Павел Шахов-Талица

Территория жизни или 100 ° по Цельсию

Современные рассказы

Челябинск 2005

Ш32

УДК 821.161.1 ББК 84(2Рос=Рус)

Выражаю сердечную благодарность и признательность своему другу Валерию Жукову за содействие в публикации данной книги.

Ш32 Шахов-Талица П. Территорияжизни или 100 ° по Цельсию. Совре­менные рассказы. — Челябинск: Цицеро, 32 с.

УДК 821.161.1 ББК 84(2Рос=Рус)

© Шахов П. П., 2005 г.

2

Пока у людей сохраняется честь, со­весть, взаимопонимание — общество будет жить.

Павел Талица

Территория жизни, или 100 ° по Цельсию

современный рассказ

1.

Территория городской свалки — большой участок земельных уго­дий. Здесь когда-то росли огромные сосны и ели, а сейчас громоздят­ся кучи строительного мусора и бытовых отходов.

Каждый день сюда привозят все, что попало в мусорные ведра домохозяек и непригодную домашнюю утварь. Побогаче выглядят отва­лы промышленных отходов. Здесь есть все — от битого и целого кирпи­ча до старенького компьютера и вышедшей из моды офисной мебели. Разнообразен ассортимент непригодных к использованию продуктовых привозов: конфеты, овощи, фрукты, колбаса, рыба, мясо и разные бан­ки с консервированными продуктами. Но вот винно-водочные изделия выбрасываются крайне редко, в основном в больших количествах приво­зят на машинах стеклянную и баночную тару. Разнообразие их форм и объемов изумляет. Иногда люди находят крупные суммы денег, спрятан­ные в одежде, в коробках из-под обуви, в старых книгах...

Свалка живет своей размеренной жизнью. Она всегда была под зорким присмотром бомжей и горластых ворон, с нее они корми­лись и пытались выжить. История отсчитывала последнее десятилетие XX века. За годы ельцинской анархии на свалку резко увеличился при­ток свежих сил, людей разного возраста и различных профессий.

Обитателей этой свалки бомжами не назовешь. Все они имели небольшие строения из бревен, досок и щитов, которые служили им жи­лищем и подсобными помещениями. На этом месте когда-то была не­большая деревенька; старики вымерли, а молодежь уехала кто куда. Вот и обосновались здесь вольные люди. Благо недалеко от свалки, да и кры­ша над головой. С приходом толкового человека стали обустраиваться и налаживать жизнь. Появилось электричество, заработали старенькие те­левизоры и бытовая техника, отремонтированная здешними умельцами.

Построили баню, общую столовую, оборудовали место для приема боль­ных. Разработали участок земли для выращивания овощей. Зарождалось новое социалистическое общество — коллективное хозяйство.

2.

Руководителем уникальной территории избрали Матвея Ивано­вича Родина, человека уважаемого среди местного люда, которого между собой называли «Родиной».

Его указания выполнялись с хорошим качеством и трудолюби­ем. Все, что привозили мусоровозы, тщательно перебирали, сортиро­вали, складывали и отгружали по назначению. У каждого члена кол­лектива была конкретная работа.

Одни собирали и сортировали стеклотару, жестяные и пластмас­совые емкости, другие — теле- радиоаппаратуру, бытовую технику, запчасти от механических узлов и агрегатов, металлолом и все, что когда-то двигалось и приносило пользу; третьи — строительные ма­териалы, мебель, одежду и обувь.

Ничего не оставалось без внимания, что имело какую-нибудь цен­ность и могло быть использовано в дальнейшем. Ежедневно 500 тонн городских и производственных отходов проходили тщательную сор­тировку.

Среди прочих профессий на муравейнике работали: бригадиры, экономисты, кладовщики, кухонные работники, фельдшер. Каждый за свой труд получал заработную плату, которой хватало не только на пропитание, но и на приличную одежду и кое-что еще.

Все эти люди - в прошлом высококвалифицированные рабочие, инженеры, техники, служащие - с развалом страны Советов вдруг ока­зались за бортом жизни. Не вписались в воровские законы, по кото­рым им предлагалось жить и выживать.

Они не понимали, каким же образом государственная собствен­ность вдруг становилась собственностью единиц, которых на производ­стве никто и никогда не видел. Как к управлению производством до­пускаются люди, неспособные отличить болт от гайки? Почему вып­лату заработной платы задерживают на месяц, два, три? Почему из речевого обихода жизни исчезли слова: мораль, порядочность, совесть, профессионализм, любовь? На замену постулатам жизни выплыли бандитский жаргон и иностранная тарабарщина.

В прошлом Матвей Иванович Родин был начальником крупного металлургического цеха. Он не мог понять происходящего. Все выгляде­ло нелепо и цинично. Как он ни пытался узнать, вразумительного от­вета не услышал. От безнадеги пристрастился к водочке. Жизнь стала разваливаться по кускам: ушел с работы, продал за бесценок машину,

гараж, развелся с женой. И оказался на улице, и стал для многих знакомых собутыльников — просто Мотей. Жена уехала за новым сча­стьем - неизвестно куда.

Сначала ночевал у знакомых, когда деньги закончились, пере­брался на чердак, а потом в подвал и даже ночевал в колодце тепло­сетей. Отовсюду прогоняли как бродячую собаку. Возникла конкурен­ция между такими, как он. Все искали места под солнцем, да не каж­дому оно светило.

Много бродил по городу и видел, как трудно живет простой на­род, с изумлением наблюдал, как в шикарных иномарках разъез­жают новоиспеченные хозяева жизни, строят царские особняки, ус­траивают шикарные банкеты, развращают молодежь. Он никак не мог понять, как можно устраивать пир во время чумы, когда тру­довой народ своевременно не получает зарплату и вокруг столько обездоленных и голодных людей, а среди них и дети. Когда возник­ла раковая опухоль на теле общества, почему вовремя ее не за­метили?

С такими чувствами досады и беспомощности Матвей Иванович уходил из города. Уходил в неизвестность, куда глаза глядят.

3.

Занимался день. Солнечные лучики приятно прогревали спину идущего. В десяти километрах от города Матвей Иванович увидел свалку и на ней несколько десятков людей. Они что-то искали, пере­бирая кучи хлама. Запах, доносившийся с порывами легкого ветерка, отрезвил его сознание. Мотя понял, что это такие же, как он — бро­дяги, желающие выжить.

Среди них многие были ему знакомы: бывшие сослуживцы, собутыльники и встречавшиеся ему раньше на перекрестках судьбы люди. Он подошел к ним поближе и громко поприветствовал:

— Здравствуйте, коллеги! Примите в свою компанию. Хуже не
будет.

В ответ он услышал тихое бурчание, и наступила пронзительная тишина. Люди, узнавшие пришельца, стали подходить к нему.

• Ну что, Мотя, доконала тебя жизнь?! — первым откликнулся Леха — собутыльник, когда-то прекрасный механик, мужик — «золо­тые руки», способный отремонтировать любую сложную аппаратуру и заставить двигаться самый безнадежный агрегат.

- Скажу честно, доконала, да еще как! Иду, сам не знаю куда, — ответил он.

• Уже пришел, Матвей Иванович, дальше дороги нет, впереди темный лес — обмолвился из-за спины Лехи Сергей Петрович Хмуров,

бывший экономист металлургического цеха, а нынче бродяга по клич­ке Седой.

• Разрешите, я побуду немного с вами, осмотрюсь, а потом вид­но будет.
• Примыкай, — буркнул Леха, — вставай вон на эту крайнюю кучу и выбирай бутылки: стеклянные в одно место, жестянку в дру­гое, а пластмассовые «соски» тоже отдельно. А дальше разберемся, что делать.

Работа закипела. Матвей Иванович энергично разгребал кучу, тщательно перебирал мусор и сортировал найденные емкости. Сколь­ко всего неожиданного и интересного увидел он в этой мерзко пахну­щей куче. «Если тщательно заняться переборкой и сортировкой, то можно намного расширить ассортимент полезных находок и компакт­но утилизировать весь мусор. Нужно внимательно осмотреть всю свал­ку», — размышлял он и продолжал энергично работать. На его удив­ление, к концу разборки кучи набралось более ста стеклянных бутылок, полная картонная коробка жестяных банок из-под пива и приличная горка пластмассовых «полтарашек». «Если все это сдать, то уж верно, на хлеб хватит», — про себя подумал он. О выпивке даже не подумал. Еще утром решил, что с этим покончено навсегда. Нужно жить напе­рекор всем трудностям и обстоятельствам.

К вечеру вереница людей с полными рюкзаками и авоськами потянулись в город. Возвращаться обратно Родин не хотел, здесь ему было спокойней и уютней. Он пошел осматривать свалку, кое-где еще копошились люди. Они решили дождаться вечернего привоза мусо­ра, чтобы заранее застолбить выгодную работу на день грядущий.

4.

Недалеко от свалки стоял небольшой старый вагончик — в про­шлом временное жилище геологов-разведчиков, буровиков. Его кры­ша была устелена разными кусками железа и шифера. Рядом у кост­ра стоял Седой и в чайнике кипятил воду. Увидев Матвея Иванови­ча, он помахал ему рукой и крикнул:

— Заходи на огонек, чайку попьем!

Новый обитатель свалки спустился по откосу отвала к вагончи­ку и подошел к костру.

• Спасибо за приглашение, Сергей Петрович. От чая не отка­жусь, со вчерашнего дня не было не росинки во рту.
• Это мы сейчас поправим. Заходи в жилище, чай уж закипел.

В помещении было сумрачно и прохладно. Посередине вагон­чика стоял грубо сколоченный длинный стол и две скамейки по кра­ям. В правом и левом углах размещались лежаки, укрытые старым

6

тряпьем, у входа справа громоздилась печь-буржуйка для обогрева помещения.

• Вот это наше жилье, Иванович. Небогатое, но зато есть кры­ша над головой. А если холодно будет, можно печку протопить.
• Ты с кем здесь живешь, Сергей?
• Вдвоем мы пока здесь, с Лехой Кривым делим кров. Сейчас он ушел в город за провизией, может, завтра вернется, если не запьет. Такое у него бывает. Мы тут вдвоем на «постоянке», а остальные — вре­менные. Придут, наберут разной всячины и уходят в город, кто куда может.

Седой выдвинул из-под нар еще довоенный сундук, открыл за­мок, извлек булку хлеба, пачку чая, две банки рыбной консервы, два пакетика «корейской» вермишели, пошарил рукой по днищу сунду­ка и вытащил маленькую бутылку «Трои».

— Ну вот, что Бог послал. Сейчас будем чаевничать. Кипяточек
есть, мигом сварганим царский ужин. Ты, Матвей Иванович, не робей,
здесь это не принято, без церемоний, — с легкостью продолжал собеседник. — Вон там, на полке, две чашки, а в банке ложки и вилки.
Сейчас заварганим супчик и чаек, хватит «поститься», небось, желудок-
то рычит.

Родин внимательно смотрел на бывшего сослуживца и удивлял­ся его сноровке и простоте общения.

• Если честно, Сергей, не помню, когда ел горячее, все как-то при­ходилось в сухомятку жевать. А пить «Трою» я не буду. Решил напрочь «завязать» с пьянкой. Надоела мне беспросветная жизнь, изломала она меня. Если хочешь, сам пей, хозяин — барин. Но я бы не советовал про­жигать оставшуюся жизнь. Может быть, из этой «невезухи» как-нибудь выберемся. Мы же все-таки люди. Можем еще соображать и что-то по­лезное делать. Вспомни, как вместе трудились на заводе и были всегда в почете. А поощрений и наград сколько у нас было!
• Как хочешь, Матвей Иванович, а я булькну несколько капель, паршиво на душе что-то у меня. Безнадега душит.

От заваренной кипятком вермишели вагончик наполнился при­ятным запахом. Вспомнилось ощущение домашнего тепла и уюта. Резкий запах нарезанного лука удесятерил аппетит, на отсутствие ко­торого трудно было пожаловаться.

Они молча вкушали горячий бульон с вермишелью, закусывали хле­бом и луковыми дольками. В литровой банке настаивался чай. Когда суп был съеден, на куски хлеба выложили горкой содержимое рыбных кон­сервов. Сергей по алюминиевым кружкам разлил янтарную жидкость, извлек из кармана несколько кусков сахара, завернутых в тряпицу.

Неспешно стали чаевать, отпивая ароматную жидкость мелки­ми глотками, сдабривая бутербродами. Когда чаепитие было закон-

чено, посуда помыта оставшимся кипятком и убрана на прежнее место, Родин поблагодарил Сергея за сытный ужин и предложил ему сигарету, а точнее окурок. Своих сигарет он не имел, и прихо­дилось собирать окурки по улицам, на остановках, и набивал ими, бродя по городу, полный карман.

5.

Как давно Матвей Иванович Родин не разговаривал по душам и на трезвую голову, и на сытый желудок! Захотелось простого и откровенного общения. Без хитрости и вранья, по-человечески.

• Вот, Сергей Петрович, и снова встретились. Трудно даже по­верить, как жизнь нас поломала. Не смогли, не сумели, не захотели устоять перед трудностями. И где оказались!?
• Не мы одни, Матвей Иванович, — присаживаясь рядом, про­шепелявил Седой. — Сотни тысяч, а, может, и миллионы людей по всему бывшему Советскому Союзу превратились в быдло. А вот ради чего!? Скажи мне, Матвей Иванович, только ответь честно. А сейчас послушай что я скажу: долбанная приватизация, рыночные отношения, анархия и коррупция во всех структурах и уровнях власти. Все это ради демократии? Подлецы и жулики оттяпали у страны миллиардные со­стояния, обокрали народ до нитки, обесценили деньги, скупили акции предприятий за копейки, воспользовавшись отсутствием денег у рабо­чего люда, которым эти же подлецы своевременно не платили за труд. А сейчас жируют, разбазаривая государственные ресурсы. Некоторые стали миллиардерами, владельцами замков и дворцов, имеют личные яхты и самолеты, скупают недвижимость за рубежом, становятся вла­дельцами футбольных клубов. Миллиарды баксов осели в иностран­ных банках. В своей стране опасаются держать. Где же тут справедли­вость и какой тут к черту патриотизм!? Ну, скажи, Матвей Иванович, неужели для зарождения в стране частной собственности нужно было идти на эти преступления? А потом, отрекаясь от должности руково­дителя государства, просить у народа прощения. Какое же надо иметь лицемерие и наглость!? Нет никакого прощения «Ереме Забулдыгину» и вместе с ним — реформаторам-приспособленцам. — гневно «выпус­тил пар» оратор и стал посматривать на гостя.

Немного подумав, Матвей Иванович закурил окурок и сказал:

— Время покажет, кто был прав, а история воздает всем по заслу-­
гам. Память таит в себе много добрых и скверных дел. Возьмем, к при­
меру: Петр I, Ленин, Сталин, Хрущев, Брежнев, Горбачев, Ельцин—
все они яркие лидеры-новаторы. И каждый оставил после себя какое-
то наследие. Одних вспоминают добрым словом, а других клеймят на
всю катушку.

Петр I — это созидатель всего нового, прогрессивного в строи­тельстве, культуре, науке, образовании, в военном деле. Человек — творец.

Владимир Ильич Ленин — революционер, реформатор, продол­жатель учения Карла Марса и Фридриха Энгельса. Создатель первого прогрессивного социалистического государства. Человек новой эпохи. При нем был принят план электрификации всей страны.

Иосиф Виссарионович Сталин — сильный и властный госу­дарственный деятель. Под его руководством была одержана самая кровопролитная победа над фашистской чумой. За время правления страной создал самые мощные вооруженные силы, которые стали об­ладать атомным оружием.

Никита Сергеевич Хрущев — новатор в сельском хозяйстве, при нем началось крупномасштабное освоение целинных земель и кос­мического пространства. 12 апреля 1961 г. был осуществлен первый полет человека в космос. И этим человеком был Юрий Алексеевич Гагарин, гражданин СССР.

Леонид Ильич Брежнев — руководитель страны со стабильной внутренней и внешней политикой. Авторитет Союза Советских Социалистических Республик был непоколебим. И это доказали XX летние Олимпийские Игры в 1980 году. Советские люди гордились сво­им Отечеством, своей Родиной. Об остальных лидерах у меня пока нет четкого представления. Говорили много, но непонятно о чем. А натво­рили... сам знаешь что! Оказались в заднице. Нет ни одного примера, чем и кем можно было бы гордиться. Молодежь посадили на иглу и пивную бутылку. Потерянное поколение. Вот тебе и демократия.

Долго еще сослуживцы проклинали свою жизнь, пока густая тем­нота не утомила их. Первым захрапел Седой. Родин еще долго лежал на топчане. Глаза смотрели в никуда. Не давали покоя вопросы: что дальше делать и как жить, как организовать и легализовать работу по сбору вторсырья, как обеспечить их массовую доставку на перерабаты­вающие предприятия и заводы по выпуску винно-водочных изделий?

Ему захотелось, чтобы каждый бедолага поверил в себя, обрел веру в справедливость и в будущее. Ни первое, ни второе, ни третье... не стыковалось с реальной действительностью. «Подпольный мечта­тель! Утро вечера мудренее», — решил Матвей Иванович и крепко уснул. Ох уж эти безмятежные сны, как они хороши!

6.

Тем временем в городе, корчась от боли, страдал Леха Кривой. Избитый в пьяной драке, с проломленной головой он заполз в под­вал дома и скулил от адской боли. Ему очень хотелось вернуться на

свалку, на эту территорию жизни, где его понимают, где ему легко и уютно, где чувствует себя полноправным среди равных.

Вокруг него незримо бегали крысы, чувствуя отбросы общества, какими бы они не были.

7.

Утро. Какое прекрасное время суток: безмятежно, тихо, свежо! Из города подъезжают первые мусоровозы, поодиночке подходят на свал­ку бомжи и разбредаются по своим «лакомым» местам. Начинается новый день жизни — размеренный и непредсказуемый.

Родин допивал чай и с грустью посматривал на унылый пейзаж свалки. Седой натягивал сапоги и матерился, досадуя на рвущуюся обувь.

• Слушай, Сергей Иванович, у меня есть предложение. Давай, обсудим его и посоветуемся с людьми. А что если нам организовать коллективное хозяйство по сбору отходов с поточным циклом и от­правкой потребителям для переработки и вторичного использования?
• Да какой к черту колхоз, самим как бы прокормиться, кому мы нужны со своим говном!? — в сердцах выпалил Седой.
• Не торопись с выводом, Сергей Петрович. Ты опытный эко­номист с высшим образованием. Посчитай, сколько и чего собирают люди на свалке. Закупочные цены вторсырья ты знаешь. Сделай пол­ный расклад по продукции с учетом транспортных расходов. Одним словом, нужна смета, где бы отражалась и зарплата, и рентабельность нашего будущего предприятия. Этот документ мне нужен через не­дельку. За это время нужно посоветоваться с людьми и на общей сход­ке решить, как дальше будем жить. А потом я поеду в городскую мэ­рию на прием к своему знакомому, он бывший мой студент. Ты же помнишь, что когда я работал начальником цеха, еще и преподавал в вечернем институте «Организацию управления производством». Так вот, ученик-то мой шустрым малым оказался. Сейчас работает замес­тителем мэра города по промышленности. Думаю, не откажет при­нять и выслушать бывшего учителя. А там, глядишь, и что-нибудь по­советует, а если захочет, то и поможет в наших делах.
• Ты не шутишь, Матвей Иванович? — удивленно спросил Седой.
• Нисколько. Уж и так оказались в дерьме по самые яйца. Даль­ше некуда. Сейчас все зависит только от нас самих. Вот такой расклад у меня получился, Сергей Петрович. Другого выхода для нас я не вижу. Нужно искать и находить положительные моменты даже в пло­хом деле.

8.

Днем на мусоровозе привезли Леху Кривого, с лицом сине-лилового цвета. Перенесли в вагончик, положили на нары, укрыли одеялом. Не говорить, не двигаться он не мог. В теле оставалось жи­вой только одна душа, которая никак не хотела умирать и требовала продолжение жизни через узкие щелки глаз.

Родин и Хмуров молча думали: «Что же делать с Лехой?» Их взгляды содержали один вопрос: «Кому мы нужны на этом свете?»

• Может быть, для прихожан есть врач? — спросил Родин.— Ты же, Сергей Петрович, всех здесь знаешь...
• Точно, Матвей Иванович, есть такой «костоправ», Нестером его зовут. Люди говорят, что руки у него чудотворные. Сейчас я сбегаю за ним, вон его «копейка» стоит, с утра еще приехал бутылки соби­рать. Пусть посмотрит Леху, а потом и решим, что делать дальше.

Через несколько минут Седой вел за собой худощавого высо­кого человека в длинном, видавшем виды кожаном плаще. Подойдя к вагончику, он поздоровался с Матвеем Ивановичем и сказал:

— Мне нужна кипяченая вода, полотенце или чистая тряпка.
Дело требует аккуратности.

После необходимой процедуры он тщательно осмотрел больно­го и покачал головой.

• Нужна срочная медицинская помощь, у больного обширная гематома на теле, черепно-мозговая травма, возможно, уже происхо­дит внутримозговое кровоизлияние. Требуется детально провести об­следование всех органов тела. Состояние больного критическое и транспортировать его нельзя. В таких условиях я бессилен что-либо сделать. Мне нужно ехать в город за бригадой врачей. Пока я не уз­наю полный и точный диагноз, я не смогу помочь больному. Сюда «скорая помощь» может не приехать, но я буду договариваться. На­помню коллегам клятву Гиппократа. А сейчас я наложу повязку на голову больного и поставлю витаминный укол в вену. Нужно поддер­жать сердечную мышцу, больной потерял много крови, пульс слабо прослушивается, наблюдается аритмия сердца. У меня в маши­не есть аптечка, все нужное для процедуры в ней есть. В дороге вся­кое бывает.
• Товарищ доктор, как Вас величать? — спросил Родин, когда тот делал перевязку больному.
• Да это пустое, зовите Нестером, а отчество прибавляется с дела­ми человека, а я здесь ничего полезного не сделал. Пока я буду отсут­ствовать, сделайте уборку в вагончике, помойте все с мылом и провет­рите помещение. Накипятите побольше воды из родника. Через три часа должно быть все готово. Мобилизуйте людей для помощи.

Он быстро вышел из вагончика и побежал к машине. Длинный плащ развевался на ветру, издавая резкие хлопки. «Рассуждать неког­да, нужно действовать», — подумал Родин и сказал:

• Сергей Петрович, необходимо собрать людей и сделать убор­ку в вагончике. До приезда врачей должно быть все готово.
• Это я мигом сделаю.

Он взобрался на самую высокую кучу мусора и стал свистеть, размахивая руками. Вскоре у вагончика собрались все обитатели свал­ки. Родин коротко рассказал о случившемся и попросил помощи.

Несколько человек, снабженные ведрами и флягой, ушли к род­нику, другие стали собирать сухие доски, рейки, бруски, щепки для печки. Три женщины приступили к уборке помещения и мытью пола. Седой приволок откуда-то совсем хорошую кровать и все принад­лежности к ней. К намеченному сроку все было сделано.

Беда сплотила людей, и каждый почувствовал свою причастность и востребованность. Сергей Петрович заварил крепкий чай, все с удовольствием пили его и ждали возвращения Нестера. Только жен­щины стояли возле Лехи и приговаривали:

— Подожди, миленький, все будет хорошо.

Издалека послышался вой сирены. Все дружно закричали:

— Едут, едут!

Глаза людей излучали огромную радость и восторг. Покачиваясь с боку на бок, к вагончику подъехали приземистая «копейка» и реанимационная карета «скорой помощи». Люди в белых халатах вышли из машины, неся в руках какие-то чемоданчики и медицинс­кое оборудование.

Первым шел Нестер. Пять часов врачи боролись за жизнь непутевого Лехи. Из машины то и дело выгружали какие-то чемодан­чики, ящики, аппаратуру, сумки с приборами. Короткие, но громкие команды Нестера непрерывно доносились из вагончика:

• Проверить группу крови, резус, подготовиться к переливанию крови, настроить аппарат искусственного дыхания, провести аспира­цию полости рта, наложить маску искусственного дыхания, провести обработку черепно-мозговой раны, выполнить местный наркоз, сле­дить за пульсом и давлением, поставить обезболивающий, пополнить запасы крови — четвертая группа, резус положительный. Какая есть? Не подходит. Опросите людей и сделайте экспресс-анализ крови. Знаю, что очень редкая. Подготовиться к прямому переливанию. Де­лаем быстро, но без суеты. Скальпель, зажим, тампон, раствор, игла...
• Остановка сердца! На приборе исчезла синусоида! Нет пульса!
• Массаж сердца, витаминный укол в мышцу сердца.
• Результата нет! Результата нет!
• Делаем электрический разряд.
• Появился пульс, давление восстанавливается.
• Полный режим искусственного дыхания. Продолжаем дальше: скальпель, зажим, тампон, раствор, игла, прямое переливание крови, на кладка шва, повязка, капельница, глюкоза...

Первым из вагончика вышел Нестер, на его лбу сверкали круп­ные капли пота. Он снял с рук окровавленные медицинские перчатки и присел на бревно. Закрыл лицо крупными ладонями и тихо сказал:

— Сделали все, что смогли. Надеюсь, должен выжить.

Все окружающие, не сговариваясь, одновременно закричали:

— Ура-а!

И этот звук прокатился эхом по всей территории неприглядной свалки.

— Огромное спасибо Вам, Нестер Акимович! Вы показали
высочайший класс хирургической операции в экстремальных услови­-
ях. Это была хорошая для нас школа, — говорили врачи и крепко
пожимали его руку.

• Вы поедете с нами или здесь останетесь, Нестер Акимович?
• Буду с больным, — коротко ответил он и добавил — А вы меня простите за грубость в больнице, не сдержался, нахамил вам. Пусть завтра приедет терапевт-кардиолог с медикаментами и перевязочным материалом, я записал, что нужно привезти. А потом мы решим, как транспортировать больного.

Машина «скорой помощи» на прощанье издала несколько звуков сирены и скрылась за отвалом свалки.

10.

Родин и Хмуров присели на бревно рядом с человеком в белом халате и обняли его с двух сторон.

• Может, крепкого чайку? — спросил Родин и вопросительно по­смотрел на врача.
• Не помешает перекусить, Матвей Иванович, я сейчас что-ни­будь сварганю! — поддержал Седой и ушел заниматься делом.

Родин внимательно посмотрел на врача и спросил:

— Вы такой классный хирург, а как оказались на свалке, каким
ветром Вас занесло? Ведь Ваше место в больнице, помогать больным
людям.

- Все не так просто, Матвей Иванович. Я хирург-травматолог,
нейрохирург высшей категории. Заведовал травматологическим
отделением в областной больнице, но когда совсем перестали в масштабе страны обращать внимание на медицину: вовремя выдавать
зарплату, обеспечивать необходимыми медикаментами, перевязочными материалами, инструментами, аппаратурой, стало невозможно работать. А делать вид, что ничего отрицательного не происхо­дит в медицине, я не умею. Почему руководители разных рангов — от президента до депутатов и министров вывозят за рубеж на лече­ние или роды своих жен, детей, близких родственников!? Что у нас хуже врачи или технологии лечения различных болезней!? Совсем нет, у нас отвратительное материальное обеспечение, которое впря­мую зависит от действий этих руководителей и избранников наро­да. Я практиковался в Москве у самых знаменитых светил в области травматологии и нейрохирургии и видел, какие чудеса делают наши врачи. Американским и европейским врачам надо учиться и учить­ся у советского здравоохранения. А сейчас мы это достояние медлен­но уничтожаем. Выдумываем себе сложности на ровном месте. Я практикующий врач, а не администратор. Проблемы знаю изнутри. Вот и пошли скандалы, сколько мог, терпел. В наше время уровень травматизма возрос в несколько раз. То драки, то бандитские разбор­ки и, конечно же, высокий травматизм на производстве. А без необ­ходимого медицинского обеспечения врач бессилен. Все лимитиро­вано. Ушел работать дежурным хирургом. Сейчас я в отпуске, жизнь заставила заниматься сбором бутылок. Зарплата мизерная, да и ту задерживают на месяц, два... Жена работает на механическом заво­де инженером-конструктором, у завода нет заказов. Оборонный за­вод совсем встал, а чтобы выпускать другую продукцию, нужны боль­шие деньги на его переоснащение. Уже полгода люди сидят без зар­платы. А как жить!? У нас дочь учится в институте, нужно платить за обучение, и сын тоже собирается поступать в университет. На бюд­жетную основу не пробиться, очень мало мест. И за квартиру плачу половину моей заработной платы. Питание, одежда... Сводим кон­цы с концами, впроголодь живем. Да, что говорить обо мне! Вон сколько ученых стоят за прилавками и торгуют всякой всячиной. Хорошо, что не Родиной. Все хотят выжить в наше смутное время. А как оно хитро подобралось к нам с демократией-то да рыночной экономикой! А сколько беспризорных детишек появилось! Негодяи разбазаривают страну, наживают себе несметные богатства, которые создавались трудом народа десятками лет. Жируют негодяи! Им нет дела до самого народа. Я не пьяница, не тунеядец, но не могу себе и своей семье заработать на жизнь. Это разве справедливо?! Я не беру взятки, не требую у больных денежного вознаграждения. Это моя позиция. Они такие же нищие, как я.

Я врач и должен лечить людей. Другого мне не дано. Уже поздно перестраиваться, не понимая главной цели.

— Спасибо Вам, Нестер Акимович, за откровенный ответ. В нем таятся все беды, происходящие в обществе. Под каток шайки самоду­ров попала огромная держава и весь великий советский народ.

11.

Через две недели Леха пошел на поправку. В больницу его помести­ли сразу же на следующий день после операции. Нестер Акимович каж­дый день навещал больного, следил за ходом лечения, давал рекоменда­ции лечащему врачу. Так же Леху навещала хрупкая женщина с нежным голосом — конопатенькая Настенька, которая по стечению обстоятельств стала его донором. Сейчас ее кровь пульсирует в оживающем теле Лехи. При виде гостьи он бодрился, даже глаза поблескивали.

До того, как появиться на свалке, Настя была безработной бродяжкой. После ликвидации предприятия, где она работала бухгал­тером, нигде не смогла устроиться на работу по специальности. Вез­де, куда бы она ни обращалась, были востребованы только молодые женщины, а ей уж было за тридцать с «хвостиком».

Абсурд нового времени коснулся практически всех безработных женщин далеко не «бальзаковского» возраста. Новоиспеченным хозя­евам жизни, прежде всего, требовались «жрицы любви» для потех и на­слаждений. Производство вытягивали опытные специалисты, которые, по счастливой случайности, еще оставались в фирмах и офисах.

У Насти жизнь в семье не заладилась, муж перебивался временными заработками, которых хватало на хлеб да молоко, и то не всегда. Каждый жил сам по себе. Детей не было. Любовь оказалась где-то в прошлом. Неуверенность в завтрашнем дне, нескончаемые про­блемы развели их в разные стороны.

12.

А тем временем, Родин и Хмуров обдумыали и составляли план организации утилизации бытовых и промышленных отходов, обсчи­тывали смету затрат и прибыли, договорились с металлургическим, стекольным, пивоваренным и винно-водочным заводами на поставку вторсырья с вывозом на автотранспорте предприятий.

Этой работе предшествовала встреча с заместителем мэра города. У мэрии города уже имелся план строительства комплекса по перера­ботке и утилизации всех видов отходов по современной технологии с брикетированием продукции вторсырья. Также была выполнена техни­ческая документация и проведены изыскательская работв и эксперти­за на строительство нового сооружения. Размещены заказы на изготов­ление и поставку оборудования и строительных материалов.

Родину было предложено возглавить это строительство, а в дальнейшем заняться технологией утилизации всего процесса.

В администрации города возлагали большие надежды на строитель­ство и ввод в действие такого объекта. Во-первых, улучшится экология

окружающей среды; во-вторых, появится возможность создать новые ра­бочие места; в-третьих, наличие бомжей в городе и его окрестностях было удручающее, и это негативное явление в обществе создавало много про­блем. Даже дети и те тянулись к зловонным местам, в надежде зарабо­тать на кусок хлеба. Жизнь конца ХХ века многих людей поставила на колени и загнала в рабство нищеты и беспорядка.

За время вынужденного обитания на свалке Нестер Акимович познакомился с Лидой, которая, как и многие ее обитатели, оказа­лись в сложном положении. Обаятельная, с черными большими глазами, с кокетливым взглядом и солнечной улыбкой она увлече­но интересовалась новинками в жизни медицины. А он, чувствуя не­поддельный интерес к этой теме, подробно рассказывал о своей работе, успехах и неудачах в своей практике. Нестер Акимович не мог понять причину любопытства и спросил, где она училась, ра­ботала и как она оказалась на свалке?

Лида, не ожидая такого оборота событий, немного задумалась и стала рассказывать:

— После окончания медицинского училища работала фельдшером в деревенской амбулатории, а потом совхоз развалился, и амбу­латорию закрыли. Переехала в город, устроилась на небольшое
автопредприятие цеховым медицинским работником. Через год предприятие стало банкротом. Автобазу ликвидировали. Оказалась на
улице. Жила в общежитии. Долго искала работу по специальности. В
больницах нужны были только врачи и младший медицинский персонал, при этом заработную плату, как и везде, задерживали. Фельд­шера и медицинские сестры не требовались. В частные клиники вообще трудно устроиться. Нужна рекомендация или влиятельный знакомый. Пошла работать в магазин продавцом. Ну и проторговалась...
Какой из меня продавец!? Частник, владелец магазина, стал приставать ко мне. Или ложись с ним в постель, или плати недостачу. Рас­терялась я, поддержки никакой, а платить надо. Хотя сумма недостачи не такая уж большая. А где ее взять? Вот и оказалась в «бегах». Это
я сейчас поняла, почему проторговалась. Просроченный по сроку годности товар уценили для продажи, а по накладным выставили реаль­ную стоимость товара. Деньги портят людей, я не говорю о заработанных деньгах, а о тех, что нажиты на воровстве и лжи. Подлость
самая плохая черта у человека, ее сразу не распознать.

Прощаясь с Лидой, Нестер Акимович обнял ее и поцеловал в щеку.

— Если надумаешь, приходи в больницу, я тебе помогу устроить­ся на работу к себе в отделение. Интересную работу обещаю, а в остальном я бессилен.

Он быстрой шатающейся походкой направился к старенькой кормилице — «копейке». Обернувшись, крикнул:

— Я жду тебя, Лида!

Про себя Лида неожиданно подумала: «Я надежнее чувствую себя рядом с Матвеем Ивановичем. Он стал для меня и отцом, и другом, твердой опорой...»

Каждый день на свалку стали приезжать большегрузные маши­ны. Их загружали металлоломом, стеклотарой, пластмассовыми бу­тылками и разной всячиной, пригодной к переработке и вторичному использованию.

Работа кипела с утра до вечера. Сергей Петрович каждый вечер возвращался с приличной суммой денег. Делал финансовый отчет и докладывал Родину об итогах работы за день.

Каждое утро снабженец уезжал в город за продуктами для бри­гад. Повара готовили сытную и вкусную пищу; плотники ремонтиро­вали жилье в заброшенной деревеньке, расположенной в полукилометре от свалки и — по прибытию машин, загружали их.

И вот наступил долгожданный день. Вечером Родин собрал всех обитателей свалки и сообщил:

— Сегодня у нас знаменательное событие — мы получаем первую заработную плату. Пока что небольшая сумма, но честно заработанные вами деньги. С этого момента мы являемся организованным
трудовым коллективом. Мы зарегистрировали свое предприятие, открыли счет в банке, оплатили налоги с прибыли, все наши действия
юридически закреплены законом. Отдел кадров каждому выписал
трудовую книжку, оформляет документы на получение страховых свидетельств и медицинских полисов. Скоро каждый из вас получит жилье с земельным участком. Через неделю в деревню проведут элект­ричество, откроют лечебную амбулаторию, клуб с библиотекой, новую столовую, промтоварный и продуктовый магазины, если понадо­бится, и детский садик, и школу со спортивным залом. Среди нас
имеются трудящиеся всех специальностей. Возвращайте своих любимых, создавайте семьи, живите и радуйтесь. Одно прошу, не таите
обиду за прошлые невзгоды, не делайте больно тем, кто рядом с вами.

Люди слушали Матвея Ивановича и по их щекам скатывались слезы. Они верили ему, чувствовали в нем надежную опору. Каждый из присутствовавших знал, какой жизненный путь прошел их сорат­ник Мотя, по прозвищу и по призванию — «Родина».

12.

К зиме когда-то заброшенная деревенька преобразилась. По ут­рам и вечерам из труб домов клубились дымки. В каждом доме стоял холодильник, телевизор, пылесос и даже компьютер, добротно отремонтированные «золотыми» руками Лехи Кривого. Он весь день

ремонтировал радио- телеаппаратуру и разную бытовую технику, а вечером, дождавшись с работы милую Настеньку, доставал из русской печи чугунок с борщом, теплым хлебом и журчащим самоваром, при­глашал свою возлюбленную к столу.

В доме на две половины, в одной из которой размещалась амбулатория, почти до утра горел свет —трудоголики Матвей Ива­нович и Сергей Петрович никак не могли угомониться и горячо об­суждали план работы грядущего дня.

Лида неоднократно подходила к ним и ласково просила:

— Мотя, ну нельзя же так много работать, отдохните хотя бы пару часов, утром опять рано вставать. А Вас, Сергей Петрович, уже давно заж­далась Танечка! Медовый месяц нужно проводить вместе, а Вы укло­няетесь от супружеских обязанностей. Весь чай в самоваре уже выпили.

С Таней Хмуров познакомился еще ранней весной. Искоса смот­рели друг на друга, а поговорить по душам никак не удавалось. Отку­да она, эта подраненная птица, никто не знал. Пришла и все тут! За­нимается нехитрым ремеслом, зарабатывает себе на пропитание, да и ладно. Никому не мешает и в душу никому не лезет. А было на душе у женщины — хоть в петлю лезь, вот только не нашла прочной верев­ки. Не заладилось у нее работа в школе, бывшей выпускницы педагогического института с красным дипломом. Прекрасно зная свой предмет физику и методику преподавания, работала учителем в ли­цее. Не получилось. Ей предлагали старшие товарищи по работе ста­вить завышенные оценки своим ученикам. Не ставила, добивалась от учащихся старших классов глубоких знаний. А они не хотели воспри­нимать ее предмет, часто пропускали уроки, на занятиях переговари­вались по сотовым телефонам, пили джин-тоник, полностью игно­рировали учителя.

«Золотая молодежь» входила во вкус, посмеивалась над скромно одетой учительницей, предлагала денег на косметику. Их образ жизни соответствовал домашнему воспитанию, где царили лицемерие, ци­низм, пренебрежение к бедным людям, зависть и распущенность.

Однажды один влиятельный тип — отец ее ученика рассердился, что у его сына плохие оценки по физике, вызвал ее на беседу. Силком втолкнул в машину и отвез в загородный дом. Там уже веселилась пья­ная компания таких же негодяев. Они насильно напоили учительницу, а затем по очереди ее изнасиловали, отвезли в лес и выбросили.

«Кому жаловаться, кто поможет ее беде!? При беспределе силь­ный всегда прав», — очнувшись, размышляла молодая учительница. Стыдясь встречи с коллегами и учениками, она решила покончить жизнь самоубийством, но не знала, как это сделать. В тяжелых разду­мьях она набрела на свалку и увидела людей.

Не знала Лида, что Матвею Ивановичу неоднократно угрожа­ли физической расправой, если он не отдаст управление производ­ством в другие руки и не подпишет документ отчуждения времен­ного пользования земельными угодьями, числящимися за деревень­кой, другому лицу. Ведь после консервации, обработки и облагора­живания ландшафта территории старой свалки земля в деревень­ке будет стоить больших денег.

Сергей Петрович старался всячески оградить Родина от неприятностей и угроз. Готов был в любой момент встать на его за­щиту и прикрыть своей грудью, если это понадобится.

На строительной площадке круглосуточно кипела работа: экска­ваторы рыли котлован для захоронения отходов, машины вбивали сваи для фундамента цеха брикетирования, на полуприцепах приво­зили стеновые панели и панели для перекрытия здания, краном раз­гружали металлоконструкции.

Лесорубы расширяли промышленную площадку. Спиленный лес кряжевали, обрубали сучья со стволов и отправляли на пилораму.

Мастера с геодезистами сверяли высотные отметки, вычерчива­ли полигонные планы, сверяя с проектными картами и чертежами.

Работала вся вспомогательная и производственная инфраструк­тура нового предприятия. На фоне преобразований огромный город не казался каким-то грозным монстром. Он расширял свои владения для будущей жизни — экологически чистой и нравственно богатой, где территория жизни будет не последним местом.

Матвей Иванович не почувствовал, как пуля пронзила его тело. От внезапного удара он попытался устоять на ногах, но резкая боль придавила его к земле. Стук сердца ударял в виски, тонкая струйка крови смачивала одежду, увлажняла грудь и цветом спелой клюквы впивалась в снег.

На выстрел со всех сторон сбегались люди. Они махали руками, сжимая кулаки, вслед спешно отъезжающей иномарке.

Обступив кольцом хрипящего Матвея Ивановича, склонились пе­ред ним. В пронзительной тишине кто-то жутко закричал:

— Не умирай, Родина! Кроме тебя мы никому не нужны!
Он открыл глаза и тихо прошептал:

— Мы еще поживем, ребята! За справедливую жизнь нужно бо­роться.

Навстречу своей беде бежала и падала, поднималась и снова бе­жала фельдшер Лида. На снегу умирала ее первая Любовь.

По ухабистой дороге свалки мчалась старенькая «копейка»...

Истокские бабки

рассказ

— Милые женщины, как жи­вется вам, все ли у вас хорошо в жизни, здоровы и счастливы ли вы?

Знаю точно, где бы вы не нахо­дились, вас всех объединяет одно:

ВЕРА,

НАДЕЖДА,

ЛЮБОВЬ.

Большой Исток — небольшое поселение под боком у миллион­ного губернского города, русская деревенька с добротными избами, построенными вдоль реки Исеть и впадающего в нее шустрого Источка, в которых бабы полощут белье и от души матерятся. Голоса звон­кие, далеко слышны. Никак толком не выполощут бельецо. Нет-нет да мазутное пятно приплывает от механического завода, на котором работает все взрослое, здоровое население местной округи.

О рыбе говорить нечего. Вся вымерла. Но были времена, когда этот Источек и река Исеть радовали любителей рыбалки отменными уловами. Да когда это было? Старожилы уже и не припомнят.

Полвека назад родились в этом удивительном крае три подруж­ки: Вера, Надежда, Любовь. Были они не разлей вода. Вместе бегали по улице, ходили в школу, устраивали девичьи посиделки. За лето загорят так, что к осени становятся чернее черного.

Некогда толком поесть, кусок хлеба в руки и айда на волю. А что­бы родители не застали в доме, посылали за краюхой хлеба младших сестер и братьев. На всякий случай, так надежнее.

Шло время. Девчата взрослели. И стали на них засматриваться местные пацаны. Никуда тут не денешься. Природу-матушку не обма­нешь. Да и никто и не хотел обманывать. Все шло своим чередом, ис­покон веков так было и так в дальнейшем будет.

После окончания школы судьба разметала подружек кого куда. Кто учиться уехал, кто замуж засобирался, а кому-то она учинила вольную.

Вера от скуки играла в куклы. Так уж случилось, рано осталась без родителей. Старший брат помогал ей, как мог. Не давал до конца осиротеть. Был он и за мать, и за отца, взял к себе в город жить. Не пожилось Верке у брата. Решила жить самостоятельно.

Надя уехала в город, училась шить кирзовые сапоги, союзку гра­мотно пришивать, чтобы солдатикам удобно было ходить в строю и исправно нести службу. Под окнами Надюшиного дома весной буй­но цвели сирень и черемуха.

Колодец наполнялся чистой, как слеза родниковой водой. Вкус­ной, холодной, пьешь и зубы ломит. Сразу вспоминается родное Оте­чество. Приедет Надюша домой на выходные, порадуется увиденно­му, встретится с подружками и вновь возвращается в город приши­вать союзки к солдатским сапогам. Какое-никакое, а занятие.

Любаша прицеливалась на замужество, ей захотелось попробо­вать самостоятельной семейной жизни. Вкусить все ее прелести. Пол­ный дом гостей. Бражка постоянно в запасе. Чего греха таить, пили гости бражку без передыху из стаканов и кружек, а кто половчей, так из ковшика, некоторые умудрялись хлебнуть прямо из корчаги. Оно так надежнее, не промахнешься. Можно достать и до самой гущи. А закуска на всех в одной большой тарелке. На Руси всегда ква­сили капусту. Чего-чего, но она редко отсутствовала на столе. Хрустя­щая, с укропом и морковью, она заменяла, и хлеб, и мясо, и разные яства. А дури в головах от бражки появлялось с избытком. Куда уж там! Душа нараспашку. Всегда находились любители вдоволь пове­селиться и при этом не забыть помахать кулаками.

А утром вновь собирались вместе, внимательно процеживали гущу, напряженно думали каждый о своем, а вместе об одном и том же. Неизвестно откуда появлялась тарелка с капустой. И понеслась душа в рай. Брага — напиток, распространенный в питейных домах, обязательно у кого-нибудь найдется про запас.

Шли дни, месяцы и годы. Радостные и не очень. Проживали их каждая по-своему. Не заметили, как воспитали и выпустили в свобод­ное плавание собственных детей, как заслужили титул — «бабушка», обзаведясь внуками и внучками. Вроде вдоволь еще и не жили, а уже за пятьдесят перевалило.

Сколько еще осталось жить?

Основное осталось позади, а впереди непредсказуемая неизвестность.

В пятницу после обеда Надежда получила телеграмму: «Встре­чай гостей, сегодня выезжаем с внуками. Люба, Вера. Екатеринбург».

Надя и Сан Саныч — ее муж, стали размышлять, когда и где же их встречать: сегодня вечером на автовокзале или ночью на железно­дорожной станции. Все-таки решили: автобус приезжает раньше, от­туда и начнем. Обстоятельства подскажут, как дальше действовать.

Вечером Надя ушла встречать гостей, Сан Саныч остался дома. «Все может случиться, недолго и разминуться», — решили они. Около десяти часов вечера в дверь постучали. Сан Саныч открыл и увидел Любу.

— Надежда здесь живет? — спросила она.

Сан Саныч с трудом уловил знакомое очертание лица. «Пожалуй, лет 30 не виделись», — подумал он. На него внимательно смотрела женщина деревенского вида с приятной лукавинкой. Ее простодуш­ный взгляд и открытая нараспашку улыбка были обаятельны.

— Саня, это ты? Как же долго мы не виделись? Встретились бы
на улице и не узнали бы друг друга. Сколько лет прошло с вашей
свадьбы. И как-то не случилось больше встретиться. Только воспоминанием были ваши семейные фотографии да очень редкие письма. А ты оказывается не очень высокий, как я думала, заметно прибавил в весе. А где Надюшка?

Сан Саныч обнял Любу и поздоровался.

• Она ушла на автовокзал вас встречать. Разве вы не встретились? Да ты проходи, она скоро придет.
• А мы на одну остановку раньше сошли, так нам подсказали добрые люди в автобусе.

Сан Саныч заулыбался и пошутил:

• Вот и встречай вас! Какая телеграмма была, так и встретили.
• Люба, а где же остальные гости?
• На вахте ждут, их не пропустили без вас. Сказали, что Надеж­да куда-то вышла, а Сан Саныч вроде дома. Вот и решила проверить.
• Я их сейчас приведу — сказал Сан Саныч.

В фойе общежития он увидел Веру и с ней двух девочек лет семи. Объяснил вахтеру, что эти женщины с детишками приехали к ним в гости и попросил, что бы их пропустили.

Всей гурьбой они поднялись на четвертый этаж и зашли в комна­ту. Сан Санычу вдруг показалось, что комнатка стала совсем маленькой.

Вскоре пришла Надежда. Подружки обнялись и расцеловались. И в это мгновение у каждой пронеслась в памяти вся жизнь. И была она своя: с горем и радостью, с верой, надеждой и любовью. Всего было достаточно за 25 лет разлуки.

За одну встречу все не расскажешь. И каждой хотелось выгово­риться, узнать о жизни знакомых и даже всплакнуть и посмеяться.

Надежда и Сан Саныч быстро накрыли на стол, выдвинутый на центр комнаты. Было что поставить: соления и салаты, заготовленные впрок с осени, молодая редиска с зеленым луком и укропом из своего сада, голубцы и уральские пельмени собственного приготовления, соки, вино и водка. Все эти яства торжественно по-домашнему украшали праз­дничный стол и приглашали к общению. Девочки с наслаждением уп­летали разложенные по блюдечкам салаты и пельмени, запивая соком.

Их бабушки и Сан Саныч с супругой обстоятельно вели разговор, при этом Сан Саныч не упускал возможности вовремя наполнить рюмки горячительным напитком. Без этого никак нельзя — русская традиция.

Когда пришло понимание реальности встречи, время перевали­ло за полночь.

Внучки уснули на диване, а подружки все говорили и говорили, и казалось, что их разговору конца и края не будет. Так хотелось каж­дой рассказать о своей житухе и разузнать обстоятельно об этом же у подружки. Поговорили о детях. У каждой было по два ребенка. У Любы с Верой по мальчику и девочке, а у Нади две девочки. Дети уже выросли — вышли замуж и женились. У Любы и Веры по внуку и внуч­ке, а у Надежды пока один шестилетний внук от младшей дочки. А вот старшей дочери Бог пока не дал детей. Но очень все надеются, что мечта обязательно сбудется. Люба водку не пила, но была разговор­чивой и добродушной. С удовольствием рассказывала разные истории из своей жизни, и казалось, что одна история интересней другой.

• Ты знаешь, Надюша, так сильно захотелось тебя увидеть. Я по­звонила Вере и предложила съездить к тебе в гости. Взяли с собой вну­чек. Куда же без них. И поехали на выходные в Сатку, иначе еще долго не сможем увидеться. Дала телеграмму. Быстро собрались по-легкому. Как на юг. У вас же южный Урал. А недавно знакомая женщина рас­сказала мне, что ездила в прошлом году в Сатку и даже купалась в пру­ду. Ну, наши внучки и взяли с собой купальники, а у вас холоднее, чем в Екатеринбурге, пасмурно, дождь да ветер. Вот и приехали на юг!
• Не расстраиваетесь, завтра, если хорошая погода будет, съез­дим в наш сад, истопим баньку, пожарим шашлыки, полюбуемся на­шей замечательной природой. В теплице уже выросла редиска, да и луковое перо нынче хорошее. А черемуха как буйно цветет, запах одурманивающий! Вторая Швейцария. Успокоил гостей Сан Саныч, наполнив рюмки водкой.
• Года два тому назад был такой случай, — продолжала Люба. - Ле­том мы с Верой засиделись у нее за рюмкой чая. Уже стало темно. И надо же, взбрело мне в голову сходить на кладбище, попроведать моего бра­та — Веркиного мужа. Пришли туда, ничего не видно, но могилку все-таки нашли. Сели на скамейку, сидим, погоревали. Вера и говорит мне:
• Ты посиди здесь, а я схожу к своей маме, она недалеко здесь покоится.

И ушла. Сижу и чувствую, кто — то со мной рядом сидит. Я повернула голову и вижу женщину в бело-серебристой одежде. Мол­чит, ничего не говорит. И вдруг закружилась, завертелась моя головушка. Сколько это продолжалось, не знаю, а когда очнулась, женщины уже не было. Стала звать Веру. Тишина, пошла ее искать. Ходила долго, но не нашла. Думаю, нужно выбираться побыстрее отсюда, не могу найти выход. На что только не натыкалась. Иду, реву, перелезла через забор и не знаю, где я нахожусь. Причитаю:

— Боженька, миленький, помоги мне выбраться отсюда....

И вдруг увидела совсем рядом знакомую дорогу, а по ней идут му­жики на покос, все с косами. И тут я поняла, что же произошло со мной.

Уж очень шумно, ночью заходила на кладбище, да еще крепко ругала чертей. Пришла я к Вере домой, а она еще не спит. Пять часов утра уже было. Спрашиваю ее, где же она была Она мне и отвечает, что сходила на могилку к маме, побыла там немного и вернулась об­ратно на могилку к мужу, где мы расстались, но меня там не нашла. Долго искала и звала, а потом ушла домой. Вот такие чудеса со мной происходили.

— А со мной недавно такой случай произошел, — продолжила
Вера. Оштрафовали меня на 500 рублей просто не за что. У меня по
соседству живет одна женщина. Делает и продает брагу. Так к ней повадились пьянчужки. Днем и ночью, прямиком к ней.

И вот в поселковый Совет стали жаловаться их жены, что в на­шем доме кто-то продает брагу. Создали комиссию и надо же случить­ся такому совпадению, когда они шли с проверкой, из нашего подъез­да вышла молодая мамаша. В одной руке она крепко держала трех­литровую банку с брагой, а на второй руке сидел маленький ребенок. Ее остановили и спросили:

— Где же она взяла брагу?

Она сказала, что в первом подъезде, на первом этаже в квартире, которая расположена на правой стороне. А там у нас две квартиры: моя и соседки. Моя была первой, так комиссия и зашла ко мне, я же не зак­рываю на замок дверь. Постучали и вошли. И как на грех на подокон­нике увидели банку с бражкой. Я ее поставила на праздник, думала, вдруг пригодится. В общем, конфисковали у меня эту бражку, состави­ли акт, а потом и оштрафовали. Не посмотрели, что я «Ветеран тру­да», пенсионерка по льготному стажу. А размер пенсии, как кот напла­кал, стыдно даже говорить. Потом соседка отлила мне из двадцатилит­ровой бутыли три литра своей бражки, как компенсацию ущерба.

Еще долго сидели и разговаривали подружки, лишь под утро уго­монились под шелест листвы от мелкого дождя. Сан Саныч с Надеж­дой на кровати, Вера с внучкой на раздвинутом диване, Люба с внуч­кой на полу, на мягкой перине...

В последний вечер перед отъездом все дружно налепили пельме­ни. Сан Саныч сходил в магазин за бутылкой водки. И они по русско­му обычаю приступили к застолью. Люба не пила, ей и так было хорошо и весело. Вечер сладился на славу. Вера изрядно захмелела и стала читать стихи из книги Сан Саныча. Она пыталась с чувством и выра­жением донести до слушателей содержание стихов. Было забавно слу­шать. Чем дальше она читала, тем больше заплетался ее язык. Очки с переносицы съехали на самый кончик носа. Ей казалось, что лучше ее никто стихи не читает, но когда ей это надоело, перешла к чтению рас­сказа. Прочитав с остановками три предложения, начинала читать за­ново, меняя тональность произношения.

В конце концов, напрочь устала и предложила подругам спеть песню. Люба с Надеждой охотно согласились и, не сговариваясь, за­тянули песню «Ох, рябина кудрявая, белые цветы...»

В перерыве между песнями Люба предложила Сан Санычу пе­реиздать его книгу в Екатеринбурге. Он не стал возражать, но выска­зал сомнение, что издать книгу очень сложно, нужны большие день­ги, которых у него нет, и навряд ли будут в таком количестве. А без денег, хоть у тебя будет семь пядей во лбу, книгу не издать. Не та нынче политическая система. Забыта духовность, нравственность, уби­та чистота взаимоотношений, любовь и нежность... Гони бабки, а по­том уж трали-вали, пальцы веером и все остальное, и про себя поду­мал: «Пусть попробует, чем черт не шутит. Может, действительно, про­бьет бронированную дверь издательства».

Когда застолье закончилось, Люба с Верой ушли в туалет поку­рить, их внучки стали готовиться к ночевке. Сан Саныч сложил свои рукописи в одну стопку. Идея выпустить вторую книгу давно броди­ла в его головушке и он исподволь готовился к этому событию: пере­печатывал на компьютере новые рассказы и стихи, не ксероксе тира­жировал его опубликованные стихи в местных газетах.

Материалов хватило бы на добротную книгу, но это только мечта.

Пока убрали со стола, вымыли посуду, перекурили раза три и уже ночью улеглись на постели, девочки долго гаможились, им было непривычно в такой обстановке проводить время отдыха. Утром Сан Саныч ушел на работу, а Надежда с гостями позавтракав, направились на автовокзал. С рассветом уезжал автобус на Екатеринбург.

Когда отъезжающие разместились в автобусе и стали смотреть в окно, им показалось, что Надежда плачет, и у них тоже по щекам пока­тились слезы. Было грустно и тяжело расставаться. Когда еще свидятся и свидятся ли вообще? Жизнь непредсказуемая штука. 25 лет не виделись и кто это знает, сведет ли их когда-нибудь судьба? Незаметно прошли: детство, юность, молодость, зрелость. А что впереди и надолго ли?

Через два месяца от Веры пришло письмо. Пишет, что скучает, сделали фотографии, смотрит на них, не насмотрится. Внучка опять просится в гости к бабе Наде. Дел было много. Все лето ездила на велосипеде на дачу.

Люба тоже в делах, то на работе, то на даче, то гостей встречает — крутится.

В Екатеринбурге обошла все издательства. Напечатать книгу все соглашаются, хвалят рукопись, но просят огромные деньги за издание с полной предоплатой. Но Любаня не успокаивается, посетила Ека­теринбургское отделение Союза писателей России, познакомилась с нужными творческими деятелями. Обещали помочь, напишут хоро­шую рецензию, но опять требуются эти проклятые деньги. Ну, где же их столько взять, если не воруешь?

Но она не сдается, ищет типографию, где могли бы не так доро­го взять за публикацию. Вскоре от Любы пришла бандероль с руко­писью в красивом переплете, письмом и фотографиями.

В письме пишет, что очень скучает, время расписано по минутам. Даже во сне доделывает работу, которую запланировала на день.

Хочет всем помочь, а родни — то уйма. Купила сотовый телефон, очень удобная вещь, не успевает платить деньги.

Всю осень ездила на дачу. Собирала урожай и делала засолку и консервирование. Все ее внучата просятся в Сатку, внук обиделся, что в первый раз его не взяли в гости. Пообещала обязательно всех сво­зить к бабе Наде.

— Плохо, что у вас нет своей квартиры. И нечего не сделаешь, если все, что нажили, оставили в Казахстане и продать с толком не смогли. Благоустроенный коттедж в 100 м2 по российским маркам на тысяч 500 потянет, не меньше. И всё это обменяли на три пары сапог, и то их по дороге украли. Уж очень честные вы у нас. Сан Саныч на таких должно­стях был: начальником участка, начальником производственного отдела и ведущим горным инженером и заместителем главного инженера шах-тостроительного управления и, наконец, начальником вахты рудника.

И вот тебе на! Ни одного гвоздя бесплатно не взял. А ты, Надюша, работала бухгалтером на горно-обогатительном комбинате с утра до вечера и порой без выходных. А что получила? Гипертонию на всю оставшуюся жизнь. Молодцы, что хороших детей воспитали. Умницы они у вас. Это ваше главное богатство. Сан Санычу сделала переплет рукописи. С нее сняла ксерокопию, буду ездить по типографиям. Может, где-нибудь напечатаю его книгу...

Надежда читала письмо и смотрела фотографии, теплым чув­ством вспоминала подружек, а с ними детство, молодость и несбыв­шиеся мечты.

Как это было давно и как стало близко! По ее щекам стекали крупные слезинки...

Через год старшая дочь родила мальчика. Назвали Данилом. Славный растет малыш. Может быть, в этом и есть счастье!?

«Спился!»

Степан бросил пить, месяц пролечившись в наркологическом ка­бинете при городской поликлинике. Об этом знали двое: жена и ле­чащий врач. Остальные же считали Степку закоренелым пьяницей, всегда готовым выпить, где угодно, с кем угодно и по любому случаю. Когда у него заводились деньги, с получки ли, с аванса, то этот «ру­баха-парень» готов был просадить их до копейки, щедро угощая каж­дого встречного-поперечного. Знай только держись!

Свой уход в отпуск Степан отметил на широкую ногу. Как при­шел домой, не помнил. А утром не смог сразу встать. Голова не под­нималась, казалась свинцовой, мозг отказывался соображать, тело лихорадило. Да еще жена пристала с расспросами об отпускных, ко­торые, по всей видимости, уже были пропиты.

Сквозь пелену, застилавшую глаза, он увидел плачущую жену, испуганно смотрящих на него детей. Слов не находилось... Весь свет для него сейчас был не мил. «Хоть в петлю лезь», — подумал он.

С трудом встав с постели, Степан подошел к крану, дрожащей рукой подставил кружку под холодную струю. Но толком напиться не смог: рука не слушалась, зубы стучали.

За 15 лет совместной жизни Полина, жена Степана, уже не по­мнила, когда в их семье были покой и достаток. Вечные ссоры и по­стоянное безденежье превратили ее жизнь в ненужное, бессмыслен­ное существование. Дети, а их было двое, не видели отца трезвым. В их памяти остро отпечатался образ недоступного чужого человека, от которого постоянно исходил неприятный отталкивающий запах.

С каждым годом Полина все чаще задумывалась над своей жиз­нью, искала в памяти проблески чего-то светлого. Но спотыкалась о грубые, мерзкие обломки семейного счастья.

И все же она помнила Степана веселым, красивым, задушевным парнем. Но со временем он опускался все больше и больше, превра­щаясь в слабохарактерного, угрюмого человека. Сотни раз она грози­лась бросить его. Но что-то ее удерживало от принятия решения. В душе еще теплилась надежда, что Степан одумается. Даже не боясь расправы мужа, ходила жаловаться его начальству. Те, внимательно

выслушав плачущую женщину, обещали поругать, усовестить своего подчиненного, «снять с него стружку». И тут же говорили, что у них таких, как он, хоть пруд пруди. А до каждого руки пока не доходяг.

И, действительно, после таких мер Степан ненадолго затихал. Но вскоре, все забывая, раскручивался. И Полина вновь оказывалась в зам­кнутом кругу.

И так продолжалось до последнего случая, когда Степан пропил все отпускные. Терпение лопнуло, и Полина твердо решила уйти от мужа, если он не пойдет добровольно лечиться от алкоголизма. Сте­пан не упрямился и согласился на удивление легко.

Наконец, после долгих лет непутевой жизни робко, краешком к Полине заглянуло давно забытое, долгожданное счастье. В доме радо­стно зазвенели ребячьи голоса. Детишки наконец-то разглядели отца своего, почувствовали ласку...

Вернувшись после отпуска, Степан ничего не сказал бригаде о своем исцелении. И когда ему предложили в обеденный перерыв про­пустить по маленькой в честь получки, к удивлению бригады, отказал­ся, сославшись на боль в желудке. От проницательных глаз дружков Степану стало не по себе.

Наскоро пообедав, пошел на рабочее место. Выходя из бытовки, подумал: «Надо было сказать им правду». Но сомнения закрадывались в душу: поймут ли его правильно? Его, бывшего безотказного собу­тыльника? Не поднимут ли на смех?

...Вот и уложен последний кирпич. Степан очистил мастерок от раствора, протер его старой рукавицей, еще раз взглянул на кладку и остался доволен. Удовлетворенный работой, направился к бытовке.

В бытовке тем временем мужики из бригады обмывали получку и, судя по всему, основательно, так как после обеда на объект никто из них не вышел. Увлеченные застольем, они не заметили, когда во­шел Степан, и наперебой крыли прораба, сетовали на низкий зара­боток, хвастались друг перед другом былыми победами.

Переодеваясь, Степан все слышал и ему становилось скверно от этой пьяной болтовни, он спешил уйти, но как назло с полки упала каска.

• Степа, давай к нам, выпей за компанию, не откалывайся от коллектива, а то нехорошо получается.
• Некогда мне сегодня, ребята, срочные дела дома, — Степану не хотелось объяснять изрядно подвыпившей компании, что нельзя ему пить после лечения, опасно это.
• Дела подождут. Угощаем же. А задарма один телеграфный столб не пьет, — настаивали пьяные строители.

Степан не знал, что ответить, и пошел к выходу. Но один из сидев­ших в кругу бросился за ним. Схватил его за руку и злобно зашипел:

— Не уважаешь... А ну, ребята, бутылку вольем ему в глотку.

Три мужика с хохотом обступили Степана, схватили его за руки, запрокинули голову. Степан сопротивлялся, умолял, кричал сколько было сил, но это только подзадорило компанию. И гладкая жидкость против его воли потекла внутрь. Степан сник. Сопротивляться боль­ше не хотелось. На глаза навернулись слезы. Тело обмякло, ссутули­лось, лицо побагровело. Злоба на пьяниц сменилась равнодушием. Домой идти тоже не хотелось. Выпить еще и забыть все. Забыть.

Без приглашения Степан подошел к ящику, на котором стояли недопитые бутылки с вином и лежали корки хлеба, слил остатки вина в стакан и залпом осушил. Участники попойки весело засмеялись...

В этот вечер Степан домой не пришел. Не вернулся и ночью. На­прасно Полина томительно ждала мужа. Вдоволь наплакавшись, под утро тревожно заснула. Женское чутье подсказывало: случилось что-то ужасное, непоправимое. А утром по стройплощадке разнеслась весть: на лесах, у кирпичной кладки вчера поздним вечером умер Сте­пан из бригады каменщиков.

...В бытовке спозаранку опохмелялись. Пили за упокой души умершего, сожалели о случившемся и говорили: «Славный был му­жик, да вот спился».

Об авторе

Павел Павлович Шахов родился в 1951 г. в г. Свердловске. Дет­ство и юность прошли в тайге, на лесоучастке и в глухой деревеньке с милым названием — Талица. Женат, имеет двоих детей.

Павел Павлович по специальности — горняк. Работал команди­ром горноспасательного взвода, горным мастером, начальником под­земного горного участка, ведущим горным инженером, начальником производственного отдела в шахтостроительном управлении, замести­телем главного инженера по производству и начальником вахты на горно-обогатительном предприятии. С развалом Советского Союза многие предприятия в стране были ликвидированы или их существо­вание находилось на грани выживания. Поэтому пришлось поменять профиль работы.

Творческую жизнь начал собственным корреспондентом регио­нальной газеты по Центральному Казахстану «Атасу-Жайрем Акпа-рат», а с переездом в Россию в 2000 году работал специалистом по связям с общественностью МУП ПО «Рифей» в г. Сатке.

Павел Шахов-Талица автор двух сборников стихов и рассказов: «Небесные глаза или все о любви» и «Сезон любви», изданных в Алма-Ате и Челябинске.

На его стихи композиторами Казахстана и России написано бо­лее шестидесяти популярных песен, которые стали лауреатами мно­гих конкурсов и записаны на две аудиокассеты и компакт-диск.

Он является автором проекта и режиссером-постановщиком до­кументального фильма о Жайрем-Атасуйской специальной экономи­ческой зоне.

Творческий псевдоним — Павел Талица.

Содержание

Территория жизни, или 100 ° по Цельсию 3

Истокские бабки 20

«Спился!» 27

Об авторе 30

ШАХОВ-ТАЛИЦА П.

Территория жизни или 100 ° по Цельсию

Современные рассказы

Вёрстка В. Феркель

Подписано в печать 01.06.05 г.

Формат 60x84 1/16.

Гарнитура «Палатино Линотайп».

Усл.-печ. л. 1,86.

Тираж 200 экз.

Заказ 154.

Издательство «Цицеро» 454080, г. Челябинск, Свердловский пр., 60.

Отпечатано в типографии «Фотохудожник». 454091, г. Челябинск, ул. Свободы, 155-1.