Николай Курдюмов Педагогическая опупема
(пособие для сдвинутых учителей и нормальных родителей)
Глава 1. Мечтая о хорошей школе… 1
Мои первые школьные наработки 1
Дело было в Азовке… 7
Глава 2. Обучение — это очень конкретно! 17
1. Что такое обучение 18
Нужен ли для обучения учитель?.. 22
2. Что мешает нам обучать и обучаться 24
Глава 3. Мой опыт получения учебных результатов, или залатывание дырок в голове 33
Глава 4. Что делать с познавательными предметами 43
История и прочее 43
Главное о приобщении 45
Глава 5. Наглядный контроль в действии 46
Глава 1. Мечтая о хорошей школе…
Всё началось с появления детей.
С них вообще начинается всё хорошее.
Знаете, честолюбие — полезное чувство. Это большое удовольствие — делать что-то лучше других. В том числе и детей! Мы ведь, заводим их для собственного удовольствия.
Когда мы видим превосходство нашего чада над прочими, мы лопаемся от гордости. Когда, наоборот, нам указывают на «недоработки в воспитании» — лезем на стенку.
Конечно, каждый старается взрастить в детях свои собственные ценности.
Одни продолжают играть в кукол и стараются, чтобы их чада били рекорды «по одёжке»: одевают, как на подиум, снабжают мопедами, мобильниками и прочими совершенно «необходимыми» в начальной школе вещами.
Другие готовят детей к встрече «по уму»: учат читать и считать с двух лет, гордятся кипой прочитанных до школы книг и решённых задачек.
Третьи больше ценят «душу» и полагают, что доброта и отзывчивость стоят дороже ума и денег. Естественно, правы все трое.
Мне же, всегда хотелось видеть своих детей способными и самостоятельными.
Я был уверен, что человечек, родившийся год назад — уже личность. И эта личность должна хотеть свободы. От родителей — в первую очередь. А, свободен тот, кто умеет всё делать сам.
Я был близок к истине. Оказывается, человек задолго до рождения — уже личность.
Так или иначе, нам было интересно с детьми. Пятидневного сына я тут же пустил плавать в ванну — и он плавал год, пока помещался.
Потом, были развивающие игры Никитиных, холодные обливания, лыжи, горы, музыка, акробатика и прочее.
Особое спасибо — Никитиным. Они сумели посмотреть на детей трезвыми глазами и увидеть в них полноценных, могущественных человечков. Я от души разделяю их взгляды.
Наши дети росли весьма активно и свободно — и это избавило нас от массы проблем. Увлечение Никитиными вылилось в эссе «Что надо знать и делать, если вы хотите заиметь ребёнка».
Оно получилось нудным, но полезным. Я обязательно перепишу его: если бы я знал всё это раньше, мы избежали бы многих ошибок!
Мои первые школьные наработки
Итак, в 1986 году я, агроном по образованию и увлечённый папа троих малышей, «по зову сердца» пришёл работать в школу.
Это было замечательное время. Умы будоражит волна педагогических поисков и школьных реформ.
Матвеевскую «Учительскую газету» рвут из рук — там есть, что почитать!
В телецентре Останкино с огромным успехом проходят встречи с педагогами-новаторами. На устах у всех — Амоношвили, Шаталов, Волков, Подболотова, Огороднов, Щетинин.
Дух новаторства поднимает настроение молодым, вызывает скептические улыбки у матёрых, остужается строгостью завучей, и директор уже не в курсе.
Порывы демократизма разбиваются о двойки, дисциплину и «накопляемость». Над душами, рвущимися к Гребенщикову и Бони-Эм, бдительно висит домоклов завуч по воспитательной работе.
Но, педсоветы становятся живее, и всем ясно, что можно работать как-то иначе, без привычных глупостей.
Сначала я попал в «школу снятия стружки». В ней учились дети городской элиты, наблюдался период межвластия, а обязанности директора исполняла подавляющая дама, имеющая к педагогике весьма отдалённое отношение.
Я был уверен, что ребятам надо только раскрыть душу, а взрослые сообща работают ради результата.
Огромное спасибо всем: не прошло и полгода, как я избавился от сих наивных заблуждений. В основном, по поводу взрослых. С ребятами было проще: они-то, как раз, ценили работу на результат.
Видимо поэтому, хлебнув всех тяжких, на какие только способен женский коллектив, раздражённый самоуверенным и чересчур энергичным юнцом-энтузиастом, я не расхотел-таки быть учителем.
А собрался, пересилил свой страх и… отработал одну лагерную смену с пятиклашками.
Это был замечательный урок! И я победил: научился строить с детворой отношения, не теряя своего лица.
Они научили меня главному: управлять, не унижая. И ругаться на весь лагерь, и гоняться с хворостиной, и петь им песни, и читать книжки, и водить в походы — искренне, от души.
За три недели бурной жизни мы стали дружным отрядом. Расставались, взаимно обогащённые.
И вот, строгая и потрясающе профессиональная команда завучей двадцатой школы города Балаково видит перед собой молодого и увлечённого биолога, из которого так и прёт ненависть к формализму и желание завоевать души ребят.
Вероятно, вспомнив себя в молодости, или просто из любопытства — они улыбаются, назначают ему опытного куратора и берут на работу.
А потом, они закрывают на него глаза и позволяют искать себя. Милые мои завучи, я люблю вас!
И началась работа: шесть пятых, шесть шестых, шесть седьмых, два девятых и два десятых — разные, на любой вкус! Я вёл их два года.
К середине второго года я мог похвастаться собственной системой преподавания биологии в городской школе, где по шесть-восемь классов в каждой параллели, и две смены уже трещат по швам.
Похвастаться, в основном, перед самим собой — больше-то никто не интересовался.
Эта система вряд ли тиражируема: таких чудаков, как я, — не много. Но она оказалась успешной и сняла многие проблемы.
Кроме того, она показывает: даже в городском «муравейнике» есть куча возможностей работать в кайф! Посему рассказать о ней определённо стоит.
1. Общий взгляд на предмет. В общем и целом, от моего взгляда предмету не поздоровилось.
Во-первых, в учебниках — почти сплошной фактаж. То есть, справочный материал.
Выучивая бесконечные «что», «где» и «сколько», наукой не заинтересуешься. И я стал заострять внимание на том, что интересно мне самому: на «почему», «зачем» и «для чего». А этого в учебниках — большой дефицит.
Во-вторых, тексты учебников нудны, формальны и безлики. Они скорее отбивают охоту к предмету.
Чтобы приобщаться к биологии, надо читать Дарелла, Херриота, Томпсона, Кусто, Акимушкина, Смирнова. Рисунки во многих случаях — такие же.
Что касается учебника «Человек», то его вообще смотреть опасно: вместо человека получается какой-то примитивный киборг, робот, не способный, к тому же, управлять своим организмом, а обязанный, чуть что, обращаться к врачам. Жуть!
В-третьих, «биология» — предмет очень обширный. Кто сказал, что она состоит из ботаники, зоологии, анатомии человека и тех общих законов, что вошли в учебники?! И кто сказал, что именно такая биология нужна людям?
Короче говоря, учебники как-то быстро перешли в разряд второстепенных материалов, дополняющих только лабораторные работы.
А главное место заняли фотоальбомы, слайды, популярные книги и фильмы, а также микропрепараты — благо, микроскопов хватало на каждую парту.
От учебников, по сути, осталось только чередование учебных тем.
2. Учебная тема. Темы в биологии занимают обычно 4-8 часов. Например, «Рыбы» — 5 часов, «Птицы» — 8 часов. Любая тема, независимо от объёма, проходилась в три этапа: лекции, лабораторные работы и отчёты.
Лекции могли занимать 2-3 часа, обычно, треть темы.
Я запоем читал всю популярную литературу, какую мог достать. Если было, чем удивить — значит, лекция удаётся.
Особой популярностью пользовались примеры из списка «самое-самое». На лекции я ораторствовал, лицедействовал, показывал свои слайды — в общем, отрывался на всю катушку.
На шесть часов катушки хватало. А когда болел коллега, приходилось крутиться и по десять.
Если лекция интересная, её можно читать и шёпотом, и сидя. Кстати, рассказывать шёпотом интересный материал — отличное упражнение по охвату вниманием всего класса.
А держать в поле зрения весь класс — необходимейший, важнейший навык учителя. Благодаря наущению моего куратора, я освоил его за полгода.
Лабораторные состояли из двух частей: микроскоп и теория.
Каждую секунду каждый ученик должен быть занят. Этому базовому правилу научила меня мой куратор, опытный биолог, Валентина Михайловна. И я представил себя дирижёром оркестра. Получилось вот что.
«Сегодня — лабораторная». Раскрывается доска. На ней — вопросы по теории по учебнику для одного варианта, и вспомогательная схема микропрепарата (или скелета, гербария — что есть) — для другого.
Минуты три ввожу в курс дела. А потом засекаю время — «Начали!». Иногда поднимают руки — помогаю.
«Микроскописты» должны увидеть, нарисовать понятненько и желательно в цвете, обозначить всё стрелками.
«Теоретики» — кое-что прочитать и ответить на ряд вопросов. У тех и других — по 20 минут.
Дать всем микроскопы одновременно — грубейшая ошибка: суета, «Дай посмотреть!», куча свободного времени — в общем, хаос. А так, все заняты разными делами, и времени — впритык.
Ближе к середине урока начинаю отсчёт: «Осталось пять минут. Три. Одна. Десять секунд. Поменялись!»
Микроскопы двигаются к другому варианту. Работа продолжается. К концу урока в тетрадях — рисунок с натуры и теория к нему.
Таких лабораторных могло быть две-три — я совал под микроскопы не только всё, что нашёл в лаборантской, но и всё, что мог найти в природе.
Сначала приходилось жёстко следить за режимом. Но ребята очень скоро освоились.
Через три месяца любой двоечник орудовал микроскопом так же уверено, как рогаткой. Толстые общие тетради кончались за пару четвертей.
Отчёты — это 1-3 часа разных работ, оценки за которые были особо важны.
Это могли быть сочинения по биологии — эссе, трактаты на заданную тему, рефераты.
В них я поощрял художественность, но больше ценил научную корректность. Темы давал на выбор, но вышкой считалось выдумать свою.
После сочинения могли быть викторины. Их было три варианта: «Что-где-когда?», проблемные вопросы на время и чайнворд (кроссворд) на время.
Все разыгрывались между командами: ребята собирались в кучи человек по шесть. Победители получали все пятёрки, остальные команды оценивались по сумме накопленных баллов.
«Что-где-когда?» — знакомая форма состязания. Моя задача была — придумать хитрые вопросы по теме.
Вопросы брал на сообразительность, по материалам лекций. За временем следил ученик-орбитр.
Можно сделать проще: полтора-два десятка хитрых вопросов или проблемных ситуаций просто задавал подряд, на ответ давал по минуте, и итоги подводил тут же, быстро выслушивая все команды. Ученик-секретарь вёл счёт.
А можно зашифровать пару десятков слов-отгадок и сложить их в чайнворд. А чайнворд нанизать на какое-то очень трудное слово, типа «аденозинтрифосфат». Разгадаешь ответы — увидишь это слово.
Тут команды работают сами, на время, и общение разрешено только внутри команд.
Побеждают те, кто первыми разгадал ключевое слово. Все приносят мне разгаданный чайнворд. С помощью простых вопросов оцениваю уровень команды.
Чтобы получить на отчётах двойку, надо было вообще не участвовать в работе. Тройки ставил за частичное участие. Пятёрки — за победу, а также лидерам других команд — они их сами называли.
Отшумев последнюю викторину темы, народ уже готовился слушать новые лекции.
3. Накопляемость — специфический школьный термин, косноязычие коего выражает нашу беспомощность, неспособность объективно оценить работу всех учеников.
В системе устных опросов это, и в самом деле, невозможно. Это стало ясно через пару месяцев.
Двадцать минут урока — на что? На то, чтобы унизить пятерых, пока остальные тридцать сидят и дохнут от безделья?! Ну, нет уж, увольте.
И я отменил устный опрос, как вредный предрассудок. И тут же стало видно, что проблема накопляемости — дутая.
«Сегодня — лекция». И дежурный встаёт и раздаёт листочки-четвертушки «для записей».
Все пишут сверху фамилию и класс. Открывается доска, и на ней — по три вопроса трём вариантам. Ответы можно только услышать в лекции. Отвечать надо одной конкретной фразой.
Поначалу, сообщив ответ, я давал минуту, чтобы его записать. Но уже во второй четверти ребята привыкли, и отвечали по ходу лекции.
Работаю я — работают и они. Три вопроса — это пустяк, но это — хорошая оценка в журнале.
Просмотреть несколько фраз — дело на полминуты. Сначала я снабжал оценки комментариями типа: «Не твоё», «Ты не услышал меня», «Отличная мысль» или «Молодец!».
И ребята поняли: я с ними общаюсь, держу связь. И для этого вовсе не обязательно вызывать к доске.
Позже проверять лекционные листочки стали лидеры, а я ограничился проверкой сочинений и лабораторных, где также комментировал то, что увидел.
Конечно, поначалу все стали друг у друга сдирать. Как сделать это невыгодным?
Выход нашёлся скоро. Огласив оценки, сдирателей оставляю на закуску. Беру кучку взаимосодранных листочков. «Такие-то, встали». Встают. «Кто автор текста слов?»
Смотрят. «Николай Иванович, а что будет, если не скажем?» «Всем по паре. Всё честно: вы дурите меня — я вас».
«А если скажем?» «Автору — четвёрка, объективно. Остальным — тройки за участие!» И автора тут же объявляют. Не хочешь выше тройки — сдирай на здоровье. Но таких, вскоре, почти не осталось.
Итак, каждая лекция — оценка. За лабораторные я ставил две оценки: за препарат и за теорию.
Занятия-то, разные. Кто-то сильнее в одном, кто-то — в другом. И за отчёты каждый имел по оценке. И за ведение тетради — каждую четверть оценка.
В моём журнале не было пустых клеток вообще. Или оценка, а то и две, в виде дроби — или «Н».
Я знал, что так работал В.Ф. Шаталов: каждый урок ученика должен быть оценён. И это было, действительно, здорово.
Приходилось, конечно, иногда и ночью тетради проверять, но это — небольшая плата за постоянную взаимосвязь с учениками.
Когда человек получает оценку — он не одинок, и есть хоть какой-то смысл работать.
Надо ли говорить, что самый глухой разгильдяй имел минимум пять-шесть троек за четверть, и я, с чистой душой, без всяких взаимных мучений, ставил ему четвертной трояк.
А отличники считали шиком не испортить узор пятёрочной цепочки ни одной четвёркой.
Честно говоря, я ждал, что кто-нибудь, видя сплошь чёрные страницы в журнале, спросит: как у вас так получается?
Никто так и не спросил.
4. Дисциплина — самая главная проблема классно-поурочной системы.
Проблема — целиком искусственная: в системе рационального обучения нет классов и уроков, посему, нет и дисциплины.
Но, школьный учитель тратит на дисциплину иногда больше сил, чем на ведение урока.
Ситуация — совершенно идиотская: сначала надо заставить сорок человек сидеть по струнке, и только затем — что-то преподавать.
А народ — живой, между прочим, и сидеть просто так не обязан. Вот и разрывается молодой учитель между «заставить сидеть» и «заинтересовать». Нехилая дилемма!
Были и у меня такие времена, и были такие классы. Но за год я, в общем, решил эту проблему, не став цербером или хамом. Вот то, что я зарубил себе на носу.
1. Лучший способ создать дисциплину — заставить всех работать.
Не орать — «Работай!!!», когда ученику уже нечего делать. А загрузить реально. Вот работа, вот время, не позволяющее расслабляться — и вот оценка. Для этого и существует продуманная модель, схема урока.
А лучший способ развалить дисциплину — незанятое время. Устный опрос — просто шедевр в этом смысле: двадцать минут дураковаляния!
«А, как же — развитие речи!?» Ну, по-моему, это обычная глупость. Давайте тогда постановим, чтобы литераторы развивали биологическое мировоззрение. И физику с математикой не забыли.
А мы, естественники, будем по пол-урока на речь тратить. Вот ужас! Посему, давайте обойдёмся развитием письменной речи. Это — реальная работа, с которой филологи, кстати, тоже не справляются.
2. Ребята не слушают тебя — они видят тебя. Видят насквозь.
И если они видят, что ты пытаешься быть лучше, чем есть, и что твои претензии больше твоего профессионализма — тебе крышка.
Ребята видят, что ты реально делаешь, какова твоя цель. Если эта цель — научить, они простят тебе даже хамство. Если же ты не умеешь учить, тебя не примут всерьёз.
Войдя в класс, ты вступаешь с сугубо деловые отношения «ученик — учитель». Тут важен только результат работы. Всё личное остаётся за дверью.
И ребята это знают. И ценят, прежде всего, умение научить — и умение заставить учиться, если нужно.
Идеальная ситуация: работа организована так, что учителю почти не приходится ничего говорить, а ученикам некогда раскрыть рот.
3. Учитель, помни: ты — хозяин на своей территории!
Первые встречи с классом решают главное: кто кем будет управлять. Кто — кого?
Есть классы, позволяющие собой управлять — приучены с началки. А есть оторвяги, которые бьются до последнего.
И есть куча учителей, которыми управляют ученики. И мы уважаем и помним только тех учителей, которыми нельзя было управлять!
Посему, ты обязан быть хозяином в классе. Обязан.
Это не имеет отношения к демократизму: хороший хирург не советуется с больным, хороший механик не слушает мнений хозяина сломанной машины.
Без результата нет никакой демократии. Здесь — класс, твоя работа, твой цех. Здесь ты занят своим делом и обязан получить результат.
Только ты знаешь, как его получить. И всякий, кто тебе мешает, подставляет остальных. И все это понимают.
И поэтому, несмотря на установки начальства, типа «не имеете права выгнать» — в своём классе ты имеешь право делать всё, что необходимо для проведения урока.
Ты — дирижёр, и никто не должен тебе мешать. Любые провокации, подначки, приколы, наглое кокетство и явное манипулирование — всё должно отлетать от тебя, как от стенки горох.
Каждый должен понять и сделать всё, что ты запланировал. Всё остальное — на перемене, за дверью, но не на уроке!
Ты должен точно знать, что ты тут делаешь. Ты тут не общаешься, не выясняешь отношения, не воспитываешь, не снисходишь и не сеешь.
Ты тут работаешь. И результат твоей работы — работа учеников, хотят они этого, или нет!
И это, кстати — самое лучшее воспитание из всех возможных.
Всё решает самая первая встреча. Вот врывается толпа с шумом и грохотом: ну-ка, проверим, что тут за новый учитель!
Спокойно, как удав, жду, пока успокоятся. В голосе — сталь конкретного решения. «Не-а. Не понравилось, как вошли. Пробуем ещё раз. Брысь!!!»
На третий раз народ уже вполне способен слушать. Теперь нужно сразу расставить точки над всеми «i».
«Сели. Сейчас я честно раскрою вам карты. Кто не услышит, я не виноват.
Правило номер раз: в моём классе, от звонка до звонка, всё решаю только я. Не родители, не директор, и не вы, а я.
Правила работы я сообщу позже. А правило поведения у нас одно. Я делаю замечание один раз. Просто показываю пальчиком: мешаешь.
После этого, я имею право, без всякого предупреждения, тихо и нежно взять объект за шкварник и культурно вывести за дверь.
Обычно я так и делаю, и сопротивление бесполезно. И если это произошло, в журнале тут же появляется кол. Его можно исправить только на четвёрку, но это уже трудно.
А не исправил — пусть стоит, он твой, заслуженный: ты ведь сам решил не работать. Кто не понял — разрешаю задать вопросы».
Знаете, это нормальная и честная позиция. Мне потребовалось применять это правило только в начале года — до тех пор, пока народ не убедился, что я его действительно применяю. Позже — только иногда, в крайних случаях.
Это — важнейший момент. Класс — это просто люди. И, несмотря ни на какие школьные правила, этика в классе — реальная, человеческая. Два следующих пункта — пример тому.
4. Сказал — сделай. Если ты всегда говоришь то, что делаешь, и делаешь то, что говоришь — у тебя не будет никаких проблем с дисциплиной.
Вообще, злиться на ребят — слабость, беспомощность, неспособность управлять. Те, кто не может иначе, всё же, вряд ли должны работать в школе.
Но, все мы человеки, и когда нас выведут из себя, мы начинаем, как тот органчик, бессознательно молоть всякую чушь, ругаться и угрожать.
Так вот: всё, что наговорил — делай, как бы не было тебе страшно.
Сказал «выгоню» — и он должен вылететь из класса. Да, получишь от завуча по башке, но это — потом.
Сказал «Всем — колы!!!» — потом, потом будешь биться о стенку и клясть свой поганый язык. А сейчас бери журнал — и ставь, что обещал.
Через полгода такой тренировки научишься не болтать лишнего.
Хочешь уважения — уважай себя. Уважаешь себя — отвечай за базар. В натуре. А не можешь — грош цена тебе, и все твои угрозы становятся банальным хамством.
Вот это презирают и ребята, и взрослые. И ещё они презирают жалобщиков и стукачей.
5. Отношения с ребятами — только твои отношения.
Учитель, знающий себе цену, не пойдёт жаловаться. Он будет драться честно. Если надо, покажет зубы и разорвёт всех в клочья — и его зауважают!
Но он будет с ребятами заодно, и не подставит их. Честный человек всё решает напрямую, без посредников.
Но нам застят глаза наши инфантильные представления о «гуманности»: пусть кто-то другой «опускается до хамства». Например, страшный директор или завуч.
Так вот: если ты сломался и привёл на урок начальство — крест тебе на гроб! Ты так и останешься для ребят слабаком.
Был один класс, с которым я допустил эту ошибку. Позже, мы сработались, но они так и не приняли меня всерьёз. Почему никто не предупредил меня об этом раньше!?
История с анатомией. Об этом хочется рассказать особо — для развлечения, и в качестве примера, до чего может дойти наплевательство на школьную программу, если в неё вдумываться.
Никитины, Аршавский и Чарковский, Шаталова, Шелтон и Брэгг, холодные купания и увлечение оздоровлением.
Плюс — близкий друг, опытнейший терапевт Ольга Григорьевна, давно осознавшая, что люди, в основном, сами хотят болеть, а медицина не знает почти ничего.
В общем, к учебнику «Анатомия человека» я отнёсся, как к вредительству и оружию геноцида. И до сих пор отношусь так же.
Свой курс я назвал «Здоровье человека». Сам рисовал схемы и опоры, готовил свои лекции.
Рассматривая очередную «систему» организма, рассказывал о реальных причинах болезней и о том, как их избежать.
Давал непрямой массаж сердца. Механизм голодания. Правильное питание и энергетику организма. Кожную терморегуляцию и ледяную воду.
Много рассказывал о том, как вынашивать и воспитывать здоровых малышей. Пытался говорить правду о здоровье.
Часто брал учебник, зачитывал выдержки — и посвящал урок доказательству того, что это — чушь собачья. И всё было хорошо, пока не грянуло… «размножение человека».
Что делать?! Тема — серьёзнейшая и важнейшая, и вся правда скрывается от детей.
Дал лабораторную по расчёту безопасных дней женского цикла — и убедился, что народ совсем отвык читать учебник.
И тогда я договорился с Ольгой Григорьевной. Дальше всё напоминало работу подпольной группы.
«Народ, я вижу, что вы разучились читать учебник. Да, там всё равно нет того, что вас интересует. Предлагаю вариант. Вы задаёте мне все вопросы о сексе и беременности, какие придумаете.
Всё анонимно — без подписей. Задавать можно любые вопросы — кроме глупых. Я поговорю с врачами, добавлю свой опыт и честно на всё отвечу.
От вас мне нужна гарантия полного внимания на лекциях — и гарантия, что вы меня не сдадите».
Народ сначала недоумевал и боялся. Но потом, вопросы, всё же, появились. Вот вам и материал для лекций — мы с Григорьевной два вечера просидели, обсуждая проблемы сексологии и сексопатологии!
Дальше я спокойно, вполголоса, в мёртвой тишине, читал лекции «про это». По три часа всем шести восьмым классам. Читал и знал: вот сейчас я реально помогаю этим ребятам. Узнав правду, они не сделают многих ошибок.
Ребята не сдали меня. Наоборот, стали больше доверять.
И знаете что? Я желаю всем учителям также критически оценивать свои предметы.
Чёрт с ней, с программой. У нас есть шанс поделиться чем-то полезным, сообщить что-то ценное. Иначе, школьные годы вообще потеряют смысл.
* * *
За два года биология в школе стала полноправным предметом. Ребята заинтересовались, привыкли работать. Я подружился с ними.
Возник туристический кружок. Мы провели сногсшибательный школьный турслёт. Но я занимаю место ушедшей в декрет учительницы. И в этом — вся проза жизни.
Дело было в Азовке…
В мае 89-го становится ясно, что мне надо искать другую школу. Это, само по себе, дико, да и мест подходящих нет. А педагогика продолжает творчески бурлить.
По телевизору — очередная встреча в Останкино, с Михаилом Петровичем Щетининым. Он — блестящ и чертовски заманчив. Таня и говорит: «Вот ради такой школы для наших детей я бы могла бросить всё».
…Через сутки я бродил под грецкими орехами, которыми буквально укрыта станица Азовская, и восторженно лицезрел щетининскую школу — ЦКФЛ, центр комплексного формирования личности.
Восторгаться было чему. Двухэтажная сельская школа вся разрисована руками детей. Везде бродит какой-то приезжий народ с профессорскими знаниями.
С тобой говорят о биологических аспектах танца, об истории культуры, о философии космизма. Дети строят какое-то здание, теплицу, возятся с лошадьми.
Завучи со страшной деловитостью организуют всю эту суету и планируют будущее. Все уверены, что через год-два здесь будет красивый посёлок для учителей — проект уже делается в Москве.
Прилетевший через пару дней Михаил Петрович (далее — Шеф, как звал его коллектив) спросил: «Вы можете всю школьную биологию преподать за три недели?»
И этим купил меня окончательно: да кто ещё, кроме меня, это сможет?!
Через две недели, бросив первую очередь на четырёхкомнатную квартиру, мы переехали в турлучную хату, заросшую крапивой и увитую виноградом сплошь.
Треть гектара земли окаймляла лесополоса из слив и вишен, а на покосе цвели орхидейки. Я был на седьмом небе. И началась ужасно бурная, интересная жизнь.
Эксперимент продержался четыре года. После Щетинина в Азовке образовался педагогический лицей во главе с Виолеттой Сергеевной Лукьяновой — ярким, творческим директором.
Сейчас это — центр всей экспериментальной работы юга России. Мои дети, начав с ЦКФЛ и пройдя все катаклизмы, в конце концов, стали лицеистами, закончили учёбу в 15-16 лет с медалями и поступили в вузы.
В лицее человечно, активно, уютно и научно: используется система концентрированного обучения.
То, что технологически заложил Шеф, за десять лет приведено к практичному и рабочему состоянию.
Рассказывать об этом подробно — целая книга получится. Посему, ограничусь чисто педагогическими вопросами периода ЦКФЛ.
Каждый год Шеф вводил новые элементы технологии. К концу третьего года эксперимента, школа потрясала своей необычностью всех приезжих.
Ввиду большого разнообразия, аспекты наработанной технологии довольно трудно систематизировать, и я просто перечислю их в произвольном порядке.
Цель и основы школы
Декларируемая цель школы вырисовывалась из года в год, дополняясь разными образами и эмоциями. В целом, картина такая.
В давние времена на Земле произошёл катаклизм, и человек потерял свои божественные способности — духовность упала до нуля. Это и есть — мы.
Кругом — «индустрия пустоты», криминогенная среда, «Россия гибнет». Образование также уничтожает интеллект и опустошает души.
Мы — единственная школа, которая повернёт этот распад вспять, возродит «русский дух» и создаст настоящих, полноценных людей — людей будущего. Согласитесь, это круто.
Развитие личности мыслилось с начала до конца: в ЦКФЛ входил детский сад, школа и несколько вузов, работавших с нами по договорам.
В основе обучающего процесса — «принцип природосообразности».
Ритмика работы отталкивалась от церебральных ритмов мозга и естественных циклов, учёба учитывала смену полушарной загрузки, темп развития определяли сами ребята, куча практических дел дополняла учёбу.
Природосообразность — то, что надо. Она даёт колоссальный эффект. Именно эта часть технологии заслуживает самого широкого развития и применения.
Учебный материал был напрочь пересмотрен. Вместо фактажа упор пошёл на понимание причин, смысла.
Любой предмет должен был формировать общее философское мировоззрение. Его основа — Шарден, Чижевский, Циолковский, Вернадский, русские космисты и идеи Шефа.
По сути, каждый предметник создал свой авторский учебный курс. Недостаток у наших курсов был один: они и близко не напоминали то, что нужно для поступления в вуз.
Но у нас ведь — свои вузы. Поступление в экспериментальные вузовские группы было обещано, и мы не волновались об этом.
В основе воспитания — «закон целого»: «если элемент отсекает целое, то целое отсекает элемент». Это называлось словами «соборность», «общность», «внимание на личность».
Сначала это помогало сформировать коллективы, общий дух и чувство локтя.
Но, уже в начале третьего года, «закон целого» стал оправданием довольно жёсткого идеологического давления: кто не с нами — тот предатель. Или спасай гибнущую Россию — или уходи. Но об этом — позже.
Ритмика школьного процесса
Учёба задумана, как семилетний цикл, где седьмой год — творческая практика с защитой.
Подтверждаю: при грамотном обучении, семи лет вполне достаточно для полного развития, и можно смело переходить к профессиональной учёбе.
Учебный год состоял из шести периодов по шесть учебных недель. Седьмой период — творческие летние каникулы. Разумно и практично.
Каникулы проводились обычно в выездном лагере, на стройке или в других делах. Шеф старался удерживать ребят в поле зрения постоянно.
Месяц отлучки мог «испортить» их, пустить насмарку полгода «воспитательной работы». Испортить — что?.. Это как-то заставляло задумываться.
Период — шесть учебных недель. Седьмая неделя — каникулы. Опять же, умно и практично.
В каникулы редко, кто балдел. Это мог быть просто отдых, но отдыхать было некогда: авральная стройка, выезд с отрядом, репетиции или дополнительные занятия по интересам — дел было невпроворот.
Учебная неделя — это погружение. Всю неделю изучается один предмет, одна наука.
Шеф и стал первоначально известен, как автор метода погружений.
Вообще-то, обучение большими блоками использовалось в некоторых русских гимназиях ещё в начале века. Но мы довели метод погружения, прямо-таки, до состояния образа жизни.
Наша неделя — это шесть дней работы и выходной. Шестой день — зачётный, итоговый.
Учебных дней — пять. Каждый день — по три часа науки, разбавленные тремя часами чего-то образно-двигательного.
Блок обучения — 15 часов. Это очень много — если дни и часы тоже расписаны по минутам.
Учебный день — шесть учебных часов. Три из них — наука, цель погружения. Между научными часами — три «разбавочных»: музыка, изо, труды, физкультура, хореография, пение. Такой торт «наполеон».
Учебный час — 35 минут. Опять-таки, дело в мозге. Внимание может быть направлено не больше 9 минут — дальше мозг отвлекается и внимание рассеивается.
Наш лекционный час — это 2 + 9 + 3 + 9 + 3 + 9 минут. Три блока информации по 9 минут, разбавленные паузами, чтобы мысли отвлеклись, внимание отдохнуло, а информация «упала на дно» и улеглась.
Паузы — правополушарные: берёшь гитару и поёшь, или — картинки, слайды, какая-то асана йоговская, а то и просто музыка.
Внимание ребят не ослабевает до конца, и держать аудиторию очень просто. Нужно только привыкнуть к такому ритму.
Но, не все часы были одинаковыми.
Циклическая подача материала
Три часа науки — это информационный час, экипажная работа и отчёт.
Первый час — выдаёшь ты. Второй час — разработка и углубление выданного. Третий час — ребята выдают в ответ, отчитываются. Это — очень умно.
Таким образом, завершается цикл общения: ты им — они тебе. И все чувствуют, что нужны друг другу. И ребята видят смысл работы.
1. Лекция, информационный час. Цель: выдать суть, основу и главные детали темы — и обязательно — на фоне всплеска эмоций. Так, чтобы запомнилось, въелось в память. Это — действо, драматургия.
Столы — амфитеатром. Удивить, ошарашить, растрогать, озадачить — всё годится. Надо скромно заметить, что, через пару лет, мы в совершенстве освоили искусство связывать травинку с космосом.
Иногда мы просто «играли в бисер» — например, урок физики на философии Бердяева, или урок биологии на романтической поэзии Джебрана.
Космическая философия «целого» наполняла математику и естествознание, рождалась интересная философия языка.
Такие уроки вышибали слёзы у присутствующих гостей. Мы гордились этим. Хорошо проведённый информационный час — огромное удовольствие!
Половину успеха лекции могла дать затравка — те самые первые две минуты.
Затравка интригует, озадачивает, включает аудиторию. Это какой-то анекдот, притча, случай, проблемная ситуация. Выслушав её, народ должен стать в стойку: ну и?.. И тогда можно начинать лекцию.
Три — основа цикличности. Три девятиминутки — обычно три главных аспекта темы. Любую тему можно поставить на «трёх китов». Три — это законченность.
Это легко запомнить и логически увязать. Великолепный, практичный способ выстроить материал. Не «притягивать за уши» — а просто выбрать, а если нет — выдумать три аспекта для темы.
Это — удобно для обучения, значит, оправданно. Ведь, любой предмет можно рассматривать по-разному.
Например, вся моя биология состояла из трёх блоков: «биосистема» (организм), «экосистема» (дарвинизм и экология) и «ноосистема» (человек). И никто не в праве сказать, что такая биология хуже какой-то иной.
Обычно три части лекции представляли собой разные точки рассмотрения одного общего закона.
Теза — одна точка зрения, затем антитеза — другая точка зрения, и синтеза — третья: обобщение, выход на общий знаменатель.
Рассмотреть что-то с разных сторон, обнажить главное — и есть циклическая подача материала.
Например, общее для «био— эко— и ноосистемы» — общие законы жизни систем, законы синергетики.
Кульминация лекции — обнаружение этого общего. Философское обобщение.
Небольшая пауза — осмыслить. Музыка. Всё, брысь на хореографию! Ничего не надо больше говорить: к следующему часу всё уложится в голове, как миленькое!
Умело проведённая лекция не была обучением в строгом смысле: философские изыски и чувства — дело вкуса. Но она качественно решала другую задачу — приобщения. Подробнее об этом — в главе 2.
2. Экипажная работа. Столы сдвигаются по два, вокруг них — по 4-7 человек. Это экипажи. Обычно они сдруживаются, срабатываются и остаются надолго.
На каждый стол — лист с кучей заданий. В моём случае — проблемные ситуации, хитрые вопросы, задачки, точные определения, прорисовка схем и опор. Времени — в обрез, и народ работает.
Общаться по делу разрешено. Учитель только наблюдает и помогает, при затруднениях. Тут главное — успеть всех отследить, убедиться, что задания выполнены и что пассивные тоже всё поняли.
Работать заинтересованы все: в конце недели — зачёт!
3. Отчёт. Мне было легко готовить этот час — опыт уже был. Отчёт — это выплеск того, что ребята наработали. Это — викторина, кроссворд, решение хитрых задачек на время.
Экипажи соревнуются, я с секундомером «веду шоу», а у лидеров повышается шанс получить хороший зачёт.
Осталось сказать, что, поскольку учебников мы почти не использовали, лекция и экипажка сопровождались разными иллюстрациями, опорными схемами и рисунками.
Я рисовал на доске, прямо по ходу лекции — это гораздо эффективнее для понимания и запоминания.
Неделя — это пять лекций. Можно дать пять разных тем. Но, это будет линейная подача. Посему, мы старались выстраивать материал по схеме: А-Б-С — А`-Б`-С`.
Три первых дня — это три главных темы, три аспекта. Четвёртый день — как бы, расширение или иное рассмотрение первого. Пятый — второго.
А на зачёте, обычно, шло обобщение всего пройденного, как бы, расширение синтезы «С».
Не думайте, что это так трудно выстроить. Фактически, любую тему можно представить, как новую, а можно, как расширение или вариант старой.
Например, эволюция — это тот же организм, но, во времени. Экосистема — та же биосистема, но, состоящая из разных организмов.
К счастью для учителей, научное видение мира не имеет никаких чётких границ — мир един. И мы можем подавать его, как нам вздумается.
Курс для общего образования — это три недельных погружения. Та же цикличность. Четвёртая неделя — обобщающая и зачётная.
Обычно эти три недели раскидывались по трём периодам, и перерывы между ними были длинные.
Тем не менее, оказалось, что ребята легко вспоминают прошлое погружение: достаточно зачитать его «краткое содержание», как всё становится на места!
Смена сенсорно-полушарной нагрузки
Чрезвычайно эффективный момент технологии.
Полушария мозга отвечают за разную работу. Наука, знаковая работа — в основном левое полушарие, образы, эмоции, ассоциации — правое.
Один час — знаковый, другой — образный или подвижный. Меняется нагрузка — мозг успевает отдыхать и не устаёт.
«Смена работы — это отдых». Это так — если меняется активное полушарие. Действительно, ребята вообще не уставали к концу дня! Учитель — тоже: ведь все часы — по форме, разные. Казалось, можно учиться ещё столько же. И многие учились — если была нужда.
Обучение по интересам
(дифференцированное)
Отряды набирались по интересам: физики, математики, историки, филологи, биологи.
Трёхнедельный курс для общего образования — если предмет для тебя не профильный. Так проходили биологию математики, литераторы, физики.
Зато, мои биологи занимались ею постоянно. Они ездили со мной по дендропаркам, работали в лабораториях, рассматривали кучу книг и узнавали фактически всё, что я сам знал и считал ценным.
За два года мы освоили всю школьную биологию с кучей добавок. На экзамен ребята готовили 60 вопросов моего курса — и многие сдали блестяще.
В конце второго года, доцент Шуйского пединститута, биолог, пообщавшись с моими ребятами, сказал: «Дайте мне ваших самых слабеньких — это будут мои лучшие студенты».
Учёба по интересам — очень разумная идея. Однако, даже такой уровень понимания предмета, не давал ребятам шансов поступить — вузы требуют зубрёжки учебников, а на понимание им начхать.
Кроме того, три недели языка или математики — явный тупик. Мы оставили по шесть недель, но и этого было мало.
Эти базисные, навыковые предметы требуют постоянной тренировки. Мы не успели отработать этот момент, но я уверен, что он решаем.
Разновозрастные отряды
Один этот момент создал в школе колоссальный энтузиазм в учёбе и поднял всем настроение.
Самое страшное в классно-поурочной системе — запрет на свой темп продвижения.
«Слабые» — это те, кого гонят, не давая разобраться. Да они — не слабые вовсе! Они просто всё делают не так быстро.
Ещё страшнее, что сильных, способных — тормозят. Вот они начинают конкретно с тоски дохнуть — а иногда и дуреть.
Шеф снял этот запрет: критерий продвижения в учёбе — не возраст, а способности! И отряды быстро стали разновозрастными.
Осталось только деление на младшую и старшую параллель. Можно было ходить на нужные погружения в другие отряды.
Если, например, биолог на отлично сдал общеобразовательный курс по истории или физике, он имеет пятёрку в аттестате и может больше не посещать эти предметы.
Крайность?.. Посмотрим.
1. Освободившееся время он не дурака проваляет, а потратит на что-то более важное для себя — химию, биологию, какую-то практику.
2. Кто сказал, что обычная школа ставит пятёрки за какие-то реальные знания?
3. Кто сказал, что справочный материал школьных учебников — лучше, чем яркое, концептуальное понимание сути предмета?
В общем, и тут можно найти оптимальное решение. Кстати, на деле мало кто отказывался от повторных общеобразовательных циклов: через год погружения менялись, совершенствовались, и их снова было интересно проработать.
Через два года ребята начали с удовольствием заканчивать школу в 14-15, а некоторые, даже в 13 лет. И поступали в наши договорные вузы — и учились довольно успешно.
Программа была наша, адаптированная, но доценты и профессора, работающие с нашей детворой, не жаловались.
Трудности были только в том, что некоторые студенты ещё не научились быстро писать и работать с литературой. Но, эта проблема вполне разрешима — нужно только сделать больший упор на языковые навыки.
Ранних студентов было около трети. Ещё треть — бывших отстающих — спокойно и не торопясь сдавала зачёты на средний балл и училась до конца. Их никто не торопил. Эти ребята проявляли себя в разных практических делах, коих всегда было достаточно.
Оценивание учёбы
Оно было простым: зачёт в конце недели.
В маленьких журналах отмечалась только посещаемость — чтобы знать, кто болел или был занят чем-то другим. Дневников и оценок не было.
Ребята не дёргались, не боялись наказаний или вызова к доске. Они раскрепостились и быстро захотели учиться!
Зачёт — вообще разумная форма оценки. Отработал погружение — покажи, что наработал. Однако, тут многое зависит от учителя.
Если ты ставишь оценки за «старание» или по доброте своей душевной — никто не будет работать всерьёз!
Чтобы снять психологический шаблон, зачёт оценивался не оценками, а уровнями. Третий уровень — высший, второй — средний, первый — низший.
Но, первый уровень не означал «трояк», а означал — «сдал зачёт», так же, как и другие уровни. Сдал — на своём уровне, по-своему.
Тут, как бы, учитывались особенности ученика. Позже, многие вернулись к привычному шаблону, и уровни стали означать оценки. Но те, кто понял разницу — выиграли.
Важно чётко обозначить для себя, за что какой балл будешь ставить.
Первый уровень — если ученик знает все определения.
Второй уровень — если может объяснить все процессы.
А третий — если на зачёт мне приносят собственный графический концепт (обобщающий схематический рисунок) всего погружения, и защищают его устно.
А если и определений не знает? Тогда просто незачёт. Хочешь — пересдавай, а хочешь — жди следующего года. Всё это объявляется ребятам в самом начале погружения. Третьих уровней было достаточно!
На зачёте я — весел и неподкупен. Никто не может сдать зачёт за красивые глазки. Некоторые пробуют кокетничать. С той же улыбкой, со всей своей симпатией отправляю таких на переподготовку. Без обид!
Личная симпатия и учебный результат — как удав и кролик. Они должны быть выражены максимально, но строго раздельно! Смешать их — перечеркнуть весь смысл работы.
На третий год, когда идеология достигла апогея, Шеф принимал экзамены очень тенденциозно: явно завышал оценки за «духовность». Но это — отдельная история.
Интеграция учебной информации
Видимо, это важно только для формирования определённого мировоззрения. Мы пытались объединить разные предметы на основе общей философии.
В школе должны были, в конце концов, остаться три обширных курса: естествознание, языкознание и история культуры. К созданию курса естествознания мы подошли вплотную.
Это — интереснейшая «игра в бисер». Обнаруживаются общие законы для физики, химии, биологии и математики. Колоссальный метод приобщения к интеллектуальной работе.
Результат такой игры совершенно оторван от реальной системы высшего образования. Как стало ясно позже, Шеф к такому отрыву и стремился.
Концентрированное обучение
Главный специалист в этой области сейчас — научный завуч Азовского педагогического лицея, Андрей Александрович Остапенко. Милости прошу к нему на сайт или в его журнал «Педагогические технологии». Я же, обозначу только главные моменты.
Опора — это простой, краткий и ёмкий графический образ или схема — для запоминания. Чем она проще, тем лучше работает.
Например, Шаталов, объяснив обходной манёвр Владимира в Куликовской битве, рисовал одну-единственную закорючку.
Вспомнив её, невозможно было не вспомнить и все детали битвы! Потому и называется — опора. Память опирается на неё.
Концепт — графическая схема крупного учебного блока: всей темы или курса. В нём много опор, но они увязаны общей логикой, общим узором. Такие крупноблочные опоры использовал, например, Эрдниев.
Использование опор и концептов сокращает время учёбы на треть.
Плюс — весь крупный блок материала даётся за одну неделю, погружением, не размазываясь по другим предметам, не растягиваясь в расписании. Освоение происходит быстро и без потерь. Обучение, как бы, концентрируется.
Как я уже говорил, высший балл у меня получал тот, кто мог сам, своим способом концентрировать отработанное погружение, создать свой концепт. Свидетельствую: это — гарантия отличного усвоения знаний.
Взаимообучение
Естественное следствие профильности отрядов. Сильнейший момент, особенно для подготовки педагогов.
Полтора месяца — целый период — мы в школе только гости. Со всеми вопросами управляется выбранный директорат.
Отряды дают свои общеобразовательные погружения другим отрядам. Погружения ведут, в основном, лидеры, а остальные им помогают. Эта серьёзная игра убивает минимум трёх зайцев.
1. Многие тут раскрываются, утверждаются и растут.
2. На порядок повышается усвоение изученного: объяснял, объяснял — даже сам понял! При подготовке, все детали погружений продумываются до мелочей — вот тут ребята выдают кучу своих концептов и даже весьма серьёзных теоретических открытий.
3. К этому празднику все готовятся, начиная с зимы; весна наполнена смыслом, а сам период — хорошая встряска для всего коллектива.
Каждый лидер, или его команда, сообща готовят один день: лекцию, экипажку и отчёт. Ведут всё сами. Мы могли при этом присутствовать — но не могли вмешиваться. Знаете, некоторые их уроки вышибали слёзы и у нас.
Ребята утверждают, что взаимообучение проходит более интенсивно и напряжённо, чем учёба с учителями. Ответственность, включённость, принципиальность оценок — всё здесь выше.
Это — естественно: сегодня перед тобой стоит и, глотая волнение, ведёт урок твой однокашник — а завтра на кафедру взойдёшь ты, и окажешься в его шкуре. Это уже — совсем другой расклад!
Выездные школы и лагеря
Сообразно с природой, осенью и весной школа отрывалась от парт в пользу витаминов, физической активности и впечатлений. Это — умно и здорово, и наш лицей продолжает в том же духе.
Первым крупным приобретением был летний лагерь. Мы сами построили его.
В пяти километрах от Азовки, в лесу, на красивом холме, рядом с посадками грецкого ореха были поставлены брезентовые палатки и навесы.
Рядом перегородили балку — и образовался пруд. Большая половина ребят и многие из нас проводили там почти всё лето.
Одновременно в школе шла общая стройка, и народ посменно жил то там, то тут.
Шеф с ребятами репетировал, читал свою философию, строил лагерь, вводил порядки и правила, организовывал круглосуточное «боевое охранение».
А мы занимались со своими ребятами, читали литературу и готовили первые, самые яркие погружения для нового учебного года.
Начало года — это выезд всей школы на море, в совхоз «Архипо-Осиповский». Летний лагерь — фанерные домики, кровати в два этажа, большая столовая и актовый зал, грецкие орехи, куча лавочек и качелей. И — бешенная, интереснейшая жизнь.
В 6.30 — подъём, на море, умыться, завтрак — и на работу. До обеда ударно собираем яблоки или виноград. Приехали — искупались — пообедали — и на занятия.
Поначалу мы успевали и работать с детьми, и погружения по ночам готовить. Учёба заканчивается в пять-шесть вечера. Тут можно час-полтора до ужина отдыхать и купаться.
После ужина — общий сбор: все отчитываются о работе, называются лучшие, разжигается дух соревнования, обсуждаются проблемы. После такого дня спишь, как убитый!
Полтора-два месяца в Архипке стоили дороже оставшегося года. Здесь каждый раскрывался и делал выбор — с кем и как быть.
Формировались отряды, учились работать и жить вместе. Познавали главное правило: если в работе не выкладываться — кайфа не получаешь.
Мы бегали по саду бегом, делали по три нормы и удивляли всех. Начальство носило нас на руках.
Первые погружения выплёскивали всё, что нового начитал за лето. Это была самая яркая учёба — под орехами, на лавочках мы пахали, как звери.
Именно тут прорисовывался концепт нового курса, рисовался весь учебный год. Тут определялись лидеры, обострялись учебные проблемы и находились их решения.
Возникла поговорка: как проведёшь Архипку — так и весь год.
Заряда Архипки хватало до зимы. А, с нового года, начиналась подготовка к весне. Весна — это, прежде всего, большой майский отчётный концерт. А потом — гастроли.
В концертах участвовала вся школа, уровень самодеятельности быстро приблизился к профессиональному, и об этом надо говорить особо.
А в июне кураторы могли ехать со своим отрядом куда-нибудь по теме. Мы, например, ездили по моим любимым паркам Сочи и Абхазии, работали в меристемной лаборатории в Адлере.
Физики ездили в обсерваторию в Архыз. Историки и литераторы — в Питер.
Иногда нас приглашали в другие районы — поделиться опытом. Например, запомнился выезд на Азовское море, в Щербиновский район. Мы там и давали показательные уроки, общались с учителями, купались и гуляли по косам.
…А приезжаешь с выезда — и опять дел полно: поля, теплица, лагерь, стройка, кафедра для своих — и трудно было представить, что ты где-то вдали отгуливаешь свой отпуск, не участвуя во всём этом.
А впереди уже маячила Архипка. В общем, совершенно сумасшедшая жизнь!
Капкан для самого себя
Всё, перечисленное выше, за три года организовал и раскрутил Щетинин. Согласитесь, деяние выдающееся. Это может показаться педагогическим раем.
Гости не переставали млеть, восхищаться и завидовать. Но, уже к концу второго года, стало ясно, что у этого великолепия есть обратная сторона.
Первые сомнение заронил метод «коррекции» детей. То, что нужно — улыбнись, похвали, поддержи. Что не нужно — сделай стальные глазки, одёрни, обидься.
Метод очень сильный — нас и самих Шеф постоянно «корректировал». Вопрос только в том, кто в праве решать, что правильно, а что — нет. Ведь, каждый должен для себя решать это сам!
Работа школы держалась на энтузиазме и самоотдаче. Шеф не требовал — просто намекал, кто «спасает мир», а кто «откалывается».
Я дневал и ночевал в школе. Честно говоря, я даже не помню толком, как жил дома в этот период. Помню только, что Таня страдала и была недовольна.
Не думаю, что всем было так же легко, как мне. Посему возникшую текучку кадров мы воспринимали как-то спокойно.
За три года коллектив кололся трижды. Сначала ушли предметники, не согласные с фактическим отказом обучать по программе. Ну и ладно — каждому своё.
Потом начали выдавливаться те, кто не мог безоговорочно верить Шефу. Уходили интереснейшие люди, отличные мастера. И мы, и ребята не понимали, почему — и задумывались.
К нам ехало много интересных людей, и недостатка в кадрах не было — почти всегда находилась замена. Потом, я услышал, что текучка кадров ожидается и планируется заранее. Это — уже насторожило всерьёз.
Когда я стал об этом говорить, мне сразу прочистили мозги: «Посмотри, где и с кем ты работаешь. Или ты — с нами, или — против нас».
Я не хотел быть против. Видимо, я не прав, и всё нормально. Чем дальше, тем больше было таких «но». Но мы долго верили и принимали все ошибки на свой счёт.
Позже стало ясно, что ни один настоящий профи, свободный в суждениях, не имеет шансов работать у нас.
Какие человечищи объявлялись «чужими» и уходили только потому, что не нуждались в авторитетах!
Я не мог понять: как можно отталкивать таких интересных людей?.. Пока сам не оказался на их месте.
Никогда ни с кем Шеф не поговорил честно, искренне. Он всегда играл свою роль. Со всеми — строго на вы. Ни разу не сказал ничего прямо.
Если его что-то не устраивало, он долго читал философскую проповедь, после которой ты выходил из кабинета опустошённый и раздавленный. Именно потому, что верил ему и пытался понять.
Погоду в школе делали «самые верные», приближённые. В том числе и ребята. На третий год они стали напоминать мне комиссаров. Не хватало только кожанок и наганов за поясом.
Их руками и производилось выдавливание. Вокруг неугодного просто создавалось негативное мнение — и работать становилось невыносимо. Так на практике работал «закон целого».
Несколько раз Шеф «получал письма с угрозами». Иногда в него даже «стреляли». Сначала в это верилось, но потом стало ясно, что это «воспитательный приём». И для детей, и для нас.
Всё это заставляло метаться и думать. Идея спасения России быстро превратилась в идеологию.
На перемене Шеф мог взять за руку смеющегося человечка и на полном серьёзе опустить: «Смеёшься? Россия гибнет — а ты смеёшься!».
В самодеятельности и на уроках музыки остался только русский и украинский фольклор. Потом и фольклор стал «корректироваться». Характерные и парные танцы заменились массовыми, а песни стали петься не ради музыки, а ради «переживания высоких чувств».
«Высокие чувства» брались, как бы, из славянского эпоса. Взойти на костёр за погибшим мужем. Россию уничтожают — скорбим о павших. Смерть врагам! Без России нам незачем жить! Русский дух спасёт весь мир!
Всё это должны были «чувствовать» ребята, напевая «Что стоишь, качаясь» или «Во поле берёза». Получалось жуткое вытьё. Если таким должно быть новое человечество, я не хочу жить на этой планете!
Нас, учителей, больше всего волновали учебные проблемы. Что-то работало — а что-то давало сбой. Стали видны пробелы в началке, недоработки с языком. Хотелось скорее избавиться от ошибок.
На третий год, окрылённые успехами, мы стали говорить о необходимости столбить, обкатывать, улучшать технологию, убирать недочёты.
Реакция Шефа была странной: о какой технологии вы говорите? Это наш образ жизни, мы постоянно будем что-то менять, искать! Враги и конкуренты наступают на пятки! И мы поняли: знания детей Шефа не интересуют. Но, что же тогда?!
Ответ стал мне окончательно ясен через несколько лет.
Ему нужны просто горящие глаза, преданность, вера. Его болезнь — мессианство. В обмен на школьные блага он хотел наши души. Но души людей свободны — хотим мы этого, или нет.
Потрясающая школа — но её смысл не в «развитии личности». Шеф просто создавал среду, в которой можно быть Богом. Создавал ярко, талантливо. Он мог горы свернуть ради этого — но, только ради этого.
Ради этого, он давал кучу свобод и стимулов. Люди начинали стремительно расти. Мы действительно становились личностями. И, естественно, скоро переставали нуждаться в Боге. И вместо того, чтобы радоваться за нас, Шеф начинал нас бояться!
Тут всё решает только отношение к людям. Чему ты рад: тому, что все мы разные и все свободны, или тому, что все думают так же, как ты?
Рост личности делает её способной и свободной — без всяких условностей. В этом — главный смысл педагогики. Став свободным, человек идёт своим путём, и не должен никого вечно благодарить.
Награда учителю — свобода ученика.
Я пережил искреннее увлечение Шефом, до последнего верил ему и пытался понять. Но, всё же, всегда учил ребят жить только своим умом. Это же аксиома — человек должен уметь решать всё за себя!
Когда они спорят со мной — мне чертовски приятно. Они многому меня научили. Я всегда испытывал кайф, глядя, как уверенно улетают вдаль те, кому я помог стать свободным.
Шеф испытывал от этого боль. Он действительно не мог жить без детей. Дети нужны были ему, как материал, как питательная среда — но, не как личности.
Позже у меня возник яркий образ. Шеф гениально и мощно подготовил почву — взрыхлил, выбросил к чёрту сорняки, щедро удобрил.
Он хотел вырастить чудо-поле — чтоб пшеница стояла выше головы, колосок к колоску, и каждое зерно — с орех!
Но, как и положено в природе, взошло разнотравье. Буйство прекрасных цветов! И Шеф дико испугался. Ему хорошо только среди пшеницы собственной селекции. Но, такой нет в природе — и, слава Богу, никогда не будет!
Удивительное занятие — давать людям свободу, чтобы потом отнять её.
Братцы! Давайте не путать одно с другим. Технология Шефа и его личность — совершенно разные вещи.
Технология, в целом, — ценна, дальновидна и талантлива. Она может быть доработана, улучшена. И она может применяться по частям или целиком, и даёт отличные результаты.
А, со своей личностью, пусть Шеф разберётся сам — и да поможет ему Бог!
Иголка в стоге сена
После урока, преподанного Щетининым, я стал рьяно коллекционировать разные педагогические системы и модели, чтобы потом все их обобщить и вычленить главное — смысл педагогики. За три года набралось прилично. Стал анализировать.
Прежде всего — у кого что болит: обрисовал для себя явление духовного тоталитаризма. Кроме Шефа, ярким его представителем был художник В.В. Лубенко, автор идеи «стержневой истины». Сюда же я отнёс сектантство, любую жёсткую идеологию и ортодоксальную религиозность.
Выписал признаки — чтоб разглядеть «врага в лицо».
1. Миропонимание: жизнь есть борьба добра со злом; мир — плох, люди — несовершенны и их надо улучшать; наше учение — единственно верное.
2. Основа системы: личность лидера.
3. Отношение к ученикам и людям: требование «чистого стакана» — отрекись от своих убеждений и прими наши; декларация элитарности и обещание спасения — «только мы на верном пути!»
Культивирование образа окружающих врагов; требование верности учителю и группе, отсечение «неверных» — людей со своей позицией; использование личного психического воздействия и внушений.
Оперирование исключительно высокими понятиями и категориями вселенского масштаба; ритуализация жизни — культ образа, символа, обряда, поощрение внешних проявлений верности; претензии лидера на мессианство.
4. Реальные результаты учеников: моральная зависимость от личности лидера; заниженная самооценка, маскируемая верой в свою исключительность; неприятие других точек зрения, культур, систем.
Как следствие — узость и тенденциозность миропонимания; боязнь других людей и окружающего мира; плохая способность общаться; ослабленная способность профессионально работать и действовать.
5. Итог: все, кроме самых зависимых, оказываются предателями. Школа распадается; гибнут ценные методические находки; люди испытывают разочарование и боль.
Какая цель была у этих педагогов? Окружить себя паствой. Ну, это — скорее болезнь, чем цель! Значит, педагогика может быть подавляющей или раскрепощающей.
Если веришь в самые правильные ценности, проверь: не навязываешь ли ты их? Если веришь, что твои ценности спасут всех — значит, навязываешь. А значит — подавляешь.
То есть, самая прекрасная античная статуя нужна тебе только затем, чтобы раздавить ею учеников, сбросив с пятого этажа!
Вообще, личность в педагогике — главный камень преткновения. Мы привыкли, что творческая личность — основа педагогики.
Но, личность — и её беда! Она ведь, непредсказуема, может ошибаться, менять взгляды и настроение, болеть и переутомляться.
Кроме того: если для того, чтобы увлечь, зажечь, убедить личность действительно необходима, то для освоения знаний и навыков она вовсе не обязательна!
Как взять от личности всё хорошее и оградить всех от её плохого настроения? Или — её саму от переутомления? Очень просто: создать технологию.
Сопоставим личность и технологию.
- Работа личности не тиражируется, результат — строго индивидуален.
- Технология тиражируема, результат — воспроизводим.
- Личность воссоздаёт, в основном, себя, технология даёт инструменты для саморазвития.
- Для личности главное — процесс, для технологии — результат.
- Личность воздействует психически, технология не нарушает свободу.
- Личность замыкает работу на себя, а технология требует лишь точности применения.
- С исчезновением личности исчезает и система. Технология продолжает работать.
«По-вашему, в педагогике не бывает конструктивных личностей?» Конечно, бывают!
Но, если личность не склонна воздействовать на людей и работает ради результата, она всегда пытается стать технологией. Для меня это — один из признаков конструктивности.
Смотрим дальше: Развивающее Обучение (РО). Адлерская школа РО, руководимая Н.Н. Пименовой, просуществовала, кажется, девять лет.
Методику создал проф. Дусовицкий на основе разработок Эльконина, Давыдова и Репкина. Это — выдающееся явление!
Смысл РО: учитель — главный в классе «дурак». Он ничего не объясняет. Только ставит проблему, а потом недоумевает, удивляется, ошибается и задаёт кучу искренних вопросов.
Ясно, что эти вопросы помогают ребятам конструировать знания. И они это делают — сами. В программе учтена нужная постепенность.
В основе наук лежат столь ёмкие и универсальные понятия, что все знания легко выстраиваются на их основе. Например, в языке — фонема, в математике — мера.
Уроки тут — искусно организованные дискуссии, полные мнений, споров, озарений и побед. Критерий истины — только опыт.
Результаты — замечательные: ребята раскрепощены, занимаются с охотой, свободно выражают мысли, ценят своё мнение и ничего не принимают на веру.
Как-то я, с огромным удовольствием, наблюдал, как они поставили в тупик английских католиков-миссионеров — просто задавая свои обычные, искренние вопросы.
Они любят и умеют решать проблемы и задачи — и скучают от готовых ответов. Думать для них — естественно, безвыходных ситуаций для них нет. Учёба для них — диалог, самовыражение, творчество.
В четвёртом классе они почти безошибочно пишут, не уча орфограмм, и свободно создают свои математические системы — для игр. Много читают познавательного, нестандартно мыслят. А, в виде развлечения, уверенно управляются с компьютерами (речь идёт о 1993 годе!), на которых издают свои газеты.
Проблема с этими ребятами была одна: попав из развивающей началки в обычное среднее звено, они дохли с тоски! Посему Пименова работала над программой РО до старших классов. Чем закончилась эта работа, я не в курсе.
Итак, педагогика может быть саморазвивающей или сообщательной, то есть, не развивающей.
Дальше — больше. Как мы познаём мир? Мы ползаем по нему, как блохи: у одной микроскоп, у другой лакмусовая бумажка, у третьей рулетка, четвёртая всё пробует на зуб. И каждая считает, что её метод важнее!
То, что сегодня удалось найти и измерить, объявляется научной истиной. Завтра найдут другое — и опровергнут первое. Это называется «научный метод познания».
Вот и выходим мы из школы с умом, разбитым на клетки: химический мир — это одно, мир физики — совсем другое, а история вообще не из этой области! А мир-то — один. И он — цельный.
На востоке это понимают и воспринимают мир непосредственно, познают интуитивно. Правы, скорее, они: у них — результаты лучше.
Итак, педагогика может быть дробящей, кусковой, обрывочной, а может быть синтетической, цельной. Она может быть рассудочной или чувствознательной.
Далее. В Америке, после войны, были несколько школ, где ребята занимались только тем, чем хотели — по своему выбору. Эти школы дали миру нехилую команду знаменитых учёных, просветителей и лауреатов Нобелевской премии.
Педагогика может исходить из наклонностей и возможностей человека, а может штамповать одинаковых умственных роботов.
Ещё у нас есть Володя Ланцберг — бард и педагог-неформал. Двадцать лет он руководил детским клубом у себя в Тюменском, под Туапсе.
Ребята в 6-8 лет свободно управлялись с радиоаппаратурой и фотоувеличителями, а в 12-13 проводили выездные мероприятия («костры», походы, сборы) без помощи взрослых.
То есть, детвора занята реальными делами, самостоятельнеет и ответственнеет на глазах, а под шумок, осваивает кучу затребованных знаний. Вот на этом опыте Володя разработал школьную модель.
Школа — система неформальных клубов-лабораторий. Свобода совести, пристрастий и веры — полная. Программа — по сути, куча миникурсов ПТУ. Главная учёба — в мастерских. Знания — по ходу работы, на фоне обязательного минимума. Продвижение индивидуальное. Свобода посещения — полная.
Группу ведут двое: мастер и технолог группы. Первый занят обучением профессии, мастерству, а второй — личностями, коллективом, отношениями.
Оплата педсостава, на фоне общего минимума, пропорциональна посещаемости их занятий. Ребята заняты реальным производством и сбытом, живут в реальной среде, сами решают массу школьных вопросов.
В основе учёбы — блок «тема — дело». Цикл: одно осваивается, благодаря другому. Есть сертификационные уровни: ученик, подмастерье, мастер, профи.
Это значит, что ты до результата освоил: операцию (например, замочка семян в марганцовке), рабочий цикл (подготовка семян), технологический цикл (выращивание огурцов) и производство (выращивание овощей в теплице).
Кроме профильных курсов, со временем, появятся творческие — их напишут те, кто что-то умеет. Курс игры на гитаре, художественного вязания, фотографии и пр. Требование — гарантия результата.
Обучаются все, кто хочет: дети, персонал, родители. И — не задаром. Так школа становится центром развития и творчества для всего района.
Итак, педагогика может давать умения — или только сообщать о них.
Она может быть направлена на самопознание или во вне.
Она может поддерживать естественный темп развития — или ломать его. Учитывать естественную логику развития — или блокировать её.
И я понял: аспектов педагогики — бесконечность. Столько же, сколько и педагогов. Искать надо не здесь!
Надо плясать не от нас — от детей. Саморазвитие — вот главный смысл. Нам нужны законы саморазвития!
Всё правильно: смысл педагогики — чтобы педагоги, как можно раньше, стали не нужны!
Суммируем то, что есть. Остаётся немного. Цель педагогики — умелый и свободный человек. Способ развития этих качеств — свободное саморазвитие. Задача педагогов:
а) создать среду и возможности для саморазвития,
б) эффективно помогать продвижению и подтверждать успехи. И ради Бога, не пытаться быть умнее и не лезть в души!
И это — всё, что от нас требуется. Не верите?..
Глава 2. Обучение —
это очень конкретно!(«научно-фантастическая» педагогика)
Школа Щетинина в Азовке прекратила быть в 1992 году. Это был колоссальный урок жизни, длинной в три года. Ураган противоречивейших событий. Эйфория — и ледяной душ.
Взлёт творчества, интересная модель и яркие результаты, падение кумира, крушение иллюзий и отрезвление — всё по максимуму.
Жаль тех, кто сломался. Но, остальные — получили мощнейший взбадривающий пинок.
После выхода из прострации, накатило жгучее желание осмыслить, осознать, понять.
«Вот это — да! Ничего себе! Школа — совсем не то, к чему привыкли! Факт: мы были гораздо ближе к идеальной школе. Значит, идеальная школа есть! Она должна, обязана быть!!!». И я начал искать её.
И нашёл такое, во что почти невозможно поверить. Не идеальную школу, нет. Оказалось — вопрос не в этом. Обнаружилась система обучения, в которой не бывает неудач.
Она нашлась в системе Рона Хаббарда. И перевернула все мои взгляды на школу. Проучившись полтора месяца в московском центре Дианетики, я был просто ошеломлён открытиями.
Обучение оказалось предметом более важным, более базисным, чем школа. Впервые в жизни я увидел, что обучение — это очень конкретная разумная деятельность. С точными целями и точной технологией.
Оно имеет определённый конечный продукт: умение. И, как следствие — независимость. Студенты нашей группы — и я в их числе — на моих глазах достигали этого результата.
Не было никаких учителей, лекций, оценок, но не было ни единого прокола — независимо от способностей!
Это была сама суть обучения. Технология, не имеющая отношения к школьной модели, к стилю, направлению и убеждениям учителей. Вот это да!!!
Оказывается, результат обучения создаётся отнюдь не благодаря красноречию и упорству учителей. Умение — продукт исключительно самостоятельной работы ученика.
Оказывается, человеку мешают обучаться конкретные препятствия. Я научился их преодолевать и подтверждаю: это работает.
Оказывается, обучению надо учиться, как любому делу — сидя за партой! После этого и учиться, и учить — на порядок проще. Просто этим никто не занимается.
В школах почти не происходит обучения. Учителя, за редким исключением, заняты делом, о котором просто не имеют понятия. А оно — есть, оно существует! Я знал, я знал!
В общем, с месяц я восторженно матерился, а потом, осталась непоколебимая уверенность: со своими детьми я разберусь! Забегая вперёд, скажу: и разобрался.
Вот и приехали: дело-то не в модели школы. Каждый делает школу, в соответствии со своим мировоззрением и характером.
Школа — это просто расширенная личность, и школьных моделей может быть столько, сколько педагогов. Все они могут различаться целями, ценностями, образным миром, технологией процесса.
Но, главное, ради чего существует школа — это обучение. Если оно буксует, все другие занятия и воздействия теряют смысл, и такая школа не имеет перспективы.
Хочу оговориться: после прочтения этого эссе, у вас не прибавится умения обучаться или обучать. Именно потому, что вы не обучались — а просто узнавали.
Узнавание — это, всего лишь, знакомство. Умение же, создаётся тренировками. Можно всё понять про лыжный слалом, но это не прибавит умения пройти трассу!
Посему, когда я осознал, что у моих детей-отличников не просто есть проблемы с обучением, а эти проблемы уже давно зашкаливают — я написал маленький учебный курс по обучению и добился, чтобы они прошли его до конечного результата.
Сейчас цель иная — развлекательное чтение, и я ограничусь доходчивым рассказом.
1. Что такое обучение
«Вы учитесь не для того, чтобы узнать,
запомнить, выучить или сдать — а для того,
чтобы научиться делать что-то нужное».
Рон Хаббард
Можно не писать больше ничего. Проясняю слово «обучение». Это — не профессия учителя, и не то, чем занимаются на уроках или дома.
Обучение — это просто освоение окружающего мира и жизни. Реальное освоение реальной жизни. Наработка способностей, необходимых, чтобы с этой жизнью управляться.
В основе обучения — базисный мотив всего живого: чтобы улучшать свою жизнь, умей управлять своей средой.
Наша среда — это наше тело, семья, люди, организации, денежные потоки, природа, машины, инструменты и куча всего другого.
Отношения с женой или начальством, мотоцикл, свинья с поросятами, компьютер, карандаш в руке, сочинение или задачка по алгебре — каждому своё.
Или управляешь ты — и процветаешь. Или оно управляет тобой — и тогда тебе хреново.
Экспериментально доказано: улучшение жизни — то, ради чего существует разум. Смысл жизни — в улучшении самой жизни. Это — так просто.
Все идеалы и ценности — любовь, красота, самосовершенствование, познание, впечатления, нравственность, альтруизм, образованность, вера, самоотречение — это только средства. Ваши способы улучшить вашу жизнь. Другого смысла у идеалов нет.
Нельзя улучшить чью-то жизнь, не улучшив свою. Если счастья не прибавляется — зачем нужны такие идеалы?..
Так вот. Улучшать нашу жизнь может только то, что мы можем использовать. Поэтому, любой детёныш, только появившись на свет, сразу начинает учиться. Он осваивает всё, от чего зависит выживание.
Главное — управлять поведением мамы, папы и, по возможности, остальных.
Потом — управлять своим телом. Общаться, играть, есть ложкой, наблюдать, читать и считать, играть по правилам, строить отношения, кататься на велосипеде, ловить рыбу, играть на гитаре, шить куртки, писать книги, и прочее, и прочее.
Вот это и есть реальное обучение: создание способностей что-то делать.
Если внимательно исследовать, как и почему оно приводит к умению, становится ясно, как нужно учить детей. Здесь, скорее всего, куча докторских диссертаций.
Такая система обучения — на порядок эффективнее школьной. Она есть, и она работает.
Проблема — в нас, взрослых. У нас есть масса причин не хотеть по-настоящему обучать детей.
Не обижайтесь, это — правда. Чтобы обучать, надо сначала знать, что это значит — а мы этого и не нюхали. А, узнав, надо решиться на абсолютно немыслимые вещи!
Умение и знание
— Я — гончар.
Могу научить делать отличные горшки.
— Я — музыкант.
Могу научить играть на флейте.
— А я — учитель.
Могу… Господи, чему я могу научить?!
Когда человек учится делать что-то важное, смысл занятия ясен. Если каждый раз получается что-то лучше, чем раньше, человек видит: он стал могущественнее, способнее.
«Получилось!» — самое прекрасное переживание. Ощущение победы, переживание успеха — счастье без скидок.
Если оно есть, никакие другие стимулы не нужны. Если его нет — никакие придуманные стимулы — типа оценочной системы — не помогают.
Жизнь, при всех наших попытках сделать её условной и искусственной, безжалостно требует, чтобы наши слова не расходились с делами. Точнее, мы требуем друг от друга, чтобы дела не отставали от слов.
Молчаливый профи на порядок привлекательнее, чем красноречивый неумеха. Любой мастер своего дела вызывает уважение, независимо от образованности.
Наоборот, интеллектуал, знающий всё, но не умеющий ничего — весьма уродливое и жалкое явление.
Жизнь изменяется и улучшается в результате продуктивных действий, а не слов.
Успешно управлять автомобилем, уверенно решать интегральные уравнения, блестяще читать лекции, искусно вышивать или умело анализировать данные — это умения.
Умения состоят из навыков. Навыки создаются, в результате тренировки — и никак иначе.
Навык, умение — цель обучения. знания в обучении — не самоценность, а только средство улучшить умение. Они помогают понять: зачем, каким образом это работает, и почему именно так.
