WWW.DISUS.RU

БЕСПЛАТНАЯ НАУЧНАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА

 

Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 21 |
-- [ Страница 1 ] --

К. И. Платонов СЛОВО как ФИЗИОЛОГИЧЕСКИЙ И ЛЕЧЕБНЫЙ-ФАКТОР

ВОПРОСЫ ТЕОРИИ

И ПРАКТИКИ ПСИХОТЕРАПИИ

НА ОСНОВЕ УЧЕНИЯ

И. П. ПАВЛОВА

ИЗДАНИЕ ТРЕТЬЕ, с некоторыми дополнениями

и изменениями

ПРЕДИСЛОВИЕ К ТРЕТЬЕМУ ИЗДАНИЮ

Второе издание монографии, опубликованное в 1957 г., разошлось в короткий срок, между тем потребность в ней оказалась большой. Это привело к необходимости ее переиздания.

За истекшие три года литература по психотерапии пополнилась, а методы речевой психотерапии и психопрофилактики все шире внедряют­ся в практику. В связи с этим при подготовке третьего издания ока­залось необходимым некоторые разделы монографии пересмотреть, ча­стично переработать и дополнить новыми наблюдениями. Все это долж­но помочь более глубокому уяснению особенностей клинической казуи­стики, а также патофизиологических механизмов, лежащих в основе того или иного заболевания, поддающегося речевой психотерапии.

По-прежнему мы полагаем, что содержание монографии должно представлять интерес для медицинских работников всех специальностей и широких врачебных кругов, а также для физиологов, педагогов, пси­хологов, деятелей искусства и спорта, лиц, имеющих отношение к во­просам подготовки кадров, повышения производительности труда и фор­мирования характера советского человека.

Этот наш труд, второе издание которого уже вышло в переводе на английский и испанский языки, вносит посильный вклад и в борьбу, ведущуюся на идеологическом фронте с зарубежными идеалистическими теориями. В частности, он способствует разоблачению господствующих на Западе и в США псевдонаучных фрейдистских теорий.

Наш труд строится на основе диалектического материализма, рас­сматривающего человеческую личность и психику человека как продукт социальной среды, формирующийся в процессе исторического развития общества. Непосредственная цель советской психотерапии, задачам ко­торой посвящена наша монография, состоит в оказании больному эф­фективной психотерапевтической помощи, помогающей ему вернуться к труду и стать активным и полезным членом советского общества.

Мы глубоко признательны всем лицам, приславшим нам свои кри­тические замечания по дискутируемым в монографии вопросам или же высказавшим эти замечания в печати. Мы будем рады получать их и в дальнейшем. Особую благодарность выражаем Н. П. Татаренко за сде­ланные ею полезные указания.

Июнь 1961 г.

Автор

Вместе с тем огромное значение учения о высшей нервной деятель­ности обязывает нас к максимально плодотворной работе над внедре­нием его во все разделы клинической медицины, в частности в клинику неврозов, этих главных объектов психотерапии.

Мы считаем, что учение о слове как физиологическом и лечебном факторе может иметь определенный интерес и значение не только для врачей, но и для педагогов и других специалистов, близко соприкасаю­щихся с вопросами воспитания человека.

В заключении считаем своим приятным долгом выразить сердеч­ную признательность всем нашим ближайшим сотрудникам, участникам общей многолетней работы, проводимой с 1923 г., И. 3. Вельвовскому, П. Я. Гальперину, Д. С. Губергрицу, 3. Н. Закаменной, П. П. Истомину, Л. А. Квинту, П. Л. Крючковичу, А. Н. Мацкевич, М. О. Пайкину, Ф. Б. Цейкинской, А. М. Цынкииу, Р. Я. Шлифер. В последующем эту работу проводили И. М. Аптер, А. Е. Бреслав, Н. М. Зеленский, Е. С. Катков, К. Д. Катков, А. Г. Константинова, 3. А. Копиль-Левина, И. Н. Мураховская, К. К. Платонов, А. П. Прусенко, М. Д. Трутень, Н. Л. Утевский, М. М. Хаймович, И. В. Халфон, М. И. Холоденко. На­конец, в послевоенные годы весьма деятельное участие в этой работе принимали М. М. Амстиславская, Е. А. Воронина, М. И. Кашпур, К- И. Лаврова, А. А. Соседкина.

Нельзя не отметить, что врачи других специальностей последовали нашему призыву о внедрении методов психотерапии в их врачебную практику. Среди них мы можем указать акушеров М. В. Вигдоровича (Ленинград), М. Я. Милославского, А. С. Моцак, В. А. Плотичер, К. П. Проняеву (Харьков), М. М. Сыркина (Киев), И. Т. Цветкова, М. В. Шестопал, Э. А. Шугом (Харьков), хирургов С. М. Берга (Симфе­рополь), Г. М. Гуревича, И. С. Мастбаума (Харьков) и Ф. Ф. Сивенко (Белгород), терапевтов А. Г. Ганиева (Баку), С. П. Иоффе (Львов), В. М. Шапиро (Серпухов), дерматологов Н. Г. Безюка (Киев) и И. А. Жукова (Сочи — Хоста), психиатра И. С. Мезина (Станислав), психоневрологов В. М. Кислова (Донбасс, Пятигорск) и А. К. Трошина.(Свердловск) и психолога М. С. Лебединского. В контакте с нами в течение многих лет проводил свою работу психиатр А. Ф. Гоциридзе (Тбилиси) с его многочисленными учениками (Н. Г. Вешапели, И. И. Ни-колава, Я. А. Тер-Овакимов и др.).

Близкое участие в работе по оформлению второго издания моно­графии принимали Е. С. Катков и В. А. Подерни, советами которых в затруднительных случаях мы пользовались. Отдельные теоретические вопросы, освещение которых в новом издании монографии было необ­ходимым, нами были разработаны в сотрудничестве с ними. За все это приносим им особую благодарность.

Мы выражаем также нашу признательность А. И. Вольфовскому, взявшему на себя труд по просмотру рукописи и сделавшему ряд цен­ных замечаний.

Автор Май 1955 г.

ВВЕДЕНИЕ

Психотерапия является старейшим методом лечения больного чело-зека, ей издавна придавалось большое значение. На важную роль пси­хического фактора в развитии болезненных состояний и их лечении ука­зывали выдающиеся отечественные медицинские деятели М. Я. Мудров, В. М. Манассеин, С. П. Боткин, Г. А. Захарьин, А. А. Остроумов, С. С. Кор­саков, В. М. Бехтерев и др. Однако если возможность благотворного воз­действия слова врача на больного и на происходящие в его организме болезненные процессы в настоящее время, по-видимому, уже ни у кого не вызывает сомнения, то самый механизм словесного воздействия оста­ется еще недостаточно ясным.



Наряду с этим не вполне очерчены границы применения психотера­пии. Отсюда возникают противоречивые и нередко неправильные пред­ставления о сущности и значении различных методов психотерапии (вкушение в состоянии бодрствования и в гипнозе, рациональная психо­терапия по Дюбуа и др.) при лечении тех или иных функциональных расстройств высшей нервной деятельности.

Из всех лечебных методов наиболее трудно объективно изучать про­цессы, лежащие в основе психотерапии, так как влияние ее на состояние больного далеко не всегда может быть как-либо объективно зарегистри­ровано. Поэтому психотерапия до последнего времени оставалась недо­ступной для объективной оценки.

Вместе с тем до самого последнего времени не было единого пони­мания сущности самих функциональных нарушений высшей нервной деятельности, как не было точно установленной их номенклатуры и клас­сификации. Этим обусловливалась трудность положения психотерапевта при анализе заболевания и при выборе рационального в каждом отдель­ном случае способа психотерапии.

Однако главная причина, препятствовавшая в прошлом научному обоснованию психотерапии, заключалась в господствовавшем тогда дуа­листическом воззрении на природу человеческой личности. Это выража­лось прежде всего в оторванном от физиологической основы субъективно-психологическом понимании закономерностей психических процессов как в их нормальных, так и в патологических проявлениях.

Только с развитием физиологического учения И. П. Павлова о выс­шей нервной деятельности психотерапия вышла на новый путь, сделав­ший возможным материалистическое понимание лежащих в ее основе механизмов и открывший новые широкие практические возможности, ибо только при наличии физиологической базы стало возможным не только правильное понимание сущности психотерапии, но и ее правиль­ное применение.

Что касается советской психотерапии, то она развивалась в совер­шенно иных условиях, чем психотерапия в дореволюционной России и

зарубежных странах. Она строится на основах диалектического матери­ализма, материалистического учения о высшей нервной деятельности, единства психики и соматики, детерминированности сознания условия­ми бытия.

Поэтому советские психотерапевты решительно отбросили проник­шие к нам порочные идеалистические концепции зарубежной психотера­пии [Фрейд (Fieud), Адлер (Adler) и др.], извращенно трактующие уче­ние о неврозах и приемы психотерапевтической помощи. Как известно, именно этими концепциями в свое время в такой степени было запутано понимание природы неврозов и их лечение, что долгое время эти пробле­мы казались неразрешимыми.

В. М. Бехтерев (1911, 1915, 1927), считающийся основоположником отечественной психотерапии, критически относился к учению Фрейда. Будучи психоневрологом, он наметил некоторые важные исходные усло­вия и возможности применения психотерапевтических методов, а также направления их дальнейшего развития.

Необходимо признать, что до возникновения павловского учения сложность структуры человеческой личности, разнообразие врожденных и приобретенных типовых особенностей нервной системы, как и слож­ность и изменчивость конкретных условий взаимоотношения организма человека с окружающей его социальной и физической средой, — все это составляло совершенно непреодолимые трудности в отношении понима­ния и изучения. Только в настоящее время на основе физиологических исследований павловской школы мы получили возможность вскрывать конкретную структуру невроза и конкретные механизмы его возникно­вения и развития, как и правильно применять психотерапию для его лечения.

Достижения павловской «настоящей физиологии головного мозга» заставили в корне изменить подход к изучению неврозов и применению психотерапии, после чего психотерапевтическая помощь в том виде, как сна нами применяется в настоящее время, стала действенным методом лечения.

Следует отметить, что метод психотерапии эффективен не только в случаях психогенного функционального нарушения высшей нервной деятельности и при психогенных расстройствах функций различных орга­нов и систем, но и при органических заболеваниях (в качестве вспомога­тельного средства). В настоящее время во многих лабораториях пред­принимаются исследования, помогающие физиологическому обоснова­нию психотерапии, а вместе с ней и психопрофилактики (А. Г. Иванов-Смоленский, Н. И. Красногорский, С. Н. Давиденков, Ф. П. Майоров, Б. Н. Бирман, Л. Б. Гаккель, В. Н. Мясищев, Ю. А. Поворинский, В. Е. Рожнов и др.).

Из последующего изложения будет видно, что изучением слова как физиологического и лечебного фактора и научным анализом физиоло­гических механизмов, лежащих в основе функциональных расстройств деятельности высших отделов центральной нервной системы, под методы психотерапии подводится прочная научная физиологическая база.

При этом мы все более убеждаемся, что слово оказывается подчас чрезвычайно могущественным лечебным фактором, производящим пря­мое и непосредственное воздействие на характер и динамику корковых процессов. Это открывает прямой путь к устранению патологических процессов и мобилизации необходимых внутренних ресурсов организма больного.

Слово врача, примененное правильно, с. учетом важнейших особен­ностей ближайшего и отдаленного анамнеза больного, получает большое

терапевтическое значение, что далеко не все врачи вполне сознают

и оценивают.

Наш труд имеет целью приблизить читателя к пониманию механиз­мов физиологического и лечебного воздействия слова. Нет сомнения, что пути этого воздействия на высшую нервную деятельность человека рас­крыты далеко не полностью. Все это составляет задачу дальнейших ис­следований.

Подытоживая в данном труде наш 50-летний опыт применения пси­хотерапии, мы сделали со своей стороны все возможное для того, чтобы передать этот опыт другим и этим создать стимул к более широкой и углубленной разработке вопросов теории и практики психотерапии, в частности методов внушения и гипноза. Мы задались целью воочию показать, что применение психотерапии наряду с другими научно обос­нованными методами лечения больного человека в настоящее время является совершенно необходимым для советской медицинской науки.

Знакомство с методами психотерапии важно не только для психонев­рологов, специально занимающихся лечением неврозов, но для врачей всех специальностей, ибо в свете учения о единстве психики и соматики всякое соматическое заболевание неразрывно связано с большим или меньшим нарушением функционального состояния высшей нервной дея­тельности больного.

Мы считаем необходимым подчеркнуть, что, как показывает практи­ка, среди врачей, в том числе среди психоневрологов, еще сильны узколо-калистические представления. Они нередко заставляют искать органи­ческую природу заболевания там, где она в действительности является функциональной (психогенной, условнорефлекторной). При этом особен­но должна быть отмечена все еще встречающаяся недооценка врачами роли психотравмирующих факторов в возникновении различных рас­стройств функций внутренних органов и систем. Недооценивается также роль слова врача, нередко являющегося источником иатрогенных забо­леваний.

Хотелось бы отметить, что, к сожалению, весьма многие врачи, судя по их печатным работам, все еще склонны ставить знак равенства меж­ду столь различными понятиями, как «гипноз» и «психотерапия». Само собой разумеется, что смешение этих понятий является совершенно не­правильным, ибо в сложной системе оказываемых на больного психо­терапевтических воздействий, как и психотерапевтических мероприятий в целом, речевая психотерапия составляет один из двух главных ее при­емов. Психотерапия может быть:

речевой, выражающейся в прямом воздействии врачебного слова на психику больного в целях успокоения его, разъяснения ему характе­ра его заболевания и тех врачебных мероприятий, какие будут примене­ны для его устранения, убеждения больного в излечимости его недуга и, наконец, в применении для этого соответствующих речевых терапев­тических внушений и

средовой, направленной на устранение неблагоприятных средо-сых факторов, ослабивших нервную систему больного, травмировавших его психику и в силу этого явившихся причиной заболевания. В ряде случаев уже одна перемена условий труда или быта или же одно лишь изменение отношения самого больного к этим условиям уже могут вести к устранению заболевания или же способствовать значительному улуч­шению состояния больного, а отсюда содействовать эффективности рече­вой психотерапии.

Гипноз же является всего лишь одним из приемов, способствующих успеху речевой психотерапии. При этом, как будет видно из дальнейшего,

в гипнозе играют роль два совершенно различных фактора, имеющих разную физиологическую природу.

Так как применяющийся в настоящее время термин «гипно­терапия» получил двоякое значение — терапия внушением в гипнозе и терапия удлиненным гипнотическим сном, мы условно обозначаем про­ведение терапии удлиненным гипнотическим сном как гипнотерапию, а проведение психотерапии в гипнозе — как гипносуггестивную психотерапию.

Вместе с тем мы должны отметить нежелательность применения не­которыми авторами термина «гипнотерапия» для обозначения лечения удлиненным фармакологическим сном.

В заключение нужно сказать, что если успех того или иного лечебно­го приема зависит от многих причин, то среди них немаловажное значе­ние имеет доверие к нему, уверенность в эффективности его применения.

В связи с тем что именно речевая психотерапия особенно нуждается в доверии к ее эффективности, мы сознательно описываем ее с положи­тельной стороны, имея в виду стимуляцию врачебной мысли в этом на­правлении. Мы убеждены в том, что у врачей всех специальностей следу­ет воспитывать и поддерживать здоровый оптимизм в отношении необхо­димости повседневного оказывания психотерапевтической помощи боль­ному и, конечно, полную уверенность в ее эффективности и успешности.

Именно поэтому с чисто дидактической целью во всех приводимых нами наблюдениях речевая психотерапия была применена в ее чистом виде, без каких-либо других одновременно проводимых лечебных меро­приятий. Нам важно было показать действенность речевой психотера­пии, как и стойкость получаемого таким путем терапевтического эффек­та, ибо в противном случае осталась бы возможность скептического' отношения к ее результатам. А такой скептицизм во врачебной массе все еще встречается. В действительности же все психотерапевтические воздействия мы всегда проводим в комплексе с другими лечебными мероприятиями, считая это наиболее правильным.

В целом наш труд является Попыткой активизировать врачебную-мысль в направлении широкого повседневного применения всех форм терапевтического воздействия врачебного слова. Мы сознаем, что этот путь труден. Но работа в этом направлении, конечно, очень благодарна и в высокой степени гуманна. Помогая лечению и исцелению больного,, она может быть высокоплодотворной, причем в значительно больших, пределах, чем это может казаться вначале.

слово

как

ФИЗИОЛОГИЧЕСКИЙ ФАКТОР

Учение И. П. Павлова о сне, гипнозе и словесном воздействии

ГЛАВА I

СЛОВО КАК УСЛОВНЫЙ РАЗДРАЖИТЕЛЬ

Слово для человека есть такой же реальный условный раздражитель, как и все остальные, об­щие у него с животными, но вместе с тем и такой многообъемлющий, как никакие другие.

И. П. Павлов

Учение о высшей нервной деятельности освещает закономерности процессов, протекающих в больших полушариях головного мозга и обес­печивающих сложные и тонкие отношения как с внешней физической и социальной средой, так и с внутренней средой самого организма. Мы полагаем, что основы учения И. П. Павлова читателю известны и отсы­лаем интересующихся к основным трудам ученого.

Еще при жизни И. П. Павлова учеником его К- М. Быковым исследо­ваниями на высших животных была экспериментально доказана возмож­ность условнорефлекторных связей коры мозга решительно со всеми внут­ренними органами и системами. На основании этих фактов стало ясно, что раздражения, идущие из внутренних органов, создают в соответству­ющих пунктах коры мозга очаги возбуждения, которые при известных условиях вступают во временную связь с любыми другими очагами возбуждения, создаваемыми раздражителями внешней или внутрен­ней среды.

Таким образом, все внутренние органы и ткани подчинены деятель­ности коры мозга. Благодаря импульсам коры мозга, как говорит К- М. Быков (19476), «орган, находящийся в покое, может быть пущен в ход, или его текущая деятельность может быть изменена — усилена или заторможена до полного прекращения».

В лабораториях Быкова (1947а) также доказана возможность образования временной связи и через гуморальные пути с денервирован-выми органами (почки, селезенка, поджелудочная железа). Это озна­чает, что в условную реакцию вовлекаются инкреторные железы, гормо­ны которых в свою очередь оказывают действие через кровь на целую систему органов.

Таким образом, вся внутренняя среда в известной мере подчиняется влияниям коры мозга, импульсы со стороны которой могут воздейство­вать на состояние любого внутреннего органа и любой системы. В силу этого и благодаря временным связям кора больших полушарий осу­ществляет тесное взаимоотношение между внешней и внутренней средой организма.

многочисленными работами советских исследователей но, что условный рефлекс может иметь сложный состав, включающий самые разнообразные проявления соматических и вегетативных функ­ций, которые меняются в зависимости от силы раздражения и его биоло­гического значения. Благодаря деятельности коры головного мозга про­исходит объединение всех функций в реакцию целестного организма, обеспечивающую уравновешивание его с окружающей средой.

Открыв закономерности высшей нервной деятельности у высших животных, И. П. Павлов показал, что таким же закономерностям подчи­нена и высшая нервная деятельность человека. Однако последняя имеет особое социально обусловленное дополнение, отличающееся качествен­ным своеобразием. Это дополнение связано с трудовой и общественной деятельностью человека и касается речевой функции. Последняя вносит новый принцип в деятельность больших полушарий, составляя вторую сигнальную систему действительности, присущую только человеку. По­вседневно сочетаясь с разнообразными раздражителями первой сигналь­ной системы, словно вследствие этого является для человека реальным и многообъемлющим условным раздражителем, составляющим основу сложной системы «межлюдской сигнализации», «сигналистики речи». Кроме того, словесные раздражения представляют собой отвлечение от действительности и допускают обобщение, составляя специально человеческое высшее мышление. Характерное для второй сигнальной системы отвлечение от действительности достигается вслед­ствие того, что образ предметов и действий, выраженный в словах и по­нятиях, заменяет их конкретное воздействие на организм. Большое зна­чение также имеет и то, что в силу сочетания одного словесного раз­дражителя с другим словесным раздражителем образуются еще более сложные временные связи. Последние с возрастанием жизненного опыта человека все более упрочиваются.





Возникновение и развитие речевой функции привело к развитию языка, являющегося одним из необходимых условий существования общества. Будучи связан со сложной деятельностью высших отделоЕ мозга, язык регистрирует и закрепляет в словах, в соединении слов, в предложениях результаты работы мышления, успехи познавательной работы человека и, таким образом, делает возможным обмен мыслями в человеческом обществе.

Это сложное смысловое и обобщающее значение слова и составляет его качественное отличие не только как специфического услов­ного раздражителя второй сигнальной системы, но и как основной струк­турной единицы языка. Этим и обусловлена та сила, с какой слово как реальный условный раздражитель воздействует на процессы высшей нервной деятельности человека.

Следует подчеркнуть, что условные реакции второй сигнальной си­стемы образуются у человека именно на материальной основе первой сигнальной системы. При этом вторая сигнальная система в свою очередь сама воздействует на первую сигнальную систему и на подкорку, «во-первых, своим торможением, которое у нее так развито и которое отсутствует или почти отсутствует в подкорке (и которое меньше разви­то, надо думать, в первой сигнальной системе); во-вторых, она действу­ет и своей положительной деятельностью — законом индукции»1.

Однако, поскольку речь идет о деятельности все той же нервной тка­ни, вторая сигнальная система подчиняется тем же физиологическим законам,что и первая сигнальная

1 И. П. П а в л о в. Павловские среды. Изд. Академии наук СССР, т. III, стр. 10.

— 16 —

выяснения механизма воздеиствиясловом на вторую сигнальную систе­му, а через нее — на первую и на подкорку. Другое, не менее важное положение заключается в том, что высшая нервная деятельность челове­ка социально детерминирована. Поэтому в совместной работе второй и первой сигнальных систем отражена также и социальная среда.

При этом, как говорит А. Г. Иванов-Смоленский (1951) деятель­ность первой сигнальной системы так же социально детерминирована, как и деятельность второй. Обе они в своей совместной работе регули­руют не только внешнюю, но и всю внутреннюю, вегетативную деятель­ность человеческого организма, обеспечивая его динамическую целост­ность. В силу этого исторически сформировавшаяся речевая система может вызывать в организме человека самые разнообразные реакции, которые можно объективно регистрировать.

Тем не менее даже и сейчас мы еще далеко не в достаточной степени оцениваем действительное влияние словесных раздражений на глубокие и скрытые физиологические процессы. Однако экспериментальные дан­ные лабораторных и клинических исследований последних лет уже дают возможность правильно оценить значение слова как важного физиоло­гического фактора.

Эти исследования показывают, что слово действительно оказывает­ся далеко не безразличным для организма человека, при известных условиях вызывая в нем в зависимости от своего смыслового значения различные изменения.

Так, с давних пор известно, что у некоторых лиц чисто словесным воздействием как в состоянии бодрствования, так в особенности в гипнотическом сне можно вызывать такие реакции, реальность которых обычно подвергалась сомнениям. Если же эти реакции были очевидны­ми, то с научной точки зрения они до последнего времени были совер­шенно непонятны, что делало их источником различных идеалистичес­ких толкований. К числу таких явлений прежде всего можно отнести само вызывание словесным внушением гипнотического сна, как и пере­живания исследуемым в гипнозе различных внушенных эмоций, воз­никновения у него различных внушенных нарушений чувствительности, выполнения им необычных действий (например, поедание под видом яблока куска мела и пр.).

Напомним отмеченные Н. Е. Введенским в его лекциях 1911 — 1913 гг. наблюдения, говорящие о том, что внушением, сделанным во время гипнотического сна, может быть ускорена перистальтика кишок, вызвано местное расширение кровеносных сосудов или же наступление менструаций раньше положенного срока. Известно, что произвольно сделать это никогда не удается.

Однако получить вполне ясное представление о физиологиче­ских механизмах воздействия, оказываемого путем словесного внушения на происходящие в организме процессы, стало возможным лишь на основе учения И. П. Павлова о высшей нервной деятельности, сумевше­го объяснить, каким образом слово одного человека может оказывать влияние на процессы высшей нервной деятельности другого человека, что такое внушение, самовнушение и внушаемость, какова их роль в жизни человека, так же как в патогенезе некоторых заболеваний и в их лечении.

Нужно сказать, что всякое слово как раздражитель является без­различным для человека до тех пор, пока в коре его мозга не возникла условнорефлекторная связь между этим словом,

3 Слово как лечебный фактор.— /7 __

ловным раздражителем, или условным раздражителем первой сигналь­ной системы.

Так, для ребенка созвучие «боль-но» приобретает определенный смысл лишь тогда, когда оно будет хотя бы один раз сочетаться с дей­ствительной болью. Только после этого может быть вызвана соответст­вующая условная реакция на словесный раздражитель «больно», при­чем она по своему составу будет воспроизводить собой именно эту безусловную, т. е. болевую, реакцию.

 Рис. 1. Изменение дыхания при уколе булавкой (/) и при -1

Рис. 1. Изменение дыхания при уколе булавкой (/) и при одном произнесении слова

«больно» или «булавка» (2).

Иллюстрацией того, что словесный раздражитель может вызывать реакцию, замещающую собой реакцию безусловную, является следую­щее наше наблюдение, относящееся еще к 1926 г. (рис. 1). Исследуе­мой, находящейся в гипнотическом состоянии, производится укол булавкой. В ответ на ощущение боли возникает дыхательная реакция.

 Рис. 2. Изменение дыхания при одном лишь произнесении слов: -2

Рис. 2. Изменение дыхания при одном лишь произнесении слов: «Укол булавкой, очень больно!» (/), «При уколе боли нет!» и последующем уколе булавкой (2) и, наконец, при энергичном произнесении слов «Укол очень болезнен!», сопровождающимся уколом

булавкой (3).

Через некоторое время после этого реакция того же типа (в данном случае несколько слабее) возникает в ответ на одно лишь слово «боль­но» или «булавка».

Более сильная реакция дыхания образуется на слова «укол булав­кой», «очень больно» (рис. 2). В этом случае мнимый укол предшест­вовал реальному. Так как болезненность укола была подчеркнута интонацией голоса, то и реакция проявилась сильнее.»,Затем, предвари­тельно сказав, что укол безболезнен, мы в ответ на реальный укол булавкой наблюдали едва заметную дыхательную реакцию. В дальней­шем, после более энергичного предупреждения, что укол очень болезнен, наступает весьма сильная дыхательная реакция на тот же реальный укол. Это говорит о важном значении не только смыслового содержания слова, но и о той интонации, с какой оно произносится.

Наблюдение на другой исследуемой (Ш.), также проведенное в гипнотическом сне, иллюстрирует то же самое, но только со стороны пульса. Как при реальном болевом раздражении, так и при одном слове «укол булавкой» пульс участился на одно и то же количество

щитная) реакция в форме отдергивания руки. В дальнейшем на слова «боли нет» наблюдалось замедление пульса (рис. 3).

Еще более демонстративными в этом отношении являются плетиз-мографические исследования А. Т. Пшоника (1952), показавшие, что реакция на условный раздражитель первой сигнальной системы — звонок (рис. 4, а) и свет (рис. 5, а) —в дальнейшем может быть полу­чена и на словесное предупреждение: «Даю звонок» (рис. 4, б) или «Даю свет» (рис. 5, б), т. е. путем одного лишь словесного раздражите­ля, адресуемого второй сигнальной системе.

\3 Движение \ 4 I руки I

: Рис. 3. Изменение пульса при действии словесных раздражителей.

I — учащение пульса после укола булавкой; 2 и 4 — замедление пульса на слова: «Боли нет!»; 3 — учащение пульса на слова: «Укол булавкой, больно!». Цифры означают число ударов пульса

в минуту. •

В исследованиях Р. А. Фельбербаум, Е. Л. Левитус и К. М. Соколо­вой (1953) сосудосуживающие реакции на слово «укол» у детей в ряде случаев были так же выражены, как и реакции на самый укол, причем у некоторых детей словесный раздражитель иногда вызывал более сильную сосудистую реакцию, чем реальный укол (рис. 6).

 а 3во нон ЗОоекунд Рис. 4. Условная сосудистая-3

а 3во нон ЗОоекунд

Рис. 4. Условная сосудистая реакция.

я — условнорефлекторное сужение сосудов, выработанное на звонок; б — сужение сосудов, возник­шее при одном только словесном сигнале: «Даю звонок!» (наблюдение А. Т. Пшоника, 1952>

(плетизмограмма).

В приведенных выше примерах такие воздействия, как свет, звук звонка, соответственно подкрепляемые, являются раздражителями первой сигнальной системы, а слово «булавка», «больно» — раздражи­телями второй сигнальной системы. Во5никновение сосудистой реакции на слова «булавка», «даю звонок», «больно» показывает, что слово действительно является реальным раздражителем, вызывающим такую же реакцию, какую вызывает конкретный раздражитель первой сигнальной системы. При этом смысловое значение словесного раздра­жителя заменяет собой действие условного раздражителя первой сигнальной системы, находящегося во временной связи с соответствую­щим безусловным раздражителем.

Приведенные факты подтверждают, что слово действительно мо­жет "вызывать отвечающие его смысловому значению физиологические

реакции, связанные с соответствующими воздействиями окружающей среды, сигнализируя и заменяя их («сигнал сигналов»). Исследования х со словами-раздражителями могут служить прообразом того, что под­разумевается под прямым, непосредственным словесным внушением, рассматриваемым И. П. Павловым как «наиболее упрощенный типич­нейший условный рефлекс человека». Следовательно, в основе явления внушения лежит условнорефлекторный механизм, а процесс внуше­ния получает объективное, физиологическое обоснование. То же нужно сказать и в отношении самовнушения, когда слово может вызы­вать определенные реакции и без произнесения или написания его, выступая в этом случае как «внутренняя речь», представляющая процесс «специально человеческого высшего мышления» с его отвлече­ниями и обобщениями.

 Рис. 5. Условная сосудистая реакция. а — -4

Рис. 5. Условная сосудистая реакция.

а — условнорефлекторное расширение сосудов, выработанное на свет; б — расширение сосудов, воз­никшее при одном только словесном сигнале: «Даю свет!» (наблюдение А. Т. Пшоника, 1952)

(плетизмограмма).

Итак, среди факторов, которыми можно воздействовать на высшую нервную деятельность человека, исключительно мощным и играющим существенную роль в индивидуальной и общественной жизни человека является слово. Оказываясь, конечно, не просто механическим раздра­жителем, а именно важным смысловым элементом речи, богатой своим внутренним содержанием, составной частью языка, продуктом социаль­ных отношений, а вместе с тем и их необходимым условием, слово. служит и главным орудием речевой психотерапии.

Учение И. П. Павлова о двух сигнальных системах действительно­сти, естественно, должно остановить внимание исследователей на слове как на одном из важнейших факторов высшей нервной деятельности человека. Поэтому понятен интерес к физиологическим механизмам, лежащим в основе воздействия, оказываемого на человека словом, так же как и к постановке связанных с этим вопросом специальных лабораторных исследований.

Работая над образованием двигательного условного рефлекса на составной раздражитель (свет + звук) у человека, мы еще в 1910 г. Впервые показали возможность воздействия словесного раздражителя на уже образовавшийся условный рефлекс (доклад на заседании вра­чей клиники В. М. Бехтерева, 1911).

Первым систематическим исследованием в этом направлении явилась работа В. Васильевой (из клиники В. М. Бехтерева, 1913), впервые получившей по двигательной методике сочетательный (услов-

I

ный) рефлекс на двойной раздражитель, в состав которого входил звук электрического звонка и слово «звонок». При выработке этого реф­лекса словесное раздражение и звонок применялись одновременно с раздражением электрическим током верхней конечности исследуемого, длившимся в течение одной секунды и вызывавшим защитную двига­тельную реакцию. Было отмечено, что условный рефлекс на сумму этих двух условных раздражителей — звонок и слово «звонок» — возник уже во время первого сеанса. В дальнейшем рефлекс начал появляться и на

 Рис. 6. Реакция сосудов. а — сужение сосудов -5

Рис. 6. Реакция сосудов.

а — сужение сосудов на укол булавкой; б — сужение сосудов на одно

лишь произнесенное слово «Укол» (наблюдение Р. А. Фельбербаум,

Е. Л. Левнтус и К. М. Соколовой, плетизмограмма).

отдельные его компоненты, как на один звонок, так и на изолированно произнесенное слово «звонок». Таким образом, впервые был получен условный (двигательный) рефлекс на слово. Нужно отметить, что воз­никавшая при этом двигательная реакция на один словесный раздражи­тель была достаточно стойкой и проявлялась без подкрепления током в течение пяти сеансов подряд. Иначе говоря; образовался стой­кий двигательный условный рефлекс на один словес­ный раздражитель.

Конечно, для двигательного анализатора исследуемого слово «зво­нок» вначале было индифферентным раздражителем, не вызывавшим защитной двигательной реакции, пока, наконец, созвучие слогов «зво­нок» не вошло в связь в коре мозга исследуемого с определенными пунктами двигательного и слухового анализаторов. Лишь с этого момента слово «звонок» приобрело для его нервной системы новое качественное значение раздражителя, сигнализирующего собой воздей-

С 1911 г. словесным раздражителем начали пользоваться для замены ны безусловных раздражителей сначала в лаборатории В. М. Бехтерева (К.И.Платонов, 1911; В.Васильева, 1913; Н. М. Щелованов, 1925; В. Н. Мясищев, 1926), затем в лаборатории В. П. Протопопова. Иссле­дование условных рефлексов по речевой методике проводится в лабора­ториях А. Г. Иванова-Смоленского, Н. И. Красногорского, Ф. П. Майо­рова и др.

Л. А. Шварц (1948, 1949) экспериментально установила, что услов­ным раздражителем второй сигнальной системы является именно смысловое значение слова-раздражителя, а не его звуковой образ, т. е. семантика (содержание), а не сонорика (звучание). При этом характер корковбй реакции на семантику и сонорику слова может свидетельство­вать о характере взаимоотношений между второй и первой сигнальной системой. Что же касается механизмов образования условнорефлектор-ных связей на слово, то первично возникающая условнорефлекторная связь на сонорику слова в дальнейшем гаснет, в то время как на семантику слова она упрочивается.

Так, в исследованиях Л. А. Шварц при сниженном тонусе коры мозга, получавшемся путем воздействия на нервную систему хлорал­гидрата, условный рефлекс в первую очередь ослаблялся на :!; : смысловое значение слова, а затем уже на его звуковой

} [ образ. Наоборот, угасший условный рефлекс на сходное слово в этих

' j условиях вновь растормаживался.

,|; | Сочетаясь в индивидуальной жизни человека с теми или иными

;ijl- ; раздражителями и образуя таким образом первичные, а затем вторич-

\ц ные и более сложного порядка цепные рефлексы (условно-условные

ф. рефлексы по терминологии А. Г. Иванова-Смоленского), слово при-

;,| обретает характер весьма многостороннего комплексного раздражителя

1! второй сигнальной системы, в отдельных случаях способного оказывать

:. на кору мозга весьма мощное общее и специальное воздействие.

.;. ' Как это в свое время подчеркнул А. Г. Иванов-Смоленский, для всей

и.' вообще словесной сигнализации специфично обобщение слова слыши-

: I мого, видимого и произносимого в единую корковую динамическую

; структуру, связанную с обозначаемым им предметом.

'"' ' i Кроме того, еще раньше В. П. Протопоповым (1921) было показа-

но, что словесный раздражитель может способствовать облегчению и :'>•; j ускорению образования нового условного рефлекса, если к новому

Ч условному раздражителю присоединить известное исследуемому н а-

' ; звание этого раздражителя. Тем самым слово, обозначающее назва-

!;;: ние данного предмета и являющееся упрочившимся натуральным услов-

|:Г '. ным раздражителем, может служить сильным подкреплением для ново-

I. го условного рефлекса.

j Исследованиями О. П. Капустник (1930), В. К. Фадеевой (1934),

Л. И. Котляревского (1934), Л. Е. Хозак (1953) и др., проведенными в лаборатории А. Г. Иванова-Смоленского у детей, установлено, что вре­менные связи, образующиеся в первой сигнальной системе, получают свое вербальное, словесное отражение во второй сигнальной системе, и наоборот.

Обозначая раздражители и ответы на них соответственно буквами: Н — непосредственные (т. е. первосигнальные) и С — словесные (вто-росигнальные), указанные выше авторы устанавливают такую после^ довательность возникновения временных связей: раньше всего образу­ются связи между непосредственными (т. е. несловесными) внешними или внутренними раздражениями и непосредственными же (т. е. не­словесными) ответными реакциями (связи Н—^Н). Затем к ним при-

и непосредственными реакциями (связи "ХГ™*Н). еще поздистг-тятрпау- ются связи между непосредственными раздражениями л словесными от­ветными реакциями (связи Н—"С). Наконец, наиболее поздней и выс­шей формой связи являются связи между словесными воздействиями и словесными же ответами (связи С—*С). Таким образом, в первом слу­чае условная связь целиком осуществляется в пределах первой сиг­нальной системы, в последнем она начинается и заканчивается во второй сигнальной системе, во втором, начинаясь во второй сигнальной системе, она выходит на эффекторный путь первой сигнальной системы, а в треть­ем случае, наоборот, начинаясь в первой сигнальной системе, заканчи­вается во второй (А. Г, Иванов-Смоленский, 1949). Все это отражает неразрывную связь между первой и второй сигнальной системой и их взаимодействие.

Другой не менее важный путь экспериментально-физиологического исследования слова — последовательный лабораторно-клинический ана­лиз тех реакций, какие слово может вызывать со стороны высшей нерв­ной деятельности человека. Еще с давних времен общепризнано, что при некоторых условиях одним словесным воздействием можно вызвать у человека сильнейшую эмоциональную реакцию, которая может оста­вить след во ©сей его последующей жизни и деятельности. Недаром го­ворят, что «словом можно убить человека и словом можно ожи­вить его».

Точно так же издавна известно, например, что при определенных условиях прямым воздействием слова «спать» человека можно усыпить, т. е. вызвать в его организме ту огромную функциональную перестрой­ку, какую влечет за собой переход его в физиологическое состояние сна.

Отсюда следует, что изучение физиологических изменений, вызыва­емых в организме человека путем прямого словесного воздействия, со­ставляет для исследователя весьма важную задачу. Однако исследова­ний такого рода в нашей стране и за рубежом было выполнено не столь много.

Изменения со стороны пульса и дыхания, возникающие при перехо­де человека из бодрственного состояния в состояние внушенного сна, впервые были объективно зарегистрированы Э. А. Гизе и А. Ф. Лазур-ским (1900). Реакции пульса и дыхания, возникающие у исследуемого при внушаемых ему в гипнотическом сне эмоциональных переживаниях, были впервые записаны А. Ф. Лазурским (1901). Объективные признаки изменения кожной болевой чувствительности, вызываемого путем соот­ветствующего словесного внушения, производимого во время гипноти­ческого сна усыпленного, были получены В. М. Бехтеревым и В. М. Нар-бутом (1902). Объективные данные реакций со стороны пульса и дыха­ния в этих же условиях были получены В. В. Срезневским (1920).

За рубежом в 80-х годах прошлого столетия исследования в этом направлении произведены нансийским физиологом Бони (Bounis, 1889): был установлен факт влияния в бодрственном состоянии путем словесно­го воздействия на частоту пульса (ускорение и замедление его). Далее, в исторической последовательности надо указать на работы Фогта (Vogt), изучавшего (в 90-х годах) реакции со стороны сосудов и двига­тельной системы, возникавшие в ответ на словесное внушение, произво­димое в гипнотическом состоянии. Нужно отметить так же исследования Вебера (Weber, 1910), Мора (Mohr, 1910) и др., пользовавшихся гипно­тическим состоянием для словесного внушения различных представле­ний и эмоциональных состояний, причем объективными показателями служили реакции со стороны дыхания, сосудов и двигательной системы.

— 23 —

недостаточны для того, чтобы изучаемые явления и факты можно было признать твердо установленными. Кроме того, и физиологические меха­низмы их развития также оставались невыясненными.

Все это побудило нас провести в этом направлении ряд системати­чески поставленных лабораторных исследований. При этом мы изучали главным образом вегетативные реакции как наиболее объективные.

Эти исследования мы проводили у лиц обоего пола, преимущест­венно легко внушаемых, с быстро развивающимся состоянием внушен­ного сна и с легкой реализацией разнообразных словесных внушений как в этом состоянии, так отчасти и в состоянии бодрствования (так называемые сомнамбулы1).

За исключением одного больного аффективной эпилепсией, ни один из наших исследуемых не был отягощен какой-либо патологической симптоматикой. Так, Ш., 42 лет, подвергалась большому количеству исследований и была известна нам в течение 20 лет. Она обладала вполне уравновешенной нервной системой и никогда не проявляла каких бы то ни было невротических реакций. Словом, ни одно из исследуемых нами лиц не принадлежало к той категории «глубоких истериков», в от­ношении которых ошибочно принято было думать, что только у них мо­гут вызываться всякого рода гипнотические феномены.

При этом мы исходили из того, что чисто эмпирически возникшее в свое время представление о человеческом «гипнозе», или внушенном сне, в наши дни получило исчерпывающее экспериментальное подтверждение в учении И. П. Павлова, в котором учение о гипнозе тесно связывается с учением о сне.

Основываясь на этих положениях И. П. Павлова, мы предприняли попытку получить экспериментальные доказательства того, что слово как условный раздражитель действительно может производить соответ­ствующие его содержанию изменения в состоянии человеческого орга­низма. В частности, приказом: «Спать!» кора мозга человека может быть приведена в состояние частичного торможения, отвечающего со­стоянию внушенного сна, при котором в организме человека действи­тельно вызываются значительные эндокринно-вегетативные сдвиги, ана­логичные тем, какие имеют место при переходе его в состояние естест­венного сна.

Однако, прежде чем мы перейдем к систематическому изложению этих данных, следует остановиться на специальном рассмотрении основ­ных положений учения И. П. Павлова о сне и внушении.

Решение школой И. П. Павлова проблемы сна и гипноза, с одной стороны, и гипноза и внушения — с другой, явилось одним из наиболее ярких ее достижений.

1 От лат. somnus — сон, ambulare — гулять. Сомнамбулизм — буквально «снохож-дение», в переносном смысле — легкая способность впадать в сомнамбулическую стадию гипноза, обеспечивающую проявление в гипнозе и после него самых разнообразных ре­акций на словесное внушение.

ГЛАВА II

СОН, ГИПНОТИЧЕСКИЕ ФАЗЫ, ВНУШЕНИЕ

...Никакой противоположности между бодрст­вованием и сном, которую мы обыкновенно при­выкли себе представлять, не существует... Очевид­но, что все часто поражающие явления человече­ского гипноза есть вообще понятный результат того или другого расчленения больших полушарий на сонные и бодрые отделы.

И. П. Павлов

Как известно, свою корковую теорию сна И. П. Павлов построил на материалах, полученных при наблюдении за развитием сонливости и сна у подопытных животных (собак) во время опытов с условными рефлексами. Основываясь на своих многочисленных экспериментальных данных, И. П. Павлов пришел к выводу, что в возникновении сна глав­ную роль играет высший отдел центральной нервной системы, а именно кора больших полушарий, причем никакого особого «центра сна» не существует.

При этом если в бодрствующем состоянии при нормальном рабо­чем возбуждении клеток коры мозга создаются условия, ведущие к ис­тощению раздражимого вещества клеток, то процесс возбуждения сме­няется развивающимся в них противоположным процессом торможения, при котором работоспособность клеток получает возможность восстанав­ливаться. Тем самым внутреннее торможение предохраняет клетки коры мозга от дальнейшего функционального истощения. Последнее И. П. Павлов считал главным толчком к появлению в нервной клетке особенного процесса торможения, экономического процесса, ко­торый не только ограничивает дальнейшее функциональное истощение, ко и способствует восстановлению истраченного раздражимого ве­щества.

Значение торможения как восстановительного фактора особенно подчеркнуто работами Г. В. Фольборта (1951) и его сотрудников. Зани­маясь вопросом взаимоотношения между процессами истощения и вос­становления, он пришел к выводу, что развитие процессов торможения, «несомненно, способствует усилению восстановления».

Естественный сон и есть именно такое разлитое по всей коре мозга внутреннее торможение: внутреннее торможение и сон — одно и то же, один и тот же процесс, причем «...сон, — говорит И. П. Павлов, — есть торможение, распространившееся на большие районы полушарий, на все полушария и даже ниже — на средний мозг»1. Так как внутреннее

1 И. П. Павлов. Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных. Медгиз, 1951, стр. 246.

2 Слово как лечебный фактор — 25 —

торможение считается активным процессом то развивающийся в этих условиях сон

условиях сон И. П. Павлов называет активным сном.

Причиной, прямым образом приводящей к развитию сна, И. П. Пав­лов считает накопление в корковых клетках продуктов обмена. Он отме­чает, что «к внутренним раздражителям торможения принадлежит гумо­ральный элемент, следовательно, какие-нибудь продукты работы клетки»1, которые и вызывают это торможение. Однако, как показали иссле­дования, проведенные в лабораториях И. П. Павлова, сон может возни­кать и при других условиях. Так, возникновению и развитию сонного торможения благоприятствует отсутствие внешних и внутренних раз­дражений, могущих создавать в коре мозга пункты возбуждения и этим препятствовать распространению по коре мозга тормозного процесса. Таким образом, если тормозной процесс не встречает сопротивления со стороны раздражительного процесса, он «разливается по большим полушариям и переходит в нижние части мозга, обусловливая полное пассивное, сонное состояние..»2. Сон, возникающий в этих условиях, И. П. Павлов называет пассивным сном.

При отсутствии в коре мозга сильных очагов возбуждения снотвор­ными агентами могут стать слабые монотонные раздражения одного из ее анализаторов. Особенно действенны в этом отношении, как показали исследования лаборатории И. П. Павлова, слабые тактильные и темпе­ратурные раздражения.

В самом деле, как мы знаем, монотонное длительное ритмическое звучание колыбельной песни, тикание часов, шелест листьев деревьев, ритмическое и длительное раздражение слабым источником света или же длительные покачивания, раздражающие вестибулярный аппарат внутреннего уха, поглаживание какой-либо части тела — все это при ослабленной коре мозга неизменно способствует развитию сонного тор­можения в раздражаемых корковых клетках. Отсюда тормозное состоя­ние распространяется на соседние корковые клетки, постепенно охва­тывая собой всю кору, вызывая сонное торможение всей массы нервных клеток больших полушарий и подкорки.

И. П. Павлов отмечает, что в силу этого все люди, а особенно не имеющие сильной внутренней жизни, при однообразных раздражениях, как бы это ни было неуместно и несвоевременно, неодолимо впадают в сонливость и сон. При этом состояние сна, возникшее в той или иной группе корковых клеток, не остается только в ней, а распространяется и захватывает не только полушария, но спускается и в низшие отделы головного мозга. Такое состояние есть состояние полного сна в отличие от сна частичного, о чем мы будем говорить дальше.

Описанное выше явление иррадиации торможения выражено тем сильнее, чем больше по тем или иным причинам ослаблен тонус коры мозга. Физиологический механизм этого явления заключается в том, что корковые клетки, длительно реагирующие на действующий на них мо­нотонный внешний раздражитель, рано или поздно переходят в тормоз­ное состояние. Не встречая противодействия со стороны других, деятель­ных пунктов коры, тормозной процесс распространяется по всей коре, что и обусловливает возникновение сна.

Следует подчеркнуть, что даже в условиях полного бодрствования раздражительное состояние одних клеток коры мозга постоянно свя­зано с тормозным состоянием других. Отдельные участки коры мозга,

1 И. П. Павлов. Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных. Медгиз, 1951, стр. 246, 482.

2 Т а м же, стр. 264.

— 26 —

Находись в том Или другим Состоянии, составляют сложную систему

мозаику, причем такие многочисленные мелкие участки торможения создают подвижной локальный «мелко раздробленный» сон. При нали­чии же в коре мозга более или менее обширных тормозных участков (и лишь отдельных бодрствующих пунктов или районов среди них) создается состояние частичного сна. Таким образом, И. П. Павлов различает три степени распространенности (экстенсивно­сти) сна: полный, частичный и «мелко раздробленный».

В заключение следует отметить, что к числу снотворных факторов принадлежит также длительное ограничение свободы движений. Так, некоторые собаки в лабораториях И. П. Павлова, стоя в течение дли­тельного времени неподвижно привязанными в станке, вскоре после на­чала опыта засыпают. В некоторых же случаях, наоборот, сонное тор­можение может развиваться под влиянием коротких и сильных раздра­жений.

Как описывает сам И. П. Павлов (1927), при сопротивлении животного во время приготовления к опыту стремительное ограничение движений сильными руками, при причинении ему значительного механи­ческого раздражения, сейчас же повело к полному сну животного. Оче­видно, в данном случае возникновение сна связано с механизмом запре­дельного торможения, что может иметь место также и у человека (ана­логия с «давним гипнозом» животных).

Что же происходит в противоположном случае — при переводе спящего человека в бодрствующее состояние?

Ответ на это мы находим у И. П. Павлова: «...Для того, чтобы иск­лючить сон, надо ограничивать торможение встречными раздражения­ми»1, ибо «бодрое состояние поддерживается падающими на большие полушария, главнейшим образом из внешнего мира, и более или менее быстро сменяющимися раздражениями...»2. В силу этого бодрствова­ние представляет собой явление более или менее обширной иррадиации в коре мозга раздражительного процесса с подвижной концентрацией его в определенных пунктах и индукционными отношениями между процессами возбуждения и торможения.

Рассмотрим еще одно явление, а именно условнорефлектор-иый сон, имеющий для нас особое значение. Все, что многократно совпадало когда-либо с развитием сна, само начинает способствовать его возникновению. Так, некоторые лабораторные животные, ежедневно находясь во время опыта в одном и том же помещении и засыпая в стан­ке, на следующий день тотчас же засыпают, как только их вновь приво­дят в Tiy же комнату и ставят в станок. По свидетельству И. П. Павло­ва, собаку гипнотизировала уже одна обстановка: очень живое, подвиж­ное животное, как только оно переступало порог комнаты, уже становилось совершенно другим, причем сонное состояние усиливалось, когда эту собаку ставили в станок и приготовляли к опыту. В данном наблю­дении выявлена возможность развития сонного торможения коры мозга 'условнорефлекторным путем, без ее предварительного утомления.

Об этом свидетельствуют также опыты В. А. Крылова в лаборато­рии И. П. Павлова (1925): повторно вводя в течение ряда дней в прямую кишку собак теплый раствор снотворной дозы хлоралгидрата, В. А. Кры­лов вызывал у них таким путем глубокий сон. После нескольких таких

1 И. П. Павлов. Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных. Медгиз, 1951, стр. 264.

2 Т а м же, стр. 236.

процедур уже одно введение в прямую кишку теплой воды (без хлорал­гидрата) или даже только одна процедура приготовления к введению во­ды стали вызывать у собак сонливость, а затем и сон.

В обоих приведенных случаях сон развивался под влиянием раздра­жителей, бывших до этого индифферентными (в первом случае — обста­новка опыта, во втором — вода и процедура). Таким образом, сон возни­кал по условнорефлекторному механизму, без предшествующего утомле­ния корковых клеток, причем в результате сочетания снотворных раздражителей с индифферентными последние приобретали все свойства снотворных.

А. Г. Иванов-Смоленский (1928) сочетал снотворные раздражители (длительные ритмические, световые, тепловые) с резким звонком, после чего возникал условный сонный рефлекс на один резкий звук звонка.

Итак, мы видим, что снотворные условные раздражители могут быть самыми разнообразными, причем переход к состоянию сна и выход из сонного состояния могут происходить по условнорефлекторному ме­ханизму. У человека это проявляется, например, в виде привычки засы­пать в определенной обстановке, в определенный час, в определенной по­зе. Известно, что ребенок, привыкший засыпать на руках матери, долго не может заснуть в постели или на руках другого лица и т. п. У взрос­лого человека нередко одно представление о привычной снотворно дей­ствующей обстановке может вызвать наступление сна.

Частичный сон

Согласно учению И. П. Павлова, сонное торможение может быть частичным как по своей глубине, так и по степени распространенности, развиваясь лишь в ограниченных участках коры мозга. Одна часть коры мозга может находиться в состоянии бодрствования, а другая — в состо­янии сонной заторможенности, например в переходном состоянии от бодрствования ко сну.

У собак в лабораторных условиях, приводящих к развитию у них гипнотического состояния, различная экстенсивность торможения про­является, например, в форме расхождения менаду секреторными и дви­гательными компонентами пищевого рефлекса. Так, при условном раз­дражении (вид и запах пищи) слюна обильно течет, а собака остается неподвижно стоящей и пищи не берет.

Здесь частичность сна выразилась в заторможенности двигательной функции при сохранности секреторной. Частичность сна может выра­зиться и в том, что торможения ограничиваются только одной корой, не спускаясь ниже в подкорковую область. Это ведет к явлению каталеп­сии, как известно, выражающейся в том, что всякое положение, прида­ваемое той или иной конечности животного или человека, неопределен­но долгое время остается неизменным. В основе этого явления лежит неполная распространенность торможения: оно не спускается на центры уравновешивания, установки тела в пространстве (магнус-клейновский установочный рефлекс).

Со стороны экстенсивности, распространенности торможения частич­ность сна наиболее ярко представлена в эксперименте Б. Н. Бирмана (лаборатория И. П. Павлова, 1925).

У собаки был образован пищевой условный рефлекс на строго опре­деленный звук органной трубы в 256 колебаний в секунду, от которого звуки иной частоты колебаний были отдифференцированы. Под влияни-

тооможения собака глубоко засыпала

совершенно не реагируяна все другие огранные звуки-

дражения. Но на звук трубы в 256 колебаний она просыпалась и брала пищу. Определенный звук трубы явился, таким образом, сигналом к пробуждению и приему пищи, причем выработанная в бодрственном состоянии строго дифференцированная условнорефлекторная реакция па этот сигнальный раздражитель сохранялась также и во время сна.

Таким образом, образовался бодрствующий участок коры мозга, названный И. П. Павловым «сторожевым пунктом». Положительно ин-дуцируясь под влиянием тормозного состояния окружающих участков коры мозга, этот «сторожевой пункт» находится в состоянии повышен­ной возбудимости («под влиянием натиска торможения», по выражению И. П. Павлова), чем и обеспечивается поддержание связи его с внеш­ней средой.

Этим дается физиологическое обоснование многим известным в жиз­ни фактам. Мы знаем, например, что утомленная мать, спящая глубо­ким сном у постели больного ребенка, безразличная даже к сильным звуковым раздражениям, легко просыпается от малейшего звука, кото­рый издает ее ребенок. Мельник, спокойно спящий при нормальном шу­ме работающей мельницы, тотчас же просыпается, как только этот шум мельницы прекращается или она начинает работать вхолостую (при этом изменившийся шум колес мельницы является сигналом для бодр­ствующего «сторожевого пункта» коры его мозга о необходимости за­сыпать новую порцию зерна). Человек, заснувший вечером с мыслью проснуться утром в определенный час, действительно в этот час и про­сыпается. Все это — явления одного и того же условнорефлекторного порядка, случаи частичного сна с бодрствующим в коре мозга «стороже­вым пунктом». При распространении сонного торможения и на этот бодрствующий очаг связь с внешним миром, конечно, тотчас же теря­ется и частичный сон переходит в полный.

Как известно, в мире животных явление «сторожевого пункта» не­редко обеспечивает безопасность животного во время сна. Так, по на­блюдениям Л. А. Орбели (1935), когда моллюск осьминог спит, семь его ножек обвиваются вокруг туловища, в то время как восьмая ножка остается выпрямленной, слегка движущейся и чутко реагирующей на падающие извне раздражения. Всякое прикосновение к ней тотчас же пробуждает животное, оно немедленно выпускает черную краску и вооб­ще проявляет активную защитную реакцию.

В других случаях сон стада охраняется сторожевым животным, чут­ко реагирующим на все сигналы о возможной опасности. При этом, если сторожевое животное издает особый звук, стадо тотчас же пробуждает­ся и обращается в бегство, в то время как все другие звуки и шорохи, хотя бы и громкие, не тревожат спящего стада (В. Н. Сперанский, 1924). Таким образом, явление частичного сна с сохраняющимся «сторожевым пунктом» приобретает биологически важное значение, обеспечивая не­обходимую связь спящего животного с внешней средой.

Как примеры частичной экстенсивности сна можно привести слу­чаи сна при ходьбе, при езде верхом, а также патологическое ночное снохождение.

Обобщая все сказанное по этому вопросу, И. П. Павлов отмечает, что «парциальный сон постоянно участвует в бодром состоянии живот­ного и именно в тончайших соотношениях его с внешним миром», при­чем «в сонном состоянии всегда есть бодрые, деятельные пункты в боль­ших полушариях, как бы дежурные, сторожевые пункты» '.

1 И. П. Павлов. Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной

Фазовое состояние

Как известно, школой И. П. Павлова было открыто еще одно важ­ное явление, состоящее в том, что при переходе корковых клеток из дея­тельного состояния в тормозное торможение возникает в них не сразу, а постепенно. Прежде чем наступит полное торможение, в клетках наблю­дается ряд промежуточных (фазовых) состояний, отлича­ющихся по интенсивности охватившего их тормозного процесса. Это же имеет место и при обратном переходе из тормозного состояния в дея­тельное. Этим вскрыта весьма важная сторона, не только осветившая физиологическую сущность гипноза животных и человека, но, как будет видно из последующего изложения, позволившая дать физиологическое обоснование ряда нормальных и патологических явлений высшей нерв­ной деятельности.

При развитии таких переходных состояний между бодрствованием и сном наблюдается изменение отношения корковых клеток к условным раздражителям, стоящее в зависимости от степени заторможенности этих клеток. В то время как в бодрственном состоянии, при нормальном тонусе коры мозга, сила возбуждения корковой клетки соответствует силе раздражения (закон силовых отношений), при возникнове­нии переходных состояний этот закон нарушается. Так, во время урав­нительной фазы слабые и сильные раздражения начинают вызывать рав­ные по силе реакции. В следующей переходной фазе слабые раздраже­ния вызывают сильную реакцию, а сильные — слабую (или даже совсем не вызывают никакой реакции). Эту фазу И. П. Павлов назвал парадоксальной. За этой фазой следует ультрапарадоксальная фаза, при которой отрицательные условные раздражители начинают вызывать по­ложительную реакцию корковых клеток, а положительные — реакции не вызывают. При еще более глубоком торможении корковых клеток возникает так называемая наркотическая фаза, когда при сохранении силовых отношений имеется одинаково ослабленная реакция на все раздражения.

Наконец, при полном торможении корковых клеток, отвечающем состоянию глубокого сна, реакции на все обычные раздражения полно­стью отсутствуют. В этом случае для пробуждения спящего оказывает­ся необходимым применение различных сильных раздражений (толчки, сильный окрик и т. п.).

Возникая при засыпании или, наоборот, пробуждении, фазовые сос­тояния могут распределяться по коре мозга неравномерно, локализуясь то в одних, то в других ее участках. Такие переходные фазовые состоя­ния И. П. Павлов называл «гипнотическими». Наиболее интересной яв­ляется парадоксальная фаза, о чем будет сказано ниже.

Однако нужно иметь в виду, что фазовое состояние может возникать также и в отдельных пунктах или районах коры мозга в условиях патологии высшей нервной дея­тельности, когда эти пункты или районы находятся в «хроническом гипнотическом состоянии» (истепия, паранойя, шизофрения, навязчивые состояния и пр.), а также в виде временного фазового состояния этих районов коры, вызванного чрезмерным утомлением, сильной отрицательной астенической эмоцией и т. д. В таких случаях это не гипнотический сон, а хроническое состояние неполного торможения корковых клеток соответствующего участка коры мозга, ведущее к ненормальному его функциони­рованию.

Наличие фазовых состояний в условиях гипнотического сна чело­века доказано по методу условных рефлексов работами Ю. А. Пово-ринского и Н. Н. Трауготт (лаборатория А. Г. Иванова-Смоленского,

боратории Ф. П. Майорова (1939). Следует отметить, что, по Н. И. Крас­ногорскому (1951), фазовые состояния могут локализоваться в отдель­ных анализаторах даже при общей оптимальной возбудимости коры.

Внушение и внушаемость

С переходным (фазовым) состоянием коры мозга тесно связаны явления внушения и внушаемости, зачастую получающие в жизни человека немаловажное значение. При этом мы встречаемся с двумя фактами: с возможностью воздействия на высшую нервную дея­тельность человека словесных внушений другого человека и с возмож­ностью самовнушений, могущих при определенных условиях получать «преобладающее, незаконное и неодолимое значение» (И. П. Павлов).

Каковы же физиологические механизмы, лежащие в основе словес­ного внушения и самовнушения?

По классическому определению И. П. Павлова, в основе явлений внушения и самовнушения лежит концентрированное раздражение опре­деленного пункта больших полушарий, проявляющееся в форме ощущения или следа его—представления, или же в форме эмоции, т. е. идущее из подкорки, «получившее преобладающее, незаконное и неодолимое значе­ние». Оно переходит в тот или иной двигательный акт, говорит И. П. Пав­лов, «не потому, что оно поддерживается всяческими ассоциациями, т. е. связями со многими настоящими и давними раздражениями, ощу­щениями и представлениями, тогда это твердый и разумный акт, как по­лагается в нормальной и сильной коре, а потому, что п р и с л а б о икр. ре, при слабо м, низком тонусе он о, как концентрированное, сопровождается с_и_л_ь_н ой отрицательной индук цие й, оторвавшей его, изолировавшей его от всех посторон­них необходимых влияний» (разрядка наша.— К. Я.)1. Когда на такую кору в определенный пункт как раздражитель направляется слово, приказ гипнотизера, то этот раздражитель концентрирует раздра­жительны]! процесс в соответствующем пункте, что тотчас же сопровож­дается отрицательной индукцией, которая благодаря малому сопротив­лению распространяется на всю кору, в связи с чем слово, приказ «я в-ляется сов ершенно изолированным от всех влияний и делается абсолютным, неодолимым, роковым образом действующим раздражителем, даже и потом, при возвращении субъекта в бодрое состояние» (разрядка наша. — К. П. ) 2.

Это и есть, по словам И. П. Павлова, физиологический механизм гипнотического и постгипнотического внушения, которое, как он говорит, сильно потому, что раздражение коротко, изолированно и цельно.

В свете этих павловских определений по-новсвду можно понять прежние высказывания психоневрологов. Так, в свое время В. М. Бех­терев (1898), отмечая, что способами воздействия одних лиц на поведе­ние других являются личный пример, прямой приказ, убеждение и вну­шение, писал, что «вопреки словесному убеждению, обыкновенно дей­ствующему на другое лицо силой своей логики и непреложными доказа­тельствами, внушение действует путем непосредственного прививания... идей, чувствований и ощущений, не требуя вообще никаких доказа­тельств и не нуждаясь в логике». В. М. Бехтерев считал, что «это может происходить как намеренно, так и не намеренно» и может осуществляться «иногда совершенно незаметно для человека, восприни-

1 И. П. Павлов Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной леятельности (поведения) животных. Медгиз, 1961, стр. 376.

мающего внушение». Иногда же это происходит с его ведома и «при бо­лее или менее ясном его сознании». В случае же ограниченности у дан­ного лица жизненного опыта и практических знаний применение каких-либо логических убеждений обычно не достигает цели, в то время как прямое словесное внушение, так же как и прямой приказ, в таких случа- ях «почти всегда действует верно».

Далее В. М. Бехтерев подчеркивал, что если намеренное вниу- ш е н и е в бодрственном состоянии «в более или менее резко выражен- ной степени удается далеко не iy всех», то совершенно другое наблюдает­ся, когда налицо совершенно невольное внушение, произ- водимое при естественном общении одного субъекта с другим. Это невольно производимое внушение «происходит незаметно для лица, на которое оно действует, а потому обыкновенно и не вызывает с его сто- роны никакого сопротивления». Правда, по словам В. М. Бехтерева, оно редко действует сразу, чаще же медленно, но зато «верно укрепляется» в психической сфере.

Вместе с тем, по В. М. Бехтереву (1912а), «внушение или привива­ние психических состояний играет особо видную роль в нашем воспита- нии», по крайней мере до тех пор, пока развивающееся мышление ре- бенка не позволит ему «усваивать логические доводы не менее, нежели готовые продукты умственной работы других».

По Ю. В. Каннабиху (1928а), о внушении можно говорить лишь в том случае, когда осуществление его при обычньрс условиях встретило бы сопротивление, будучи подвергнуто критике, между тем как теперь оно «осуществляется слепо, благодаря тому, что в нервно-пси- хическом аппарате человека наступила задержка всех противополож- ных тенденций. Вызвать в человеке такую задержку, заставить его действовать, не рассуждая, — и озна- чает сделать внушение» (разрядка наша. — К- П.).

В чем же в таком случае состоит внушаемость и на чем она основана?

Как отмечает И. П. Павлов, внушаемость основана на легком пере- ходе в тормозное состояние корковых клеток. При этом — «основной механизм внушаемости есть разорванность нормальной, более или менее объединенной работы всей коры». Она обусловлена отсутст­вием обычных влияний со стороны остальных частей кор ы. Именно поэтому внушаемое и не подвергается их влиянию. Л> -. Таким образом, нужно считать, что основным физиологическим ^ ^условием внушаемости является снижение тонуса коры больших полу- \j-V'] шарий и легко возникающая при этом функциональная расчлененность

-> корковой деятельности.

АЛ' ^, Внешне же внушаемость выражается в большей или меньшей под-

l / V диняемости высшей нервной деятельности одного человека словесным воздействиям другого человека, осуществляемой, однако, не на основе доводов разума, логической мотивации, а путем совершенно безотчетного подчинения воздействиям. Сам человек в таких случаях не отдает себе ясного отчета в такой подчиняемости, про­должая считать свой образ действий результатом собственной ини­циативы.

Следует признать, что большая или меньшая внушаемость присуща всем людям, представляя одно из нормальных свойств высшей нервной деятельности человека, выражающееся в повышенной восприимчивости второй сигнальной, системы коры его мозга к прямым словесным воз-

наши поступки, придает ту или иную окраску нашим ощущениям, „слу­жит источником постоянных иллюзий,, предохранить себя от которых является крайне трудной задачей даже при всем возможном для нас на­пряжении ума».

Однако чрезмерная внушаемость, при которой критической, сознательной деятельности человека с его «доводами разума» противо­поставляется «незаконное и неодолимое» (И. П. Павлов) преобладание словесного воздействия другого лица, представляет собой явление уже анормальное. Повышенная внушаемость является следствием отно­сительной слабости критики и недостаточности суждения (логического мышления), т. е. снижения функции второй сигнальной системы, на фоне сниженного под влиянием тех или иных причин тонуса коры мозга.

Иллюстрацией значения сниженного положительного тонуса коры мозга, способствующего повышению внушаемости, могут служить ис­следования С. Л. Левина (1934), проводившиеся в детской клинике Н. И. Красногорского по методу условных рефлексов. Словесное вну­шение еды яблок в состоянии внушенного сна вызывало у детей вдвое и втрое большее выделение слюны, чем то же внушение, производимое в бодрственном состоянии.

Важной особенностью внушенного сна и является возникающая в этом состоянии повышенная внушаемость, т. е. повышенная возмож­ность образования в коре мозга, под прямым воздействием словесных внушений соответствующего содержания, новых очагов концентриро­ванного раздражения, новых временных связей, новых динамических структур и в силу этого оживления (или, наоборот, устранения) старых связей и структур. При этом реализация внушенного состояния (восприя­тия, действия) происходит без активной критической переработки всего таким путем воспринимаемого, ассимилируемого и выполняемого.

Тем не менее внушение вполне возможно и в полном бодрственном состоянии. Есть лица, у которых при определенных условиях внушения могут быть производимы в бодрственном состоянии так же легко, как и в состоянии гипноза.

Для реализации внушения существенное значение имеет пара­доксальная фаза. Не случайно И. П. Павлов парадоксальную фазу назвал «фазой внушения». «Я думаю, — говорил он,-—что наша пара­доксальная фаза (у лабораторных собак. — К. П.) есть действительный аналог особенно интересной фазы человеческой гипнотизации, фазы внушения, когда сильные раздражения реального мира уступают место слабым раздражениям, идущим от слов гипнотизера» (разрядка наша. — К- П.) 1.

Повышенной внушаемости в условиях парадоксальной фазы И. П. Павлов придает значение и в повседневной жизни. «Можно пред­ставить себе, — говорит он, — что она же (парадоксальная фаза.— К. П.) дает себя знать и в тех нормальных людях, которые больше под­даются влиянию слов, чем фактам окружающей действительности»2.

Иллюстрацией значения парадоксальной фазы, по-видимому, могут являться наши наблюдения, относящиеся к извращенным реакциям-(глава VII).

Наконец, для реализации словесного внушения особенно важное значение имеет смысловое содержание слова, его семантика. «Мно-

1 И. П. Павлов. Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных. Медгиз, 1961, стр. 282.

2 и п Па.ппп.п Л(чг-пни п пябптр больших полушарий головного мозга, 1927.

тообъемлемость слова, — говорил И. П. Павлов, — делает понятным то, что внушением можно вызывать в гипнотизируемом человеке так много разнообразных действий, направленных как на внешний, так и на внут­ренний мир человека» 1.

Отсюда ясно, что для второй сигнальной системы понятие _силы раздражителя в конечном счете определяется социальной (смысловой) "значимостью слова,, создавшейся в условиях прошлого жизненного опы­та данного человека. А со стороны физиологической степень внушаемо­сти определяется степенью снижения...тонуса (рабочего возбуждения) коры мозга в данный момент.

Следует отметить, что сниженный тоще... коры.мозга может быть обусловлен не. только разлитым сонным торможением, но и таким об­щим фактором, как слабый или ослабленный тип нервной системы, а также утомлением, истощением' корковых клеток, острой или длитель­ной отрицательной, астенической эмоцией, особенно если связанное с •ней угнетенное состояние клеток коры мозга длилось в течение значи­тельного времени.

По этому поводу И. П. Павлов (1927) замечает: «То, что психологи­чески называется страхом, трусостью, боязливостью, имеет своим фи­зиологическим субстратом тормозное состояние 'больших полушарий, представляет различные степени пассивно-оборонительно рефлекса», который находится в «определенной связи с гипнотическим состояни­ем»2, часто едва отличимым от бодрственного состояния, т. е. без вся­ких внешних проявлений гипнотического сна.

Противодействие внушению оказывает более или менее объединен­ная работа всей коры мозга, ее высокий тонус и наличие жизненного __опыта, основанного на твердых, проверенных знаниях, т. е. на доводах, апробированных практикой.

Таким образом, в н у ш а.е м.о.ст ь не безусловна, а у с л о в-н а, Нестаб_иль2^а_, а в,.высокой степени динамична. При этом, по-види­мому, ^шеют большое значение типовые особенности нервной системы, еще недостаточно изученные^""

Следует отметить, что необходимо разграничивать явления, связан­ные с сознательным восприятием слова и с его внушающим воздействи­ем. По-видимому, именно Дюбуа впервые указал на необходимость чет­кого разграничения понятий: внушение (suggestion) и убеждение (persuasion), которые до него обычно смешивали. Добавим, что, по Ферворну, «внушение есть искусственно вызываемое представление, возникающее без контроля критики и принимаемое в силу этого поч-

| i|' ти слепо».

; ||, Форель (Forel, 1928) подчеркивает, что «не следует прини-

мать за внушение воздействие одного человека на другого доводами разума» (разрядка наша. — К. П.). «Впро-: чем, — оговаривается он, — имеются всевозможные переходные ступени

от подобного воздействия до совершенно несознаваемого, настоящего внушения».

- Как правило, отмечает в одной из своих работ Е. С. Катков (1938),

между сознательным восприятием речи и ее внушающим воздействием

I имеется диалектическое взаимоотношение. Словесное воздействие, вос-

; ( принимаемое критически, не может быть внушенным, так как

: оно сознательно, активно воспринимается. Словесное же воздействие,

' И. П. Павлов. Лекции о работе больших полушарий головного мозга, 1927, стр. Э58.

2 т о >< w о,..™ аго -jfin

воспринимаемое пассивно, без критики, легко может стать внушен-н ы м, хотя бы оно и противоречило прошлому опыту или было оторвано от реальности в настоящем.

В самом деле, словесное воздействие, активно воспринимаемое бодр­ствующей корой мозга, неизбежно подвергается с ее стороны соответст­вующей переработке, в частности, оно тотчас же входит во временные связи с многочисленными следовыми реакциями прошлого опыта. При пассивном же восприятии такая активная переработка отсутствует и услсвнорефлектсрная связь замыкается в коре мозга безотносительно к тому, соответствует ли содержание словесного воздействия данным про­шлого" и настоящего опыта или же противоречит им.

Пассивность восприятия содержания словесного воздействия может быть обусловлена либо высоким авторитетом говорящего лица, либо той эффективностью, с какой эти слова были сказаны, либо, нако­нец, сниженным тонусом коры мозга, ослабленным вследствие болезни, утомления, сонливости и пр. Поэтому лучшей мерой борьбы с внушае­мостью является поддерживание в условиях бодрствования деятельного состояния коры мозга и, конечно, наличие соответствующих корковых динамических структур или систем, основанных на собственном опыте человека, обеспечивающих критическое отношение к.содержанию словесного воздействия.

Отсюда следует, что все формы самостоятельной активной деятель­ности должны максимально культивироваться.

В целом же как сознательное восприятие речи, так и ее внушающее воздействие создают в соответствующих пунктах мозговой коры очаги раздражения, целые динамические структуры, могущие длительно сохра­няться после того, как прямое восприятие речи уже прекратилось. Известно, как долго сохраняется в памяти все сознательно воспринятое, особенно если оно произошло при сильном эмоциональном возбуждении, т. е. с участием ближайшей подкорки. Кроме того, на примере отставлен­ной реализации постгипнотического внушения мы знаем, сколь длитель­ным может быть действие последнего.



Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 21 |
 





<


 
2013 www.disus.ru - «Бесплатная научная электронная библиотека»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.