Олег Маркеев Черная Луна (Странник — 2)

От автора

В этой книге, как и в предыдущей — «Угрозе вторжения», речь пойдет о самой загадочной тайной организации наших дней — Военном Ордене Полярного Орла.

Рубеж века ознаменовался тремя значимыми событиями: чернобыльской аварией, нанесшей неизлечимую рану району, где зародилась Русь; войнойв Сербии, растоптавшей православную святыню — Косово поле; массовым сбросом в общественное сознание эзотерических знаний, до сего времени свято хранимых в недрах различных масонских и иных закрытых организаций. Силонум — период молчания тайных, лож и орденов — закончен, теперь в открытую можно рассказать многим и о многом, не опасаясь навлечь на себя гнев хранителей тайн.

Ни для кого не будет откровением утверждение, что Россия переживает нашествие тайных эзотерических организаций. Мировая масонерия, исламские ордена, восточные кланы, сектанты всех ортодоксальных религий, адепты новомодных культов и мутанты из лабораторий психологической войны — все устремились в Россию, набросились, как вирусы на ослабленный организм. Наша родина больна смертельно опасной болезнью утраты Веры. Мы переживаем черные времена. Но, как не раз бывало в минуту отчаянья, когда, кажется, уже нет ни Веры, ни Надежды, ни Любви, на сцену истории выходят те, кого называют Хранителями земли. Они существовали всегда, и сегодня они среди нас, но их присутствие мы обнаруживаем лишь в «минуты роковые», когда мир балансирует на грани бездны. Они приходят в самый последний миг, вселяя надежду в обреченных, бескомпромиссно, порой беспощадно, творят свою работу и уходят, бесследно исчезая со сцены внешней, проявленной Истории, опустив за собой непроницаемую завесу тайны.

В Ордене Орла, собравшем под своими крыльями лучших из лучших Хранителей земли, существует уникальное, на мой взгляд, правило: «Знания обязывают к действию, лишь поступок дарует истинное знание». Возможно, в этом и сокрыт секрет силы Ордена.

И последнее. Не стоит допытываться, что и кто дал право автору толковать недавние политические события, описанные в книге, именно в таком ключе. Использовав стандартную для политических романов фразу: «Все события вымышлены, совпадения с реально существующими организациями и личностями случайны и непреднамеренны», автор предоставляет читателю право самостоятельно отделить правду от вымысла, реальность от иллюзии, истину от заблуждения.

Пролог

Это просто мысли, которые лезут в голову от ночного хождения под дождем после двух тысячелетий христианства.

Генри Миллер

В КОНЦЕ ЭПОХИ РЫБ, В НАЧАЛЕ ВОДОЛЕЯ… — РАЗБУЖЕННЫЕ ХАОСОМ, БУШУЮЩЕМ В НАШЕМ МИРЕ, ИЗ ПОДЗЕМЕЛИЙ ИСТОРИИ ПОДНИМАЮТСЯ ТЕНИ ДАВНО УШЕДШИХ ПРАВИТЕЛЕЙ, О ЧЬЕМ СУЩЕСТВОВАНИИ МЫ УСПЕЛИ ЗАБЫТЬ, А О МОГУЩЕСТВЕ ДАЖЕ НЕ ПОДОЗРЕВАЕМ. ЗАБЫТЫЕ БОГИ УЖЕ ОБРЕЛИ ПЛОТЬ И КРОВЬ, НО ЕЩЕ ОСТАЮТСЯ НЕУЗНАННЫМИ. ОНИ ТАК ПОХОЖИ НА НАС, НО В НИХ НЕТ НИЧЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО. ИХ ГЛАЗА УМЕЮТ ВИДЕТЬ ВЕЧНОЕ В МЕЛЬТЕШЕНИЙ СМЕРТЕЙ И РОЖДЕНИЙ. ИХ ПЫЛАЮЩИЕ СЕРДЦА СПОСОБНЫ РАСТОПИТЬ ВЕКОВЫЕ ЛЬДЫ БЕЗВЕРИЯ. ИМ ОДНИМ ПО СИЛАМ ОБУЗДАТЬ ХАОС И СКОВАТЬ ЗВЕРЯ. НО ОНИ СЛИШКОМ ДОЛГО ЖДАЛИ, ОБМАНУТЫЕ НАШИМ ВСЕСИЛИЕМ, НАМ ТАК И НЕ УДАЛОСЬ РАЗРУБИТЬ ЦЕПЬ ДВЕНАДЦАТИ ЗВЕЗД. И ТЕПЕРЬ ОНИ СПЕШАТ, ДО КОНЦА ВРЕМЕН ОСТАЛИСЬ МГНОВЕНЬЯ.

НЕВИДИМЫЕ ПРАВИТЕЛИ УЖЕ ВЫСТУПИЛИ В ПОХОД. ОНИ ИДУТ ТЯЖЕЛОЙ ПОСТУПЬЮ ВЛАСТЕЛИНОВ ВРЕМЕНИ И КОНКИСТАДОРОВ ПРОСТРАНСТВА. ГЕНЕРАЛЫ ТРУСОВ, ПРАВИТЕЛИ НИЩИХ, СЛЕПЫЕ ПОВОДЫРИ СЛЕПЦОВ ТРЕПЕЩУТ В СВОИХ ДВОРЦАХ, УЛАВЛИВАЯ В СГУСТИВШЕМСЯ ВОЗДУХЕ ЭХО ПРИБЛИЖАЮЩИХСЯ ШАГОВ. ИХ ВРЕМЯ КОНЧИЛОСЬ, НАСТАЕТ ВЕЧНОСТЬ.

В ПОСЛЕДНИЙ МИГ ПЕРЕД ВЕЧНОСТЬЮ ВЕРШИТСЯ ВЕЛИКОЕ ДЕЛАНИЕ: МОЛНИЯ БЬЕТ В ДРЕВО МИРА, СЖИГАЯ БРОНЗОВЫЕ ЛИСТЬЯ НАДЕЖДЫ, РАССТРЕЛЯННЫЕ НЕБЕСА СОЧАТСЯ ГОРЯЧИМ ДОЖДЕМ ПРОКЛЯТИЙ И ВОСПОМИНАНИЙ, ИЗ РАЗВЕРЗШИХСЯ РАН ВЫПОЛЗАЮТ ГАДЫ И ПРОРАСТАЮТ ЛИЛИИ, ГИЕНЫ СНОВ ВОЮТ НА ОПУСТЕВШИЙ КРЕСТ, ЗАБЫТЫЕ МОЛИТВЫ РАСКАЛЯЮТ ДОБЕЛА ЧЕРНЫЙ КАМЕНЬ, И СКВОЗЬ ТРЕЩИНЫ В НЕМ КАПЛЕТ СВЯТАЯ КРОВЬ, СТЕКАЯ В ЯНТАРНУЮ ЧАШУ. ГОРЯЩИЕ ПТИЦЫ РАСПИСЫВАЮТ МЕРТВЫЕ НЕБЕСА ОГНЕННЫМИ ПИСЬМЕНАМИ.

УМЕЮЩИЙ ЧИТАТЬ ЗНАКИ ПОНИМАЕТ, ЧТО ПЮБИЛ ЧАС ПОСЛЕДНЕЙ БИТВЫ, ЧАС ДИКОЙ ОХОТЫ, И ОН САМ НАХОДИТ МЕЧ СПРАВЕДЛИВОСТИ, САМ ОТВОРЯЕТ ИМ КРОВЬ И НА СВОИХ БЕЛЫХ ОДЕЖДАХ ПИШЕТ КРАСНЫМ СВЯЩЕННЫЕ РУНЫ ВОИНА. И БЕЛЫЙ ОРЕЛ ПАДАЕТ С НЕБЕС И САДИТСЯ ЕМУ НА ПЛЕЧО, ЧЕРНЫЙ ВОЛК ВЫХОДИТ ИЗ ЛЕСОВ И ЛОЖИТСЯ У ЕГО НОГ. СМЕРТЬ УМИРАЕТ, ЗАВОРОЖЕННАЯ ВЗГЛЯДОМ ПРОБУЖДЕННОГО, ЖИЗНЬ СПЕШИТ ПРОЧЬ, ОПАСАЯСЬ МЕЧА В РУКАХ ВНОВЬ РОЖДЕННОГО СТРАЖА ПОРОГА.

СУД ВЕРНУВШИХСЯ БОГОВ БУДЕТ СУРОВ И БЕСПОЩАДЕН. УЖЕ РАСПАХНУТЫ ВРАТА, СКВОЗЬ КОТОРЫЕ БЕСКОНЕЧНОСТЬ ВРЕМЕН ПРОЙДУТ ЛИШЬ ТЕ, КОГО ПОЩАДИТ МЕЧ СПРАВЕДЛИВОСТИ.

СВЯТЫЕ САТАНЫ И ГРЕШНИКИ БОГА БРОСЯТСЯ К ВРАТАМ, СКОЛЬЗЯ ПО ТЕЛАМ ОТВЕРГНУТЫХ ПРАВЕДНИКОВ. БЛУДНИЦЫ ПРИЖМУТ К ИССОХШЕЙ ГРУДИ УБИЕННЫХ МЛАДЕНЦЕВ. РУКИ, ПРОБИТЫЕ ГВОЗДЯМИ, ЛЯГУТ НА ПЛЕЧИ ПАЛАЧЕЙ. ПЕПЕЛ СГОРЕВШИХ ПИСАНИЙ ОСЛЕПИТ ИЩУЩИХ ИСТИНУ. ВЕТЕР СОМНЕНИЙ СОРВЕТ РЯСЫ И ВЫРВЕТ ИЗ СЛАБЫХ РУК ИКОНЫ. ВСЕ ЗОЛОТО МИРА РАСТАЕТ, КАК ВОСК, И ПОТЕЧЕТ ОГНЕННЫМ ИОРДАНОМ. ЕГО ЖАРКОЕ ДЫХАНИЕ РАСПЛАВИТ КРЕСТЫ НА ГРУДИ ВЗЫВАЮЩИХ К МИЛОСЕРДИЮ.

ЛИШЬ ОМЫТЫЕ ЗОЛОТОМ И КРЕЩЕННЫЕ ОГНЕМ ВЗОЙДУТ НА ДЕВЯТЬ СТУПЕНЕЙ, ВЕДУЩИХ К ВРАТАМ. ОНИ БЕССТРАШНО ПОДСТАВЯТ СЕРДЦА МЕЧУ СПРАВЕДЛИВОСТИ. ОРЕЛ ПОДХВАТИТ ВЫРВАВШУЮСЯ ИЗ РАНЫ ДУШУ И УНЕСЕТ ЗА ПОРОГ, А ПОПАВШИЙ НА СТУПНИ ТЛЕН СОЖРЕТ ГОЛУБОГЛАЗЫЙ ВОЛК.

И КОГДА СТРАЖИ ПОРОГА ЗАКРОЮТ ВРАТА ЗА ПОСЛЕДНИМ ОБРЕТШИМ ВЕРУ, В ОПУСТЕВШЕМ МИРЕ ГРЯНЕТ ВЕЛИКАЯ БИТВА ЗА ПРАВО ВЛАДЕТЬ НЕИЗРАСХОДОВАННЫМ ВРЕМЕНЕМ.

БОГИ ОТРИНУТ ДОСПЕХИ БЕССМЕРТИЯ И СТАНУТ ГРУДЬЮ БРОСАТЬСЯ НА РАСКАЛЕННЫЕ ОСТРИЯ КОПИЙ. СТРАЖИ ПОРОГА СОРВУТ С СЕБЯ БЕЛЫЕ ОДЕЖДЫ И ПОДСТАВЯТ БОЖЕСТВЕННУЮ НАГОТУ ПОД ЛИВЕНЬ ЛЕДЯНЫХ СТРЕЛ. ДУШИ ПОГИБШИХ БУДУТ ВСЕЛЯТЬСЯ В ЕЩЕ НЕ ОСТЫВШИЕ ТЕЛА, ЧТОБЫ РОДИТЬСЯ ВНОВЬ ИВ ТЫСЯЧНЫЙ РАЗ ВЫПИТЬ СВЯЩЕННЫЙ ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ. ПОСЛЕДНИЕ ОСТРОВКИ НЕОСВОЕННОГО ПРОСТРАНСТВА ЗАТОПИТ КРОВЬЮ ПАВШИХ НА ДИКОЙ ОХОТЕ. БАГРОВЫЙ ПРИБОЙ УДАРИТ В СТЕНЫ СЕДЬМОЙ БАШНИ И РАЗБУДИТ ХРУСТАЛЬНЫЙ КОЛОКОЛ. СИЛЫ ВЕЛИКИХ, СОШЕДШИХСЯ В БИТВЕ, ВНОВЬ РАСПЛЮЩАТ ЗЕМНОЙ ШАР И БРОСЯТ ЭТУ ОСТЫВШУЮ ЛЕПЕШКУ НАВОЗА НА ГОРБАТЫЕ СПИНЫ ТРЕХ КИТОВ, ПЛЫВУЩИХ В НИКУДА ПО ЧЕРНЫМ ВОДАМ ЗАБВЕНИЯ. СТРЕЛА ВРЕМЕНИ ПРОНЗИТ СЕРДЦЕ МИРА, И ОНО РАССЫПЕТСЯ НА МИЛЛИАРДЫ ХОЛОДНЫХ ЗВЕЗД.

ЭТО И БУДУТ КОНЕЦ И НАЧАЛО, СЛИВШИЕСЯ В НИКОГДА.

РУКИ, ОБАГРЕННЫЕ КРОВЬЮ ДИКОЙ ОХОТЫ, НАЛОЖАТ СЕМЬ ПЕЧАТЕЙ НА ПАМЯТЬ. БОЖЕСТВЕННЫЙ ВЕТЕР УМРЕТ В ЗАВОРОЖЕННОМ ВОЗДУХЕ, СОТРУТСЯ ЛИКИ И ЗАБУДУТСЯ ИМЕНА, ВЕЧНОСТЬ ПОГЛОТИТ ЭХО ШАГОВ ПОСЛЕДНЕГО ИЗ ВЕЛИКИХ, И МИР ПОГРУЗИТСЯ В СОН, В КОТОРОМ НЕТ СНОВИДЕНИЙ.

ТАК БУДЕТ ДО ТЕХ ПОР, ПОКА НА ПЛОСКОЙ ЗЕМЛЕ, ГДЕ РЕКИ ТЕКУТ ВСПЯТЬ, А ДОРОГИ ПЛУТАЮТ, ЧТОБЫ ВЕРНУТЬСЯ К НАЧАЛУ НЕ РОДИТСЯ ТОТ, КТО ПРОПУСТИТ СКВОЗЬ ОЗЯБШИЕ ПАЛЬЦЫ ЗВЕЗДНУЮ ПЫЛЬ, ТЕКУЩУЮ ИЗ БЕСКОНЕЧНОСТИ В БЕСКОНЕЧНОСТЬ, И ПРОЧИТАЕТ НА СВОИХ ЛАДОНЯХ ЗНАКИ ВЕЛИКОЙ СУДЬБЫ. И ВСЕ НАЧНЕТСЯ СНАЧАЛА. В КОНЦЕ ЭПОХИ РЫБ, В НАЧАЛЕ ВОДОЛЕЯ…

Глава первая. Святая кровь

Под ногой громко хрустнула ветка. Ольга вздрогнула, едва не вскрикнув, затравленно оглянулась. Никого. Тишина. Только тихо плескалась вода о поросшие мхом камни.

Мир замер в ожидании рассвета. На молочно-белом небе гасли последние звезды. Над дальним краем озера, пробиваясь сквозь кисею тумана, разгоралась малиновая полоса. Все вокруг заливал белый прозрачный свет, струящийся с неба. Ночная тьма поблекла, отступая с холмов вслед за туманом, собралась в узкой лощине, пахла болотом, тревожно шелестела пожухлой прошлогодней осокой. Что-то живое билось в траве, залитой гнилой водой. Нервная зыбь шла по вялому ручейку, вливалась в озеро, тревожа его гладь, непрозрачную и белую, как заиндевелое стекло.

Ольга замерла в нерешительности. Хотела было перекреститься, поднесла пальцы к лицу и с ужасом увидела, что они залиты красным.

«Вот зараза», — пробормотала она. Попыталась слизнуть кровь, но та уже успела превратиться в тонкую липкую пленку. На среднем пальце белел тонкий, как лезвием сделанный, порез. Ольга с досады сплюнула на маячивший перед глазами острый лист осоки. Наверное, о такой же поранилась, разводя руками густые заросли, закрывавшие вход в низину со стороны озера.

Она еще раз осмотрелась вокруг. Никого. Только в седловине крутой Николиной горы поднимался белый столб дыма. Там то ли туристы, то ли археологи, зачастившие в последние годы на берега Ильмень-озера, опять разбили лагерь.

Полоска зари стала еще ярче, раскалилась до слепяще-оранжевого цвета. Времени оставалось мало. Ольга, прицелившись, прыгнула на валун, разделявший надвое ручей, взмахнула руками, поскользнувшись на его гладкой макушке, прыгнула с него как могла дальше, стараясь не попасть в жидкую глину у берега.

По топкой земле, отчетливо виднеясь среди блестящей от росы травы, петляла узкая тропинка. Ольга встала на нее, зажмурилась и трижды повернулась вокруг себя. Как учила бабка, нащупала нательный крестик на груди, сжала в горячей ладони и зашептала:

— Три раза вокруг себя поворотясь, на четыре стороны поклонясь, от всех хоронясь, росой умытая, тьмой укрытая, в час рассвета пойду к Горюн-камню спросить совета.

Она шла по тропинке, низко склонив голову, стараясь не смотреть по сторонам. Бабка наставляла, что идти надо зажмурясь, но ноги то путались в траве, то вязли в мокрой земле, Ольга то и дело открывала глаза, потом решила, то сойдет и так, главное — не смотреть по сторонам, а пуще, на этом особенно настаивала бабка, не оглядываться. Тогда точно беду накличешь.

Горюн-камень стоял посреди единственного сухого пятачка в этой заболоченной низине. Трава вокруг него никогда не росла, жухла и выгорала еще по весне. Даже зимой снег вокруг него не ложился. Так и стоял черный плоский валун, окруженный черным кольцом. Была в нем особая сила, тайный невидимый огонь, не подпускающий к себе все живое. Говорили, что если оставить на нем на ночь только что забитую курицу, то потом она не протухнет месяц, хоть в погребе ее держи, хоть оставляй на солнцепеке. Но охотников до таких забав среди местных не находилось.

Камень издавна почитался чудотворным. Не одна баба, таясь от всех, приходила к нему на рассвете. Сила, живущая в камне, была страшной. Могла подарить жизнь, могла отнять. Но и то и другое она творила безбольно, не мучила и не карала. Кому что на роду написано, то и происходило. Суждено тебе понести и родить, так оно и будет. Грудняшек, над которыми устала биться поселковая докторша, несли к Горюн-камню, клали в ложбинку, разделявшую камень надвое, — словно на колени черной бабе, завалившейся в траву в сладкой истоме, за что и звали еще камень Бабьим. Кому жить суждено, заходился криком и орал, не смолкая, два дня кряду. А потом хворь сама собой уходила. Докторша, осмотрев малыша, только качала седой головой и облегченно вздыхала:

«На Горюн ходили. Правильно сделали».

А кого Господь прибрать хотел, тот затихал на камне. Так во сне и отходил. Даже дед Ольгин, надорвавшись на ферме, неделю провалявшийся на печи, устав от боли и изведя всех своими надсадными стонами, собрался и, несмотря на стужу и пургу, поплелся к Горюн-камню. Вернулся тихий и какой-то светящийся изнутри. О чем-то долго шушукался с бабкой, запершись на кухне. Потом сходил в баню, переоделся во все чистое, выпил стакан земляничной наливки и лег спать. Перед этим попросил Ольгу с утра сходить на почту, отбить телеграмму Володьке — тот как последний раз вышел из тюрьмы, в поселке больше не показывался, жил в Ярославле, прибившись к вдове с двумя детьми. А наутро деда не добудились. Так и умер во сне, с улыбкой на просветлевшем и разгладившемся от морщин лице.

А археологи, что который год копались на противоположном от берега склоне Николиной горы, там, где от древнего городища осталась гряда камней, рассказывали, что тысячу лет назад, когда не было даже этого городища, на вершине горы было капище и Горюн-камень стоял там. Тогда жил в этих местах совсем другой народ, не славяне. Они пришли позже, но тоже стали поклоняться Горюн-камню.

После крещения Руси, как стали гнать старую веру, камень с Николиной горы стащили вниз. Но вера в силу черного камня в народе жила долго. Местный князь так разгневался на упрямство черни, что велел выкопать яму и столкнуть туда камень. Только весь он в яму не поместился, макушка осталась торчать из земли. На ней-то и стали находить то остатки куличей, то скорлупки от пасхальных яиц. Кончилось все тем, что монахи из Свято-Николина монастыря выкопали камень, погрузили тысячепудовую громадину на плот да и затопили в озере. Но на этом чудеса не кончились. Спустя десяток лет рыбаки стали шептаться, что камень ползет по дну. Действительно, в ясный день можно было увидеть дно на десяток метров вглубь, так прозрачна вода в Ильмень-озере. Все камни на месте стояли, а черный полз. Мало кто верил, пока однажды не нашли Горюн-камень у самой кромка, воды. А перед самой японской войной вполз камень в низину. Сам собой. Тянула его к прежнему месту неведомая сила. Старики говорили, что когда Горюн вползет на вершину, тут тебе и Конец света, и Суд страшный.

Собственно, с этих разговоров с археологами все Ольгины беды и начались. В продмаге, где, кроме импортных макарон, кошачьих консервов и двух бочек масла, торговать было нечем, можно было свихнуться от скуки. Мужики за водкой прибегали еще до обеда. Да и что это за водка, скипидар пополам с денатуратом. За добавкой уже не приползали, то ли сил не было, то ли догонялись чем подешевле. По старой традиции всех поселковых продавщиц Ольга держала дома ящик водки. И хотя по ночам прибегали не так часто, как во времена тетки Зинаиды, прозванной за жадность «Рубь-себе», но иногда случалось. А все остальное время в магазине толклись бабы, лузгали семечки да сплетничали почем зря. Иногда ругались, но больше не со зла, а от скуки. К обеду все разбредались по домам, и Ольга с чистой совестью запирала магазин.

Ходить к археологам Ольга начала сначала из любопытства, за первую неделю под разными предлогами в их лагере побывали все жители поселка. Потом стало интересно в обществе неглупых, а главное — почти не пьющих мужиков. Но были они какие-то странные, недоделанные, что ли. Как их жены с такими ужились, Ольга не представляла. Разговоры шли заумные, странные. Про какую-то энергетику, поля да обмен информацией. Слова если и были Ольге знакомы, наделялись каким-то непонятным смыслом. Короче, с чудинкой были мужики. Слава богу, хоть непьющие.

А Валерка ей сразу приглянулся. В первый же день. Самый работящий и самый спокойный. И на нее внимание обратил. Другие с ней, как со своими подругами, обращались. По-товарищески. Две страхолюдины в линялых штормовках и разбитых кирзачах, может, привыкли, а может, и не надо им этого, но Ольга шла к чужакам именно за тем, чтобы смотрели на нее, как Валерка, вроде бы и вскользь, но так, что мурашки по спине и в коленках слабость.

В палатку к нему она пришла сама. И продолжала ходить каждый вечер. Лагерь особого внимания на их отношения не обратил, а в поселке… Да плевала она на баб, пусть перемывают кости, если больше делать нечего. Двадцать пять в их местах — самый излет бабьего лета. Может, от этого, понимая, что отцветает Ольгина молодость, никто не корил, в глаза, во всяком случае.

А месяц назад лагерь неожиданно свернули. Правда, через неделю там уже появились новые, но к ним Ольга не пошла.

На Валерку зла не таила. Мужиком оказался порядочным, за день до отъезда пришел прощаться. Чай пили втроем, бабка все глядела на него да вздыхала. Ясно, о чем думала. Вовка, пропащая душа, в поселок уже не вернется, а вернется, так протянет на воле до первой пьянки, а она у него без драки не обходится. Опять, ирод, покалечит кого или, как было в последний раз, за нож схватится. Шли ему потом на зону посылки да моли Бога, чтобы его с таким сволочным характером не подрезали зеки или под лесовоз не бросили. Отец Ольгин сгорел от водки, когда ей шел седьмой год. Вовка вообще неизвестно от кого народился, мать всю жизнь молчала, даже перед смертью не сказала. Все хозяйство висело на деде Иване, как пришел с войны, впрягся, так и тащил, не разгибаясь, до самой смерти. А как помер, остался дом без хозяина.

Посидели они тогда по-людски, дедову наливку выпили. И уехал Валерка, с собой не позвав. Ночью Ольга завыла белугой, бабка крепилась, да потом и сама расплакалась. Заглянуло счастье в их дом, да не задержалось. Утром бабка, увидев красные глаза Ольги да обкусанные до синевы губы, проворчала: «Не убивайся, девка. На твоего жеребца еще хомут не сшили. Рано ему еще в стойле стоять. Верь, у меня глаз наметанный».

Глаз у бабки действительно оказался наметанный. Она первой заметила произошедшую в Ольге перемену. Косилась, как-то по особенному гремела по утрам посудой, накрывая стол к завтраку, но до поры молчала. Ольга по привычке долго нежилась в постели, и бабкина возня, сопровождаемая перезвоном мисок, только раздражала. Прошла неделя, потом другая, и Ольга, почуяв в себе неладное, притихла.

Вчера вечером бабка молча, без обычных вздохов и комментариев смотрела очередную серию «Санта-Барбары». Потом выключила подслеповатый «Рекорд», аккуратно завесила экран вышитой салфеткой. Зажгла лампадку под иконой, чего не делала с поминок деда, долго и старательно молилась, строго поджав губы. Потом вздохнула, глаза сделались прежними, лучистыми и добрыми. Подошла к сидевшей на диване Ольге, погладила по голове и сказала:

— Завтра до зари к Горюн-камню сходи, девка. Грех, конечно, но Матерь Божья простит. Она баб строго не судит. Что нас судить, мы и так всю жизнь маемся. А ты сходи непременно. Что будет, то и будет. А к докторше под нож всегда успеется.

И научила, как надо идти к камню.

Ольга открыла глаза, камень чернел прямо впереди, шагов десять до него, не больше. Свет едва проникал в лощину, в сумраке, замутненном туманом, он казался гладкокожим зверем, с трудом вытащившим свою тушу из озера да так и уснувшим, едва отползя от берега.

Ольга развела руками холодные от росы ветки ольховника, вышла на полянку и крепко зажмурилась. Дальше надо было идти только вслепую, да еще спиной вперед. Если упадешь, предупреждала бабка, сразу уходи, не оглядываясь на камень. Значит, не хочет он тебя, не подпускает. А пойдешь к камню против его воли, выжжет изнутри, ни докторша, ни даже профессора не помогут.

«На зарю оборотясь, иду, не боясь, к камню черному, — шептала Ольга, осторожно ступая по мокрой траве, подошвы резиновых сапожек скользили, чтобы не упасть, приходилось ставить носок одной ноги впритык к каблуку другой. — То не камень лежит, то дева спит. На сырой земле, на голой спине, жар от девы идет, огонь в ней живет. Огонь-горюн, сожги, что мертво, обогрей, чему жить. Как есть, так и быть».

Едва договорила, нога ударилась о что-то твердое, Ольга взмахнула руками, подогнула колени, готовясь упасть спиной на землю. Но вместо этого тяжело, до искр из глаз плюхнулась на камень. Сжала зубы, чтобы не закричать от страха и боли, уткнулась лицом в колени и стала ждать. В голове была одна мысль:

«Получилось!» Бабка наставляла, что именно так, на последнем слове заговора надо сесть на камень, тогда все и получится.

Ольга ждала, прислушиваясь к своим ощущениям.

Сначала был только холод. От камня, как и полагалось, сквозило тянущим, влажным холодом. Ничего необычного. Потом снизу через копчик по спине поползла слабая волна тепла. Ольга вздрогнула. Через минуту тепло стало ощутимей, покалывало, словно острыми иголками. Мышцы спины сами собой напряглись, Ольга выпрямилась. Снизу уже пылало жаром, словно она сидела на жарко натопленной печи. Вдруг камень выстрелил струёй жгучего огня, он прошел насквозь от копчика через позвоночник в голову. Ольга ахнула, а от второго удара зашлась криком. В голове помутнело от боли. Третий, последний, взорвался в животе. Ольга скорчилась от конвульсий, разрывавших нутро на части. Тихо и протяжно, как умеют только бабы и насмерть раненные звери, завыла.

Боль исчезла неожиданно, как и вошла в тело, сама собой. Снизу уже ощущался не жар, а ласковое тепло, словно сидела не на камне, а на боку у чего-то живого, полусонного и доброго.

Ольга прислушалась к себе. Тяжесть внутри осталась. Что-то упругое и горячее трепетало в левом боку. Слабо-слабо, словно птенец в кулаке.

«Господи, что это я, — прошептала Ольга. — Разбудила… Сама, дура, разбудила!»

Она всхлипнула. Зажмуренные глаза щипали слезы. От отчаянья, от жалости к себе, от всего, что накопилось в душе за годы серой, натужной жизни, она разревелась.

Неожиданно что-то теплое коснулось лица. Ольга отпрянула, закрылась ладонью и лишь тогда открыла глаза. Луч поднявшегося над озером солнца ударил прямо в лощину. Вспыхнули капли росы на темных листьях ольхи. И сразу же мир взорвался пением птиц.

Словно подброшенная неведомой силой, Ольга вскочила с камня, вдохнула полной грудью чистый, как солнечный свет, воздух. По телу прошли мурашки, показалось, что поток солнечных лучей проходит сквозь него и оно, каждой клеточкой впитав свет, уже само способно излучать это ласковое и всепроникающее свечение.

Ольга закинула руки за голову, потянулась и легко засмеялась.

«Врилль, — вдруг вспомнила она. Именно так называл это Валерка. Самый умный и добрый из всех, кто у нее был. — Врилль — священный огонь, энергия жизни».

Жизнь была вокруг нее, разбуженная ласковым теплом солнца. Жизнь была в ней. Хотелось жить и дарить жизнь.

«Рожу, назло всем вам рожу!» — решила она. И снова засмеялась.

Машинально отряхнула юбку и поморщилась. Рука была в чем-то вязком.

— Вот зараза, — беззлобно выругалась Ольга, потерла ладонь о ладонь.

Обе они стали темно-красными. Она подхватила подол, вся юбка сзади оказалось перемазанной бурой жижей. Ольга оглянулась на камень. Его гладкая поверхность тоже была в жиже. Липкие студенистые комки собрались в раздвоенной ложбинке, рассекавшей гладкую макушку камня.

Ольга затряслась, инстинктивно поднесла ладонь к губам, но тут же отдернула перемазанную в темной жиже руку.

Крови было много. Весь камень и проплешина вокруг него были залиты этой жижей. Это была не ее кровь. Не может из живого человека вытечь столько.

Она испуганно посмотрела по сторонам. Лощина, насквозь пронизанная светом, не казалась уже зловещей и страшной. Просто заболоченный ольховник с поляной и камнем в центре ее.

Но Ольге было страшно. Так страшно, что даже помутнело в глазах, а ноги стали ватными.

Пичуга с отчаянным криком вспорхнула с куста, сбив с веток росу. Ольга вздрогнула, взгляд сам собой упал на куст, росший прямо за камнем. Потом ниже.

Она увидела человека.

Он лежал на спине, запрокинув голову. Черная одежда от горла до живота блестела от еще не засохшей крови. На левой половине груди одежда была распорота. В остром клинообразном разрезе белела кожа. И посреди этого белого пятна чернел крест с кровавыми сгустками по краям.

Ольга заорала во весь голос и бросилась напролом через ольховник в дальний конец лощины. Лишь выбравшись из нее, остановилась. Упала на колени, тяжело, загнанно дыша. Слева поднимался склон Николиной горы. Там лагерь. Люди. Дорога в поселок. Справа склон Чудова холма. На его вершине стоял монастырь. На фоне неба ярко горели маковки куполов.

Ольга посмотрела на Николину гору, потом на монастырь. Надо было бежать, но она никак не могла сообразить — куда.

Ударил колокол на звоннице. Протяжный, чистый звук поплыл над озером.

Ольга встрепенулась, решение пришло само собой. В монастырь. К отцу игумену. Убитый был монахом. Это только сейчас до нее дошло. Монахом.

Ольга бросилась вверх по склону. Несколько раз падала, вскакивала, раня руки о мокрую траву. Бежать было далеко. И не в силах больше терпеть она закричала:

— Убили! Люди добрые! Уби-и-и-ли!

Когти Орла

Десять дней спустя

Норду

Получен сигнал «Эрнстфаль». Источник использовал канал связи, законсервированный двенадцать лет назад. Псевдоним источника — «Петр».

Сильвестр

*

Сильвестру

Примите незамедлительные меры по уточнению информации. Контакт с источником «Петр» разрешаю.

Навигатор

* * *

Вверх по склону холма медленно поднимался человек. Трава еще не высохла после ночного ливня, спутавшиеся зеленые пряди липли к сапогам, обвивали ноги. Склон был пологий, кое-где вода собралась в лужи, отсвечивала мутным стеклом. Высоко в небе залился песней жаворонок. Человек остановился и закинул вверх голову.

На вид человеку было за пятьдесят, волевое лицо отставного вояки, глубокие складки в углах рта, голубые, с прищуром глаза. Он был одет в полувоенную униформу российских дачников: камуфляжную куртку, темные брюки с накладными карманами и высокие армейские бутсы.

Человек смотрел вверх по склону. Монастырь скрылся за зеленой дугой вершины, только торчал белый шпиль звонницы. Луч солнца вспыхнул на золоченой маковке, как язычок огня на кончике свечи. Человек наскоро перекрестился, свернул с раскисшей тропинки и зигзагом стал подниматься вверх. Ноги ставил «лесенкой», крепко вдавливая ребро бутс в мокрую землю.

На вершине холма он остановился, вытер подошвы бутс о траву. Запахнул куртку, незаметно поправил сбившуюся кобуру, наполовину застегнул «молнию». Тропинка через десяток метров упиралась в ворота монастыря.

Оттуда, из низины, монастырь, подсвеченный клонящимся к закату солнцем, казался парящим над равниной. Здесь, вблизи, он неожиданно отяжелел, не хватало взгляда, чтобы проследить весь изгиб стены, сложенной из тяжелых черных камней. Монастырь, как кряжистый дуб, на века ушедший корнями в холм, властно довлел над округой, только свеча звонницы легко устремлялась в небо и, как на кончике свечи, на ее маковке горел золотой огонек. Человек уважительно покачал головой, осмотрев мощную кладку стен, сработанную из больших валунов, подогнанных так, что между ними не то что палец — спичку не просунешь. Монастырь, казалось, за века сросся с холмом.

Отец игумен сидел все там же, где он его оставил полчаса назад — на скамье у ворот. Только теперь перед стариком стояла молодая женщина, одетая в легкое летнее платье. Она что-то говорила игумену, нервно теребя кончики черного платка, а тот слушал, положив подбородок на клюку. Человек решил не мешать им, достал из нагрудного кармана пачку сигарет, отвернулся; закурил, блаженно выпустив дым;

Внизу плескалось зеленое море. Заливной луг, зажатый с двух сторон редким лесом, плавно спускался к озеру. Зеленое море травы припорошило желтым и васильковым бисером, кое-где тускло отсвечивала застоявшаяся в лужах вода.

Человек втянул носом густой, настоянный на цветущем разнотравье воздух, и пробормотал:

— Одним словом — господствующая высота. Ничего не попишешь. Умели раньше строить. — Он бросил взгляд на холм справа, был он гораздо ниже, со словно срезанной вершиной, густо поросшей кустарником. Судя по редким, скрюченным деревцам и густой темной траве, подступы к холму были сильно заболочены. Человек мысленно прикинул расстояние, траекторию огня, возможность скрытного выдвижения к монастырю и недовольно поморщился. — Умели раньше строить, — повторил он.

У берега ярко вспыхнул солнечный блик. Оставшиеся на катере рассматривали монастырь в бинокль. Человек снял с головы армейское кепи, трижды провел ладонью по седым волосам. Блик еще раз вспыхнул и пропал.

Там на катере на троих оставшихся было два карабина «Тайга», охотничьей модификации знаменитого АК-47, помповое ружье и арбалет, принятый на вооружение американским спецназом. Все легально оформленное и хорошо пристрелянное. Запаса патронов и квалификации стрелков хватило бы, чтобы организовать в окрестностях малую партизанскую войну.

В стране, где закон существует лишь на бумаге, потому что не гарантирует неотвратимости наказания, туризм по родным просторам превратился в занятие для самоубийц. Да и в городах не лучше. В любой момент, как на войне, жизнь может поставить тебя перед вопросом: либо — ты, либо — тебя. И не позавидуешь тому, кому нечем будет ответить.

За долгие годы человек успел тысячу раз убедиться, что жизнь — это война, на которой выживают лишь трусы, сумевшие спрятаться за спинами других, и те, кто, не раздумывая о высоких материях, успевает выхватить оружие первым и решить вопрос «кто кого» в свою пользу. Остальных, не умеющих себя защитить, жизнь затаптывает в грязь, превращает в тягловый скот или пушечное мясо. Ни трусом, ни тягловым скотом человек себя никогда не считал. Несмотря на возраст, в рукопашной схватке он мог дать фору тем-молодым ребятам, что остались на катере, один на один или один против трех — без разницы; о других, менее подготовленных, даже речи вести не стоило. Для более серьезных вариантов, когда физической силы не хватит, в кобуре под курткой грелся короткоствольный кольт.

Озеро, плавным изгибом раскинувшееся в низине, казалось старым зеркалом в темно-зеленой раме. Лес, у дальнего берега подступавший к самой воде, по пологим холмам уходил к самому горизонту.

Спокойная, благостная красота, окружавшая обитель, не могла обмануть человека в полувоенной форме, он отлично знал, что убивают везде: для смерти нет ни святых, ни заповедных мест. Где есть жизнь, там — и смерть.

Человек прищурил глаза от солнца и цепко, по известным ему ориентирам стал изучать местность. Справа правильной опрокинутой чашей темнел бок Николиной горы. Ложбина между монастырским холмом и Николиной горой упиралась в топкий берег озера, поросший жухлой осокой. В конце ложбинки темнела небольшая рощица ольховника и ивняка. Там и лежал Горюн-камень. Человек невольно провел ладонью по бедру, вспомнив жгучий ожог от прикосновения к камню. Солнце не могло так раскалить крутой бок камня, жар, идущий от него, имел другую природу, не обжигал, а прошивал насквозь тысячей невидимых стрел.

Тропинка, вынырнув из лощины, дальше змеилась вдоль берега, терялась на опушке сосняка. За поворотом озера она выводила к старому дебаркадеру. Второй год к нему причаливали теплоходы с гомонливыми туристами из двух столиц. Жизнь в забытом Богом поселке стали сверять по теплоходам: вторник — на Кижи, четверг — обратно. Местное население, худо-бедно жившее рыбалкой и огородами, быстро переориентировалось на турбизнес. Дары лесов, озер и огородов пошли на продажу туристам, но чаще — бартером обменивались на водку.

Человек встал вполоборота к озеру, чтобы одновременно видеть крыши поселка за Николиной горой. От шоссе, километрах в десяти от поселка, отвилок уводил в лес, к зоне усиленного режима. В свое время это был еще один источник рабочих мест и нетрудовых доходов для местных жителей. Но ввиду общего упадка в государстве зона, пятилетку за пятилеткой исправно выдававшая положенное количество кубов пиломатериалов, нынче маялась от безделья.

Очевидно, это и стало причиной побега, а может быть, у зеков обнаружились неотложные дела на воле или с братвой что-то не поделили, сейчас это активно выясняла спецчасть зоны. Дело темное, как душа зека. Но достоверно известно одно — четверо, подняв на заточки конвой, ушли лесом, унеся с собой три «Калашникова» и пистолет.

Бежали грамотно, в ночь на четверг. Пока на дорогах выставляли заслоны и слали во все концы описания беглых, они спокойно отсиделись в поселке. Прятались в подвале у местного мужичка, приютившего беглецов по наколке давних друзей. В поселке все мужское население с правилами содержания заключенных и воровскими законами были знакомы не понаслышке, а бабы, кто не сидел, отлично их знали по рассказам мужей, сыновей и внуков. Заложить беглых считалось западло, и если кто из работавших на спецчасть зоны что и засек, то вовремя не отстучал. В четверг к пристани причалил теплоход, а отвалить собирался только наутро. Зеки к тому времени успели привести себя в божеский вид и переодеться в мужиковские шмотки. Лагерное тряпье утопили в нужнике, туда же, после недолгого совета, спровадили и мужика, предварительно полоснув ножом по горлу.

Ближе к полуночи они бросились к дебаркадеру. Шли в обход, через лощину. Там и пересеклись с послушником. А потом за такой грех удача от них отвернулась. Теплоход на всякий случай на ночь отогнали на середину озера. И слава богу, потому что ребята оказались крайними отморозками, судя по всему, не получись миром спрятаться на нижней палубе, захватили бы корабль, как ливийские террористы. Прогремел бы тогда поселок по всем сводкам теленовостей. А так пришлось рвать когти. За поселком нарвались на заслон, и погнали бедолаг, как травят зверей, грамотно и азартно. Вытеснили к болоту, загнали в топь. Один оступился и сразу отмучился, только пузыри пошли, трое засели на островке, огрызались короткими очередями. Лезть под пули и брать беглых живьем никто из вэвэшников не пожелал, и после непродолжительных уговоров накрыли островок ураганным огнем из всех стволов и покрошили зеков в лоскуты. Вэвэшники с чувством выполненного долга вернулись домой и наплодили стопку маловразумительных рапортов. А местный уголовный розыск за три дня раскрутил двойное убийство. Провинция!

«Оперов винить не надо, — подумал человек. — Ребята честно признались, был звонок сверху — дело не раздувать. Послушник, конечно, не Патриарх Московский, но шум мог выйти изрядный. В конце концов, их совесть чиста. Ширина колотых ран у послушника и мужика совпали, маршрут движения беглецов проходил через лощину, следы сохранились. А копать, почему послушник оказался ночью на Горюн-камне, — осложнять себе жизнь. Медитировал он там на луну, в конце концов!»

— Здрасьте. Вы к отцу игумену? — раздался за спиной женский голос.

Человек дано уже засек шаги по мокрой траве, но обернулся только на голос.

— Да. — Он щелчком отбросил окурок. Женщина оказалась лет двадцати пяти. Любопытный взгляд из-под низко надвинутого платка. Натруженные, заветренные руки, яркий лак на коротко остриженных ногтях. Лицо открытое, в мелких крапинках веснушек.

— А вы, наверное, издалека? — спросила она.

— Из Пскова, — легко соврал мужчина. — Проездом. Вот заглянул в обитель, теперь можно дальше.

— А-а, — протянула женщина. — Вы, часом, не отец Игоря? Ну послушника, которого… — Она чисто женским жестом прижала пальцы к губам. Взгляд сделался болючим, как у смертельно раненного зверька.

— Нет, — покачал головой мужчина. Он уже знал, что отца Игорь не видел с детства и весть о гибели сына тот получит не скоро, его еще найти надо. А мать уже первые слезы выплакала, пока везла гроб с сыном в Москву. — Пусть земля ему будет пухом, — добавил он.

Женщина всхлипнула, опустив голову. Пробормотала что-то и быстро побежала вниз по тропинке.

Мужчина проводил ее взглядом, вздохнул и пошел к скамье.

Отец игумен все еще сидел в прежней позе, только крючковатые пальцы перебирали по гладко отполированной клюке. Взгляд сквозь толстые стекла очков был устремлен вдаль, туда, где небо сходилось с темно-зеленой каймой леса.

— Это она послушника нашла? — спросил мужчина, присаживаясь рядом.

— Да, Ольга, — пожевав блеклыми губами, ответил старик. — Все грех отмолить хочет. А в чем грех-то ее? Бабье это дело, кто же его осудит. Не проклял Господь Еву, а предупредил, что, познав смертную любовь, будет в муках рожать детей своих. А что без отца, и то не грех. Один Отец у нас. И Мария, если разобраться, не от законного мужа понесла, а от Него. Грех это или благодать, поди рассуди.

— Не по писаному судишь, отец, — покачал головой мужчина.

— А вера из головы идти не может. Я сердцем сужу. И болит оно у меня за Ольгу, как бы плод не скинула, такого страха натерпевшись. Утешаю как могу. Одного не сберег, так хоть другой пусть народится.

Мужчина покосился на старика. В профиль он напоминал Ивана Грозного из фильма Эйзенштейна. Глубокие, как порезы, морщины, хищный нос, тонкие губы, нижняя чуть выпячена. Седые волосы на остром подбородке свились в раздвоенную бородку. Глаза глубоко запавшие, наполовину скрытые низко нависшими всклокоченными бровями. Телом он уже был по-стариковски худ, но, видно, еще силен, как бывают сильны жилистые, тонкие в кости мужики.

«Что-то в нем еще осталось от того, кем он был двадцать лет назад. Если он сюда пришел замаливать грехи, то минимум лет сто решил прожить, — с усмешкой подумал мужчина. — В военной разведке святых не держат».

Ученая степень философии, степень магистра богословия в католическом университете, степень, попутно полученная в ходе выполнения задания — нужно было отрабатывать легенду, восьмая ступень посвящения в дзен-буддизм как результат работы в Индии. Остальное надежно засекречено под грифом «Хранить вечно». Если уход из разведки еще можно как-то объяснить, то отказ от преподавательской карьеры в столичном вузе и постриг в монахи поставил всех в тупик. И прежних сослуживцев, и коллег по кафедре. Со своими данными и подготовкой он мог рассчитывать на быструю карьеру в Церкви, но почему-то удалился от столичных дрязг и интриг в дальние обители, где чудом уцелели церковные книги. Из епархии в епархию за ним следовала любовно собранная личная библиотека, где большинство книг были странные, а порой — страшные.

Что нашел он в них, что хранил в памяти, какие грехи хотел отмолить? Об этом знал только он — один из лучших Инквизиторов [1] Ордена.

— Я был у камня, Петр, — тихо произнес мужчина.

Старик кивнул, бледные губы дрогнули в улыбке.

— Рука не болит?

— Вообще-то болит. — Мужчина непроизвольно потер ладонь о колено.

— Вот теперь ты готов к разговору, Сильвестр. — Старик не повернул головы. — То, что я скажу, ты не найдешь ни в одном протоколе. Более того, я сделал все возможное, чтобы сыскари побыстрее закрыли дело. Начнем с мальчика. Игорь был со странностями, монастырь, особенно наш — не для него. Я сам уговаривал его не принимать постриг. Пожил в тиши, отдохнул душой, окреп в добре, пора и в мир. Здесь он себя сгубил бы, работать надо много, обитель ветшает, а братии всего два десятка человек. А мальчик был тонкий, с такой, знаешь ли, болезненно чувствующей душой. Путь себе давно избрал, хотя сам того еще не осознал. Рисует чуть ли не с пеленок. Талант, несомненно, от Бога. Только недолгий. Не выдержал бы он всего, что Бог своим избранникам посылает, сломался бы. Уже надломленный сюда пришел.

— Психически больным? — уточнил Сильвестр.

— А что есть психология? Наука о душе, если перевести с греческого. Но разве материалисты могут изучать душу, в существование которой не должны верить?

Все, на что способна современная психология, это измерять, подсчитывать да строить гипотезы о том, о чем представления не имеет. Это не психология, а высшая физиология и физическая биология, если быть точным. А истинная психология — это наука о Душе, о ее странствиях, метаниях и муках. Но сразу же спрошу: а какова цель блуждания Души? Ответ прост: восхождение к Богу. Или к Нему, или в Ад, другого нам не дано. Случается, что души заблудшие сами устремляются в бездну, кто по слабости, кто сознательно, дабы, испытав всю мерзость Ада, опалить в Геенне огненной скверну и струпья душевные и чистыми, как вновь родившиеся, вознестись в Царство света. — Петр помолчал, поглаживая бородку. — В этом смысле — да, Игорь был больным. Он пришел сюда, порвав с сектой сатанистов. Пришел с растерзанной душой и заледенелым сердцем.

— Наркотики, оргии, зомбирование?

— Да, полный набор, — горько вздохнул Петр. — Я беседовал с ним не один раз. И знаешь, Сильвестр, сколько сейчас ни перебираю в памяти его рассказы, не могу найти зацепку. Не было в его секте ничего серьезного, дурь одна и помутнение рассудка. К подлинному сатанизму отношения не имели. Все знания из дешевых книжек и фильмов ужасов, не обряды, а поселковая самодеятельность.

— Может, вербовочная сеть? — подсказал Сильвестр.

— Очевидно, — кивнул Петр. — Но Игоря чаша сия миновала. К сожалению, из его рассказов я так и не смог вычислить, шел там активный отбор или нет. Честно говоря, не очень старался, случай уж больно заурядный. О чем сейчас и жалею.

— Считаете, что его убили сатанисты? — понизив голос, спросил Сильвестр.

— Знаю! — Петр стукнул клюкой о землю. — В день его смерти Дьявол сидел рядом со мной, на твоем месте.

Сильвестр покосился на старика. Захотелось развернуть его лицом к себе, увидеть безумие в блеклых подслеповатых глазах, но тог упрямо смотрел прямо перед собой. В стеклах очков плавали солнечные блики.

«Мне проще, — подумал он. — На мне висит всего лишь „силовое обеспечение“. Привык иметь дело с крепкими мужиками с задубленными душами, им сам черт не страшен. Но и они иногда ломались. Жутко и мерзко вспоминать, во что превращается раздавленный человек. А как корежит душу „инквизиторов“, всю жизнь балансирующих между адом и раем, даже представить страшно».

— Успокойся, Сильвестр, — усмехнулся старик, прикоснувшись сухими птичьими пальцами к колену Сильвестра. — Я здоров. Насколько может быть здоров человек, чья душа не раз прошла по всем кругам ада. А их больше, намного больше, чем придумал Данте. — Он пожевал блеклыми губами, потом продолжил, но уже четко и кратко, как на докладе:

— После обедни в обитель пришли туристы. Разбрелись кто куда. Я не запрещаю, красть у нас нечего, а им в поселке больше заняться нечем. Вошел в часовню, там Игорь иконостас расписывал. С ним была девушка. О чем они говорили, не знаю, услышал только ее последнюю фразу: «Ты же знаешь, он умеет ждать». Услышали мои шаги и отскочили друг от друга.

— Героин умеет ждать — один из постулатов наркоманов, — задумчиво произнес Сильвестр. — Игорь сидел на игле?

— Хуже — ЛСД. «Наркотик гениев».

Сильвестр присвистнул.

— Нет, хроническим наркоманом не был. — Игумен потряс седой головой. — Ему хватило трех заходов, чтобы нарваться на «бэд трип», как они говорят. После этого наркотик не принимал. Смысла уже не было, психику разодрал в клочья.

Сильвестр понял, о чем идет речь. Вместо фантастических райских видений наркоман рискует погрузиться в параноический бред, и тогда перед вспыхивающими в мозгу галлюцинациями блекнут все видения Апокалипсиса. Иногда достаточно одного «бэд трипа» — «плохого путешествия», чтобы навсегда лишиться рассудка.

— Не знаю, почему, но сердце заныло от предчувствия беды. Не наркотик она имела в виду, а то, что гораздо страшнее. Я под благовидным предлогом отослал Игоря. А девушка выскочила из часовни, смешалась с туристами. Тогда я пришел сюда и стал ждать. — Старик провел ладонью по толстой доске древней скамьи, почерневшей от времени. — Люблю здесь посидеть, душа отдыхает. Окликнул ее, когда выходила за ворота, попросил присесть, поболтать со стариком. — Он покачал седой головой. — Ох и сила же от нее шла! Я даже опешил сначала. А она, представляешь, знала о ней и наслаждалась своей властью.

— Что за сила? — Сильвестр опять искоса посмотрел на старика.

— Как от камня. — Он положил пальцы на раскрытую ладонь Сильвестра, ту, что еще хранила ожог от прикосновения к Горюн-камню. — Та же сила, беспощадная, нечеловеческая. Жизнь отнимет или подарит, слезинки не уронив. Я понял, крутить бесполезно, и сразу сказал: «Оставь Игоря в покое». И знаешь, что она ответила?

Сильвестр пожал плечами. Пальцы старика, цепкие и сильные, как когти птицы, вонзились ему в ладонь.

— Она сказала: «Кто ты такой, чтобы указывать Лилит? Иди, молись своему Распятому, пока я не сорвала Покров Богородицы и не сбила замок на Вратах. Потом будет поздно каяться и молиться!»

— Что это значит? — Сильвестр освободил ладонь от вцепившихся в нее пальцев старика. На коже остались белые пятна.

Старик прижал крест к груди, словно боялся, что тот сорвется с цепи.

— Возвращайся в Москву, Сильвестр, и передай Навигатору, что в мир вернулась Лилит. Она прольет реки крови, но добьется своего. Здесь, — он ткнул пальцем в сторону лощины, — она принесла первую жертву Сатане. Святая кровь пролилась в святом месте. Теперь ее можем остановить только мы.

Сильвестр надолго замолчал. Взгляд блуждал по раскинувшейся внизу долине, а мысли бешено метались в голове, пока не улеглись в странную, но законченную мозаику. Осталось задать лишь несколько вопросов.

— Я понял, почему ты не рассказал это милиции. Но почему не попытался остановить парня?

Старик тяжело вздохнул.

— Мой грех! Предложил ему исповедоваться, но он сказал, что не готов. Ушел в храм и молился. Я не стал мешать. Кто я, чтобы вставать между ним и Богом?

— А утром его нашли заколотым на камне, — закончил за него Сильвестр. — Как она выглядела, эта Лилит?

— Молодая, лет двадцать — двадцать пять. Походка энергичная, нервная. Движется очень плавно, как кошка. По говору — москвичка. Речь правильная, девочка образованна и хорошо воспитана. Не гнусавит и не тянет слова, как нынче модно. Голос мелодичный, возможно, музыкальное образование.

— И все? — недоверчиво посмотрел на него Сильвестр.

Старик снял очки, повернул лицо к Сильвестру.

— Смотри мне в глаза, Сильвестр! — Он высоко закинул голову, подставив лицо солнцу.

Сильвестр сначала не понял, чего от него хочет старик, потом ужаснулся. Глаза были мертвыми. Зрачки не сузились, отразив солнечный луч.

— Уже второй год они не видят солнца. — Старик вновь отвернулся. — В обители об этом знал только Игорь. Сам догадался, но тайну хранил. А девчонка знала, что я слепой. Понимаешь, знала и заранее все рассчитала! Она из тех, от кого он здесь укрылся. Но он ей доверял, иначе не стал бы разговаривать. Предполагаю, что письма ей писал, из них она все и узнала.

— А как же ты живешь? — выдохнул Петр.

— Мне повезло, слепота наступала медленно. Было время подготовиться. Псалтырь и Писание знаю наизусть, и святоотческие писания помню много лучше тех, кто над ними денно и нощно корпит. В обители каждый камешек знаю. И тренировал себя нещадно, готовясь к слепоте. — Он наклонился, пошарив на земле, подобрал два камешка, один протянул Сильвестру. — Брось, только не далеко.

Камень Сильвестра шлепнулся в грязь метрах в трех от скамьи, тут же, цокнув по его боку, рядом лег камень Петра.

Сильвестр удивленно хмыкнул. Стрелявших на звук он встречал не раз, но те были зрячими.

— Уверен, из твоего пистолета попал бы туда же, — усмехнулся старик. — Не удивляйся — от тебя пахнет ружейной смазкой. Запах ни с чем не спутать.

— А как пахла она?

— Чуть-чуть духами, горячим телом и почему-то дымом, — ответил старик. — Туристы с теплохода пахли иначе.

— Ты узнал бы ее, если бы встретились еще раз?

Старик налег грудью на клюку, словно хотел вдавить ее в землю.

— Не дай Бог! Я знаю многое о Лилит, Сильвестр. Любой инквизитор обязан знать. Знал, но до конца не верил. А встретил — и впервые в жизни так испугался. Не за тело, нет! За душу. Не знаю, поймешь ли ты меня. — Пальцы нащупали крест на груди. — Стар я для Дикой Охоты. Пора идти к Горюн-камню.

Старик неожиданно затих, закрыл глаза. Из-под морщинистых век по щеке поползла слеза. Ветер, долетевший с озера, теребил жидкую бороду.

Вдруг громко и протяжно ударил колокол. Все смолкло вокруг, остался только этот тягучий звон, медленно поплывший над долиной, туда, где земля сходилась с небом.

* * *

Печоре

Срочно принять в разработку пассажиров теплохода «Серов», совершавшего в июне с.г. круизный рейс по маршруту Питер — Москва с заходом в Ильмень-озеро. Установить женщин в возрасте 20–25 лет, предположительно проживающих в Москве, с высшим или незаконченным высшим образованием.

Собрать установочные и характеризующие данные на ближайшее окружение Сосновского Игоря Леонидовича, 1976 г.р., москвич, русский, студент Строгановского училища. Особое внимание уделить интересующимся эзотерикой, «черной магией» и т. п. При получении информации о сохранении контакта с объектом в период его пребывания в обители либо отсутствии в Москве в июне с.г. информировать немедленно.

Сильвестр

*

Навигатору

Получена информация о смерти «Петра», произошедшей от естественных причин в ночь на 10 июня с.г.

Розыск объекта по линии «Печоры» результатов не дал.

В составе группы выдвигаюсь к Ильмень-озеру для проведения дополнительных поисковых мероприятий.

Сильвестр

Неделю спустя

У черной арки окна, поставив ногу на низкий подоконник, стоял человек. В монастыре на нем была камуфлированная куртка, а теперь — строгий темно-серый костюм. За прошедшие недели лицо его осунулось и побледнело, глаза в мелкой сеточке морщин покраснели от недосыпания. Он с усилием провел ладонью по седому бобрику волос, словно пытаясь содрать стянувший голову стальной обруч. В темной комнате он был один и только поэтому позволил усталости проклюнуться наружу. На людях он загонял ее внутрь, годы уже давали себя знать, выносить пытку многодневным напряжением становилось все труднее, но он давно уяснил, что тот, кто взялся вести за собой других, обязан быть сильнее и мужественнее подчиненных, иначе — какой он командир.

Рация в его руке стала через равные промежутки выдавать: «Ноль-три-четыре… Ноль-три-пять… Ноль-три-шесть». Пункты наблюдения, добавляя единицу к коду «объекта», докладывали об успешном прохождении им контрольных точек.

Черная «ауди-600» въехала в скудно освещенный переулок.

Человек поднес рацию к губам и отчетливо прошептал:

— Ноль-три-семь. Спасибо всем. До связи.

Ворота особняка распахнулись, машина, тихо урча, вползла во двор. Охранник, как инструктировали, потушил свет у подъезда и включил яркие прожекторы по периметру забора. Секундная вспышка должна ослепить наблюдателя, если таковой имелся в близлежащих домах, и надежно заблокировать приборы ночного видения. Стена света укрыла от посторонних глаз человека, быстро покинувшего машину и прошедшего в заранее распахнутые тяжелые двери. Тут же погасли прожекторы, и внутренний двор особняка залил бледный свет шарообразных плафонов.

Человек отвернулся от окна. Помассировал уставшие глаза. Постоял, медленно раскачиваясь с пятки на носок. Резко выдохнул, словно перед прыжком в воду, и вышел из комнаты.

В кабинете у круглого стола его уже ждали трое. Последний, прибывший только что на «ауди», как раз усаживался в кресло. Сидевший спиной к камину самый старый из собравшихся вопросительно посмотрел на вошедшего.

— Кабинет дважды проверен двумя разными бригадами техников. Третий раз проверил я лично. Все чисто. Ваше прибытие проконтролировано. «Хвостов» не было. Машины осмотрены, радиомаяков и прочей спецтехники не обнаружено.

— Прекрасно, — кивнул ему старший. — Вы остаетесь, Сильвестр.

Человек кивнул, протянул руку к выключателю. Люстра под потолком погасла. Теперь кабинет освещался только огнем, плясавшим в камине. Плотные шторы закрывали оконные ниши, но Сильвестр знал, что никаких окон в кабинете не было. Знал он и то, что за стеной работает мощный генератор, наводя помехи на любое электронное оборудование, работающее на ультракоротких и коротких волнах. Кабинет намеренно погрузили в полумрак и укрыли невидимым пологом силового поля. Люди, собравшиеся здесь, всегда старались держаться в тени. Они знали, только незримая сила — истинная. Страшно и непоборимо — только неявленное.

Сильвестр занял место между старшим и прибывшим последним.

Старший налил в высокий стакан минеральную воду. Несколько мгновений разглядывал столбик пузырьков, взрывавшихся на поверхности. Потом поднес стакан к губам и сделал долгий глоток. Передал стакан сидевшему справа. Тот, сделав глоток, передал соседу. Получив в руки стакан, Сильвестр вопросительно посмотрел на старшего.

— Да, Сильвестр. Сегодня нам понадобится твой совет. Ты здесь на правах Трикстера [2]. Нас слишком мало, чтобы принять верное решение. Надеюсь, что ты не дашь нам забраться слишком высоко или опуститься до банальности.

— Благодарю. — Сильвестр залпом осушил стакан. Вода была самой обычной, но он вдруг почувствовал, что холодная струя, проникнув внутрь, растопила усталость, голова сделалась ясной. Ритуал очищения сработал.

— Сначала узнаем, что привело нас сюда, — сказал Навигатор, выкладывая на стол кожаный мешочек.

Каждый из прибывших достал свой. Сильвестр в этом обряде не участвовал, его роль уже определили.

Три руки одновременно нырнули в мешочки, погремели чем-то костяным внутри и выложили на стол по одной белой фишке. Сухие пальцы Навигатора перевернули по очереди каждую фишку. На всех трех был выгравирован один и тот же знак.

— Да, руны никогда не врут, — удовлетворенно произнес Навигатор и откинулся в кресле.

В кабинете повисла тишина, лишь тихо потрескивал огонь в камине.

Сильвестр знал, что в мешочке у каждого было по двадцать пять рун, попытался прикинуть вероятность выпадения такой комбинации, но потом отбросил эту мысль. И так было ясно, трижды выпавшая руна «Хагалас» — знак страшный. «Хагалас» — силы разрушения. В Мир тонкий и Мир явленный ворвалась стихия, вне человеческого контроля и разумения. Трижды усиленная тройным повторением, она обрела магическую власть над всеми собравшимися за этим столом и грозила сокрушить все, что они берегли и охраняли.

— Пусть будет так, — произнес наконец Навигатор. — Начнем по порядку. Обстановка на вашей линии? — обратился он к сидевшему по правую руку.

— Если в двух словах… — Тот покрутил свою руну в сильных пальцах, потом убрал в мешочек. — Контрразведывательная активность в пределах нормы. Все сориентировано на безопасность первого лица в ходе выборов. От планов введения чрезвычайного положения отказались, но держат этот вариант про запас. Все зависит от состояния здоровья Первого. Не исключаю, что могут пойти на крайности. Хотя мне известна позиция МВД: удержать страну от массовых беспорядков хотя бы неделю они, увы, не в состоянии. А выводить армию на улицы — полное самоубийство. Неразложившихся частей практически не осталось, но боятся не столько перехода подразделений на сторону оппозиции, сколько самостоятельной роли армии в политической драке.

— На что же они рассчитывают? — резко бросил старший.

— На что рассчитывает человек, загнанный в угол? — усмехнулся говоривший. — Власть из рук упускать нельзя — это единственное, что засело у них в голове. Одной рукой вцепились в кормушку, второй гребут из нее все, что ухватят…

— Что у вас. Консул? — обратился старший к сидевшему напротив. Если первого Сильвестр раз-другой видел по телевизору, то второму удавалось держаться в тени. Про него Сильвестр знал лишь, что дважды отклонял предложение занять пост посла в европейской стране. Службу начинал в обществе советско-китайской дружбы, из бывшего союзного МИДа ушел сразу же после «Бури в пустыне». С тех пор, пользуясь старыми связями, время от времени выполнял негласные поручения тех, кто считал, что вершит международную политику. О своем мнении об этих людях, так и не научившихся выбирать галстуки и не избавившихся от повадок областных бонз, в известность никого не ставил. Равно как и о своем ранге в Ордене. Сила посвященного — в неведении непосвященных.

— Идет активный зондаж. Внутриполитическое положение чрезвычайно шатко, а наши великолепно научились использовать это для выбивания денег. Запад долго сам себя пугал угрозой коммунизма, теперь наши делают на этом генетическом страхе неплохой бизнес. Игра идет, мягко говоря, с душком. Контрагентов я вполне понимаю, они невольно стали заложниками наших временщиков. В страну стянут спекулятивный капитал со всего мира. Но «горячие деньги» все же — деньги. Их никто не хочет терять. Поражение президента вызовет панику на бирже. Оперативно сманеврировать такой денежной массой невозможно, часть «русского долга» просто превратится в труху. Удар по мировой финансовой системе гарантирован. Его ждут через два-три года из Юго-Восточной Азии. Но только не сейчас и только не из России. Поэтому, я считаю, игра идет открытыми картами — наши обещают победить любой ценой и угрожают национализацией капитала в случае прихода к власти коммунистов. Контрагенты согласны закрыть глаза на все, лишь бы сохранить стабильность власти, а значит — политические и экономические тенденции, которые их вполне устраивают. Как будет достигнута победа — демократически, пусть даже через фальсификацию итогов, или, — он кивнул в сторону первого, — быстрым переворотом — уже не суть важно. При полном взаимопонимании сторон переговоры превращаются в рутину.

Он достал портсигар, придвинул к себе пепельницу, закурил. Сильвестр чуть потянул носом, табак был особенный, терпкий и пахучий. Сильвестр посмотрел на Навигатора, но тот молчал, глубоко утонув в кресле. В отблесках огня, игравших на стенах, были видны только сухие кисти рук, скрещенных на груди.

— Они никогда не найдут, потому что даже не знают, что искать, — пробормотал Навигатор.

От Сильвестра не укрылось, что двое обменялись взглядами. «Консул», так называли в Ордене бывшего дипломата, затушил в пепельнице сигарету, не докурив до середины.

— Навигатор… — обратился тот, кто говорил первым.

Старший в ответ поднял указательный палец.

— Пока нет. Смотритель. Пока не принято решение, я не Навигатор, а равный среди равных. А мы примем решение, лишь выслушав его. — Палец указал на Сильвестра. — Ситуация крайне опасная, и неведение власть придержащих лишь усугубляет положение.

Консул и Смотритель взяли из папки на столе по листку бумаги, положили перед собой. Ручка у Смотрителя была, как и сигарета, особенная — старый «Монблан» с золотым пером. На этой золотой искорке, вспыхнувшей над белым листом, и сосредоточил взгляд Сильвестр, дождался, когда мысли придут в порядок, и начал:

— Две недели назад я получил сигнал из обители на Ильмень-озере. Неизвестные убили послушника. Тело обнаружили на камне. Есть данные, в старину камень использовали как жертвенный. Сейчас это место активной женской магии. К моему приезду со дня смерти послушника прошло девять дней.

— Чем вызвана задержка? — быстро спросил Смотритель, что-то черкнув на своем листе.

— Сигнал пришел от человека, давно прервавшего связь с Орденом. Потребовалась проверка. К тому же он использовал законсервированный канал связи. — Сильвестр с силой провел ладонью по волосам. — Через несколько дней после нашей встречи он умер. Нет, — грустно усмехнулся он, упреждая вопрос. — Старость. И бремя чужой смерти.

— Код сигнала? — задал вопрос Консул.

— «Эрнстфаль» [3], — ответил за Сильвестра Навигатор. — Я знал этого человека, а Сильвестр беседовал с ним и полностью уверен, что старик находился в здравом уме и твердой памяти. Он полностью осознавал, что делает, посылая такой сигнал. Прошу пока воздержаться от вопросов, Сильвестру и так трудно.

— Спасибо, — кивнул Сильвестр. Посмотрел на стакан, но воды в нем уже не осталось. Облизнул сухие губы. — Я прошу учесть, все, что я имел — показания настоятеля и протокол осмотра места происшествия. Послушник был убит ударами ножа: в сердце и рот. От двух ударов в область сердца смерть наступила моментально, не будь этого, от третьего он захлебнулся бы собственной кровью.

Консул сделал пометку на своем листе.

— Территориалы ничего раскопать не смогли. Убийство списали на беглых зеков. Беглецов, к сожалению, в живых уже нет. У меня осталась только одна зацепка — теплоход с туристами, стоявший в ту ночь у пристани. Днем они посещали монастырь, а ночью, получив сообщение о побеге заключенных, капитан отвалил от пристани и встал на якорь на середине озера. Группа в полном составе ночевала на теплоходе. Среди них могла быть та, что в беседе с настоятелем назвала себя Лилит. — Сильвестр достал блокнот, сверился с записями и продолжил: — Поиск я организовал по двум направлениям: тургруппа и ближайшее окружение послушника. По первому направлению работали слушатели курсов ГРУ. Не вводя в курс дела, им дали задание в рамках учебного плана — отработать всех, находившихся на теплоходе. Из сорока двух женщин, включая персонал, под описание подходили десять. Две приобрели путевки на чужое имя. Мы установили всех. Данные на иногородних пришли три дня назад. Но это нам не помогло. Глухо.

— Сильвестр вздохнул и тяжело покачал головой.

— Вторую линию отрабатывали только наши. Послушник ушел в монастырь, порвав связь с сектой сатанистов. Пересечений его знакомых, выявленных нами, с тургруппой нет. Опять глухо, но работать продолжаем. Подвели агента к его матери. Знает она немного. Как сейчас водится, связь с сыном потеряла несколько лет назад. Парень жил сам по себе. Были подружки, но всех она не знает. Высот у сатанистов не достиг, но крыша у парня поехала основательно. Несколько раз мать приводила в дом знакомого психиатра. Кончилось ссорой и обоюдной истерикой. После этого парень пропал. Спустя два месяца пришло письмо из монастыря. Провел в обители девять месяцев. Мать приезжала, упрашивала не принимать постриг. Для нее все едино — что в дурдом, что в монастырь.

— Это и стало зацепкой в вашем классическом висяке, — подсказал Смотритель.

— Да, — кивнул Сильвестр. — Мать, я уверен, не могла не растрезвонить такую новость по всем знакомым. Кто-то зацепил эту информацию. Установить местонахождение послушника, свериться с расписанием теплохода и подгадать встречу — дело техники. И тот, кто убил его, азам оперативного искусства обучен, в этом я абсолютно уверен. Потому что знает, к ищут. Теплоход — идеальная приманка для следователя. Поэтому, пока мы отрабатывали этот след, они, заранее все рассчитав, выиграли две недели.

— Браво, — обронил Смотритель. — Но почему они?

— Я изначально предполагал, что женщина будет с сопровождающим. С подругой или с подругами гораздо труднее уединиться. А так можно играть влюбленную парочку и держаться особняком. Итак, их не было на теплоходе. Но я их вычислил. — Сильвестр перевернул лист блокнота. — В ночь убийства в районе шел поиск беглых зеков. Все машины досматривались. Мне пришлось еще раз выехать на Ильмень-озеро. Обшарили все окрестности. Стоянку машины мы нашли в лесу, на другом берегу озера. По следам на стоянке — их было двое. С прибытием парохода вышли к монастырю, смешались с толпой. Женщина назначила встречу послушнику у камня. Примерно в полночь он уже был мертв. Если и оставались какие-нибудь следы, то их затоптали сбежавшиеся на место преступления археологи, братия и местные жители. Остальное утрамбовали пинкертоны из местной милиции. Но, уверен, что женщина и ее напарник не оставили дорожку следов на монастырском берегу. Они подплыли на лодке.

— Уверен? — поднял бровь Смотритель.

— Я ее нашел. Не поленились понырять у противоположного берега, там, где обнаружили стоянку. Обычная двухместная надувная лодка. Затопили ее грамотно. Нагрузили камнями, отогнали метров на тридцать от берега и открыли клапаны.

— Зачем они это сделали? — Консул недоуменно посмотрел на Сильвестра.

— Чтобы не светиться на первом же посту ГАИ с мокрой резиновой лодкой в багажнике, — ответил за того Смотритель. — Еще что-нибудь в этом же духе установили?

— Да, — кивнул Сильвестр. — Они не жгли костер, пользовались сухим спиртом. На стоянке, кроме примятой травы, — никаких следов. Ни пакетов, ни банок, ни бутылок. Простите, даже следов экскрементов нет. Трое суток, как спецназ в засаде.

— Очень дельное замечание. — Смотритель сделал пометку на своем листе.

— Итак, они переждали в лесу. Предполагаю, что у них был широкочастотный приемник и они контролировали милицейскую радиочастоту. В 10.45 по радио отдали приказ приступить к ликвидации беглых зеков. То, что их подозревают в убийстве послушника, уже знала вся округа. Зеки залегли на островке посреди болота и на предложения сдаться отвечали автоматными очередями. Штурмовать остров не рискнули, просто залили его свинцом. Троих покромсали в капусту, последний на глазах у всех бросился в топь. Кстати, на имевшийся якобы у него нож и списали послушника. В 11.00 дали команду свернуть операцию «Кольцо». — Сильвестр перелистнул страницу блокнота. — В промежутке с одиннадцати до полудня преступники могли показаться на трассе Питер—Москва. Судя по отпечаткам протекторов, у них был подержанный «фольксваген». Предполагаю, темного цвета, на оранжевом в лес же не поедешь? Движение на трассе в этот час не особо сильное, милиция еще не успела остыть после операции «Кольцо», а «фольксваген» с мужчиной и молодой женщиной — это не грузовик с картошкой, могли и запомнить — на этом я и строил расчет. На посту ГАИ, что после отвилки на озеро, такую машину вспомнили. А перед поселком — нет. Вывод прост.

— Номер? — спросил Смотритель.

— Московский. Это все, что удалось выпытать у гаишника.

— Секунду, — включился в разговор Консул. — Вы сказали, два удара в сердце? Как по-вашему, кто ударил в рот: мужчина или женщина?

Сильвестр пожал плечами.

— Гадать можно сколько угодно, данных никаких.

— А интуиция мне подсказывает, что в сердце ударила женщина, а воткнул лезвие в рот — мужчина.

— Интуиция должна базироваться на фактах, а их у нас нет, — возразил Сильвестр, вспомнив, что по роли Трикстера он должен опровергать и переворачивать с ног на голову все, что будет высказано за этим столом.

— Назовем это догадкой, — не сдался Консул. — Как и то, что на теле напарника имеется примерно такая татуировка. — Консул нарисовал на листке иероглиф. — Возможны варианты, но основа рисунка выглядит именно так.

— Что это за знак? — спросил Навигатор, чуть подавшись вперед.

— Знак воина Бон-по. Человека, выбравшего путь Левой руки и творящего зло ради познания добра. Если помните, в ставке Гитлера обнаружили трупы семи смуглолицых людей. У всех на теле была такая же татуировка. Говорят, это были посланцы из монастыря Бон-по в Тибете. К сатанизму, в его буддистском варианте, религия Бон-по имеет самое непосредственное касательство.

— А при чем тут удар ножом? — подал голос Смотритель.

— Так карают клятвоотступника или затыкают рот адепту, разгласившему тайну. Интуиция, если вы позволите употребить это слово, подсказывает, что женщина ударила, потому что хотела убить. А мужчина — потому что пришел покарать.

— Версия, не более того, — покачал головой Смотритель, однако сделал пометку в блокноте. — Возможны варианты: два человека — две цели для удара, или женщина работает ножом, а мужчина смотрит, или — наоборот. Но Сильвестр прав, их было двое. Монашек ее знал, поэтому и подпустил на удар. Остальное — догадки. Для меня важно другое. Днем она заявляет, что она — Лилит, а спустя несколько часов проливает кровь, соучаствуя в убийстве. Если она дважды, не дрогнув, воткнула нож в сердце жертвы, у девушки хорошие задатки. Слова с делом у нее не расходятся.

— Сто процентов — ритуальное убийство. Помазание кровью. — Консул брезгливо поморщился. — Выбор места и времени, сам тип ранений — крест на груди и горло, полное крови, — все это знаки, оставленные для тех, кто сможет их прочитать.

— Согласен в одном, на бытовуху это явно не тянет, — усмехнулся Смотритель. — Местные сыскари качали версию ритуального убийства? — обратился он к Сильвестру.

— Только этого им не хватало! Сверху дали команду не раздувать дело. Все списали на беглых зеков. Дорожка их следов действительно проходила через поляну с камнем. Время примерно совпадало. Мотив — убрать свидетеля. Жестокость вполне объяснима — бежали с зоны усиленного режима, контингент соответствующий. — Сильвестр пожал плечами. — Версия стройная, ничего не скажешь. Сам бы под ней подписался.

— Если бы не было сигнала от настоятеля. И барышни с напарником, — напомнил ему Консул.

— Может быть, Консул, ты угадаешь возраст напарника? — Навигатор откинулся в кресле, уйдя в тень.

— У него отменное здоровье, возраст может быть любой, но выглядит на тридцать лет. Если он владеет тибетскими методиками омоложения, это не проблема, — ответил Консул. Достал сигарету, медленно раскурил, давая понять, что основное уже сказано.

— Не понимаю, Сильвестр, в чем проблема? — Смотритель нетерпеливо забарабанил палицами по столу. — Поиск дал сбой, но это еще не повод для экстренной встречи.

— Все гораздо хуже. — Сильвестр вновь с силой провел по седому бобрику волос. — Гораздо хуже… Роль Трикстера сегодня не для меня. Куда там опровергать других, когда сам окончательно запутался! Я поясню, — сказал он в ответ на недоуменный взгляд Смотрителя. — Кроме классического висяка, который мы, я уверен, со временем раскрутили бы, произошло еще одно ЧП. — Он выделил интонацией «одно» и обвел присутствующих взглядом. — О реальности Лилит судить вам. Моя епархия — поиск. С разрешения Навигатора я привлек к поиску одного из лучших Инквизиторов. Больше него о сатанистах знает только сам Сатана. Едва получив задание. Инквизитор что-то нащупал. Вернее, нашел. И пропал. — Сильвестр тяжело вздохнул. — Третий день не выходит на связь. В квартиру не возвращался. «Почтовые ящики» пусты. Никаких следов.

— С ним такое уже случалось? — резко бросил Смотритель.

— Нет. Кроме мобильного телефона, у него есть комплект экстренной связи. Что бы ни случилось, он мог раздавить капсулу радиомаяка, через десять минут бригада «спасателей» была бы на месте.

— Он владеет навыками выживания в лесу, и в его алиби на момент акции в монастыре вы имеете основания сомневаться, — произнес смотритель с холодной улыбкой. — Я угадал?

— Да. Только ему было не тридцать с небольшим, а сорок семь. Правда, выглядел моложе.

— Почему выглядел? — тут же уточнил Смотритель.

Сильвестр невольно усмехнулся, вспомнив, что оба раза, когда Смотритель мелькнул на экране телевизора, его мощную фигуру облегал прокурорский китель.

— Потому что получить информацию об Инквизиторе ни традиционными, ни нетрадиционными способами пока не удалось. — Сильвестр подумал немного, потом добавил: — Я вынужден предполагать худшее. А лучшее из худшего — что он уже мертв.

— Да, предательство страшнее, — вынес приговор Смотритель.

В комнате повисла тишина.

— Сильвестр, попробуйте разубедить нас, — произнес Навигатор, первым нарушив затянувшуюся паузу.

— Лилит — это легенда, в которую мы верим. Без веры — она лишь страшная сказка. Никаких данных о том, что мы имеем дело с Лилит, у нас нет. Только слова настоятеля. Я предпочитаю смотреть на мифическую Лилит как на банального убийцу, возможно, свихнувшегося на почве сатанизма. Единственная разумная версия — убийство как месть сатанистов. Пусть даже из Бон-по. Будем крутить эту версию. Попутно искать Инквизитора. — Он сделал над собой усилие и закончил: — Даже как предателя.

— В охоте на ведьм погибает сам охотник, — пробормотал Консул, продолжая что-то писать.

Смотритель забарабанил пальцами по полированной столешнице. Тяжело засопев, достал пачку сигарет, сдвинул к центру стола пепельницу, в которой исходила пахучим дымом сигарета Консула. Размял в пальцах свою сигарету, потом неожиданно отломил фильтр, раскрошив табак. Сунул в рот то, что осталось от сигареты, чиркнул зажигалкой. Консул на мгновенье оторвал взгляд от бумаги, цепко посмотрел на Смотрителя, но промолчал.

— Сильвестр все-таки выполнил роль Трикстера, — с усмешкой произнес Навигатор. — Мы чувствуем себя полными дураками, не так ли? — Он раскрыл свою папку и положил на стол большую фотографию. — Тамплиеры отсекли голову второй Лилит и превратили ее череп в чашу. Так велела легенда, которую они узнали от каббалистов в Святой земле. Согласно обряду, новая Лилит должна выпить священное вино, смешанное с кровью жертвы, из черепа своей предшественницы. Кубок из черепа тамплиеры вывезли из Парижа за день до падения Ордена. Пять веков он хранился в склепе аббатства, в горах на севере Испании, пока его не обнаружили те, кто никогда не переставал искать. Они же нашли новую Лилит. Хранителям удалось сорвать обряд в самый последний момент. Голова третьей Лилит была отсечена в Белграде накануне мировой войны. За право хранить ее спорили инквизиторы Папы Римского и немецкие оккультисты. Но Хранители тайно переправили кубок в Тибет, подальше от обезумевшей Европы.

Мало кому известно, что в оккупированных странах гестапо больше заботили члены масонских и прочих лож, нежели коммунистическое подполье. Во Франции немцам удалось захватить архив ложи Великого Востока с прямым указанием на реальность мифа Лилит. Черный Орден СС трижды предпринимал попытки добраться до монастыря, в котором укрыли реликвию. — Навигатор сделал паузу. — Сильвестр не знал, что заставило меня экстренно собрать вас на встречу. И что заставляет принимать решение втроем, потому что нет времени собирать остальных членов Внутреннего круга. Как только Сильвестр вернулся с Ильмень-озера, я послал запрос нашим друзьям в Индии. Только сегодня пришел ответ. Храм уничтожен, братия вырезана, реликвия похищена.

Он повернул фотографию так, чтобы изображение было видно всем. Готический кубок из серебра, мощные лепестки плавно взметают вверх, образуя чашу, внутри которой лежит череп. На теменной кости чернеет полоса распила.

— Отсюда ее душа покинула тело. — Сухой палец Навигатора указал на распил. — К нему прикоснутся губы новой Лилит, чтобы выпить вино посвящения. Ты закончил расчеты, Консул? — неожиданно спросил он.

— Да-а. — Консул отложил ручку, не стал скрывать удивления. — В астрологии существует мифическая планета — Черная Луна, или Лилит. Ее ввели в качестве дополнительного элемента гороскопа, потому что не все явления описывались взаимодействием планет с Луной. Считается, что Луна влияет на подсознание человека. Но подсознательные импульсы бывают как положительными, направленными на выживание и созидание, так и отрицательные, направленные на разрушение. За Черной Луной закрепили именно эту, «темную», инфернальную часть подсознания. Убежден, что наша Лилит отлично осведомлена об этой малоизвестной астрологической концепции. Она действует согласно астрономическим циклам Черной Луны.

Судите сами, монастырь разгромлен сорок шесть дней назад. Послушник убит двадцать один день назад. Все это время Черная Луна находилась в созвездии Рака. Через неделю Черная Луна войдет в соединение с Сатурном, наступит самый благоприятный аспект для реинкарнации новой Лилит. В этот день она должна сбить замок на Вратах и впустить орды Зла в наш мир. Полагаю, это будет массовое жертвоприношение, она положит на алтарь Сатаны сотни тысяч жизней. Еще через неделю Черная Луна войдет в созвездие Льва. Лев — знак силы и могущества. Шестого июля сатанисты всего мира отмечают День рождения Сатаны. В этот день новая Лилит должна обручиться с Сатаной, и круг замкнется. — Консул постучал пальцем по листу бумаги. — Кто она, я не знаю. Но для барышни, свихнувшейся на сатанизме, слишком уж хорошо разбирается в узко специальных вопросах.

— Не без советников, — вставил Смотритель.

— Еще рано обвинять Инквизитора, — напомнил Сильвестр.

Навигатор поднял ладонь, призывая всех к молчанию.

— Лилит трижды являлась в наш мир, — начал он после минутной паузы. — Первый раз за ее появление Израиль заплатил Храмом и двумя тысячелетиями рассеяния народа. Второй раз Ордену тамплиеров удалось остановить ту, что была уже готова совершить обряд. Но Зла скопилось так много, что пришлось принести искупительную жертву. Внешний круг Ордена Храма был отдан на заклание королям. Четыреста рыцарей, носивших красные кресты на белых плащах, взошли на костер. Посвященные во Внутренний круг свято берегли тайну Лилит. Пять столетий им удавалось пресекать попытки Черных впустить Зло сквозь железный занавес. Никто не ведает, сколько стражей Порога погибло на своем посту. Летом четырнадцатого года нашего века звезды вновь сложились так, что Нижний мир был готов ворваться в наш мир безумной и безудержной лавой Зла. Наследникам тамплиеров удалось вырвать кубок из рук нареченной Сатаны. Но вихрь Хагалас уже ворвался в мир, и в Сараеве грохнул выстрел. Две войны подряд — вот чем пришлось заплатить на этот раз. Потому что мало уничтожить саму Лилит, надо разрушить то, что сделало возможным ее появление. Прорыв к новому порядку через временный хаос сокрушения старого — иного пути не дано. Иначе — вечное царство Хаоса, в котором первозданный ужас и нежить навсегда закроет нас от Светлых. Нас всего трое. Но правила Ордена позволяют даже троим принимать решение в чрезвычайных обстоятельствах. Я призываю на помощь мужество и мудрость. Пусть они не оставят нас в эту минуту.

— Мы готовы принять решение, — ответил Смотритель, обменявшись взглядом с Консулом. — Трикстер, тебе слово.

— У нас всего семь дней. Время работает против нас. Если Лилит пришла в этот мир, она уже опередила нас на несколько ходов. — Сильвестр потер висок, поморщился. — А если это не она? А если она не реальность, а лишь химера, призрак, оживший в вашем сознании? Подумайте о цене ошибки! Кто остановит силы Хагалас, которые вы хотите обрушить на страну, чтобы остановить Лилит? Вы готовы принести магическую жертву, разрушив то, что сделало возможным появление новой Лилит. Но где гарантия, что вашими душами не овладела гордыня, а руками не водит Зло? Прислушайтесь к себе! Иначе вы — Стража Порога — сами распахнете врата в Нижний мир.

Навигатор, закрыв глаза, стал медленно разглаживать морщины на сухом, орлином лице. Пальцы касались темной пергаментной кожи, чутко вздрагивали, рисуя волнистые линии от острых скул к глубоким вискам. Смотритель сцепил сильные пальцы и склонил голову, как католик на молитве. Консул через плечо Навигатора, не отрываясь, смотрел на огонь к камине.

Сильвестр переводил взгляд с тех, кому предстояло принять решение. Их всего трое, а решение способно круто изменить судьбу страны. Нет, оно не смогло бы сделать мир лучше, это обещают только прожженные циники и авантюристы. Количество добра и зла в мире всегда поровну. Мир не меняется ни к лучшему, ни к худшему — он только становится другим. Это отлично знали те, владел Arc Rexi — Искусством Королей — Священной наукой Власти, алхимией Истории. У Ордена вполне доставало могущества и знаний, чтобы необратимо изменить мир. Но он еще ни разу напрямую не вмешивался в ход событий, предпочитая незаметно направлять их в заранее приготовленные русла. Возможно, момент настал. В новом, изменившемся мире не будет места для Лилит. Но в мире, в котором воцарится Лилит, не будет ничего человеческого. Это будет тот самый Конец Света, который ждут, не веруя и не веря в него.

«Можно созвать Большой Капитул Ордена. Пусть решение примут все, — Сильвестр отчаянно ухватился за возможность отсрочить неизбежное. Он посмотрел на этих трех, все еще молчащих, и подивился их мужеству. Эта мысль обязательно должна была прийти к ним в голову первой, но никто не высказал ее вслух. — Они правы, — оборвал он себя. — Слишком поздно!»

— Время. — Навигатор мягко хлопнул ладонью по столу.

Консул очнулся, взгляд сразу же сделался жестким.

— Я принял решение, — твердо сказал он. Смотритель молча кивнул.