WWW.DISUS.RU

БЕСПЛАТНАЯ НАУЧНАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА

 

Pages:     || 2 | 3 |
-- [ Страница 1 ] --

Правительство Российской Федерации

Федеральное государственное автономное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

«Национальный исследовательский университет 
«Высшая школа экономики»

Факультет права

Кафедра судебной власти и организации правосудия

Магистерская диссертация

На тему: «Законная сила судебного решения в российском гражданском и арбитражном процессах»

Магистрант группы № 25 МЮП

Смольников Дмитрий Игоревич

Научный руководитель магистерской диссертации

д.ю.н., проф. Кудрявцева Елена Васильевна

Москва, 2013

Оглавление

Введение…………………………………………………………………………...3

Глава 1. Общие положения о законной силе судебного решения

§1. Судебное решение в гражданском и арбитражном процессах России…………………………………………………………………………….7

§2. Понятие и правовая природа законной силы судебного решения…………………………………………………………………………..17

§3. Соотношение принципа правовой определенности (res judicata) и законной силы судебного решения……………………………………………30

Глава 2. Проявление законной силы судебного решения

§1. Пределы законной силы судебного решения………………………………………………………………………….37

§2. Законная сила судебного решения в проверочных стадиях гражданского процесса……………………………………………..…………45

§3. Законная сила судебного решения в проверочных стадиях арбитражного процесса……………………………………………..…………57

Заключение……………………………………………………………………..71

Библиография…………………………………………………………………..77

Введение

Актуальность темы исследования. Еще в 1878 году известный российский процессуалист В.М. Володомиров отмечал, что «неизменность приговора, вошедшего в законную силу, есть основное начало нашей судебной системы»[1]. Озвученный тезис как никогда актуален для современного гражданского процессуального права, а институт законной силы судебного решения, известный еще римскому праву, нуждается в современном осмыслении.

В настоящей работе предлагается вернуться к дореволюционной интерпретации законной силы судебного решения и рассматривать ее как понятие, тождественное окончательности судебного акта (принципу res judicata). Образно законную силу можно сравнить с защитным механизмом, поскольку установленные судебным решением правоотношения не могут быть пересмотрены в произвольном порядке.

Именно вступившее в законную силу решение направлено на достижение правовой определенности. Такая цель неразрывно связана с целью правосудия – разрешения спора и перевода правоотношений в бесспорное состояние. Предлагаемое понимание законной силы, таким образом, согласуется не только с сущностью правосудия, но и служит надежной гарантией защиты прав участвующих в деле лиц.

Определение пределов законной силы судебного решения позволяет выявить критерии (основания) для разграничения тождественности исков, а также правильно определить такое свойство судебного решения как преюдициальность. Причем понимание последнего, как подтверждает практика и теория[2], нельзя назвать бесспорным и общепринятым.

Существенное влияние на систему регуляторов правовых отношений оказывает и практика Европейского Суда по правам человека. В ряде своих постановлений в делах, как против России, так и других стран, ЕСПЧ уделил особое внимание такому важному принципу правосудия как правовая определенность, который, как было высказано ранее, неразрывно связан с институтом законной силы судебного решения.

Следует отметить, что законной силе судебного решения помимо статической составляющей присуща и динамическая составляющая, которая проявляется в будущем, например, при исполнении судебного решении или его пересмотре. Учитывая проведенное недавно законодательное изменение института пересмотра в гражданском процессе, важным является вопрос о проявлении законной силы при пересмотре судебных актов.

Также необходимым видится рассмотрение законной силы в арбитражном процессе. Несмотря на единство многих базовых институтов гражданского и арбитражного процесса, последний имеет тенденции к большему обособлению от первого. Во многом такая обособленность проявляется и в качественно ином построении института пересмотра судебных актов по АПК. Также арбитражный процесс первым воспринял возможность придания «обратной силы» постановлениям Президиума Высшего Арбитражного Суда России (так называемый «скрытый надзор»). Можно предположить, что данный институт также затрагивает законную силу вынесенных ранее судебных актов и, возможно, вступает в противоречие с принципом правовой определенности.

Следовательно, следует проанализировать проверочные стадии вступивших в законную силу судебных актов, закрепленных в АПК РФ, на предмет их соответствия res judicata. Необходимость такого анализа объясняется тем, что кассация и надзор в АПК РФ были признаны Европейским судом по правам человека эффективными средствами правовой защиты, не нарушающими принцип правовой определенности. Следовательно, выявление положительных черт данных процедур может оказаться полезным для дальнейшего реформирования стадий пересмотра в ГПК РФ. Не исключено, что в ходе анализа будут выявлены процессуальные особенности механизмов пересмотра в АПК РФ, не совместимые с международными стандартами правосудия, в первую очередь, с принципом правовой определенности.

Предмет исследования - нормы российского и международного законодательства, регламентирующие институт законной силы судебного решения, рассматриваемого во взаимосвязи с иными институтами и категориями гражданского (арбитражного) судопроизводства; правовая природа и роль рассматриваемого института.

Цель настоящего исследования – изучить институт законной силы судебного решения во взаимосвязи с основными категориями и институтами гражданского и арбитражного процесса, в т.ч. с учетом международной практики, а также выявить возникающие проблемы и предложить пути их решения.

Для достижения поставленной цели необходимо решение следующих задач:

1. Раскрыть правовую природу судебного решения в гражданском и арбитражном процессах, выделить его сущностные черты.

2. Рассмотреть правовую природу института законной силы судебного решения на основе эволюции научных взглядов и представлений о нем.

3. Критически проанализировать имеющиеся представления о понятии законной силы судебного решения.

4. Выявить соотношений таких категорий как «правовая определенность», «res judicata» и «законная сила судебного решения».

5. Изучить пределы законной силы судебного решения, особенно – актов высших судов, принятых ими в порядке надзора.

6. Изучить особенности проявления законной силы судебного решения в проверочных стадиях гражданского процесса.

7. Изучить особенности проявления законной силы судебного решения в проверочных стадиях арбитражного процесса.

Теоретическую основу исследования составили работы дореволюционных ученых Е.В. Васьковского, В.М. Володомирова, К.Н. Малышева, Н.А. Миловидова, Т.М. Яблочкова, К.П. Победоносцева, советских процессуалистов М.Г. Авдюкова, М.А. Гурвича, Н.Б. Зейдера, А.Ф. Клейнмана, Д.И. Полумордвинова, современных ученых Е.А. Борисовой, С.К. Загайновой, А.А. Князева, Г.Л. Осокиной и др.

Нормативную основу исследования составляют: международное законодательство, Конституция РФ, ГПК РФ, АПК РФ, а также иные нормативные правовые акты.

Эмпирическую базу исследования составили: 482 определения коллегиального состава судей ВАС РФ о передаче дела для рассмотрения в порядке надзора, рассмотренных Президиумом ВАС РФ в 2012 году; судебная практика Верховного Суда РФ, Высшего Арбитражного Суда РФ и Европейского суда по правам человека (как органа имеющего право на общеобязательной толкование Европейской конвенции о защите прав и основных свобод человека[3] ), судебная статистика.

Методологической основой исследования служит общенаучный диалектический метод познания и вытекающие из него частно-научные: сравнительный метод; изучение нормативно-правовой базы; изучение монографических публикаций и статей; аналитический метод и др.

Структура магистерской диссертации. Работа состоит из введения, двух глав, шести параграфов, заключения и библиографии.

Глава 1. Общие положения о законной силе судебного решения

§1. Судебное решение в гражданском и арбитражном процессах России

Изучение вопроса законной силы судебного решения следует начать с определения основных теоретических положений о самом судебном решении, поскольку данные категории неразрывно связаны. В противном случае на стадии рассмотрения собственно законной силы будут возникать вопросы о ее наличии либо отсутствии в иных процессуальных актах, выносимых судом.

Несмотря на закрепление в тексте закона дефиниции «судебное решение», проблем с определением его сущности не становится меньше. Первая проблема – это отсутствие единства в том, что считать решением (только ли акт, имеющий в своем названии слово «решение»?)[4]. Возникает потребность выявить общее понятие, через которое будет определяться судебное решение. С.К. Загайнова раскрывает судебное решение через «судебный акт, которым завершается рассмотрение дела по существу в суде первой инстанции»[5].

Процессуальное законодательство подошло к раскрытию данного понятия по-разному. Так, в ГПК РФ под судебным решением понимается форма постановления суда первой инстанции, которым дело разрешается по существу и принимается именем Российской Федерации (ч. 1 ст. 194 ГПК РФ). Однако избранный законодателем путь не разрешает трудностей в дальнейших рассуждениях, если учесть, что постановления президиумов судов, выступающих в качестве суда кассационной инстанции, выносятся в форме постановления (ч. 7 ст. 386 ГПК РФ), но при этом не являются «решениями». АПК РФ оперирует общим термином «судебный акт» (ч. 1 ст. 15 АПК РФ), однако под судебными актами понимаются не только решения, и постановления, но и определения, которые итоговыми актами не являются. Тем не менее, термин «судебный акт», как общий ко всем итоговым судебным актам, кажется наиболее удачным для целей настоящего исследования, поскольку он позволяет избежать терминологической путаницы.

После прояснения терминологической путаницы возникает вопрос: почему в юридической науке говорят о законной силе судебного решения? Или законная сила присуща иным судебным актам, которые в силу терминологической путаницы могут быть не замечены? Для того чтобы ответить на этот вопрос следует остановиться на сущностных характеристиках судебного решения как итогового постановления суда первой инстанции, разрешающего спор между сторонами по существу или устанавливающего юридически значимый факт.

В дореволюционной литературе И.Я. Фойницкий отмечал, что судебное решение «отвечает на возникший в деле вопрос, разрешает его и таким образом для отдельного частного случая создает закон – “judex lex facit inter parties”»[6] (курсив мой – Д.С.). Для того чтобы ответ суда был признан судебным решением в «обширном смысле», он должен удовлетворять некоторым условиям, а именно, компетентности суда и законности такого решения. Если «ответ суда» не соответствует таким условия, то и речи о судебном решении быть не может.

Е.В. Васьковский считал, что решение несет в себе ответ на вопросы тяжущихся (собственно резолюция), а также указание требований сторон, мотивировку (собственно решение)[7]. Т.М. Яблочков, говоря о резолюции суда, определял ее как «выраженный в императивной форме голый ответ» (например, «в иске отказать»)[8]. За судебным решением он признавал акт, разрешающий дело по существу, который устанавливал права сторон (в отличие от определений, которые разрешали частные вопросы и не устанавливали материально правовых отношений между сторонами).

Таким образом, в дореволюционной науке гражданского процесса сложилось представление о сущности решения как итогового акта, разрешающего спор между сторонами, в обязательной для данных сторон форме. Постановление решения – цель судопроизводства.

В целом такую точку зрения следует признать верной. Дореволюционными учеными была правильно подмечена императивность решения, его обязательность, и в тоже время разрешения спора, установления прав (не «голый» приказ). Причем советский период процессуальной науки, во многом обогативший ее, тем не менее, прошел тот же путь в исследовании сущности судебного решения. Обычно раскрытие сущности судебного решения происходит посредством обращения к двум теориям судебного решения: декларативной (императивная) теории и теории установления права.

С учетом тематики работы останавливаться подобно на данных теориях не имеет смысла, стоит лишь определить их наиболее важные положения. Так, декларативная теория (теория приказа)[9] (С.Н. Абрамов, Н.Б. Зейдер, К.С. Юдельсон) сводится к тому, что для осуществления защиты права решение суда должно содержать в себе приказ суда совершить определенные действия, без чего нарушенное право не может быть защищенным. Получается, что суд устанавливает права и обязанности сторон, а не подтверждает уже существующие. В данном случае правоотношение сторон подкреплено обязанностью исполнить судебное решение.

Сторонники теории установления права[10] (М.А. Гурвич, М.С. Шакарян) напротив, считали, что суд лишь подтверждает наличие либо отсутствие определенных субъективных прав, обязанностей или правоотношений. Такому подтверждению, в свою очередь, придается обязательная сила, т.к. подтверждение осуществлено органом государственной власти.

Иных комплексных теорий понимания сущности судебного решения найти вряд ли удастся. Прав был А.Ф. Клейнман, указав, что «в дальнейшем дискуссия пошла по линии выяснении роли судебного решения (выделено мной – Д.С.) как акта судебной защиты субъективного права и правопорядка, как акта большого политико-воспитательного воздействия»[11]. Сам ученый поддерживал точку зрения Л.В. Левшина и М.С. Авдюкова. В рамках теории «судебное решение – акт защиты права»[12] ученые отмечали, что судебное решение направлено на защиту нарушенного или оспоренного права и в этом проявляется его сущность.

Декларативная теория была подвергнута критике еще в советское время. Например, М.Г. Авдюков писал, что «на наш взгляд, одно только указание на элементы приказа и подтверждения не решает вопроса о сущности судебного решения. Эти элементы имеются, например, и в исполнительной надписи нотариуса»[13]. Схожую точку зрения высказывал и А. Ф. Клейнман, критикуя, также и теорию установления права, причем обе теории оставляют «явление на поверхности» и не исследуют его сущность, «внутреннюю природу»[14].

В настоящее время, в частности, С.К. Загайнова указывает, что при определении сущности судебного решения «первостепенной значение имеет определение судебного решения как акта правосудия»[15]. Его сущность заключается в том, что решение «является актом правосудия, которым обеспечивается защита прав, свобод и законных интересов граждан и организаций, в котором реализуется основная задача судопроизводства в судах общей юрисдикции»[16]. Подтверждая мысль И.Я. Фойницкого, С.К. Загайнова обращает внимание на необходимость соответствия судебного решения условиям: законный суд и установленная процедура[17].

Думается, что такая точка зрения акцентирует свое внимание на аксиологии судебного решения, но ни его онтологии. Судебное решение как акт защиты права отражает лишь цель, но не сущность. Как справедливо отмечал Д.Я. Малешин, каждая процессуальная деятельность (в том числе и несудебных органов) направлена на защиту права, которая достигается в особой форме[18] (арбитражной, процессуальной, нотариальной, ведомственной) и особыми средствами. Гражданский и арбитражный процессы существуют для того, чтобы перевести правоотношение из спорного в бесспорное (исковое производство, производство по делам, возникающим из публичных правоотношений), либо предотвратить появление спора в будущем (установление фактов, имеющих юридическое значение). Получается, что данная теория не раскрывает сущность судебного решения.

Поэтому суть решения – это «властное подтверждение со стороны государства взаимоотношений субъектов материального права по вопросу наличия или отсутствия правоотношения или иных правовых обстоятельств и устранение их спорности»[19]. Однако следует обратить внимание еще на один принципиальный момент. Общеобязательность судебного решения не может вытекать только лишь из того факта, что оно вынесено органом государственной власти. Почему же тогда решения третейских судов, являющихся негосударственными юрисдикционными органами, также обязательны? Причем обязательны не только для сторон, заключивших третейское соглашение, но и для государственного суда, который не может повторно рассмотреть спор, разрешенный судом третейским.

Очевидно, что это свойство вытекает из наличия в осуществляемой третейскими судами признаков судебной деятельности (происходит разрешение спора независимой стороной по строго установленной процедуре). Следовательно, решения суда (необязательно суда в его классическом понимании, когда суд – это часть государственной судебной системы) обязательно потому, что оно вынесено именно судом, судебной властью.

А.А. Князев считает, что необходимо отличать решения суда как процессуальный документ и решения как акт правосудия. Решение в значении акта правосудия составляет «ответ суда на требование заявителя, с которым тот обратился в суд за защитой своих прав». Решение в качестве процессуального документа отражает «внешнюю форму выражения суждения суда безотносительно к его содержанию и оформляет собой собственно как акт правосудия, так и иные указания суда, изложенные в решении, носящие осведомительный, разъяснительный и тому подобный характер»[20]. Как уже упоминалось выше, в дореволюционной науке процессуального права такое разделение также присутствовало, причем ответ суда (решение – акт правосудия) называли «резолюцией», т.е. сущность решения[21], «ответ суда на просительный пункт искового прошения»[22].

Такое разделение решения важно в рамках проводимого исследования, т.к. верное по содержанию решение (акт правосудия), но имеющие ошибки в своей форме (процессуальный документ) не может обладать законной силой. Такое различие возникает в определенной степени из-за формализма любой процессуальной деятельности.

В данном случае уместно упомянуть и давний спор об истинности судебного решения. В литературе неоднократно отмечалось, что в европейском праве существовали две противоположные теории понимания данной проблемы: презумпция истинны судебного решения Потье и теория фикции судебного решения Свиньи[23]. Причем советская процессуальная наука также высказала диаметрально противоположные взгляды на наличие презумпции истинности решения суда.

В настоящее время такая постановка вопроса кажется излишней, поскольку поиск ответа на него вряд ли приведет к практическому результату. Когда мы говорим о презумпции истинности судебного решения, то, скорее всего, имеем в виду вступившее в законную силу судебное решение. Если допустить, что такая презумпция является неоспоримой, то следует отказаться от наличия проверочных инстанций вступивших в законную силу судебных актов. Однако что в таком случае делать с обстоятельствами, влекущими безусловную отмену судебного акта, как искажающими саму суть правосудия?

Если признать презумпцию истины опровержимой, то тогда следует определить, каковы пределы опровержения данной презумпции. Единственным положительным моментом в постановке данного вопроса видится следующее обстоятельство: с установлением презумпции изменяется бремя доказывания того или иного факта. Поэтому если признать вступившее в силу решение суда истинным, то суд вышестоящей инстанции лишается возможности проверки судебного акта в необжалованной части (т.е. своих ревизионных начал), поскольку бремя доказывания ложности судебного акта лежит на заинтересованной стороне. До внесения изменений в ГПК РФ этот подход имел бы практическую ценность. Но в настоящее время ГПК РФ и АПК РФ не наделяют суды вышестоящей инстанции ревизионными началами (за исключением проверки наличия безусловных оснований для отмены судебных актов), поэтому вопрос о наличии презумпции истинности остается лишь научным измышлением.

При понимании судебного решения как акта правосудия возникают некоторые теоретические трудности в связи с неоднозначностью термина «правосудие». Точка зрения, согласно которой невозможно понимать под любой процессуальной деятельностью правосудие, не является единственной и бесспорной[24]. Объективно и полно данное разграничение обозначено в работах Л.А. Прокудиной[25], основная мысль в которых сводится к тому, что правосудие призвано разрешать именно социальный конфликт, причем отправление правосудия – это средство разрешения указанного конфликта. Следовательно, в бесспорных ситуациях правосудие не осуществляется, а в ситуациях особого производства по гражданским делам суда происходит установление юридического факта. Отрицательно исследователь относится и к новым видам правосудия, например, восстановительного по уголовным делам, который позволяет сравнить его с третейским судопроизводством.

Если придерживаться данной точки зрения, то судебное решение как акт правосудия применим лишь в случаях искового производства и производства по делам, возникающим из публичных правоотношений. Но как тогда понимать позицию законодателя, который предусмотрел для судебных актов по делам особого (бесспорного) производства форму решения? Получается, что такие решения по природе вовсе не решения, т.к. не являются актами правосудия. Следует также упомянуть возможность апеллированием таким термином как «спор о факте» (поэтому спор есть), что позволяет отнестись к позиции Л.А. Прокудиной со сдержанной критикой.

К сожалению, однозначный ответ на этот вопрос дать нельзя, а какой-то один ответ будет иметь в такой ситуации исключительно теоретическое значение. Если в особом производстве дело разрешается не только посредством правосудия, то судебное решение становится общим к акту правосудия понятием, если же правосудие – это любая деятельность государственного суда, то судебное решение должно определяться именно через акт правосудия.

Признавая за судебным решением итоговый процессуальный акт, разрешающий спор по существу, стоит заметить, что «решением», по сути, являются судебные акты, выносимые вышестоящим судом, если первоначальный акт отменяется и по делу принимается новый (либо в него вносятся изменения). Если определение суда апелляционной инстанции, например, решение суда первой инстанции оставляет в силе, то такой акт спора по существу не разрешил, он лишь провел проверку жалобы и подтвердил правильность первоначального акта.

В заключении необходимо оговориться, что основная масса теоретических исследований, проанализированных выше и тех, которые будут исследованы далее, посвящена проблематике гражданского процессуального права. Поэтому может возникнуть закономерный вопрос: возможно ли использовать приведенные ранее исследования в рамках гражданского процесса в арбитражном процессуальном праве. Думается, что возможно. Весомым аргументом в поддержку данного вывода является теория судебного права, разработанная в конце прошлого века М.С. Строговичем на основах работ Н.Н. Полянского, проведенных им в 20-х годах прошлого века. Суть данной теории заключается в том, что различные отрасли процессуального права и судоустройства могут быть объединены в единую отрасль судебного права за счет единства принципов и единой цели государственной деятельности – правосудия[26].

При этом категория судебного решения (и его законной силы) является общей для каждой отрасли процессуального права. Найти конститутивные отличия в решении арбитражного суда и в решении суда общей юрисдикции невозможно, хотя отдельные попытки предпринимались в науке. Так, К.А. Лебедь в диссертационном исследовании рассматривал сущность решения арбитражного суда через орган, его принявший (арбитражный суд), цели и задачи решения (формирование и поддержание правопорядка в предпринимательской деятельности посредством защиты прав и интересов), круг участников судопроизводства и источники права, используемые судом[27]. Однако с такой точкой зрения невозможно согласиться. Если говорить о сущности через различие органов, то вряд ли это уместно в рамках единой судебной системы и в рамках единой деятельности – судопроизводства (ст. 118 Конституции). Вряд ли возможно провести различия и через цели и задачи, ведь каждый вид судопроизводства направлен на защиту прав граждан и их объединений (юридических лиц).

Таким образом, судебное решение представляет собой итоговый процессуальный акт, разрешающий спор между сторонами о праве или о факте по существу. Судебное решение может быть рассмотрено как процессуальный акт (соблюдение формальных оснований) и как акт правосудия (требование к содержанию).

§2. Понятие и правовая природа законной силы судебного решения

Как правильно замечал А.Ф. Клейнман, «сущность судебного решения характеризуется его правовой (законной) силой»[28]. Но чтобы понять саму законную силу, ее необходимо исследовать в «чистом виде», вне контекста закона, хотя и с его учетом. Такой подход позволит изучить автономное понятие «законной силы». В связи с этим весьма странными видятся замечания на отсутствие законодательного закрепления рассматриваемого понятия, что приводит к его неоднозначной трактовке.

Во-первых, современная наука права знает немало примеров критики, во многом справедливой, действующего законодательства. Просто механическое закрепление в тексте закона не просто не делает такое положение бесспорным, но еще и правовым.

Во-вторых, интересным и уместным к данной ситуации кажется замечание А.А. Князева, что «законная сила судебного решения представляет собой специфическую правовую конструкцию, которая проявляется в объективном мире исключительно через придание судебному решению определенных свойств, а значит, как таковая сущность данной правовой категории может быть поставлена только на научный уровень»[29]. Несмотря на спорность второй части утверждения, в целом можно согласиться с тем, что законная сила – это «специфическая правовая конструкция».

В-третьих, права Г.Л. Осокина, отмечая, что «институт законной силы судебного решения включает три компонента, характеризующих его сущность: а) понятие (или содержание) законной силы; б) момент вступления судебного решения в законную силу; в) объективные и субъективные пределы действия законной силы судебного решения»[30]. Именно эти составляющие и позволяют изучить законную силу судебного решения в полном объеме.

В дореволюционной литературе законная сила судебного решения понималась как окончательность судебного решения. Например, Н.А. Миловидов писал: «под законной силой судебного решения (rei judicatae auctoritas) разумеется квалификация его как формальной истины, исключающей возможность нового судебного спора по предмету, о коем состоялось решение»[31].

К.И. Малышев считал, что «основанный на предположении о правильности разрешенного спора и согласия с таким разрешением авторитет судебного решения и называется законной силой»[32]. Причем современный исследователь А.А. Князев считает, что указанные авторы сводили сущность законной силы к презумпции истинности судебного решения[33]. С таким обобщением невозможно согласиться, ведь ни о какой презумпции как сущности законной силы судебного решения и речи не шло. Авторы лишь называли решение истинным, т.е. бесспорным, что отменяло возможное обжалование и потому могущим обладать законной силой. Истинность решения рассматривалась как основа, причина законной силы.

Думается, что раскрытие законной силы судебного решения через категорию истины вполне отвечало римской максиме, ставшей одним из общепризнанных принципов судопроизводства: res judicata pro veritate accipitur. Во многом эта презумпция, обеспечивающая реальную возможность поставить точку в споре, сыграла злую роль с самой законной силой, когда советская процессуальная наука решила использовать, на наш взгляд, исключительно философскую категорию истины для целей судопроизводства. После этого установление истины стало целью гражданского судопроизводства[34]. В таком случае неизбежно установление истины будет преобладать над законной силой, следовательно, допустимым становится неоднократный пересмотр судебных актов, возможность рассмотрения дела по существу вышестоящим судом и т.д.

С понятием «res judicata» связывал законную силу и дореволюционный процессуалист П.И. Цитович. Под законной силой судебного решения ученый понимал невозможность его «перевершения» в другой инстанции и его способность к исполнению, и такое «окончательное» решение имеет «силу закона»[35]. Другой известный ученый, Т.М. Яблочков, связывал законную силу судебного решения с понятием «состоявшееся судебное решение», которое считается такой формальной истиной, которая «окончательно и безусловно устанавливает правоотношения между сторонами»[36]. Близка к озвученным точкам зрения и позиция К.П. Победоносцева. Он считал, что решение вступает в законную силу, «то есть становится законом, определяющим отношения сторон по тому предмету, к коему относится решение»[37].

Е.В. Васьковский считал, что «вступившим в законную силу, или окончательным (курсив мой – Д.С.), считается такое решение, которое не подлежит дальнейшему обжалованию (за исключением апелляционного в соответствии с принцип «двух инстанций для дела» – прим. Д.С.), хотя и может быть еще обжаловано в порядке отмены решения»[38]. При этом ученый весьма верно отмечал, что решение считается вступившим в законную силу не потому, что не может быть изменено вообще. В случае удовлетворения просьбы об отмене судебного решения старое решение уничтожается, его нет, поэтому и речи о его законной силе быть не может.

Так или иначе, несмотря на указание причин, послуживших считать судебное решение вступившим в законную силу (формальная истина, авторитет суда) все ученые связывали законную силу судебного решения с его окончательностью или res judicata. Поэтому неизбежно встает вопрос о возможном соотношении этих двух понятий – вступившее в законную силу судебное решение и законная сила судебного решения.

Анализ озвученных выше точек зрения позволяет судить о таких понятиях как равных. Иную точку зрения занимает Л.В. Головко, правда, по отношению к уголовному процессу. Ученый, ссылаясь на опыт пореформенной Российской Империи, указывает следующее: «после рассмотрения дела в двух инстанциях (первой и апелляционной), одной из которых является суд достаточно высокого (апелляционного) уровня, приговор становится окончательным (здесь и далее курсив и выделение Л. В. Головко), с точки зрения установления фактических обстоятельств дела. <…> Но после того как приговор стал окончательным с точки зрения установления фактических обстоятельств дела, он еще не вступает в законную силу поскольку у сторон есть право обратиться в высший судебный орган страны … т.е. у них возникает право на кассацию»[39].

Источником таких рассуждений можно считать работы И.Я. Фойницкого. К неокончательным судебным решениям ученый относил приговоры, которые допускают возможность пересмотра по существу, а к окончательным – приговор, по которым допустим пересмотр по вопросам законности или незаконности их постановления. Следовательно, законная сила связана с правом на обжалование[40]. Но применимо ли такое высказывание к гражданскому судопроизводству?

Из анализа Устава гражданского судопроизводства и пояснений к нему можно прийти к выводу, что подобные рассуждения к решениям по гражданским делам недопустимы. В частности, в пояснении отмечается, что «вступление решения в законную силу не означает еще, чтобы оно ни в каком случае не могло быть обжаловано. Это показывает только, что решение подлежит немедленному исполнению…»[41]. Также в Уставе указано, что закон гарантирует сторонам право на рассмотрение их дела в двух инстанциях без каких-либо препятствий, однако рассмотрение в кассации – это исключение. Стоит лишь заметить, что подобного вывода придерживается сейчас и ЕСПЧ, о чем будет сказано далее.

На отсутствие связи между вступлением судебного решения в законную силу и правом на обжалование обращал внимание и К.П. Победоносцев: «законная сила решения <…> не ослабляется от того, что решение это может еще быть в последствии отменено порядком указанным в 798 ст. (в порядке кассации – прим. Д.С.), и не изменяется впредь до действительной отмены, если она последует»[42]. В другом месте отдельно отмечено, что «решение второй (апелляционной – прим. Д.С.) инстанции вступает в законную силу в той минуты как постановлено, ибо к пересмотру решения сего по существу нет уже законных способов (курсив мой – Д.С.)»[43].

Аналогичной точки зрения придерживался и Н.А. Буцковский. В частности, он писал, что предметом кассации (по гражданским делам) могут являться только окончательные судебные решения, которые либо являлись вступившими в законную силу с момента провозглашения, либо после возможного апелляционного обжалования (или принесения отзыва на заочное решение), когда решение станет окончательным и вступит в законную силу[44].

В уголовном же процессе в кассации могли быть обжалованы окончательные судебные решения, не вступившие в законную силу[45]. Однако чем вызвано разграничение свойств окончательности и законной силы? Только ли возможностью скорейшего исполнения судебного решения по гражданским делам? Но ведь ошибка даже по гражданскому делу, которая приведет к отмене и необходимости поворота решения может быть не менее значительной, чем в уголовном деле. Такое разграничение, к сожалению, не проясняет природу законной силы судебного решения либо наталкивает на мысль о дифференциации законной силы судебных решений в зависимости от вида судопроизводства.

Возможно, что термином «окончательность» в уголовном судопроизводстве обозначали невозможность исследования или иной оценки доказательств и установления новых фактических обстоятельств дела. В таком случае противоречие между гражданским и уголовном дореволюционным законодательством по данному вопросу снимается. Впрочем, как справедливо замечал Е.В. Васьковский «если с выражением «решение, вступившее в законную силу» соединить то понятие, что решение это ни в коем случае не может быть изменено, тогда пришлось бы признавать решение вступившим в законную силу только по прошествии 10 лет…», т.е. срока для подачи заявления о пересмотре решения. Поэтому окончательность понимается нами как понятие тождественное понятию «законная сила судебного решения» и «вступившее в законную силу судебное решение», отмена которого возможна лишь по исключительным основаниям.

Теория советского гражданского процесса пыталась иначе определить сущность законной силы, причем критике подвергались многие зарубежные положения, и отчасти такая критика носила лишь идеологический характер. Богатое наследие дореволюционной науки подверглось забвению. Поэтому любое советское учение следовало бы в современных исследованиях пропускать сквозь «анти идеологическое сито». Например, Д.Д. Аверин, рассматривая институт законной силы судебного решения во французском процессуальном праве, подвергал критике ее основание – формальную истину[46]. Однако такой вывод не может быть воспринят сейчас. На самом деле внимание следовало бы обратить на то, что судебное решение, вступившее в законную силу, признавалось во Франции окончательным[47]. И только в силу законной силы решение признавалось истинным, т.к. не могло быть пересмотрено.

В теории советского права законная сила судебного решения была рассмотрена как действие судебного решения. Так, Д.И. Полумордвинов писал, что законная сила судебного решения представляет собой «правовое действие решения, заключающиеся в том, что применив норму прав, суд своим решением с безусловной достоверностью установил действительные права и обязанности сторон»[48]. Именно обусловленность решения суда правом ученый видел основанием законной силы судебного решения.

Н.А. Чечина, как думается, развивая мысль проф. Д.И. Полумордвинова, писала, что законную силу судебному решению придает именно норма права[49]. Такое положение перекликается с работами С.С. Алексеева, который, в частности, писал, что «юридическая сила (правовая обязательность) нормы – центральное звено теории, объясняющая сущность действия нормы права. Одним из проявлений юридической силы, заложенной в правовых нормах, является судебное решение, выносимое на основе и в пределах законодательства»[50].

В современной научной литературе озвученные предложения нашли своих противников, среди которых Л.Н. Завадская писала: «…юридическая сила акта правосудия не может быть отождествлена с силой закона. Властность вытекает не из силы примененного закона, а из самой судебной власти»[51]. Тем не менее, законная сила и обязательность – это не одинаковые явления, и смешивать их было бы неправильным. Вступившее в законную силу решение становится обязательным, а обязательность, действительно, как отмечалось выше, исходит из природы судебной власти.

Поэтому если судебное решение имеет в себе порок (например, неправильное применение нормы права), оно все равно вступает в законную силу, если так и не будет обжаловано. Причем в данной ситуации уместно говорить о решении как процессуальном акте, т.е. исключительно о форме.

Тем не менее, законная сила как действие воспринимается в настоящий момент в науке отчасти. Например, С.К. Загайнова указывает, «что вступившее в законную силу судебные акты оканчивают судебную защиту нарушенного права, и с этого момента начинается правовое действие судебного акта»[52]. Поэтому логичнее предположить, что правовым действием обладает судебное решение, а не «законная сила».

Также к современным сторонникам динамической теории законной силы, но в ее иной интерпретации можно отнести К.А. Лебедя. Ученый, ссылаясь на работы советских ученых П.В. Логинова и С.Ю. Каца, отмечает, что законная сила описывает состояние судебного решения: с момента провозглашения судебного решения оно становится бесповоротным для суда, с момента вступления в законную силу оно переходит в «более стабильное и активное состояние»[53]. Однако такая позиция вызывает ряд возражений. Например, в каком состоянии судебное решение находится с момента провозглашения? Чем отличается «более стабильное и активное состояние» от обязательности и исполнимости? К тому же такая точка зрения не объясняет причин такой стабильности.

Возвращаясь к позиции Д.И. Полумордвинова, стоит заметить, что она не так проста, как ее принято воспринимать. Она не сводится лишь к простому отождествлению законной силы с действием судебного решения. Дело в том, что ученым были также выдвинуты условия вступления в законную силу судебного решения, которые были разделены на две группы[54] :

а) условия существования (наличия) судебного решения. Под ними понимаются минимальные требования, которым должен удовлетворять судебный акт для того, чтобы он мог рассматриваться как решение суда;

б) условия существования (наличия) законной силы судебного решения, т.е. таких обстоятельств, при которых постановленное судом решение приобретает окончательный характер, исключается его возможность изменения или оспаривания.

Следовательно, Д. И. Полумордвинов также связывал судебное решение с его окончательностью, бесспорностью. Данное объяснение позволяет различить собственно законную силу и присущие ему свойства.

В советской теории процессуального права прослеживается и иное направление, которое сводится к отождествлению законной силы со свойствами судебного решения. Так, М.А. Гурвич[55] рассматривал законную силу как составляющие его правовые последствия, его юридическое действие как акта правосудия. Судебное решение, по мнению ученого, является юридическим фактом, юридическим действием, с которым связаны определенные последствия (процессуально-правовые и материально-правовые), причем окончательность была отнесена к процессуально-правовым последствиям.

Н.Б. Зейдер акцентировал внимание на особом качестве обязательности - не только для сторон, но и всех лиц и органов вообще - как сущности законной силы судебного решения[56]. А.Ф. Клейнман в целом соглашался с озвученным видением законной силы судебного решения[57], понимая под последней его обязательность как для самого суда, сторон и всех иных лиц, права которых решение непосредственно не затрагивает (причем и обязательность должна быть различной)

Касаемо этой группы теорий (именуются как теории статические) следует отметить следующее. Обязательность, исполнимость и прочее - суть свойства судебного решения, которое вступило в законную силу. Говоря, что законная сила проявляется в свойствах решения, происходит подмена причины (законная сила) и следствия (свойства). Подобная мысль была ранее озвучена, но думается, не проработана А.М. Безруковым, считавшим, что «последствия должны иметь некоторую первопричину и первопричина эта – обязательность судебного решения»[58].

В настоящий момент справедливо отмечается, что «попытка раскрыть сущность законной силы решения через его обязательность не случайна. Именно это свойство решения суда обеспечивает активное и целенаправленное действие сконцентрированного в нем государственно-властного предписания»[59].

Современные воззрения ученых также не дают однозначного ответа на вопрос, что представляет собой законная сила судебного решения. Права С.К. Загайнова, считающая, что «в современных условиях институт законной силы судебного решения нельзя рассматривать в отрыве от функций судебной власти в обществе, от функций правосудия, поскольку они непосредственно отражаются в судебной акте, который вступил в законную силу»[60]. Развивая данную мысль, исследователь отмечает, что значение законной силы – в констатации, утверждение, что цели правосудия достигнуты: «дело рассмотрено, суд сформировал окончательный итог, переход из прав неопределенных к конструкции урегулированного спора»[61]. При этом «сущность законной силы вытекает из социальной направленности судебной власти и заключается в ликвидации неопределенности и привнесения стабильности, окончательности в существующее правоотношение»[62].

Законная сила судебного решения – это его «стабильность», обусловленная присущими ему свойствами (общеобязательности, исключительности и т.д.). Однако употребление термина «стабильность» не удачно, ведь такая стабильность может обеспечиваться самими разными средствами и ради различных целей. В рассматриваемом контексте, а также с учетом международной практики следует говорить о правовой определенности судебного решения или «res judicata». Причем в странах англосаксонского права таким свойством обладают все решения с момента вынесения, а в странах континентального права – после исчезновения всех ординарных способов обжалования. «Европейский суд в своих постановлениях последовательно отстаивает ценность верховенства права для европейского сообщества, одним из главных аспектов которого, по мнению Суда, является принцип правовой определенности. Данный принцип, помимо прочего, означает, что, если суд окончательно разрешил спор, его решение не должно ставиться под сомнение»[63].

Также С.К. Загайнова предлагает рассматривать законную силу судебного решения, ее сущность через окончательность судебного решения, т.к. в окончательном судебном решении устраняется неопределенность, а устранение неопределенности и есть основная задача судебной власти. Причем стабильность, обусловленная окончательностью судебного решения, по мысли С.К. Загайновой, связана с неопровержимостью, исключительностью и преюдициальностью. «Через свойства обязательности и исполнимости окончательный судебный акт (выделено мной – Д.С.) упорядочивает гражданский оборот, придает ему правовую определенность».

Весьма интересная позиция Л.А. Тереховой[64], которая разграничивает итоговое и окончательное судебное решение. Итоговое решение – это решение, судебный приказ, определение, оканчивающее процесс урегулирования спора, а окончательное решение – это решение, вступившее в законную силу, и подлежащее исполнению.

Однако в рамках гражданского процесса существует группа решений, подлежащих немедленному исполнению (судебный приказ и решения по делам, перечисленным в ст. 211 ГПК РФ). Данное исключение может привести к следующему умозаключению: исполнимость – это самостоятельное свойство вступившего в законную силу судебного решения. Действительно, вступление решения суда в законную силу предполагает его исполнение. Получается, что если исходить из особенностей российского законодательства, то придется либо зайти в тупик в решении вопроса законной силы судебного приказа и группы решений, указанных в ст. 211 ГПК РФ, либо признать исполнимость следствием вступления решения в законную силу.

На самом деле все решается гораздо проще. Для исходной посылки следует признать решение, вступившее в законную силу, окончательным решением, т.е. с установленными фактическими данными, которые не могут быть изменены вышестоящим судом. При выдаче судебного приказа фактические обстоятельства дела не устанавливается, а в самом тексте отсутствует мотивировочная часть. Поэтому приказ признается окончательным. Приведение к немедленному исполнению решений, указанных в ст. 211 ГПК, не преследует цели придать исполнением окончательности судебному акту. Иначе они бы вступали в силу немедленно после провозглашения, что законодательством не предусмотрено.

Также стоит привести точку зрения А.А. Князева, рассматривающего законную силу как совокупность свойств судебного решения. «Законная сила судебного решения, - пишет ученый, – правовая конструкция, охватывающая все свойства <…> свидетельствуя о таком правовом состоянии решения, когда оно становится максимальное неприкосновенным и окончательным в результате проявления всех свойств судебного решения»[65]. В итоге получается, что окончательность действительно является универсальным свойством решения.

Таким образом, вступившее в законную силу судебное решение – это окончательный судебный акт, отмена которого, как правило, невозможна. Законная сила судебного решения – это окончательность такого решения, признание со стороны государства, что спор разрешен в правосудных процедурах.

§3. Соотношение принципа правовой определенности (res judicata) и законной силы судебного решения

Раскрытие понятие законной силы судебного решения через термин res judicata наталкивает на необходимость соотношения этих двух понятий[66]. Как было отмечено выше, этот подход, обозначенный дореволюционными учеными, стал востребованным и в современной процессуальной науке. Также современная наука и практика в контексте рассмотрения института законной силы оперирует термином «правовая определенность», которая иногда также обозначается латинским выражением res judicata. Следовательно, следует выявить соотношение этих трех понятий.

Выявление соотношения озвученных выше понятий следует начать с термина «res judicata». Очевидно, что применение данного понятия в современной отечественной правоприменительной практике стало во многом возможно благодаря деятельности международных (наднациональных) судебных органов, которые активно применяют этот принцип в своей деятельности. Причем, как отмечает А.С. Смбатян, что этот общепризнанный правовой принцип упоминается в контексте окончательности судебного решения[67].

В российской юридической науке и практике этот термин стал часто использоваться после многочисленных решений Европейского суда по правам человека, посвященных оценке проверочных стадий отечественного судопроизводства. На основе анализ переводных решений ЕСПЧ, в которых упоминается res judicata, можно выделить несколько подходов к определению этого термина самим судом.

1. Res judicata – это правовой принцип окончательного характера судебных решений (см., напр., постановление ЕСПЧ от 21.10.2010 по делу «Ленченков и другие против России»[68], постановление ЕСПЧ от 23.09.2010 г. по делу «Давлетханов и другие пенсионеры-чернобыльцы против России»[69], постановление ЕСПЧ от 14.01.2010 года по делу «Казакевич против России»[70], постановление ЕСПЧ от 23 июля 2009 года по делу «Сутяжник против России»[71], постановление ЕСПЧ от 24 июля 2003 года по делу «Рябых против России»[72] ).

2. Res judicata – это принцип правовой определенности (постановление ЕСПЧ от 01.04.2010 года по делу «Королев (№2) против России»[73] ). Данное разночтение можно объяснить тем, что в более раннем постановлении по делу «Рябых протии России» ЕСПЧ отмечал, что правовая определенность предполагает уважение принципа res judicata. Следовательно, res judicata в истолковании ЕСПЧ является составной частью более общего принципа правовой определенности. Аналогичной позиции придерживается и Конституционный суд России. Так, в постановлении от 19 марта 2010 года № 7-П на основе анализа сразу нескольких решений ЕСПЧ он отметил, что «…принцип правовой определенности, который среди прочего (курсив мой – Д.С.) требует, чтобы в случаях вынесения судами окончательного решения по делу это решение не ставилось бы под сомнение»[74].

Таким образом, можно сделать вывод, что в практике Европейского суда рассматриваемый нами термин понимается как принцип окончательного характера судебного акта.

Раскрытие содержания res judicata можно обнаружить и в практике Конституционного суда России. Однако практика суда по данному вопросу менее последовательна и единообразна. Так, res judicata понимается как

- общеобязательность (Определение от 29 мая 2012 года № 1033-О[75] ),

- неопровержимость (Определение от 15 мая 2012 года № 875-О[76], Постановление от 19 марта 2010 года № 7-П, Постановление от 5 февраля 2007 года № 2-П[77] ),

- обязательность исполнения судебных решений (Постановление от 21 декабря 2011 года № 30-П[78] ).

Можно предположить, что Конституционный Суд РФ в своих решениях продолжает свойственное отечественной юридической литературе смешение законной силы и свойств судебного решения, вступившего в законную силу. Недопустимость такого смешения уже отмечалась выше. Однако вряд ли Конституционный Суд России преследует в своих решениях достижения научной чистоты в раскрытии содержания термина res judicata. Думается, что описание законной силы судебного решения или res judicata возможно через описание свойств судебного решения (если понимать законную силу как совокупность свойств судебного решения). Скорее всего, именно этим и объясняется различные позиции Конституционного Суда РФ в освещении данного вопроса.

Соотношение res judicata и законной силы судебного решения предпринималось в научной литературе и ранее. Так, М.С. Борисов приходит к выводу, что термин res judicata следует понимать в узком и широком смыслах. В узком смысле res judicata следует понимать как «дело, решенное судом». В широком – «это производный от принципа правовой определенности судопроизводственный принцип, который влечет определенные последствия:

- повторное рассмотрение тождественного спора не допускается;

- дальнейшее обжалование в ординарном порядке запрещается, а пересмотр допустим при наличии строго определенных оснований;

- решение суда должно быть исполнено»[79].

При этом сам термин res judicata (в широком смысле) хоть и имеет точки соприкосновения с законной силой судебного решения, однако к ней не сводим. По мнению автора, законная силу «суть самостоятельное правовое явление, подразумевает ответы на вопросы о ее природе, о субъекте, наделяющем итоговый судебный акт силой, условиях обретения и случаях утраты силы судебного решения»[80].

Не вдаваясь в заочную полемику с автором и не оспаривание разделения понимания res judicata в широком и узком смыслах (такое понимание многих ключевых понятий права свойственно российской юридической науке), стоит лишь не согласиться с различием законной силы и рассматриваемого правового принципа. Вместо признания, казалось бы, очевидной из научной литературы и практики ЕСПЧ тождественности принципов автор предлагает эти понятия разделять. Причем для понимания законной силы вновь предложен особый термин. Думается, что развитие процессуального права в любой стране сопровождается поиском, разработкой и использованием схожих институтов. В данном примере каких-либо существенных различий между res judicata нет (и автором они не приводятся).

Придя к тождественности понятий «законная сила» и res judicata, необходимо определить соотношение данных понятий с принципом правовой определенности. Говоря о правовой определенности («legal certainty»), западные ученые обычно связывают его с предсказуемостью. Например, профессор права Lutz-Christian Wolff считает, что данный принцип является «обязательным условием, чтобы закон одинаково применялся ко всем лицам в подобных обстоятельствах и не в произвольной форме» причем содержание закона должно быть «прозрачным и последствия его применения предсказуемыми»[81].

При этом рассматриваемый принцип является обязательным не только для содержания закона: так, Wolff связывает данный принцип и с правосудием: по мнению ученого, доступ к правосудию будет закрыт, если не будет выполнены требования принципа правовой определенности. Раскрывая содержание данного принципа и также связывая его с предсказуемостью, James R. Maxeiner выделяет в нем пять составляющих:

1) законы и судебные решения должны быть обнародованы;

2) законы и судебные решения должны быть ясными и определенными;

3) решения судов должны быть обязательными;

4) должны быть наложены ограничения на обратную силу закона и судебных решений (очевидно, что в 3 и 4 пунктах имеется в виду res judicata, прим. Д.С.);

5) законные ожидания[82] должны быть защищены[83].

Схожей позиции придерживается и зарубежная исследовательница Elina Pauni. Однако она отмечает, что ясность содержания закона и предсказуемость результатов судебного разбирательства являются составляющей формальной правовой определенности. Реальная же правовая определенность заключается также в рациональной приемлемости юридических решений, причем акцент должен делаться именно на приемлемости решений[84]. При этом одна лишь судебная процедура, по мнению исследователя, не может гарантировать правовую определенность.

Из небольшого исследования приведенной выше литературы, очевидно, что принцип правовой определенности рассматривается исследователями схоже. Этот вывод подтверждают и приведенные выше решения ЕСПЧ, из которых становится очевидным, что принцип правовой определенности предполагает уважение принципа res judicata, но не сводим к нему. Например, в постановлении от 06 декабря 2007 года по делу «Беян против Румынии» (Beian v. Romania № 1)[85] ЕСПЧ признал, что различное применение верховным судом одного и того же закона нарушает принцип правовой определенности. Следовательно, Европейский суд по правам человека признает правовую определенность как обязательное требование и к судебной процедуре, и к формулировке нормы закона и к его единообразному пониманию правоприменителем.

В заключении необходимо пояснить, что любая попытка раскрыть изучаемое понятие вряд ли будет бесспорной, поскольку каждый из озвученных ранее научных подходов рассматривает законную силу со своей стороны. Например, одна теория объясняет, почему решение вступает в законную силу, и тогда мы говорим об истине либо окончательности. В другом случае мы стараемся описать содержание законной силы, и тогда мы говорим о свойствах судебного решения. Очевидно, что ценность законной силы – в определении этим институтом момента, когда спор не может быть пересмотрен. Поэтому, придерживаясь ценностного подхода, следовало бы просто определить атрибутивные признаки этого явления без формулировки четкой дефиниции.

Говоря о выявленном соотношении, следует прийти к выводу, что понятие законной силы судебного решения тождественно понятию res judicata. В свою очередь данные категории являются составляющей принципа правовой определенности, но не сводимы к нему.

Глава 2. Проявление законной силы судебного решения

§1. Пределы законной силы судебного решения

Определение пределов законной силы судебного решения позволяет, выражаясь языком дореволюционных процессуалистов, определить, «на какие вопросы простирается решающая деятельность суда в гражданском процессе»[86]. Очевидно, что рассмотрение данной темы тесным образом перекликается с изучением такого понятия как преюдициальность судебного решения. Однако вопрос преюдиции судебных актов затрагивает больший круг вопросов, например, один из основных вопросов – межотраслевую преюдицию (обязательную силу судебного акта в различных видах судопроизводства, например, значение решения арбитражного суда для уголовного процесса)[87]. Поэтому проблема преюдиции нуждается в самостоятельном и отдельном изучении.

Обычно в теории выделяют субъективный и объективный пределы законной силы. В современной литературе, в частности Г.Л. Осокиной, отмечается, что объективными пределами законной силы судебного решения является «ограниченное действие судебного акта рамками разрешенного дела, т. е. теми правоотношениями (субъективными правами, юридическими обязанностями, законными интересами) и фактами, которые установлены вступившим в законную силу решением»[88]. Субъективные пределы законной силы судебного решения, как правило, ограничены кругом участвовавших в деле лиц.

Прежде рассмотрения особенностей пределов законной силы необходимо ответить на вопрос, почему принято их определять именно так. Уместным будет обращение к дореволюционному учению Н.А. Миловидова[89], в котором детально рассмотрены пределы законной силы. Определение объективных и субъективных пределов он связывал с принципом диспозитивности, называя его в данном случае руководящим. Ученый считал, что судебное решение распространяется только на вопрос о праве, и не касается фактов и доказательств. Доказательства могут быть отвергнуты в одном процессе и приняты в другом, а факты всего лишь исследуются для разрешения основного вопроса, но «не разрешаются». Иную точку зрения занимал К.П. Победоносцев: он считал, что законная сила распространяется на выводы и основания, «на коих утверждается окончательное заключение суда, составляющее сущность решения»[90]. Далее ученый приводит примеры, из которых однозначно идет речь о распространении законной силы на факты (о безденежном характере обязательства, о сроке договора, заключенного между сторонами).

Невозможность распространить законную силу на лиц, не участвующих в процессе, Н.А. Миловидов объяснял так: «распространять ее (законную силу – прим. Д.С.) на третьих лиц – значило бы ставить этих последних в зависимость от произвола, небрежности сторон в деле ведения процесса»[91].

Советская процессуальная наука не была единообразна в подходе в разрешении вопросов о законной силе судебного решения. Д.И. Полумордвинов считал, что границы судебного решения определяются волеизъявлением сторон – иском и встречным иском; объективные пределы – предметом и основанием иска; субъективные пределы – сторонами, третьими лицами и их правопреемниками. Причем на третьих лиц распространялась законная сила судебного решения только в случае их участия в процессе[92]. Такая оговорка нашла возражения. А.Ф. Клейнман совершенно верно замечал, что даже если третье лицо, не заявляющее самостоятельных требований относительно предмета спора, не участвовало в процессе, на него судебное решение распространяет свою силу. В противном случае, приходил к выводу ученый, третье лицо смогло бы избежать своим неучастием в процессе преюдициального действия законной силы[93].

Вызывает сомнение выделение правопреемников в качестве самостоятельных субъектов, на которых решение распространяет свою юридическую силу. Насколько такой подход оправдан? Ведь правопреемник заменяет прежнего участника спора: все совершенные до его вступления в процесс действия имеют обязательную для правопреемника силу.

Следует оговориться о действии законной силы судебного решения на третьих лиц в современном гражданском процессе. Если под ними понимать третьих лиц, заявляющих самостоятельные требования относительно предмета спора, то вопросов не возникает. Участие лиц, не заявляющих самостоятельных требований относительно предмета спора, обусловлено тем, что их права могут быть затронуты вынесенным решением. Действие судебного решения на спорное правоотношение между сторонами оказывает опосредованное действие и на отношения между третьим лицом и одной из сторон, т.к. их материальные правоотношения связаны со спорным правоотношением. Также следует помнить, что третьи лица защищают собственные интересы в процессе[94]. А наличие интереса позволяет говорить о распространении законной силы решения суда.

Перед советской наукой гражданского процессуального права встал важный вопрос о «силе мотивов» судебного решения. Однако эта проблема освещалась и в дореволюционной юридической науке. Так, еще Н.А. Миловидов, полемизируя с учением Ф.К. Савиньи, признающим законную силу за всеми мотивами решения, отмечал, что подобный подход создаст дополнительные препятствия для каждой из сторон спора. Сторона, в пользу которой вынесено решение и с которым она согласна, была бы вынуждена его оспорить в случае, если ее не устраивают мотивы [95].

В советский период А.Ф. Клейнманом для разрешения этой проблемы было предложено разграничить мотивы на соображения, которыми руководствовался суд, и юридические факты, которые суд установил с помощью имеющихся доказательств. Такой подход приведет к позиции, согласно которой в законную силу вступают также и мотивы решения лишь в той части, в которой суд устанавливает фактические обстоятельства дела. Данной позиции также придерживался и Д.М. Чечот[96], отмечая, что обстоятельства, установленные судом, есть мотивы решения, которые неразрывно связаны с резолютивной частью решения суда (на этом базируется и в современном праве преюдиция судебного решения).

Верным здесь видится замечание М.А. Гурвича. Профессор считал, что фактические основания решения неверно называют мотивами: под мотивами ученый понимал и оценку доказательств, и правовые основания решения[97]. При этом пределы законной силы М.А.Гурвич определял так: решение распространялось на фактические обстоятельства, но не доказательства (объективные пределы), а также на участников спорного правоотношения и третьих лиц (субъективные пределы)[98]. Причем на третьих лиц решение распространяло свою силу только в случаях, указанных в статьях. 167, 168 ГПК РСФСР 1923 года – если судебное решение может создать для них права и обязанности по отношению к одной из сторон.

Думается, что вопрос о распространении законной силы на мотивы судебного решения требует более глубокого изучения с учетом положений п. 5 ч. 2 ст. 311 АПК РФ и п. 5 ч. 4 ст. 392 ГПК РФ. Согласно этим нормам определение или изменение практики применения правовой нормы высшими судами является основанием для пересмотра вступивших в законную силу судебных актов по новым обстоятельствам. Забегая вперед, отметим, что Президиум ВАС РФ воспринимает толкование норм права иное, нежели в принятых ранее актах Президиума, как нарушающее единообразие и являющееся основанием для пересмотра в порядке надзора. Получается, что действующее процессуальное законодательство и судебная практика расширяют объективные пределы законной силы судебных решений высших судов и распространяют ее на правовые мотивы. Изменяется в такой ситуации и субъективный предел законной силы – правовые мотивы становятся обязательными для неопределенного круга лиц (конечно, речь идет о лицах, в чьих делах было дано иное толкование нормы права).

Стоит заметить, что рассмотрение юридической силы актов президиумов высших судов именно как законной силы является для юридической науки не новым, но не столь распространенным. В дореволюционной науке такой точки зрения придерживался К.П. Победоносцев. Он прямо указывал, что «законная сила решения ни в каком случае не может простираться на общие рассуждения и выводы суда о смысле и значении того или другого закона»[99].

Относительно распространения силы решения суда на правовые рассуждения профессор считал следующее[100] :

1) рассуждения суда о смысле закона, данные в судебном решении, не ограничивают свободу суда в толковании закона при вынесении иного судебного решения, единственным законным мерилом правильности которого служит «закон»;

2) суд может сослаться на применение закона, данное в ином судебном постановлении, однако лишь для пояснения или руководства, но не как на обязательное правило;

3) Сенат не ограничен своими прежними решениями (иной принцип действует в странах англосаксонского права – stare decisis);

4) разъяснения применения закона, сделанные Кассационным департаментом Сената, с одной стороны, не имеют «безусловно обязательной силы». С другой – применение судом закона в ином истолковании может служить основанием для отмены судебного решения, но не за нарушение разъяснений Сената, а за нарушение закона. Однако, как замечалось выше, в каждом случае Сенат может отойти от прежнего толкования[101].

Как бы ни воспринималась теоретиками сила решений Кассационного департамента Сената, на практике они стали иметь решающее значение: «Судебная практика рабски ловит каждое замечание кассационного департамента, старается согласовать свою деятельность со взглядом сената. <…> В настоящее время вся задача практики заключается в том, чтобы подыскать кассационное решение на данный случай»[102]. Для целей настоящего исследования можно сделать один вывод: объяснение обязательности судебных актов высших судов возможно через институт законной силы.

Советская наука, как было показано выше, не была едина в признании законной силы за фактическими обстоятельствами дела, тем более речь не могла идти о признании законной силы за правовыми мотивами. Как писал М.А. Гурвич, «в области применения права судьи независимы и подчинены только закону»[103], поэтому ранее состоявшееся в судебном решении толкование нормы права не могло являться обязательным. Впрочем, в данный исторический период времени сила признавалась за судебной практикой, под которой понимались разъяснения Пленума Верховного Суда СССР, а некоторыми учеными и решения Верховного Суда СССР по конкретным делам[104].

В современной юридической науке связь между обязательностью правовых мотивов высших судов и законной силой судебного решения остается малоизученной. Единственное упоминание удалось найти в работе Л.В. Головко. В частности, ученый указывает, что теория французского гражданского процесса оперирует термином «относительной законной силы судебного решения», которая не позволяет иным судам воспринимать толкование нормы права, сделанное в другом судебном акте[105].

Резюмируя сказанное, следует признать, что распространение законной силы на правовые мотивы судебного акта является несвойственным для российской юридической науки и процессуального законодательства (в отличие от признания особой роли судебной практики). Законная сила судебного акта по общему правилу относительна. Придание общеобязательности правовым мотивам высших судов нарушает принцип относительности законной силы, ее субъективный и объективный пределы.

Также весьма интересным в научном плане видится вопрос о «временных» пределах такой силы или об узком и широком понимании законной силы. С момента провозглашения судебное решение становится обязательным для суда и сторон. Оно уже не может быть изменено путем подачи аналогичного иска, внесение исправлений допускается в предусмотренных законом случаях. Условно можно сказать, что решение приобрело законную силу для сторон и суда, т.е. законную силу в узком смысле слова.

К такой мысли приводит и анализ «судьбы» решения в стадиях проверки. Действительно, если решение правильно (законно и обоснованно), то вышестоящий суд оставляет его в силе, следовательно, решение с самого начало не имело в себе порока и сразу вступало в силу. Суд кассационной инстанции, не найдя основания к отмене решения, подтверждает его законность и обоснованность и оставляет его в прежней силе, которая решению была присуща. В литературе, в частности Т. Алиев, указывал, что «степень действия решения до и после вступления его в законную силу будет различна»[106]. Однако автор не поясняет, в чем суть такого действия и в чем его основа. Думается, что она заключается именно в законной силе.

При этом акты Президиума ВАС, даже сохраняя в силе один из ранее принятых судебных актов либо все решения нижестоящих судов, также, по сути, обладают самостоятельной силой, поскольку данное в них толкование может служить основанием для пересмотра.

Отдельного упоминания заслуживает небольшое освещение вопроса о пределах законной силы иных судебных актов. Думается, что максимальным объемом законной силы обладает именно судебное решение, разрешающее спор по существу. Во многом к такой точке зрения можно прийти на основе выделения особенных черт судебного решения как акта правосудия, о чем велась речь в п. 1.1 работы. Аналогичную точку зрения занимают и теоретики[107]. Однако судебная практика данный вопрос обходит стороной. В частности, президиум ВАС РФ в прошлогоднем постановлении от 18.10.2012 № 5157/12, видимо, занял иную позицию, посчитав, что определение об утверждении мирового соглашения обладает тем же объемом законной силы, что и обычный судебный акт.

Таким образом, любое судебное решение обладает законной силой, которая ограничена субъективными и объективными пределами. Законная сила судебного акта по общему правилу относительна. Придание общеобязательности правовым мотивам высших судов нарушает принцип относительности законной силы, ее субъективный и объективный пределы.

§2. Законная сила судебного решения в проверочных стадиях гражданского процесса

Постановка вопроса о проявлении законной силы судебного решения в проверочных стадиях является уместной по следующим причинам. Во-первых, как неоднократно отмечалось в работе, законная сила распространяет свое действие в будущее и важна для будущего. Вступившее в законную силу решение суда не может быть пересмотрено в ординарном порядке, что способствует формированию состояния правовой определенности. Вступление судебного решения в законную силу и невозможность его произвольного изменения или отмены позволяют достигнуть целей судопроизводства – защитить нарушенное право.

Как справедливо указал Конституционный Суд РФ в п. 3 Постановления от 19 марта 2010 г. № 7-П[108] «вторжение в сферу действия принципа стабильности судебного решения, вступившего в законную силу, может повлечь существенное изменение правового положения сторон, уже определенного таким решением, в том числе в сторону его ухудшения».

Также Л.А. Терехова совершенно верно замечает, что в надзорном производстве по ГПК РФ наблюдалось «отсутствие бережного отношения к такой социальной ценности, как законная сила судебного решения»[109], проявлявшееся в его неопровержимости.

Во-вторых, в российском гражданском процессе предусмотрена проверка вступивших в законную силу судебных решений, причем не только в исключительных (экстраординарных) случаях. Подобные проверочные инстанции могут нивелировать законную силу и нарушить принцип правовой определенности, что не может считаться допустимым в правовом государстве. Причем существовавший ранее порядок пересмотра судебных актов как раз носил в себе такую опасность, что было неоднократно отмечено в литературе и судебной практике.

В-третьих, внесение изменений в порядок пересмотра, в том числе, вступивших в законную силу судебных решений, ставит новую задачу – исследовать такой порядок на его соответствие принципу правовой определенности.

Можно условно выделить несколько элементов в механизме пересмотра, способных оказать негативное влияние на институт законной силы судебного решения:

  1. Наличие нескольких вышестоящих судов или структурных подразделений суда, способных пересматривать судебный акт в рамках одной процедуры несколько раз.
  2. Отсутствие четких и однозначно определенных критериев для отмены вступивших в законную силу судебных решений.
  3. Отсутствие четких сроков для обжалования окончательных судебных актов.
  4. Несоответствие установленного порядка пересмотра природе процедуры (например, надзор подменяется кассацией).
  5. Исследование вопросов судом, осуществляющим проверку, в отсутствии процессуального инструментария.

Так или иначе, все эти элементы присутствовали в существовавших ранее институтах проверки, которые унаследовали и негативные черты советского гражданского процесса. Было верно подмечено, что «гражданский процесс во многом несет на себе груз прошлого, в том числе в структуре судов, построении судебных инстанций»[110].

В.К. Пучинский, исследуя надзор в советском гражданском процессе, отмечал, что «исторически сформировавшаяся множественность надзорных инстанций связана со слабой работой судов. Плохая работа нижестоящих судов влекла за собой увеличение числа инстанций, пересматривающих решения, вступившие в законную силу»[111]. Именно эта точка зрения должна стать ключевой при понимании роли надзора в российском гражданском процессе, но никак не попытка оправдать существование надзора «историческими и социокультурными особенностями российского общества»[112].

В тоже время возможность проверки судебного решения в порядке надзора нельзя понимать как чуждую принципам диспозитивности и правовой определенности. Однако особенности существовавшего порядка надзорного производства, основания к отмене судебных актов не могли восприниматься как органичные и правовые. «Многоступенчатость» надзора (до изменений 2010 года надзор можно было пройти трижды) не порождали у тяжущихся сторон уверенности в окончательности вынесенного и вступившего в законную силу решения.

Надзорное производство обладало несколькими недостатками. Первое, что было отмечено в наиболее ранних решениях Европейского суда по правам человека, это его неэффективность. Как указал ЕСПЧ в решении от 8 февраля 2001 года по делу «Питкевич против Российской Федерации»[113] пересмотр дела в порядке надзора не может быть инициирован частным лицом и находится в сфере дискреционных полномочий должностных лиц. Ранее подобный вывод был сделан ЕСПЧ в решении от 22 июня 1999 года по делу «Тумилович против Российской Федерации»[114]. Действительно, как до принятия ГПК 2002 года, так и после его принятия жалоба на решение в порядке надзора проходила некий «фильтр» через судью высшей по отношению к вынесшей решение инстанции. Такой судья определял, есть ли в жалобе лица основания для отмены судебного решения.

В продолжение исследования правомерности наличия дискреционных прав должностного лица в проверочных инстанциях ЕСПЧ по делу «Присяжникова и Долгополов против Российской Федерации» (решение от 28 сентября 2006 года[115] ) также обратил внимание, что председатель суда имеет неограниченные полномочия по пересмотру решений судьи в надзорном производстве, и простое несогласие с позицией судьи является достаточным основанием для отмены решения, что нарушает принципы правовой определённости. Вместе с тем, Конституционный Суд РФ наоборот не признал противоречащим действующему законодательству право Председателя Верховного Суда РФ и его заместителей на инициирование пересмотра в порядке надзора (Постановление от 05 февраля 2007 года № 2-П).

Пересмотр судебных актов в порядке надзора не соответствовал на деле принципу правовой определенности. ЕСПЧ в своем Постановлении от 24 июля 2003 года по делу «Рябых против Российской Федерации»[116] отметил, пересмотр дела не должен рассматриваться как «завуалированное обжалование», и одна лишь возможность существования двух точек зрения по одному вопросу не может служить основанием для пересмотра.



Pages:     || 2 | 3 |
 




<
 
2013 www.disus.ru - «Бесплатная научная электронная библиотека»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.