WWW.DISUS.RU

БЕСПЛАТНАЯ НАУЧНАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА

 

Pages:     || 2 | 3 |
-- [ Страница 1 ] --

Казачий Спас. Справный дом

Прайм-Еврознак

2007

Предисловие

Летом 2001 года судьба свела меня с донской казачкой Домной Федоровной Калитвиной. Эта шестидесятилетняя женщина принадлежит к старинному роду казаков-характерников, хранителей древнего знания о Казачьем Спасе (так исстари называли духовную традицию, вобравшую в себя уникальный опыт выживания десятков поколений вольных людей, селившихся на донских берегах со времен татаро-монгольских орд).

Мое знакомство с семьей Калитвиных началось с трагического для меня обстоятельства: проводя раскопки степного кургана, я чуть не стала жертвой проклятия, которым, по легенде, хан Батый заклял зарытое им в кургане золото. Благодаря врачебному мастерству и духовным знаниям Домны Калитвиной я благополучно избежала смерти. Тогда же и началось мое обучение Казачьему Спасу. Почти целое лето (с небольшими перерывами) и часть осени я жила на хуторе казаков Калитвиных. Изо дня в день Домна Федоровна посвящала меня в таинства Казачьего Спаса, учила духовным практикам, упражнениям и ритуалам, помогающим человеку достичь гармонии и равновесия, стать единым целым с окружающим миром. Постепенно мне открывалась суть древнего знания. Первые шаги на этом пути описаны в моей книге о Домне Калитвиной «Путь Спаса».

Второй этап обучения (он пришелся на следующее лето) был почти полностью посвящен своду знаний, который в Казачьем Спасе именуется «Справный дом». Это система обустройства и ведения дома, гармонично вписанного в пространство Вселенной: дома — помощника, дома — хранителя, дома — родового гнезда.

Казаки издавна считали, что только жилье, устроенное по всем правилам Казачьего Спаса, может принести человеку семейное благополучие, достаток и благоденствие. Ныне знающие люди видят корень всех бед современного общества именно в отсутствии такого жилья…

Безусловно, описанная в этой книге система домоустройства, предназначена прежде всего для жизни на своей земле, в своем собственном доме. Однако, используя общие правила и следуя закону Казачьего Спаса, городской житель сможет без труда превратить типовую квартиру в Справный дом.

Глава 1. Жилье — жило — жизнь

Ночь проглотила короткие вечерние сумерки. В окне виднелось только отражение мятых простыней на верхних полках и темного зеркала на двери купе. Время от времени в нем вспыхивали и тут же гасли огни полустанков, на которых никогда не останавливаются скорые поезда — такие, как тот, что сейчас уносил меня вдаль от городских проблем к вольным донским степям. В дороге прошли уже сутки, в Ростов мы приедем ранним утром, и надо бы поспать… Но сон никак не шел в голову, я сидела и смотрела в черноту за окном, представляя себе Калитвинский хутор, свою любимую наставницу и ее добродушное семейство. Мне грезился ухоженный, весь в цветах, двор, роскошный сад, где уже наверняка поспела черешня, кузня, пасека, и — новый дом Федора, сына хозяйки. Осенью он собрался жениться, и теперь на хуторе вовсю кипит строительство. Почему-то думалось, что место для дома Федор определил именно в центре сада, где, закрытые пленкой даже в самую сильную жару, растут хризантемы капризных экзотических сортов, привезенные в подарок хозяйке одним из старших сыновей…

В апреле, будучи у меня в гостях, Домна Федоровна рассказывала, что Федор строит новое жилище согласно Казачьему Спасу, и я тут же загорелась идеей принять участие в создании Справного Дома. Но тогда это казалось лишь мечтой: на все лето у меня были запланированы масштабные раскопки, и, хотя проводиться они должны были недалеко от хутора, времени на общение с наставницей (а тем более на то, чтобы помогать хозяевам в стройке), у меня не нашлось бы в любом случае. Но Домна Федоровна посоветовала мне не расстраиваться, а во всем положиться на Спас. И действительно, прошел только месяц, как все устроилось самым чудесным образом. В конце мая из Академии Наук в Институт пришел запрос по моему кургану. Оказалось, что раскопки на территории Среднего Дона по закону не могут осуществляться на уровне университетских исследований, и все собранные материалы следует передать в Академию. Узнав об этом, я ничуть не расстроилась: во-первых, у меня полностью освобождалось лето — все прочие экспедиции были уже распределены по группам и (самое главное!) по финансам. А во-вторых, академические археологи, запретив полевые работы от имени Института, все-таки попросили меня, как специалиста, хорошо знающего местность, поработать на раскопках (назначенных на середину августа) консультантом.

Словом, на Дону по делам исследовательским мне предстояло появиться лишь в конце лета, а потому сразу же по окончании сессии я с чистой совестью взяла отпуск и отправилась на хутор к целительнице. Однако в этот раз я ехала не одна: помня слова знахарки о том, что мужа нельзя оставлять надолго, я уговорила его поехать со мной. (Тем более что отдых Володе был нужен как никому другому: он только-только завершил сложнейший грантовый проект, а в августе ему предстояла двухмесячная поездка в Европу, перед которой надо было отвлечься от научных проблем и набраться сил.)

Нас встретил Федор на своей «Газели», но сразу домой не повез: сыну знахарки понадобилось прикупить в Ростове кое-что для строительства.

В хутор мы добрались только к полудню; расцеловавшись с хозяевами и вручив привезенные подарки, я зашла на баз и сразу же бросила взгляд в центр сада, однако не увидела никаких изменений: оранжерея стояла там же, где и всегда… Я крикнула Федора, спросила, где же строится новый дом, в ответ он неопределенно махнул рукой куда-то в сторону. Я повернула голову в том направлении, но за деревьями ничего не было видно. Тут меня позвала хозяйка и сказала, что баня для нас готова. Так и не увидев стройки, мы с Володей пошли мыться и стираться с дороги.

Поселили нас в доме-больнице; мой муж с радостным удивлением оглядывал обстановку, отмечал, как все в доме устроено разумно, просто и уютно; походил по комнатам, уважительно просмотрел названия на корешках книг. Было заметно, что ему здесь нравится, и я вздохнула с облегчением: честно говоря, до этого момента я не очень хорошо себе представляла своего мужа (до мозга костей пропитанного городским образом жизни) в сельской среде.

Разложив вещи по полочкам, мы вышли на залитый солнцем двор. Хозяйка в летней кухне собирала обед для строителей, заметив нас, попросила минут пять обождать, пока она не отправит Федора с кастрюлями и посудой на"план" [1] потом займется нами. Но мне до того не терпелось посмотреть место, где ее сын решил поставить дом, что я попросила Домну Федоровну не заботиться о нас специально, а разрешить пообедать вместе с рабочими. (Тем более что сейчас ее семья столовалась там: дом должен быть готов к свадьбе, и строиться Федору помогали все, от мала до велика.)

Честно говоря, место, где на каменном, в метр вышиной, постаменте цокольного этажа стоял уже почти готовый (но без крыши) сруб, меня разочаровало. В голой степи, близко от пыльной дороги, никаких внешних красот — ни реки, ни деревьев, лишь негустой перелесок позади (да и то где-то вдалеке). Мне подумалось, что уж кто-кто, а Калитвины должны были выбрать место для жилища, прямо скажем, поживописнее. Удивило меня и то, что строящийся дом — деревянный. Бревна, правда, были добротные и ровные, прилегали в венцах одно к одному, без зазоров и щелей. Но все-таки мне казалось, что столь зажиточная семья может позволить себе дом «побогаче» — из природного камня или модного здесь «итальянца» (итальянского кирпича). Разумеется, я ничего не сказала хозяевам, улыбалась, хвалила сруб, обошла вокруг стройку, вошла внутрь… Федор планировал сделать в доме три комнаты, но перегородок еще не было: это дело последнее, сначала надо поставить печь (у казаков она располагается не в углу, как в русских избах, а в центре дома — отголосок старой дружбы с кочевниками). Пока же на месте печи красовалась… невысокая молодая рябинка в кадке с землей. Алексей Петрович пояснил, что это — первое дерево в новом хозяйстве, и пока сруб не покроют крышей, оно должно стоять в пределах дома, затем его пересадят во двор. Такое "домовое дерево" — древо новой жизни — заряжает строящийся дом энергией роста и процветания.

А вот моего мужа стройка привела в восторг. Он с явным удовольствием разговаривал с плотниками, трогал инструменты, вникал в технологии, и, в конце концов, заявил, что не хочет праздно болтаться по окрестностям, а желает включиться в работу. Меня это потрясло до глубины души: вот тебе и научный сотрудник! Никогда в жизни не видела Володю с пилой, топором или прочим инструментом в руках…

После обеда муж так и остался на «плану», а мы с Домной Федоровной собрали посуду и пошли домой. Перемыв кастрюли и тарелки, мы уселись на скамеечках во дворе с двумя тазиками вишни: к ужину хозяйка на всю бригаду наготовит вареников. Очищая сочные вишни от косточек (естественно, отправляя при этом каждую вторую ягоду в рот), я начала осторожно расспрашивать хозяйку о месте строительства, выборе материалов… Мое недоумение не укрылось от острого глаза знахарки:

— Что, Дарья, думаешь — место для дома некрасивое, пустое? Ну так ведь не место красит человека, а человек — место. Когда наши предки сюда пришли, тоже кругом одна степь была. А Федюня там строится не вдруг: хоть и пусто, и дорога рядом, а место непростое, сильное.

— Что значит сильное, Домна Федоровна?

— А то. Давно еще примечали: как лошадей в ночное гнать, так один-два коника там непременно встанут, постоят. И когда стадо станичное на выпас идет, коровы телые часто отдыхать ложатся. Сила там для живого хорошая, благодатная. А дом ведь это и есть жизнь.

Последних ее слов я не поняла: ну да, в доме проходит значительная часть жизни, но есть еще и работа, и путешествия…

Знахарка разъяснила:

— Я тебе про самое слово толкую. Дом, хата, квартира — это все имена, чтобы как-то форму обозначить. А суть в другом слове скрыта, и слово это — жилище, жило. Оно и значит жизнь. Худо тому, у кого жила нету.

— Жила, в смысле, жилья постоянного?

— Да нет, я про другое гуторю. Ну вот сама же знаешь, как бывает иногда — квартира есть своя у человека, большая, богатая, или дом отстроят — что дворец. А счастья нет, в семье раздоры, жизнь не ладится. Значит, дом несправный, без жила.

— И почему же это происходит?

— По разным причинам. Может, построили там, где нельзя.

— А где нельзя?

— Там, где могила, или кладбище было. Вообще, рядом с кладбищем жить не следует. Мертвое место живому мешать будет. И церковь — тоже нехорошо, когда коло дома находится. А уж на месте порушенного храма селиться и вовсе не к добру. Еще где дорога раньше проходила, строиться не след — счастье в доме не задержится.

— Ну, а мне, например, как узнать, в хорошем месте дом расположен, где квартира наша находится, или нет? Строили-то до нас еще…

— Узнать ты можешь очень просто. Есть растения особые, к энергиям чуткие. При тяжелой, плохой энергетике они погибают, сохнут.

— И что же это за растения?

— Розы к энергетическим влияниям чувствительные, олеандры. И хвойные растения — елочка, кипарис, можжевельник. Но у тебя — я и так скажу — место не плохое. Хотя и не сильное, так себе, нейтральное. Таких мест у вас в городе большинство. Тоже жить можно, когда выбора нет. Но все равно, справный дом без жила не устроить. Когда жило есть, и лачужка хоромами кажется. Кстати, вот еще слово хорошее — хоромы, храм то есть. Дом ведь, что храм, Духом Святым стоит.

Знахарка значительно помолчала.

— Значит, сперва надо место подобрать пригодное, счастливое, как мы Феде выбрали. Оно, кстати, местечко-то, не такое уж и бестолковое, как тебе сперва показалось. Пойдешь другой раз, присмотрись: пригорочек под фундамент ровненький, на плану землица хорошая, жирная, много ключей под ней — хоть колодец ставь, хоть колонку. Коли есть влага подземная, значит, сад-огород будет расти знатно, ни в какую жару не усохнет. Мы с Алешкой еще много лет тому думали: если что, новую хату там ставить нужно. Ну, и по весне еще, перед началом стройки, проверяли — будет там счастье или нет. По всему вышло, что будет.

— И как же это проверить можно?

— В любой четверг Великого поста в ночь на пятницу надо в том месте, где фундамент планируешь ставить, насыпать зерна по четырем сторонам — на Восток, Запад, Север и Юг. Посредине крестик еще ставят у нас деревянный. С утра, как солнце взойдет, надо идти смотреть. Если зерно нетронутое — место правильное, можно дом ставить. Ну, а если мыши растащили либо ветром разнесло — счастья не жди. Здесь же Федьке повезло вдвойне: мало что пшеница осталась целая, так за ночь ее еще и снежком присыпало. Знак хороший, к прибыли, к богатству.

Ворожея как бы задумалась и прибавила:

— Я тебе вообще, доня, скажу: ежели в чем сомневаешься, или не знаешь, как поступить, или вопрос какой тебя мучит — можно так же делать.

Я ее не поняла:

— Как, Домна Федоровна? Вы о чем?

— О зернышках. Допустим, надо тебе решение какое-то принять, а не знаешь — верное оно или нет. Так ты на ночь на балконе горсточку зерна насыпь, крестик из палочек туда воткни и загадай. Если к утру не тронуто зерно — все хорошо, если неполная кучка — лучше другой путь поискать.

Знахарка подвинула к себе мой тазик с вишнями: свой она уже перебрала и очистила, а в моем оставалось еще больше половины.

— Место, стало быть, мы выбрали. Следом надо время подгадать правильное. Дело такое всегда начинают Великим Постом, на молодике (в новолуние то бишь). Тут и году начало (ты ж знаешь, предки наши, в языческие еще времена, не от января год считали, как мы сейчас, а от Масленицы), и деревья, трава, зелень всякая после зимы просыпаются, и солнышко силу набирает. Все к прибавлению идет, вот и дом новый этой энергией напитывается. Перед тем как фундамент заливать, яму роют квадратную, в размер дома, а на дне ее чертят крест по сторонам света. Крест этот делит место на четыре части. Кто в доме хозяин будет, тот приносит с четырех полей камни и по центру квадратов зарывает. Это, стало быть, для того чтобы детишки в доме водились, как хлеб на тех полях. К Пасхе фундамент заливаем, да не просто так: под него жило кладется.

— Как — кладется? Жило это что, какой-то особый строительный материал, что ли?

Знахарка улыбнулась:

— Нет, доня, жило тут — не лес и не кирпичи, а энергия жизненная. Еще так мы зовем вещи особые, их земле дарят, чтобы дом держала. Раньше петуха с куркой под фундамент закапывали, а теперь кладем шерсти клочок, колос пшеничный и свечку с церкви. Еще монет медных и серебряных накидаем по всем углам. Под стодарник крестик надо зарыть обязательно, и бутылочку со святой водой.

— Подо что?

— Под стодарник. Место в доме, где иконы висят. Красный угол, то есть. Так вот, — продолжала она, — фундамент мы освятили, можно заливать. К Преполовению он подсохнет, время сруб ставить, чтобы Троицу захватить. Самое доброе время, у нас говорят — без Троицы дом не строится. В Петров пост как раз крышу крыть начинаем.

— Кстати, Домна Федоровна… У вас дома — каменные, а Федор строит деревянный…

Целительница улыбнулась.

— Что, думаешь, денег сынку на кирпич пожалели?

— Нет, ну что вы… — я смутилась. — Просто я вообще на Дону деревянных домов мало видела, в основном каменные все.

— В основном, доня, не каменные, а рубленые, саманом обмазанные. Вот уж не думала, что археолог может настолько не разбираться в жилищах. И наш с Алексеем дом такой, и тот, где ты с мужем живешь, тоже. Так дома в старину строили, и я тебе скажу, этот способ гораздо лучше, чем кирпич или камень. Дерево тепло дает, саман его удерживает. Зимой дом прогревается быстро, и не стынет, а летом прохладу хранит. Стены бревенчато-саманные — не чета кирпичным. Дерево дышит, и саман

[2]

дышит — структура-то в нем пористая, воздушная.

— Но кирпичный-то дом все-таки долговечнее…

— А вот и не скажи. Ты как думаешь, сколько лет хате, где я вас поселила?

— Ну… лет пятьдесят.

— Двести лет ей с лишком! Самый первый дом Калитвинский. С него хутор повелся.

Я изумилась.

— Но этого не может быть! Он же, как новенький! Нарядный такой домик, как после ремонта.

— Потому через весну белим и красим. Кто о доме заботится, у того он и тысячу лет простоит. А саман кирпича прочнее, только влаги боится, ну да от этого уберечь проще простого: надо свес кровельный подлиннее да поширше делать. Ну, и следить, чтобы крыша не протекала.

— Так значит, сруб еще обмазывать будете?

— А как же! Как матицу положим, так и начнем.

Домна Федоровна дочистила последнюю ягодку, ссыпала вишни в один таз, и мы пошли на кухню. Там целительница растопила грубку, поставила кипятиться в огромной кастрюле воду. Затем тонко раскатала тесто, при помощи широкого бокала нарезала его кружочками; эти заготовки (которых было штук триста, не меньше) заняли весь стол. Мы принялись лепить вареники. У знахарки это получалось быстро и ловко, я, стараясь получше защипнуть края, чтобы не разошлись при варке, натужно пыхтела и тратила на каждый вареник не меньше минуты. Хозяйку это веселило, и, смеясь, она продолжала рассказывать про жилье и жило:

— Жило не только под фундамент кладут. И под пол, и под потолок прилаживают, и на чердак кидают. Дом ведь Вселенной подобен: есть в нем подземный мир, земной и небесный. Каждый этот мир освятить надо, жизнь в него вдохнуть. Тогда и люди в доме будут здоровы и счастливы.

Я вздохнула.

— Значит, нам в городе жило в доме не светит. Какое там — выбор места и все остальное. Был бы угол свой, и то радость.

— Угол свой тоже обустраивать с умом надо, — возразила знахарка. — А я тебе, доня, скажу — жило в любом жилище человеческом находиться может. Даже на самой разнесчастной земле. Лучше, конечно, чтобы дом стоял на хорошем месте, окошки в правильную сторону выходили, вход, где положено размещался. Но раз не получается, надо другими способами дом жизненной энергией заряжать.

— Какими, например?

— Например, сделать ремонт. Но не просто сделать, а соблюсти все по времени, как я тебе только что рассказывала. Жило где надо покласть (под фундамент зарыть в городском доме, ясное дело, не получится, но в углы положить под пол или под плинтуса — вполне возможно). Углы святой водой окропить и молитву прочитать особую. Ту молитву я тебе вечером дам списать, дома у себя над углами почитаешь. В этом году вы с ремонтом уже не затеетесь, ну да, углы освящать и без ремонта можно. А на следующую весну сделайте, вам давно пора квартирку-то в порядок приводить.

— Да, да я давно хочу! И Вовка уже созрел… Только вы мне все расскажите, как делать надо!

— Расскажу, покажу, посмотришь, поучишься, только не вдруг, а постепенно. Торопиться нам некуда — лето впереди.

Знахарка долепила последний вареник, поднялась и стала по одному опускать их в кипящую воду. Я стояла рядом: мне надо было вылавливать широченной шумовкой готовые вареники и складывать их в другую кастрюлю, на дне которой желтыми айсбергами высились куски топленого масла. За делами и разговорами прошли часы, солнце клонилось к закату. Пришел Федор; Домна Федоровна кивком головы указала ему на кастрюлю с готовыми варениками. Он легко подхватил ее и понес на стройку. Мы двинулись за ним; хозяйка несла тарелки и чашки, я — большую макитру [3] со сметаной.

Когда мы пришли, плотники уже собирали инструменты. Увидев Федора с кастрюлей, они обрадовались, засуетились, стараясь скорее закончить дела. Муж подошел к нам, обнял меня. Его футболка была волглой от пота, волосы тоже взмокли, но всем своим видом он излучал удовольствие и счастье.

— Во! — сказал он мне радостно и показал ладони: на них вспухли свежие мозоли.

После еды рабочие по очереди отправились в летний душ, устроенный тут же, на участке; Володя с ними. Я подождала, пока он вымоется, и мы пошли домой.



После физической работы на свежем воздухе мой муж уснул мгновенно, чуть голова коснулась подушки. Я потушила свет в нашей комнате и пошла в кабинет знахарки, переписывать молитву. Она была записана в одной из старинных тетрадей бабушки Оксиньи — той самой ученой книжницы, что тщательно заносила знания, касающиеся Казачьего Спаса, в тетрадки и книжечки. Я вглядывалась в страницы, будто здоровалась со старым добрым другом. Молитв на благополучие дома было множество, пока я списала только ту, что указала мне Домна Федоровна:

Во имя Отца, Сына и Святого Духа. Печать буди дому сему. И сем представлен престол Господа вышняго. На престоле сидит сам Господь Саваоф. Коло его сидят вся силы небесныя, ангелы и архангелы, херувими и серафими. Сохраните дом сей от всякого зла. Отыдите сатана от дому его и от рабов Божиих в доме живущих. Во веки сохранит его сам Господь Бог, Пречистая Дева Матерь и со всеми святыми небесными силами от всех четырех стран. Во веки веков. Аминь.

Перед сном я вышла на веранду, вдохнула ночной воздух, в котором еще витали остатки весны, сладко потянулась. На небе зажегся тонкий серп молодого месяца. Приветствуя его, дружно пели сверчки. День кончился, мир задышал ночной, тайной жизнью.

Дашин дневник, 27 июня

Первый день в гостях у Домны Федоровны, и уже столько событий!

Планы меняются: прогулкам по степи и любованию южными красотами Вовка предпочел физический труд на стройке. Впрочем, смена деятельности — тоже отдых. Что ж, значит, он будет проходить практику, а я — теорию Справного Дома. Сегодня Домна Федоровна рассказала мне, что главное в доме — жило, особая жизненная энергия. Без нее живущим в доме людям ни счастья, ни благосостояния не достичь. Чтобы в дом привлечь жило, надо совершить ряд практик. Желательно сделать ремонт, причем начинать его нужно в первое новолуние Великого Поста. Под половое покрытие в углах положить клочок шерсти, несколько зернышек и кусочек церковной свечки (вместо свечки можно положить ладан). Также набросать денежной мелочи. Все это делать, приговаривая: "Дух Святой, Спасова рука, Богородицын замок, храните мою храмину!". Если благоприятного времени для начала ремонта ждать еще долго, можно просто освятить углы: зажечь церковную свечу, перекрестить огнем угол, окропить святой водой и проговорить молитву. Освящать углы надо при каждой большой уборке и перед важными событиями.

Глава 2. Крест-солнце

Утро началось с Володькиных стонов и оханий: с непривычки у него ломило спину, болели руки и ноги. Алексей Петрович заглянул к нам, сказал, что сегодня работать моему мужу не стоит, придется денек обождать. "Какой денек! — подумала я. — Он теперь неделю мучаться будет". Домна Федоровна, не говоря ни слова, растопила баню, прямо в котле заварила душистые травы, вручила мне свежий можжевеловый веник и показала, как надо хлестать им по направлению тока крови (то есть, в направлении лимфатических и кровеносных сосудов). Пока Володя раздевался в предбаннике, целительница увела меня в горницу, усадила за стол под иконами и велела закрыть глаза. Едва я опустила веки, ворожея сильно надавила тыльной стороной кулака на мой лоб. На ушко мне она прошептала заговор, который я должна была повторять про себя все время, пока парю мужа:

Лом, лом, тикай вон из жил-полужил, из пальцев-суставцев, из позвонков да коленцев. Архангел Гавриил, архангел Михаил, Святый Никола, сама Пречистая Богородица бей от всех скорбей раба Божья Владимира. Аминь.

Слова запомнились с первого раза; когда я поднялась с диванчика, в голове гудело, а руки были охвачены почти видимым жаром (мне даже показалось, что они дымятся).

Все утро я «лечила» Володю, как меня научила Домна Федоровна, и к обеду он почувствовал себя гораздо лучше. Зато я полностью выбилась из сил, и, выйдя из бани, в изнеможении улеглась в гамаке под черешнями. Хозяйка позвала нас к столу, но я не могла не то что подняться — откликнуться сил не было. Ворожея подошла ко мне, снова велела закрыть глаза и снова надавила на лоб — на этот раз ладонью. Тепло ее руки вливалось мне в голову, грудь, руки, живот, ноги. Через несколько минут я почувствовала себя свежо и бодро, как после хорошего сна. Я спросила знахарку, отчего могла так устать. На это она ответила:

— Для врачевания, доня, нужны особые силы, а у тебя их нет. Давеча я тебе дала чуток, да видимо, ты их не удержала, сразу все отдала. Переживаешь за мужа слишком. А жалость больному во вред. Так что наперед знай: ежели кто захворает из близких, нюниться неча: болести жальбой только подпитываются. Вот разум здравый — наоборот, их отпугивает.

После обеда Домна Федоровна отправила нас с мужем в степь, где мы и гуляли до самого вечера. А на закате проделали суставную энергетическую гимнастику — в особом, плавном ритме. После чего знахарка дала Володе выпить какой-то крепкий настой, и он очень быстро уснул. На следующий день мой муж проснулся ни свет, ни заря, растолкал меня, резво вскочил с постели, и, как ни в чем не бывало, пошел умываться и бриться. Я только рот открыла: ну надо же, ведь всего лишь сутки назад он и шевельнуться не мог! Позавтракав, Володя вместе с мужчинами ушел на стройку, мы с Домной Федоровной остались хозяйничать дома.

Через несколько дней мы с Вовкой полностью втянулись в ритм строительной жизни. Он помогал плотникам (и это доставляло ему заметное удовольствие), я была на подхвате у хозяйки.

Сруб уже закончили, настало время "класть матку" — устанавливать матицу, или основную (несущую) поперечную балку потолка. Массивный дубовый брус аккуратно протянули через весь сруб, закрепили на стенах ровно посередине будущего дома. Сверху таким же способом приладили продольную балку; она прошла через центр матицы, и в основе потолка получился крест. Перекрестье обмотали красной шерстяной нитью. Федор обошел пространство дома трижды по часовой стрелке; все это время он читал молитву Кресту Господню:

Да воскреснет Бог, и да расточатся врази его, и да бежат от лица Его ненавидящие его, как исчезает дым, да исчезнут, яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Господа и в веселии глаголющих: радуйся, Пречестный и Животворящий Кресте Господень, прогоняяй бесы силою на тебе пропятого Господа нашего Иисуса Христа, во ад сшедшаго, и поправшего силу диаволю, и даровавшего нам тебе, Крест свой Честный на прогнание всякого супостата. О Пречестный и Животворящий Кресте Господень! Помогай нам со Святою Госпожею Девою Богородицей и со всеми святыми во веки веков. Аминь.

Больше в тот день работ не производили; Домна Федоровна сказала мне, что день, когда укладывают матицу — особый, он знаменует середину работ. В этот момент дом «крестится», его внутреннее пространство делится на энергетические зоны и начинает потихоньку «оживать», то есть, там появляется жило. Меня очень заинтересовали эти зоны, и после обеда (почти праздничного, так как рабочих даже угостили «абрикосовкой» — абрикосовым самогоном) я стала настойчиво расспрашивать хозяев обо всем, что касается креста в основании потолка, энергетических зон и прочего. Но к знахарке пришел пациент, и она занялась им; Федор отправился в кузню, так что на все мои вопросы пришлось отвечать Алексею Петровичу. Выслушав меня, он поулыбался, чуть подумал и сказал:

— Ну, пошли!

Я крикнула Володю и мы втроем пошагали на стройку.

Не дойдя до участка метров двадцать, Алексей Петрович, остановился, повернулся; взглядом нашел небольшой холм справа от тропинки, свернул туда, легко взбежал на вершину и уселся прямо на траву. Мы последовали за ним. Отсюда весь «план» был виден как на ладони. Дом стоял вполоборота к нам; с места, где мы сидели, просматривались две стены — фасадная, обращенная к дороге (там едва виднелись просторные окна), и боковая, почти полностью развернутая к холму. В ней зиял еще не обшитый брусом прямоугольник входа. Прямо под ним сохли цементные порожки, [4] обложенные досками для идеальной ровности.

Подсвеченная солнцем стена из дубовых бревен излучала теплое сияние, распространявшееся на весь строительный участок. Я обратила внимание на то, какой порядок царит "на плану": нигде не валяются ни инструменты, ни измазанные раствором ведра… Даже лестницу, по которой строители забираются в дом (так как порожки еще сырые), убрали во времянку. (Не потому, конечно, что боятся воров — просто должен быть порядок в доме, неважно, достроен он или нет.)

Глядя на будущий дом Федора отсюда, с вершины холма, я вдруг осознала свою прежнюю неправоту. Местоположение дома в действительности было выбрано очень удачно. Позади, над темнеющей зеленью небольшого леска, точно свечи пред алтарем, стройным рядком возвышались пирамидальные тополя, полвека назад посаженные родителями Домны Федоровны. Эта посадка служила своеобразной границей хуторских владений; на роскошном лугу перед ней, будто маячки в изумрудном море, вспыхивали оранжевые огоньки степных маков. Рядом с домом вилась дорога, утопленная в живой еще зелени высоких трав. С тыльной стороны открывался вид на фруктовый сад и хуторские строения. Даже не законченный, новый дом удивительно хорошо вписывался в окружающий пейзаж и являлся вполне органичным продолжением хутора.

Алексей Петрович пригладил усы, как бы раздумывая, с чего начать; наконец, заговорил. Речь его лилась неспешно и размеренно, словно он сказывал былину:

— Дом для человека — Мира зерцало (этим забытым словом казак как бы подчеркивал значительность и важность того, о чем он сейчас говорил). Мира, что внутри человека и вне человека. По дому всегда можно сказать, каков человек, а по человеку — каков дом его. Коли дом справный, то и хозяину его живется душевно и счастливо. А первое правило справного дома каково? — Алексей Петрович посмотрел на нас с Володей вопросительно-важно.

И, не ожидая ответа, продолжил:

— Дом должен находиться в гармонии с тем пространством, где он расположен, — продолжал хозяин, — и внутри, и снаружи. Посмотри, Дарья, что ты снаружи видишь?

— Степь… — неуверенно произнесла я. — Траву, кустарники, тополя… Ваше хозяйство там, сбоку… дорогу… Небо…

— Верно мыслишь. Небо вверху, земля внизу, степь кругом, хозяйство рядом. По небу солнышко идет, по земле токи [5] стелются, с каждой стороны свою силу несут. Солнце с Востока на Запад движется, по южному боку. Южная стена — чело дома, вишь, там целых четыре окна прорублено? Чтобы свет весь день в горнице был. Свет небесный — дому святость и от глазу нечистого защита. (Чело ведь на улицу выходит, с дороги его всякий видит — и добрый, и злой.) Токи южные тепло в дом приносят, здоровье дарят. Та стенка, что к нам лицом — западная. С запада в дом богатство течет, достаток, стабильность, потому вход лучше всего там делать. Энергия западная бережь называется, порядок бережет и от растраты хранит. Коли вход с запада расположен, хозяйство дюжеет да крепнет.

— А у нас с востока вход, — заметил Володя. — И в подъезд, и в квартиру.

— Значица, странничать всю жизнь будете, — сказал на это Алексей Петрович. — Токи восточные — кочевые, бродяжные. Тянут хозяев из дому, счастье в дороге искать.

— Вот мы и путешествуем всю жизнь. То я в разъездах, то он, — огорченно протянула я. — Не видать нам Справного дома.

— Не крушись зазря, дадуня. Вам оно может и неплохо — вы люди ученые, любознательные. Свет посмотреть да себя показать тоже дело. А буде странничать надоест, вы токи восточные на входе западными перебейте.

— Как это? — в один голос спросили мы с мужем.

— Угольков свяченых в косяк по углам засуньте. И под порог приладьте. Уголь токи стабилизирует, в себя втягивает.

— А свяченые угли это какие? — спросила я, жалея, что не взяла с собой блокнот.

— Стол кухонный, за которым едите, по углам святой водой обмой и в баночку слей, потом в той воде угольков пятнадцать штук помочи. Как высохнут, так и прилаживай, по три штучки в каждый угол дверной, и еще три — под порог. Когда все это делать будешь, молитву читай Троицыну: "Пресвятая Троице, помилуй нас; Господи, очисти грехи наша, Владыко, прости беззакония наша, Святый, посети и исцели немощи наша, Имени Твоего ради. Аминь".

Алексей Петрович чуть помолчал, давая мне время запомнить порядок действий и проговорить про себя молитву. Затем резко поднялся:

— Пойдем, остальные стенки побачим.

Мы подошли к дому и встали у северной стены. Хозяин обернулся и вскинул руку, указывая в сторону хутора:

— Глядите, дети. Отселева все видать, все хозяйство — кузню, хаты, огород. Здесь Федоткин баз устроим. Работает в кузне — видать и свой дом, и родительский. Копается на базу —

вназирку, [6] примечает то бишь, что у нас творится. Место хотя и спокойное, а глаз нужен, мало ли какой инородец забредет. От тут же и холодок [7] будет, по лету отдыхать.

Мы двинулись вокруг дома по ходу солнца. У восточной стены хозяин показал место, где будет гараж; почему именно там, объяснять не пришлось (мы уже знали: восток — сторона кочевая, значит, и транспорту там самое место). Обращенный к югу фасад планировалось выделить особо: по краю конька пойдет кружево, а водостоки увенчаются коронами из просечного железа, окна оденутся в яркие наличники и ставни, уголки ставней обобьются цинковой чеканкой. Крыльцо, выходящее с западной стороны к югу, украсится кованым узорчатым козырьком и такими же перилами, вверху и внизу которых Федор приладит по фонарю. Словом, чело дома будет радовать глаз и хозяевам, и гостям, и просто прохожим.

Алексей Петрович тем временем открыл времянку, достал лестницу; по ней мы забрались в дом. Внутри стоял пьянящий запах солнечного бора: дубовые бревна, прогретые погожими июньскими деньками, напитывали будущий дом своей ароматной силой. Я пожалела, что дом обмажут саманом: дивный запах скроется под слоем глины… Но Алексей Петрович сообщил, что обмазывать будут только внешнюю сторону, внутренние стены обошьют дубом; из дуба же сделают и перегородки, отделяющие комнаты друг от друга. Так что лесной дух сохранится в хате надолго.

Рябинка в кадке чуть выросла и распушилась, выкинув похожие на страусовые перья нежно-салатные лапки свежих листиков. Я легонько прикоснулась к зеленой веточке; Алексей Петрович удовлетворенно крякнул:

— Растеть. Добрый знак.

Казак выжидательно посмотрел на нас, как бы призывая к особому вниманию. В его словах чувствовалась какая-то неясная пока, но ощутимая сила.

— Побачьте, чадушки, — он поднял вверх указательный палец. —

Матка [8] да батька крест образуют. Крест в хате, значить, солнышко в хате. Запомните — в основе чего крест лежит, все то добрую силу имеет, хорошую, солнечную. Крест на себе гармонию мира держит, оттого этот знак из всех самый дюжий.

— Да, солярный знак. Защита от зла у всех древних народов… — вспомнила я археологию.

— Верно, солярный, — Алексей Петрович как будто даже обрадовался, что я его перебила. — А что значит солярный, знаешь, дочуня?

— Солнечный, конечно.

— А вот и не конечно. Солнечный и солярный — слова суть не одинаковые. Соляр — солнце ярое, во всей силе сияния своего. Крест знаменует наивысшую точку солнечной энергии. Потому он заключает в себе самую мощную силу в Мире, и сам явленный — живой — Мир, его основной закон, круговращение сил и стихий природных. Крест есть начало и конец всего сущего, оттого на образе Христа Вседержителя написаны крест конца и крест начала — на левой и правой груди Спасителя нашего.

Казак сделал паузу.

— Что крестом закрестишь, положительный заряд примет. Куда крест положишь, то, хотя бы и кривое было, исправится.

Володя, все время беспокойно поглядывающий то на меня, то на Алексея Петровича, наконец, не выдержал:

— Ну, это все мифология. Вы меня простите, конечно, но положительный заряд — вполне определенная физическая характеристика, присущая элементарным частицам. Это любой школьник знает. При чем тут кресты и знамения?

Алексей Петрович хитро прищурился.

— Лады. Ну-ка, нарисуй мне свою частицу, — и тут же протянул моему мужу невесть откуда взявшийся огрызок мела.

Володя даже растерялся от неожиданности. Но тут же собрался, наклонился и с решительным видом нарисовал на бетонном полу небольшой кружок.

— Теперь покажи, что частица твоя имеет положительный заряд.

Володя не задумываясь нарисовал в кружке… крест.

— И что получилось? — Алексей Петрович почти смеялся.

Володя посмотрел на рисунок, затем на хозяина, перевел взгляд на меня и снова взглянул на рисунок. С его лицом происходила какая-то перемена: из нахмуренно-сосредоточенного оно стало светлым и одухотворенным.

— Крест в круге, — тихо произнес он.

— Крест в круге, крест-огнивец, или коловрат, — продолжил Алексей Петрович. — Солнце — крест, а круг — движение планет вокруг него. Все, сынок, в жизни связано. Мифология и физика твоя — все от одной основы идут. Вот и знамение крестное — минус на плюс меняет. Минус он ведь тоже не просто физическая характеристика, как ты говоришь. Минус — граница познания, за которую привычным путем выйти не можно.

Казак взял у Вовки мел, сел на корточки и начертил рядом с коловратом горизонтальную прямую:

— Минус есть горизонталь что мир на две половины делит, — он водил рукой над рисунком, будто шаманил. — Минус — это наше физическое тело, жизнь земная, преходящая. Самим существованием своим она смерть несет, потому что нет на земле вечной жизни. Нижняя половина, что под чертой — тварный мир, земной, смертный. Верхняя — небо, вселенная, вечность. Творение с Вечностью соединить иначе, как Духом, никак нельзя.

Алексей Петрович провел посередине прямой вертикальную черту.

— Тело-горизонталь разделяет миры, дух-вертикаль — соединяет. Потому без Духа человек неполной жизнью живет, только жизнью тела. Умирает — к червям уходит, на стройматериал для нового тела. Ежели человек в Духе стоит, он в вечности живет, даже после телесной смерти. Нету без креста человека, и жила нету. Средокрестие, середка креста — тайная точка, в которой земля и Дух соединяются. В каждом такая точка есть. В ком-то — любовь, в ком-то — наука, в ком-то — Казачий Спас. Важно точку эту для себя найти…

Хозяин встал, выдвинул из угла три больших, грубо сколоченных строительных табурета, расставил их кружком вокруг рябинки, сел сам и жестом велел садиться нам.

— Образ и знамение креста Христова отцы-святители недаром назвали животворящими, то есть творящими вечную жизнь в человеке. Крестное знамение соединяет тело наше со светоносной силой небес духовных. Сила знамения хранит от нечистого, очищает душу и дарует благодать Божественную, в миру разлитую. Боишься ли, сомневаешься, тревожишься за себя или за ближнего — сотвори знамение крестное, закрести лоб, плечи, грудь и живот.

Алексей Петрович сложил пальцы для знамения, чуть наклонился ко мне и коснулся попеременно моего лба, затем живота, правого и левого плеча. Затем он перекрестил Володю и перекрестился сам.

— Дом свой строишь ли, ремонтируешь, или просто убираешь — закрести все окна, двери, углы, стенки, пол и потолок. Пищу готовишь — окрести огонь, на варево крест наложи, молитву прочитай. За стол садишься — стол перекрести и сам крестом ознаменуйся. Тогда пища твоя живоносной станет, и только на пользу пойдет. Если же кто не благословясь есть садится, тот не себя — нечистого кормит. Работу какую начинаешь — перекрестися сам и дело свое крестом благослови. Тогда оно у тебя в нужное русло пойдет и препятствий не встретит.

Казак ронял слова тяжело, веско, значительно. Мы с мужем неотрывно смотрели на его лучащееся лицо, впечатленные этой крестной проповедью.

— Но высшую силу, наибольшую защиту имеет тот, кто крест вселенский в самом себе, в сердце носит. Вот и вам, дети, надлежит крест в сердце вложить…

По слову Алексея Петровича мы закрыли глаза. Медленно, плотно, глухо казак прочитал молитву Кресту Господню. В сознание словно упала глубокая тьма, куда доносились слова хозяина:

— Представьте теперь, что в сердце вашем находится маленький крест светящийся, размером с тот, что на теле носите. С каждым ударом сердца он растет, этот крест, и охватывает все тело…

Я тут же и увидела этот крест. Сначала неявный, состоящий будто из пылинок света, что во тьме сознания образовывали тоненькие лучи. От ударов сердца эти лучи разрастались, расширялись, плотнели и охватили уже все тело. Скоро крест, исходящий из сердца, заполнил собой все пространство недостроенного дома (под светом тьма расступилась, и я видела все, точно наяву). Лучи сердечного креста разносились в стороны, захватывая все большее пространство. В световом кресте оказался участок, хутор, степь, небо… Мой крест рос, я росла вместе с ним и наконец оказалась размером с Вселенную… Сквозь крест-меня проносились планеты и звезды, они пульсировали в ритме сердца, все это было настолько мощно и всеобъемлюще, что мне показалось — еще миг, и я разорвусь на части. Я открыла глаза. Всю меня наполняла невиданная мягкая сила, но сила эта была не физическая… Впрочем, однозначно определить свое состояние как высший духовный подъем, я тоже не могла. Это было нечто среднее между полнотою физических сил и духовным совершенством, некая золотая середина. И вдруг я поняла — владеющая мной сила есть не что иное, как сила любви… Мне стали ясны все мистические символы христианства, и то, что Бог есть любовь. Но ясны не умом, а чем-то другим, о чем не моглось думать и что не хотелось облекать в слова. Все, что у меня получилось — счастливо засмеяться. Володя открыл глаза, посмотрел на меня и тоже засмеялся. Смехом залился и хозяин… Так, смеясь, мы вышли из дома и двинулись в направлении хутора. Перед тем как войти в густую листву хозяйского сада я оглянулась назад. Небо полыхало закатом. Солнце последним лучом, точно благословляя, осветило угол заряженного вселенским плюсом недостроенного дома и скрылось за горизонт.

Дашин дневник, 2 июля.

Середина строительных работ — положили матицу, «окрестили» дом. Алексей Петрович рассказал, что крест, находящийся в основе жизненного пространства, меняет полюс энергии на положительный. Чтобы оградить дом от неблагоприятных воздействий, надо с молитвой Кресту Господню закрестить двери, окна, стены, углы, пол и потолок. Если в доме неблагополучно, и в жизни много негатива, надо поменять отрицательный заряд жизни на положительный. Для этого можно применять медитацию "Крест в сердце":

Сесть прямо, ноги не скрещивать, руки положить на колени. Сотворить крестное знамение. Закрыть глаза и мысленно прочитать молитву Кресту Господню. Погрузиться сознанием в свое сердце, представить в нем маленький светящийся крестик. С каждым ударом сердца представлять, как крест разрастается, заполняя собой сначала тело, затем пространство комнаты, как лучи этого креста выходят за пределы дома, заполняют улицу, город, землю и небо, весь необъятный Космос. Постараться каждой клеточкой тела, каждым уголком сознания охватить в подробностях представляемое пространство. Визуализацию продолжать пока хватает сил. Затем открыть глаза.

Рекомендуется выполнять эту медитацию в сложные моменты жизни и перед принятием важных решений

Глава 3. Места силы

Строители мне объяснили: когда уложат матицу, работа идет "не в гору, а с горы", то есть быстро и споро, таким образом, уже через две недели дом почти полностью будет готов (разумеется, за исключением внутренней и внешней отделки). И действительно: прошло всего два дня, а внутри сруба уже кое-где поставили стенки и сконструировали каркасы для межкомнатных перекрытий, оставив в центре место под камин, класть который начнут с завтрашнего дня.

Сегодня с самого утра ждали заезжего мастера-печника (между прочим, рабочие шепнули мне, что печник этот —галдовник, вещун и еретик, обижать его не следует, а то…) Когда во время очередного перекура я спросила их, что же будет, если обидеть мастера, рабочие переглянулись и вполголоса поведали мне несколько загадочных историй, связанных с этим печником. Так, одна тетка в станице плохо кормила мастера, пока он работал, и после этого вся еда, приготовленная на сделанной им печке, выходила «порченой». А другой хозяин недоплатил печнику; в отместку тот устроил, что печь не прогревала дом, и за одну зиму жадный мужик сжег трехлетний запас дров. Еще мастер-галдовник может положить в печку «покойничка» и тогда печь станет выть по ночам "загробным голосом"… Подобных случаев строители знали массу, и все они будто бы происходили с их знакомыми или знакомыми знакомых. Серьезность, с которой взрослые, крепкие духом и телом мужчины рассказывали мне эти мистические байки (больше напоминавшие детсадовские страшилки про синюю тумбочку), меня весьма забавляла. Я бы послушала еще (мне нравились эти невероятные истории и колоритная речь рассказчиков), но Володя своим критическим взглядом на вещи все испортил:

— Ну и зачем звать такого мастера, от которого один вред? — спросил он со свойственной ему прямотой.

Строители обиделись, быстренько закончили перекур и пошли работать. Как бы там ни было, а что печник этот — человек особенный, было понятно и без баек про колдовство. Весь день накануне Домна Федоровна мыла и прибирала дом (комнату гостю приготовили там же, где живут хозяева — невиданная честь для наемного работника!). Стол хозяйка накрыла нарядной скатертью с красным узором по краю, сменила дорожки на полу, занавески на окнах и салфеточки на этажерках. Сегодня же встала до света и все утро готовила угощение, не подпуская меня к этому занятию даже на «черные» работы; сама чистила картошку и резала лук. Мне она доверила только протереть до блеска тарелки и стаканы; в этот-то момент я и задала ей вопрос относительно таинственного мастера. Но знахарка была настроена не слишком словоохотливо, лишь ответила, что печник этот — лучший на Донщине, к тому же род его давно дружен с родом Калитвиных: дед Домны Федоровны и прадед мастера были односумами (то есть, служили в одном полку). Я сделала вывод, что мастер наверняка кое-что знает и про Казачий Спас…

Посуда, тщательно протертая куском холщовой тканины, радостно блестела, разбрасывая солнечные зайчики по стенам летней кухни; хозяйка начиняла рыбой, жареной капустой и картошкой, яйцами и рисом маленькие закусочные пирожки (опять-таки, без моей помощи); делать мне тут было явно нечего, и я пошла на план. Здесь, прямо на улице, строители пилили и ровняли брус для кровельных перекрытий, с ними и мой Вовка. По деревянной лестнице (порожки еще сохли) я забралась в пустой дом, чтобы посмотреть, как сделали каркас для перегородок. Одна комната с окном на южной стороне была уже полностью готова, вход в нее расположили со стороны центра дома, а не из прихожей (которую от жилого пространства также отделяла готовая стена). Несмотря на то, что внутренние стены еще только предстояло поставить, контуры помещений уже почти оформились.

Я прошла в центр дома. Рябинка все так же стояла на месте печи.

— Ну что, милая, сегодня твой последний день в этом доме? — спросила я ее. — Завтра пойдешь расти на волю?

— Ни, доня, еще не последний. Покамест крышу не покроем, деревце из хаты выносить не будем.

От неожиданности я вздрогнула и оглянулась. Ухмыляясь в пышные усы, у входа стоял Алексей Петрович. (И как им всем удается подходить так незаметно?)

— Я не таюсь, — прочитал мои мысли хозяин. — Это в тебе, Дашутка, внимания маловато. Забыла про ритм пространства?

— Забыла… — улыбнулась я виновато. — Смотрю тут, представляю как все будет хорошо, просторно…

— Да, будеть ладно. По уму Федька строится, все соблюдает, молодца.

— А где что будет, Алексей Петрович?

Казак прошел в дом.

— От тутачки зала, прямо, где мы стоим. Там —

светлая

, или детская, где окошко сбоку. А там — горенка, спальня.

— А это что за комната, которая готова уже?

— Кухня.

— Такая большая? — удивилась я.

— Ну, это не все будет кухня, тут еще кладовка поместится — вишь, перекладинка наверху? Под ней стенка пройдет раздвижная. Федор планировку сам делал, все предусмотрел, чтобы и простор был, и удобство.

Алексей Петрович любовно провел по ровной поверхности стены. Было заметно, что хозяин очень гордится и стройкой, и сыном. Видя, что он расположен к беседе, я аккуратно спросила его про печного мастера, к приезду которого его жена готовилась так серьезно.

— Андрей — мастер знатный. Печи кладет, ровно бог. Они у него греют ровненько, много дров не едят, хату прогревают быстро, тепло держат долго. В самую лютую зиму достаточно топить в день по разу. А ежели мягкая зима, без морозов, то и вовсе через день — через два.

Видимо, любопытство было написано у меня на лице — иначе как объяснить, что Алексей Петрович сам ответил на интересующий меня вопрос:

— А что про него люди брешуть, не слухай. Это все потому, что он человек

знающий

Последнее слово хозяин произнес как-то по особенному — медленно и с ударением в каждом слоге.

— Знающий — что? — уточнила я.

— Ремесло свое. А ремесло его — не лишь глину замешивать да кирпичики складывать. Печь, она ведь живая… Ее абы как да абы где не поставишь. Ей место силы нужно.

— Место силы?! Что это?

— Это такое место, через которое токи в дом текут, где пересекаются или скапливаются. В каждом доме сильных мест несколько. Там, где печка стоит, одно из самых дюжих. Видела ведь в хатах у нас — повсюду почти — печь в самой середке стоит? Потому что в середке все токи сходятся. Вот там, в точке их схождения, делать очаг и надо. Только точку эту не каждый мастер отыскать сможет… Тут особое знание треба.

Я начала в уме прикидывать, где у нас в квартире «середка». Алексей Петрович тут же считал ход моих мыслей:

— Городская квартира — совсем иное дело. Дома у вас ставят не по сторонам света, планировку делают байдюжекак.[9]

— И как же мне в своей квартире центр найти?

— Это, доня, зависит от того, как комнаты расположены, окна и углы. От тут видишь как: ежели из всех углов да окон крест-накрест провести линии, они точнехонько в одной точке сойдутся. Потому дом по кресту спланирован, я тебе давеча про то рассказывал. А у тебя в городе центр может быть один, а может и несколько. Сама прикинь, где получатся они. Для того возьми план квартирный, на кальку переведи, из угла в угол по линии начерти. Где линии пересекутся, там будет одна середка. Потом высчитай, с каких боков в дому у тебя стороны света. Ежели правильно дом поставлен, то восток, запад, юг и север на стенки придутся, а смешанные направления — на углы. Стороны на плане отметь, и где они сойдутся, точку поставь — и тут середка будет. Ладно, коли угловая середка и эта в одном месте получатся. Окон у тебя в доме сколько?

— Два.

— По одной стене, по двум расположены?

— По одной.

— Нехорошо. Ну да ладно. От окон тоже по линии проведи — где эти линии в стенки упрутся, там

полусередки

будут (тоже места силы, только чуть послабже). Лучше — сделай несколько планов и линии все эти с середками друг на друга наложи. Точки срединные друг с другом соедини черточками, получится квадрат или треугольник, чи еще какая фигура. Внутри той фигуры — пространство силы. Место это — дюже сильное, его надо обустраивать и скреплять по-особому.

— Как это скреплять?

— Укреплять значит, усиливать. Ну, мы-то здесь в середке печку поставим, а вам в городе печку ставить негде. Самое простое — светильник повесить, люстру, али канделю какую. Середка всегда на виду должна быть, всегда освещенная. И мебелью ее не след загромождать — шкафами, тумбочками или еще чем. Мебель токи жрет, глушит. Непременно каждую середку и полусередку закрестить надобедь. Лучше — крестик подвесить, а стесняешься — просто нарисовать мелком на потолке. А коли и мелком заметно, водой наговоренной крестик отметь. Оно и постороннему не видать, и для дома ладно.

— А воду наговоренную где я возьму?

— Домну попроси, даст. А хочешь — так сама сделаешь, для того есть обряд особый. Хозяйка моя научит.

— Алексей Петрович, а для чего эти середки в доме? Как их использовать?

— Знахари в тех местах снадобья готовят, воду наговаривают. Ты, хоть и не знахарка, а все одно знай: ежели устанешь или захвораешь — посиди на середке, отдохни, расслабься. Сила середки быстро тебя восстановит. Тоже и воду на середку ставить можно, она положительной силой нальется. Только беспереводно в середке находиться не след: от лишней силы надорваться проще простого.

— А еще какие места силы в доме есть?

— Окна, двери, пороги, углы. Дюже сильное место — Богов угол, Стодарник по-нашему.

— Ну да, знаю, это угол, где иконы висят… А вот скажите, в любом углу Стодарник устроить можно?

— Ну, ежели совсем невмоготу все по правилам делать, можно и в любом.

— А каковы правила?

— Стодарник — это угол, который наискосок от входа, на правой руке. Входишь — и сразу на Бога крестишься. Сторона его — полдень, то есть юго-восток. Убор — древо…

Алексей Петрович, не договорив, спохватился:

— Вот что, тебе ежели про Стодарник узнать надобно, ты у Андрея выведай. Он дюже многа про это знает. А речи ведет — заслухаешься!

— Будет ему время когда со мной разговаривать… — разочарованно протянула я.

— А это как попросишь, — заговорщицки произнес хозяин.

— Ну вы мне тогда про другие места силы расскажите! — умоляющим тоном попросила я.

— Про другие можно, — примиряющее ответил Алексей Петрович. — Первые сильные места в хате — через которые в дом токи проходят. Окошки и двери. Окна — очи дома. С юга их больше всего (ясно зачем — свет в дому). Южный бок — солнышко, убор его — огонь.

— Что значит «убор»? — перебила я.

— Ну это, как тебе сказать. Убор, значица, вещество, стороне этой присущее.

— А, это как стихии в китайском фэн-шуе?

— Вроде того. Но ты про уборы тоже Андрея поспрошай, он по этим делам мастер.

— Что же это за мастер Андрей такой таинственный? — вырвалось у меня. — Его и ждут по-особому, и знает он про все на свете…

— Увидишь — поймешь, — сверкнул глазами из-под густых бровей хозяин.

Внезапно он заторопился, как будто вспомнил, что его ждет что-то важное.

— Все, доня, я на пасеку. Недосуг мне туточки сидеть с разговорами.

— Ну Алексей Петрович! Вы же обещали! — заканючила я. — А можно я с вами на пасеку? Только сбегаю за тетрадкой…

Казак посмеялся в седые усы:

— Ну, коль тебя так разобрало любознайством… Что ж, пожалуй, и приходи!

Вооружившись письменными принадлежностями, я отправилась в медовую вотчину хозяина. Застала я его за приготовлением чая.

— Пойду ульи проверю, а ты пока медку поешь, чтоб голова соображала, — хозяин надел шляпу с защитной сеткой и исчез среди деревянных ящиков на высоких ножках.

Я уселась за стол. Налив себе чаю из большого старинного расписного чайника в форме круга с дыркой посредине, я принялась уписывать за обе щеки порезанные на квадратики медовые соты. Чаевничать в одиночестве не пришлось: веселую жужжащую компанию составили мне пчелы, летающие вокруг в великом множестве. После бокала густого темного чая из чабреца, шалфея, зверобоя и еще каких-то неведомых мне трав, голова прояснилась. Вернулся, наконец, и хозяин с десятком пустых рам в руках; усевшись на скамеечке рядом, он принялся обколачивать их небольшим молоточком, проверяя на прочность.

— Ну дык, Дарья, окошки, — обстоятельно начал он. — В хате окошки — дюжа важная штука. Знаешь ведь: есть дом, а есть — домовина, гроб то ись. Дом для живого, домовина — для мертвого. А чем они друг от друга отличаются?

— Он бросил в меня быстрый, с искринкой, взгляд.

— Вот уж не знаю… Отличий столько, что в одну фразу не поместить…

— Ишшо как поместить! — пробасил пасечник. — Без окон, без дверей — вот тебе и домовина! Так что окошки только дом домом и делают. Из окошек в дом токи текут свободно, ну, и вытекают тож. А токи не только положительные, справные могут быть, но и худые, черные. Потому не всякие токи в окошки пускать можно.

— А как же отличить положительные токи от черных?

— Да очень просто, дадуня. В окна только дневной свет проникать должен, с ним всегда сила добрая приходит. А ночью токи темные, потому окошки ставнями закрывать треба, или занавешивать плотно.

Казак покрутил в руках раму, дунул в углы, крякнул:

— Добре! — и продолжил. — Окошко — не лишь для света вход. То место непростое, граница пространств. Внутри — дом, твое, снаружи — задомье, чужое. А по квадрату окна силы особые ходят, они токи наружные в дыхание дома преобразуют, в жило. Оттого энергия окна для людей губительной может быть и дюже много в окно пялиться — перемены кликать. У нас вон девки в старину, когда замуж хотели, долго-долго у окошек сиживали. Ну, девкам — можно, а который человек уже с семьей, устоялся, перед тем как в окно глядеться — пораскинь, надо оно тебе — перемены-то? Какие ишшо придуть…

Алексей Петрович помолчал, вглядываясь куда-то в невидимую мне даль…

— Ну вот я и гуторю: что в окно входит — всегда к переменам. Не к хорошим переменам, к худым. Птица влетит — к болезни, а то и вообще, к покойнику. Постучит среди ночи по раме — жди беды. Вот когда война была, часто-часто воробьи да галки в хаты через окна летали… Но беда — что птица: и ее отогнать можно. Когда лихо кругом было, знающие люди над окнами пугалки вешали, вроде огородных. Птица пугалась и в дом не летела…

Я подавила улыбку: мне такой способ «отпугивания» смерти показался до боли детским…

— Зря лыбишься, доня. Это по твоим городским мозгам такое дуростью кажется.

— Нет, ну что вы… — смущенно залепетала я. — Просто как-то по-детски это, пугалки вешать.

— Ну добре. А что ж ты не смеялась, когда я тебе про силу Креста-символа гуторил?

— Ну, крест. Крест — это мистический знак, несущий положительную энергию, отгоняющий злые силы…

— Так вот и тут тоже ж самое! Крестом ты силы невидимые прочь гонишь, а пугалкой — явленные! Птица, дурную весть несущая, увидит чучело и отпрянет, беду унесет. А чтобы горе в дом с токами не просочилось, ты окошки с молитвою закрещивай.

Казак отложил рамы, извлек из кожаного мешочка люльку и табак, раскурил.

— Окошко — что почтовый ящик, только для важных вестей. Но вести эти не лишь получать можно, а еще и отправлять.

— Это как? — не поняла я. — Ловить птиц, а потом через окно выпускать их? Зачем?

— Ни, доня, птах ловить не треба. В окошко можешь добрый сон рассказать, чтобы сбылся. А худой чтоб стороной прошел — не рассказывай, а лишь поутру к окну подойди, форточку раскрой и в нее скажи три раза: «Святый Самсон, унеси мой сон, куда ночь, туда и он». А молитвы, сквозь окно на заре сотворенные, прямо Богу в уши идут. Но тут заруби: всякой ерундистикой уши Боговы не забивай. Только важное, только святое…

Он глубоко затянулся и пыхнул сладким дымом.

— И еще, доня — в окошко мусор бросать не след. Потому под окном ангел-хранитель дома твоего ночует. Не каждый раз, а когда поссоришься с кем, либо выругаешься на ночь. Оно, конечно, лучше чтоб вы не ругались, не цапались меж собой. Но так-то не выйдет! Свято жизнь не проживешь, все бывает в сердцах да с устатку. А потому место ангелово хранить надо чистым, и ни окурки, ни бумажки, ни какие другие помои в окно не кидать. И плеваться не гоже.

— Середки — сила одна, окошки — другая, а третья сила, — сказал казак, сделав паузу, — порог да двери. Дверь — дома хранитель и от лихого человека, и от черного слова, и от токов худых. Потому дверь всегда закрыта должна быть. Распахнутой держать можешь, лишь когда в дому прибираешься. Для защиты от глаза дурного и завистного над дверью подкову вешают — но только ту, что под лошадью была. В косяки дверные можно ножики понатыкать, лезвием к выходу. Особливо это до тех касается, у кого в дому гостей бывает много. Гости — люди опасные, в дом всякую нечисть несут. Вот чтобы нечисть за порогом оставалась, ножи и требуются. Под дверью — порог, это тоже граница пространств. Тут она посерьезней, чем даже окошки, бо через порог ногами вносишь и грязь, и токи посторонние. И чужие через порог ходят. Так что перед порогом половичок держать всенепременно надобедь. Грязь вытирать и токи перебивать (а для этого под половик соли наговоренной насыпь, чи угольков, и крест на обратной стороне начерти). Входишь в дом — молитву краткую сотвори: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь». На пороге задерживаться не след, здороваться через порог или подавать что — тоже. Уезжаешь из дому надолго — присядь у порога, подумай, помолись. Так ты с домом прощаешься и духу домашнему хранить его наказываешь.

На плечо пасечника опустилась мохнатая, в цветочной пыльце, пчела, словно тоже хотела послушать про пороги да двери.

— Особливо следи, доня, — наставническим тоном продолжал казак, — чтобы двери у тебя в дому не располагались по прямой линии, одна перед другой. Хучь на вершок, а сдвинуты быть должны! Потому энергия в дом идти должна не напрямки, сквозняком, а словно речка — с круженьем, с перегибами. Энергия в дому тогда хороша, когда вилюча. Сила ее омывает все углы и закоулочки, хату собой насыщает равномерно… А чтобы в теченье ее силы дурной не примешивалось, ты все-все пороги в доме своем закрести, а в углы косяка молитву вложи, на малой бумажке написанную.

— Какую молитву, Алексей Петрович?

— Да много их… ну, хоть эту:

Господи Боже Владыко Вседержителю, благослови, молим ти ся, чертог сей и вся рабы твоя, живущие в нем, яко да охраняемы тобою пребудут в мире любви и согласии, благослови их, яко да исполняющее волю Святую, обитают здесь до старости своея и узрят сынов своих, благослови их радостьми, веселием и изобилием, яко да утешают неимущих, благослови их долголетием, яко да угождающее тебе Владыко Создателю и Спасителю, по милости твоей внидут живущие в сем чертоге и во Царствие Твое Небесное, уготованное всем творящим повеления твоя. Услыши нас, Всемилостиве и благослови Чертог сей и живущих в нем, яко да хвалят Бога нашего, Отца, Сына и Святого Духа, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Молитвой этой все — и окошки, и двери, и дымоход — закрестить можешь. Для того просто прочти ее и рукой окрести то место. Потому — входы-выходы не благословенные — для нечистого в дом прямая дорожка.

Алексей Петрович отложил рамки, взглянул на солнце.

— Однако, полдень уже… Ну, хватит гуторить, после как-нибудь я тебе доскажу.

Он поднялся.

— Бежи на хутор, зараз Андрей прибудет, к обеду обещал.

Я закрыла тетрадь и в задумчивости побрела на хутор. У края пасеки казак догнал меня:

— Дашунь! Андрею-мастеру, как учить тебя станет, скажешь, пусть про места влияния поведает тебе. Передашь — я велел.

— Места влияния? Что это?

— Все, все к Андрею. Он — знает. А кто знает, тот только Знание передать и может.

Как рассчитать «середку»

Взять три листа кальки, нарисовать на каждом точный план квартиры. На одном листе из дальних углов провести по прямой, так, чтобы прямые упирались в противоположный угол. На другом листе отметить на плане стороны света, и из этих точек так же провести пересекающиеся прямые. На третьем рисунке отметить окна и через них провести перпендикулярные линии. Наложить все три плана друг на друга и отметить точками места пересечения всех линий. Эти точки соединить, проведя линии красным карандашом. Место, находящееся в пределах красной фигуры, и есть энергетический центр квартиры, или «середка». Это место нельзя загромождать мебелью, оно должно оставаться открытым и хорошо освещенным. Вверху можно повесить люстру или светильник. Чтобы накапливающаяся здесь энергия имела положительный заряд, пол в этом месте надо вымыть наговоренной водой, а на потолке той же водой начертить крест.

Для приготовления наговоренной воды лучше использовать колодезную или талую воду. Внимание! На святую воду не наговаривают!

В кастрюлю с водой кладут чистые вилки и ножи, прополаскивают их и приговаривают следующие слова:

Молюсяи прошу святого Собора пророческого: Захария, Осию, Иоанна, Михея, Малахию, Иеремию, Исайю, Даниила, Амоса, Самуила, Илию, Наума. Молю и прошу четырех Евангелистов Матвея, Марка, Луку, Иоанна Богослова, святых Апостолов Петра и Павла, Бог Отец Иоакима и Анны, Иосифа обручника, Пресвятой Богородицы, Исаакова брата Господня, Христа ради юродивого Иоанна Милостивого, Игнатия Богоносца, священномученика Анания и Романа певца Кондаков, Марка Гробокопателя, Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоустова, иже во святых отец наших святого Николая Мирикийского чудотворца. Святых митрополитов Петра, Алексея, Иону, Филиппа, Ермогена и Кирилла Московских чудотворцев; Сергия Радонежского, Тихомия Великого и Даниила Столпникова, Максима грека, монаха Мелетия Афонской горы, Никона, патриарха Анттохмйского чудотворца, святого Мученика Киприана и матери его Улиты, Алексея человека Божия и святых Преподобных жен Марию, Магдалину, Евдокию, Ефросинью, святых великомученниц Варвару, Екатерину, Февронию, Марину — иже проливших кровь свою за тебя, Христа Бога нашего. Молитвами всех святых помилуй и спаси Рабов твоих (имярек). Да не прикоснется к ним ни в дому его, ни в вечерний час, ни в утренний. Сохрани их, Господи, от воздушных, татарных, водяных, лесовых, дворовых бесов. Иже написано бысть молитва сия святая на погубление всякому злому делу и злых бесов и сетей ловящих. Словом Господним утвердилось небо и земля молитвами Всепречистыя Твоея Матери и всех святых Твоих небесных бесплотных сил: Архангелов Михаила, Гавриила, Рафаила, Уриила, Салафиила, Варахоила и Ангела хранителя и всех святых Твоих от века угодивших Тебе иже Ты, Вседержателю Господи, ограждением и силою Животворящего Креста Господня да будет посрамлено лукавство всей небесной силою во славу Господа нашего Иисуса Христа: всегда, ныне, присно, и во веки веков. Аминь.

Глава 4. Древняя магия очага

В первый раз за все время нашего пребывания на хуторе обеденный стол накрыли не на плану, а в саду под абрикосами. Вернувшись с пасеки, я увидела, что хозяйка одна не справляется и, не спросясь, стала помогать ей расставлять тарелки. Домна Федоровна не возражала, но к кушаньям меня не допускала все равно, и опять я уверилась в своем предположении, что печник Андрей человек совершенно особенный, уважаемый и могущественный (может даже духовный наставник одного из хозяев?). В моем воображении тут же возник образ убеленного сединами старца с печатью глубокой мудрости на иконописном лике…

— Эгей, хозяева, здорово ночевали? — раздался за калиткой звонкий баритон.

— Андрюша! Сынок! — Домна Федоровна почти бросила на стол блюдо с пирожками, всплеснула руками и побежала со всех ног встречать гостя.

Я удивилась дважды: небывалой суетливости (и даже небрежности!) хозяйки и тому, что она назвала преклонных лет мастера «сынком» (а в том, что это старик, я не сомневалась ни секунды). Я аккуратно поставила пироги в центр стола, накрыла их, чтоб не заветрились, полотенцем, и вышла встречать гостя, мигом образовавшего возле себя шумную приветную суету. Издали глянув на мастера, я от неожиданности пошатнулась, уцепилась за металлический столб, поддерживающий решетку виноградника, да так и осталась стоять в стороне от входа. Вдруг стало нечем дышать, тело била мелкая дрожь: несмотря на жару, мне было очень холодно, как будто меня окунули в ледяную прорубь… или нет — скорее, подняли в верхние слои атмосферы, где сквозь тающие покровы неба близко-близко сияют едва видимые с земли крупные голубые звезды. Печник заметил меня, подошел сам и, смеясь, поздоровался:

— Привет, красавица! Чего дрожишь? Озябла? Или забоялась чего?

Я вдруг осознала, какой должно быть у меня дурацкий вид сейчас. От этой мысли меня как будто отпустило. Улыбнувшись через силу, я выдавила:

— Скорей, последнее. Здравствуйте.

— Дядь Леша, теть Домна! И не стыдно вам? Ну я еще понимаю, когда мной детишек пугают! Но взрослую девицу…

Все рассмеялись, и я с ними (что далось нелегко). Тут хозяйка заторопила нас к обеду; с трудом отцепив от столба руки, я на деревянных ногах пошла к столу, оцепенение не проходило. Вкуса еды я не чувствовала (а судя по тому, как старательно и с какой выдумкой готовила их хозяйка, да и по скорости, с которой кушанья исчезали со стола, можно было понять — вкус у них отменный…).

Впрочем, надо объяснить, с чем же было связано мое состояние. Печник, славный своим мастерством по всей Донщине, оказался отнюдь не белобородым старцем, а веселым молодым худощавым парнем. В этом обстоятельстве, конечно, не было ничего особенного, в конце концов, мастерство, если ему обучаться с детства, может прийти и в юности…

И все-таки было в мастере нечто, от чего перехватывало дух и останавливалось сердце. Воображая себе старца с иконы, я представить не могла, до какой степени близка к истине, опуская, конечно, то, что «старец» оказался молодым. Лик (иначе и нельзя назвать лицо молодого мастера) светился не просто духовным светом (присущим, кстати сказать, всем казакам-характерникам), он лучился божественным огнем, столь сильным, что мне казалось — я вижу нимб над черной головой мастера. Впрочем, я его и видела: ясное сияние, озарявшее густые кудри, четко вырисовывалось на фоне абрикосовых стволов, выбеленных известью под самые ветви. Тонкие черты его лица несли в себе совершенную пропорцию — ни малейшей асимметрии, никакого изъяна. Высокое чело, прямой нос, необыкновенной красоты изгиб губ, прозрачная кожа цвета слоновой кости, чуть подкрашенная рассветным румянцем. Но более всего меня поразили глаза, нет, не глаза, а очи — огромные, черные как угли и такие же жаркие. Жар этот горел тайным светом где-то в глубине и буквально выплескивался пучками энергии при каждой вспышке смеха, исходившей от необыкновенного мастера. А смеялся он часто и заразительно. Казалось, любая мелочь смешит его: и разговоры Алексея Петровича о делах на пасеке, и рассказ Федора о невесте. Но больше всего (как думалось мне) его смешило мое поведение. Он единственный (так как все остальные взоры были прикованы к нему) заметил, что я почти ничего не ем:

— Эй, Дашка! За дружеским столом не зевай! — весело крикнул он, подхватил пирожок и кинул через весь стол мне.

Я едва успела поймать румяный комочек, совершенно обалдев от этой выходки. Однако его ребячество (ужасно непотребное в семье, где застолье — вещь чинная, упорядоченная, правильная) не только сошло ему с рук, наоборот — вызвало общее веселье, как будто за столом обедала не солидная казачья семья, а орава малолетних сорванцов, только и ждущих момента, когда кто-то первый начнет кидаться пирожками и хлебными шариками. Я недоуменно хлопала глазами, наконец, общий смех захватил и меня; я сама начала хохотать как сумасшедшая, понимая хозяев: действительно, как можно сердиться на этого человека, фонтанирующего веселой энергией — мощной, как тысяча солнц и чистой, как око ребенка? Я смеялась от души, но где-то, в глубине сердца остался легкий холодок тревоги: так не шел этот земной смех к его небесному образу.

Обед закончился, мастер Андрей и Федор пошли на план, Володя увязался с ними (кстати, с чудо-печником мой муж сдружился моментально), а я осталась — хотя и звали с собой — помогать Домне Федоровне убирать посуду. Во-первых, я пожалела хозяйку: с рассвета она крутилась на кухне без помощи и передыха, а во-вторых, мне было жизненно необходимо придти в себя и разобраться в своих чувствах. Сделать это мне так и не удалось; напротив, глядя на окрыленную и помолодевшую знахарку, на Алексея Петровича, двигавшегося вдвое бодрей против обычного, на Федора, сразу превратившегося в вихрастого подростка, да даже на своего мужа, вдруг скинувшего надоевшую маску кандидата наук, я окончательно запуталась. Я понимала, что все эти чудесные перемены с людьми произошли благодаря мастеру Андрею, и признавала, что ТАКОГО человека и в самом деле стоило ждать по особому; непонятны мне было только байки о каком-то колдовстве и даже вредительстве… В раздумьях я провела весь день до вечера. За ужином Андрей шутил и дурачился, я же, глядя на него, смеялась вместе со всеми, и до боли грустила душой где-то глубоко внутри.

Ночью меня захватил вихрь мыслей и фантазий. Но — нет, ничего такого, что может испытывать женщина к понравившемуся ей мужчине, не происходило со мной. Чувства мои были далеки от каких бы то ни было любовных переживаний, хотя мастер Андрей с первого же взгляда влюбил в себя всех обитателей хутора, и меня в том числе. Но влюбленность эта была сродни тому, как влюбляются дети в героев книжек, мультиков и фильмов, в мелодичные добрые песни о крылатых качелях или резиновом ежике. И причина грусти на донышке души крылась не в том, что мастер Андрей — мне, женщине замужней и старше его, — был недоступен как мужчина (его образ просто не вязался с подобной пошлостью). Его смех, его раскованность, его явная приземленность — шли вразрез с его возвышенным обликом, ликом ангела… да — именно ангела, или даже Архангела, ибо ангелы одинаковы и безлики, но каждый из Архангелов в канонах иконописи имеет свой индивидуальный, четко выраженный образ. Лишь пришла мне на ум эта мысль, как воображение нарисовало мастера Андрея в архангельском чине, в красной ризе, с золотыми — из света — крылами за спиной, с грозным мечом в руке… Он взглянул на меня глазами, полными скрытых молний, но пресветлые архангельские губы раздвинулись в детской улыбке, меч рассыпался, ризы упали, и остался только вселенский смех, животворный, сметающий все сомнения и тревоги, всемогущий солнечный смех, растворяющий в себе черный страх смерти и потерь, словно порошок дешевого кофе в крутом кипятке…

— Дашка, вставай, хорош дрыхнуть! Нет, вы на нее посмотрите — всю ночь мне спать не давала, а сама просыпаться и не думает! Вот я тебе…

Я повернулась на живот и зарылась в подушку, и в тот же миг покрывало сползло на пол, а спину и ноги покрыла холодная неприятная морось. Я вскочила с постели, не понимая решительным образом ничего.

— Ты с ума сошел? — спросила я своего мужа, стоящего передо мной с ковшиком воды в руках и широченной улыбкой на лице.

— Сама такая. — Вовка чмокнул меня в щечку и показал на часы. — Полдвенадцатого! Я со стройки уже, уходил, будил тебя — не встала, ладно, думаю, пусть поспит еще полчасика. За обедом пришел — а ты все валяешься! Главное, ночью мне выспаться не дала, хохотала во сне как придурошная, я уже испугался, может, рассудком двинулась с этими крестами да медитациями?

— Я? Хохотала?

— Ну а кто, я? Только под утро успокоилась… Как раз когда мне на работу вставать!

— Мог бы и не вставать, — пробурчала я, натягивая халат. — Ты в отпуске вообще-то.

— А что, если отпуск, так до обеда дрыхнуть надо? Да и какое дрыхнуть, тут такие ребята… Слушай, а Андрей этот — парень мировецкий! Зря ты вчера с нами не пошла, он столько всего рассказывал! Тебе бы вот как раз и послушать, раз ты Казачьему Спасу обучаешься.

Андрей. Я вспомнила лицо мастера, и грусть опять забралась мне в сердце.

Энергично отхлопав заспанное лицо колодезной водой (неизменно холодной даже в самую сильную жару) и тщательно уложив волосы, я минут десять копалась в шкафу, прикидывая, что бы такое надеть… Выбор остановился на синем, в цвет глаз, платье — оно, хоть и было длинновато, но относилось к тем универсальным вещам, в которых "и в огород, и в хоровод". Глянула в зеркало, отметила, что выгляжу на все сто, но вместе с тем никто бы не мог сказать, что нарядилась я специально.

И все же мои старания не остались незамеченными. Мастер Андрей, поглядев на меня долгим горячим взором, бархатно произнес:

— Из каких небес, птица синяя?

Обед прошел шумно и весело. После долгого сна аппетит у меня разыгрался не на шутку, я ела много, быстро и с удовольствием.

Андрей смеялся:

— Чем ночью занималась, Дашка? Кирпичи таскала? Я и то думаю — кто все кирпичи перетягал?

— Она мне спать не давала. Ладно бы, храпела, а то — хохотала ночь напролет, — отвечал за меня Володя. — Во сне смеялась, представляешь!

— Во сне смеются либо дети, либо святые, — необычайно серьезно промолвил мастер.

— А вы… ты… вы во сне не смеетесь? — спросила я.

— А я почем знаю? — улыбнулся он. — Спросить пока некого!

Я смутилась и почувствовала, как лицо наливается краской (до меня вдруг дошла вся двусмысленность моего вопроса). Но этого, к счастью, никто не заметил.

— Ну, таперича можно с голодными равняться — пообедавши! — мастер Андрей легко поднялся и направился в дом.

Мы с Володей взяли по корзинке с посудой и пошли на хутор. Вслед мне полетел веселый окрик мастера:

— Дарья! Посуду занесешь — зараз возвращайся! Мне в помощь будешь! Да платье переодень — шибко длинное!

…И опять я стояла перед шкафом в раздумье, ловя себя на мысли, что давно так придирчиво не подбирала наряд. За этим занятием меня и застала Домна Федоровна, зашедшая в дом за каким-то снадобьем.

— Ты чего стоишь столбом? — спросила она.

— Думаю, что надеть. Андрей сказал, платье это длинное очень.

— А что не жалко, то и надевай.

Я посмотрела на знахарку вопросительно непонимающе.

— Ну он тебя позвал глину месить, так? Вот и надевай, что замазать не боишься.

— Пришлось достать из рюкзака «раскопочные» шорты и майку…

Мастер Андрей, ждавший меня на порожках, мой новый вид одобрил:

— Во! Другое дело! Ну, пошли, подмастерье!

Мы вошли в дом. Кадку с рябинкой я не увидела, в центре уже было выложено основание печи в форме прямоугольника с двумя полукругами на месте задних углов. Рядом аккуратной горкой высились белые кирпичи и стояло цинковое корытце, полное светло-голубой смеси. На табурете зачем-то стоял небольшой радиоприемник.

— Танцевать умеешь? — ни с того ни с сего спросил мастер.

— Не особо, а что?

— Жаль. Глину надо месить, танцуя, — Андрей улыбнулся и, словно взмахнув крылом, рукой указал мне на ванночку.

— Постойте, мне что, туда с ногами забираться?

Ответом мне был раскатистый смех ангелоподобного мастера.

… Я топала по густой склизкой смеси туда-сюда, стараясь попасть в жаркий ритм какой-то бесконечной восточной музыки, негромко доносившейся из радиоприемника (Андрей поймал не то кавказскую, не то турецкую волну). Мастер был прав: ритмичные движения делали работу если не легкой, то приятной и лишенной однообразия и скуки. Впрочем, о скуке не могло быть и речи: кто бы мог скучать с таким мастером — не только на все руки, но и на язык!

Мастер Андрей работал не быстро, но ловко и грациозно. Танцуя, я любовалась его отточенными движениями и гибким телом. Он и сложен был по-ангельски: высок, тонок в стане, строен в ногах. Только руки выбивались из образа: мускулистые предплечья, широкие ладони, орудовавшие мастерком точно кистью живописца.

Работая, Андрей не умолкал ни на секунду. Его объемный, бархатный, мягкий баритон завораживал, лился в уши, словно елей, проникал в самое сердце и затрагивал тайные струнки души.

— А знаешь ли Дарья, что глина, которую ты месишь, совсем необычная?

— Какая необычная?

— Да можно сказать, волшебная! С этой глины тетя Домна колобки печет! Специально привожу ей в сезон по мешку.

— Зачем же ей колобки из глины?



Pages:     || 2 | 3 |
 



<
 
2013 www.disus.ru - «Бесплатная научная электронная библиотека»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.