с собой «жонок и девок» возвращавшиеся из посылок «с Руси» служилые люди….
Промышленники (охотники – Г.К.) и «гулящие» люди часто женились на вдовах крестьян и посадских людей… В 1631 г. в Енисейск добровольно приехало из Поморья 39 женщин «на женитьбу» енисейским служилым людям и пашенным крестьянам…» (с 32). На «иноземках» (якутках, тунгусках, и др – Г.К.) енисейские служилые люди женились не в Енисейском крае, а в Якутии в годы своих скитаний по пушным промыслам.
Далее В.А. Александров пишет, что ему не известно ни одного указания о женитьбе в Енисейском крае крестьян на «иноземных» женщинах. И это не случайно, так как в земледельческих районах обитало очень мало ясачных людей.
Кто были мои пра-пра-…прабабушки, никогда не узнаю. Наверное, как и большинство служилых людей, Песеговы, Потехины, пашенные крестьяне Брагины, Кириловы брали в жены тоже русских женщин.
«За старость, за увечия, и «для скорби» престарелые и небоеспособные казаки получали отставку; им предоставлялось снискать себе пропитание, как они сами знают, хотя бы, кто был в приход воинских людей изранен, отсечена у него рука» (с. 79). Те из них, которые были в состоянии работать, обычно садились на землю и обзаводились хозяйством. Со временем появились богадельни (такая обозначена на чертеже Семёна Ремизова в г. Красноярске). Позже возникшие церкви в деревнях и слободах под Красноярском выполняли те же благотворительные функции для сельского населения.
Таково было в основном безотрадное существование большинства служилых людей в Красноярске на протяжении XVII века. В.А. Александров пишет: «В атмосфере непрерывной резни складываются типичные черты красноярского служилого человека XVII века: склонность к своеволию и буйству, жестокость и падкость до наживы и выше всего – вольнолюбие, дух непокорности и независимости» (с. 12). В 1831 году И. Пестов писал: «Красноярские казаки отличались в старые времена храбростью и справедливостью, вместе с Енисейскими просторами они завоевания свои простерли за Лену и тяжбы свои с казаками Томскими выигрывали всегда на суде царском» (с. 23).
1704 год является поворотным пунктом в истории Красноярска. С отходом на юг, в долину р. Или енисейских киргизов, с отказом Джунгарии от притязаний на Киргизскую степь, Красноярск утрачивает стратегическое значение. К югу от него на месте кочевок воинственных киргизов в 1707 году вырастает Абаканский острог, в 1709 году – Саянский. С этого времени Красноярск перестаёт быть пограничной военной крепостью. Вместе с тем изменяется и уклад жизни старого Красноярска XVII века. И уже в ХIХ веке И. Пестов пишет о красноярских казаках, что ныне они «…отличаются своею опрятностью, проворством, неутомимостью и честностью» (с. 24).
Абаканский острог, как пишет Г.Ф. Быконя, был возведен за 5 дней с 4 августа по 9 августа 1707 года. Место для строительства крепости выбрали на 20-ой версте от устья р. Абакан «…пониже камня Турану на правой стороне (р. Енисея – Г.К.) во близости к лесам и к селению пригодное, а поблизости того места есть хлебородные места малое число». Сооружали острог енисейские и красноярские казаки. Руководили отрядом Конон Самсонов и Илья Цицулин. Всего в строительстве острога участвовало 964 служилых. Все они были вооружены пищалями, имели по 1 фунту свинца и пороха. С собой они привезли значительное количество припасов. Вполне вероятно, что среди строителей Абаканского острога были казаки Песеговы и Потехины.
Местные и центральные власти со строительством Абаканского острога не считали край присоединенным. Поэтому в остроге был оставлен «…на житие до указу» значительный по тем временам гарнизон в количестве 375 человек. Одновременно в ново построенный острог разрешили поселяться всем «…охочим казачьим детям и отставным служилым с семьями». Однако служилые не верили в «замирённость» Киргизской землицы, поэтому местные власти не смогли выполнить ни эти, ни более мягкие предписания относительно службы и поселения в Абаканском остроге. Поэтому для службы сюда назначались годовальщики из Красноярска и Енисейска. Некоторые из них оставались, перевозили семьи и поселялись на новых местах. Однако все деревни располагались к северу от острогов, под их защитой от набегов.
В последующие годы, с завершением строительства оборонительной системы острогов и увеличения численности гарнизонов, приток переселенцев возрос. Ведущую роль в заселении по-прежнему играли служилые люди южных острогов – Абаканского, Саянского и Караульного, которые охотнее стали переселяться к местам службы с семьями, основывая заимки в необжитых местах. Их промысловые избушки и заимки как бы начерно наметили будущую сеть русских поселений.
О заселении казаками южных районов нынешнего Красноярского края и Хакасии Г.Ф. Быконя пишет: «…первичную земледельческо-промысловую оценку угодий и мест оседания нередко осуществляли казаки-годовальщики, промысловики, отходники, подводчики и др.», то есть все те, кто по казенной нужде или по личным мотивам отлучался от прежнего места жительства. Подыскав угодья, поселенец подавал в канцелярию специальное доношение, в котором описывал, где и какие земли «обысканы под дворовое строение и под скотский выпуск, под пашню, сенные покосы и рыбные ловли». Так, видимо, и поселились братья – казаки Песеговы – в Беллыке, о чем упоминала моя баба Фекла Павловна.
По данным Г.Ф. Быкони, «многочисленные сибирские казаки почти все с 1724 года стали податными, т. е. обязанными платить подушные деньги и нести различные натуральные повинности казне» (с. 245). Так происходило превращение бывших служилых в крестьян, которые и образовали старожильческое население Сибири.
Власти в то же время требовали «…не занятия ясачных угодий», т. е. охотничьих угодий аборигенов. Однако были случаи, когда указ нарушался. Г.Ф. Быконя приводит жалобу койбала (одно из хакасских племен – Г. К.) Серженяка на Л. Песегова и его брата, которые заняли его охотничьи угодья. По этой жалобе нарушители были выселены.
Во второй половине XVIII в. в связи с перепромыслом зверя и переходом хакасов к скотоводству охранительная политика властей в отношении ясачных угодий стала меньше препятствовать вольному переселению. Аборигены даже просили селить русских крестьян близ их улусов. В этом случае они могли работать у русских и из заработков деньгами платить за ясак (за 1 соболя можно было расплатиться 3 рублями). Новокрещеным вменялось селиться в русских деревнях (Г.Ф. Быконя).
О видной роли казаков в заселении Северного Присаянья писал В.А. Ватин. Изучая документы Минусинской земской избы конца XVII века, он обратил внимание на то, что много одинаковых фамилий у здешних жителей. Причем, из фамилий ни одна не приурочена исключительно к какому-нибудь одному селению, а рассеяны они по разным деревням. Один и тот же род рассеялся по разным селам. Семьи были большие и, когда вырастали сыновья или «выпахивались» земли, то приходилось искать новые места для поселения. Благо сибирские просторы это позволяли. Во многих поселениях Минусинского уезда жили семьи из гнезд Потылицыных, Байкаловых, Терских и Песеговых. Последняя фамилия и сейчас есть в поселке Шушенске, деревне Знаменка Боградского района Хакасии. В Минусинском драмтеатре работает режиссёр Песегов.
Так рассказ бабоньки Феклы стал ниточкой, которая позволила многое узнать о моих пращурах.
Романов корень
Что известно мне о происхождении Кирилловых? Из рассказов маминого старшего брата Максима Егоровича («Хресинько», так звала его мама, потому что он был ее крестным), помню, что в селе Бараит Новоселовского уезда венчался ссыльный, лишенный дворянского звания и фамилии, по имени Кирилл. Дядя Максим говорил, что этот дворянин был по фамилии Орлов. Поскольку Кирилл был лишен фамилии, то его дети стали носить фамилию по имени отца.
В Красноярском краевом архиве хранятся метрические книги Бараитской Троицкой церкви, освещенной 12 января 1781 года, лишь за несколько лет ХIХ века. Приход был выделен из Караульно-Острожского. Название села Бараит произошло от фамилии инородца Бараитки, главного местного князька. В приход входила одна деревня – Cветлолобовская. Если некто Кирилл венчался в церкви с. Бараит, то это могло произойти только после 1781г.
В XVIII в. центр епархии, в которую входила Енисейская губерния, находился в Тобольске. На мой запрос из Тобольского архива ответили, что к ним на хранение документы Бараитского Троицкого прихода не поступали. В Иркутском архиве искомых документов тоже нет. Из Томска ответили: «В ходе просмотра описей дел фонда «Томская духовная консистория» за 1804-1850 гг. метрические книги церкви села Бараитского не выявлены».
Пока занималась поисками, из Краснодарского края позвонил Николай Иванович Кириллов. Ему о моих поисках рассказала Нина Степановна Осипова (Кириллова), с которой я встречалась в Черемхово. Николай Иванович рассказал, что он тоже слышал от своего отца Ивана Дмитриевича о Кирилле, который был по фамилии Орлов. Служил он управителем в Сибири, накопил огромное богатство и вознамерился отделиться от Руси и образовать Сибирское царство. За это и был наказан ссылкой в Сибирь. С1754 года правительство таким образом избавлялось от беспокойных или опасных людей, которых не хотело подвергнуть смертной казни. Ссылать в Сибирь стали со времён императрицы Елизаветы людей значительных, государственных. (И.В. Щеглов). Так, видимо, и случилось с Кириллом. Но это – предание….
В трудах академика С.В. Бахрушина неоднократно упоминаются Кириловы. Например, знатный мореходец, гость мангазейского воеводы (1630 г.) Матвей Кирилов; Мокей Кирилов – мезенец – был среди гостей жены мангазейского воеводы Кокарева на всенощной вместе с именитыми торговыми людьми и таможенным головой; Кирилов Никифор – приказчик купца Н. Светешникова; Кирилов Герасим – енисейский пашенный крестьянин, испросивший в 1680 году привилегию искать руду. В послужном списке (РГАДА, ф. 214, стб. 54, лл. 28-33; стб. 368, лл. 55-61) среди казаков, вступивших в бой с «качинскими» людьми в 1628 г. августа в 23 день, назван Олешка Кирилов, который «бился явственно», как и другие, под командой атамана Ермака Остафьева. В «Переписной книге 1671г…» среди пашенных крестьян Красноярского уезда деревни Бугачевской числился Сергушка Кирилов с четырьмя сыновьями: Васька 25 лет, Ивашка 22 г., Петрушка 20 л., Епишка 14 л.; наконец, в той же «Переписной книге …» упомянут Федька Кирилов – палач г. Красноярска. Есть ли среди этих Кириловых мой пращур, пока сказать невозможно. Фамилия во всех документах написана с одной буквой «л». Вторую букву «л» вписали в нашу фамилию в списках комендатуры в ссылке. Таким образом, проследить родословную Кириловых в XVII-ХVIII веках пока не смогла. С ХIХ века уже вырисовывается родословное древо Кириловых по мужской линии.
В Метрических книгах Бараитской Троицкой Церкви за период с 1840 пр1845 годы записано 25 мужчин, проживавших в это время в д. Светлолобовской, а в1856г. – 8 (Приложение 2), т.е. эта деревня была самым настоящим родовым «гнездом» Кириловых.
Дядя Максим вспоминал, что у них в хозяйстве было «тавро» с инициалами «ПИ». Говорили, что это тавро осталось от Петра Ивановича. Жил Петр Иванович в деревне Светлолобовой (Светолобке, говорила мама). Было у Петра три сына: Ефим, Яков и Ульян от первой жены, русской, и два сына от второй жены – хакаски: Семен и Иннокентий (прадедушка Нины Дмитриевны и Николая Ивановича). О существовании у Петра дочери узнала из Метрической книги за 1856 год. В записи о венчании значится невеста Ирина Петровна Кирилова, жених – Галактион Васильев Решетков. Поручитель (по-современному – свидетель) со стороны невесты – ее родной брат Ефим Петров Кирилов. Потомки Иннокентия унаследовали хакасские черты. Мама вспоминала, что Анна Дмитриевна (правнучка Иннокентия) как-то говорила: «Татарское-то мне всё досталось». В просторечии хакасов называли татарами.
Ефим Петрович Кирилов в возрасте 20 лет 19 апреля 1840 г. венчался с девицей деревни Игрышенской (на карте не нашла, есть д. Имышенская) Вассой Мартемьяновной Потехиной 23-х лет. Следовательно, родился прапрадед Ефим в 1820г., а прапрабабушка Васса – в 1817 г.
В метрической книге Бараитской Троицкой церкви за 1842 год записано, что у крестьянина д. Светлолобовской Ефима Петрова Кирилова и его законной жены Вассы Мартемьяновны 1 сентября родился сын Роман, мой будущий прадедушка.
Рассказывали, что один из братьев, Ульян, должен был идти служить в армию, но отказался. А служили тогда 25 лет. Состоятельные семьи могли нанять человека, который отслужит этот срок за их сына. Такой «наемшик» целый год жил в семье. Его должны были не только кормить, одевать, но и ублажать, выполнять все его прихоти. Баба Фекла рассказывала, что один «наемшик» захотел, чтобы его прокатили в кошевке, запряженной бабами, и его прихоть выполнили. А дед Роман Ефимович, видимо, помнил наемщика, и когда кто-нибудь из молодых наряжался, вертелся перед зеркалом, он говорил: «Чо вырядился, как наемшик!».
Кириловы «наемшика» содержали, ублажали, но 25-ти-летнюю службу отменили, наемщиков тоже. Ульян же и его потомки стали нелюбимыми среди родни.
В д. Потехину (Большую Ербу) Кириловы переселились, когда деду Роману Ефимовичу было 18 лет. в то время там было 5 домов (Потехиных, Путинцевых и Левы Шадрина (это корень Байкаловых). Так говорил дядя Максим Егорович.
Деревня Большая Ерба упоминается в 1795 г. в связи с тем, сто в ней жили четыре семьи отставных рудокопов с закрытого Ирбинского завода (Г.Ф. Быконя). Основана эта деревня была, вероятно, еще раньше.
Приехали на новое место одни мужики. Семьи оставались в д. Светлолобовской (Светолобка) Новоселовской Волости Минусинского уезда. Эта деревня стоит на р. Чулым, так же, как и д. Бараит. у Ефима Петровича были выпасы на заимке Толстый Мыс (все эти названия есть и на современной карте в Новоселовском районе Красноярского края).
Первый год жизни в Потехиной вспахали «залог», т.е. целину на месте выкорчеванного леса. На залоге выросли очень хорошие хлеба. Только после этого перевезли в Потехину и семьи. Дядя Максим говорил, что деду Роману в это время было 18 лет следовательно в деревню Потехину Кириловы переселились не раньше 1860 г.
Умели крестьяне выбирать места для поселения! Потехина располагается в том месте, где река Большая Ерба выходит из гор на равнину. Несет она быстрые воды хрустальной чистоты. На правом берегу напротив деревни бьет из горы ключ такой же чистой воды. С трех сторон долину окружают невысокие горы. Южные склоны – «солнцепеки» – безлесны. Тут растет разнотравье: чабрец, прострел (лютики), красные саранки и много клубники. Другие склоны покрыты лесом из лиственницы и березы. Места ягодные и грибные. Угодья пригодны и для пашни, и для покосов, и для пастьбы. Причем овец можно было выпасать и зимой на малоснежной равнине, и по степным склонам. В долине реки росла красная смородина. Луга были прекрасными пастбищами для телят, гусей, уток. Тут же располагались огороды.
Речка была рыбная. Водились в ней хариус, таймень. Хозяева подпруживали реку, ставили мельницы.
Земли были привольные. Только в начале XX века, в период столыпинских реформ, старожилов потеснили. В это время заселился Карасук. С новоселами жили не мирно.
Итак, Песеговы, Кириловы, Потехины и Брагины – старожилы в Сибири. Не могу удержаться, чтобы не дать описание русских сибиряков, приведенное в книге И. Пестова (1831 г.) «Нравы коренных здешних жителей весьма кротки, благонравны и гостеприимны; они каждого приезжающего принимают ласково, рады разделить с ним, что имеют последнее, и даже кто из гостей в знак благодарности за такой прём и угощения будут благодарить деньгами, … деньги не примут…» (с. 286).
Далее этот автор пишет, что сибиряки «…народ человеколюбивый и снисходительный. Они весьма телосложением статны, видны, крепки и в лице всегдашний румянец. Хотя сибиряки имеют своё происхождение от россиан, но здешний крестьянин великую имеет разницу: он говорит весьма чисто, основательно, учтиво, носит одеяние, смотря по состоянию, опрятное… Все крестьяне носят из кожи сапоги; женский же пол чрезвычайно щеголяет, и даже некоторые крестьянки подражают платьям городских жителей, все почти вообще крестьяне имеют дома по два: в них приёмная горница белыя, чистыя; сверх того есть семейныя или стряпущая и весьма наблюдают чистоту. В вере благочестивы и к храмам Божиим усердны» (с. 288). Да, мои предки были именно такими, такими я их видела и помню. Такими они смотрят на меня со старых фотографий.
В Потехиной у Романа Ефимовича и Авдотьи Егоровны родились дети: два сына – Захар Романович и Егор Романович, и четыре дочери – Настасья Романовна, Пелагея Романовна (старшая), Марфа Романовна и Пелагея Романовна (младшая). В семье было две Пелагеи. При крещении священник не учитывал, что уже есть ребенок с таким именем. Положено называть по Святцам – так и называли.
Роман Ефимович, по воспоминаниям мамы, был человеком могучего телосложения: высокий, с красивыми чертами лица, с карими глазами. На него походили Марфа Романовна и Пелагея Романовна-младшая. Мама рассказывала, что его шуба с бобровым воротом летом хранилась в завозне (сарае для сбруи и упряжи). Ее вешали на гвоздь под крышей, а подол шубы был почти до пола. А в его сапоги в святки девки обувались, не снимая верхней обуви. Говорили, что на деда Романа очень походил его внук, сын Марфы Романовны – Степан Андреевич. Мама говорила, что у Степана даже на затылке был «залавок» (видимо, вмятина), как у дедушки.
Характер Романа Ефимовича был суровым. Из детских воспоминаний мамы, знаю такие факты. Подружки боялись ходить к ним, говоря при этом: «А дедушка-то»? За столом во время обеда, когда в сборе была вся семья и работники, дед сидел во главе. Ел он большой деревянной ложкой. Если кто-нибудь из ребятишек осмеливался заговорить, дед сурово произносил: «Вшир!». Детям было смешно. Начинали смеяться и работники – молодые парни, мальчишки. И тут же надо было падать под стол. Кто не успевал, получал по лбу ложкой, да так, что иногда ложка разлеталась вдребезги.
Ребятишки, конечно, шумели, бегали по дому, хлопали дверьми. Деда уже был парализован, сидел на кровати, опершись на батог, и гневно сокрушался: «Все разгромят, все разобьют, поселенска природа». « Поселенска природа» – это попрек в сторону невестки Аграфены Даниловны. Ее отец, Данила Степанович Батуев, был сыном ссыльнопоселенца.
Как пишет Г.Ф. Быконя, с середины XVIII века усилилась традиционная ссылка в Сибирь. И.В. Щеглов заметил, что «…в 1754 г. ссыльных разделили на два главных вида: в работу и на поселение. Два разряда ссыльных: ссыльнопоселенцы и ссыльнокаторжане» (с. 250).
Мама рассказывала, что дедушка, конечно, доглядывал за ребятней, когда взрослые были в поле, и невестка Аграфена (Груня) была ему за это благодарна. После обеда дедонька всегда ложился отдыхать. Вот тогда-то наступало их время. Ребята успевали сбегать на речку, к подружкам, побыть на воле. Но надо было быть дома, во дворе, пока он не проснулся.
Пьяненьким дедушка становился добрым, мягким и просил прощения у невестки: «Прости меня, Груня» – говорил он.
Жили зажиточно, одной семьей, хотя и Захар и Егор были уже женаты. Для Захара Романовича и его семьи был построен дом рядом с отцовским, но Роман Ефимович не разрешал отделяться. Он говорил старшему сыну: « Тебе Федьку вырастили, а теперь ты хочешь оставить Егора с малыми ребятишками». Наконец, отца уговорили отделить Захара, но договорились, что работать будут вместе. Мама говорила, что так и было, пока Иван Захарович, внук деда Романа, не подрос и не воспротивился такому порядку.
Роман Ефимович остался жить в семье младшего сына Егора Романовича, но каждое утро, распорядившись в своем доме, шел к старшему сыну и там тоже командовал. Так было до тех пор, пока дед был здоров и в силах.
Дочерям Роман Ефимович и Авдотья Егорьевна справили богатое приданое. Не помню, кто вспоминал, но говорили, что в сундуках с приданым вещи мужики коленом уминали, чтобы сундук закрылся.
Женихов дочерям дед Роман выбирал сам, не считался с желанием дочерей.
Для сына Захара Роман Ефимович тоже сам выбирал невесту. Рассказывали, что, вернувшись из поездки, он объявил, что нашел невесту и надо засылать сватов. Захар заикнулся, что надо бы посмотреть невесту, на это отцом было сказано: «Чо ее смотреть-то, она корова, чо ли?»
Захар Романович был женат на Суворовой Домне Егоровне. В семье ее ласково называли Домнушкой, а своего деверя Домнушка называла Егорушкой. Домна Егоровна родила много детей, но выросли лишь три сына – Федор, Иван и Алексей. Была у них приемная дочь Матрена. Дети Александр и Анфиса умерли уже в подростковом возрасте. Сохранилась фотография, где у гроба девочки стоят родные и сидит мать (по фотографии можно судить, какой был дом у Захара Романовича, как одевались наши предки – крестьяне. Слева от гроба стоит священник – отец Антоний. Мамина учительница, Пелагея Антоновна, была его дочерью).
Захар Романович был очень уважаемым человеком в деревне и, видимо, во всей Знаменской волости. Он избирался волостным старшиной. Есть фотография, на которой Захар Романович в центре с бляхой на шее в кругу волостных чиновников, в том числе один из них – хакас.
Мама рассказывала, что у дяди Захара достаток был лучше, чем в их многодетной семье. На столе был всегда сахар, и ребятишкам очень хотелось иногда почаевничать у тетоньки Домны и дяденьки Захара. Прибежим, бывало, утром в праздник к ним и стоим у порога. Дядя спрашивает: «Вы завтракали?» Мы отвечаем нерешительно: «Нет еще», хотя только что из-за стола. Дядя распорядится: «Дай им, тетка по пирогу». «Да что уж по пирогу. Садитесь за стол». А нам только этого и надо. За столом дадут по кусочку сахара.
Старший сын Захара Романовича, Федор Захарович, был женат на Павле Ивановне (Паше). Федя, как его в семье звали, был грамотным, начитанным, умным человеком. На пашне, когда непогода мешала работать, он много рассказывал из прочитанных книг. Очень дружил со своим дядей Егором. В праздник, в воскресенье приходил утром к тете Груне на блины. У Федора Захаровича росли два сына – Федор Федорович (Федоран) и Сергей Федорович (Сергейка). Моя мама (Таинка) была ровесницей Федорана, и в детстве они были неразлучными друзьями. Федоран был лицом в свою маму (рыжий, конопатый). Его дразнили, и Таине было очень его жалко и обидно за друга. От кого-то они услышали, что если намазать лицо сорочьими яйцами, то все конопушки сойдут. Так и сделали. Мама рассказывала, что она очень старательно мазала лицо Федорана яйцами, а потом он сидел на солнышке, сушил лицо. Мама (Таинка) с замиранием сердца ждала, что сейчас они снимут маску и веснушек не будет. Но тщетно. Когда маска стала подсыхать, кожу стало больно стягивать, Федоран заплакал. Попытались содрать пленку из яиц, но пленка не снималась. Пришлось идти к речке, отмачивать лицо. И каково же было огорчение, когда оказалось, что веснушки остались на месте.
Мама Федорана, Паша, часто говорила: «Федоран по горам, а Таина по избам». И попадало им от Паши за их проделки немало. Решили они однажды на заимке пойти нарвать ковыля (из ковыля делали кисти). Ушли далеко, и Паша их потеряла. Обежала всю округу, близ заимки – их нет. И вот тетонька и племянник заявились с ковылем, с радужными надеждами, что их похвалят. Но вместо похвалы вздули их с приговором: «Вот тетоньке, а вот племяннику».
Весной, когда овцы ягнились, Федорану и Таинке поручали пасти двойнишных, т.е. овец, у которых было по два ягненка. Каждый пас свое стадо. Но в одиночку было скучно. Дети оставляли животных без присмотра и овцы соединялись в одно стадо. Обнаружив это, Федоран и Таинка пытались «разлучить» овец. А как их разъединить, если все овцы одной масти. Только одна овца была черненькая. Вот они ее и гоняли. Мама вспоминала, что дяденька Захар увидел, как они гоняют черненькую, и спросил, что они делают. Дети ответили, что хотят разлучить овец. К их великой радости было сказано: «Пасите вместе, вечером овцы сами разойдутся по своим стайкам».
С раннего детства вместе со всей семьей дети трудились. Холод ли, жара ли, непогода, а пастушок все равно при стаде. От ветра укрывались за курганами, за каменными плитами, которых много в степях Хакасии. Мама рассказывала, что иногда к ним подходил профессор А.А. Предтеченский – большой любитель охоты (профессор с семьей в голодные 20-е годы жил в Потехиной). Александр Андреевич уж обязательно, бывало, поговорит с детьми, порасспрашивает.
Был такой случай. Целый день стригли овец и держали их во дворе. К вечеру, когда стрижка была закончена, выпустили животных попастись. Пасти овец погнали Таинка с Колей. Когда овцы разбрелись, из кустов выскочила огромная волчица и в одно мгновение, схватив овцу, вырвала у нее все внутренности. Овцы в страхе ринулись к заимке, а мама с опояской в руках бросилась к задранной овце. Волчица, оставив свою жертву, бросилась на девочку, страшно щелкнув зубами. Не знаю, что было бы дальше, но зверь, видимо, увидел бегущего к детям взрослого человека, и нехотя удалился в кусты. Прибежал тятя. Решил, что задранную овцу он унесет и вернется со стрихнином (отравой для волков), чтобы начинить вырванные внутренности овцы. Детей, не подумав, отец оставил караулить эти останки овечки. Мама рассказывала, что как только тятя скрылся за горкой, волчица не торопясь вышла из кустов, потом вернулась обратно, и так несколько раз. Эта встреча с волком не прошла бесследно. Дети сильно испугались. Таю пришлось родителям долго по ночам ловить, когда она во сне с криком вскакивала с постели. А у волчицы оказалось в кустах логово, где укрывались волчата. Потому она, оголодав, не побоялась людей и вышла за добычей.
Второй раз натерпелась Тая страху, когда на нее напала бешеная собака. Поехала девочка на лошади, запряженной в телегу, на речку полоскать белье. Полощет. Вдруг лошадь забеспокоилась, запрядала ушами. Тая быстренько побросала белье на телегу, забралась сама и понукнула коня. Лошадь сразу понеслась вскачь, а вслед за нею выскочила из прибрежных кустов огромная собака с вывалившимся языком и бросилась к телеге. Наверно, она бы заскочила на повозку, и тогда бы несдобровать девочке. Но в это время ехал по дороге мужчина с возом угля. Он схватил большой комок, бросил в собаку и угодил ей в голову. Собака упала, завертелась клубком. Судьба, видимо, хранила мою маму.
К сожалению, о дочерях Федора Захаровича почти ничего не знаю. Знаю, что Федор Захарович с семьей уехал в Когунек. Построил там мельницу. Одна из дочерей, Клавдия, была крестницей мамы. Жила она в 60-х годах в д. Знаменка и работала учительницей. Фамилия ее Песегова. Впоследствии стало известно (вероятно, от Алексея Захаровича), что Клавдия Федоровна с семьей уехала в Крым, в Феодосию. Федора Захаровича в 1930-м году расстреляли в г. Минусинске. Стало об этом известно от односельчанина, который сидел в это время в Минусинской тюрьме по уголовному делу. Уголовников отправляли закапывать могилы с расстрелянными, и он видел среди расстрелянных Федора Захаровича.
Семья Федора Захаровича жила в Копьево. Федор Федорович пропал без вести в Великую отечественную войну, а Сергей Федорович погиб в Будапеште. Павла Ивановна, их мать, ушла в баптисты. У Федора Федоровича остался сын, очень похожий на отца. Мама его видела у Алексея Захаровича в Абакане. Федор Захарович проходил военную службу (по словам Максима Егоровича) в Петрограде. Есть фотография с его надписью: «На память Хресному Егору Романовичу, всему… семейству и поздравляю с великим постом. От вашего хресника Федора Кирилова». А на фотографии, адресованной Марфе Романовне, написано: «На добрую и долгую память тете Маше с семейством от Ф.З. Кирилова 1917 г. марта 9-го». То есть в дни февральской революции Федор Захарович был свидетелем, а может быть, и участником петроградских событий.
Мама рассказывала, что Федя при встречах с Николаем Евдокимовичем (псаломщик, потом священник) и Струниным (чиновник с рудника Юлия) непримиримо спорил, упоминая непонятные слова – «большевики», «Ленин», «кадеты». Федя всегда был за Ленина и большевиков. От них и получил смерть. Все родные считали, что Федю оговорил Николай Евдокимович, чтобы выслужиться перед коммунистами. Но, благодаря поискам Андрея Юрьевича Брагина (правнука Марфы Романовны), мы теперь точно знаем, что Кирилов Федр Захарович и еще 16 человек обвинялись в создании и участии контрреволюционной организации с. Когунек и связи с так называемым «Минусинским окружным штабом». На самом деле, в апреле 1930 г., у Кирилова находился проездом (на 10-15 минут) в город Минусинск некий Семинишин Семен Алексеевич, на показаниях которого и было сформировано уголовное дело.
В материалах отсутствуют сведения о Грабовском Николае Евдокимовиче. Значит Николай Евдокимович не был виновен в аресте Фёдора Захаровича. А мы, все родные, несем грех за это ложное обвинение перед его памятью.
Весной 2006 года, когда была в Красноярске, я тоже узнавала о Федоре Захаровиче. Зашла в местное отделение общества «Мемориал», чтобы навести справки о дяде. Да, сведения о нём есть в базе данных о репрессированных. Известно, что арестован он был по так называемому делу «МОШ» (Минусинский окружной штаб), который якобы ставил целью свержение советской власти вооруженным путём. В обществе «Мемориал» мне посоветовали обратиться в Краевое управление ФСБ России, где могут дать более подробные сведения о репрессированном. Так я и сделала.
В Управлении ФСБ со мной встретилась работник отдела, занимавшегося вопросами реабилитации. В первую очередь она выяснила, в каком родстве я состою с Фёдором Захаровичем Кириловым. Узнав, что я племянница, сказала, что сведения выдаются только ближайшим родственникам. Мне удалось её убедить принять от меня заявление. Я говорила, что, если до сих пор никто не поинтересовался судьбой Фёдора Захаровича, может быть, его прямых потомков уже нет в живых или, может быть, их это не интересует. В заявлении я просила разрешить ознакомиться с делом дяди. Заявление приняли, записали телефон, по которому мне можно позвонить, и через два дня сообщили, что могу прийти на приём.
Сотрудница провела меня в комнату для приёма граждан и вручила два документа (Приложение 3) – справку и копию протокола допроса Фёдора Захаровича. Дело для просмотра не дали, объяснив это тем, что оно очень большое, напечатано на папиросной бумаге, а фотографии Фёдора Захаровича в нём нет. Боже мой, с какими чувствами я взяла эти бумаги! Знала бы моя мама, что я разузнаю о дяде Феде.
Арестовали Фёдора Захаровича 24 апреля 1930 г. Как пишет Андрей Юрьевич, согласно протоколу №176 заседания особой тройки ПП ОГПУ по СК от 8 августа 1930 г., Кирилов Федор Захарович приговорен к расстрелу и в ночь на 26 августа расстрелян в тюрьме при Минусинском окружном отделе.
Что претерпел он за эти страшные 4 месяца, ему да одному Богу известно. Какие думы передумал, оставляя сиротами пятерых детей, из которых только Феде было 18 лет, а остальные были мал-мала меньше – Сереже 8 лет, Клаве – 5, Марусе – 3 и Анфисе 2 годика. Мало я знаю о семье дяди Феди. Можно только представить, что пережила Павла Ивановна и её дети, осиротевшие и ставшие детьми «врага народа».
Реабилитирован дядя 23 сентября 1967 года Постановлением Президиума Красноярского краевого суда. Судя по протоколу допроса, он дал признательное показание и принял муки в ожидании смерти.
Я попыталась найти потомков Фёдора Захаровича через телевизионную передачу «Жди меня», но ответа пока нет. Слышала, родственники говорили, что Клавдия Фёдоровна верила, что отец виноват и упрекала его, что оставил их сиротами
Жена Алексея Захаровича, Александра Гавриловна, рассказывала, что с Николаем Евдокимовичем они встретились на пароходе, когда она с Домной Егоровной и сыном Зиновием выезжали из Питгородка, что в Туруханском крае. Шла война, Алексей Захарович был на фронте, а она со старым и малым выбиралась в родные края. Тогда они и поселились в Абакане. Николай Евдокимович подошел к ним, поздоровался и удивился, что Домна Егоровна еще жива. Да, на долю этой женщины досталось пережить своих детей, своего первенца Федю. Домна Егоровна прожила более 90 лет, хотя доктор Предтеченский говорил, что у нее неладно с сердцем. По его совету, тетонька Домна всегда пила отвар из стародубки (адониса).
Средний сын Захара Романовича, Иван, был женат на Батуевой Матрене Михайловне – племяннице Аграфены Даниловны, бабы Груни. Человек он был с твердым характером. Именно по его настоянию окончательно разделились семьи Захара Романовича и Егора Романовича, т.е. на пашне стали работать отдельно. Мама удивлялась, какой Иван упорный, рассказывая такой случай. Когда в 1919 году партизаны (красные) гнали колчаковцев, и те отступали, на заимку заскочили несколько казаков. Они хотели, видимо, сменить своих загнанных коней, но лошади были спрятаны куда-то в дальний лог. Был праздничный день. На Иване были хорошие брюки. Казаки, махая перед ним оружием, стали требовать, чтобы он снял брюки. Но Иван не раздевался. Неизвестно, чем бы эта сцена закончилась. Мама говорила, что все, кто был в избушке, замерли от страха и умоляли Ивана отдать брюки. Один из казаков выглянул в окно и увидел, что к заимке по мостику скачут красные. Казаки выскочили из дома и поскакали, удирая от преследователей.
Матрена Михайловна характером не уступала своему мужу. Особенно не брал ее мир с Анной Андреевной, женой Максима Егоровича. Им приходилось жить на заимке (заимка у братьев Захара и Егора была вместе, только у каждого своя избушка и свои дворы для скота). Мотя упрекала Анну, что она помыкает девчонками, т.е. своими золовками. Сама сидит, рукодельничает, а девчонки и доят, и кормят коров, не вылазят из стайки.
Мама говорила, что при встрече уже через многие годы, когда дядя Максим с семьей жил на руднике Юлия, туда же переехал и Иван Захарович. Мотя и Нюра оказались опять соседями, и тут не угомонились. Все с уколками разговаривали.
Матрена Михайловна была женщиной скуповатой (говорят, такой была ее мать – Василиса Ивановна). Гостей она угощала камбалой, «жареной» на воде. Иван Захарович кинулся добавить выпивки на стол. Мотя ему преградила путь. Иван так взглянул на нее, что она тут же отскочила в сторону. Мама очень обижалась на Мотю, что она плохо отзывалась о свекре и свекрови. По ее словам, Захар Романович и Домна Егорьвна плохо к ней относились и не «водились» с ее детьми. Мама же вспоминала, что дяденька с тетонькой тряслись над внуками, как над «крашеным яичком».
У Ивана Захаровича выросли двое детей – Валентина и Виктор. Ребятишки, конечно, были частыми гостями у деда Егора, играли с детьми Максима Егоровича – Котей и Гутей. Иногда «гости» надоедали. Стоило назвать Валентину Валькой, как она тут же с обидой говорила: «Пойдем, Витя, домой, Валькой называют». Собирала своего брата и уходила.
Валентина Ивановна стала учительницей, Виктор Иванович закончил в Томске железнодорожный техникум, стал строителем. Я видела и Валентину, и Виктора. Виктор после окончания техникума приезжал погостить в Черемхово. Запомнила, что это был высокий, красивый парень с кудрявой шевелюрой. Слышала, что потом он жил на руднике Юлия, был женат на враче по имени Фелиция, но развелся с ней и еще раз женился. О Фелиции дядя Максим отзывался как о порядочной, доброй женщине и хорошем враче.
Валентина Ивановна с семьей жила где-то в Кузбассе. Ее постигло несчастье – умерла дочь, и бабушке пришлось растить внуков, оставшихся сиротами.
Алексей Захарович – Алешка Захара Романовича, слыл в деревне хулиганом, потому что гулял и дрался. После женитьбы остепенился. Жена его, Александра Гавриловна (Шура) по фамилии Бекасова, была из д. Бородиной. В семье ее любили. Была она красивой, доброй, мастерицей. Вырастили они одного сына – Зиновия. Алексей Захарович из Алешки превратился в уважаемого человека. Они с тетей Шурой бывали (после войны) у нас в Черемхово. Навещали их и мои родители, когда ездили на родину. Бывала и я у дяди Алеши и очень ему благодарна за помощь. По распределению, закончив институт, добиралась я до места работы в с. Ермаковское. Дядя Алеша отвез меня с моими книгами, постелью, чемоданом в Минусинск, откуда ходил автобус до Ермаковска.
Дружили и часто общались Алексей Захарович и Максим Егорович. Они оба любили охоту, рыбалку. У Алексея Захаровича была старая машина «бобик»-вездеход. На ней три двоюродных (у нас называли – сродных) брата, Максим Егорович, Степан Матвеевич и Алексей Захарович, объехали всю Хакасию. Дядя Максим рассказывал, что однажды они заехали далеко в горы в верховья р. Июса и там наткнулись, видимо, на заброшенный лагерь бандитов (остатки разгромленной армии Колчака). Были заметны следы землянок, кузницы, станка для ковки лошадей.
В одну из поездок на родину мама с Любой побыли у дяди Алеши и тети Шуры. А потом с Алексеем Захаровичем поехали из Абакана на Рудник Юлия (Цветногорск). Всю дорогу Алексей Захарович рассказывал о местах, которые они проезжали. Тогда же они заехали в Потехину. Мама показала Любе свой родной дом (тогда он еще стоял на старом месте, и в доме была сельская больница).
Алексей Захарович умер в 80-х годах, раньше тети Шуры. Она несколько лет жила одна. Сын Зиновий, к несчастью, спился. Жил в Норильске. Там остались жена и дочки. В Абакане же прижился у женщины, которую тетя Шура называла цыганкой.
Приемная дочь Матрена Захаровна, по воспоминаниям мамы, была очень красивой. Рассказывали, что она вышла замуж за врача – чеха и уехала с ним. Врач этот каким-то образом оказался на руднике Юлия. Дальнейшая судьба Матрены Захаровны неизвестна.
Старшая из дочерей Романа Ефимовича и Авдотьи Егорьевны, Анастасия Романовна, была отдана замуж за Ивана Зыкова в село Кома – очень далеко. Ее сын, когда гостил в Потехиной, говорил: «Ох, мама, мама, куда же ты шла». Видно, ему не нравилось место, где располагалась Кома. Мама вспоминала, что тетонька Настасья почти не бывала у них в гостях.
Дети Настасьи Романовны, Анфиса Ивановна и Арсений Иванович, жили в Красноярске. У Анфисы Ивановны мы с Володей (сыном Николая Егоровича) побывали. Нас напоили чаем с оладышками, но на просьбу пожить у них Володе на время вступительных экзаменов отказали. Этого следовало ожидать. К тому времени (1959 г.) родственные связи уже притупились, и мы, двоюродные племянники, как с луны свалились. Кто его знает, кто мы и что мы?
Пелагею Романовну (старшую) выдали замуж за вдовца Матвея Макаровича Константинова, у которого было уже двое детей,(Александра и Таисия) в село Сон. Было Пелагее Романовне 19 лет. Баба Фекла рассказывала, что когда невесту провожали к венцу, весь народ плакал вместе с ней. Она рыдала и причитала, что встанет завтра, и ее назовут мамой. По маминым воспоминаниям, тетя Поля-сонская (так ее теперь отличали от младшей Пелагеи Романовны) была высокого роста, немного сутулилась. Всегда приезжала с хорошими гостинцами, и ее ждали, но и побаивались. Была тетонька строгой и любила порядок. Поэтому вслед за гостинцами скоро могло последовать и наказание для маленьких хозяев. По рассказам бабы Феклы, Пелагея Романовна сама вела хозяйство. Так при строительстве заимки, строить которую были наняты потехинские плотники, в том числе и мой дедушка Федор Иванович, она приехала и все «колышки» переставила. Колышки расставил ее супруг, показав работникам, как надо располагать дворы, хлевы, стайки. Было сказано: «Что это он тут нагородил, кого загонять в эти клетки?»
Прожила Пелагея Романовна недолгую жизнь. У нее было двое родных детей: сын Степан Матвеевич и дочь Евдокия Матвеевна.
Мама вспоминала, что когда женили Степана Матвеевича, то тетя Поля уже была сильно больна, на свадьбе был доктор Андрей Александрович Предтеченский (о Предтеченском, его дружбе с моими родственниками надо писать особо). Вскоре после свадьбы Пелагея Романовна скончалась.
Степан Матвеевич впоследствии жил в Абакане. Часто бывал у Максима Егоровича. О семье Степана Матвеевича, к сожалению, мало знаю.
Говорили, что Таисия Матвеевна жила долго. Было у нее несколько сыновей и все они погибли в Великую Отечественную.
Евдокия Матвеевна была замужем за псаломщиком Николаем Евдокимовичем Гробовским, который потом стал священником.
Марфа Романовна, наша любимая баба Марфа, была выдана замуж за Брагина Андрея Григорьевича против ее воли в д. Знаменка. Баба Груня рассказывала, что у них в тот год овцы стояли в Знаменке, поэтому они, в том числе и Марфа, приехали туда стричь овец. (Бабу Марфу я помню уже старушкой, но это была и в пожилом возрасте красавица с ласковыми-ласковыми грустными большими карими глазами. Представляю, какой она была девушкой!). Стрижем мы во дворе овец. Пришел дяденька Григорий (будущий свекор Марфы Романовны). постоял, поговорили, ушел. Немного погодя, пришла тетонька Анна (будущая свекровь Марфы Романовны). Баба Груня говорила, что она сразу поняла – высматривают невесту. Через некоторое время, может, неделя прошла, вижу в окно: дядя Григорий в тарантасе, на подушках промелькнул по улице мимо нашего дома. Обычно к нам заезжал, а тут – мимо. Догадалась, что это сваты. И, правда, вечером нагрянули со сватовством. Шла замуж Марфа Романовна тоже со слезами. Мама моя потом рассказывала, что ей тетонька Маша (так они называли Марфу Романовну) сказала, когда уже маму посватал мой папа Константин Федорович: «Любишь Котю – иди. А моих слез пролито море». Мама говорила: «Наверно, был у тети Маши любимый человек, а ее с ним разлучили». Молодая жена очень скучала по родному дому и говорила, что когда едет в Потехину, то дорога кажется очень долгой, а из Потехиной в Знаменку – будто и не ехала, а уже приехала. У бабы Марфы было пятеро сыновей: Николай, Иван, Георгий, Григорий, Степан, и одна дочь Антонина Андреевна Губанова (Брагина).
У Кириловых зятя Андрея Григорьевича любили. Особенно дружил с ним мой дедонька Егор Романович. Когда наступила страшная година ссылки, Андрей Григорьевич отправил сыновей Гришу и Степана с семьей Егора Романовича, когда их повезли в Черемхово (Брагиным разрешили задержаться, потому что невестка Степанида Дмитриевна, жена Георгия Андреевича, перед самым отправлением с Чуны в Черемхово родила мальчика). При этом Андрей Григорьевич сказал, что надо ребят отправить с Егором Романовичем, а то нас могут разлучить.
Старший сын Марфы Романовны, Николай Андреевич, походил внешне на мать и в детстве говорил, что он приехал с мамой из Потехиной. Он получил образование и долгое время работал в Тайшетском отделении Госбанка. У него два сына – Юрий Николаевич и Евгений Николаевич. Выйдя на пенсию, Николай Андреевич переехал в Абакан. Там и сейчас живет его старший сын Юрий и внуки, Андрей Юрьевич и Александр Юрьевич. Евгений Николаевич
с детьми и внуками живет в Тайшете.
Судьба Ивана Андреевича сложилась неблагополучно: родственники говорили, что ему не разрешили жениться на той, которую он выбрал. Иван Андреевич был на фронте. После войны тоже жил в Тайшете. Погиб трагически – попал под поезд.
Георгий Андреевич женился на своей троюродной сестре Степаниде Дмитриевне Брагиной. У них была большая семья: 5 дочерей и один сын. Старшая дочь Клавдия родилась до ссылки, в Знаменке, остальные – в Черемхово. Таисия окончила горный техникум, работала в Донбассе, а потом приехала к родителям, которые жили уже в Мишелевке, где был Хайтинский фарфоровый завод. Августа окончила кооперативный техникум и работала в Тайшете в торговле. Была у нее хорошая семья: муж и два сына. Но рано Гутя ушла из жизни. Галина окончила политехнический институт. Работала в Комсомольске-на-Амуре. У нее две прекрасные дочки. После смерти Гути она вышла замуж за своего зятя, гутиного мужа.
Татьяна погибла, будучи десятиклассницей, на станции Половина. Вместе с подружками попала под поезд. И, наконец, единственный сын Георгия Андреевича – Вася. Радость и гордость отца. Вася был геологом и тоже в 40 лет ушел из жизни. Подкачало сердце. У Васи остались два сына, продолжатели рода Брагиных, и дочка Маша.
Григорий Андреевич – богатырь, работник, почетный шахтер орденоносец. Его портрет красовался в аллее почетных шахтеров в городском парке г. Черемхово. женился в 40 лет, и детей у него не было.
Степан Андреевич – боль и горе Марфы Романовны. В армию он ушел перед войной. Был на фронте и потерялся, перестал писать родителям. Конечно, думали, что погиб. Но материнское сердце болело. Бабонька Марфа горевала. Кто-то натакал ее сходить к ворожейке на ЦЭС. Ворожейка-татарка очень убедительно заявила, что сын ее жив. И вот через много лет после войны, когда уже не было в живых Марфы Романовны, Степана встретил его однокашник в Ангарске. Степан Андреевич не признавался, что это он, но одноклассник оказался настойчивым, пристыдил его. Потом каким-то образом сообщил об этой встрече Брагиным, дал адрес Степана (жил он на Сахалине, а в Ангарск приехал к дочери). Антонина Андреевна написала брату и отправила фотокарточку со всей семьей. В ответ получила: «Зачем ты мне отправила этот колхоз?». Тетя Тоня говорила, что Степан обижался на строгости отца. Но… понять его поступок очень затруднительно.
Андрей Григорьевич скончался в годы войны, а Марфа Романовна в январе 1955 года. Последние годы она жила у Антонины Андреевны в Тайшете. Антонина Андреевна закончила в образцовой спецпереселенческой 4-й школе в Шадринске 10 классов, потом училась в Красноярске в учительском институте, работала в Назаровском районе Красноярского края директором школы. Там и вышла замуж за раненного фронтовика Василия Георгиевича Губанова. По службе его направили в Киев. Уволившись из армии, Василий Георгиевич с тетей Тоней и дочерью Олей стали жить в Тайшете, где вскоре родился сын Володя. Внуки Марфы Романовны, Ольга Васильевна и Владимир Васильевич, получили высшее образование. Оля с золотой медалью окончила школу и с отличием – институт народного хозяйства, а Володя – политехнический институт. Оба живут в Иркутске.
Младшая – Пелагея Романовна, единственная из дочерей ослушалась отца и вышла замуж по любви за Меркулова Василия Анемпадистовича в с. Тесь, которое после революции стали называть Боградом. А женихов у Пелагеи было много. За одного даже просватали. Но невеста отказалась, и пришлось отдавать задаток.
Была у них с Василием Ампанистовичем (так по-деревенски его называли) счастливая семья. Родилось двое детей – Андрей и Евдокия. Но благополучие было недолгим. В гражданскую войну, по рассказам родных, Василий Ампанистович служил у Колчака. Был офицером. Потом ему пришлось скрываться.
Когда пришли красные партизаны, Пелагию Романовну допрашивали с пристрастием, выпытывали, где муж. Сажали зимой в сани с детьми, вывозили в чистое поле, детей выбрасывали из саней, лошадь пускали вскачь. Помог ей скрыться от репрессий квартирант, секретарь сельсовета. Он предупредил ее, что надо уехать. Мама рассказывала, что тетя Поля приехала к ним посоветоваться, что делать. Деда Егор сказал: «Гони скот к нам и поезжай». Так Пелагея Романовна оказалась с детьми в Красноярске со справкой, которую ей выписал добрый человек – секретарь сельсовета.
До отъезда в Красноярск до Пелагеи Романовны дошел слух, что ее мужа видели в Красноярске, что он там женился. Вскоре каким-то образом слух подтвердился. Это был очень тяжелый удар для нее и детей.
Троюродная сестра мамы Таисия Дмитриевна Кирилова (Иокиманская) в одном из писем писала: «Я вспоминаю Дусю Васильевну на свадьбе Анны Анемпадистовны. Когда провожали невесту, Дуся так горько плакала, наверное не о невесте, я думаю, а о своей горькой судьбе: понимала уже, что без отца остались. Тогда Пелагея Романовна с детьми жила ещё у Меркуловых».
Вскоре Меркуловы отделили Пелагею Романовну из своей семьи. Мама рассказывала, что тетя Поля приезжала часто к ним и очень плакала. Деда Роман был уже старенький, парализованный. Он выслушивал дочь и сурово говорил: «Не плачь, Пелагея» Будто упрекал ее за непослушание при выборе жениха.
Родные узнали, что, возвращаясь домой, Пелагея Романовна заезжала на кладбище на могилу к матери и там давала волю слезам. С тех пор стали её провожать за поскотину.
В Красноярске посватался к Пелагее Романовне вдовый железнодорожник Савватий Иванович Соломенко, и она вышла за него замуж, даже может быть из соображений сменить фамилию.
Дети Пелагеи Романовны получили возможность учиться. Андрей Васильевич и Евдокия Васильевна, первыми из рода Кирилова Романа Ефимовича, окончили институты. Они учились в Омске. Андрей Васильевич после окончания института приезжал повидаться к родным в Черемхово. Впоследствии он работал в Москве, занимал высокие должности, был удостоен Государственной премии. В пятидесятые годы занимал должность замминистра судостроения СССР. Умер в 1965 году и похоронен на Ново-Девичьем кладбище (участок 6, ряд 21, могила №5).
Евдокия Васильевна с семьей и Пелагеей Романовной после Великой Отечественной войны жила в Ленинграде. Мне посчастливилось побывать у тети Дуси в 1967 г., но бабы Поли уже не было в живых. Она умерла раньше Андрея Васильевича. При жизни Пелагеи Романовны у нее погостила тетя Сина (Ксения Георгиевна – мамина старшая сестра). С тетей Синой баба Поля отправила нам пикейное покрывало и две серебряных чайных ложки, которые мы храним как очень дорогую память.
Какими были дети Пелагеи Романовны, ясно из письма ее внучки Вали от 07.03.2001 г.: «Я могу сказать несколько слов о дяде Андрюше (мы его так называли). Когда я была маленькой, я часто ездила с бабушкой в Москву, и у меня остались на всю жизнь очень яркие воспоминания именно о дядюшке, которые подтвердились, когда я бывала в Москве уже взрослой. Он был человек необычный. Занимал очень высокий пост, был замминистра по судостроению. Семья была очень обеспеченной. Помню, как мы на каком-то огромном лимузине ездили в Кремлевские столовые. И при всем этом это был очень простой, открытый, веселый человек. Когда он входил в дом, сразу становилось спокойно и радостно. Я думаю, что детские ощущения самые верные. Потом его невестка (она из простой рабочей семьи) вспоминала, как ей было с ним легко и просто.
Наша мама была очень необычным человеком, от заведующей химической лабораторией при заводе стала секретарем парторганизации крупного объединения. Было принято считать, что секретарь парторганизации – не всегда почетная должность. Но мама наша была человеком абсолютной чести, прямолинейным, жестким, не боялась никаких начальников, всегда старалась помогать людям».
О себе Валя написала: «О нас особо сказать нечего. Получили высшее образование, работаем, хотя обе уже на пенсии, любим людей, любим свою страну, верим в ее великое будущее, хотим, чтобы на Земле был мир, счастье, любовь».
У Евдокии Васильевны две дочери – Надя и Валя. Живут в Петербурге. У Андрея Васильевича – сын Вадим и дочь Ирина. Живут в Москве.
Второй сын Романа Ефимовича – Егор родился в 1878 г. (год рождения вычислили на основании архивной справки, составленной в 1930 г. Дедоньке Егору в тот год было 52). Женат был на Батуевой Агриппине Даниловне. Бабонька Груня была на 2 года старше мужа, т.е. с 1876 года.
Егор Романович был высокого роста, сухощавый, русоволосый. Говорили, что он походил на свою мать Авдотью Егорьевну. Характером был добрый. В компании под хмельком говорил громко. Главная тема у него была лошади, бегунцы. Мама рассказывала, что когда они (дети) подросли, то иногда говорили: «Мама, уйми тятю. Что он всех покрывает своим разговором». На что баба Груня миролюбиво отвечала: «Да чо он. Пускай ревет».
Егор Романович в гулянку любил выпить, а поутру сильно страдал от похмелья. Болела голова, он приговаривал: «Ох, тошно мне, ох, тошно мне». Мама говорила, что баба Груня, недовольная «увлечением» мужа, приговаривала: «Черт не возьмет», а дети отца очень жалели.
Одно время деда Егор стал посещать компанию игроков в карты на руднике Юлия и даже выиграл красивый тарантас. Баба Груня боролась и с этим увлечением.
Деда Егор умело вел хозяйство. У него было очень много знакомых и приятелей хакасов. Он хорошо говорил на их языке. Рассказывали, что Егор Романович не был песельником в компании, а вот на работе пел, но только по-хакасски. Косит, бывало, на сенокосилке и поет.
