ДОГОВОРЫ В ПОЛЬЗУ ТРЕТЬЕГО ЛИЦА. ОПЫТ НЕДОГМАТИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ^[1].

Юрий Борисович Фогельсон — доктор юридических наук, профессор кафедры публичной политики Национального исследовательского университета Высшая школа экономики. Автор книг «Введение в страховое право», «Комментарий к страховому законодательству», «Защита прав потребителей финансовых услуг», «Страховое право: теоретические основы и практика применения»

Аннотация

В книге предпринята попытка построить теорию договоров в пользу третьего лица, исходя из недогматического, практического подхода к функциям гражданского права в регулировании оборота. С этой точки зрения проанализированы проблемы квалификации договоров в пользу третьего лица, а также правового положения всех участников отношений, возникающих при заключении таких договоров. Рассмотрены подходы иностранных правопорядков. Изучена судебная практика.

Для юристов, практикующих в сфере договорного права, граждан, пользующихся договорами в пользу третьего лица для реализации своих интересов, работников государственных органов, судей, преподавателей, аспирантов, студентов юридических вузов.

Содержание

Предисловие. 5

Введение. 7

Раздел I. Договор в пользу третьего лица. 13

Глава 1.Договоры в пользу третьего лица в отечественном правопорядке. 13

§1 Договоры в пользу третьего лица в гражданском обороте. 13

§2 Квалификация договора в пользу третьего лица в современном отечественном правопорядке 18

Квалификация на основе ст.430 ГК РФ 18

Критика ст.430 ГК РФ. 21

Проблема квалификации. 25

§3 Квалификация договора в пользу третьего лица в отечественном правопорядке в досоветский и советский периоды. 30

Конец 19-ого начало 20-ого века. 30

Договоры в пользу третьего лица в советском праве. 35

Глава 2. Договоры в пользу третьего лица в иностранных правопорядках. 38

§4 Страны общего права 39

Англия. 39

США. 42

Канада. 47

Другие страны общего права. 48

§5 Страны континентального права 51

Германия и другие страны, воспринявшие немецкое право. 51

Франция и другие страны, воспринявшие французское право. 54

Другие континентальные юрисдикции. 58

Международные кодификации. 60

Глава 3. Цель заключения договора в пользу третьего лица. 62

§6 Правовые последствия, как цель договора. 62

§7 Цель договора в пользу третьего лица и его квалификация. 66

Предоставление имущественной выгоды и право требовать ее предоставления. 66

«Главная» и «второстепенная» цели договора в пользу третьего лица. 69

Раздел II. Правовое положение участников договора в пользу третьего лица. 72

Глава 4. Права и обязанности кредитора, возникающие из договора, в пользу третьего лица. 72

§8 Интерес кредитора в договоре в пользу третьего лица. 72

§9 Требования кредитора об исполнении третьему лицу de lege lata. 75

Современная отечественная практика. 75

Отечественный досоветский и советский правопорядки. 77

Иностранные правопорядки. 78

§10 Требование кредитора об исполнении третьему лицу de lege ferendae. 80

Доктрина «главной» и «второстепенной» цели. 80

Доктрина секундарных прав. 82

Следует ли предоставлять кредитору требование об исполнении третьему лицу. 84

§11 Кредиторская обязанность по принятию надлежащего исполнения. 86

Последствия нарушения обязанности принять надлежащее исполнение. 86

Обязанность принять надлежащее исполнение и различные доктрины, описывающие договоры в пользу третьего лица. 89

Краткая сводка имеющихся подходов. 91

§12 Права кредитора при нарушении должником договора в пользу третьего лица. 93

Взыскание убытков. 93

Неустойка, проценты по денежному обязательству. 98

Глава 5. Другие особенности правового положения кредитора в договоре в пользу третьего лица. 101

§13 Ограничение возможности расторжения или изменения договора по воле его сторон. 102

Регулирование. 102

Доктрина «бесповоротности» субъективного права. 103

Практический подход. 105

§14 Право кредитора требовать исполнения в свою пользу. 109

Отечественная судебная практика. 109

Иностранные правопорядки, регулирование в советский и досоветский периоды. 113

Lege ferendae 115

Глава 6. Правовое положение третьего лица. 118

§15. Состав, порождающий право третьего лица. 118

Правовое значение ответа на вопрос о составе, порождающем право третьего лица. 119

Право третьего лица порождается сложным составом: договор + волеизъявление третьего лица. 121

Право третьего лица порождается непосредственно договором, заключенным в его пользу. 125

Контрпример: банковский вклад. 127

§16. Основные элементы правового положения третьего лица. 128

Третье лицо, как сторона договора, правомочная его расторгать или требовать расторжения. 129

Отказ третьего лица от получения выгод по договору (отказ от права). 133

Кредиторский титул третьего лица: обязанность принять надлежащее исполнение. 135

Кредиторский титул третьего лица: уступка права (требования) 139

Потребительская защита. 142

Обязанность третьего лица вернуть неосновательно полученное 144

§17. Исполнение третьим лицом договорных обязанностей, не являющихся кредиторскими. 147

Обязанности третьего лица в отдельных разновидностях договоров в пользу третьего лица 147

Отказ третьего лица от исполнения обязанностей. 149

Предисловие.

Занятия страховым правом неизбежно заставляют изучать договоры в пользу третьего лица. Среди страховых договоров таких очень много. Поэтому интерес к этой договорной конструкции возник у меня уже давно, а из общегражданской литературы по этому вопросу имелись только: небольшая книжка А.М. Нолькена и статья Ю. Дубовицкого (обе работы 1885 года издания), две диссертации советского времени Н.А. Ковалевской и М.И. Брагинского и краткие упоминания в общих работах по гражданскому праву. Цивилисты мало изучали такие договоры.

Поэтому в 2001 году мы с Ю.Ю. Захаровым написали по этому вопросу статью и в ней попытались решить основные проблемы, которые нас тогда интересовали. Потом в 2005 году, работая над диссертацией, посвященной договору страхования, я вернулся к проблематике договоров в пользу третьего лица и обнаружил, что со времени той нашей статьи, хотя и появись работы, посвященные этой разновидности договоров, но в их изучении российское гражданское право мало продвинулось. В 2010 году, когда я писал монографию по страховому праву, уже были защищены четыре диссертации, и вышла книжка М.А. Милькова, посвященная, если не полностью, то в значительной части этой гражданско-правовой конструкции. Во всех этих работах, к сожалению, преобладал догматический подход. Под догматическим подходом я имею в виду изучение правовых конструкций как таковых без сопоставления их с реальным экономическим оборотом и последствиями, которые вызывает то или иное решение. В фокусе внимания догматического подхода находятся нормы закона и конструкции, разработанные в доктрине, но не реальная жизнь правовой конструкции в обороте.

В других областях гражданского права российская цивилистика уже преодолела эту тягу к изучению конструкций, как таковых, без связи их с реально существующим порядком. В течение всего ХХ века российское гражданское право было лишено возможности приспосабливаться к меняющемуся обороту, так как настоящего гражданского оборота не было и основные материальные блага находились в собственности государства и не переходили из рук в руки. То обстоятельство, что возродившееся в начале 1990-х годов российское гражданское право столкнулось с экономическим оборотом конца ХХ века, но по существу, сохранило в неизменном виде подходы 80-ти летней давности, к сегодняшнему дню уже полностью осмыслено. Сегодня это отставание быстро наверстывается, однако не во всех областях гражданского права это происходит с одинаковой скоростью. В отношении договоров в пользу третьего лица тенденции догматичности, к сожалению, пока сохранилась. Прежде всего, это связано, на мой взгляд, с тем, что договоры в пользу третьего лица не лежат на магистральном пути развития гражданского права.

Но мне эти сингулярные договоры, договоры, в которых лицо вовлекается в гражданские отношения не своей волей, а волей других лиц, до сих пор интересны. И до сих пор нет ответа на наиболее сложные из встающих здесь вопросов. На мой взгляд, для их решения надо изменить подход к изучению этих договоров. Следует отойти от догматики и обратиться к реалиям оборота; следует понять для какой цели используется в гражданском праве эта нестандартная конструкция и решать встающие вопросы, исходя именно из этой цели.

Мне очень хотелось довести до конца работу, начатую еще в 2001 году, но не было времени. Материалы по договорам страхования у меня были, но по другим разновидностям договоров в пользу третьего лица материалы надо было собирать. Осенью 2012 года Научный фонд Национального исследовательского университета Высшая школа экономики (НИУ ВШЭ) предоставил мне грант на написание этой книги, и в результате мне удалось ее написать. Надеюсь, она окажется полезной.

Юрий Фогельсон,

январь 2012 – май 2013 года

Введение.

Юрист-догматик не может не поставить вопроса об условиях обязательности договора, а выяснить эти условия невозможно без выяснения самого основания его обязательности^[2].

Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права, 1894 г.

Функции английского судьи заключаются не в том, чтобы искать и находить какие-то элементы умственного характера, а обеспечивать, насколько позволяет практический опыт, чтобы разумные ожидания порядочных людей были оправданны^[3],

Cheshire H. Fifoot D. The Law of Contract, 1980 г.

Два эпиграфа к этому введению характеризуют, на мой взгляд два подхода к изучению правовых явлений: догматический и практический. Оба подхода изучают общественный порядок, без чего люди не могли бы жить вместе. Но догматический подход имеет дело с правовыми нормами, юридическими конструкциями, составами и последствиями. Практический подход - с правилами общественной жизни, которые ограничивают поведение свободных, разумных и ответственных людей и позволяют им предвидеть поведение других и разрешать возникающие споры.

В правовых системах западного типа, к которым, бесспорно, относится российская правовая система, используются оба подхода. Практический подход унаследован от Рима, где все изучение права было ориентировано на разрешение конкретных споров – о субъективных гражданских правах римляне не задумывались. В наибольшей степени этот подход сохранился в англо-американской системе общего права. Догматический подход унаследован от средневековой схоластики, с помощью которой право удалось сначала систематизировать, а в дальнейшем на основе этой систематики создать кодексы. Этот подход в наибольшей степени свойственен романо-германской правовой науке.

В ХХ веке во все большем количестве юрисдикций стали востребованными оба подхода. Сегодня в США существуют хорошо систематизированные своды законов и даже кодексы, а в Германии авторы реформы обязательственного права, прошедшей в 2002 году, признают, что многие изменения, внесенные в ГГУ, взяты из устойчивой практики, выработанной судами^[4].

В то время, как в течение всего ХХ века и, особенно, в его второй половине оба эти подхода в западной Европе все больше сближались под воздействием ускоряющегося и усложняющегося оборота, в СССР практически до конца века преобладал догматический подход. Действительно, ведь практически вся собственность была государственной, рынки всех финансовых услуг были монополизированы государством, почти вся торговля, кроме небольшого сектора потребкооперации, была государственной. Можно без особого преувеличения сказать, что гражданский оборот отсутствовал. Откуда же в условиях почти полного отсутствия реальной практики оборота было взяться практическому подходу? Советские цивилисты изучали правовые конструкции.

Естественно, что за последние 20 лет ситуация стала резко меняться. В отечественном правоведении все большее значение начинает придаваться практике (причем, не только судебной) и даже звучат призывы признать судебную практику источником права^[5]. Но не везде этот процесс проникновения практического подхода идет одинаково быстро. В частности, до договоров в пользу третьего лица – этой сингулярной разновидности договоров – практический подход еще не добрался. В этой книге предпринята попытка рассмотреть договоры данного типа на основе практического подхода.

Догматический подход к понятию договора полностью изложен в ст.420 ГК РФ – это правовая конструкция, характеризующаяся двумя необходимыми и достаточными признаками: во-первых, это соглашение, а, во-вторых, соглашение не о чем-нибудь, а об установлении, изменении или прекращении гражданских прав и обязанностей. И.В. Бекленищева формулирует второй признак несколько по-иному, как субъективную цель его сторон: направленность соглашения на создание правовых последствий^[6]. По существу, на мой взгляд, разница здесь не существенная.

Наличие соглашения можно объективно определить, а вот понять волю сторон, на что направлено соглашение, сложнее, так как стороны редко договариваются именно о правах и обязанностях. Я, например, за всю свою юридическую практику не встречал соглашений, в которых его стороны прямо писали бы в соглашениях о том, что их целью являются права и обязанности. Обычно договариваются о покупке товара, выдаче кредита, постройке дома или о перевозке груза. Но ясно же, что не любые соглашения должны защищаться правом. Если, например, молодой человек договорился с девушкой о встрече, и она не пришла, ему вряд ли удастся взыскать с нее убытки, вызванные нарушением этой договоренности. Т.е. следует как-то отличать такие соглашения, которым должна предоставляться правовая защита.

Для этого было придумано много различных способов. В классическом Риме, например, огромное значение придавалось форме договоренности: манципация, стипуляция, нексум и проч. – малейшие отступления от формы влекли невозможность правовой защиты. В дальнейшем преторы, пользуясь своим imperium, стали предоставлять правовую защиту соглашениям сначала реальным, т.е. правовая защита предоставлялась лишь после передачи вещи, а затем стала предоставляться защита и некоторым конкретно поименованным консенсуальным договорам, т.е. просто соглашениям. Во всех этих случаях римляне имели чисто объективные признаки для определения юридической силы имеющихся договоренностей.

Затем в период средневековья и в последовавшие эпохи все большее значение стала приобретать субъективная воля человека и на первый план вышла общая цель сторон договора, состоящая в создании определенных правовых последствий. Воля выявляется не так просто, как надлежащая форма и поэтому для ее выявления стараются найти какие-то объективные критерии. Например, наличие обещания и consideration в англо-американском общем праве. Есть обещание и consideration – есть договор, нет либо обещания, либо consideration – нет договора^[7]. Большим подспорьем в континентальном праве являются поименованные договоры. В большинстве случаев удается свести соглашение по его содержанию к одному из поименованных договоров и проблема направленности общей воли сторон на создание правовых последствий снимается. Но нередки случаи, когда не удается свести соглашение к одному из поименованных типов. Тогда в случае спора приходится определять общую цель соглашения исключительно путем судейского усмотрения. Возвращаясь к соглашению юноши и девушки о встрече и предположив, что в суд поступил иск от юноши о взыскании убытков с девушки за нарушение договоренности, полагаю, судья не признал бы это соглашение договором. Скорее всего, он написал бы, что предметом соглашения не были права и обязанности, хотя вряд ли ему удалось бы объяснить, как он это определил. Поэтому, возможно, судья в такой ситуации уклонился бы от квалификации этого соглашения, как договора и сослался бы на что-нибудь вроде отсутствия причинной связи между нарушением обещания и убытками.

Я уделяю так много внимания этой проблеме, так как именно она является одной из центральных в теории договоров в пользу третьего лица. Также как и для любых других договоров для договоров в пользу третьего лица используется квалифицирующий признак – направленность воли сторон договора на наделение третьего лица правом требовать его исполнения. Но в отличие от других договоров, для договоров в пользу третьего лица в рамках догматического подхода не удается найти никаких объективных признаков такой направленности воли сторон. Имеются, правда, предложения признавать договорами в пользу третьего лица только такие договоры, в которых прямо написано, что они заключены в пользу третьего лица или, что третье лицо наделяется соответствующим правом.^[8] Однако такое обеднение оборота мне представляется неоправданным. До того, как производить подобное усечение сферы применения этой договорной конструкции следует сначала попытаться, все же найти подходы к решению проблемы.

Дело осложняется тем, что эти договоры представляют собой исключение из общего принципа гражданского права, закрепленного в ст.1 ГК РФ – люди вовлекаются в гражданский оборот своей волей и в своем интересе. А при заключении договора в пользу третьего лица это лицо вовлекается в оборот волей других лиц, часто даже не зная, что стало участником договора. Это порождает массу вопросов относительно той степени, в которой лицо может быть вовлечено в оборот без его участия, какие возможности оно получает? Получает ли третье лицо правовую защиту, как участник договора и не требуется ли для этого все же его волеизъявления? Какие возможности имеются у сторон договора, сохраняют ли они всю полноту своих прав, могут ли они действовать в интересах третьего лица? И еще много вопросов, на большинство из которых я постараюсь ответить в этой книге.

Основной причиной того, что, несмотря на наличие довольно большого числа исследований, в отечественной правовой науке до сих пор нет устойчивого ответа на эти вопросы, является, на мой взгляд, догматический подход к их разрешению. Вся доктрина гражданского права исходит из того, что для получения лицом прав и возложения на лицо обязанностей необходима его воля и все юридические конструкции на это сориентированы. Естественно, что, столкнувшись с исключением из этого правила, они начинают давать сбои. Пытаются придумать новые конструкции типа секундарных прав^[9], которые не решают проблемы, так как являются искусственными. Поэтому в этой книге я стараюсь не использовать догматический подход, а подойти к решению проблем возникающих в связи с заключением договоров в пользу третьего лица, практически.

Практический подход которым я пользуюсь, основан на двух простых соображениях. Во-первых, на том, что договоры опосредуют обмен. Каждый человек стремится к достижению своих целей, имеет свои интересы и люди заключают договоры, рассчитывая каждый что-то при этом выгадать. Каждый, заключая договор, может объяснить, из каких своих интересов он его заключал – иначе договора бы не было. У людей, которые вовлекаются в договор в чужих интересах, тоже есть свои интересы и их надо учитывать. Во-вторых, когда люди заключают договор, каждый из них рассчитывает на то, что другой его исполнит и именно на этом ожидании исполнения от контрагента основан обмен. Если бы люди рассчитывали на то, что их контрагент, заключив договор, не станет его исполнять – зачем бы они его заключали? Вернее, весь обмен совершался бы в сам момент договоренности и это, по существу, исключало бы реальный оборот.

Гражданское право должно поддерживать разумный, предсказуемый порядок реализации людьми своих интересов в обороте. Иными словами, гражданское право должно защищать, во-первых, интересы людей, а, во-вторых, их разумные ожидания. Естественно, придумал этот подход не я. Хорошо известно, что юриспруденция интересов разработана Р. Иерингом^[10], а на идее защиты разумных ожиданий в XX веке строится все англо-американское право.^[11]

Этот подход к обычным договорам можно встретить в современной отечественной литературе. Достаточно упомянуть, например книгу А.Г. Карапетова и А.И. Савельева^[12] или сослаться на уже упомянутую книгу И.В.Бекленищевой^[13]. Однако к договорам в пользу третьего лица его не применяют. Между тем, там, где не работают или плохо работают юридические конструкции и доктрины, рассчитанные в первую очередь на договоры, в которых сохраняется автономия воли его сторон, этот подход может помочь. Учет не только интересов сторон договора, но и их взаимосвязь с интересами третьего лица, учет ожиданий этого лица и сторон, которые вызваны заключением таких договоров, позволяет решить многие вопросы. В нашей с Ю.Ю. Захаровым статье 2001 года мы это показали для некоторых проблем договоров в пользу третьего лица.^[14] В этой книге я распространил данный подход на весь спектр этих проблем.

Раздел I. Договор в пользу третьего лица.

Глава 1.Договоры в пользу третьего лица в отечественном правопорядке.

§1 Договоры в пользу третьего лица в гражданском обороте.

Я начну изучение этой довольно поздно сформировавшейся в гражданском праве конструкции со знакомства с ее использованием в обороте.

По свидетельству В.И. Серебровского развитие учения о договоре в пользу третьего лица в большой степени обусловлено распространением во второй половине XIX века договоров страхования жизни.^[15] Действительно, иная конструкция этого договора бессмысленна, ведь когда наступит срок исполнения своего обязательства у одной из сторон договора, другой стороны договора уже не будет в живых и, если такой договор будет заключаться в пользу самой умершей стороны, то требование перейдет по наследству. Получатель выплаты окажется связанным правилами о наследстве и, прежде всего, не получит денег сразу. Но часто целью такого договора, для человека его заключившего, является немедленное обеспечение деньгами своих близких сразу после смерти. Или же его целью является возврат долга, который в ином случае обременил бы наследство (кредитное страхование жизни). Поэтому он выговаривает у страховщика, что право требовать выплаты после его смерти получат не его наследники, а то лицо, которое он указал в договоре.

Довольно быстро выяснилось, что и договоры страхования на случай дожития до определенного возраста целесообразно заключать в пользу третьего лица. Ведь это накопительные договоры – по ним люди накапливают определенные суммы, например, до совершеннолетия сына или дочери. Если это допускается на случай смерти страхователя, то и на совершеннолетие сына или дочери правильнее предназначить выплату непосредственно тому, для кого копятся эти деньги.

Договор страхования ответственности тоже очень удобно заключать в пользу потерпевшего. Если на страхователя будет возложена ответственность, например, если его признают виновным за повреждение чужой автомашины в дорожно-транспортном происшествии, выплату пусть получает тот, чья машина повреждена. Ведь страхователь должен будет рассчитаться с потерпевшим. А денег может в это время не быть. Или возникнут какие-то другие проблемы. Да, наконец, взаимоотношения с потерпевшим страховщик организует гораздо профессиональнее, чем страхователь. Поэтому страхователь заинтересован в том, чтобы при заключении договора выговорить, что требовать от страховщика выплату будет не он, а потерпевший.

В большинстве случаев так и происходит – договор страхования ответственности заключается в пользу потерпевшего. Но во многих странах это выбор страхователя – он может заключить договор страхования ответственности и без назначения выгодоприобретателя, сам получать выплату и рассчитываться с потерпевшим. Однако отечественный законодатель оказался в плену у этой конструкции и лишил отечественного страхователя, страхующего свою ответственность, выбора. В силу статей 931 и 932 ГК РФ никто, кроме потерпевшего, не может требовать выплату от страховщика по договору страхования ответственности.

Договоры доверительного управления имуществом также можно заключать в пользу третьего лица – бенефициара, т.е. того, кто получает выгоду от управления имуществом.

Если поставка продукции происходит с обязательством продавца по ее доставке покупателю, например, на условиях CIF Инкотермс 2000, продавец-грузоотправитель заключает договор перевозки груза в пользу покупателя-грузополучателя. Право требовать от перевозчика груз получает в этом случае грузополучатель, который не принимает участия ни в подписании договора перевозки, ни в определении его условий.

В настоящее время распространены договоры об оказании услуг в пользу третьего лица. Например, можно подарить на день рождения обслуживание на определенную сумму в модном салоне красоты. Для этого салон выпускает специальные подарочные сертификаты, которые можно купить и подарить такую карточку другому лицу. Выгодоприобретатель в таком договоре не назван, так как он неизвестен и такие договоры называются договорами в пользу третьего лица, не названного в договоре. Но уже в этом случае можно столкнуться с проблемой. А не следует ли квалифицировать эти действия не как заключение договора в пользу третьего лица, а как уступку покупателем сертификата (заказчиком услуг салона) своего требования к салону? В этом случае того, кому подарили карточку, следует считать не третьим лицом, а обычным заказчиком – стороной договора возмездного оказания услуг. Если считать, что передавая сертификат другому лицу, его покупатель уступает свое право на получение услуг, тогда получатель сертификата, как сторона договора, например, сможет отказаться от исполнения договора, руководствуясь п.1 ст.782 ГК РФ и получить не услуги салона, а деньги.

Довольно интересной является структура договора между страховщиком и автосервисом, в котором ремонтируются автомашины, застрахованные у этого страховщика^[16]. Это подрядный договор, заказчиком в нем является страховщик, подрядчиком - автосервис, а выгодоприобретателями - владельцы автомашин. Договор здесь один, а выгодоприобретателей много. Владелец автомашины заполняет в сервисе заказ-наряд, владелец же подписывает акт приемки отремонтированной машины. Т.е. все оформляется так, как будто бы сервису ремонт заказал владелец. Однако не владелец, а страховщик согласовывает с автосервисом условия этого договора: если бы договор заключал владелец, цена работ была бы существенно выше. Поэтому, несмотря на то, что поведение владельца автомашины здесь очень напоминает поведение стороны договора – владелец является третьим лицом, а не стороной. Если в примере с подарочными сертификатами правовое положение держателя карточки, не вполне ясно, то в этом примере никаких неясностей нет. Если бы стороной договора подряда был бы владелец машины, ремонт обошелся бы ему гораздо дороже.

Еще один пример. Юноша хочет подарить девушке большую корзину живых цветов и хочет, чтобы для девушки это стало сюрпризом, и чтобы цветочный магазин сам привез и передал ей эту корзину с вложенной запиской. Договор купли-продажи между покупателем и цветочным магазином вряд ли признают договором в пользу третьего лица. Скорее, его отнесут к так называемым, договорам с исполнением третьему лицу. В таких договорах сторона выговаривает у другой стороны исполнение третьему лицу, но третье лицо не получает права требовать этого исполнения.

Характерной особенностью договоров в пользу третьего лица является наличие у третьего лица права требовать исполнения в свою пользу. Именно это отличает данные договоры, от тех, в которых исполнение происходит не стороне, а третьему лицу, не наделенному правом требовать исполнения в свою пользу.

По этому вопросу часто возникают споры. Действительно, откуда известно, что человек, предъявивший в салоне сертификат на обслуживание, наделен правом требовать исполнения (оказания услуг) от этого салона? В сертификате ведь это не написано. И чем отличаются отношения, возникающие при покупке сертификата и при покупке цветов?

Рассмотрим несколько таких примеров, в которых возникли споры по поводу квалификации заключенного договора в качестве договора пользу третьего лица.

Дирекция по эксплуатации зданий (ДЭЗ) имела на праве хозяйственного ведения здание, принадлежащее городу. Она получила от собственника разрешение его продать и продала. В договоре купли-продажи имелось условие о том, что часть цены здания покупатель уплатит ДЭЗу, а часть – в бюджет города. Но деньги в бюджет города уплачены не были. Администрация города обратилась в суд с требованием о взыскании долга, но ей было в иске отказано, так как суд посчитал, что администрация, не являясь стороной договора, не имеет права требовать исполнения по договору купли-продажи, так как в договоре такое право администрации не указано. Этот договор не был признан договором в пользу третьего лица - администрации^[17]. Ну, а в другом деле договор аренды земли, согласно которому арендная плата должна была поступать в комитет по управлению имуществом города, был признан договором в пользу третьего лица, а комитет – надлежащим истцом по иску о взыскании арендной платы.^[18]

Еще один похожий пример. Обществу была выдана лицензия на право пользования недрами и заключен лицензионный договор о пользовании недрами с обязательством недропользователя перечислять 3% от вырученной суммы в местный бюджет. Деньги в местный бюджет не перечислялись и администрация муниципального образования подала иск, считая себя выгодоприобретателем по лицензионному договору. Суд 1-й инстанции его отклонил, так как в договоре не было указано права администрации требовать исполнения в свою пользу, но кассационная инстанция отменила это решение, разъяснив, что отсутствие прямого указания в договоре на право муниципального образования требовать исполнения не означает, что данный договор не является договором в пользу третьего лица^[19].

Жилищно-строительный кооператив (ЖСК) заключил договор инвестирования с застройщиком, который предусматривал строительство жилого дома для пайщиков ЖСК. После того, как дом был построен и квартиры распределены, один из пайщиков оказался крайне недоволен качеством строительства и решил расторгнуть этот инвестиционный договор и вернуть свои деньги. Однако суд, куда он обратился, ему отказал, сославшись на то, что он не сторона этого договора и не имеет права подавать данный иск. И это несмотря на то, что ЖСК строил квартиры не для себя, а для своих пайщиков^[20].

По вине охранного предприятия был утрачен груз при его перевозке. Договор с охранным предприятием заключал грузоотправитель, а товар перешел в собственность грузополучателя в момент погрузки на транспорт. Т.е. был утрачен груз, принадлежащий грузополучателю. Он же и понес убытки и предъявил иск об убытках, вызванных ненадлежащим исполнением договора к охранному предприятию, ссылаясь на п.1 ст.430 ГК РФ и на договор грузоотправителя с охраной. Он считал, что этот договор был заключен грузоотправителем в его пользу - ведь охрана должна была охранять груз, уже принадлежащий грузополучателю. Таких исков было несколько и поначалу некоторые суды их удовлетворяли, соглашаясь с тем, что договор охраны действительно заключен в пользу грузополучателя и поэтому он имеет право требовать от охранного предприятия его исполнения.^[21] Другие суды, напротив, в иске отказывали.^[22] Наконец, в 2009 г. Президиум ВАС РФ поставил в этом споре точку, указав, что договор грузоотправителя с охранным предприятием на период перевозки груза не является договором в пользу третьего лица. Соответственно, грузополучатель не может предъявлять охранному предприятию требование о возмещении убытков, вызванных утратой груза.^[23]

Еще один очень интересный пример. Заказчик и подрядчик заключили договор подряда и одновременно заказчик и его банк заключили дополнительное соглашение к договору банковского счета о том, что подрядчик может безакцептно списывать деньги со счета заказчика на определенную сумму. Подрядчик списал некоторую сумму, но не всю и предъявил платежные требования на остаток суммы. Однако заказчик и его банк расторгли дополнительное соглашение о безакцептном списании и деньги со счета заказчика списаны не были. Подрядчик, считая, что дополнительное соглашение к договору банковского счета было заключено в его пользу, обратился в суд с требованием признать сделку расторжения дополнительного соглашения недействительной, нарушающей императивную норму п.2 ст.430 ГК РФ. Но суды отказали в иске, так как, по их мнению, дополнительной соглашение о безакцептном списании не являлось договором в пользу третьего лица^[24].

Наконец, последние два примера на одну и ту же тему. Банк и заемщик подписали кредитный договор и обеспечили его поручительством. В кредитном договоре стороны предусмотрели обязательство банка расторгнуть договор поручительства при передаче ему в залог имущества, но это обязательство не было исполнено банком и договор поручительства не был расторгнут. Поручитель обратился в суд с требованием о расторжении договора поручительства, но не был признан выгодоприобретателем, так как в кредитном договоре не было указано его право требовать расторжения договора поручительства.^[25] В аналогичном случае договор поставки содержал условие о том, что в случае его расторжения подлежит расторжению и лицензионный договор об использовании товарного знака, заключенный с поставщиком третьим лицом. Суд апелляционной инстанции отказал в расторжении лицензионного договора, так как договор поставки и лицензионный договор между собой не связаны. Но кассационная инстанция признала, что условие договора поставки о расторжении лицензионного договора заключено в пользу третьего лица и по иску этого лица расторгла лицензионный договор, несмотря на то, что в договоре поставки отсутствовало условие о праве третьего лица требовать расторжения лицензионного договора.^[26]

Из этих примеров отчетливо видно, насколько неоднозначна практика по вопросу о квалификации договора в пользу третьего лица. Есть у третьего лица право или нет права – соображения, по которым суды отвечают на этот вопрос так или иначе совершенно неясны.

§2 Квалификация договора в пользу третьего лица в современном отечественном правопорядке

Квалификация на основе ст.430 ГК РФ

В современном российском правопорядке на основе текста п.1 ст.430 ГК РФ выработано стабильно повторяемое почти всеми (судами и авторами, пишущими на эту тему) правило, которое очень четко сформулировал В.В. Витрянский: «Два характерных признака присущи всякому договору в пользу третьего лица: во-первых, в таком договоре должно быть предусмотрено, что должник обязан исполнить свое обязательство не кредитору, а третьему лицу (указанному либо не указанному в договоре); во-вторых, третье лицо, в пользу которого должно быть произведено исполнение, наделяется самостоятельным правом требования в отношении должника по договорному обязательству»^[27]. Это два признака считаются квалифицирующими признаками договоров в пользу третьего лица и в законодательстве и в доктрине и в практике.

Как определить наличие этих двух признаков в конкретных отношениях и, прежде всего, второго из них? Наиболее надежными являются ситуации, когда в договоре имеется такое прямое указание^[28]. Также не возникает споров в случаях, когда из закона следует наличие у третьего лица права требовать исполнения договора в свою пользу либо закон прямо называет соответствующие договоры, заключенными в пользу третьего лица (выгодоприобретателя). Например, в договорах перевозки груза право грузополучателя требовать исполнения договора установлено в п.2 ст.797 ГК РФ и в транспортных уставах и кодексах^[29]. В договорах доверительного управления имуществом такое право выгодоприобретателя легко выводится из п.1 ст.1022 ГК РФ. А в главе 48 ГК РФ для договоров страхования различного вида указывается на возможность (ст.930, 934 ГК РФ) или даже необходимость (ст.931, 932 ГК РФ) их заключения в пользу третьего лица.^[30] Аналогично и в п.2 ст.596 ГК РФ указывается на возможность заключения договора пожизненной ренты в пользу третьих лиц. Все эти договоры практика устойчиво рассматривает, как договоры в пользу третьего лица, хотя, например, в договорах страхования нет прямого указания в законе на наличие у третьих лиц права требовать исполнения в свою пользу.

Пример, когда оба признака: и исполнение третьему лицу и право этого третьего лица предъявить требование об исполнении договора недвусмысленно вытекают из самого договора, приводит Л.А. Новоселова. Кумулятивное принятие долга, о котором она пишет – это договор между должником по обязательству и другим лицом о том, что данное лицо принимает на себя долг по этому обязательству и становится по нему вторым должником, а первоначальный должник из него не выбывает (перевода долга не происходит). Этот договор заключается между двумя должниками в пользу кредитора по указанному обязательству; исполнение по этому договору происходит кредитору по обязательству и тот же кредитор по обязательству (третье лицо в договоре между должниками) приобретает право требовать от второго должника исполнения в свою пользу.^[31]

Имеется пример, когда господствующее мнение, основываясь на тексте закона, отказывает третьему лицу в праве требовать исполнения по договору. Таков получатель товара по договору поставки, описанный в п.1 ст.509 ГК РФ. И литература, и судебная практика устойчиво признают отсутствие у получателя права требовать чего-либо от поставщика, если договором не предусмотрено иное. Этот договор по общему правилу считается так называемым договором с исполнением третьему лицу^[32].

Итак, имеется целый ряд договоров, в отношении которых сформировалось устойчивое мнение об их квалификации в качестве договоров в пользу третьего лица. Хотя, как показано, даже и в отношении этих договоров не все единодушны.

Но во всех тех случаях, когда нет устойчивой практики квалификации соответствующих договоров, приходится встречать с ситуациями двух типов. Первый тип: возникает сомнение в том, производится ли исполнение третьему лицу. Например, кому оказывается услуга по охране груза при перевозке – грузоотправителю или грузополучателю либо, кому должен банк исполнить обязанность по расторжению договора поручительства, кому оказывается услуга по ремонту автомашины? Второй тип: исполнение происходит третьему лицу, но наличие у третьего лица права требовать исполнения в свою пользу прямо не установлено ни законом, ни договором. Например, платежи в пользу собственника здания, когда здание продает или сдает в аренду лицо, владеющее им на праве хозяйственного ведения.

Во всех таких случаях «…выявление воли сторон, направленной на наделение третьего лица правом требования к должнику, а, следовательно, и квалификация сделки в качестве договора в пользу третьего лица невозможны без толкования» - пишут авторы работы, в которой рассмотрены договоры об оказании юридической помощи не стороне договора, а другому лицу^[33].

Следовательно, изложенное выше правило квалификации договора по наличию указания в договоре об исполнении третьему лицу и наличию у третьего лица права требовать исполнения договора в свою пользу, основанное на формулировках ст.430 ГК РФ, вряд ли можно назвать полезным для разрешения споров. Ведь одной из главных спорных проблем при анализе структуры прав и обязанностей, вытекающих из конкретного договора, как раз и является проблема наличия у третьего лица права требовать исполнения в свою пользу.

Более того, ст.430 ГК РФ полностью исключает из сферы своего регулирования такие, например, договоры, как договор о прощении долга третьему лицу, договор о предоставлении третьему лицу определенных правовых средств защиты. Прежде всего, совершенно неясно, кому они исполняются, а, кроме того, неясно, какое право такие договоры могут предоставлять третьему лицу. Разве, например, возможность лица сослаться на ограничение ответственности, которое обусловлено договором в его пользу является гражданским правом, о котором идет речь в п.1 стю430 ГК РФ?

Критика ст.430 ГК РФ.

Вообще, вопрос о том, насколько формулировки ст.430 ГК РФ соответствуют современной жизни, является весьма актуальным. Наиболее четко эта позиция выражена Е.В. Тычинской. Она рассматривает конструкцию договора о реализации функций единоличного исполнительного органа АО и считает его: «особой разновидностью договора в пользу третьего лица», хотя «в его отношении исключается применение п.п. 2 - 4 ст. 430 ГК РФ». Тем не менее, «АО обладает рядом прав, среди которых - право требовать от управляющего возмещения убытков, причиненных ненадлежащим исполнением им своих обязанностей (п. 5 ст. 44 Закона об ООО и п. 5 ст. 71 Закона об АО)». В результате Е.В. Тычинская делает такой вывод: «Таким образом, очевидно, что конструкция договора в пользу третьего лица, описанная в ст. 430 ГК РФ, охватывает далеко не все возможные разновидности такого договора, а потому нет причин для того, чтобы не признать договор о реализации функций единоличного исполнительного органа хозяйственного общества договором в пользу третьего лица».^[34]

Практически, то же самое можно сказать и о проблеме квалификации договора между эмитентом и реестродержателем об оказании услуг по ведению реестра. Акционеры ведь очевидно имеют определенные права по такому договору. Так М.А. Рожкова пишет: «…из названного договора об оказании услуг по ведению и хранению реестра возникает право (требование) каждого акционера, не являющегося участником указанного договора, давать специализированному регистратору распоряжения о передаче акций, о внесении изменений в свои данные в реестре, получать соответствующую информацию и проч.».^[35] Из этого она делает вывод о том, что данный договор является договором в пользу третьего лица. Она опирается при этом на позицию О.Н. Садикова по этому конкретному вопросу^[36] и на его более общую позицию в отношении неполноты регулирования в ст.430 ГК РФ. Не все договоры в пользу третьего лица охватываются, по мнению О.Н. Садикова, данной нормой^[37].

Тем не менее, Л.А. Новоселова, опираясь на позицию Президиума ВАС РФ, отвергла квалификацию данного договора, как договора в пользу третьего лица.^[38] Акционерное общество решило сменить регистратора, а акционер решил в исковом порядке обязать прежнего регистратора продолжать вести реестр и запретить прежнему регистратору передавать кому-либо документы системы ведения реестра. Президиум ВАС воспрепятствовал такому вмешательству акционера в отношения между эмитентом и регистратором. Между тем, если квалифицировать договор, как договор в пользу третьего лица и руководствоваться п.2 ст.430 ГК РФ, такое вмешательство было бы возможно.

А.О. Рыбалов, рассматривая тот же вопрос, также отверг в данном случае конструкцию договора в пользу третьего лица, так как сам эмитент не может осуществлять те же права, что и акционеры, а это, по его мнению, противоречит п.4 ст.430 ГК РФ^[39].

В общем, ясно, что многие положения ст.430 ГК РФ к договору между эмитентом и регистратором о ведении реестра не применимы, хотя определенные права из этого договора возникают у акционеров, не принимавших участия в его заключении.

Похожая ситуация и с договором между страховой медицинской организацией и медучреждением об оказании медицинских услуг застрахованным лицам. В одном из дел страховщик, оплатив оказанные услуги, расторг договор с медучреждением, но застрахованные продолжали пользоваться его услугами. Медучреждение попыталось взыскать оплату за услуги со страховой компании, но проиграло. Оно ссылалось при этом на п.2 ст.430 ГК РФ, который препятствует расторжению договора, если третье лицо изъявило намерение воспользоваться своими правами из него. Суд указал, во-первых, на сомнительность квалификации данного договора, как договора в пользу третьего лица, а не договора с исполнением третьему лицу, а, во-вторых, на то, что: «…пункт 1 статьи 782 ГК РФ также не ставит право заказчика на отказ от исполнения договора возмездного оказания услуг в зависимость от волеизъявления третьих лиц».^[40] По-моему, данный договор довольно очевидно является договором в пользу третьих лиц – застрахованных, но действительно, не все нормы ст.430 ГК РФ к нему применимы.

В отношении договора медицинского страхования суд так изложил свою позицию: «Положения пункта 2 статьи 430 ГК РФ о невозможности расторжения договора в пользу третьего лица без его согласия в данном случае применяться не могут, поскольку в силу своей специфики договор обязательного медицинского страхования не является договором в пользу третьего лица, предусмотренным статьей 430 Кодекса».^[41] Аналогичную позицию суд занял и в другом деле: «Рассматривая спорный вопрос о необходимости получения согласия третьих лиц на досрочное прекращение сделки по страхованию, арбитражный суд не учел, что коллективный договор ДМС нельзя рассматривать как договоры в пользу третьего лица, т.к. застрахованное лицо не может потребовать со страховщика оплаты медицинских услуг, которыми оно воспользовалось. Такое требование может быть предъявлено страховщику только страхователем».^[42] Также неверная позиция суда. При отказе страховщика оплатить какие-то медицинские услуги, застрахованные лица сами их оплачивают, а затем взыскивают со страховщика израсходованные деньги^[43], страхователь же вообще не сможет этого сделать, даже, если застрахованное лицо откажется от их взыскания. Здесь, так же, как и в предыдущем случае, дело не в том, что данный договор не является договором в пользу третьего лица, а в том, что нормы ст.430 ГК РФ слишком прямолинейны и не учитывают разнообразие договоров в пользу третьих лиц.

В современном обороте возникла проблема возложения на третье лицо, не участвовавшего в заключении договора, обязанностей. Грузополучатель несет довольно много обязанностей по договору перевозки груза и на этом основании некоторые авторы не признают договоры перевозки груза договорами в пользу третьего лица.^[44] Логика здесь такая: договором между двумя лицами невозможно возложить обязанности на тех, кто в таком договоре не участвовал, а значит, это лицо, на которое возложены обязанности, является не третьим лицом, а стороной договора, т.е. мы имеем дело не с договором в пользу третьего лица, а с многосторонним договором.

Замечу, что такая же логика может быть применена и к договору на выполнение функций единоличного исполнительного органа: юридическое лицо обязано платить ему вознаграждение.

В практике имеется такое дело: был заключен договор на транспортировку потребителям тепловой энергии. Стороны договора: энергоснабжающая организация и организация, транспортирующая тепло. Договор заключен в пользу потребителей – населения города. В договоре имелась оговорка о том, что плательщиком является администрация города. Первые две инстанции расценили эти отношения, как договор об оказании услуг в пользу третьего лица, соответственно, признали условие об оплате услуг администрацией ничтожным и взыскали стоимость услуг с их заказчика. Однако суд кассационной инстанции, согласившись с квалификацией договора, сослался на нормы действовавшего тогда Закона «Об основах федеральной жилищной политики». Суд указал, что этот закон содержит исключение из общего правила ст.308 ГК РФ: он предусматривает обязанность по оплате услуг транспортировки на третьих лиц (население) и далее на основании ст.313 ГК РФ возлагает исполнение этой обязанности на администрацию города. Поэтому в иске к заказчику услуг было отказано.^[45]

Ну, а О.Н. Садиков не видит ничего особенного в том, что на третье лицо, не участвовавшее в заключении договора, возлагаются обязанности, причем не только законом, но и договором: «…договор в пользу третьего лица может создавать для этого лица не только право требовать исполнения, но и возлагать на него определенные обязанности, о чем в ст. 430 не говорится. Выгодоприобретатель в договоре страхования (ст. 939 ГК), грузополучатель в договоре перевозки груза (ст. 35 УЖТ, ст. 160 КТМ) наряду с правами несут обязанности. Следует считать возможным возложение на третье лицо, в пользу которого заключен договор, определенных обязанностей и по соглашению участников договора».^[46]

Попытку разрешить эту проблему предпринял В.В. Кулаков. Он пишет, что стороны договора (оферент и акцептант) и стороны обязательств, вытекающих из договора, не обязательно должны совпадать. Поэтому лица, не принимавшие участие в заключении договора, могут стать сторонами вытекающих из договора обязательств, изъявив на это свою волю. Они могут стать, как кредиторами по конкретным обязательствам и, соответственно этому, нести кредиторские обязанности, так и должниками. Например, получатель в договоре поставки (п.1 ст.509 ГК РФ) несет обязанности по договору поставки, хотя ни о каких его правах в ГК РФ нет ни слова. Тем не менее, договор поставки с указанием получателя является, по мнению В.В. Кулакова, договором в пользу третьего лица^[47].

Правда, необходимость изъявления своей воли лицом, не принимавшим участия в заключении договора, для включения в договор в качестве его участника давно уже поставлена под сомнение многими авторами и, прежде всего, В.И. Серебровским. Ведь договоры страхования жизни несовершеннолетних очевидно являются договорами в пользу третьего лица и создают у этого лица право требовать исполнение в свою пользу, хотя это лицо никаким образом не может изъявить свою волю^[48].

Проблема квалификации.

Таким образом, господствующая в современной российской доктрине и практике квалификация договора в качестве договора в пользу третьего лица, опирается на текст нормы п.1 ст.430 ГК РФ и является следствием наличия у третьего лица, не принимавшего участия в заключении договора, права требовать исполнения договора в свою пользу. Но это порождает ряд проблем. Первая из них – иногда бывает довольно трудно установить наличие такого права. Толкование текста договора судом в современной отечественной практике мало кого убеждает^[49].

Другая проблема – даже очевидное наличие определенных прав у лиц, не принимавших участия в заключении договора, не всегда позволяет применить к данным отношениям нормы ст.430 ГК РФ в силу существа этих отношений.

Поэтому практически более надежным, на мой взгляд, была бы такая постановка вопроса: какие характеристики складывающихся отношений позволяют наделить лиц, не принимавших участия в заключении договора, правами из этого договора? Т.е. при квалификации договоров в пользу третьего лица сначала следовало бы квалифицировать договор, а затем из этой квалификации выводить наличие у третьего лица права требовать его исполнения. Тогда не квалификация была бы следствием наличия/отсутствия права, а наличие/отсутствие права у третьего лица требовать исполнения договора являлось бы следствием квалификации. Наличие права у третьего лица в этом случае покоилось бы не только на толковании текста договора судом, но и на некотором фактическом фундаменте.

Приведу цитату из судебного акта по уже упоминавшемуся делу об установленном в лицензионном договоре обязательстве недропользователя перечислять 3% от выручки в местный бюджет: «Отсутствие в лицензионном соглашении специальной оговорки о предоставлении муниципальному образованию права требования от общества денежных средств в обусловленном размере на социально-экономическое развитие не является основанием для признания администрации района ненадлежащим истцом по настоящему делу, поскольку это право у данного получателя возникло в силу закона (ст. 430 ГК РФ)».^[50] Мы видим, что здесь суд сначала квалифицировал договор, как договор в пользу третьего лица, а затем, исходя из этой квалификации, воспользовался ст.430 ГК РФ и вывел из нее наличие у этого лица права требовать исполнения в свою пользу. Вопрос об основаниях, по которым в данном деле договор был судом квалифицирован, как договор в пользу третьего лица, я рассмотрю далее.

Еще одно аналогичное дело. Общество выкупило у города нежилое помещение. От имени города продавцом по договору выступил Комитет по управлению городским имуществом (КУГИ). В договоре купли-продажи было предусмотрено условие об обеспечении эксплуатирующим организациям беспрепятственного доступа к инженерным сетям, проходящим через это помещение. Когда такой доступ потребовался, и общество не исполнило данное условие договора, КУГИ обратился в суд, но в иске ему было отказано, так как в договоре: «…установлена обязанность покупателя обеспечивать доступ к инженерному оборудованию эксплуатирующим организациям, то есть обязанность покупателя установлена в интересах этих организаций. Исходя из статьи 430 ГК РФ, право требовать исполнения обязательства в свою пользу принадлежит третьему лицу, которому в соответствии с договором должник обязан произвести исполнение. Таким образом, КУГИ не подтвердил свое право на предъявление настоящего иска».^[51]

Можно сказать то же самое несколько другими словами. Очевидно, что в практике имеется много случаев, когда исполнение по договору осуществляется не стороне договора, а другому лицу. Также выше мы познакомились с договорами, в которых третье лицо, хотя и не участвует в исполнении договора и спорным является вопрос о том, ему ли исполняется договор, но он исполняется или должен исполняться в интересах третьего лица (например, охрана груза при перевозке очевидно исполняется в интересах собственника груза – грузополучателя, хотя можно спорить о том кому исполняется договор на охрану). И вовсе не всегда в таких договорах или в законе имеется условие о том, что третье лицо приобретает какие-либо права по договору либо имеется прямое указание на то, что договор заключен «в пользу третьего лица».^[52] Из приведенных примеров видно, что очень часто такие третьи лица идут в суд, пытаясь получить защиту своего предполагаемого права или интереса, но проигрывают со ссылкой на отсутствие у них прав, вытекающих из договора. Бывает, что суды признают наличие у таких лиц интереса, но указывают на ненадлежащий избранный способ его защиты.

Сегодня эта проблема решается очень просто: если суду не удается из закона или из договора вывести наличие у третьего лица права из договора, то у него нет этого права и нет предмета защиты.

Однако из опыта мы хорошо знаем, что люди, заключая договоры, редко заботятся о том, какие права вытекают из этого договора, и кому они принадлежат. Во всяком случае, если об этом и думают, то, во-вторых, а во-первых, они хотят получить из договора какую-то выгоду для себя. И это совершенно верная позиция. Не участники оборота должны заботиться о своих правах, а гражданское право должно обеспечить людей такими правами, чтобы договор был исполнен и при этом с наименьшими сложностями и затратами времени и денег.

В одном из американских учебников договорного права я встретил цитату, которую я считаю целесообразным здесь привести: «… если бы стороны договора имели достаточно времени и возможностей предвидения, чтобы согласовать и четко сформулировать каждое условие, которое предположительно могло бы повлиять на их взаимоотношения, взвешивая все случайности и представляя себе все возможные будущие состояния мира, им не было бы нужды в договорном праве».^[53] Ничего особенно нового в этом тезисе нет. Я решил, тем не менее, его привести, так как эта, почти банальная мысль, почему-то не принимается во внимание в отечественном правопорядке при работе с договорами в пользу третьего лица. Очень часто суды ведут себя так, как будто бы тексты норм имеют первостепенное значение, а существо складывающихся отношений – второстепенное. Пример: в упоминавшейся уже статье Л.А. Новоселова пишет «В рамках рассмотренного Президиумом ВАС РФ дела преимущественно разрешался вопрос о правовой природе договора на ведение реестра владельцев именных ценных бумаг и с учетом этого определялись границы использования акционером различных способов защиты нарушенного права».^[54] На мой взгляд, в данном случае Президиум ВАС РФ выбрал не вполне верный способ разрешения этого спора. Ему следовало бы вначале определить структуру интересов и ожиданий участников этих отношений, в том числе и акционеров, и то, какие средства защиты им должны быть предоставлены.

Сказанное выше не означает, что я пытаюсь вернуться к известному спору о правовом значении воли и волеизъявления. Тезис о необходимости всегда пытаться отыскать волю сторон, не придавая особого значения волеизъявлению, сделанному в тексте договора, лично я не поддерживаю, как и большинство из пишущих сегодня на эту тему авторов. Однако в разобранных выше примерах речь не идет о сомнениях в волеизъявлении сторон. Во всех тех случаях, когда третьему лицу было отказано в судебной защите, волеизъявления сторон в отношении фактов были ясны. Но стороны не позаботились о том, чтобы изъявить свою волю в отношении прав третьих лиц и в большинстве этих дел суды проигнорировали очевидные факты, опираясь на текст ст.430 ГК РФ. Например, судами был проигнорирован тот очевидный факт, что услуга по охране перевозимого груза оказывалась в интересах грузополучателя, несмотря на то, что заказал ее грузоотправитель. Эта услуга была нужна грузоотправителю лишь постольку, поскольку он обязался заключить соответствующий договор охраны, но в результате кражи груза он не нес никаких убытков. Убытки же в результате кражи, очевидно, нес грузополучатель. Но стороны в договоре не предусмотрели право грузополучателя предъявлять требование охранному предприятию, и оно фактически было освобождено от ответственности, а цель, к которой стремились стороны договора об оказании услуг охраны, не была достигнута и интересы грузополучателя оказались не защищены.

Все это относится к любым договорам в пользу третьего лица именно потому, что формулировки ст.430 ГК РФ увязывают квалификацию договоров этого типа с наличием права требовать исполнения договора у лица, не принимавшего участия в его заключении. Стороны договора и свои-то права и обязанности не всегда достаточно аккуратно прописывают в текстах договоров. Что же говорить о правах третьих лиц. Стороны заключают договор с явным намерением удовлетворить интересы третьих лиц – как, например, договор об охране груза или условие кредитного договора о расторжении договора поручительства – а о правах тех лиц, в интересах которых заключен договор, не особенно задумываются. При этом все – и стороны договора и третьи лица разумно рассчитывают, что гражданское право обеспечит исполнение этого договора охраны или этого условия о расторжении соответствующими правовыми средствами. Ведь очевидно же, что в примере с обеспечением кредитного договора расторжение договора поручительства нужно только поручителю и он рассчитывает на то, что получит правовую защиту этого своего интереса. А в результате при всей очевидности фактов и структуры интересов, поручитель оказывается лишенным защиты из-за недостаточного внимания сторон договора к тексту договора.

Более того, третьи лица не принимают участия в определении условий договора, заключаемого в их пользу, и нельзя сказать, что они сами изъявили свою волю на отсутствие у них соответствующего права или плохо подумали о его фиксации в тексте договора. Может ли гражданское право с полной уверенностью в своей правоте заявить, что договор, который должен исполняться третьему лицу или в интересах третьего лица и отсутствие ясно выраженного условия о праве третьего лица требовать исполнения в свою пользу в любом случае лишает третье лицо права требовать такого исполнения?

Возвращаю читателя к введению и к тезису: «разумные ожидания порядочных людей должны быть оправданны, насколько это позволяет практический опыт». Именно в этом, на мой взгляд, и состоит одна из главных функций гражданского права, а вовсе не в том, чтобы формально следовать текстам. Вот что пишет О.Н. Садиков по поводу «формально правильной» позиции Президиума ВАС РФ, отказывающего грузополучателям во взыскании с охранного предприятия убытков, возникших при перевозке, если договор с охранным предприятием заключил не грузополучатель, а грузоотправитель: «…договор с охранным предприятием не был назван договором в пользу третьего лица и не содержал в своих условиях аналогичных формулировок. Однако при оценке природы договора необходимо прежде всего исходить из его содержания и цели. … Интересы разумности и справедливости, а также экономии времени и материальных затрат позволяли, по нашему мнению, дать в рассматриваемом деле широкое толкование условиям заключенного договора об охране груза при перевозке, опираясь на широкую конструкцию договора в пользу третьего лица».^[55]

Итак, далее речь пойдет о договорах, в которых исполнение осуществляется либо третьим лицам, либо в интересах третьих лиц, но права этих третьих лиц ни в законе, ни в договоре четко не зафиксированы.

Задача, которая будет решаться в этом разделе, состоит в поиске таких характеристик складывающихся отношений, по которым, опираясь на фактическую сторону дела, можно было бы определить, следует ли наделять третье лицо правом требовать исполнения договора в свою пользу (например, правом требовать расторжения договора поручительства, который одна из сторон договора обязалась расторгнуть, но не расторгла).

Я употребил слово «поиск», но это слишком громко сказано. Дело в том, что основная из этих характеристик давно уже известна гражданскому праву. Весь так называемый «поиск» будет состоять, во-первых, в том, чтобы сформулировать ее и показать, что в большинстве правопорядков именно она служит главным ориентиром для наделения лица правом предъявлять требования из договора, заключенного иными лицами. Во-вторых, я хочу обосновать следующий тезис: право лица предъявлять требования, основываясь на договоре, заключенном иными лицами, следует выводить не из того обстоятельства, что в законе или в тексте договора это право предусмотрено, а из существа складывающихся по этому договору отношений.

§3 Квалификация договора в пользу третьего лица в отечественном правопорядке в досоветский и советский периоды.

Конец 19-ого начало 20-ого века.

Литература по гражданскому праву досоветского периода в очень незначительной степени касается договоров в пользу третьего лица. В учебниках гражданского права указывается на такую возможность и приводится все та же основная характеристика таких договоров, позволяющая отграничить их от договоров другого типа – наличие у третьего лица права требовать исполнения договора в свою пользу. В некоторых случаях дается очень краткое описание правового положения третьего лица и стороны договора, выговорившей для третьего лица право требовать исполнения в свою пользу. Как правило, этим все и ограничивается. Дело в том, что регулирование таких договоров в гражданском праве того периода отсутствовало и практике не приходилось иметь дело с большим разнообразием договоров такого типа. В частности, Ю. Дубовицкий в 1885 году писал: «В русской кассационной практике было всего два случая наших договоров, и Сенат признал их действительными»^[56].

Правда в 1903 году была издана первая редакция Проекта Гражданского уложения, где в ст.ст.1589 – 1592 появилось соответствующее регулирование, но основные аналитические работы, посвященные договорам в пользу третьего лица, написаны до публикации Проекта. Все же приведу здесь текст ст.1589 Проекта: «По договору, заключенному в пользу третьего лица, исполнения обязательства могут требовать, как сторона, возложившая обязательство на должника, так и третье лицо».^[57]

Наиболее полным исследованием того времени договоров в пользу третьего лица является, на мой взгляд, книга А.М. Нолькена^[58]. Но прежде чем перейти к этому важному исследованию, приведу краткий обзор мнений других известных цивилистов того времени. В учебнике Г.Ф. Шершеневича договорам в пользу третьего лица посвящен небольшой самостоятельный кусок в параграфе «Договоры». В нем приведены точки зрения автора по нескольким важным проблемам регулирования договоров в пользу третьего лица. Существенный для данного раздела тезис Г.Ф. Шершеневича я приведу полностью «… например, дама-благотворительница покупает платье и провизию для бедной семьи и приказывает отправить все выбранное последней; одно лицо нанимает для другого квартиру, в которой само не живет, но платит. В этих и подобных случаях выгода третьего лица не связана с правом требования; таким договором право требования приобретается контрагентом, а не посторонним. Напротив, по договору в пользу третьего лица последнее приобретает самостоятельное право, а не только выгоду».^[59] Г.Ф. Шершеневич не указывает, как должно устанавливаться наличие этого «самостоятельного права», как определить, в каких случаях выгода третьего лица порождает право, а в каких случаях не порождает. «Наше законодательство не говорит ни слова о договорах в пользу третьих лиц…»^[60] замечает Г.Ф. Шершеневич. Из текста книги можно сделать вывод, что наличие или отсутствие у третьего лица права требовать исполнения в свою пользу ее автор связывает с наличием соответствующего указания в тексте договора, хотя прямо об этом и не сказано.

К.П. Победоносцев в своем учебнике гражданского права, в отличие от Г.Ф. Шершеневича приводит много примеров договоров в пользу третьего лица, в том числе, договоров купли-продажи в пользу третьего лица. Он приводит и такой пример: «дарится имение на условии, чтобы одаренный уплатил третьему лицу положенную сумму или производил ему ежегодное содержание»^[61], т.е. договор ренты или пожизненного содержания с иждивением.

В отношении права третьего лица требовать исполнения по договору, заключенному другими К.П. Победоносцев пишет: «Вопрос о праве третьего лица предъявить самостоятельный иск по контракту, в котором оно само не участвовало, но в коем установлено в пользу его обязательство разрешен, хотя и косвенно в Касс. р. 1873 г. №1623. Сказано: третье лицо, если права его положительно выговорены в контракте (между двумя другими лицами), может требовать осуществления договора во всем, что касается его интересов, самостоятельным иском».^[62]

Мы видим теперь, каковы истоки нормы современного п.1 ст.430 ГК РФ и соответствующей позиции российских судов.

Но вот в Комментарии к части 1 книги 4 Свода законов, составленном В.Л. Исаченко и В.В. Исаченко вопрос поставлен по-иному: «Какую силу и значение должен иметь договор, по которому третьему лицу предоставляется известная выгода – предоставляет ли он третьему лицу права кредитора, возлагая, следовательно, на контрагентов обязанности должников?».^[63]. Здесь видно, что главным, квалифицирующим признаком в договоре в пользу третьего лица авторы считают не предоставление третьему лицу прав по договору, а предоставление ему выгоды, а право требовать получения этой выгоды может, по их мнению, из договора вытекать, а может и не вытекать. Для целей данного раздела важна именно эта постановка вопроса, так как именно в ней содержится квалифицирующий признак. Ответ же, который дают авторы комментария – право третьего лица возникает лишь при изъявлении им согласия – будет подробнее рассмотрен в разделе II.

Рассмотрим теперь две работы того периода, посвященные договорам в пользу третьих лиц, в которых проведено более подробное исследование. Прежде всего, это уже упоминавшаяся работа Ю. Дубовицкого. Этот автор весьма подробно изучает историю договоров такого вида, а также современное ему иностранное законодательство, тщательно изучает немецкую доктрину. Он показывает, что правопорядки пришли к возможности предоставлять третьим лицам права по договору, в заключении которого они не принимали участия, из потребностей практики. Соглашения, по которым выгоды предоставляются третьим лицам, не участвующим в соглашении, необходимы людям – отсюда возникли и права. Поэтому по Ю. Дубовицкому договором в пользу третьего лица является «… такой договор, который стороны заключили с намерением предоставить третьему лицу известные выгоды, которым вообще вносится в положение третьего лица какое-нибудь улучшение в юридическом смысле».^[64] Т.е. именно намерение предоставить третьему выгоду является, по мнению данного автора, квалифицирующим признаком договоров в пользу третьего лица. А за выгодой следует и право. Т.е. позиция у Ю. Дубовицкого та же, что у авторов Комментария к Своду законов и отличная от позиций Г.Ф. Шершеневича и К.П. Победоносцева.

В работе Ю. Дубовицкого содержится и анализ этой позиции. Он приводит возражение к данному определению, высказанное немецким автором Гарейсом. Цитирую этого автора по Ю. Дубовицкому: «…теория, которая из каждого выражения, по буквальному смыслу слов, обещающего третьему лицу какую-нибудь выгоду и подхваченного другим, давала бы первому непосредственное право иска против говорящего … грозила бы опасностью гражданскому обороту, сделала бы его непрочным; с точки зрения такой … безусловной возможности создавать права для лиц посторонних ничто не мешает тому, чтобы в конце концов самые невинные, хорошенько даже не обдуманные слова могли рождать обязательство».^[65] Т.е. идея здесь такая – когда люди дают обещания друг другу в отношении них самих – они гораздо обдуманнее подходят к этим обещаниям. Ну а необдуманные обещания в отношении других лиц давать проще. И вот что возражает на это Ю. Дубовицкий: «Если кто-нибудь, давая обещание, не хочет, чтобы оно имело юридическое значение, то ему стоит только не давать его в форме, выражающей желание принять на себя обязательство; тогда для него возникнет обязанность чисто нравственного характера…».^[66]

Я отвел много места для этой полемики, так как именно позиция, аналогичная позиции Ю. Дубовицкого, будет в фокусе моего внимания далее. Нет нужды выговаривать в соглашении специального права для третьего лица. Достаточно ясно выраженного намерения сторон соглашения предоставить третьему лицу выгоду и, если не доказано иное, это третье лицо должно получить право требовать предоставления этой выгоды.

Наконец, наиболее полная работа того периода, посвященная договорам в пользу третьего лица – книга барона А.М. Нолькена.

Базовая идея А.М. Нолькена, которую он тщательно обосновывает в своей книге, в том, что основной характеристикой договора в пользу третьего лица является, как он говорит, главная цель этого договора, которая состоит в наделении третьего лица правом требовать исполнения этого договора в свою пользу^[67]. Т.е. А.М. Нолькен, как и Г.Ф. Шершеневич и К.П. Победоносцев считает, что для предоставления третьему лицу правовой защиты его интереса из договора, в заключении которого оно не принимало участия, необходимо, чтобы главной целью договора являлось предоставление ему такой защиты. Воля сторон договора должна быть направлена на предоставление ему права требовать исполнения договора в свою пользу.

Также А.М. Нолькен показывает тесную связь направленности воли сторон договора на предоставления третьему лицу права требовать исполнения договора в свою пользу с направленностью воли сторон договора на предоставление этому лицу имущественной выгоды.^[68]

Эти два тезиса: целью договора является предоставление права и целью договора является предоставление имущественной выгоды, по А.М. Нолькену тесно связаны. Воля сторон такого договора, направленная на предоставление права, всегда направлена и на предоставление имущественной выгоды. Вопрос – справедливо ли обратное утверждение, всегда ли воля, направленная на предоставление имущественной выгоды направлена и на предоставление права?

Г.Ф. Шершеневич, как было показано, прямо дает на этот вопрос отрицательный ответ: не всякая выгода для третьего лица, которой его наделяют стороны договора, дает третьему лицу право требовать исполнения договора, т.е. получения этой выгоды. По Г.Ф. Шершеневичу это справедливо и в том случае, когда воля сторон договора направлена на предоставление выгоды – это видно из приведенных им примеров (см. выше). Лишь, если в намерение сторон договора входило предоставление третьему лицу такого права, это право у него возникает.

А.М. Нолькен также неоднократно повторяет, что воля сторон договора в пользу третьего лица должна быть направлена на создание правовых последствий из этого договора не только для его сторон, но и для третьего лица. Однако вопрос о том, возможно ли, чтобы воля сторон направленная на предоставление третьему лицу имущественной выгоды не создавала для этого лица правовых последствий, А.М. Нолькен решает несколько по иному, чем Г.Ф. Шершеневич.

По идее А.М. Нолькена предоставление имущественной выгоды третьему лицу должно быть главной целью договора. А.М. Нолькен приводит пример сделки кумулятивного принятия на себя лицом А долга лица Б перед лицом В. Если А и Б без всякого участия В заключат между собой договор о том, что А солидарно с Б отвечает по долгу Б перед В, то такой договор не будет являться, по мнению А.М. Нолькена, договором в пользу третьего лица В. Основной целью такого договора является выгода для Б, а выгода для В будет лишь побочным следствием такого договора.^[69] Истинным договором в пользу третьего лица был бы договор между А и В, заключенный без всякого участия Б о том, что А становится вместо Б должником В, а Б освобождается от долга.

Мне не удалось понять из книги А.М. Нолькена какое-либо обоснование этого последнего тезиса. Более того, на мой взгляд, позиция А.М. Нолькена по этому вопросу противоречива. Приведу два его высказывания: «… конечной целью, руководящей промиссаром при заключении договора в пользу третьего лица, должно быть возникновение права не для себя, а именно для третьего лица. Если же цель договора является эгоистической и забота об интересе третьего лица служит только средством удовлетворения собственного интереса промиссара, то мы имеем дело не с договором в пользу третьего лица, а с договором о совершении третьему лицу исполнения, идущего в пользу промиссару».^[70] Казалось бы, позиция ясна.

Однако, рассмотрим с этой точки зрения кредитное страхование жизни. Договор страхования заключается в пользу банка-кредитора. Важной целью этого договора является исполнение страховщиком обязательства заемщика по возврату кредита в случае его смерти, т.е. предоставление выгоды наследникам заемщика, а не банку. Но в силу структуры сложившихся отношений, у договора имеется и другая цель – возвратить деньги (т.е. предоставить выгоду) банку. По поводу кредитного страхования жизни А.М. Нолькен пишет прямо противоположное тому, о чем писал несколькими страницами ранее: «Так возьмем, например, один из наиболее несомненных и общепризнанных в последнее время таковым случаев договора в пользу третьего лица – страхование жизни в пользу другого. Основанием застрахования одним лицом своей жизни в пользу другого весьма часто является необходимость обеспечить ему удовлетворение долговой претензии, оно вызывается существующим между застрахованным и выгодоприобретателем долговым отношением и, может быть, является необходимым условием получения застрахованным ссуды от выгодоприобретателя»^[71]

Действительно, какая из целей договора кредитного страхования жизни является главной? Видимо, главным здесь является не интерес банка, а интерес заемщика в том, чтобы на его наследников не перешел его долг перед банком. Т.е. главная цель такого договора - погасить долг банку. Однако совершенно неясно, почему банк не должен получить право требовать исполнения такого договора страхования в свою пользу. В современных правовых системах банк такое право, естественно, получает.

Также А.М. Нолькен нигде прямо не говорит о том, что договор, главной целью которого является предоставление третьему лицу имущественной выгоды, может и не являться договором в пользу третьего лица. Он не обсуждает примеры, аналогичные договору аренды жилого помещения для проживания в нем третьего лица: пример, приведенный Г.Ф. Шершеневичем.

Обсуждению этой важной проблемы: цели, на достижение которой направлено заключение договора в пользу третьего лица и ее связи с предоставляемой третьему лицу правовой защитой, посвящен самостоятельная глава этого раздела.

Договоры в пользу третьего лица в советском праве.

В советских кодексах 1922 года и 1964 года нормы, регулирующие договоры в пользу третьих лиц имелись, но они не содержали определения таких договоров. Вот текст ст.167 ГК РСФСР 1964 года: «Исполнения договора в пользу третьего лица может требовать, как лицо, заключившее договор, так и третье лицо, в пользу которого обусловлено исполнение, поскольку иное не предусмотрено законом, договором и не вытекает из существа обязательства». Аналогичное правило содержалось и в ст.140 ГК РСФСР 1922 года. При сравнении с текстом Проекта гражданского уложения^[72] видно сходство, состоящее в отсутствии определения. Существенное же отличие ГК от Проекта в том, что в Проекте отсутствует диспозитивная оговорка.

Поскольку легального определения не было, в литературе того периода исследователи вырабатывают определения и квалифицирующие признаки таких договоров.