WWW.DISUS.RU

БЕСПЛАТНАЯ НАУЧНАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА

 

Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 11 |
-- [ Страница 1 ] --

Юрий Андреев

Мужчина и женщина

Путь человеческий - путь звездный.

Эпиграфы ко всей книге

Как царство средь царства стоит монастырь,

Мирские соблазны вдали за оградой,

Но как же в ограде - сирени кусты,

Что дышат по веснам мирскою отрадой?

И как же от взоровне скрыли небес,

Надземных и, значит, земнее земного,

В которые стоит всмотреться тебе,

И все человеческим выглядит снова.

И. Северянин. Земное небо

Летит над океаном толстый "Боинг". Движется в проходе меж креслами

ослепительная стюардесса, везет каталку с яствами и напитками, раздает обеды

и улыбается: - Плиз, сэр!.. Плиз, сэр!.. Обращается к нашему

соотечественнику, который нахохлился на своем сидении: - Плиз, сэр! - Бабок

нет! - отвечает он ей и отворачивается от соблазнительных бутылок и закусок.

Она удивилась, но улыбку с лица не убрала, а когда добралась до

приборного отсека, то по инструкции довела до первого пилота, что на борту

находится странный пассажир с непонятным языком и немотивированными

поступками. Пилот незамедлительно связался с международным центром языковых

диалектов, там включили на поиск все программы во всех компьютерах, долго

искали, но все же ответ нашли. И тогда стюардесса опять отправилась со

своими контейнерами между рядами и подошла к чудаку: - Плиз, сэр! - Господи!

Я ж тебе понятно сказал: бабок нет! И тогда, ослепительно улыбаясь, она

ответила, как научил ее всезнающий компьютер: - На халяву, сэр! На халяву!..

Совершенство же рождается только из взаимосвязи качеств, присущих

каждому полу; если изучение мужского пола занимает прежде всего рассудок, а

созерцание женского живо задевает чувства, то полное удовлетворение разуму

приносит лишь сочетание обоих, то есть чистая сущность, свободная от всех

различий пола, как достояние идей. Высшее единство предполагает всегда

направленность в две противоположные стороны. Единство только тогда имеет

ценность, когда его источник - изобилие, а не бедность... Итак, один пол

совершенствуется в одном, другой в другом, и оба они, взаимно

противодействуя, сообща способствуют удивительному единству природы, которое

теснее всего связывает целое и одновременно позволяет отчетливее всего

выделить отдельное... Силы двух полов пользуются равной свободой, так что их

можно рассматривать как две благотворные стихии, из рук которых природа

принимает свое высшее совершенство. Свое высокое назначение они оправдывают

только тогда, когда их деятельность гармонично сливается воедино, а

сердечная склонность, приближающая их друг к другу, называется любовью...

Выдержка из сочинения Вильгельма фон Гумбольдта "О различии между

полами и его влиянии на органическую природу" (нач. XIX в.)

Виски серебрятся

Ты с улыбкой меня обнимаешь

Молодые вина горчат

Лишь старое вино

Достойно Абурадзуцу

Трепещут бедра

Вздрагивает стан

Сумерки вкрадчиво

Входят друг в друга

Сердце вот-вот разорвется

Над телом своим

Теряешь последнюю власть

Обуздать ли грозу

Если молнию

Хочет метнуть?

Дрожат полукружья

Зеленых век

Разливается ночь в облаках

То, что не высказал я

Сильнее того, что сказал

Из собрания эротических старояпонских танк Рубоко Шо (X в.)

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ ОТ АВТОРА

Нет числа письмам, которые приходили и приходят после того, как книга

"Три кита здоровья" была опубликована сначала в журнале "Урал", а затем

напечатана несколькими разными издательствами. Но большой отдельный поток,

можно сказать, целый Гольфстрим, мощное - глубокое и широкое - непрерывное

течение составляют письма, порожденные тем разделом "Трех китов", который

был назван не без лукавства и горечи "Что такое есть любовь? Это чувство

неземное, что волнует нашу кровь". О самых сокровенных вопросах интимной

жизни я предпочел тогда отмолчаться, сославшись на то, что читательской

аудиторией могу быть превратно понят и злонамеренно перетолкован.

Напор читательских писем - столь разных, столь искренних, столь

требовательных и настойчивых! - ежедневно доказывает, что в этом

предположении я заблуждался. Умен, как известно, не тот, кто не делает

ошибок, но тот, кто способен их исправлять. Что ж, буду в этом отношении

совершенствоваться, откорректирую свою недооценку общественного внимания к

"чувству неземному" в его "земных" аспектах.

С другой стороны, хорошо, однако, что само время доказало необходимость

изложения этой великой извечной темы в виде отдельной книги. Не как части,

хоть и более пространной, чем прежде, в тексте "Трех китов здоровья" (ее

присутствие там было необходимо для гармонического построения книги), но в

качестве особой проблемы, выделяющейся среди других тем, задач и загадок

нашего бытия. И не просто особой, но стержневой, вокруг которой вращаются,

тяготея к ней, все остальные. Поэтому я и решил ввести в качестве одного из

эпиграфов слова великого естествоиспытателя Гумбольдта (а мог представить и

иных мыслителей из иных стран и эпох). И более того: такая категория, как

любовь, оказывается центром не столько разномасштабных тем, сколько центром

самого мироздания. Потому-то пристально, внимательно следует всмотреться во

все, что к ней относится. И поэтому ее значимость побуждает нас видеть все,

относящееся к ней, в таком-то именно масштабе: в ней нет мелочей, в конечном

счете, все здесь соотносится с вселенским контекстом за тысячи лет. Так что,

повторяю, справедливым оказалось посвятить теме "М-Ж" особую книгу.

И вот тут-то встал предо мной не вопрос, а вопросище: какой должна

явиться эта книга, чтобы была от нее максимальная польза для людей (а без

такового замаха зачем же и за дело браться)? Дело в том, что очень и очень

много хороших, и философических, и практичных трудов типа "Мужчина и

женщина" создано в подлунном мире за тысячи лет. Это и добросовестные

энциклопедии, и наставления, отличающиеся техницизмом ("Двадцать... Тридцать

две... Сто одна... Шестьсот девятнадцать... Три тысячи четыреста семнадцать

поз любви"), и учебные пособия для молодой семьи по принципу "Делай так, не

делай этак". В общем, их следует изучать с карандашом в руках, что, конечно

же, полезно, ибо интеллект они обогащают. Но вот беда: душу они не волнуют,

чувства наши не заставляют бурлить-клокотать и на наши сердца не

воздействуют, ибо не через кровоточащие сердца создателей своих они были

пропущены, а только через их разум.

И я подумал: а почему бы мне не отправиться вослед благородным

предшественникам-просветителям, но прихватив с собою в отличие от них такие

механизмы эмоционального общения с читателем, которые дарует нам только

художественная литература в непосредственности своей?.. Короче говоря, я

решил представить на общественный суд две достаточно типические в своем

драматизме многострадальные и счастливые судьбы: Его и Ее. Людей этих, Ивана

да Марью (либо Егора и Анастасию, либо Игоря и Елену и т.д.) я хорошо знаю

(как достоверно знаю и людей, которые в "Трех китах здоровья" явились

прототипами Анатолия Федоровича). Если же кто-либо усумнится в том, что мои

герои осмелились поведать автору столь безмерно откровенные эпизоды и детали

своей интимной жизни, то я буду готов неверующим показать (разумеется,

сокрыв подписи) такие исповедальные читательские письма, перед которыми

способна поблекнуть даже откровенность моих Ивана и Марьи (Антона и Иоганны,

Александра и Ирины и т.д.)

"Пусть они сами говорят", - так подумал я о своих Александре и Ирине

(Владимире и Лидии, Сергее и Галине и т.д.). Это не значит, однако, что я не

буду вмешиваться в повествование. Авторские комментарии или дополнения нужны

по целому ряду причин, ибо разнесение базы различных взглядов на один и тот

же предмет позволяет увидеть его рельефней и объемней и определить, как в

стереотрубе, подлинное расстояние до него.

Но и этих повествователей оказалось мало: поразмыслив, я безусловно

понял, что в книге активную роль должен сыграть еще один персонаж: моя

незабываемая Нина Андреевна Т. (или Нонна Самойловна В., или Адель Борисовна

И. и т.д.) - заслуженный врач Республики, которая, будучи одинокой, уже в

пенсионном возрасте, пошла по объявлению в мою семью экономкой исключительно

ради общения. И, боже ж ты мой, чего только уникального и бесценного не

услыхал я от этого великого врача-гинеколога с пятидесятилетним стажем и

феерической судьбой! Воистину, это была Академия. И я попрошу Евгению

Иосифовну К. (или Тамару Павловну П., или Ольгу Романовну Ч. и т.д.) в этой

книге объяснять героям повествования то, чего из пособий узнать, пожалуй,

нельзя, но что способно украсить и облегчить многосложную интимную жизнь

мужчины и женщины (тут мне показались уместны эротические танки Рубоко Шо в

качестве поэтического эпиграфа).

Вот такой квартет исполнителей задумал я предложить читателям, а уж

какую пьесу эти музыканты сыграют, из скольких частей, в какой

композиционной и тональной, последовательности - поживем-увидим.

Акцентирующим словосочетанием в анекдоте, который я привел в качестве

эпиграфа, является связка "на халяву" (не знаю, переводима ли она на другие

языки). К чему это я? К тому, что в силу системы нашего воспитания и

образования мы тратим немалые усилия - и длительные года-десятилетия - на

то, чтобы стать более-менее сносными профессионалами по своей специальности,

на своей работе. И это прекрасно. Ужасно то, что практически во всех

остальных сферах действительности мы вольно или невольно норовим проехаться

- в течение всей жизни! - на халяву, то есть без каких-либо особых затрат

энергии, денег и времени!.. Примеры? Да сколько угодно!

Как мы общаемся с окружающими? Да как бог на душу положит! Захотим -

приголубим, взбредет - пнем побольнее, не сдерживая ядовитого и крикливого

своего языка, и пинаем-то чаще, чем голубим! А ведь общение - это

могущественная, разветвленная система этики ("этикет" - от этого корня!),

истоки которой уходят в древние, еще мифологические времена ("Чти отца

своего, и продлятся дни твои" - когда, и где, и кем это было сказано?..).

Когда одного стодвадцатилетнего пастуха-горца спросили, как и почему удалось

ему до таких немалых лет сохранить крепость мышц и зоркость глаз, он

ответил: "Да потому, что ни один баран за все это время не поднял на меня

свой голос..." Господи милостивый, сколько баранов поднимает на нас голос в

течение одного только дня и, подумаем по чести: да хоть чем-либо добрым

выделяется наш собственный голос в этом дурном бараньем стаде?..

Много чудесных книг написал Д. Карнеги о том, как сохранить друзей и

добиться успеха в жизни, но мне кажется, общей формулой для всех них

является один-единственный пример (пересказываю его по памяти). Конечно,

если водопроводчик напортачил, можно его вызвать и, чередуя в американском

варианте "мать-перемать", искостерить в хлам и после этого выставить из

кабинета с угрозой, дескать, в следующий раз по стене размажу, с сумой

пойдешь и т.п. Выйдя после такой "беседы" от вас, он запорет следующую

работу, сам сорвет свой психоз на встречных и поперечных, и все они тоже

напортачат по делу и в свою очередь психически изуродуют встречных и

поперечных. Но можно и по-другому: "Слушай, Джон, ведь я всегда держал тебя

за мастера-золотые руки. Честное слово, не мог поверить, что ты нарезал на

соединительной муфте не тот винтовой ход, из-за чего случилась протечка в

семнадцатом цехе. Давай сделаем так: ты сам все исправишь без всякого шума,

и на этом разговоры закончим. О'кей?.." И Джон, чтобы оправдать лестные

слова о его репутации и доброе отношение к себе, из кожи вылезет, все

исправит в злосчастной муфте, сам заштукатурит протечку и, уж будьте

уверены, ни в этот раз, ни в остальные невротически не искусает никого из

окружающих...

Спрашивается: а кто и где у нас учит нормам человеческого поведения?

Может быть, по телевизору объясняют, что надо придержать за собой дверь в

метрополитене, а не бить ею по лбу женщину, которая идет вслед за тобой с

руками, занятыми поклажей для того, чтобы накормить такого же, как ты,

героя? Может быть, в школе в сетке уроков имеется предмет "Основы

человеческого поведения"? Может быть, вы хоть раз хоть где-нибудь слышали,

что коллектив проводит собрание с подобной повесткой дня?.. Нет, так и

катимся весь отпущенный нам срок на халяву, авось проскочим, авось поднесет

жизнь нам лично дармовой стакашок доброго настроения, хотя мы ни копейки

своих усилий не внесли в копилку доброго общественного настроения!..

А разве не на халяву норовим мы проскользнуть в такой удивительной

сфере бытия, как собственное здоровье? Разве не тот же хищнический принцип:

вложить поменьше, урвать побольше, - господствует и здесь? Впрочем, не буду

на этом вопросе останавливаться сейчас: достаточно определенно я высказался

об этом уже в "Трех китах здоровья". И все же, если можно понять дремучих

старушек, которые по вековечной традиции травят больных детей куриным

бульоном, то как простить вполне современных, начитанных, "поперек себя

ширше" брюхатых коблов, готовых непрерывно жрать, простите, и пить все, что

ни попадется, в расчете на неизбывную доброту и обходительность семьи и

государства, которые будут впоследствии волочить на себе бремя их инсультов,

параличей и выведенных наружу мочевых путей?.. Чистейшее на халяву - в

масштабах жизни, хотя пьют и без конца гуляют они, конечно, "на свои".

А разве не на халяву живем мы там, где прежде всего и требуется

максимум знаний, умения и непрестанного труда, - я имею в виду воспитание

детей? У кошки, которая вылизывает своих котят и заботится о них первые

два-три месяца, хоть навыки есть вековечные, но чем обладают те наши юные

родители, которые росли не в многодетной семье и которым надлежит своих

наследников вести мало не до призыва в армию или до свадебной фаты? Не буду

распространяться об этой болезненной теме, задам лишь один вопрос: что стоит

человечеству (и каждому из нас отдельно) та ситуация при которой практически

каждый малыш изначально гениален, но уже через какой-то десяток лет почти

любой из детей - хронически отстающий ученик, ленивый и нелюбознательный,

заряженный программами многих будущих болезней? Это снижение КПД в тысячи и

тысячи раз - чья вина? Да наша же! И тут хотели проехать "на халяву" - без

особых хлопот и забот, а оборачивается сплошь да рядом это уже не бедками, а

бедами и бедищами...

И вот сейчас возвращаюсь к теме данной книги, ибо уж здесь-то царит

такой мрак невежества, такой неприкрытый цинизм в стремлении жить на халяву,

что с этим положением вряд ли что-нибудь другое сравнится! Особую досаду

порождает то, что удачный брак- именно то всемогущественнейшее средство,

которое качественно меняет жизнь и мужчины и женщины, - как раз подавляющему

большинству мужчин и женщин неведом! Иначе говоря, он способен перевести Их

в категорию тех людей, которые способны познать максимально доступное

человеку счастье, придать ему ту полноту человеческого бытия, о которой

человек одинокий или несчастный в браке даже предположить не может, и вот -

жизнь проходит, а подобного наивысшего взлета, такого благорастворения в

ином, сверхчеловеческом качестве так и не было. Но ведь это не просто не

счастье, это - несчастье! С чем можно сравнить подобное несостоявшееся по

своему максимуму бытие? С отсутствием зрения? Да нет, слепой, хоть и не

имеет одного чудесного чувства, лишен все же частного чувства, но способен

жить на оптимальном человеческом накале, и я таких замечательных счастливцев

знаю. Нет, не реализовавший себя в любви - в семейной любви - человек так и

уходит в небытие, не узнав и крохотной части тех возможностей, которые были

в нем заложены. Не узнав и не познав их только потому, что в силу дикой и

тупой традиции свою семейную жизнь он строил "на халяву". Точнее говоря, он

не строил, а принес в свой дом нечто вроде шкафа или телевизора, установил -

раз и навсегда, на том свою миссию и счел завершенной. А на деле только туг

она и должна начаться!..

Короче, для тех, кто хочет сэкономить свое время, сразу сообщаю: данная

книга, пронизанная неприятием и даже ненавистью к халяве, будет

повествованием о необходимой, всегда новой, всегда другой супружеской

работе, требующей сил, времени, вдохновения для того, чтобы брак удался.

Чтобы и сам человек становился все лучше, и чтобы другому человеку было с

ним жить все лучше. Чтобы познал он то счастье, которого действительно

достоин. Чтобы его жизнь была прожита с реализацией всех его потенциальных

возможностей.

Конечно, если взять кусок угля-антрацита, то на его огне можно было бы

вскипятить чайник воды. Однако если высвободить ту внутриатомную энергию,

что заложена в этом же куске угля, то на ней заклокотала бы гигантская

доменная печь! Но для этого потрудиться надо, высвободить ее надо! В "Трех

китах здоровья" я неоднократно приговаривал: "Вольному воля, спасенному

рай". Да, каждый - большой и самодостаточный, каждый может прожить как лично

ему нравится: кто-то - на халяву, а кто - и в заслуженной радости.

Часть первая

ПРЕДИСТОРИЯ

ГОВОРИТ ЕГОР

КАК ПРОТИВ СВОЕГО ИЗНАЧАЛЬНОГО ЖЕЛАНИЯ Я МНОГО РАЗ ЖЕНИЛСЯ, НО,

НАКОНЕЦ, ОБРЕЛ СВОЕ СЧАСТЬЕ И СТАЛ СЕКСУАЛЬНЫМ ГИГАНТОМ (Авторская редакция

последней части заголовка:...и как после пятидесяти лет в счастливом браке

заметно возросла моя сексуальная потенция, хотя до этого у меня уже

случались поводы усумниться в своих мужских возможностях)

Эпиграфы к главе

Идеал мужчины у незамужней девицы: чтобы был опытный и никого до нее не

знал.

- Если бы ты поторопилась, - говорит муж, - мы не опоздали бы к поезду.

- Если бы ты не торопился так, - отвечает жена, - нам не пришлось бы столь

долго ждать следующий поезд.

"Выходя замуж, - писала одна из девушек, - я не собираюсь повторять

ошибку моей мамы. Они с отцом совершенно не подходят друг к другу. Не

понимаю, что их объединяет. Может быть, любовь?"

Из анкет, опубликованных журналом "Нью сосайетч".

Незамужняя девушка жадно спрашивает у подруги, вернувшейся из свадебной



поездки:

- Расскажи о своей первой ночи! - Ладно, слушай. Так вот, на третью

ночь... - Да нет, я о первой! - Я и говорю: а на третью ночь... - Да нет, я

о первой! - Да будешь ты наконец слушать или нет? Я и говорю: а на третью

ночь он отпустил меня пописать...

Сегодня ночью произошло то, о чем я не только ни разу ни от кого не

слыхал, но даже и не читал ни в одном из пособий, которых немало перелистал

я сам и которых много исподволь подсовывала мне мудрая Нина Терентьевна. И

именно этот сегодняшний факт, в который раньше я никогда сам не поверил бы,

побуждает меня обнародовать нелегкую, но в общем-то обычную историю своей

жизни: чтобы поддержать приунывших мужиков, которые смирились с тем, что

силы их пошли под горку. Короче говоря: сегодня ночью эрекция у меня, то

есть крутое напряжение члена, длилась непрерывно четыре часа. В одиннадцать

вечера мы легли и на сон грядущий славно наигрались. В конце концов через

час она устала и сладко уснула на спине, а я в положении наперекрест сбоку с

ее благословления ("Может, ты сам потешишься?") еще достаточно долго

наслаждался ее прекрасным телом, пока сам не устал и не заснул прямо в ней.

В провальном этом сне наши отношения все-таки продолжались: то Настя из

глубины забвения легкими нежными пожатиями внутренних мышц посылала сигнал:

"Я с тобой", то я в полном провале сознания изредка все же подкачивал ее. И

только когда затекло до бесчувствия правое бедро, на котором я лежал, я

очнулся и, поворачиваясь на другой бок, извлек из лона супруги свой член,

все столь же напряженный, возбужденный до железного звона.

Я глянул на будильник: было три часа ночи. Прошло четыре часа! Она

повернулась вослед, прижалась на мгновение грудью к моей спине, как бы

послав привет, и продолжала каменно спать, а я, скажу прямо, заснул после

этого открытия очень даже не сразу...

Как же "дошел я до жизни такой"?

Кто я вообще таков?

Родился пятьдесят четыре года тому назад в Ленинграде на Васильевском,

там же окончил десятилетку, там же по суровому конкурсу поступил в Горный

институт, откуда уже через год, со второго курса был призван в армию. Так

получилось, что прямо из линейной части вскоре отправили меня учиться на

Высшие курсы военных картографов, по окончании которых выпустили в свет

лейтенантом со всеми возможными и невозможными секретными допусками и

припусками. Служить ввиду острой нехватки кадров моей специализации оставили

при Ленинградском военном округе, где я (не считая дальних и ближних

командировок) и протрубил без малого тридцать лет. Сколько, где и каких карт

я составил и под какими открытыми и закрытыми грифами их издал - одному

Всевышнему известно. И думалось мне, что эта колея будет длиться до конца

дней моих: полное армейское обеспечение, возможность на казенных коштах не

заботиться о "прикиде", и что всегда будет выше головы работы - интересной,

срочной, крайне необходимой для могущества моей великой державы.

За труды мои шли мне поощрения, зарплата, медали и даже три боевых

ордена. Шли также очередные и внеочередные звания.

И вдруг - не буду говорить, хорошо это для всемирного человечества или

плохо, потому что не моему уму-разуму понять этот вопрос - началась

перестройка, а за ней - массовая демобилизация офицеров, а за ней конверсия

и полное отсутствие заказов у моего -ведомства: капут! Опять-таки, не стану

распространяться насчет глупости или целесообразности массового разгрома

квалифицированнейших, даже уникальных кадров - от моего изложения ничего не

изменится. Выдали мне три оклада на обустройство и - живи Егорий

Победоносец, как знаешь-можешь: дальнейшее обеспечение - дело твоей

собственной поворотливости. То есть после полной беззаботности испытал я

переход к полной безработности. А жизнь-то уже, как я полагал, двинулась с

горки, с ярмарки, к пенсии.

Теперь насчет других пунктов анкеты: еще в старших классах школы

сошлись мы с моей однокласницей Томилой. Яркая была девушка, инициативная,

везде хотела быть первой. Одним словом: "И жить торопится, и чувствовать

спешит" - это было про нее сказано. Весьма неумело опробывали мы друг друга

после бешеных ласк - семнадцати лет отроду. В институт поступили вместе, это

еще больше сблизило нас, и когда взяли меня в армию, ни для кого не было

секретом, что мы жених и невеста. Свадьбу сыграли, когда я кончал свои

Курсы, а в двадцать два года отроду она уже принесла мне сына-первенца, и

стали мы жить-поживать вчетвером в небольшой комнатке. Почему вчетвером? Да

потому, что решили ни в коем случае окончания ею института не откладывать и

взяли к себе молодую няньку-девчонку. Комната была петровской постройки,

пять метров высоты, соорудили над входом второй этаж на высоте трех метров -

собственно говоря, нары. Там Зинка и спала над нами. Ясно, что надо было

подрабатывать, и начальство разрешило мне вечерами работать у нас же в части

тренером по дзюдо, а потом и карате и рукопашного боя, так как отмечались у

меня немалые успехи в этих делах. Да заодно пришлось еще вечерние курсы

тренеров при институте физкультуры имени Лесгафта заканчивать, да ведь еще и

действующим спортсменом я был - то соревнования на выезде, то сборы окружные

или даже всеармейские. Одним словом, плотная жизнь была. И веселая!

Частенько в крошечной комнатке нашей на Съездовской линии собирались молодые

парни и ребята, и пить почти не пили, но смех тогда взрывался все время.

Потом остепенились мы немного, стали дипломированными специалистами,

получили две комнаты в трехкомнатной квартире. Что я могу сказать о Томиле?

Сил в ней было много: и институт с отличием закончила, и в полевые

экспедиции удачно ездила, и в аспирантуру была своей кафедрой рекомендована,

и поступила в нее, и защитилась с успехом в определенное время, и в партию

вступила еще в аспирантские годы. И еще хочу об ее активности сказать: она

прямо, без обиняков, заявила мне, что обязательно хочет второго ребенка и

что лучше всего, с бытовой точки зрения, рожать его летом. Жена хочет,

значит, дело святое: в определенный ею для зачатия срок десять ночей подряд

мы усердно, я сказал бы, по-деловому, зачинали своего второго и с задачей

справились успешно - через девять месяцев Томила родила дочку. Проживали мы

тогда уже в отдельной двухкомнатной квартире, держали почтенную няньку

Эмилию Иосифовну, жена была преуспевающим кандидатом наук, я молодым

перспективным руководителем престижного подразделения, жить бы да

радоваться. Но исподволь нечто стало отравлять эту радость. Уже много позже,

-размышляя над катастрофой, начало которой проглядел, я вспомнил

малозначительный, как тогда показалось мне эпизод: играя на вечеринке с

моими друзьями, молодыми капитанами-красавцами в очко по-тюремному (со

сниманием какого-либо предмета - одежды или украшения - после проигрыша),

она со смехом обронила: "Я-то и рада бы изменить-сгулять, но только чтобы

Егорка при этом верным мне оставался..." Все засмеялись и я тоже, потому что

принял эти слова за шутку, потому что воспитан был в таком убеждении: люди

женятся или замуж выходят один раз и навсегда.

Еще что мне вспомнилось, когда стал свою жизнь раскручивать, как пришел

я к ним на кафедру, приглашенный на семейный праздник сотрудников 8 Марта, и

сидели мы с нею рядом, и поднимали бокалы, и шутили вместе со всеми, и

дурачились. Да вдруг она меня, законного мужа, ударом своего тазобедренного

сустава чуть со скамьи не сшибла, чтобы я незамедлительно очистил место

рядом с нею: как же, появился сам сиятельный ректор и очень внимательно

поглядел в ее сторону!..

И еще что вспомнилось: как встретились мы с нею после очередной ее

поездки в поле, и когда легли ночью в постель, вдруг она ноги таким образом

кверху задрала, какого в нашей с нею долгой практике не бывало. Я потом

понял; научили, хороший семинар она прошла...

И еще вступило в память, как Эмилия Иосифовна неодобрительно сказала

мне: "Мое дело, конечно, сторона, но мне очень не нравится, что в ваше

отсутствие мадам Томила надевает свое самое лучшее узорное белье, душится

самыми дорогими духами и уходит из дома надолго". И опять я отмахнулся от

всего: раз я был воспитан на мысли о единобрачии, значит, и она, думал, так

же мыслит...

Не буду дальше тянуть эту резину; короче говоря, заняла она важный,

пост заведующего кафедрой в свои-то молодые годы и ушла после ряда

хитроумных маневров в жены к самому парторгу всего Института. И дочку с

собой забрала, и остались мы вдвоем со старшим сыном. Не стану рассказывать,

как хитроумно в мое отсутствие устроила она развод, чтобы я узнал о нем лишь

месяц спустя, не буду говорить и о том, как вынудила она меня разменять

квартиру и оплатить этот обмен (хотя ушла в большое, благоустроенное жилье).

Таким вот оказался итог моих первых пятнадцати семейных лет. Я дал себе

слово никогда больше не встречаться с этой женщиной и сдержал его. Правда,

недавно я увидел ее случайно, на поминках общего давнего знакомого, и

ужаснулся. С трудом узнал я в безмерно толстой обрюзгшей старой даме е

клочками ярко крашенных хною волос на голове и с вытаращенными базедовыми

глазами ту молодую и энергичную Томилу, которая была первой моей любовью и

матерью моих любимых детей. И подумал я: да, трудно, тяжко достался мне этот

развод, будто жилы мне тогда перервали, но, значит, так было надо, чтобы

судьба увела меня от чудища, внешний облик которого сравнялся, наконец, с

его внутренней сущностью!.. Так впоследствии я произнес хвалу своей горькой

семейной участи.

Что же было после того? Я дал себе зарок - больше сердца своего ни в

чьи женские руки не отдавать! И снял я тормоза со своей машины, и понесся с

горочки без оглядки. Посудите сами: холостой, физически крепкий, материально

безбедный мужчина, непьющий, специалист-военный в возрасте до сорока - и это

при изобилии-то незамужних женщин и девушек вокруг. Но ведь и замужних,

недовольных своим положением хватало. Что тут началось, какое колесо

завертелось! Да ведь завращались вокруг меня действительно хорошие женщины,

в самом деле достойные любви, жаждущие нормального человеческого счастья. А

я никаких различий между ними не делал, может быть, по-своему мстил всему

женскому роду за Томилу и, образно говоря, поехал на упряжке сразу из

шестерых лошадей, да еще нередко менял по дороге коней одного на другого, а

точнее - одну на другую. И сплошь да рядом бывало тогда, что за одни сутки

встречался с двумя-тремя разными красавицами. Я был как оголтелый!

Продолжалось так месяц-два-три, полгода, и начал я чувствовать глубокое

внутреннее беспокойство. Нет, дело заключалось не в физической усталости -

достаточно было отоспаться или оказаться в дальней командировке (где,

впрочем, я тоже охулки на руку не клал), как спортивная форма, извините за

выражение, полностью восстанавливалась. Неудобство носило внутренний

характер: добрый человек, не желавший никому зла, я оказался источником и

генератором жестоких бед. Вокруг меня хлестала кровища, происходили аборты,

когда я хладнокровно заявлял трепещущей в ожидании своей судьбы женщине, что

мне ребенок не нужен, а она, впрочем, пусть поступает сама как ей

вздумается. Рушились чужие семьи, творились трагедии, и бывало, что гордые

дотоле женщины зимними морозными ночами сидели неподвижно на скамейке под

окнами моей квартиры или маялись на батарее в подъезде, но я не выходил и не

пускал их к себе, потому что они были в каком-то пустяке виноваты. Одна

молодая, прекрасная в первом чувстве женщина, двадцатипятилетняя машинистка

из моей же конторы, убежала от мучений безнадежной любви, когда поняла, что

я не женюсь на ней, в Норильск, но затем разорвала тамошний контракт и

возвратилась - на новые свидания и на новые муки. И т.д., и т.п.

Отчего усугублялось ощущение серьезного внутреннего неуюта? От

возрастающей тоски из-за тягостного внутреннего сходства всех этих столь

разных, внешне столь непохожих женщин - из-за их сходства в практически

нескрываемом эгоизме. Эгоизм этот, по-разному проявляемый, выражался в том,

чтобы заставить меня служить их интересам, их целям, чтобы впрячь меня в ту

упряжку, которая повлечет каждую из них к ее цели. Я нужен был лишь как

средство. О том, что у меня есть свои цели, свои задачи, свои планы, своя

жизнь, свои вкусы, наконец, своя индивидуальность, об этом не думала ни одна

из них: нет, если любишь, то делай и поступай так, как ей требуется, как ей

удобно... Я не мог не задуматься о том, что и для Томилы был лишь конем,

который, покладисто помахивая хвостом, волочил воз с семейной кладью туда,

куда ей было угодно. И все отпуска, и все культпоходы, и все гулевания

устраивались тогда, когда ей это казалось удобным. Практически всегда все

изначальные планы вынужден был перекраивать я. По доброте душевной я

полагал, что долг любящего мужчины в том и состоит, чтобы потакать желаниям

своей женщины, чтобы баловать ее. Да я и сейчас Так думаю. Но с одним

уточнением: настоящие супруги или подлинно увлеченные друг другом мужчина и

женщина должны взаимно потакать желаниям друг друга. Игра в одни ворота -

теперь-то я это знаю достоверно - точный признак душевной неразвитости и

эгоцентризма.

Короче говоря, именно те смутные чувства, о которых я сказал, и целый

ворох других причин, о которых, может быть, еще скажу, привели к тому, что

однажды, когда я, услыхал от очередной женщины нечто совсем непохожее на

речения остальных, я будто с налету о бетонный столб стукнулся и понял, что

вот, наконец- то, мне встретилась она.

Дарья была старше тех красавиц, что вращались вокруг меня, мы были

однолетки, но ее спортивная стать (альпинистки, скалолазки, горнолыжницы)

позволяла ей выглядеть моложе своих юных соперниц. Мы сошлись с нею быстро -

после соревнований по ночному ориентированию. В постели она была и

застенчива, и жадна одновременно - очень долго жила без мужчины. И вот

однажды, когда мы после жаркой ночи проснулись в ее маленькой ведомственной

комнатке, я услыхал то, что поразило меня, как гром небесный. Она спросила

своим низким, прекрасным голосом: "Ну, что ты тут с бабой развозжался? Дел у

тебя что ли нет? Сам ведь плакался, сколько еще не выполнил - накрутит тебе

начальство уши, смотри!" И это - вместо столь обычного и привычного:

"Миленький, ну, не уходи, ну, останься. Работа не волк... Ну, если ты меня

хоть чуточку любишь..." Так впервые встретился с женщиной, которая поставила

мои интересы вперед своих!

И это решило мою судьбу, хотя Дарья была, повторяю, старше всех других

претенденток, хотя у нее была - в отличие от других - дочка, хотя мастер-

технолог на аккумуляторном заводе она была, что называется, из иного круга,

хотя у нее не было своего жилья, а мы с сыном жили в однокомнатной квартире.

Зато у нее было понятие о том, что я - человек со своими делами и

обязанностями, которому надо помочь. Да, эта "малость" плюс душевное

угнетение от того зла, которое я творил вопреки своей натуре, решило нашу

судьбу.

Никакого особого объяснения у нас не было. Когда очередной раз они с

дочкой приехали к нам, чтобы всем вместе и с моим сыном ехать на выходные

дни на скалы, и Дарья разложила в кухне свою выпечку, я спросил у ее дочки:

- Светочка, пойдешь ко мне в дочки? - Пойду, - ответила она, потупясь и

жуя пирожок. - А вы меня возьмете в сынки, Дарья Антоновна? - спросил ее мой

сын. - А ты и так уже давно мой сынок, - мимоходом, между делами сказала

она, подталкивая ему через стол по-особому, как шестеренка, нарезанное

яблоко. - В общем, засиделись мы, поторапливайтесь, электричка ждать не

будет.

Назавтра они перевезли к нам пестрое свое женское барахлишко, и

послезавтра мы отправились в ближайшую школу записывать в шестой класс

Светлану, что было непросто без штампа о прописке. Но мы этого добились.

И Светочка спросила меня: - Дядя Егор, а почему Димка называет вас папа

и на ты, а мама говорит, что мне нельзя? - Почему нельзя? - возразил я, -

Только так и можно.

Так я обрел не только жену, но и дочку. И потекла наша жизнь как в

Ноевом ковчеге: двое взрослых в одной постели, подросток-сын на кровати в

другом углу и дочка с ушами-звукоуловителями на раздвижном кресле между

ними.

И Боже ж ты мой праведный, сколько проблем - бытовых и бытийных - сразу

возникло, и все их надо было решать! Иные из них не могли не насмешить: вот

Светочка заспорила с названным братом о том, что стульчак в уборной надо

держать опущенным, потому что женщинам так удобней, на что Дима резонно

отвечал, что в поднятом состоянии он удобнее для мужчин, и многое-многое

притиралось, шлифовалось и утрясалось.

Весело мы жили. Как-то Дарья, не щадя себя, приволокла арбуз величиной

с земной шар и весом в двенадцать килограммов. Одним махом мы сладили с ним

за ужином и на двери туалета прикололи бумагу и карандаш, чтобы каждый, кто

ночью встанет, расписывался. Каково же было возмущение Светочки, которая

спала всю ночь, как сурок, когда утром она обнаружила на бумаге четыре свои

росписи! - Это Димка подделал, это Димка! - шумела она. - Сам чуть в постель

не напрудил, а на меня свалил!

Димка, довольный, хохотал... А когда однажды со школьной вечеринки он

явился под хмельком, с каким удовольствием все члены семейства рисовали

обличительные дацзыбао, а потом развесили эти едкие карикатуры на стенах и в

коридоре! Но когда в другой раз он явился из школы с хорошим фингалом под

глазом и с грозным вызовом родителей в дневнике к директору, мы решительно

встали на его защиту. Дело в том, что, гордясь своей новой матерью, он отнес

в класс ее удивительное фото, где она, распластавшись подобно ящерице, гибко

движется вверх по вертикальной стене. Некий шутник из тех жлобов, что готовы

все осмеивать, положил фото на бок и заржал над разоблаченной, по его

мнению, фальсификацией: дескать, баба корячится на ровной площадке, ползет

слева направо. Дима сначала пытался объяснить, что вот внизу видно озеро,

которое не может стоять вертикально. Шутник, у которого мускулов было явно

больше, чем мозгов, ответил ему так гадко, что Дима врезал ему по зубам

раньше, чем успел что-либо осмыслить. Правда, и получил в ответ, но совесть

его была чиста, что я директору и попытался объяснить, причем успешно.

Детям мы выделили рабочие места для уроков, распределили свои домашние

обязанности, и во время веселых застолий шуточными репликами решались все

назревшие проблемы, высмеивались и снимались конфликты, и дети чувствовали

себя счастливыми в любящей полнокровной семье, где каждый из них имел и

заботливую мать, и справедливого отца. Об этом можно долго и увлекательно

рассказывать, вспоминая все новые подробности, но я сейчас пойду в иную

сторону: двинусь в страну по-настоящему драматическую. И страна эта, думаю,

имеет самое прямое отношение к преждевременной кончине Дарьи.

Она была веселой и прямой в отношениях с людьми на любом уровне. Так,

например, своим остроумием и чувством независимости она просто поразила у

нас на банкете нашего многодумного генерала, а уж тот умел разбираться в

людях!.. И при всей своей гордости и чувстве собственного достоинства она с

присущей ей добросовестностью отнеслась к счастливому изменению в ее женской

судьбе, к переходу из неопределенного состояния матери-одиночки в статус

сиятельной офицерской жены и матери немалого семейства. Не склонная к

выспренным словам, она лишь однажды прошептала, цепко прижимаясь ко мне всем

своим худеньким крепким телом и глядя в мои глаза горящими очами: "Ты - мой

идеал! Неужели это не сказка, что я - твоя супруга?"

Десятый ребенок в бедной восточно-сибирской семье, единственная

оставшаяся живой у матери, пережившая феерическую биографию, в которой было

и заведывание пушной факторией у самой кромки Ледовитого океана, и занятия

статистикой в Бурятии, и судоремонтные мастерские во Владивостоке, и

рыбоконсервный завод на острове Шикотан, и бесконечно многое другое было в

ее жизни. И при всем этом Дарью отмечала неукротимая тяга к культуре,

которая привела ее через всю страну в Питер и вопреки всем законодательным

препонам позволила закрепиться в нашем великом городе на Неве. На несколько

голов выше моих были ее познания в оперном искусстве и в серьезной музыке,

безупречным был слух и удивительным исполнение туристских и альпинистских

песен, которые так самозабвенно любила она распевать в компаниях своих

единоверцев по горным видам спорта.

Не высказываемая прежде даже самой себе, ее затаенная мечта об образе

жизни, наиболее соответствующем ее натуре, волею небес осуществилась. Общим

решением семейства она ушла из своего гальванического цеха -

высокооплачиваемого, но вредного для легких, и перешла на инструкторскую

работу в школу олимпийского резерва: и к дому ближе, и дело по душе, и

временем для семьи стало легче распоряжаться. Она очень серьезно принялась

обустраивать мой быт согласно своим представлениям о светской жизни: так

например, она завела в секретере зеркальный бар, куда стала раздобывать

разного рода бутылки - до сорока штук стояло их там (а с отражением в

зеркале - кошмар! - вдвое больше), и предметом ее высокого тщеславия было

поразить моих или своих сослуживцев удивительными напитками или коктейлями.

Я только посмеивался, понимая, из каких пластов предыдущей нищеты взрастали

подобные представления о "красивой" жизни.

Она была очень сдержана на высокие слова, но я знаю, что любовь ко мне

и преданность семье составляли суть ее существа. Через год совместной жизни,

когда она была в положении, случилась беда: ей сообщили, что со мной в

дальней командировке (она сразу поняла, что в Афганистане) случилось

несчастье, но сейчас уже все в порядке, самое главное - жив и можно не

беспокоиться... Когда я приехал, то застал ее в больнице: от нервного

потрясения случился выкидыш, двойню не сохранили. Я так и не узнал, кто

проявил подобную "заботу" обо мне.

Говорю об этом для того, чтобы еще и еще раз сказать: Дарья любила меня

самозабвенно, всей сильной и одинокой женской натурой, изжаждавшейся по

счастливой жизни. Она стремилась по необоримому чувству долга полностью

соответствовать представлениям об этой счастливой жизни.

И вот тут-то нас ожидал конфликт. Конфликт, который рос, усугублялся и

стал, в конце концов, непреодолимым. Счастье любви, полноты бытия, радости

обретенной семьи, чудесной женщины - верного спутника, безусловно, требовало

выхода, реализации накопившейся страсти. Не мог не стремиться к такой же

реализации и я: Но - в силу гордой скрытности своей души - Дарья не могла

беззаветно мне отдаваться в неспящей тишине, где двое чутких детей ловили

все ночные звуки, либо даже спали, но она боялась разбудить их - звоном

пружины в матрасе, стоном любви, криком страсти.

Мы ложились, я начинал ее ласкать, а она своими маленькими сильными

пальцами сжимала и блокировала мои руки. И еженощный возможный рай двух

обретших друг друга любящих людей оборачивался адом. В конце концов, я

засыпал, а она заснуть не могла, и глубокий внутренний невроз все сильнее

разрушал ее душу. И дело было, конечно же, как я понимаю сейчас, задним умом

крепок, не столько даже в физиологических стрессах, сколько в

катастрофическом столкновении психологического представления о долге

счастливой женщины, обязанной удоволить любимого мужа (не говоря уж о своем

естественном удовлетворении) в столкновении с невозможностью переступить

через нерушимое внутреннее табу женской и материнской стыдливости.

Потрясение это, ежесуточно повторяющееся, зашло так далеко, что

сломались какие-то тонкие механизмы ее радостной и активной до того

сексуальности. Дошло до того, что она все менее и менее могла уже

эмоционально раскрываться даже в самых удобных обстоятельствах, даже когда

мы оставались одни, даже в отдельном санаторном номере, где мы поселились в

первый же из совместных отпусков. Что-то сломалось в ее психологии или в

психике, и конфликт этот внутри ее сознания творил свое ужасающее,

разрушительное черное дело, проявляясь, конечно, и в конфликтах внешних.

Не стану развивать далее эту ситуацию во всех подробностях; дети

выросли, мы оставили Дмитрию свою однокомнатную квартиру, когда он женился.

Скажу здесь, что в свой срок устроил жилье Леночке, своей дочке от Томилы,

когда пришел ей срок выходить замуж, и первого внука принесла мне она. Я

купил нам двухкомнатную кооперативную квартиру (благо доходы тогда

позволяли), а затем к замужеству Светочки построили квартиру и ей. И вот,

два любящих друг друга человека, мы остались вдвоем, но спали уже в разных

комнатах, на разных кроватях и встречались на одной постели все реже и реже,

пока встречи эти не прекратились совсем.

Дарья, целостная натура, по-прежнему любила меня искренне, жила моей

работой и моими интересами, она неколебимо стояла на моей стороне во всех

служебных коллизиях, но уже не могла исправить случившегося с нею сбоя. Она

была очень умна, и как-то рассказала мне будто бы стороннюю историю о неких

знакомых ей супругах, которые в силу трудных обстоятельств не могли жить

совместно половой жизнью из-за болезни жены. Но ценя и уважая ее как

товарища, муж был настолько тактичен, что ни разу ни намеком, ни оговоркой

не показал жене, что у него кто-то есть на стороне...

Притчу эту я с благодарностью принял - тем более, что к этому времени

уже много лет вынужден был жить нелегкой двойной жизнью, честно говоря,

противной и разрушительной для моей души и для тела. Тем не менее в Москве,

куда довольно часто выезжал я в командировки, была у меня сначала одна, а

затем и другая жена, то есть были женщины, которые любили меня, ждали и

искренне хранили мне верность от праздника встречи до другого праздника.

Была у меня и сибирская жена, и киевская. Нет, я не был блудником, и здесь я

упоминаю об этих женщинах, а не о многотрудных своих производственных

заданиях, которые. отнимали главные силы и время, только для того, чтобы

сказать: во всех этих ситуациях я стремился отнюдь не к тому, чтобы

поматросить да и бросить, но именно к семейным отношениям, к

доверительности, к взаимной заботе. Привязанности мои были крепкими и

постоянными. Самое главное, больше пяти лет в Ленинграде была у меня вторая

жена - та самая машинистка, которая тихим голосом, покрывшись вся красными

пятнами, заявила после моей женитьбы, что покончит с собой, если я не буду с

нею встречаться. И мы жили с ней - много, радостно, с полнокровным чувством

людей, которые вопреки драматическим обстоятельствам близки душой и телом.

Был, правда, момент, когда она потребовала, чтобы я ушел к ней от Дарьи -

ведь я люблю ее. Я сказал, что люблю ее несомненно, но Дарью люблю всеми

силами души. "Так не бывает" жалобно заплакала она. "Возможно, в книгах и не

бывает, - возразил я, - но в жизни ведь так..." Со временем эти женщины

познакомились и стали дружны, но Дарья так и не узнала об этой темной

стороне моей Луны.

О Господи, как я хотел бы, чтобы мне ничего не приходилось скрывать от

богоданной и родной своей жены, но шли годы и двойственность усугублялась,

ибо не мог ее бросить, я все больше ценил ее острый ум, искренне любил

многообразие ее талантов, неуходящую красоту стати, обходительность, веселый

компанейский задор, и я перестал бы уважать себя, если бы бросил женщину в

возрасте, отдавшую мне все тепло своей души и силу разума, да вот беда -

замкнувшую свое тело.

Поскольку в своем развитии ситуация не удерживала меня от случайных

встреч, постольку начались сексуальные неудачи: в напряженных

обстоятельствах уже не редкость было столкнуться с осечкой. Да, по-прежнему

все хорошо и даже все лучше и богаче получалось у нас с Региной -

машинисткой, но годы шли, и я сам первый содействовал тому, чтобы она, в

конце концов, устроила с другим свою женскую судьбу, получила хотя бы

внешнюю видимость замужества. Мы перестали с нею встречаться, и я полагал

уже, что моя мужская биография, в общем, близка к унылому завершению: знать,

не судьба мне была найти такую свою половину, с которой я мог бы постоянно

испытывать радость действительно полного сближения.

И тут настигло меня страшное горе, которое буквально раздавило меня: в

составе женской команды ветеранок-альпинисток Дарья пошла на не очень

сложное восхождение в Заилийском Алатау, и их лагерь тридцатого марта, когда

снега подтаяли, был накрыт снежной лавиной. Их палатки стояли там, где

никогда, ни разу лавины не сходили: уж эти ветераны, мастера спорта знали

все тонкости коварных гор. Но, значит, не все...

Когда мне сообщили об этой беде, я побежал в лесопарк - я бежал и

кричал, и плакал, и выл, как дикий зверь. Я падал на землю, катался по ней и

снова кричал и плакал. Так закончились вторые пятнадцать лет моей семейной

жизни.

Наверно, этот эмоциональный выброс в парке спас мою душу от разрыва.

Мы, родственники, вылетели в район катастрофы: команды спасателей нигде

ничего не нашли, ни палатки, ни рюкзака... Так и закончилась ее незаурядная

жизнь, в которой были, надеюсь, и моменты счастья. Но я-то знал, что ни в

какие горы она тогда не пошла бы, если бы дома все было отлично. А отлично

не было из-за того, что я - мужчина - когда-то не смог понять тонкость и

сложность женской психологии, не было из-за того, что не сумел привести

молодую любимую жену в отдельную комнату. Нужно ли мне на хищницу Томилу

пенять, которая от жадности отняла у меня тогда квартиру? Бог ее покарал,

изуродовал, она свое возмездие и за это, и за многое другое получила. Но и я

получил! Только я был виновата том, что Дарья, уникальная, но хрупкая

женщина тогда сломалась навеки.

И вот - мне перевалило за полвека, дети разлетелись, жена погибла

страшной смертью, а я, старый осколок, демобилизованный из армии, удаленный

от профессии, которой отдал всю сознательную жизнь, остался один одинешенек,

пень пнем. Вот с таким-то жизненным и мужским опытом я оказался не у дел. В

таком вот душевном состоянии я и встретил Анастасию.

ГОВОРИТ НАСТЯ

КАК Я СТАЛА ЖРИЦЕЙ ЛЮБВИ (Авторская редакция заголовка: Как я в

возрасте старше тридцати лет впервые ощутила себя пылкой, любящей женщиной,

хотя предыдущие мужья правомерно считали меня в постели холодной, чуть ли не

фригидной)

Эпиграфы к главе

- Когда наша соседка миссис Джонс сменила мебель, мы тоже купили новый

гарнитур, - сказала Нэнси своему мужу Ричардсону. - Едва она обзавелась

новой моделью "Вольво", ты тотчас купил еще более новую модель "Ситроена". Я

уж не говорю, сколько нам стоила загородная вилла, которую пришлось

приобрести из-за нее. Бог с ними, с этими расходами, но что мы будем делать

сейчас? - А что, у нее новая покупка? - У нее новый муж.

"У женщин половое возбуждение стимулирует кровообращение за счет

прилива крови ("горят щеки"). У большинства из них, в отличии от мужчин,

начинается набухание и отвердевание сосков молочной железы. Здесь же (около

отвердевающих сосков? - авт. Разрядка моя) начинается напряжение- клитора"

Из статьи известного сексопатолога, кандидата медицинских наук в газете "Час

пик"

- В студенчестве - я в ЛЭТИ учился, - любви были робкие, платонические.

Опыт танцев ярче был. Но была любовь, как из прошлого века. К студентке

Тане. Я так боялся ее, что не знал, чего мне больше хочется встретить или

избежать. Она, конечно, полюбила другого. Тогда я понял, возвышенно-

несчастная любовь роняет человека. "Двойка тебе", - сказал я себе и больше в

безнадежные варианты не вступал. А Таня так и осталась для меня феей. - Но

бывают такие, которые женятся и по первой, и по второй, и по третьей... -

Поражаюсь, зачем люди много женятся? Там, где я живу, я создаю свое особое

поле. Менять обжитое тяжело, я знаю много людей, которые это сделали с

большой разрухой для своего "я".

Из интервью писателя В. Попова, опубликованного в газете "Час пик"

Бога никто никогда не видел. Если мы любим друг друга, То Бог в нас

пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас.

1-ое Иоанна 4: 12

Господи, да могла ли я когда-нибудь раньше и в мыслях держать, что вся

моя женская жизнь до встречи с Егором была не больше, чем туманом и

непробудным сном души и тела? Да думалось ли мне, что многоопытная мать

двоих детей, рожденных от двух законных мужей, женщина, познавшая в своей

тридцатилетней с лишним биографии до дюжины, наверное, других мужчин кроме

них, что я была не более, чем девственницей, чем нетронутой девушкой,

которая предполагать не смеет, какие огненные чувства, какие термоядерные

взрывы страсти, глубоко сокрытые в ней, созрели?

Когда началось со мной это потрясающее переворачивающее все естество

безумие, я вспомнила и передала Егору рассказ старого французского писателя

о том, как два яростных любовника оставляли после встречи на спинке

деревянной кровати памятные зарубки в счет своей радости. Я посмеялась над

теми пылкими французскими аристократами, которые за медовый месяц нацарапали

всего то ли двадцать, то ли тридцать пометок. Наш медовый месяц шел совсем в

другом ритме! Егор снял скромный двухместный номер в отеле "Репино", чтобы

отключить меня от всех забот (я утверждала, что это безумие - тратить такие

бешеные деньги в наше трудное время, но он твердо пресек спор: дескать,

хватит, я очень хорошо знаю, для чего это делаю!). В ответ на мое

повествование о французском обычае Егор ухмыльнулся и назавтра я увидала на

прикроватной тумбочке старую полированную досточку, которую он раздобыл

невесть на какой местной свалке, и американский штык-нож, привезенный им из

Вьетнама. Что я могу сказать?.. За те двадцать два дня, что мы на доске

отмечали французским способом, мы вырезали на ней сорок шесть глубоких

борозд: сколько раз встретились, и до тысячи штрихов: сколько раз я

самозабвенно заканчивала свой акт, совершенно не помня себя. Был в том числе

и такой незабываемый день, после которого мы нарезали на доске четыре резкие

общие борозды и до сотни - суммарно - моих ризочек!..

Это было не похоже ни на что, это было упоительно, хотя, конечно, были

и помехи, скажем, технического характера. Так, например, мы расшатали и

развалили поочередно обе деревянные кровати, и за это пришлось платить -

втайне от администрации - ухмыляющемуся столяру. Так, например, случалось

слышать раздраженный стук в стенку - в самый разгар восхитительной встречи,

когда я кричала в страсти, не помня, где я, не зная, кто я, а кровать

сочувственно и согласно визжала и трещала. Именно с той поры у нас появилась

присказка, которая знаменовала крайнюю степень любовного азарта: "А Дудашкин

(это была фамилия нервного соседа) пускай завидует!". Но, разумеется, на

людях мы такую формулу никогда не произносили, а памятную доску, которую

увезли из отеля с собой, никому и никогда не показывали, только вырезали на

ней тем же ножом дату памятного месяца и спрятали в большое отделение

платяного шкафа - поглубже, чтобы дети до нее не добрались...

Почему случился такой переворот, такая коренная метаморфоза в моей

жизни? Я считаю, по двум причинам. Во-первых, Егор поразил меня прежде всего

как мужчина. Не как человек мужского рода, передвигающийся в брюках (брюки

мы у них тоже наряду со многим другим отвоевали), но именно как знающий,

чего он хочет по самой своей мужской природе, самостоятельный лидер.

Впрочем, об этом я скажу потом, особо. Во-вторых же, он овладел такой

неведомой мне раньше техникой ласки и практикой длительной эрекции, что это

в корне изменило все мои знания и представления об интимных сношениях

мужчины и женщины. Мои прежние мужья и мои случайные любовники все были

моложе него - чуть ли не на два десятка лет. Встречались среди них и мощные,

как бы это сказать, бугаи с неукротимой энергией и немалой величины половыми

членами. Каждый из этих деятелей, отодрав, грубо говоря, меня и удовлетворив

себя, отваливался набок, полагая, что и я, стало быть, довольна. Какое же

это было "удовольствие" - нечто вроде сухой палки, трение которой с большим

или меньшим механическим ощущением воспринимала я у себя внутри. И только

начинало подчас что-то чуть-чуть разогреваться у меня в недрах, как эта

сухая палка превращалась в ускользающую наружу мягкую макаронину. Вот и все

радости!

И оказалось, что прежние мои самцы-молодцы - просто ничтожество рядом с

Егором, рядом с его сексуальным умением и талантом, который он развил до

восхитительного мастерства: на радость себе и мне. Все это была подлинная

многоуровневая наука, о которой никто из прежде знакомых мне мужчин даже не

догадывался. Кое-кто из них считался "тузом", если умел применять

десяток-другой различных поз: какая убогость, какая доисторическая темнота

по сравнению с тем, что было доступно Егору! Господи, какое мое личное

счастье, что мы встретились с ним, и какое общее несчастье, что подобное

умение - редкость. Надеюсь - пока редкость.

Однако, прежде всего он поразил меня своей личностью - по контрасту с

тем жалким, нуждающимся в постоянной опеке и заботе, беспомощным стадом,

которое зовется мужчинами. По опыту работы - я несколько летних сезонов

проработала для интереса внештатным экскурсоводом-организатором - каких

только видов и родов растерянности со стороны мужского пола за эти годы я не

насмотрелась! И все это иждивенчество удивительно у них сочетается с

наглостью, самоуверенностью, с притязаниями ко мне как к самке, которая

должна быть на седьмом небе от восторга, что ее соизволил восхотеть тот или

иной козел, воняющий потом, табаком и портвейном. Им даже не понять, как все

это потешно выглядело со стороны: какой-нибудь "метр-ноль пять со шляпой",

как говорится, клеится ко мне, которую при росте сто семьдесят уже не раз

приглашали на амплуа славянской фотомодели, невзирая на, скажем, не совсем

уже девичий мой возраст (впрочем, возможно, и рекламные дельцы тоже своими

способами подбивали клинья). Природа наградила меня и статью и фигурой: в

общем, "все при себе" - и все отличных параметров. И лицо тоже, говорят,

очень даже выразительное, хотя курносое, и сероголубые глаза, как прожектора

(особенно, если незаметно поработать с веками тушью и кисточкой), и

золотистые волосы, густые, долгие, предмет немалых хлопот, но и гордости. Да

и под пышными волосами прячется не такое уж совсем серое вещество - оно

позволило мне без особых перенапряжений стать кандидатом не каких-нибудь, а

технических наук.

Я создана Творцом, чтобы быть замужем, как за каменной стеной,

принимать опеку и восхищение своего единственного мужчины и платить ему

любовью, преданностью, самозабвенной заботой. Так нет же! Всегда и всюду я,

женщина, должна была этот "сильный пол" вести за ручку, наставлять,

обеспечивать и взамен испытывать лишь притязания на свой передок. Да

посмотрите объявления хоть в газете "Шанс", хоть в другой. Все мужчины ищут

для встреч женщину с квартирой. То есть ты, женщина, обеспечь ему удобное

место, стол с водочкой накрой, а на сладкое себя предложи! Да не забудь еще

перед тем свое фото прислать: он желает порыться-покапаться, повыбирать,

которая ему поугодней, а, точнее говоря, поудобней... Тьфу, прямой

паразитизм, другого слова не нейду! Насколько женские объявления все-таки

духовнее: ищу спутника, подходящего по знаку Зодиака, по интересам, по любви

к детям. А эти!..

Повествование "о семейной жизни", к сожалению, в эту "экскурсионную"

ситуацию ничего принципиально нового не вносит: мои мужья были

самовлюбленными эгоистами, чья жалкая сущность была упрятана в эстетически

привлекательную, вполне мужественную оболочку. Но и тот, и другой с какой-то

лихорадочной поспешностью отдали мне вожжи от семейного экипажа и сразу же,

вместе с сердцем отдали и кошелек: владей домом, финансами и хозяйством, а

мы уж как-нибудь перебьемся на своих подленьких заначках. Так тянулись годы,

а дальше и второе десятилетие семейной жизни потекло, как вдруг на

новогодней вечеринке я оказалась рядом за одним столом с человеком, что

говорится, не нашего круга и не нашего возраста. Знаю теперь, что это со

всех точек зрения случайно не было. Конечно же, постаралась "подруга",

которой нужно было на этот вечер (и на многие другие тоже) отвлечь мое

внимание от ее отношений с моим супругом. Она добилась своего: низкий поклон

ей и благодарность на всю оставшуюся жизнь!

Я обратила внимание на спокойного, неразговорчивого соседа не только

потому, что спортивная фигура его заметно контрастировала с брюшком молодых

мужчин, а представительная сила плеч и рук всегда импонировала мне в

субъектах противоположного пола. Но главное, за что зацепился мой мимолетный

взгляд, были резкие морщины у губ на его лице - следы не столько прожитых

лет, сколько пережитых бед. Именно они заставили меня попристальнее

взглянуть на него, ибо на лицах своих сверстников никаких следов страданий я

никогда не наблюдала: не считать же за переживания пьяные слезы, которые у

этих всегда лежат недалеко. Он в это время вежливо говорил с кем-то через

заставленный едой стол, в профиль ко мне.

Нас представили, он улыбнулся мне и крепко, но не больно пожал мою

руку. О, боже! Его глаза! По-рысьи ясные, их взгляд источал такую спокойную

силу и внутреннее самообладание, что все мое существо сверху донизу пробил

заряд в миллион вольт: "Он пришел! Это мой господин!" До этой секунды я и

слова такого применительно к себе представить не могла, но, видимо, все, что

накопилось за эти годы, разом взорвалось - из-за потока его спокойной силы,

уверенности, мужского лидерства, исходящие от него. Я въяве увидала Мужа,

это было главным, а все остальное было ничтожным и частностями! Внутренние

центры моего тела и моей головы наполнились мощным и ровным теплом, я

ощутила их расширяющуюся жаркую пульсацию. Да, сверху донизу проскочил

разряд и все, что можно, возгорелось.

Началось застолье. Он принялся загружать снедью мою тарелку. Я светски-

вежливо, внешне безучастно, спросила его, чем он занят. Он улыбнулся и с

неведомой в моем кругу открытостью сообщил сразу главное, что вот после

неожиданной демобилизации оказался выброшенным на берег, как рыба после

отлива, но околевать не думает, а, напротив, хочет создать не много не мало

типографический концерн, который на лучшем в мире оборудовании будет

печатать географические карты всех масштабов и назначений, в том числе и

специализированные путеводители, и многое другое. Я высказала мнение, что

все это, наверное, организовать будет очень трудно.

Он улыбнулся, взял со стола салфетку и нарисовал на ней "ромашку":

кружок с лепестками, то есть важными составными делами, каждое из которых

требует своего особого решения, а все вместе способны образовать чудесный

цветок - красивое и очень перспективное дело! Я сидела молча, приспустив

веки, впитывая в себя эту уверенную, веселую, непоколебимую увлеченность

человека, который все потерял, и наслаждалась своим ощущением, как потоком

кислорода после асфиксии. Рядом с ним я почувствовала себя Женщиной: он

воплощал собой ту идею лидерства, душевной силы, о которой я, как теперь

ясно поняла, тосковала всю жизнь!

По-видимому, он ощутил что-то необычное в моем внезапном молчании,

внимательно взглянул на меня и вдруг спросил:

- А вы не хотели бы помогать мне в этом деле? - Очень даже хотела бы! -

ответила я раньше, чем успела что-нибудь подумать. Так моя судьба была

решена навек. Он на мгновение положил свою руку поверх моей и сказал: -

Договорились!

Я только кивнула головой. Говорить я не могла, потому что в душе моей

случился обвал. Я оглохла. Тут очень кстати принесли смену еды, все начали

ее друг другу на тарелки накладывать, наливать рюмки, поднялся гомон, стали

пить в честь сорокалетия того приятеля мужа, у которого и собрался этот

новогодний сабантуй. Олег, мой муж, тоже что-то произносил, чокался через

стол, затем подошел ко мне, по-хозяйски положил на плечо руку, что-то

покровительственно вещал. А я заметила какой-то безразличный, мимолетный

взгляд Егора, брошенный на нависающее чрево моего благоверного, и вдруг

увидела Олега его глазами: еще молодого, но уже заплывшего жирком,

скрывающего за своим громким смехом и активной суетней внутреннюю

неуверенность. И как в озарении в мгновение ока у меня связалось воедино сто

незаметных штрихов, и я поняла достоверно, что врал он мне недавно насчет

своей служебной поездки: никуда он не ездил, а жил эти дни у Дианы, с

которой вроде бы невзначай оказался сейчас рядом б застолье, но меня это

понимание совершенно не задело, хотя перед тем я удивилась ее блеснувшему,

какому-то победоносному взгляду, брошенному из-под век на меня. И в душе

моей сам собой родился большой-большой вопрос: а зачем мне, собственно

говоря, Олег?.. Так разом была определена и его судьба, хотя, конечно, к

подобному решению я шла исподволь все последние годы. Просто мне не с кем

было его сравнивать: собственно говоря, особых различий между ним и мужьями

моих подруг я просто не наблюдала (в том числе и в постели).

Могу понять раздражение тех читательниц моей исповеди, которые бедуют

вообще без мужа, без семьи: с жиру взбесилась! Взял ее с ребенком хороший

человек, в общем, малопьющий, на добром счету в своей фирме, без пяти минут

доктор наук, родился у них еще один ребенок, так какого же рожна ей нужно?!

И я согласна с теми, у кого никого нет или кто мается с горьким пьяницей: и

верно, жила я, как у Бога за пазухой! Да вот вопрос: жила ли? И еще один: за

пазухой ли?..

Знать, такая уж дурная уродилась я мамы с папой или уж так воспитали

правоверно, что я истово во все верила, чему меня учили и что в школе

слышала. А назидали нам высокие истины про назначение человека, про гордость

женскую, про семью идеальную. Родители были у меня люди кристальные: всю

жизнь вкалывали, работали по-честному там, куда Родина пошлет, трудами

своими праведными палат каменных не нажили, но считали себя людьми

счастливыми и гордыми потому, что на производстве коллектив и начальство их

ценили, грамоты вручали и даже в дома отдыха посылали бесплатно. (Правда,

вспоминаю я, что эти путевки льготные выдавали им в межсезонье.)

И в школе тоже верила всему хорошему, прямая, честная была, пионерская

и комсомольская активистка. Веселиться любила, как все девчонки, но

фирменное шмутье и другие брошки-сережки презирала, училась от души,

добросовестно. Отличницей была, с золотой медалью школу кончила. Но что

характерно, в классе меня зубрилкой и синим чулком не считали и не

сторонились, потому что я всегда открыто за справедливость выступала. Был

даже такой случай: нашей классной руководительнице заслуженное звание

присвоили, а я как раз в этот день всех до одного десятиклассников подбила,

чтобы никто из-за парт не вставал, когда она войдет в класс. Почему? Да

потому что вчера она двоих наших ни за что, по самодурству, из буфета

выставила, да еще с оскорблениями и позором. И вот приходит наша "Швабра" в

свой же воспитательный класс, вся взволнованная в день награждения, а

класс-то ее родимый сидит на местах и молчит, как в рот воды все набрали.

Она сначала стала кричать, мы молчим, она принялась воздух хлебать, замахала

руками и вылетела вон вся в пятнах... Директор потом приходил, разбирался,

чуть я из школы не загремела как зачинщица, да явился мой папаня, железно

подтвердил у них на педсовете мою большевистскую правоту, пообещал довести

до общественности, чтобы сняли звание заслуженной как не заслуженное

учительницей-грубиянкой, хотя согласился, что и мы в классе своеволие

допустили. В общем, дело замяли, чтобы меня, Анастасию, гордость школы,

единственного претендента на медаль в районе, не вынудить перейти в другую

школу накануне выпуска.

К чему это я? Какое отношение давнишний скандал имеет отношение к моим

семейным делам и к личной жизни? А такое, что я истово, без сомнения верила

как в непреложный канон в тезис о святом равенстве мужчины и женщины.

Заметьте: не в равноправие, а в равенство, то есть подобие. Наверное, на всю

жизнь запомню я заголовок в праздничной газете, выпущенной к 8 Марта: "В

Советском Союзе исчезла разница между мужчиной и женщиной". Сама видела! Так

же, как своими ушами слышала в межконтинентальной телепередаче гордое

заявление одной нашей профсоюзной, кажется, дамы: "У нас секса нет!" И вот

теперь я скажу самое смешное: очень долго я считала примерно так же, как

они!

Конечно, я школьный курс анатомии знала и сдала на отлично этот

предмет, но "мужской" вопрос меня, практически, не волновал. Мальчиков в

школе у меня, почитай, и не было, потому что мне были смешны их обезьяньи

претензии на взрослость и я не уважала их лени и стремления проехаться "на

шару", хотя бы и за мой счет. Списывать на контрольных им давала, не скрывая

насмешки. Вуз выбрала - с благословения отца - самый почтенный и

перспективный в плане многообразного приложения и развития моих будущих сил

- точной механики и оптики. На курсе у нас и особенно в группе преобладали

молодые люди, и я сразу стала объектом усиленного ухаживания. Девицей я

была, как говорится, очень даже "ничего себе": стройная, сильная, веселая, и

было у меня румяное лицо, что в глазах представителей сильного пола

свидетельствовало (и справедливо) о моем физическом добром здравии. Теперь я

мужскую психологию хорошо понимаю и могу задним числом верно ответить,

почему за мной началась буквально массовая охота со стороны студентов-

старшекурсников и даже аспирантов. Дело в том, что и они, и мои сверстники-

мальчишки, однокурсники, для повседневного, так сказать, пользования,

сходились с девами легкого поведения, давалками, прямо скажем. На их

вечеринках табачный дым стоял столбом, звучали, стукаясь, граненые стаканы,

и раздавался мат в перемешку с визгливым женским смехом. Но для длительного

пользования, для семьи и продолжения рода эти многоподатливые девы, в общем,

им никак не годились. Им нужна была строгая, недоступная для других

носительница семейной чести с безупречным здоровьем. Вот я и говорю, что

вокруг меня завертелись вихри ухаживаний, интриг, поклонений, соперничества,

и вскоре одно за другим пошли предложения руки и сердца! Тут бы и застучать

сильнее моему собственному сердечку, тут бы и затуманиться головке, ан нет -

разве для этого я шла в такой престижный, такой трудный вуз? Чувство долга у

меня было очень развито: я знала достаточно точно, сколько финансов тратило

на мое обучение государство ежегодно, и совесть не позволяла мне платить

черной неблагодарностью за это благодеяние. Тем более, что для полноты

рациональной загрузки мозгов и пополнения семейного бюджета я поступила на

курсы экскурсоводов и немалую часть времени отдавала этому делу. Отчество

мое Артемьевна довольно быстро и естественно переделали в прозвище Артемида,

так и закрепился в институтском сознании мой образ - прекрасной и

недоступной богини охоты и спорта Афины-Артемиды.

Да, провожали меня, да, тыкались мне в щеку и горячими, и слюнявыми

губами, да, и пытались обнять или притиснуть в углу, но сил, слава Богу, у

меня всегда доставало за себя постоять, а внутренний сон (или оцепенение?)

всего женского естества позволял быстро и равнодушно, без каких-либо

соблазнительных ощущений забывать и матримониальные предложения создать

крепкую образцовую семью.

А время, однако, ускорило свой ход и перешло с шага на бег трусцой, а

затем на бег быстрый и даже с ускорениями. И бедная мама, уже не раз

вздыхая, домогалась от меня поведать ей всю правду о моем избраннике,

которого я, дескать, от них с отцом охраняю: "Так не надо таиться, доченька,

дело твое житейское, молодое, а нам с отцом пора уже готовиться и внучат

баловать". Я отшучивалась, что еще "тот принц не родился, который меня,

спящую царевну, разбудит, а сама тем временем естественным образом дозревала

до осознания неизбежности своего замужества. Уже практически все мои

однокурсницы повыскакивали замуж, на их свадьбах я нагулялась да и на

свадьбах иных из своих бывших одноклассниц тоже - пошла такая полоса в моей

жизни, и ревнивое чувство: а я-то их чем хуже? - уже коварно нет-нет да и

посасывало мое непреклонное сердечко.

Так вот я и напрягалась инстинктивно в ожидании того принца, которому

отдам свой поцелуй; не кривя своей непорочной совестью. А когда чего-либо

ждешь, то оно и сбывается. Или тебе кажется, что оно сбывается. Принц

явился!

Во время весенних каникул уже на пятом курсе нам домой привез письмо и

небольшую посылочку сын боевого однополчанина моего отца, ныне замминистра в

средмаше. О, Боже, что это было за явление - воистину, принц из волшебной

сказки! Высокий - на полголовы выше меня, а я-то совсем не маленькая, -

элегантный, одетый фирменно, но со вкусом и тактом, едва заметно

благоухающий какими-то импортными духами - тонкими и терпкими, с пристальным

взглядом умных и многознающих глаз, вежливый и дерзкий одновременно - таким

был Ипполит, студент-выпускник МИМО, института международных отношений -

самого элитарного из всех "позвоночных" вузов, куда принимают по звонку

сверху. Это много позже я поняла, что ему перед распределением и

направлением в какое-либо диппосольство нужна была заполненная графа

"женат", да не просто абы как, а занятая самой проверенной-перепроверенной

женой лучших безупречных коммунистических кровей, от самых достойных и

уважаемых строителей и защитников социалистического отечества. В этом

геральдическом смысле ничего не могло быть достойнее моих родителей:

исконных рабочих, выдвиженцев в героические годы, кавалеров многих ратных и

трудовых наград. Нет у меня сомнений, что моя простоватая матушка и его

благородная маман уже давно провели тайные свадебные переговоры между собой

на тему: "У вас товар, у нас купец" - каждая со своей кочки глядя, и пришли

к общему взаимовыгодному итогу, и отца будущего жениха в сговор вовлекли,

потому что для этого номенклатурного генерала каждый член семьи должен быть

тройным рентгеном просвечен. Одним словом, по анкетным данным я подошла,

фото мое, как я поняла, предварительно было одобрено, и вот будущий дипломат

явился якобы случайно, чтобы осуществить крайне важную политическую акцию.

Да, в отличие от меня он был подготовлен к ней и вооружен, что называется, с

ног до головы. Они не учли только (а, может быть, для них это было удачей),

что потенциальных жених мой при встрече оказался пробит стрелой Амура

насквозь и, как бы это сказать, потек и начал уже не играть замышленную

продуманную роль, а всерьез воспламенился изнутри неожиданно для своей

термостойкой наружной закалки. И эту его искренность и подлинное чувство я

не могла не учуять, а если бы ее не было, то и ему дан был бы от ворот

поворот. Как благовоспитанная хозяйка я водила гостя день за днем по нашему

прекрасному зимнему городу и было все, как в стихах: "мороз и солнце, день



Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 11 |
 



<
 
2013 www.disus.ru - «Бесплатная научная электронная библиотека»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.