WWW.DISUS.RU

БЕСПЛАТНАЯ НАУЧНАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА

 

Pages:     || 2 | 3 | 4 |
-- [ Страница 1 ] --

Н Бердяев

Из книги царство духа и царство кесаря

"Царство духа и царство кесаря"

Москва

Издательство "Республика"

1995

ЦАРСТВО ДУХА И ЦАРСТВО КЕСАРЯ

Гносеологическое введение. БОРЬБА ЗА ИСТИНУ

Мы живем в эпоху, когда истину не любят и ее не ищут. Истина все более

заменяется пользой и интересом, волей к могуществу. Нелюбовь к истине

определяется не только нигилистическим или скептическим к ней отношением, но

и подменой ее какой-либо верой и догматическим учением, во имя которого

допускается ложь, которую считают не злом, а благом. Равнодушие к истине уже

и ранее определялось догматической верой, не допускавшей свободного искания

истины. Наука развивалась в европейском мире как свободное исследование и

искание истины, независимо от ее выгодности и полезности. Но потом и наука

стала превращаться в орудие антирелигиозных догматических учений, напр.

марксизма, или технической мощи. Если наша эпоха отличается исключительной

лживостью, то ложь эта особенная. Утверждается ложь как священный долг во

имя высших целей. Зло оправдывается во имя добра. Это, конечно, не ново.

История всегда любила оправдывать зло для своих высших целей (хитрость

разума у Гегеля). Но в наше время это приняло огромные размеры. Философски

довольно новым является то, что пошатнулась самая идея истины. Правда,

предшественниками в этом отрицании истины были древние софисты. Но они

быстро были побиты Платоном, Аристотелем, Плотином, т.е. на вершинах

греческой мысли. Взгляды эмпириков и позитивистов на истину были

противоречивы и неопределенны, но, в сущности, они так же признавали ее

несомненность, как и противоположные философские направления, для которых

истина была абсолютной. Сомнение в старом понимании истины началось в

прагматической философии, но она не отличалась радикализмом и имела

преходящее значение. Гораздо более глубокое значение имеет потрясение истины

у Маркса и Ницше, хотя это потрясение произошло у них в противоположных

направлениях. У Маркса утверждается исторический релятивизм истины как

орудия борьбы классов на почве диалектики, взятой у Гегеля. Диалектическая

ложь, широко практикуемая марксистами на практике, оправдывается

диалектическим материализмом, который, в глубоком противоречии со своими

философскими основами, признается наконец открытой абсолютной истиной. И к

этой открытой марксистами истине существует догматическое отношение,

напоминающее отношение католической церкви к своей догматической истине. Но

марксистская философия, которая есть философия praxis1, признает истину

орудием борьбы революционного пролетариата, у которого истина иная, чем у

классов буржуазных, даже когда речь идет об истинах наук о природе. Ницше

понял истину как выражение борьбы за волю к могуществу, как творимую

ценность, истина подчиняется созданию расы сверхчеловека. Иррациональная

философия жизни, в сущности, истиной не интересуется, но в этой философии

есть доля истины, той истины, что познание есть функция жизни. Более

интересная экзистенциальная философия, чреватая будущим, склонна утверждать

не старое объективированное понимание истины, а

субъективно-экзистенциальное. Но это не означает отрицания истины. У

Киркегардта в субъективном и индивидуальном открывается абсолютная истина.

Новейшие течения экзистенциальной философии очень противоречивы в отношении

к истине. Гейдеггер, которого нельзя признать экзистенциальным философом, в

своей брошюре, посвященной проблеме истины, склоняется к онтологическому и

объективному пониманию истины. Но это классическое понимание истины выражено

в новой терминологии и носит своеобразный и более утонченный характер. В

конце концов непонятно, почему человек (Dasein) может у него познавать

истину. Опора истины на свободу противоречит онтологическому пониманию

истины, при котором центр тяжести лежит в открывающемся сущем. В отличие от

других экзистенциалистов, Гейдеггер держится за старое понимание истины, но

по-новому выраженное. В широких философских наивных кругах торжествуют

релятивизм и историзм, в которых есть доля правды по сравнению со старым

статическим пониманием истины, но есть еще большая доля коренной лжи.

Историзм не в состоянии понять смысл истории, ибо вообще отрицает смысл. В

политике, которая в наше время играет господствующую роль, обычно говорят не

об истине и лжи, не о добре и зле, а о "правости" или "левости", о

"реакционности" или "революционности", хотя такого рода критерий начинает

терять всякий смысл. Тот хаос, в который сейчас ввергнут мир и за ним мысль,

должен был бы привести к пониманию неразрывной связи истины с существованием

Логоса, смысла. Диалектика теряет всякий смысл, если нет Смысла, Логоса,

который должен победить в диалектическом развитии. Вот почему диалектический

материализм есть противоречие в терминах. Историческое развитие, которое

порождает релятивизм, невозможно, если нет Логоса, Смысла исторического

развития. Смысл этот не может заключаться в самом процессе развития. Мы

увидим, что старое, статическое, объективированное понимание истины ложно и

вызвало реакцию, дошедшую до отрицания истины. Но и при

субъективно-экзистенциальном, динамическом понимании истины она остается

вечной и получает иной смысл. В конце концов на большей глубине открывается,

что Истина, целостная истина есть Бог, что истина не есть соотношение или

тождество познающего, совершающего суждение субъекта и объективной

реальности, объективного бытия, а есть вхождение в божественную жизнь,

находящуюся по ту сторону субъекта и объекта. Научное познание обычно

определяют как познание того или иного объекта. Но это определение не

доходит до глубины и приспособлено к условиям нашего объективированного

мира. Но в глубине и самое позитивное, точное научное познание природного

мира заключает в себе отблеск Логоса.

Старая традиционная точка зрения признает объективный критерий истины.

Истина почти отождествляется с объективностью. Этот объективизм в понимании

истины и истинного познания свойствен совсем не только так называемому

наивному реализму, который отвергается большей частью философских

направлений. Преобладает все-таки понимание познания как соответствия

"объективной" реальности, которая открывается. Критика Канта разрывает с

такого рода объективизмом и видит истину в соответствии разума с самим

собой, она определяется отношением к законам разума и согласованием мыслей

между собой. Но Кант все же держится за объективизм, за общеобязательность,

связанную с трансцендентальным сознанием. Понятия субъективного и

объективного остаются у Канта противоречивыми и недостаточно выясненными.

Неокантианство школы Виндельбанда, Риккерта и Ласка считает истину

ценностью, но дает этому ложное истолкование в духе нетворческого

нормативизма. Гуссерль движется в направлении объективного идеализма

сознания, своеобразного платонизма, оторванного от платоновских мифов. С

властью объективизма, в реалистической или идеалистической форме, порывает

лишь экзистенциальная философия, хотя она и принимает разные направления и

может срываться в новую форму объективизма, как, напр., у Гейдеггера при

освобождении от старой терминологии. Только у Киркегардта истина в

субъективности и индивидуальности, но это не получает у него философского

обоснования. Нужно прежде всего сказать, что истина не есть соответствие в

познающем объективно данной реальности. Никто никогда не объяснил, как

реальность бытия может переходить в идеальность познания. Когда я говорю,

что передо мной стол, то это есть некоторая частная истина, но нет

соответствия между этим столом и моим утверждением, что это стол. Это

скромное узнание стола имеет прежде всего прагматическое значение.

Существуют ступени познания истины, зависящие от ступеней общности людей и

их общности с мировым целым. Но истина не есть также соответствие разума с

самим собой и своими общеобязательными законами. Истина, которой должны быть

соподчинены все частные истины, не отвлеченно-разумна, а духовна. Дух же

находится по ту сторону рационализированного противоположения субъекта и

объекта. Истина не есть пребывание в замкнутой мысли, в безвыходном круге

сознания, она есть размыкание и раскрытие. Истина не объективна, а

транссубъективна. Вершина познания есть не выход через объективацию, а выход

через трансцендирование. Средне-нормальное сознание приспособлено к

состоянию объективированного мира. И логическая общеобязательность познания

носит характер социологический. Я не раз писал уже, что познание зависит от

духовной общности людей. Для духовной общности людей высокой ступени

раскрывается истина, которая есть трансцендирование объективного, вернее

объективированного мира. То, что называют "бытием", не есть последняя

глубина. Бытие есть уже продукт рациональной мысли, оно зависит от состояния

сознания и состояния мира. Глубже бытия духовное существование, или духовная

жизнь, которой принадлежит примат над бытием. Целостная истина есть не

отражение или соответствие реальности мира, а торжество смысла мира. Смысл

же не есть торжество логики, приспособленной к падшести мира и сдавленной

логическими законами, прежде всего законом тождества. Божественный Логос

торжествует над бессмысленностью объектного мира. Истина есть торжество

Духа. Целостная истина есть Бог. И лучи этой целостной, божественной,

логосной Истины падают и на научное, частичное познание, обращенное к

данной, объектной мировой действительности. Раскрытие Истины есть творческий

акт духа, человеческий творческий акт, творческий акт, преодолевающий

рабство у объектного мира. Познание активно, а не пассивно. Феноменология, в

сущности, требует пассивности познающего, считая активность психологизмом.

Вот почему феноменологию Гуссерля нужно признать неблагоприятной для

экзистенциальной философии. Признание творчески активного характера познания

совсем не означает идеализма, скорее наоборот.

Познание истины есть не выработка рациональных понятий, а прежде всего

оценка. Истина есть свет Логоса, возгоревшийся в самом бытии, если

употреблять традиционную терминологию, или в глубине существования или

жизни. Единая целостная Истина разбивается на множество истин. Сфера,

освещенная единым лучом света (отдельная наука), может отрицать источник

света, Логос - Солнце, но она не могла бы получить освещения без этого

единого источника света. Все познающие в разных сферах познания признают

логику и ее законы, почитаемые непреложными, но могут отрицать Логос,

целостный духовный Разум-Слово. Между тем как законы логики, закон тождества

и закон исключения третьего, означают необходимые приспособления к условиям

нашего падшего мира, дух находится в сфере, которая по ту сторону законов

логики, но в Духе есть свет Логоса. Я уже много раз писал о социологическом

характере логической общеобязательности и соответствии этой

общеобязательности и убедительности ступеням духовной общности. Не хочу

сейчас повторять сказанного. Но вот что особенно важно установить. Ни

материализм, ни феноменализм (в разных типах позитивизма), ни

экзистенциализм типа Гейдеггера не могут обосновать самого возникновения

проблемы Истины. Сейчас особенно важен Гейдеггер. Совершенно непонятно, как

человек (Dasein) может возвыситься над низостью мира, выйти из царства das

Man. Для этого в человеке должно быть высшее начало, возвышающее его над

данностью мира. Экзистенциалисты антирелигиозного типа так низко мыслят о

человеке, так понимают его исключительно снизу, что остается непонятным

самое возникновение проблемы познания, возгорание света Истины. Как бы мы ни

мыслили о человеке, мы поставлены перед тем, что человек и познает свет

истины и ввергается во тьму ошибок и заблуждений. Почему возможна трагедия

познания, почему свет Логоса не всегда освещает познавательный путь человека

как существа духовного, превышающего мир? Познание не есть только

интеллектуальный процесс, в нем действуют все силы человека, волевое

избрание, притяжение и отталкивание от истины. Декарт понимал зависимость

ошибок от воли. Совершенно ошибочен взгляд прагматизма, что истина есть

полезное для жизни. Истина может быть вредна для устройства обыденной жизни.

Христианская Истина могла быть даже очень опасна, от нее могли рухнуть все

государства и цивилизации. И потому чистая истина христианства была

приспособлена к обыденной человеческой жизни и искажена, было исправлено

дело Христа, как говорит Великий Инквизитор у Достоевского. Если мы верим в

спасительность Истины, то совсем в другом смысле. По отношению к Истине

происходит разделение "божьего" и "кесарева", духа и мира. На совершенно

другом конце, в точных науках о природном мире, мы сейчас встречаемся с

настоящей трагедией ученого. Физика и химия XX века делают великие открытия

и приводят к головокружительным успехам техники. Но эти успехи ведут к

истреблению жизни и подвергают опасности самое существование человеческой

цивилизации. Таковы работы над разложением атома и изобретение атомической

бомбы. Наука раскрывает если не Истину, то истины, а современный мир

ввергается во все большую и большую тьму. От целостной Истины человек

отпадает, и раскрывающиеся ему отдельные истины не помогают ему. При ложном

делении мира на две части, которое вызывает необыкновенную лживость, научные

открытия и технические изобретения представляют страшную опасность все новых

и новых войн. Химики могли бескорыстно открывать истину, хотя и частную, но

получилась атомическая бомба, которая грозит гибелью. Это происходит в

царстве Кесаря. Спасти может только свет целостной Истины, который

раскрывается в Царстве Духа.

Если мы отвергаем так называемый объективный критерий истины, и в смысле

реализма наивного, и в смысле. реализма рационалистического, и в смысле

идеализма трансцендентально-критического, то совсем не для того, чтобы

утверждать "субъективность" произвольную, "психологизм" в гуссерльском

смысле слова, в противоположность глубокой реальности. Глубокая реальность

раскрывается в субъективности, субъективности, стоящей вне объективации.

Истина субъективна, а не объективна, она объективируется в соответствии с

миром необходимости, с царством "Кесаря", в приспособлении к дробности и

дурной множественности данного мира. "Субъективность", противоположная

истине и глубокой реальности, "субъективность" замкнутая, неспособная к

трансцендированию, к выходу из себя и есть как раз определяемость извне.

Человек, закупоренный в себе, и есть существо несвободное, не определяемое

глубиной, а определяемое извне мировой необходимостью, в которой все

разорвано, враждебно одно другому, выпало из глубины, т.е. не духовно. Когда

экзистенциалисты Гейдеггер, Сартр и др. говорят о выброшенности человека

(Dasein) в мир и обреченности человека этому миру, то они говорят об

объективации, которая делает судьбу человека безысходной, выпавшей из

глубокой реальности. Об этом почти невозможно спорить, это есть дело

последнего свободного избрания. Я не называю такую философию

экзистенциальной, потому что она находится во власти объектности. Разница

этой философии со старой классической онтологической философией в том, что

она встречается с объективностью абсурдного, бессмысленного мира, в то время

как первая думала, что она встречается с объективностью разума и смысла

бытия. Это есть очень серьезный кризис философской мысли. Но и та и другая

направленность остается во власти объектности. Объективация создает разные

миры, обладающие большей или меньшей степенью реальности или призрачности.

Ошибочно думать, что человечество живет в одном и том же объективном, данном

извне мире. Человек живет в разных, часто фиктивных мирах, не

соответствующих, если их взять в отдельности, сложной и многообразной

действительности. Доля фиктивности и фантасмагоричности определяется

степенью исключительной сосредоточенности на одном, вытесняющем все

остальное. Универсализм в самом восприятии мира есть явление очень редкое. В

разных мирах живут служители культа и теологи, ученые и изобретатели,

политические деятели, социальные реформаторы и революционеры, писатели и

деятели искусства, люди деловые, поглощенные хозяйством и т.д. Эти люди

часто совершенно неспособны понять друг друга. Восприятие мира также зависит

от верований людей и идеологических направлений, они иные у католика или

марксиста, у либерала или социалиста, у материалиста или спиритуалиста и

т.д. Иной также мир воспринимается в зависимости от классов, иным он

представляется капиталисту, рабочему или интеллигенту. Люди чаще, чем

думают, живут в царстве абстракций, фикций, мифов. Самые рациональные люди

живут мифами. Самый рационализм есть один из мифов. Рациональная абстракция

легко превращается в миф. Например, марксизм насыщен абстракциями,

превращенными в мифы. Человеческое сознание подвижно, оно суживается или

расширяется, оно сосредоточивается на одном или рассеивается.

Средне-нормальное сознание есть одна из абстракций. Разум рационализма есть

один из мифов. Якобы героизм и бесстрашие отказа от всякой веры в высший,

духовный, божественный мир, от всяких утешений есть также один из мифов

нашего времени, одно из самоутешений. Человек есть существо бессознательно

хитрое и не вполне "нормальное", и он легко обманывает себя и других, более

всего самого себя. Создание особенного мировоззрения, часто иллюзорного

мировоззрения в зависимости от направленности сознания, имеет характер

прагматический, которого не имеет познание истинной реальности.

Русские социологи 70-х годов XIX века, критиковавшие натурализм в

социальных науках, утверждали субьективный метод в социологии и этим

вызывали насмешки марксистов, которые считали себя объективистами, хотя и

ошибочно2. Классовая точка зрения также есть субъективный метод в

социологии. Русские "субъективисты" в социологии не могли философски

обосновать своей точки зрения, потому что были позитивистами, позитивизм

тогда господствовал. Но в субъективном методе в социологии была несомненная

правда. Более того, можно было утверждать субъективный метод в философии

вообще. Экзистенциальная философия есть субъективный метод в философии, она

утверждает познание мира в человеческом существовании и через человеческое

существование, она антропоцентрична. И совершенно напрасно будут возражать

против этого, называя это психологизмом. Психологизм остается

натуралистическим направлением. Уже с большим основанием это можно назвать

этицизмом, но и это не верно. Этицизм не есть цельная, интегральная точка

зрения, которая духовна и судит из глубины духовности, открывающейся в

человеческом существовании. Дух находится по ту сторону обычных споров

субъективизма и объективизма. Оценка есть путь познания так называемых наук

о духе, но эта оценка отражается на дух, а не на сферу объективации, которая

существует не только в явлениях природы, но и в явлениях психических и

социальных. Исторический мир или, вернее, исторические миры, которые

познаются из объекта, имеют дело уже с объективацией. Подлинная философия

истории, которая освобождена от объективации, мессианична и профетична, т.е.

духовна. В познании духовном, глубинно экзистенциальном, раскрываются Истина

и Смысл. Объективное познание знает только царство Кесаря и не знает царства

Духа. Ставится острый, предельный вопрос: существует ли подлинная, не

объектная, не иллюзорная и не фиктивная реальность? Она, конечно, есть, но

она не "объективна", она и не "субъективна" в дурном смысле слова, она по ту

сторону уже вторичного разделения и противопоставления субъекта и объекта,

по индусской терминологии она есть атман и брагман. Все предполагает эту

реальность, без которой мы погружены в иллюзорное царство, в фактумы

"объективации", в призрачную власть объективности, что и есть субъективизм в

дурном смысле слова. Мы живем в значительной степени в иллюзорном мире,

"объективном", созданном ложным направлением субъекта, попавшем в рабство

объектной необходимости. Все религии боролись против этого рабства и сами

потом создавали новое рабство объективации. В основании философии, которая

принадлежит царству Духа, а не царству Кесаря, лежит пережитый

духовно-религиозный опыт, а не только опыт Киркегардта и Ницше, как хочет

Ясперс. Этим я нисколько не отрицаю огромного значения Киркегардта и Ницше.

Экзистенциалисты новой формации могут сказать, что моя философская точка

зрения предполагает миф о Боге и миф о Духе. Пусть это назовут мифом. Меня

это мало беспокоит. Это есть самый универсальный и целостный из мифов. Но

вот что самое главное. Это есть также миф о существовании Истины, без

которого трудно говорить об истине чего бы то ни было, не только об Истине,

но и об истинах. Реальность мифа о Боге, о Духе, об Истине нельзя доказать и

не нужно. Это дело последнего избрания и предполагает свободу. Я имею

основание считать себя экзистенциалистом, хотя в большей степени мог бы

назвать свою философию философией духа и еще более философией

эсхатологической. Но вот в чем мое радикальное различие от нынешних

экзистенциалистов. Они считают, что достоинство человека в бесстрашном

принятии смерти как последней истины. Человек живет, чтобы умереть, его

жизнь есть жизнь к смерти. Уже Фрейд считал инстинкт смерти самым

благородным в человеке, о котором он мыслил очень низко. Гейдеггер, в

сущности, в смерти видит единственное настоящее торжество над низменным das

Man, т.е. видит в ней большую глубину, чем в жизни. Человек есть конечное

существо, в нем не раскрывается бесконечность, и смерть принадлежит к его

структуре. Сартр и Симон де Бовуар готовы видеть в смерти положительные

достоинства. Мне представляется эта современная направленность поражением

духа, упадочностью, смерто-божничеством. Бесспорно, достоинство человека в

бесстрашии перед смертью, в свободном принятии смерти в этом мире, но для

окончательной победы над смертью, для борьбы против торжества смерти. Все

религии боролись против смерти. Христианство же есть религия воскресения по

преимуществу. Современному направлению, признавшему торжество смерти

последним словом жизни, нужно противопоставить очень русские мысли

Н.Федорова, великого борца против смерти, признававшего не только

воскресение, но и активное воскрешение. Экзистенциалисты выше марксистов,

потому что для них все-таки существует проблема смерти, которая не

существует для марксистов. Для марксистов погружение в коллектив и

активность в нем уничтожает самый вопрос о смерти. Но при всей жалкости

этого решения у них все-таки нет обоготворения смерти. Если нет воскресения

всех живших к вечной жизни, нет бессмертия, то мир абсурден и бессмыслен.

Экзистенциалисты сегодняшнего дня видят эту абсурдность и бессмысленность

мира. Сартр хочет найти выход в признании свободы человека, которая не

определяется его свободой. Человек есть низменное существо, но через свободу

он может создать себя иным, может создать лучший мир. Это должно было бы

заставить Сартра признать идеальное, духовное начало в человеке. Без этого

признания экзистенциалисты должны впасть в материализм, хотя бы и

рафинированный. Можно было бы сопоставить мысли Сартра, Камю и др. с

трагическим гуманизмом Герцена, для которого мир был случаен и бессмыслен,

но человек был свободным существом и мог создать лучший мир. Но у Герцена,

как потом у Ницше, было религиозное мучение, которого не видно у

экзистенциалистов новейшей формации. Более глубокая истина заключается в

том, что мир не бессмыслен и абсурден, но находится в бессмысленном

состоянии. Этот мир, мир, являющийся нам, есть мир падший, в нем торжествует

абсурдная и бессмысленная смерть. Иной мир, мир мысли и свободы,

раскрывается лишь в духовном опыте, который отрицают современные

экзистенциалисты. Нужно видеть абсурдность и бессмысленность мира, в котором

мы живем, и вместе с тем верить в дух, с которым связана свобода, и в смысл,

который победит бессмыслицу и преобразит мир. Это будет торжеством царства

Духа над царством Кесаря, торжеством Истины не только над ложью, но и над

частичными, дробными истинами, претендующими на руководящее значение.

Нет ничего выше искания Истины и любви к ней. Истина, единая цельная

Истина, есть Бог, и познание Истины есть вхождение в божественную жизнь.

Подмена единой, цельной, освобождающей Истины маленькими частными истинами,

претендующими на универсальное значение, ведет к идолопоклонству и рабству.

На этой почве возникает сиентизм, который совсем не есть наука. Все

частичные истины означают приобщенность, хотя бы и не осознанную, к единой,

верховной Истине. Познание Истины не может быть только человеческим

познанием, но не может быть и только божественным познанием, как, напр., в

монистическом идеализме Гегеля, оно может быть только богочеловеческим

познанием. Познание Истины есть творческая активность человека, который

несет в себе образ и подобие Божие, т.е. заключает в себе и божественный

элемент. Этот божественный элемент есть Божье Другое. Познание Истины, к

которому стремится философия, невозможно через отвлеченный разум,

оперирующий понятиями, оно возможно только через духовно целостный разум,

через дух и духовный опыт. Западно-европейская мысль бьется в противоречиях

рационализма и иррационализма, которые одинаково являются результатами

рассечения духовной целостности. В этом бьется и экзистенциальная философия.

Это особенно обнаруживается у Ясперса. Приходят к тому, что философское

познание должно быть экзистенциально, но оно невозможно, потому что

познающий разум не может познавать существования, которое никогда не может

быть объектом. Но познание существования вне объективации возможно через

Дух, возможно духовное познание, которое на вершинах всегда существовало,

оно было еще в древней Индии. Духовное познание есть богочеловеческое

познание, познание не разумом и не чувством, а целостным Духом. Отрицание

богочеловеческого познания Истины ведет к подмене Истины пользой, интересом,

волей к могуществу. Познание Истины есть преображение, просветление мира, а

не отвлеченное познание, в нем теория и практика совпадают. В человеке есть

активное, творческое начало, с которым связано познание. Это активное начало

есть духовное начало. Познание заключает в себе элемент теургический. И

потому человек может уготовлять царство Духа, а не только царство Кесаря.

Когда в прошлом философы говорили о врожденных идеях, то, благодаря

статическому характеру их мышления, они плохо выражали истину об активном

духе в человеке и человеческом познании. Без допущения этой активности духа

в человеке ничего нельзя понять в человеке, нельзя даже допустить его

возможности. Поразительно, что человек не настолько раздавлен дурной

бесконечностью мира, чтобы лишиться возможности познания Истины. Не только

рассудок, но и разум не мог бы открыть возможность познания истины, это

делает исключительно дух. По гречески nouz есть не только разум, но и дух.

Дух не находится в противоположении рационального и иррационального.

Настоящая экзистенциальная философия есть философия духа.

Современная философия имеет тенденцию к отрицанию дуализма двух миров,

мира нуменального и мира феноменального, который восходит к Платону. Эта

тенденция отнюдь не нова, она свойственна феноменализму, эмпиризму,

позитивизму, имманентному монизму, материализму, свойственна Ницше и

современным экзистенциалистам и мн. др. Сейчас это принимает более

утонченные формы. Думаю, что тут мы имеем основное противоположение двух

типов философии - довольствующейся данным миром и трансцендирующей его. Но

что может означать дуализм двух миров и как согласовать с ним научное

познание? Прежде всего нужно совершенно отстранить онтологический дуализм и

всякое употребление статического понятия субстанции. Это совсем не есть

дуализм духа и материи, духа и тела, который мы находим в школьных

спиритуалистических направлениях. Вопрос ставится о двух состояниях мира,

которые соответствуют двум разным структурам и направлениям сознания, прежде

всего дуализма свободы и необходимости, внутренней соединенности и

разъединенности и вражды, смысла и бессмыслицы. Мы живем в мире

необходимости, разъединенности и вражды, абсурда и бессмыслицы. Но мир не

исчерпывается этим состоянием, которое есть состояние падшести, возможно

другое состояние мира, и оно требует иного сознания. Да и нет основания

утверждать, что существует только один мир. Важнее же всего сознать, что дух

совсем не есть реальность, сопоставимая с другими реальностями, напр. с

реальностью материи; дух есть реальность совсем в другом смысле, он есть

свобода, а не бытие, качественное изменение мировой данности, творческая

энергия, преображающая мир. Еще нужно сказать, что нет духа без Бога как

первоисточника. Духовный опыт человека, на котором только и может быть

основана метафизика, есть единственное доказательство существования Бога.

Мир необходимости, отчуждения, абсурдности, конечности, вражды - есть мир

суженного сознания, выброшенного на поверхность, для которого закрыта

бесконечность. Существуют еще другие планы мировой жизни, которые могут

раскрыться лишь измененному сознанию. В этом правы оккультисты. Мир, единый

мир Божий, многопланен. Но как согласовать с этим возможность научного

познания? Это нисколько не затрудняет науки в точном смысле слова и не

создает никакого конфликта. Наука познает реальный мир в том состоянии, в

котором он находится, и она не виновна в падшести мира. Наука ищет истины, и

в ней отражается Логос. Но она имеет определенные границы, и есть вопросы,

которые она не может не только решать, но и ставить. Конфликт создается

ложными притязаниями науки на верховенство над человеческой жизнью, на

способность авторитетно разрешать вопросы религии, философии, морали, на

способность давать директивы для творчества духовной культуры. Это

действительно создает конфликт, но не точная наука. Никакая наука не может

ничего сказать о том, существуют ли или не существуют иные миры. Если наука

отрицает иные миры, то только потому, что ученый, исключительно погруженный

в этот данный ему мир, не имеет свободы духа, необходимой для признания

других планов мира. Сиентизм проповедует рабство миру. Нужно сказать, что и

ортодоксальная теология считает нужным отрицать существование множества

планов мира и тоже проповедует рабство миру. Учение Оригена о множестве

миров было осуждено. Это имеет тот же источник. Таким образом, дробная

истина выдает себя за единую Истину, которая раскрывается лишь неустанному

углублению и расширению сознания, т.е. возрастанию духовному. Данный мир,

этот мир, частичен, как частичен день нашей жизни.

Глава I. ЧЕЛОВЕК И БОГ. ДУХОВНОСТЬ

Человек стоит перед вопросом всех вопросов - вопросом о Боге. Вопрос этот

редко ставится в чистоте и изначальности, он слишком сросся с мертвящей

схоластикой, с вербальной философией, с игрой понятиями. Те, которые хотели

возвысить идею Бога, страшно принизили ее, сообщив Богу свойства, взятые из

царства Кесаря, а не царства Духа. Нет гарантий существования Бога, всегда

человек может сомневаться и отрицать. Бог не принуждает себя признать, как

принуждают материальные предметы, Он обращен к свободе человека. Вера в Бога

есть лишь внутренняя встреча в духовном опыте. Нужно решительно признать,

что все традиционные доказательства бытия Божьего - онтологические,

космологические и физико-теологические - не только несостоятельны, но и

совершенно ненужны, скорее даже вредны. Критика Канта этих доказательств

бытия Божия очень убедительна и не опровергнута традиционной апологетикой.

Гораздо сильнее доказательство, которое можно было бы назвать

антропологическим. Оно состоит в том, что человек есть существо,

принадлежащее к двум мирам и не вмещающееся в этом природном мире

необходимости, трансцендирующее себя как существо эмпирически данное,

обнаруживающее свободу, из этого мира невыводимую. Это не доказывает, а

показывает существование Бога, так как обнаруживает в человеке духовное

начало. Еще важнее первоощущение, которое не может быть как следует

выражено. Если вы на мгновение представите себе самодостаточность мира,

напр. самодостаточность движущейся материи как первоосновы, то вы

поражаетесь непонятностью, бессмысленностью, тьмой, нереализуемостью в мысли

такого мира. Несомненный результат размышлений о Боге: о Боге нельзя мыслить

рациональными понятиями, которые всегда взяты из этого мира, на Бога не

похожего. Правда была лишь на стороне апофатической теологии. Невозможно

строить онтологию Бога. Бог не есть бытие, которое всегда есть уже обработка

отвлеченной мысли. Бог есть не бытие, Бог есть Дух. Бог есть не эссенция, а

экзистенция. О Боге можно говорить лишь языком символики духовного опыта. Да

и вообще метафизика возможна лишь как символика духовного опыта, как

интуитивное описание духовных встреч. Нельзя отвлеченно ставить вопрос о

Боге, отвлеченно от человека. Существование человека, взятого в глубине, а

не в поверхности, есть единственное свидетельство существования Бога, так

как человек есть отображение образа Бога, хотя часто и искажающее этот свой

образ. Человек есть не только конечное существо, как хочет утверждать

современная мысль, он есть также бесконечное существо, он есть бесконечность

в конечной форме, синтез бесконечного и конечного. Недовольство человека

конечным, устремленность к бесконечному, есть обнаружение божественного в

человеке, человеческое свидетельство о существовании Бога, а не только мира.

Понимание Бога, как самодостаточного и бездвижного существа, есть

ограниченная и отвлеченная рациональная мысль, такое понимание не дано в

духовном опыте, в котором отношения с Богом всегда драматичны. Человек

встречается с Богом не в бытии, о котором мыслят в понятиях, а в духе, в

духовном опыте. В бытии есть уже объективация, или мертвящая отвлеченность

понятия, или идеализированная природная необходимость и социальное

принуждение. Лишь встреча в духе есть встреча в свободе. Лишь в духе и

свободе встреча с Богом есть драматическое событие.

Отношения человека и Бога парадоксальны и совсем не поддаются выражению в

понятии. Бог рождается в человеке, и человек этим подымается и обогащается.

Такова одна сторона богочеловеческой истины, она раскрывается в опыте

человека. Но есть другая сторона, менее раскрытая и ясная. Человек рождается

в Боге, и этим обогащается божественная жизнь. Есть нужда человека в Боге, и

есть нужда Бога в человеке. Это предполагает творческий ответ человека Богу.

Отношения между Богом и человеком можно понимать лишь драматически, т.е.

динамически. Бога нельзя мыслить статически. Статическое понимание

рационально и экзотерично. Символика Библии в высшей степени драматична и

динамична. Статическая онтология взята из греческой философии. Допущение

существования двух природ - божественной и человеческой, - которые могут

быть соединены, но не тождественны и не слиянны, есть истина, непонятная

объективирующему разуму, сверхразумная, ибо разум сам по себе склонен или к

монизму, или к дуализму. Тайна христианства, рационализированно

раскрывающаяся в теологических системах, связана с этим парадоксальным и

драматическим отношением божественного и человеческого. Парадокс в том, что

высшая человечность божественна и вместе с тем это есть обнаружение человека

и человечности. Это представляющееся разуму противоречие рационально

непреодолимо. Можно было бы сказать, что Бог человечен, человек же

бесчеловечен. Поэтому по-настоящему существует только богочеловеческая

человечность. Основная проблема есть проблема Богочеловека и

Богочеловечества, а не Бога. Утверждение Бога вне богочеловечности, т.е.

отвлеченный монотеизм, есть форма идолопоклонства. Отсюда огромное значение

учения о Троичности Божества, которое нужно понимать прежде всего

мистически, в терминах духовного опыта, а не рационально-теологически.

Великие германские мистики дерзновенно говорили, что нет Бога без человека,

что Бог исчезает, когда исчезает человек (особенно Экхардт и Ангелус

Силезиус). Это нужно понимать духовно, а не в терминах натуралистической

метафизики и натуралистической теологии. Это опыт любви, а не понятие.

Основным противоположением для нас должно быть не схоластическое

противоположение естественного и сверхъестественного, незнакомое греческим

учителям церкви, а противоположение естественного и духовного. Есть два

понимания трансцендентного: или Бог, как трансцендирование моей

ограниченности, как таинственная, актуальная бесконечность, предполагающая

божественный элемент в самом человеке, - или Бог, как внешняя для человека

онтологическая реальность, предполагающая отчужденность человеческой

природы, ее внебожественность. Не идолопоклонническим, духовным является

лишь первое понимание. Совершенно ложна и унизительна часто повторяемая

идея, что перед Богом человек ничто. Наоборот, нужно говорить, что перед

Богом, в обращенности к Богу человек подымается, он высок, он побеждает

ничто. Рациональные онтологические учения об отношениях между Богом и

человеком нестерпимы, такие построения имеют лишь педагогически-социальный

смысл для христианской общины. Более всего нужно отрицать распространенный в

теологических учениях взгляд, что Бог есть причина мира, первопричина. Но

причинность и причинные отношения совершенно неприменимы к отношениям между

Богом и миром, Богом и человеком. Причинность есть категория, применимая

лишь к миру феноменов, и совершенно неприменимая к миру нуменальному. Это

достаточно выяснено Кантом, хотя он был непоследователен, признавая

причинные отношения между вещью в себе и явлением. Бог не есть причина мира.

Можно еще сказать, что Бог есть основа мира, творец мира, но и эти слова

очень несовершенны. Нужно освободиться от всякого социоморфизма и

космоморфизма. Бог не есть сила в природном смысле, действующая в

пространстве и времени, не есть господин и правитель мира, не есть и самый

мир или сила, разлитая в мире. Лучше можно сказать, что Бог есть Смысл и

Истина мира, Бог есть Дух и Свобода. Если мы говорим в противоположность

пантеистическому монизму, что Бог есть личность, то понимать это нужно

совсем не в ограниченном природно-человеческом смысле, а в духовном смысле

конкретного образа, с которым возможно для нас личное общение. Встреча и

общение с Богом возможно не как общение с Абсолютным, для которого не может

быть другого, не может быть отношения, не с Богом апофатической теологии, а

с конкретным личным Богом, имеющим отношение к другому. Мир без Бога есть

непреодолимое противоречие конечного и бесконечного, лишен смысла и случаен.

Человек не может быть самодостаточен, это означало бы, что его нет. В

этом тайна человеческого существования: оно доказывает существование

высшего, чем человек, и в этом достоинство человека. Человек есть существо,

преодолевающее свою ограниченность, трансцендирующее к высшему. Если нет

Бога, как Истины и Смысла, нет высшей Правды, все делается плоским, нет к

чему и к кому подыматься. Если же человек есть Бог, то это есть самое

безнадежное, самое плоское и ничтожное. Всякая качественная ценность уже

показывает, что в человеческом пути есть то, что выше человека. И то, что

выше человека, т.е. божественное, не есть сила внешняя, над ним стоящая и им

господствующая, а то, что в нем самом делает его вполне человеком, есть его

высшая свобода. Тут самое различие трансцендентного и имманентного

терминологически условно и указывает на непреодолимую парадоксальность в

условиях нашего времени. Человек с зари своего существования предполагал

существование божественного, хотя бы в самой грубой форме. Если нет Бога,

если нет Правды, возвышающейся над миром, то человек целиком подчинен

необходимости или природе, космосу или обществу, государству. Свобода

человека в том, что кроме царства Кесаря существует еще царство Духа.

Существование Бога обнаруживается в существовании духа в человеке. И Бог не

походит ни на силу природы, ни на власть в обществе и государстве. Тут нет

никакой аналогии, все аналогии означают рабий космоморфизм и социоморфизм в

понимании Бога. Бог есть свобода, а не необходимость, не власть над

человеком и миром, не верховная причинность, действующая в мире. То, что

теологи называют благодатью, сопоставляя ее с человеческой свободой, есть

действие в человеке божественной свободы. Можно сказать, что существование

Бога есть хартия вольностей человека, есть внутреннее его оправдание в

борьбе с природой и обществом за свободу. Достоинство человека в том, чтобы

не подчиняться тому, что ниже его. Но для этого должно быть то, что выше

его, хотя и не вне его и не над ним. Ошибка гуманизма была совсем не в том,

что он утверждал высшую ценность человека и его творческое призвание, а в

том, что он склонялся к самодостаточности человека и потому слишком низко

думал о человеке, считая его исключительно природным существом, не видел в

нем духовного существа. Христос учил о человеке как образе и подобии Божьем,

и этим утверждалось достоинство человека как свободного духовного существа,

человек не был рабом природной необходимости. Свобода возможна лишь в том

случае, если кроме царства Кесаря существует еще царство Духа, т.е. царство

Божье. Повторяю, Бог - не объективное бытие, к которому применимы

рациональные понятия, Бог есть Дух. Основное же свойство Духа есть свобода.

Дух не есть природа. Свобода не может быть вкоренена в природе, она

вкоренена в Духе. Связь человека с Богом не природно-бытийственная, а

духовно-экзистенциальная, глубинная. Если нет Бога, то нет Тайны. Если нет

Тайны, то мир плосок и человек двухмерное существо, неспособное восходить в

гору. Если нет Бога, то нет победы над смертью, нет вечной жизни, то все

лишено смысла и абсурдно. Бог есть полнота, к которой не может не стремиться

человек. Существование человека не доказывает путем мертвой логической

диалектики существование Бога, а показывает, свидетельствует о Нем.

Отожествление царства Духа с царством Кесаря в той или иной форме есть

ложный монизм, неотвратимо порождающий рабство. Дуализм между царством Духа

и царством Кесаря - совершенно необходимое утверждение свободы человека. Но

это не есть окончательный дуализм, это дуализм в духовном и религиозном пути

человека. Окончательный монизм утвердится в царстве Божием, он обнаружится

лишь эсхатологически.

Не только сознание утонченно развитое, но и сознание более элементарное и

мало развитое, должно быть обеспокоено таинственным учением о Промысле,

пониманием Бога как Господина и Управителя этого мира. Как связать это с

торжеством в мире зла и страданием? Думаю, что это один из главных

источников атеизма. Обыкновенно выходят из затруднения при помощи учения о

грехопадении. Но этим ничего не объясняется и не оправдывается. Сила зла

остается необъяснимой. Не существует никакой пропорциональности между

страданиями людей и их греховностью. Больше всего страдают не худшие, а

лучшие. Остаются необъяснимыми периоды богооставленности в жизни

исторической и в индивидуальной жизни. Объяснение страшных катастроф в жизни

людей Божьим гневом и наказанием невыносимо. Страшно трудно оправдать и

объяснить вездеприсутствие всемогущего и всеблагого Бога в зле, в чуме, в

холере, в пытках, в ужасах войн, революций и контрреволюций. Понимание

действия Промысла Бога в этом мире зла и страдания должно быть переоценено.

Значительно вернее мыслит Киркегардт, что Бог остается инкогнито в мире. В

этом мире управляет не Бог, а князь мира сего по своим законам, законам

мира, а не по законам божиим. Этот мир более подчинен царству Кесаря, а не

царству Духа. Отклик у живого Бога можно понимать только эсхатологически:

"Да приидет Царствие Твое". Его еще нет. Мир объектов, мир феноменов, с

царствующей в нем необходимостью, - лишь внешняя сфера, но за ним скрыта

глубина связи с Богом. Нельзя мыслить так, что Бог что-то причиняет в этом

мире, подобно силам природы, управляет и господствует, подобно царям и

властям в государствах, детерминирует жизнь мира и человека. Нельзя мыслить

прогресса в отношении Бога в историческом процессе, в исторической

необходимости. В истории происходит борьба свободы и необходимости, а Бог

может быть только в свободе, Он не присутствует в необходимости. Это влечет

за собой полное изменение учения о Промысле. Благодать не есть действующая

извне сила, благодать есть обнаружение божественного в человеке. Не

существует противоположения между свободой и благодатью, благодать есть лишь

просветленная свобода. Как я много раз писал, сделав это основной темой,

возможно противоположить ей зло и тварность и предшествующую несотворенную и

потому не детерминированную свободу, иррациональную свободу. Но свобода

может стать просветлением и обожествлением. Поэтому в истории мира и

человека могут действовать иррациональные силы, темная свобода, порождающая

необходимость и насилие. Но действует и просветленная свобода, действует и

сила божественная. Поэтому история в высшей степени драматична, поэтому в

ней постоянно происходит столкновение и борьба царства Духа и царства

Кесаря, которое имеет тенденцию быть царством тоталитарным. Одинаково ложно

видеть повсюду в жизни мира торжество злой, дьявольской силы и видеть

прогрессирующее раскрытие и торжество божьей доброй силы. Дух не открывается

прогрессивно в историческом процессе и торжествуют явные и злые процессы, но

нужно видеть повсюду возможные зачатки и наитие духа и духовного царства.

Отношение человека к Богу предполагает драматическую борьбу между царством

Духа и царством Кесаря, прохождение через дуализм, во имя окончательного

монизма, который может раскрыться лишь эсхатологически. Эта тема осложняется

отношением человека к космосу.

Глава II. ЧЕЛОВЕК И КОСМОС. ТЕХНИКА

Человек есть природное существо, он связан с космической жизнью многими

нитями, зависит от круговорота космической жизни. Тело человека определяется

и процессами физико-химическими. Человек умирает, как природное существо, и

телесный состав его рассеивается в материи и мировой жизни. Человек живет в

природном мире и должен определять свое отношение к нему. Но тайна человека

в том, что он не только природное существо и не объясним из природы. Человек

есть также личность, т.е. духовное существо, несущее в себе образ

божественного. Поэтому положение человека в природном мире трагическое.

Человек не только один из объектов этого мира, он прежде всего субъект, из

объекта невыводимый. Вместе с тем отношение человека к космосу определяется

тем, что он есть микрокосм, он заключает в себе космос или заключает в себе

историю. Человек не может быть лишь частью чего-либо, он есть целое. Через

духовное в себе начало человек не подчинен природе и независим от нее, хотя

природные силы могут его убить. Если бы человек был исключительно природным

и конечным существом, то смерть его не заключала бы в себе ничего

трагического, трагична лишь смерть бессмертного существа, устремленного к

бесконечности. Только извне, из объекта человек есть часть природы, изнутри,

из духа - природа в нем. Поэтому отношение человека к космосу двойственное.

Он раб природы и царь природы. Центральное положение человека в природе

определяется совсем не астрономически, и оно не меняется после Коперника;

оно совсем не зависит от того, что открывают естественные науки. Это

положение человека определяется духом. Поэтому основная тема - дух и

природа, свобода и необходимость.

Можно установить четыре периода в отношении человека к космосу: 1)

погружение человека в космическую жизнь, зависимость от объектного мира,

невыделенность еще человеческой личности, человек не овладевает еще

природой, его отношение магическое и мифологическое (примитивное

скотоводство и земледелие, рабство); 2) освобождение от власти космических

сил, от духов и демонов природы, борьба через аскезу, а не технику

(элементарные формы хозяйства, крепостное право); 3) механизация природы,

научное и техническое овладение природой, развитие индустрии в форме

капитализма, освобождение труда и порабощение его, порабощение его

эксплуатацией орудий производства и необходимость продавать труд за

заработную плату; 4) разложение космического порядка в открытии бесконечно

большого и бесконечно малого, образования новой организованности, в отличие

от органичности, техникой и машинизмом, страшное возрастание силы человека

над природой и рабство человека у собственных открытий. Это различие

отношений человека и природы типологично, а не хронологично, хотя смена

времен имела значение. Но сейчас, когда мы вошли в техническую эпоху,

существуют и другие страшные темы. Если раньше человек страшился демонов

природы и Христос освободил его от демонолатрии, то ныне он страшится

мирового механизма природы. Власть техники есть последняя метаморфоза

царства кесаря. Она уже не требует тех сакрализаций, которых требовало

царство кесаря в прошлом. Это последняя стадия секуляризации, распадение

центра и образование раздельных автономных сфер и претензия одной из сфер на

тоталитарное признание. Человек находится под влиянием одной из автономных

сфер. Возможно мыслить также пятый период в отношении человека к природе. В

этом пятом периоде будет еще большее овладение человеком силами природы,

реальное освобождение труда и трудящегося, подчинение техники духу. Но это

предполагает духовное движение в мире, которое есть дело свободы.

Мне не раз уже приходилось писать о том, что невероятная мощь техники

революционизировала всю человеческую жизнь. Кризис, переживаемый человеком,

связан с несоответствием душевной и физической организации человека с

современной техникой. Душа и тело человека формировались, когда человеческая

жизнь была еще в соответствии с ритмом природы, когда для него еще

существовал космический порядок. Человек был еще связан с матерью-землей.

Власть техники означает конец теллурической эпохи. Органическая,

естественная среда человека, земля, растение, животные и пр., может быть

убита техникой; что тогда будет? Элементарная техника существовала с

первобытных времен. С конца XVIII века начинается революционизирующее

вторжение машины, с которым связано развитие капиталистической

промышленности. Только в наше время техника приобретает детерминирующую

власть над человеком и человеческими обществами и возникает тип технической

цивилизации. Этого нельзя еще было сказать про XIX в., который был сложным и

противоречивым, но сохранял еще старый тип культуры. Ныне пошатнулся

космический порядок, в который верили люди, верили и материалисты, и

позитивисты XIX в. Человек по-новому поставлен перед космическими силами.

Космос в античном, греческом, смысле слова, космос Аристотеля, Фомы

Аквината, Данте - более не существует. Природа не есть больше установленный

Богом иерархический порядок, на который можно положиться. Это изменение

началось с Коперника. Уже Паскаль испытывал ужас перед бесконечностью

пространств и остро почувствовал потерянность человека в чуждом и холодном

бесконечном мире. Не меньший ужас должен возникнуть с открытием мира

бесконечно малого. Наука входит во внутреннее строение природы, в глубину

материи. В этом отношении работа над разложением атома имеет огромное

значение. Она привела к открытию атомной бомбы, которое грозит неслыханными

катастрофами. Это пугает ученых, которые не чувствуют себя свободными в

своих лабораториях. Разложение материи освобождает огромную энергию. Можно

сказать, что материя связывала и сковывала энергию. Это стабилизировало

космический порядок. Теперь ученые говорят, что научные открытия своими

техническими последствиями могут взорвать космический порядок, вызвать

космические катастрофы. Война перестала быть локализированным явлением между

нациями и государствами, она становится явлением космическим или, вернее,

антикосмическим. Огромное значение в изменении взгляда на космический

порядок имело также открытие закона относительности. Кончился также

эволюционистский оптимизм XIX в., утверждавший, что все идет к лучшему в

природном мире. Эволюционные теории возникли на почве биологических наук и

имели ограниченный кругозор. Теперь определяющее значение имеют физика и

химия, и кругозор делается космическим и именно в то время, когда космос

почти разрушается. Отношение к природе определяется исключительно через

praxis, и для praxis'а отрываются безграничные возможности. Это одинаково

может порождать и оптимистические настроения, и настроения пессимистические.

Возникает новая реальность, отличная и от природной неорганической

реальности, и от природной органической реальности. Эта новая реальность

есть реальность организованная. Человек имеет дело уже не с природой,

сотворенной Богом, а с новой реальностью, созданной человеком и

цивилизацией, с реальностью машины, техники, которых в природе нет. Машина

создается при помощи материальных элементов, взятых из старой природы, но в

нее привходит что-то совершенно новое, не природное уже, не принадлежащее к

старому космическому порядку. Не сразу человек заметил, какие это может

иметь последствия. Поистине, машина и техника имеют космогоническое

значение. Это новый день творения или новая ночь его. Вернее говоря, ночь,

потому что солнечный свет может померкнуть. Но роль техники двойственна; она

имеет и положительное, и отрицательное значение. И романтическое отрицание

техники бессильно и реакционно. Нужно не отрицать научные открытия техники,

а духовно овладеть ими. Роковым последствием техники, подчиненной лишь

собственному закону, порождающему технические мировые войны, является

непомерное возрастание этатизма. Государство делается всемогущим, все более

тоталитарным и не только в тоталитарных режимах, оно не хочет признавать

никаких границ своей власти и рассматривает человека лишь как свое средство

и орудие. Власть техники имеет еще одно последствие, очень трудное для

человека, к которому душа человека недостаточно приспособлена. Происходит

страшное ускорение времени, быстрота, за которой человек не может угнаться.

Ни одно мгновение не самоценно, оно есть лишь средство для последующего

мгновения. От человека требуется невероятная активность, от которой он не

может опомниться. Но эти активные минуты делают человека пассивным. Он

становится средством вне человеческого процесса, он лишь функция

производственного процесса. Активность человеческого духа оказывается

ослабленной. Человек оценивается утилитарно, по его производительности. Это

есть отчуждение человеческой природы и разрушение человека. Маркс

справедливо говорил об отчуждении человеческой природы в капиталистическом

строе. Но это отчуждение продолжается в строе, которым он хочет заменить

разлагающийся капиталистический строй. В техническую эпоху происходит также

активное вступление в историю огромных человеческих масс, и происходит как

раз тогда, когда они потеряли свои религиозные верования, массы, которые не

следует отождествлять с трудящимися классами. Все это создает глубокий

кризис человека и человеческой цивилизации. В чем главная причина этого

кризиса?

Со времени выхода из средневекового времени человек пошел путем автономии

разных сфер творческой человеческой активности. В века новой истории,

которая уже перестала быть новой и стала очень старой, все сферы культуры и

общественной жизни начали жить и развиваться лишь по собственному закону, не

подчиняясь никакому духовному центру. Таким образом, могли развиться и

творческие силы человека, связанные в средневековье. Политика, экономика,

наука, техника, национальность и пр. не хотят знать никакого нравственного

закона, никакого духовного начала, стоящего выше их сферы. Макиавеллизм в

политике, капитализм в экономике, сиентизм в науке, национализм в жизни

народов, безраздельная власть техники над человеком - все это есть

порождение этих автономий. Основным и роковым противоречием в судьбе

европейского человека было то, что автономия разных сфер его активности не

была автономией самого человека как целостного существа. Человек делался все

более и более рабом автономных сфер; они не подчинены человеческому духу.

Все большая утрата человеком целостности порождает в человеке потребность

спастись от грозящей ему гибели, от утери человеческого образа. С одной

стороны, европейский человек идет к неогуманизму, с другой стороны, хочет

достигнуть целостности в тоталитарной системе организации всей жизни. Вопрос

о тоталитаризме, о котором так много пишут, сложнее, чем обыкновенно думают.

Тоталитаризм есть религиозная трагедия, и в нем обнаруживается религиозный

инстинкт человека, его потребность в целостном отношении к жизни. Но

автономия разных сфер человеческой активности, утеря духовного центра

привела к тому, что частичное, раздельное претендует на тоталитарность,

целостность. Наука, политика давно уже начали заявлять такое притязание. В

нашу эпоху тоталитарными делаются экономика, техника, война. Наука

приобретает утилитарный характер в отношении к этим сферам. Марксизм

стремится к целостному человеку, не хочет примириться с отчуждением

человеческой природы, которое происходит в капиталистическую эпоху. Но он

хочет воссоздать целостного человека из раздельной, автономной сферы

экономики; он находится во власти экономизма капиталистической эпохи.

Поэтому тоталитаризм марксизма ложный, не освобождающий человека, а

порабощающий его. Человек не есть экономическое существо по преимуществу, в

своей глубине. Но самое большое значение имеет тоталитарное притязание

техники. Техника не желает знать никакого высшего начала над собой. Она

принуждена считаться лишь с государством, которое тоже приобретает

тоталитарное значение. Потрясающее развитие техники, как автономной сферы,

ведет к самому основному явлению нашей эпохи: к переходу от жизни

органической к жизни организованной. В техническую эпоху жизнь огромных

человеческих масс, требующих разрешения вопроса о хлебе насущном, должна

быть организована и регулирована. Человек оторван от природы в старом смысле

слова и погружен в замкнутый социальный мир, какой мы видим в марксизме. И

наряду с этим у него делается все большее и большее планетарное чувство

земли. Жизнь человека погружена в противоречие, он находится в состоянии

потери равновесия. Автономная власть техники есть предельное выражение

царства кесаря, новая его форма, непохожая на прежние формы. Дуализм царства

Духа и царства Кесаря принимает все более острые формы. Царство Кесаря не

хочет признать нейтральных сфер, оно мыслится монистически.

Для нашей эпохи характерно соединение иррационального и рационального.

Это может казаться противоречивым, но в действительности оно понятно.

Происходит взрыв иррациональных сил, и человек утопает в образовавшемся

хаосе. Он делает усилие спастись через рационализацию. Но рационализация

есть лишь обратная сторона иррационального. Ситуация человека в мире

делается абсурдной, бессмысленной. Он погружен в бессмысленность жизни, но

не признает смысла, который только и может оправдать бессмысленность. Мир

приходит к рационализированной тьме. Сама рационализация жизни может быть

иррациональной. Самая рационализация происходит как раз тогда, когда вера в

разум пошатнулась. Это делает весь процесс жизни противоречивым. Господство

рационализированной техники делает ситуацию человека в мире абсурдной. Эта

ситуация человека, эта выброшенность его в мир абсурда, отразилась в

философии Гейдеггера, в романах Кафки. В них с новой остротой ставится

вопрос о человеке и требование новой религиозной и философской антропологии.

Технизация жизни есть вместе с тем ее дегуманизация. Старый гуманизм

бессилен перед могущественным техническим процессом, перед ростом сознания

абсурдности жизни. Только марксисты хотят оставаться оптимистами, верят в

благостность техники, относя сознание абсурдности жизни исключительно к

обреченным на смерть буржуазным классам, и с ней связывают неотвратимое

торжество пролетариата. Эта точка зрения признает человека исключительно

социальным существом, в котором мыслит и творит класс. Марксистский оптимизм

не ставит в глубине ни вопроса об отношении человека к космосу, ни вопроса о

внутренней жизни человека, которая просто отрицается. Я много раз уже писал

о двойственности гуманизма, об его внутренней диалектике, которая приводит к

отрицанию человека. Бессмысленно стремление к отрицанию техники. Нужно не

отрицать технику, а подчинить ее духу. Человек в своей исторической судьбе

проходит не только через радикальные изменения социальной жизни, которые

должны создать новую структуру общества, но и через радикальное изменение

отношения к жизни космической. Слишком забывают, что социальная жизнь людей

связана с космической жизнью и что не может быть достигнуто совершенного

общества без отношения к жизни космической и действия космических сил.

Основы марксизма остаются незащитимы в социальном мире. Развитие техники и

ее власть над человеческой жизнью имеет прямое отношение к теме "человек и

космос". Было уже сказано, что моральное и духовное развитие не

соответствует техническому развитию и что это создает главную причину

нарушения равновесия человека. Только соединение социального движения с

духовным движением может вывести человека из состояния раздвоенности и

потерянности. Только через духовное начало, которое есть связь человека с

Богом, человек делается независимым и от природной необходимости, и от

власти техники. Но развитие духовности в человеке означает не отвращение от

природы и техники, а овладение ими. Проблема, стоящая перед человеком, еще

сложнее: с механизированной природой не может быть взаимообщения. Древнее

общение человека с жизнью природы теперь возможно лишь через воззрения

духовные, оно не может быть просто органическим в старом смысле слова. Но

ставится еще более острый вопрос об отношении человека к обществу.

Глава III. ЧЕЛОВЕК И ОБЩЕСТВО. СОЦИАЛИЗМ

Человек есть существо природное, социальное и духовное. Он также есть

существо свободное и рабье, склонное к жертве и любви и к эгоизму, высокое и

низкое, несущее в себе образ Божий и образ мира, природного и социального. И

потому человек определяется своим отношением к Богу, к природе и к обществу.

Иногда он в гораздо большей степени чувствует себя поставленным перед

обществом, чем перед космосом, и гораздо больше чувствует власть общества. И

власть техники он чувствует как власть общества, а не власть природы.

Поэтому с наибольшей остротой ставится вопрос о границах власти общества над

человеком. Общество имеет тоталитарные притязания и склонно говорить

человеку: "Ты мое создание и безраздельно принадлежишь мне". Христос

утверждал дуализм - царства Божия и царства Кесаря. Ныне происходит возврат

к античному, языческому сознанию, которое признавало безраздельную власть

общества-государства. Отношения между человеком и обществом представляются

парадоксальными. Извне, из объекта, человеческая личность есть лишь малая

часть общества, изнутри, из субъекта, общество есть часть человеческой

личности, ее социальная сторона, подобно тому, как космос есть часть

человеческой личности как малой вселенной, заключающей в себе все. Важнее

всего сознать, что человек принадлежит не только общественному плану, но и

плану духовному, и в этом источник его свободы. Необходимо всеми силами

обличать ложь всякого монизма, который всегда есть источник тирании.

Общество, понятое монистически, всегда имеет тенденцию к тирании. Более был

бы приемлем плюрализм, но плюрализм в обществах буржуазных и

капиталистических связан с индивидуализмом и есть прикрытая форма тирании

через капиталистическое господство. Поэтому речь может идти только о

создании совершенно нового братского общества, общества персоналистического

и коммюнотарного. Общество есть объект для человека, извне его

детерминирующий. Его надо превратить в субъект, внутренно обозначающий

коммюнотарный и социальный характер человека.

Коммунизм, совершенно так же и фашизм, отрицает трагический конфликт

личности и общества. Этот конфликт признается свойственным лишь обществу,

состоящему из классов. Так представляется, если оставаться на поверхности,

но на большей глубине этот конфликт совершенно устраняется только в Царствии

Божием. Трагизм ситуации человека заключается в том, что он принужден жить в

природном и объективированном порядке, т.е. доля действия на него

необходимости больше доли действия в нем свободы. Общество не есть ни особое

существо, ни организм. В этом отношении совершенно ложна метафизика

коллективизма, которая в социальном коллективе видит реальность, стоящую над

человеком. К этому вопросу мы еще вернемся. Но общество есть некая

реальность. Реальность не только "я" и "ты", но и "мы". Но реальность "мы"

нисколько не дает права признавать примат общества над человеческой

личностью. Вне человека и отношений человека к человеку общества не

существует или существует как отчуждение вовне природы самого человека.

Универсализм Гегеля, Маркса, Дюркгейма, Шпанна и др., признающий примат

общества или государства над человеческой личностью, есть ложный

универсализм и основан на логике реализма понятий, для которой общее

реальнее индивидуального. Маркс в этом отношении противоречив, но у него, в

противоречии с материализмом, есть схоластический реализм понятий. Для него

класс реальнее человека. Очень интересно, что это противоречие социальной

диалектики, как подтвердил Ж.-Ж.Руссо, приводит к деспотическому государству

якобинцев. Руссо уже отрицал свободу религиозной совести и возвращался к

античному, дохристианскому пониманию свободы. Более правы были Прудон, у нас

Герцен и Н.Михайловский, утверждавшие социализм во имя индивидуума, во имя

человека.

Свобода человеческой личности не может быть дана обществом и не может по

своему истоку и признаку зависеть от него - она принадлежит человеку как

духовному существу. Общество, если оно не имеет тоталитарных претензий,

должно лишь признать эту свободу. Эта основная истина о свободе находила

свое отражение в учении об естественном праве, о правах человека, не

зависящих от государства, о свободе не только как свободе в обществе, но и

свободе от общества, безграничного в своих притязаниях. Бенжамен Констан

видел в этом отличие понимания свободы в христианский период истории от

понимания ее в античном греко-римском мире1. Учение о естественном праве,

которое признавало права человека независимо от политических прав,

установленных государством, делало теоретическую ошибку, которая свойственна

незрелой метафизике того времени. В действительности неотъемлемые права

человека, устанавливающие границы власти общества над человеком,

определяются не природой, а духом. Это духовные права, а не естественные

права, природа никаких прав не устанавливает. Такую же ошибку делали, когда

совершали революцию во имя природы; ее можно делать только во имя духа,

природа же, т.е. присущий человеку инстинкт, создавала лишь новые формы

рабства. Христианство некогда совершило величайшую духовную революцию, оно

духовно освободило человека от неограниченной власти общества и государства,

которая в античном мире распространялась и на религиозную жизнь. Оно открыло

в человеке духовное начало, которое не зависит от мира, от природы и

общества, зависит от Бога. Это и есть истина христианского лишь

персонализма, незнакомая древнему, дохристианскому миру. Но в своей

исторической судьбе христианство искажалось приспособлением к царству

Кесаря, склонялось перед государственной силой и пыталось сакрализировать

эту силу. Так образовывались принудительные христианские теократии, так

дошли до приспособления и оправдания капиталистического режима, который

находится в самом остром противоречии с христианством. Роковое значение

имели слова ап. Павла: "Несть бо власть, аще не от Бога"2, которые не имели

никакого религиозного значения, а лишь временное, историческое значение.

Слова ап. Павла стали источником оппортунизма. На Павловом христианстве

утвердились два пути: или аскетический путь ухода из мира, оправдывавший

аскетически-метафизическое миросозерцание, или путь приспособления к силам,

господствующим в мире. Христианство всегда определяло свое отношение к

организациям общества, которые делали другие, но не раскрывало правды

организации общества из глубины самого христианства. Христианская правда об

обществе еще не была раскрыта, не наступили еще для этого времена и сроки.

Поэтому до времени нужно утверждать дуализм "божьего" и "кесарева", дуализм

природно-социального, как и дуализм общества и государства. Это источник

свободы. Но это не есть окончательное, это дуализм в пути, дуализм

временный. Окончательная обращенность должна быть обращенностью к Царству

Божьему, в котором всякий дуализм преодолен. Необходимо также установить

различие между обществом и коммюнотарной общиной. Организация общества, в

котором всегда большая доля необходимости, не есть создание коммюнотарности.

В следующей главе будет речь о глубоком различии между идеей религиозной

соборности и социалистической идеей коллективизма. Конечные цели

человеческой жизни не социальные, а духовные. Но с другой стороны совершенно

ложно разделение индивидуально-морального акта и социально-морального.

Нельзя быть моральным человеком и хорошим христианином в индивидуальной,

личной жизни и быть жестоким эксплуататором и аморальным в социальной жизни

в качестве представителя власти, хозяина предприятий, главы семьи и пр.

Ложно и античеловечно различие человека и иерархического чина, замена

человека иерархическим чином. Главная же причина кризиса христианства и

кризиса общества и упадка веры - в понимании христианства исключительно как

религии личного спасения. На почве такого сознания невозможно разрешение

проблемы отношений человека и общества. Только новое сознание в

христианстве, только понимание его как религии не только личного, но и

социального и космического преображения, т.е. усиление в христианском

сознании мессианства и пророчества, может привести к разрешению мучительной

проблемы отношений человека и общества.

Проблема отношения человека и общества очень обострилась из-за роли,

которую играет социализм в мировой жизни. Самое слово "социализм" происходит

от слова "общество". Когда социализм был еще мечтой и поэзией, не стал еще

прозой жизни и властью, он хотел быть организованной человечностью. Даже

Маркс думал, что социализм должен осуществить новое общество во имя

человека. Роковая диалектика всего осуществляемого в мире, в царстве кесаря,

еще не обнаружилась. Но несмотря на несомненную практическую правду

социализма - во всяком случае, критическую правду в отношении к капитализму

- метафизика социализма ложна. Эта метафизика основана на примате общества

над человеческой личностью, хотя и при предположении, что человек может от

этого примата только выиграть. Социализм двойствен: он может создать или

новое свободное общество, или новое рабство. Глубина и правда социализма в

том, что человеческая личность вообще, и особенно личность рабочего, из

объекта должна превратиться в субъект. Основным противоположением остается

противоположение личности и вещи. Нельзя допустить, чтобы человек

рассматривался как вещь и объект. Человек есть субъект и личность, и

оправдан социальный строй, который это признает. О различии между

социализмом и коммунизмом будет сказано по существу ниже, в главе о

коллективизме и марксизме.

Говорят, что различие между социализмом и коммунизмом в том, что лозунг

социализма: "от каждого по его способностям, каждому по его труду", лозунг

же коммунизма: "от каждого по его способностям, каждому по его

потребностям". Это различие не принципиальное, вторичное, указывает лишь на

разные степени достижения богатства обществом. Гораздо глубже то различие,

что социализм не требует тоталитарного миросозерцания, как коммунизм, не

стремится к коллективизации всей личной жизни человека и не все средства

считает дозволенными. Но и социализм, в большинстве случаев основанный на

ложной метафизике, признает мир объектов первичной реальностью, мир же

субъекта - вторичной. Это одна из трансформаций царства кесаря. Материализм,

т.е. абсолютизация вещи и объекта, есть наследие буржуазного миросозерцания.

Капитализм есть практический атеизм. Много верного об этом говорит Рагац3.

Но есть иллюзия в его мысли, что пролетариату открыта бесконечность, потому

что он свободен от собственности. Всегда есть опасность обуржуазвления

социализма, это очень остро отметил Герцен. И коммунизм может быть

буржуазным в духовном смысле слова. Самое глубокое противоположение есть

противоположение не капитализму как экономической категории, а буржуазности

как категории духовной и моральной. Революционность в социальной борьбе за

новое общество определяется обычно не по социальному идеалу и не по

духовному и моральному изменению людей, создающих новое общество, а по

средствам, которые применяются в борьбе, по степени применения насилия.



Pages:     || 2 | 3 | 4 |
 




<
 
2013 www.disus.ru - «Бесплатная научная электронная библиотека»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.