История Советского государства.
1900-1991
Николя Верт
Редакторы: Варламов А.В., Иорданская К.В., Рыжков Ю.Д.
Рекомендовано Комитетом по высшей школе Миннауки России в качестве учебного пособия
NICOLAS WERTH
Agrg d'histoire, charge de recherche au CNRS
HISTOIRE DE L’UNION SOVIETIQUE. 1900—1991.
Presses Universitaires de France
Верт Н.
В35 История советского государства. 1900—1991: Пер. с фр. — М.: Прогресс: Прогресс-Академия, 1992. — 480 с.
В книге известного французского историка, специалиста по русско-советским исследованиям, излагается история нашей страны с 1900 по 1991 год включительно.
Адресованная прежде всего студентам, книга Н.Верта своей объективностью, отсутствием пропагандистских и идеологических клише, концептуальной подачей материала, без сомнения, привлечет внимание самых широких читательских кругов, интересующихся историей нашей страны.
0503020000-116
006(01)-92
КБ-44-52-91
ББК 63.3(2)
©PUF. 1990
© Н. Верт, 1992 (перевод на русск. яз.)
© Издательская группа «Прогресс», «Прогресс—Академия», 1992
ISBN 5-01-003643-9
От издательства 5
К российскому читателю 6
Глава I. Российская империя в начале XX в. 7
I. ПОЛИТИЧЕСКИЕ, ЭКОНОМИЧЕСКИЕ И СОЦИАЛЬНЫЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ 7
1. Самодержавие 7
2. Особенности развития промышленности 9
3. Особенности крестьянского общества 12
4. «Рабочий вопрос» 14
II. ОППОЗИЦИОННЫЕ ДВИЖЕНИЯ 16
1. Либералы 16
2. Революционные и национальные движения 17
3. Кризис 1900 — 1903 гг. 21
Глава II. Провал политической альтернативы (1905— 1914) 24
I. РЕВОЛЮЦИЯ 1905 — 1907 гг.: ПРОВАЛ ПОПЫТКИ УСТАНОВЛЕНИЯ ПАРЛАМЕНТСКОЙ МОНАРХИИ 24
1. От русско-японской войны до Кровавого воскресенья 24
2. Два пути революции 25
3. Подъем революционного движения и Октябрьский манифест 29
4. Поражение социальной революции и возврат к консерватизму 30
5. Первая Дума и конец парламентских иллюзий 34
6. Вторая Дума — доказательство невозможности политического обновления 34
II. СТОЛЫПИНСКИЕ РЕФОРМЫ: ПРОВАЛ ПРОСВЕЩЕННОГО КОНСЕРВАТИЗМА 36
1. Основы «обновления» страны 36
2. Политические и идеологические преимущества 37
3. Экономические преимущества 40
4. Ошибки Столыпина 42
5. 1912 — 1914 гг.: политический застой и социальные брожения 43
Глава III. От войны до революции (1914 — 1917) 45
I. РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ В ВОЙНЕ 45
1. Иллюзии 1914 г. 45
2. Сокрушительные поражения на фронте, развал экономики, политическое бессилие 46
3. Раскол оппозиционных движений 48
II. ФЕВРАЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И ПАДЕНИЕ ЦАРИЗМА 49
1. Февральские дни 49
2. Установление «двоевластия» и отречение Николая II 50
III. РЕВОЛЮЦИЯ В РОССИИ 53
1. «Двоевластие» или многовластие? 53
2. «Освобождение» слова 56
3. Проблема войны и апрельский кризис 58
4. Коалиционное правительство и рост социальной напряженности 61
5. Кризис лета 1917 г. 65
6. Крах государственных институтов и распад общества 68
7. Взятие власти большевиками 71
Глава IV. Годы выживания и формирования государства (1918 — 1921) 74
I. ПРЕВРАЩЕНИЕ БОЛЬШЕВИЗМА В ГОСУДАРСТВЕННУЮ СТРУКТУРУ 74
1. Первые декреты 74
2. Рабочий контроль и начало национализации 75
3. Вытеснение Советов и роспуск Учредительного собрания 77
II. БРЕСТ-ЛИТОВСКИЙ ДОГОВОР И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ 79
III. ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА И ИНОСТРАННАЯ ИНТЕРВЕНЦИЯ 81
1. На фронтах гражданской войны 81
2. Иностранная интервенция 84
IV. «ВОЕННЫЙ КОММУНИЗМ» 85
1. Создание Красной Армии 85
2. Национализация и мобилизация экономики 86
3. Установление политической диктатуры 89
4. Конец гражданской войны: почему большевики победили? 92
5. Рождение Коминтерна 95
V. КРИЗИС «ВОЕННОГО КОММУНИЗМА» 96
1. Экономическая отсталость и социальная деградация 96
2. Изменения и кризис в партии 98
3. Кронштадтское восстание 99
4. X партийный съезд — решающий поворот 100
Глава V. Годы нэпа (1921 — 1928) 103
I. ОБРАЗОВАНИЕ СССР: НАЦИОНАЛЬНЫЕ ИНТЕРЕСЫ И КУЛЬТУРНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ 103
1. Право на самоопределение: теория и реальность 103
2. Попытки союзного объединения 104
3. Каким быть Союзу? 106
4. Как создать «новый социум общей судьбы»? 108
5. Политика в области культуры и религии 109
II. «СОЮЗ РАБОЧИХ И КРЕСТЬЯН» 111
1. Нэп в сельском хозяйстве 112
2. Нэп в промышленности 113
3. Общественное недовольство 114
4. Споры о путях развития страны 115
III. ПОЛИТИЧЕСКАЯ БОРЬБА 116
1. «Последнее ленинское сражение» 116
2. Первые битвы за власть 118
3. Ленинское наследие 119
4. Раскол «тройки» 120
5. «Объединенная оппозиция» 122
6. Размышления над провалом 123
IV. КОНЕЦ НЭПА 125
1. Зима 1927/28 г. — хлебозаготовительный кризис 125
2. Разгром «правой оппозиции» 126
3. Вперед без оглядки 128
Глава VI. Тридцатые годы. Решающее десятилетие 130
1. «ВЕЛИКИЙ ПЕРЕЛОМ» (1929 — 1933) 130
1. Коллективизация 130
2. Первая пятилетка: Индустриализация. Культурная и социальная революция 135
3. Партия и «великий перелом» 139
II. РАЗРЫВ И ЗАГОВОР (1934 — 1939) 142
1. XVII съезд партии. Начало разрыва 142
2. Убийство Кирова. Воплощение идеи заговора 145
3. Год 1935-й, решающий 146
4. Смысл первого Московского процесса 148
5. Ежовщина. Борьба с бюрократией, террор и экономический кризис 149
6. XVIII съезд партии. Начало разрядки? 155
III. ИТОГИ РЕШАЮЩЕГО ДЕСЯТИЛЕТИЯ 155
1. Становление модели экономического развития 155
2. Общество разрушенных структур 157
3. Демонизм, «социалистическая законность», национализм и возврат к нравственным устоям 162
Глава VII. Внешняя политика Советского государства (1921—1941) 164
I. НОВАЯ КОНЦЕПЦИЯ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ 164
II. ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ СОВЕТСКОЙ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ В ГОДЫ НЭПА (1921 — 1928) 166
1. Германия как главный партнер в Европе 166
2. Сложности в советско-британских и советско-французских отношениях 167
3. Китай как главный партнер в Азии 168
III. БОРЬБА ПРОТИВ «СОЦИАЛ-ФАШИЗМА» И «ОБОСТРЕНИЕ КАПИТАЛИСТИЧЕСКИХ ПРОТИВОРЕЧИЙ» (1928 — 1933) 171
1. VI конгресс Коминтерна: крутой поворот 171
2. Миф о «капиталистическом окружении» 172
3. Расширение советской дипломатической деятельности 172
IV. СОВЕТСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ И «КОЛЛЕКТИВНАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ» (1934 — 1939) 174
1. «Новый курс» советской дипломатии 174
2. СССР и война в Испании 177
3. Крах политики «коллективной безопасности» 177
V. ЭРА СОВЕТСКО-ГЕРМАНСКОГО ПАКТА И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ (1939—1941) 178
1. Советско-германский пакт 178
2. Секретный протокол в действии 180
3. Ухудшение советско-германских отношений 182
Глава VIII. Советский Союз в войне (1941 — 1945) 184
I. ФАШИСТСКОЕ НАШЕСТВИЕ 184
1. План «Барбаросса»: успех и провал «блицкрига» 184
2. «Расстрелянная Красная Армия» 185
3. Эвакуация и перестройка страны на военный лад. Солидарность союзников 187
II. ПОВОРОТ В ВОЙНЕ (ЛЕТО 1942 — ЛЕТО 1943) 189
1. Военные поражения СССР летом 1942 г. 189
2. Сталинград и Курск: две решающие победы СССР 190
III. РАЗМЫШЛЕНИЯ О КРУТОМ ПОВОРОТЕ 191
1. Конверсия советской экономики и ее последствия 191
2. Роль помощи союзников 192
3. Фашистские зверства и провал «восточной политики» 193
4. Патриотизм, смягчение режима и социальный консенсус 195
IV. К ПОБЕДЕ (ЛЕТО 1943 — МАЙ 1945 Г.) 199
1. Тегеранская конференция 199
2. Большое наступление 1944 г. 199
3. Ялтинская конференция и победа 201
Глава IX. Победоносный сталинизм 202
I. ВОЗВРАТ К ДОВОЕННОЙ МОДЕЛИ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ 202
1. Дискуссия об основных направлениях 202
2. Невозможная сельскохозяйственная реформа 204
3. Возврат к волюнтаризму 206
II. УСИЛЕНИЕ КОНТРОЛЯ ВО ВСЕХ СФЕРАХ 208
1. «Одергивание» национальностей 208
2. Ждановщина 210
3. Апогей системы концлагерей 213
III. СССР В ПОСЛЕВОЕННЫХ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЯХ 215
1. Новое соотношение сил в Европе: от Потсдама до Парижской конференции 216
2. Биполяризация мира и «холодная война» 219
3. Советско-югославский разрыв и его последствия 221
4. Апогей «холодной войны» 222
IV. «РАЗВИТОЙ» СТАЛИНИЗМ 224
1. Специфика структур власти 224
2. Политические конфликты и альтернативы 226
3. Полная трансформация партии 228
4. Последний «заговор» 229
Глава X. Хрущевские годы (1953 — 1964) 231
I. БОРЬБА ЗА СТАЛИНСКОЕ НАСЛЕДИЕ И НАЧАЛО ХРУЩЕВСКИХ РЕФОРМ (1953 — 1957) 231
1. Реорганизация властных структур 231
2. Экономические и политические дискуссии: рождение хрущевских реформ 233
3. «Оттепель» во внешней политике 236
4. XX съезд: начало управляемой десталинизации 239
5. От XX съезда КПСС до устранения антипартийной группы 242
II. ПРЕДЕЛЫ И ПЕРЕХЛЕСТЫ ХРУЩЕВСКОГО ПРОЕКТА (1958 — 1864) 245
1. «Догнать и перегнать Америку!» 245
2. Пределы культурной «оттепели» 249
3. Экономические «пробуксовки» и миф о коммунизме 252
4. XXII съезд КПСС и его последствия 253
5. Волюнтаризм внешней политики 257
6. «Законная» отставка 262
Глава XI. Эпоха «развитого социализма» или «годы застоя» (1965 — 1985)? 264
I. ПОЛИТИЧЕСКИЙ КОМПРОМИСС: КОСНОСТЬ И КОНСЕРВАТИЗМ 264
1. Политический консерватизм и экономическая реформа 264
2. Консенсус и разногласия 267
3. Персонализация власти и институциональный плюрализм 269
4. Брежневская конституция 271
5. Консервативные тенденции и провал попыток реформ 272
II. КРИЗИС «РАЗВИТОГО СОЦИАЛИЗМА» 275
1. Трудности в сельском хозяйстве 275
2. Кризис организации труда 277
III. ИЗМЕНЕНИЯ В ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ 279
1. Демографические изменения 279
2. Урбанизация и ее последствия 280
3. «Городской микромир» и «неформальные структуры» 281
4. Поощрение и контроль общественной активности 282
5. Формы несогласия и отстранения 283
IV. СССР В МИРЕ 285
1. СССР и социалистический лагерь 286
2. Разрядка напряженности и ее пределы 290
3. Советское присутствие в мире и конец «разрядки» 293
V. «МЕЖДУЦАРСТВИЕ» 295
1. Внутренние аспекты 296
2. Внешние аспекты 298
Глава XII. Революция Горбачева 299
I. РАСКРЕПОЩЕННОЕ СЛОВО 301
1. Гласность и десталинизация 301
2. Возвращение к истокам 303
3. «Издержки» гласности 304
II. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ РЕФОРМЫ 306
1. Попытки реформ: развитие самостоятельности предприятий 307
2. Попытки реформ: развитие частной инициативы 308
III. ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕФОРМЫ 310
1. Смена действующих лиц 311
2. Цели и этапы политической реформы (1985 — 1990) 311
3. Правовое государство и политический плюрализм 313
4. «Новое мышление» и поворот во внешней политике 314
5. Распад Советского Союза (осень 1990 — зима 1991) 316
СОДЕРЖАНИЕ 322
От издательства
С политической карты мира исчез Союз Советских Социалистических Республик. Ушло в прошлое государство, в котором коммунисты на протяжении семи десятилетий пытались осуществить переустройство общества на социалистических началах. Грандиозная по замыслу, по масштабам понесенных народом жертв, по драматизму событий попытка оказалась неудачной. Однако было бы очередным заблуждением представлять происшедшее со страной лишь как цепь трагических случайностей, игру судьбы или результат преступных действий «плохих» людей и «плохих» партий. Не менее глупо и стараться забыть эту эпоху. Необходимо иное — восстановление правды фактов и честное, трезвое, вдумчивое ее осмысление. Это нужно всем. Но прежде всего тем двадцатилетним, на чьи плечи ляжет вся основная тяжесть работы по возрождению России, других государств бывшего Союза. К ним и обращена эта книга. Известный французский историк, научный сотрудник Национального Центра Научных Исследований Франции в Париже, агреже, доктор исторических наук, Николя Верт издал свою «Историю Советского государства», во Франции ставшую университетским учебником, в 1990 г. В 1991 г. вышло в свет ее второе издание. В настоящее время готовятся итальянское и английское издания. При подготовке русского перевода Н.Верт существенно доработал книгу, доведя описание событий до конца 1991 г. Таким образом, это первая работа, систематически излагающая завершившуюся историю СССР.
Не стоит говорить о том, сколь сложна была задача, стоявшая перед автором. В отечественной историографии, в том числе самого последнего времени, за решение сходных задач брались лишь многочисленные авторские коллективы, которым, впрочем, как правило, не удавалось избежать либо подчеркнуто академической сухости, либо очерковости и эскизности, Н.Верту, как представляется, удалось создать достаточно цельную в концептуальном отношении, сдержанную по тону и оценкам и в то же время в полной мере «авторскую» книгу. Безусловно, она не претендует на абсолютную безупречность и непогрешимость. Выводы и оценки автора порой кажутся не вполне аргументированными, а фактический и статистический материал требующим уточнения. Тем не менее книга Н.Верта на сегодня бесспорно наиболее основательное изложение отечественной истории XX века, способное восполнить тот вакуум учебных пособий, с которым столкнулись преподаватели и студенты. Книга рекомендована к использованию в учебном процессе Санкт-Петербургским университетом, а также Комитетом по высшей школе Миннауки России. Она будет полезна и учащимся старших классов г школы, гимназий и лицеев.
Издательство «Прогресс-Академия» надеется, что книга Н.Верта станет таким же незаурядным событием в нашем книгоиздании, каким была переведенная «Прогрессом» в 60-е годы книга его отца Александра Верта «Россия в войне 1941 —1945 гг.», до сих пор остающаяся одной из лучших и наиболее человечных книг о минувшей войне.
Издательство будет благодарно всем, кто выскажет свои замечания и пожелания, которые будут обязательно учтены при дальнейших переизданиях.
О.А.Зимарин,
кандидат исторических наук
К российскому читателю
Я испытываю волнение, и даже некоторые опасения, представляя свою книгу на суд российского читателя, поскольку искренне убежден, что именно этот читатель самый важный, тот, чье мнение особенно «идет в счет». Ведь те бурные и глубоко трагические события, о которых рассказывает настоящая книга, известны ему не понаслышке и именно он лучше любого другого может дать ей оценку.
Я написал «Историю советского государства» прежде всего для нескольких тысяч французских студентов-историков, перед которыми впервые за последние 25 лет на конкурсе на право преподавания в высших учебных заведениях, была поставлена сложная и обширная тема «Российская империя и Советский Союз в XX в.».
Перед тем я провел три года — 1986 — 1989, крайне интересных и полных впечатлений для меня как историка и волнующих меня как сына русского эмигранта — в Вашей стране. На моих глазах рушилась «официальная» историография, открывались архивы, стирались самые заметные «белые пятна» Вашей истории, — короче, восстанавливалась память народа. Появилась надежда, что искривления между подлинной историей «для частного пользования» и официальной историей «для общего пользования» будут уничтожены.
Вернувшись во Францию, я с огромным удивлением понял, насколько плохо знают Вашу историю французские студенты, не говоря уже о «широкой публике». Существующие учебники ни в чем не могли им помочь. Одни подхватывали — в главном и основном — теории официальной советской историографии, согласно которым СССР никогда не сворачивал, несмотря на «ошибки» и «большие жертвы», с пути, ведущего от «диктатуры пролетариата» к «развитому социализму» и построению «нового мира». Другие покрывали все словом «тоталитаризм», не видя ни одного динамичного исторического процесса в застывшей системе, где всемогущее Государство подчиняется лишь собственным законам (сводившимся в основном к понятиям безальтернативности, застоя, иммобилизма) и объясняется лишь через посредство собственных определений.
Сознавая ограниченность этих двух типов «глобального» объяснения советской истории, я попытался применить к исследованию Вашего прошлого методы, проверенные при анализе других обществ, точнее — деидеологизировать, деполитизировать споры о СССР, понять сложные взаимоотношения общества и порожденных им институтов, не рассматривая как единственный объект анализа политическую власть и средства ее осуществления (Государство, Партию, Идеологию), вернуть истинное значение экономическим и общественным факторам, Я старался внимательнее относиться к сложности общественных процессов в рамках общества, все более ограниченного н ночможности свободного слова, но не утратившего способности мыслить. Как иначе объяснить необычайный переворот последних лет, если не выходом наружу подспудных сил и течений, позволивших, в терминах французской историографии, «подлинной стране» взять верх над «страной легальной»?
Таков, в нескольких словах, путь, проделанный моей «Историей».
Не буду останавливаться здесь на другой «истории», истории русского издания. Она слишком длинна... Для меня появление летом 1992 г. моей книги в Москве до сих пор кажется чудом...
Сейчас самое время вспомнить о тех, без кого я не смог бы обратиться к читателю России, и выразить им мою глубокую признательность.
Прежде всего переводчикам, в кратчайший срок осуществившим нелегкую работу, — Е.С.Дружининой и С.Ю.Завадовской, с которыми вот уже около десяти лет меня связывает преданная дружба; Н.В. Бунтман, А.А. Цехановичу, которых я знал еще студентами, а ныне преподавателям и переводчикам, переводчику В.М. Ульянову. А также редакторам Ю.Д. Рыжкову, А.В. Варламову, участвовавшему и в. переводе книги, К.В. Иорданской, которые серьезно помогли в работе над книгой, выверяя детали и цитаты, а порой и «вылавливая» ошибки.
И, конечно, О.А. Зимарину, с первых дней не жалевшему трудов и времени для осуществления настоящего издания, преодолевавшему многочисленные препятствия. Без его помощи как издателя, в лучшем смысле этого слова, эта книга никогда бы не увидела свет в Вашей стране.
Н.Верт, весна 1992 г.
Глава I. Российская империя в начале XX в.
I. ПОЛИТИЧЕСКИЕ, ЭКОНОМИЧЕСКИЕ И СОЦИАЛЬНЫЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ
1. Самодержавие
При рассмотрении политического положения в европейских государствах начала XX в. сразу бросаются в глаза специфические особенности Российской империи. В то время как повсюду в Европе государственная власть развивалась в направлении парламентаризма и выборных структур, Российская империя оставалась последним оплотом абсолютизма, а власть государя не ограничивалась никакими выборными органами. В Своде законов Российской империи издания 1892 г. торжественно провозглашалась обязанность полного послушания царю; власть его определялась как «самодержавная и неограниченная».
Абсолютные прерогативы царя ограничивались всего лишь двумя условиями, обозначенными в основном правовом документе империи: ему вменялось в обязанность неукоснительно соблюдать закон о престолонаследии и исповедовать православную веру. Будучи преемником и наследником византийского императора, считавшегося папой и кесарем одновременно, царь-самодержец получал, власть непосредственно от Бога. С этой точки зрения любая попытка отказа от верховной власти становилась святотатством. В 1907 г. Д.Мережковский писал, что, если любой другой император мог силой обстоятельств превратиться в конституционного монарха, православный государь был лишен такой возможности. Двойственная природа его власти, «кесарепапизм», препятствовала всякой эволюции, обрекала самодержавие на застой. Незыблемость принципа царской власти делала невозможным существование; конституционного режима. Конечно, самодержавие могло проводить реформы сверху, но в его намерения никогда не входило создание самостоятельного консультативного органа, который неизбежно стал бы оплотом организованной оппозиции.
В управлении страной царь опирался на централизованный и строго иерархизированный бюрократический аппарат, созданный еще в XVIII столетии: министров и советников, назначенных им самим, и конституционные органы, в которые входили высшие представители двора и бюрократии. Государственный совет был законосовещательным органом, а члены его, чиновники высшего ранга, назначались пожизненно. Мнения, высказываемые членами совета при рассмотрении законов, никоим образом не ограничивали свободы решений государя. Исполнительный орган самодержавного государства — Совет министров, созданный при Александре I, — имел также консультативные функции. Что же касается Сената, учрежденного еще при Петре I, он фактически являлся Верховным судом. Сенаторы, назначаемые почти всегда пожизненно самим государем, должны были обнародовать законы, разъяснять их, следить за их исполнением и контролировать законность действий представителей власти на местах.
Как и в прошлом, высшие государственные чиновники в подавляющем большинстве были потомственными дворянами. Аристократия также занимала ключевые должности в провинции, в особенности пост губернатора, ответственного за сбор налогов и охрану государственного имущества. Аристократия осуществляла свое влияние и через институт «предводителей дворянства», избираемых дворянскими собраниями на местах и утверждаемых царем. Этот институт, созданный при Екатерине II, представлял собой одновременно выборный орган дворянского самоуправления и основное звено административной системы. Единственное значительное изменение данного института затрагивало его родовой состав, что являлось источником возможных трений между представителями высших слоев бюрократии и частью земельной аристократии. Снижение доли представительства земельных собственников происходило параллельно с увеличением доли городских и промышленных собственников. Помещики средней руки все меньше узнавали себя в чиновничестве, перерождавшемся, по выражению одного помещика из Пензенской губернии, «в класс внесословных интеллектуалов» и ставшем той «непреодолимой стеной, которая разделяла монарха и его народ».
В конечном счете «великие реформы» царя-освободителя Александра II, вызванные настоятельной необходимостью приспособить к требованиям современного государства юридические и административные институты страны, привели в очередной раз к укреплению извечного союза между престолом и дворянами, не произведя никаких решительных перемен в общественных связях, как это сделал царь-реформатор Петр I. Ограниченным и противоречивым характером реформ объясняется возвращение назад, к реакции, последовавшее за убийством Александра И. Чтобы подавить всплеск оппозиции новых слоев общества — представителей либеральных профессий, дельцов, студентов, купечества, чуждых самодержавным социальным структурам и которым царский абсолютизм отказывал во всяком участии в политической жизни, — Александр III (1881 — 1894 гг.) встал на путь «контрреформ». На протяжении всех тринадцати лет его царствования политике реставрации самодержавия были подчинены все области жизни: университеты были призваны к порядку и поставлены под правительственный надзор, в лицеях была произведена «чистка» от всякого рода недворянских элементов — «детей лавочников, слуг и прочее», ужесточилась цензура, усилилась русификация Польши, Финляндии, власть администрации на местах была ограничена контролем со стороны нововведенных земских начальников, тоже из дворян. Законодательные акты от 12 июня 1890 г. (относительно земств) и от 11 июня 1892 г. (относительно городских дум) ограничили автономию данных органов местной власти, учрежденных еще во времена «великих реформ» Александра II. Из всех мер, предпринятых с целью всемерного упрочения самодержавия, самой непопулярной стал, без сомнения, Указ от 14 августа 1881 г., по которому можно было отменить, объявив «частичное» или «полное» чрезвычайное положение, и без того куцые гарантированные законом права и привлечь к суду военного трибунала виновных в политических преступлениях.
Вступление на престол Николая II (1894 г.) пробудило надежды тех, кто по-прежнему стремился к реформам, беря за образец общественные ценности современных промышленно развитых стран, такие, как отделение религии от государства, гарантия основных свобод, наличие выборных органон власти, национальный суверенитет. В адрес царя поступали прошения, в которых земства высказывали надежду па возобновление и продолжение реформ, предпринятых в 1860 г. 29 января 1895 г. Николай II в своей речи перед сотнями представителей от земств категорически отказался от каких бы то ни было уступок и, назвав их «бессмысленными мечтаниями», заявил: «Пусть все знают, что Я, посвящая все Свои силы благу народному, буду охранять начало самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его Мой незабвенный, покойный Родитель». На рубеже веков у царской власти была лишь одна насущная политическая задача — во что бы то ни стало сохранить самодержавие.
2. Особенности развития промышленности
Подобно тому как политическая система Российской империи значительно отличалась от западной, нуги развития капитализма в стране имели свою специфику. Если в других европейских странах промышленный сектор развивался естественным путем и независимо от государства, то в России со времен Петра I он находился полностью под контролем государства и развивался весьма неравномерно, в первую очередь в зависимости от стратегических задач правительства. Все экономические; достижения, вызванные насущными военными и политическими потребностями самодержавного государства, давались с трудом; они изнуряли народ, не позволяя России преодолеть свою отсталость и приблизиться в общественном отношении к наиболее развитым странам Западной Европы. В течение всей первой половины XIX в. правительство с опаской смотрело на развитие промышленности и его неизбежное следствие — «язву пролетариата». Только потерпев жестокое поражение в Крымской войне, обнаружившей всю опасность экономического отставания, царское правительство осознало насущную необходимость промышленного и, следовательно, военного роста. Для продолжения политики соревнования с наиболее сильными европейскими державами русское самодержавие было вынуждено прежде всего развивать широкую сеть железных дорог и финансировать тяжелую промышленность. Таким образом, железнодорожное строительство (только за период с 1861 по 1900 г. было построено и введено в эксплуатацию 51 600 км железных дорог, причем 22 тыс. из них были введены в эксплуатацию в течение одного десятилетия, с 1890 по 1900 г.) дало значительный импульс развитию всей экономики в целом и превратилось в движущую силу индустриализации России. Однако в течение трех десятилетий, последовавших за освобождением крестьян, рост промышленности оставался в целом довольно скромным (2,5 — 3% в год). Экономическая отсталость страны являлась серьезным препятствием на пути индустриализации. Вплоть до 1880 г. стране приходилось ввозить сырье и оборудование для строительства железных дорог. На пути к реальным переменам стояли два основных препятствия: первое — слабость и неустойчивость внутреннего рынка, обусловленные крайне низкой покупательной способностью народных масс, в особенности крестьянства; второе — нестабильность финансового рынка и банковской системы, что исключало возможность серьезных капиталовложений.
Для преодоления этих препятствий требовалась значительная и последовательная помощь со стороны государства. Она приняла конкретные формы в 1880-е гг., а в полную меру развернулась в 1890-е гг. Продолжая дело, начатое его предшественниками Ройтерном, Бунге, Вышнеградским, С.Витте, министр финансов с 1892 по 1901 г., сумел убедить Николая II в необходимости проведения последовательной экономической программы развития промышленности. Эта программа включала в себя четыре основных направления:
— жесткую налоговую политику, требующую значительных жертв со стороны городского, но особенно сельского населения. Тяжелое налоговое обложение крестьянства, постоянно растущие косвенные налоги на товары широкого потребления (государственная монополия на водку) — эти меры гарантировали в течение 12 лет бюджетные излишки и позволили высвободить необходимый капитал для вложения в производство и осуществления государственного заказа промышленным предприятиям;
— строгий протекционизм, который оградил начавшие развиваться секторы отечественной промышленности от иностранной конкуренции;
— финансовую реформу (1897 г.), гарантировавшую стабильность и платежеспособность рубля. Была введена система единого обеспечения рубля золотом, его свободная конвертируемость, жесткая упорядоченность права эмиссии — в результате золотой рубль на рубеже веков превратился в одну из устойчивых европейских валют. Реформа также повлияла на расширение иностранных капиталовложений, чему в немалой мере способствовало развитие банковского дела, причем некоторые банки приобрели первостепенное значение (например, Русский банк для внешней торговли, Северный банк, Русско-Азиатский банк);
— обращение к иностранному капиталу. Оно производилось либо в виде непосредственных капиталовложений в предприятия (иностранные фирмы в России, смешанные предприятия, русские ценные бумаги котировались на европейских биржах, и их приобретали иностранцы), либо в виде государственных облигационных займов, распространяемых на британском, немецком, бельгийском, но главным образом французском рынках. Оценка доли иностранного капитала в акционерных обществах, по разным источникам, варьируется от 15 до 29% от общего капитала. На самом деле более показательными представляются суммы капиталовложений по отраслям и их рост за десятилетие с 1890 по 1900 г. Советский исследователь Лященко приводит следующие цифры: сумма иностранных капиталовложений в угольную промышленность увеличилась в пять раз и достигала к 1900 г. 70% всех капиталовложений; в металлургии они увеличились в 3,5 раза, составив 42% общей суммы вложенного капитала к тому же 1900 г. Среди иностранных инвеститоров французы и бельгийцы составляли большинство, им принадлежало 58% капитальных вложений, в то время как немцы владели всего 24%, а англичане — 15%. Из сказанного можно сделать вывод о том, что приток иностранного капитала стал к тому времени массовым явлением для России, заняв главенствующее положение в основных отраслях промышленности.
Такое положение, естественно, привело к серьезной политической полемике, особенно в 1898 — 1899 гг., между графом Витте и теми деловыми кругами, которые успешно сотрудничали с иностранными фирмами, с одной стороны, и с другой — такими министрами, как Муравьев (иностранное ведомство) и Куро-паткин (военное), поддержанными помещиками. Витте стремился ускорить процесс индустриализации, который позволил бы Российской империи догнать Запад. Стремление к индустриализации и западнические настроения шли рука об руку. Противники Витте наносили удары в наиболее уязвимые, с их точки зрения, места: опора на заграницу неизбежно ставила Россию в подчиненное положение к иностранным вкладчикам, что в свою очередь создавало угрозу национальной независимости. В марче 18 99 г. Николай II решил спор в пользу Витте. Последний убедил царя в том, что сама стабильность политической власти в России гарантировала ее экономическую независимость. («Только разлагающиеся нации могут бояться закрепощения их прибывающими иностранцами. Россия не Китай!»)
Приток иностранного капитала сыграл значительную роль в промышленном развитии 1890-х гг. Однако он же наметил и его пределы: стоило в последние месяцы 1899 г. произойти свертыванию европейского финансового рынка, вызванному общим подорожанием денег, как тут же наступил кризис в горнодобывающей, металлургической и машиностроительной промышленности, контролируемых в значительной степени иностранным капиталом или выполняющих государственные заказы. Все же результаты экономической политики Витте были впечатляющими. За тринадцать лет (1887 — 1900 гг.) занятость в промышленности увеличилась в среднем на 4,6% в год, а промышленное производство возросло на 6,4%. Общая протяженность железнодорожной сети удвоилась за двенадцатилетний срок (1892 — 1904 гг.). За эти годы было завершено строительство Сибирской железной дороги, что значительно упростило дальнейшее освоение Сибири, были проложены новые железнодорожные ветки, имеющие скорее стратегическое, нежели экономическое, значение. Так, например, строительство ветки Оренбург — Ташкент, запланированное по соглашению с правительством Франции в тот период, когда вследствие инцидента в Фашоде испортились отношения между Францией и Великобританией, имело единственной целью обеспечить связь между европейской частью России и Средней Азией в предвидении возможных совместных военных действий против британских колоний. «Железнодорожная лихорадка» способствовала развитию надежной современной металлургической промышленности с высокой концентрацией производства (одна треть промышленных рабочих была занята на 2% предприятий). За десять лет производство чугуна, проката и стали утроилось. Добыча нефти увеличилась в пять раз, а Бакинский регион, освоение которого развернулось с 1880 г., к концу 1900 г. давал почти половину мировой продукции нефти.
Промышленный взлет 1890-х гг. полностью преобразил многие области империи, вызвав развитие городских центров и возникновение новых крупных современных заводов. Он на тридцать лет вперед определил лицо промышленной карты России. Центральный регион вокруг- Москвы приобрел еще большее значение, так же как и район Санкт-Петербурга, где сосредоточились такие промышленные гиганты, как Путиловские заводы, насчитывавшие более 12 тыс. рабочих, металлургические и химические предприятия. Урал же, напротив, пришел к тому времени в упадок из-за слабого железнодорожного сообщения с другими регионами страны, а также и технологической отсталости. Место Урала заняла Украина. Разработка запасов железной руды Криворожья и каменного угля в Донецке позволили Украине выйти на одно из первых мест в империи. Была осуществлена также некоторая рационализация работы промышленности: в европейской части России так называемая Екатерининская линия уже с 1885 г. связала угольные шахты Донецка и рудное месторождение в Криворожье, что способствовало созданию в районе Донецка и в бассейне Днепра крупных металлургических комплексов. Развитие железнодорожного сообщения и судоходства на Волге позволило доставлять сырье и промышленные заготовки в индустриальные центры Московского региона (Тула, Рязань, Брянск) до Харькова и во все приволжские города — Саратов, Нижний Новгород и др. В районе Лодзи, на русской территории Польши, примерно в равной пропорции были представлены тяжелая и перерабатывающая промышленность. В портовых городах Балтики (Рига, Ревель, Санкт-Петербург) развивались отрасли промышленности, для которых требовалась рабочая сила более высокой квалификации, такие, как точная механика, электрооборудование, военная промышленность. В портах Причерноморья развивались химическая и особенно пищевая промышленность. Многоотраслевой стала промышленность Москвы. По-прежнему ведущим оставалось текстильное производство в районе верхнего течения Волги (Ярославль, Тверь, Кострома).
Небывалый подъем экономики в конце XIX в. способствовал накоплению капиталов, но одновременно с этим и появлению новых социальных прослоек с их проблемами и запросами, чуждыми самодержавному обществу, преимущественно крестьянскому и дворянскому. Он породил серьезный дестабилизирующий фактор в жесткой и неподвижной политической системе, не пострадавшей от политических бурь, разразившихся над Европой в 1789 — 1848 гг. Сама же система была абсолютно неподготовлена к каким бы то ни было переменам. К этому все более острому противоречию между переживающими активное развитие производительными силами и устарелыми общественными институтами прибавилось еще одно противоречие, порожденное двойственностью социально-экономической структуры: промышленный капитализм в нескольких передовых отраслях и в ограниченном числе регионов и архаичные структуры (которые в значительной степени можно охарактеризовать как феодальные) в деревне.
Дальнейшему развитию страны мешала деревня: низкий уровень промышленного потребления со стороны ее населения, как, впрочем, и потребительский рынок в городе. Развитие промышленности в значительной степени зависело от государственных заказов и недостаточно стимулировалось внутренним рынком. Основным противоречием развития экономики страны стал колоссальный разрыв между сельским хозяйством с его архаичными способами производства и ростом промышленности, опирающейся на передовую технологию.
3. Особенности крестьянского общества
Часто, вопреки собственным исследованиям, советские историки настойчиво утверждают, что отмена крепостного права, которую они называют «буржуазной реформой», вызнала ускоренное развитие капитализма в деревне. Тем самым они лишь повторяют тезис Ленина, выдвинутый им в 1900 г. в работе «Развитие капитализма в России». В действительности же, если принять во внимание те условия, при которых было уничтожено крепостное право, его отмена вовсе не способствовала развитию капитализма, а скорее укрепляла архаичные, можно сказать феодальные, экономические структуры. Кроме того, юридическое освобождение крестьян не диктовалось насущной экономической необходимостью. Промышленность не была заинтересована в отмене крепостного права; например, металлургия — одна из самых динамичных отраслей промышленности — использовала крепостных, и декрет об освобождении крестьян грозил дезорганизовать ее работу.
Отмена крепостного права была вызвана страхом перед бунтами и массовыми возмущениями крестьян. Крестьянские смуты, вызванные Крымской войной, все более многочисленные и опасные, вынудили правительство решить крестьянский вопрос. Реформа 1861 г. освободила крестьян лишь с юридической точки зрения, не дав им экономической независимости. Самодержавие постаралось всеми силами сохранить интересы и привилегии поместного дворянства. Освобожденным крестьянам приходилось выкупать землю, которую они обрабатывали, зачастую по завышенным ценам, что на полвека вперед обрекало их на долговую кабалу. К тому же приобретаемый участок был, как правило, меньше того, что они обрабатывали прежде. Высвобождавшиеся таким образом земельные наделы, так называемые «отрезки», отходили помещикам и перемежались с крестьянскими землями, создавая такую чресполосицу, что чаще всего крестьяне за различные отработки арендовали эти наделы у помещика, чтобы придать хотя бы видимость целостности своим владениям. Лоскутная путаница крестьянских наделов и помещичьих угодий стала характерной чертой русского сельского пейзажа, крестьянам приходилось обращаться к помещикам за разрешением на проезд через их земли. Юридические меры подчинения исчезли, однако экономическая зависимость крестьян от помещика сохранилась и даже усилилась.
Из-за значительного прироста крестьянского населения (за 40 лет на 65%) недостаток земли становился нес более ощутимым. 30% крестьян составили «излишек» населения, экономически ненужный и лишенный занятости. К 1900 г. средний надел крестьянской семьи снизился до двух десятин, это было намного меньше того, что она имела в 1861 г. Положение усугублялось отсталостью сельскохозяйственной техники; нехватка средств производства становилась поистине драматической. Одна треть крестьянских дворов была безлошадной, еще одна треть имела всего одну лошадь. Эти условия заставляли крестьян прибегать к трехпольному севообороту, который на треть уменьшал полезную площадь их и так скудного надела; в итоге русский крестьянин получал самые низкие урожаи зерновых в Европе (5 — 6 ц с га).
Обнищание крестьянского населения усугублялось усилением фискального гнета. Налоги, за счет которых в значительной мере шло развитие промышленности, ложились на крестьянство большим бременем. Экономическая конъюнктура складывалась из падения цен на сельскохозяйственную продукцию (цены на зерно снизились наполовину между 1860 и 1900 гг.) и роста цен на землю и арендной платы. Нужда в наличных деньгах для уплаты налогов и рыночная экономика в деревне (пусть и очень слабо развитая) вынуждали крестьянина торговать даже в то время, как производство на душу населения оставалось на прежнем уровне. «Мы будем меньше есть, но будем больше экспортировать», — заявил в 1887 г. министр финансов Вышнеградский. Эта фраза была сказана отнюдь не для красного словца. Четыре года спустя в перенаселенных плодородных губерниях страны разразился страшный голод, унесший десятки тысяч жизней. Он вскрыл всю глубину аграрного кризиса. Голод вызвал возмущение интеллигенции, способствовал мобилизации общественного мнения, потрясенного неспособностью властей предотвратить эту катастрофу, тогда как страна экспортировала ежегодно пятую часть урожая зерновых.
Находясь в рабской зависимости от устаревшей сельскохозяйственной техники, от власти помещиков, которым они продолжали выплачивать крупную арендную плату и вынуждены были продавать свой труд, крестьяне в большинстве своем терпели еще и мелочную опеку крестьянской общины. Община устанавливала правила и условия периодического перераспределения земель (в строгой зависимости от количества едоков в каждой семье), календарные сроки сельских работ и порядок чередования культур, брала на себя коллективную ответственность за оплату налогов и пособий на выкуп земли за каждого из своих членов. Община решала, выдать или отказать во внутреннем паспорте крестьянину, чтобы он мог покинуть окончательно или на время свою деревню и искать работу в другом месте. Стойкость общинных традиций препятствовала появлению нового крестьянства, которое чувствовало бы себя полноценным хозяином земли. Закон от 1 4 декабря 1893 г., принятый но инициативе сторонников общинного уклада, считавших, что поскольку он гарантирует крестьянину минимум земли, то станет и спасительным заслоном против разрастания «язвы пролетариата», еще более усложнил выход крестьян из общин и ограничил свободное владение земельными участками. Чтобы получить статус землевладельца, крестьянину надо было не только полностью рассчитаться за землю, но и получить согласие не менее двух третей членов своей общины. Эта мера резко притормозила робко наметившееся в 1880-х гг. раскрепощение крестьян.
Сохранение общинных традиций имело также другие последствия — оно задержало процесс социального расслоения в деревнях. Чувство солидарности, принадлежности к одной общине мешало зарождению классового сознания у крестьянской бедноты. Тем самым в определенной степени тормозился процесс пролетаризации самых обездоленных. Даже после переселения в город крестьяне-бедняки, ставшие рабочими, не теряли полностью связь с деревней, по крайней мере в течение одного поколения. За ними сохранялся общинный надел, и они могли вернуться в деревню' на время полевых работ. (Однако начиная с 1900 г. практика эта заметно сократилась, особенно среди петербургских и московских рабочих, которым удалось перевезти в город и свои семьи.) В противовес этому общинные традиции замедлили экономическое раскрепощение и наиболее богатого меньшинства сельского населения, состоявшего из кулаков. Конечно, кулачество начало выкупать земли, брать в аренду инвентарь, использовать на сезонных работах крестьян-бедняков, давать им деньги в долг, чтобы они могли продержаться до будущего урожая. Для того чтобы скорее добиться перехода к современным формам хозяйствования, необходимо было не только ослабить давление со стороны общины, но и заменить ростовщиков более или менее слаженной банковской системой. Расширение железнодорожной сети должно было активизировать товарообмен, что привело бы к решительному увеличению городского потребительского рынка. Однако большинство русских городов все еще являло собой нагромождение бедных предместий вокруг скудных торговых центров, население которых увеличивалось на зимний сезон в связи с наплывом крестьян, ищущих временную работу, и уменьшалось с наступлением весны, когда они возвращались в деревню. Средним производителям (кулакам) некому было продавать свою продукцию. На рубеже веков в России, по сути дела, не существовало того слоя общества, который можно было бы назвать сельской буржуазией.
В деревне бытовало совершенно особое отношение к собственности на землю, объяснявшееся вечной нехваткой земли, а также общинным укладом. По этому поводу Витте замечал, что «горе той стране, которая не воспитала в населении чувства законности и собственности, а, напротив, насаждала разного рода коллективное владение». У крестьян было твердое убеждение, что земля не должна принадлежать никому, будучи не таким предметом собственности, как другие, а скорее изначальной данностью их окружения, подобно воздуху, воде, деревьям, солнцу. Такого рода представления, высказываемые крестьянскими советами во время революции 1905 г., толкали крестьян на захват господских земель, лесов, помещичьих пастбищ и т.д. Согласно полицейскому донесению тех времен, крестьяне постоянно совершали тысячи нарушений законов о собственности.
Наследие феодального прошлого также ощущалось и в экономическом мышлении землевладельцев. Помещик не стремился внедрять технические усовершенствования, которые увеличили бы производительность труда: рабочая сила имелась в избытке и почти бесплатно, так как сельское население постоянно росло; кроме того, помещик мог использовать примитивный сельскохозяйственный инвентарь самих крестьян, привыкших выплачивать долги в виде барщины. (Имелись, конечно, и некоторые исключения, в основном на окраинах империи — в Прибалтике, вдоль побережья Черного моря, в степных районах юго-востока России, в тех местностях, где давление общинного уклада и пережитки крепостничества были слабее.) Поместное дворянство постепенно приходило в упадок из-за непроизводительных расходов, которые в конечном итоге привели к переходу земли в руки других социальных слоев населения. Однако процесс этот был значительно замедлен как правительственными мерами в защиту поместного дворянства, например созданием в 18 85 г. Государственного дворянского земельного банка, который выдавал ссуду под 4% годовых и без особого контроля (что позволяло помещикам производить выгодные сделки, по вовсе не обязательно улучшало состояние их поместий), так и путем постоянного повышения цен на землю. На рубеже века родовые помещичьи земли были еще весьма значительными. Что же касается крестьян, они продолжали с растущим нетерпением ждать новых наделов за счет помещичьих земель и, получив в 1861 г. юридическую свободу, стремились к свободе экономической.
4. «Рабочий вопрос»
Одним из последствий экономического развития 18 90-х гг. стало образование промышленного пролетариата. Под влиянием преувеличенной оценки Ленина, который считал, что пролетарское и полупролетарское население города и деревни достигает 63,7 млн. человек, советские историки, как правило, переоценивают его численность. В действительности же количество рабочих, находящихся на заработках в различных отраслях сельского хозяйства, промышленности и торговли, не превышало 9 млн. Что же касается рабочих в строгом смысле слова, их насчитывалось всего 3 млн., и они составляли относительно малый процент от общего количества «предпромышленной» бедноты — прислуги, поденщиков, мелких ремесленников.
Как бы то ни было, чрезвычайно высокий уровень промышленной концентрации способствовал возникновению подлинного рабочего класса, подчиненного капиталистическим формам производства. Русский пролетариат был молодым, с ярко выраженным разделением между небольшим ядром потомственных рабочих довольно высокой квалификации и подавляющим большинством подсобных рабочих, недавно прибывших из деревень и возвращавшихся пуда более или менее регулярно. В рабочей среде одного и того же города классовое сознание было далеко от единства; так, например, в Москве железнодорожники или рабочие-металлурги завода Гужона считали себя рабочей элитой по сравнению с сезонными рабочими, нанимавшимися зимой на пищевые или кожевенные предприятия. То же самое наблюдалось и в Санкт-Петербурге, где путиловцы и рабочие кораблестроительных верфей, более двух поколений жившие на Выборгской стороне, считали себя непохожими на работников текстильной промышленности, недавно прибывших из Костромской губернии. В Баку этнические распри между армянами, турками, персами, кавказскими народностями создавали препятствия для любых форм объединения рабочих. В целом в недавно созданных промышленных центрах рабочее население было более гибким. Около трети рабочих жили за пределами традиционных городских центров либо вокруг изолированных заводов, стоящих вдоль путей сообщения, либо неподалеку от источников энергоснабжения.
Русский пролетариат подвергался особо жестокой эксплуатации. Рабочий день длился долго (от 12 до 14 часов), заработная плата была нищенской, к тому же нередко из нее удерживали треть в счет бесчисленных штрафов. Несчастные случаи па работе случались очень часто (за один лишь 1904 г. насчитывалось 500 погибших и 5500 тяжело раненных только среди железнодорожников). Условия жизни рабочих зачастую не поддаются описанию; так, на Украине они жили в землянках, в крупных городах — в мрачных бараках, казармах, трущобах, расположенных на окраинах.
«К счастью, в России не существует, в отличие от Западной Европы, ни рабочего класса, ни рабочего вопроса», — заявил Витте в 1895 г. «Дедушка русской индустрии», как его называли, считал достаточным условием гарантии мира и согласия доброе отношение работодателя к своим рабочим, простоту и справедливость во взаимных отношениях. Только подобным патриархальным отношением можно объяснить примитивность существовавшего трудового законодательства. В 1882 г. министр финансов Бунге попытался ввести намеки на трудовое законодательство: ограничение рабочего дня для подростков моложе 15 лет, запрещение труда детей моложе 12 лет и создание особого отряда рабочих инспекторов. Но реакция заводских хозяев была крайне резкой, и Бунге пришлось покинуть свой пост. Впоследствии часто возникали разногласия в отношениях между Министерством финансов, связанным с промышленниками и охотно идущим на уступки заводскому начальству, и Министерством внутренних дел, проникнутым патриархальным духом и стремящимся в первую очередь к сохранению общественного спокойствия, но склонным считать, что можно решить социальные вопросы авторитарным улучшением жизни рабочих.
Один за другим чередовались противоречивые законы: в 1885 — 1886 гг. был провозглашен запрет на использование труда женщин и детей в ночное время; правило, по которому суммы, взимаемые в качестве штрафов, должны были идти на улучшение условий труда. Тут же принимались законы, идущие вразрез с этими положениями. Несмотря на оптимистические заявления Витте, первые конфликты разразились к середине 1880-х гг. Наиболее значительной была забастовка в мае — июне 1896 г. Бастовало 35 тыс. рабочих текстильной промышленности Санкт-Петербурга. Они выдвигали чисто экономические и социальные требования: сокращение рабочего дня, повышение заработной платы, отмена штрафов, открытие вечерних и воскресных школ. Правительство, испугавшись размаха и длительности забастовки, пошло на уступки. Закон 14 июня 1897 г. ограничил рабочий день одиннадцатью с половиной часами и обязал соблюдать режим выходного воскресного дня. Подобно предыдущим, данный закон плохо соблюдался из-за отсутствия надлежащего аппарата трудовой инспекции; в итоге он не привел к существенным изменениям условий жизни и работы промышленного пролетариата, требования рабочих не снизились, а, скорее наоборот, возросли.
В принципе все виды рабочих объединений и профсоюзов были под запретом. Однако, чтобы предупредить возможные контакты между рабочими и «профессиональными агитаторами», власти решили создать официальные профсоюзы, которые получили название зубатовских по имени раскаявшегося революционера, перешедшего, подобно многим другим, на службу в царскую охранку, Идея Зубатова была проста и полностью соответствовала самодержавной идеологии, согласно которой царь-батюшка являлся естественным защитником рабочего люда, Поскольку забастовки и всякие другие виды рабочего движения не разрешались, правительству надлежало самому взять в руки заботу о «законных» интересах трудящихся. Таким образом власти стремились укрепить традиционные верноподданнические настроения в рабочей среде и избежать постепенного перерастания борьбы рабочих за свои права в революционную борьбу против существующего строя. В действительности же подобного рода организации, созданные сверху, чтобы воспрепятствовать проникновению революционных идей в рабочую среду, оказались обоюдоострым оружием, ибо на смену бывшему типу рабочих из крестьянской среды, рабочему 1870 — 1890-х гг., пришел новый, более сознательный рабочий, готовый разоблачить происки «зубатовщины», как это показало стачечное движение летом 1903 г. на Украине, в частности в Одессе.
В одном из донесений полиции в 1901 г. отмечалось: «Из доброго малого рабочий превратился в своеобразного полуграмотного интеллигента, который считает своим долгом отбросить религиозные и семейные устои, позволяет себе игнорировать законы, нарушать их или глумиться над ними». Советские историки всегда преувеличивали уровень классовой сознательности и политической зрелости русского пролетариата. Они особенно настаивали на идеологических расхождениях между «мелкобуржуазной», «утопической» позицией народников и подлинным классовым самосознанием рабочих еще до появления первых социал-демократических группировок. По суш дела, нечеловеческие условия существования, в которых находился рабочий класс, полное отсутствие политических и профсоюзных свобод вызывали скорее глухое недовольство и спонтанный протест, поднимали рабочих на стачки, бунты и погромы, не способствуя созданию оформленного профсоюзного движения или политической деятельности на долговременной основе. Вплоть до 1905 г. контакты между рабочей средой и профессиональными революционерами были весьма ограниченными. Тем не менее в 1902 г. один знаток рабочего вопроса писал, что страна находится па вулкане, готовом к извержению в любую минуту. И действительно, революция 1905 г., ко всеобщему удивлению, показала силу рабочего класса, который еще в июле 1904 г. «Искра» — официальный орган Российской социал-демократической рабочей партии — называла аморфной массой, лишенной какого бы то пи было классового сознания.
II. ОППОЗИЦИОННЫЕ ДВИЖЕНИЯ
1. Либералы
Социальные и экономические преобразования конца XIX столетия способствовали расцвету оппозиционных движений, ставивших в большей или меньшей степени под сомнение существующий политический строй. Либеральное движение было наиболее заметным среди них. Весьма разнородное по своему составу, движение группировалось в основном вокруг двух полюсов — умеренного и радикального.
Умеренные либералы в большинстве своем были выходцами из земств. Несмотря на то что система выборов в земствах давала явное преимущество представителям привилегированного класса, в их среде развивалась оппозиция. Даже самые начало-послушные представители земств в провинции в конце концов возмутились тем, что центральное правительство столь резко ограничило их роль на местах. К тому же голод 1891 г. дал решающий импульс развитию оппозиции. Она сформировалась как реакция против бездеятельности и всесилия царской бюрократии, против косности самодержавия, против экономической политики Витте. Выбитые из колеи, власти обратились к представителям земств, чтобы организовать помощь голодающим крестьянам. Были сформированы группы по изучению аграрных вопросов (в 1890-х гг. появилось значительное количество серьезных трудов по этнографии, экономике, статистике деревни). Изучение социального неравенства неизбежно привело к желанию реформировать ту систему, которая его порождала. Однако идеи, высказываемые либералами, отражали умеренность, свойственную им самим. Поначалу либерализм, имевший славянофильскую окраску, в поисках соглашения с «исторической властью» России стремился бороться лишь с «бюрократическим искажением» ее. Стремясь на словах к восстановлению существовавших в прошлом государственных советов, эти сторонники возврата к подлинному самодержавию довольствовались на деле созданием чисто консультативного органа, задачей которого было скорее «донести глас народа» до царя, нежели ограничить власть самодержавия.
Таков примерно был смысл знаменитого адреса земства Московской губернии во время восшествия на престол Николая II. Два года спустя глава Московского земства известный промышленник Шипов организовал в Нижнем Новгороде во время ярмарки собрание всех земских начальников, которые подали еще одно прошение подобного рода. Оно было отвергнуто, как и предыдущее. В 1902 г. Шипов предложил целую программу реформ во время неофициального собрания шестидесяти земских начальников, встретившихся, чтобы обсудить нужды промышленности: равенство в гражданских правах, развитие всеобщего образования, предлагалось расширить права земств, дать свободу прессе, разрешить участие всего народа в законодательной деятельности, возродить государственные советы. Программу решено было распространять по всей стране путем организации конференций на местах, которые позволили бы выявить насущные требования сельской промышленности. Более половины участников этих конференций согласились с программой Шипова.
Однако часть интеллигенции считала слишком робкими умеренные позиции, защищаемые Шиповым, представителем высших слоев московской буржуазии. За последние два десятилетия XIX в. интеллигенция претерпела коренные изменения. Значительно увеличилось в ней число представителей либеральных профессий: профессоров, преподавателей, служащих земств. Интеллигенция стала «третьей силой» (300 тыс. человек), она начала образовываться в социальную группу, потенциально готовую следовать демократическим призывам, ибо считала свое настоящее социальное и политическое положение неудовлетворительным.
Возникавшие профессиональные объединения, культурные ассоциации играли для этой более радикально настроенной части населения ту же роль, что и земства, объединившие представителей умеренных кругов. Например, Комитет по развитию культуры, Общество свободной экономики, Московское правовое общество и другие дали возможность либералам узнать друг друга, понять, что по численности они составляют теперь некую силу. Так, постепенно сформировалась настоящая сеть политических организаций, имеющих абсолютно легальную основу. Большинство радикальных либералов разделяло идеи, обсуждавшиеся с января 1902 г. в журнале «Освобождение», который печатался в Штутгарте под редакцией бывшего марксиста П.Струве. Подобно многим представителям русской интеллигенции, Струве к 1890 г. подпал под сильное влияние марксизма. Однако постепенно, совместно с группой теоретиков, так называемых «легальных марксистов», Струве отходит от идеи классовой борьбы, гегемонии пролетариата и революционного захвата власти, ставя на ее место эволюционную концепцию, делающую упор на необходимость демократических реформ, которые гарантировали бы основные свободы и обеспечили организацию парламентской системы путем всеобщих, прямых, тайных выборов и учитывали права национальных меньшинств. Либералы, близкие к Струве по убеждениям, основали нелегальную партию «Союз освобождения», поначалу в Швейцарии, а затем, с января 1904 г., распространили свою деятельность на Санкт-Петербург. В него входили видные университетские ученые (историк П.Милюков, философы С.Булгаков и Н.Бердяев), члены земств (П.Долгоруков, И.Петрункевич), адвокаты (В.Маклаков). Программа партии была намного более радикальной, чем программа либерального дворянства. «Союз освобождения» требовал избрания путем всеобщих выборов конституционной ассамблеи, которая определила бы дальнейшую жизнь страны и судьбу монархии, провела бы широкие реформы, в первую очередь социальное обеспечение рабочих и аграрную реформу (включая выплату компенсаций крупным помещикам за отчужденные земли). Будучи противниками насилия, либералы стремились к организации «конституционного» движения. Они собирались на бесчисленные «политические банкеты», подобно противникам Июльской монархии во Франции в 1847 г. За десять лет либеральное течение сильно радикализировалось. Это произошло вследствие осознания либералами своей силы, в противовес разрозненному революционному движению и власти, которой предстояло начиная с 1900 г. вступить в полосу острейшего экономического и социального кризиса.
2. Революционные и национальные движения
Революционные движения на рубеже веков были еще крайне раздроблены и слабы. После нескольких неудачных попыток марксистские кружки в России появляются в 1890-х гг. Поначалу проникновение марксистских идей шло медленно и трудно, ибо ни в истории, ни в национальных традициях не было почвы, на которой они могли бы укорениться. Маркс и Энгельс хотя и интересовались Россией как неким особым случаем, однако не сделали никаких конкретных выводов относительно революционных перспектив страны, где пролетариат был еще очень слабо развит. В 1880-е гг. Г.Плеханов, П.Аксельрод и В.Засулич, покинув народническую организацию «Земля и воля», не только издавали в Женеве теоретические труды по социализму, но и создали политическую организацию, призванную распространять марксизм в России, так называемую группу «Освобождение труда». В течение ряда лет деятельность группы ограничивалась борьбой против идеологии народничества. Активисты группы стремились доказать, что России следует неизбежно пройти капиталистический этап развития и только тогда пролетариат сможет стать той единственной силой, которая свергнет царизм в ходе буржуазно-демократической революции, а затем возьмет власть и установит социализм. Пока же обстановка не созреет, активистам следует заниматься пропагандистской и организационной деятельностью в рабочей среде. Для начала они организовали в полудюжине городов страны несколько подпольных кружков, которые тут же были разогнаны полицией. Однако после 1890 г. ситуация изменилась; ускоренное промышленное развитие, рождение пролетариата, первые забастовки — все это, казалось, подтверждало правильность марксистской теории и способствовало пропаганде их идей. Голод 1891 г. опроверг теорию народников об экономическом равновесии сельской общины и обнаружил крайнюю отсталость русской деревни. Разочарованные народники устремились в большинстве своем к марксизму, который своей видимой научностью, казалось, мог объяснить происходящее и указать альтернативу царскому самодержавию.
Среди основателей марксистских кружков довольно скоро выделился молодой адвокат В.Ульянов, поселившийся с 1893 г. в Санкт-Петербурге, где он экстерном защитил диссертацию в области права (в 1888 г. он был исключен из Казанского университета за «революционную агитацию»). Для Ульянова первостепенной задачей стало создание марксистской партии, в которую могли бы вступить рабочие, сочетающие борьбу за свои права с идеологической борьбой. В 1895 г. Ульянов едет в Швейцарию на встречу с Плехановым и его соратниками, чтобы осуществить слияние столичных марксистских кружков с группой «Освобождение труда». Осенью 1895 г. была основана новая подпольная организация — «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», первый опыт социал-демократической партии. Однако прошло еще немало лет, прежде чем в России появилась настоящая социал-демократическая партия. Столь медленное развитие событий объясняется многими причинами. С одной стороны, царская полиция, глубоко проникшая в партийные круги, препятствовала организации местных комитетов постоянными арестами. С другой — внутри партии шла борьба мнений по вопросу о революционной тактике. В декабре 1895 г. Ульянов был арестован, заключен в тюрьму, а некоторое время спустя приговорен к трем годам ссылки в Сибирь, где за эти годы он и написал «Развитие капитализма в России». Однако влияние его среди активистов партии в столице было, естественно, весьма ограниченным. То же можно сказать и о другом руководителе социалистов, Ю.Мартове, талантливом журналисте, товарище Ульянова по ссылке.
Успех забастовки рабочих-текстильщиков в Санкт-Петербурге, уступка правительства, согласившегося в июне 18 97 г. на издание закона, ограничивающего рабочий день, способствовали созданию нового течения в кругах социалистов, так называемого экономизма. Как считали теоретики, выступившие на страницах печатного органа социал-демократов «Рабочее дело», необходимо было выдвинуть на первый план экономические требования трудящихся, а борьбу с самодержавием следовало предоставить либералам, отдавая все силы движению за насущные права рабочих и широкому внедрению в массы. Пока шли споры, небольшая группа второстепенных деятелей социал-демократической организации основала в Минске 1 марта 1898 г. Российскую социал-демократическую рабочую партию. Событие это имело чисто символическое значение, ибо, как только закончился съезд, восемь из девяти основателей новой партии были арестованы.
По возвращении из сибирской ссылки Ульянов и Мартов покинули Россию, чтобы поддержать группу Плеханова в борьбе против экономизма в социал-демократическом движении. Важным этапом развития движения стал декабрь 1900 г., когда Плеханов, Аксельрод, Засулич, Мартов, Потресов и Ульянов-Ленин (Ульянов пользуется этим псевдонимом с 1901 г.) начинают издавать в Мюнхене новую газету «Искра». Ленин, ставший в скором времени главным редактором «Искры», с особой четкостью формулирует в статьях свою концепцию организации партии. Через посредство распространителей газеты, вокруг которых организовывались первые ячейки социал-демократической партии, расширился круг ленинской аудитории как раз в то время, когда экономический кризис жестко ударил по рабочим. В 1902 г. вышел в свет основополагающий труд Ленина «Что делать?», где он сформулировал основные направления своей революционной стратегии. Эту работу можно считать первым манифестом большевизма. В ней Ленин высказывался за строго централизованную партию, состоящую из профессионалов, ибо только они смогут увести рабочий класс с пути спонтанной профсоюзной борьбы, принесут ему, сверху и извне, подлинное социалистическое и пролетарское сознание, присущее в полной мере одним лишь ленинцам.
Эта концепция повлекла за собой в 1903 г. известное разделение партии на меньшевиков и большевиков во время II съезда Российской социал-демократической рабочей партии, состоявшегося в Брюсселе — Лондоне (т.к. бельгийская полиция запретила его заседания). Мнения делегатов, голосовавших на съезде, разделились по основному вопросу, а именно по вопросу о членстве в партии (первая статья Устава партии). Ленин предлагал сформулировать ее таким образом, чтобы обязать каждого из членов не только следовать программе партии, но и принимать активное участие в деятельности низовых организаций, связанных с непосредственной революционной борьбой. Данная формулировка противостояла той, которую предлагал Мартов. Мартовская статья, по сути, повторяла устав немецкой социал-демократической партии: быть членом партии — значит активно служить делу реализации ее программы и подчиняться центральным органам управления. Спор шел не только о формулировках, за внешней формой скрывались две противоположные концепции. По Ленину, партия должна была стать организацией с жесткой структурой, строго дисциплинированной, с полным подчинением ее членов. Партия отбирала лучших и наиболее деятельных, будучи авангардом революционеров-профессионалов, только она могла привести к власти рабочий класс в стране, столь отсталой в экономическом и культурном отношении. Мартов же представлял себе партию иначе, на европейский манер — как союз широких кругов различных взглядов, способный привлечь как можно большее число рабочих.
Мартовская формулировка получила незначительное большинство голосов (28 голосов против 23 за ленинскую формулировку). Однако в это большинство входили пятеро делегатов Бунда (Всеобщий еврейский рабочий союз в России и Польше); они требовали автономии внутри партии, а не получив ее, покинули съезд. К тому же двое делегатов, представлявших «экономистов», последовали их примеру. Таким образом, к концу съезда сторонники Ленина оказались в большинстве. По всем признакам такая расстановка сил не должна была привести к расколу. Плеханов, стоявший на ленинских позициях, Мартов и сам Ленин остались втроем ео главе «Искры». Разрыв, однако, оказался окончательным. Ленин был человеком, неспособным на компромиссы, когда речь шла об основном пункте его концепции; Мартов в свою очередь не мог следовать путем, который казался ему ошибочным с политической точки зрения. Таким образом, начиная с 1904 г. Плеханов сблизился с Мартовым, и большинство редакционной коллегии «Искры» порвало с Лениным. После нескольких неудачных попыток сохранить руководство газетой, которая была центральным органом партии, опираясь на ЦК, где большинство сохранялось за ним, Ленин решил основать свою собственную газету «Вперед!». В 1905 г. состоялись параллельно два раздельных съезда — большевиков в Лондоне и меньшевиков в Швейцарии, — закрепивших раскол российского социал-демократического движения на две партии. Он наглядно показал наличие двух принципиально различных стратегических подходов. С одной стороны, стратегию возможного, согласно которой в России следовало применить «проспективу», намеченную Марксом в ходе изучения капитализма и пролетариата на Западе, и, с другой — волюнтаристскую стратегию, порывающую с западной концепцией.
Сосредоточив свое внимание прежде всего на рабочем классе, российские социал-демократы не придавали значения крестьянству, «святой Руси икон и тараканов», как писал о ней Троцкий. Русская деревня была отдана на откуп партии социал-революционеров (эсеров), образовавшейся в 1902 г. после слияния нескольких разрозненных партийных группировок, близких друг другу по убеждениям. По возвращении из ссылки в 1896 — 1897 гг. деятели народнического движения, такие, как Е.Брешко-Брешковская, Гоц, Натансон, при поддержке интеллигентской молодежи — Г.Гершуни в Минске, В.Чернова в Саратове — попытались сформировать небольшие общества революционеров. Их ближайшей целью было скорейшее достижение политической свободы конституционным путем, в перспективе они мечтали о смене политического и социального режима. Эсеры унаследовали от народников симпатии к крестьянам и приверженность терроризму. Подобно народникам 1870 — 1880 гг., они считали крестьян, в отличие от рабочих, подлинными носителями революции и видели в сельской общине ядро социализма на селе, основанного на кооперации и децентрализации.
В эсеровском движении наблюдаются две волны — поколение эсеров начала века существенно отличается от их предшественников-террористов 1870-х гг. Дело в том, что эсеры оказались под влиянием марксизма, хотя многие отрицали возможность его применения в русских условиях. Осознав экономические и социальные изменения в стране, видя, что активистов движения легче найти в городской среде, эсеры сменили тактику. Теперь они уже не делали ставку исключительно на крестьянство и не рассматривали терроризм как единственное средство борьбы. Их партия избрала ряд путей воздействия на массы: в них входила пропаганда не только среди крестьян, но также среди рабочих непромышленных центров, организация стачек, повседневная борьба против налогообложения и бюрократических злоупотреблений, поддержка стихийных форм борьбы на селе. Позиции эсеров были особенно прочными в регионе Поволжья, где живы были еще воспоминания о Пугачеве. Группы их состояли преимущественно из мелких земских служащих, сельской интеллигенции (главным образом учителей), они находились в постоянном контакте с крестьянами, которые все еще мечтали о «второй вольнице».
Терроризм как метод борьбы не был отвергнут эсерами полностью. У них имелась «боевая организация», в которую нередко проникали двойные агенты. Эта организация продолжала действовать в традициях народнического терроризма 1870-х гг. В 1901—1904 гг. возобновились террористические акты, жертвами которых стали, в частности, министр народного образования Боголепов (1901 г.), министр внутренних дел Сипягин (1902 г.), Плеве, сменивший Сипягина на этом посту (1904 г.), великий князь Сергей, дядя императора (1905 г.). Эта серия убийств произвела большое впечатление и, несомненно, сыграла свою роль в контексте экономического, политического и социального кризиса.
Однако эсерам не хватало дисциплины, их действия определялись не конкретными планами, а скорее случайными обстоятельствами. В партию входили разнородные элементы, и по своей структуре она представляла собой полную противоположность партии ленинского типа. Каковы же были прогнозы эсеров на будущее? Газеты партии «Революционная Россия» и «Вестник русской революции» печатались за границей и распространялись в стране нелегально. В них один из лидеров эсеров В.Чернов так излагал свои взгляды на будущее: покончив с царизмом, России не следует идти вслед за странами Запада по пути промышленного капитализма, а избрать свой собственный путь к социализму. Для этого необходимо провести, как он считал, широкую земельную реформу, перераспределение земли в равных долях между всеми желающими на ней трудиться. При условии полной свободы труда независимые производители должны сами прийти к мысли о необходимости объединиться в коллективные хозяйства, и цель будет достигнута. Местная администрация, видя, что ее роль сходит на нет, сольется с коллективом производителей и исчезнет сама собой. Конечно, программа В.Чернова содержала немало утопического, многие аспекты оставались в тени — например, что будет с промышленностью? Однако план социал-революционеров был прост, он отвечал чаяниям крестьянства, и этим объяснялась широкая популярность эсеров в деревнях, жаждущих земли и равенства, вплоть до 1917—1918 гг.
Среди представителей других национальностей, населявших империю, наблюдалось крайнее различие в мнениях, различие, которое могло бы умело использовать правительство, сталкивая одних с другими. Политика же интенсивной русификации, проводимая правительством, только усиливала недовольство, не приводя в то же время к объединению оппозиционных движений. Деление происходило по двум направлениям: между социалистами и националистами, а социалисты в свою очередь делились на сторонников социализма и федерализма. Лежал ли путь к независимости через единое революционное движение, нараставшее повсеместно, или же каждая нация должна была сама прийти к ней, настаивая в первую очередь на своих национальных правах? Таков был вопрос. То, что так точно подметил Отто Бауэр в Австро-Венгерской империи, было верно и для России: здесь происходило смешение классовых и национальных интересов. Повсюду национальная элита, как примкнувшая к социалистической доктрине, так и противостоящая ей, стояла перед выбором: полное отделение от России, вхождение в федерацию демократических полноправных государств или же борьба за социальный прогресс, который приведет впоследствии к национальной независимости. Примером крайней сложности национальных противоречий могла служить Польша. Те, кто не разделял идей социализма, делились на две группы: одна из них требовала большей автономии, ссылаясь на идеи панславизма, другая — просто независимости Польши. Что же касается социалистов, то не только сама Польская социалистическая партия (основанная в 1892 г. в Париже) делилась на сторонников вооруженного восстания и приверженцев легальной борьбы, но существовало также «крайне левое» крыло, возглавляемое Розой Люксембург. Оно в конечном итоге основало в 1900 г. вторую Польскую социалистическую партию. В ней главенствовал дух интернационализма, ее члены отказывались считать первостепенным вопрос о выходе Польши из-под опеки России, надеясь на грядущее истинное освобождение поляков после создания свободных социалистических республик в Германии, Австрии и России. Они враждовали с «крайне правым» крылом, возглавляемым Кульчицким; он предлагал проект федерального государства, считая, что солидарность трудящихся должна неизбежно привести к национальной и социальной независимости. Оставалось решить вопрос о форме автономии в федеральном государстве, будет ли она политической или ограничится культурной автономией. Те же вопросы волновали социалистов Армении и Грузии. После жестокой резни армян в Турции армянская революционная партия дашнаков (Дашнакцутюн) была больше настроена против Турции, чем против России. В то же время крымские татары всячески подчеркивали свою близость к туркам, и некоторые из их вождей, например Исмаил-Бей Распирали, пытались возродить истинную турецкую культуру в мусульманских областях Российской империи.
В оппозиции царскому режиму наиболее тесно сплотились финны; они яростно сопротивлялись русификации, которую неудачно пытались ускорить в 1899 г., вводя вместо финских традиций русские законы, а с 1903 г. насильственно заменив финский язык русским в административных учреждениях, подвергшихся русификации.
Эти раздробленные силы оппозиции казались не таким уж большим злом. С ними можно было бы легко справиться, если бы не наступил серьезный экономический кризис, который усугубил недовольство и активизировал оппозицию.
3. Кризис 1900 — 1903 гг.
