Войны Митридата (взгляд дилетанта)

СОДЕРЖАНИЕ

1. Вместо предисловия
2. Пролог: «Messige Митридата»
3. Первая война

- компания 89-88 гг. до н.э.

- «Эфесская вечерня»

- Освобождение Эллады

- Компания 87-86 гг. до н.э.

- Афины или Пирей

- «Загадка Херонеи» («Венера Суллы»)

- ПослеХеронеи: в Азии и Элладе

4. Дарданский мир и Вторая война («Глупость или предательство»)

- Измена Архелая

- Вторая война

- Измена Дорилая

- С кем и когда воевал Неоптолем

5. Третья война

- Планы Митридата («Соединить Океан и Понт»)

- Компания 73 г. до н.э.

- Компания 72-70 гг. в Понте

- война в Армении

- Отступление – 1: «Митридат Саллюстия». Реконструкция

- 67 г. до н.э. Реванш Митридата.

- Компания 66 г. до н.э.

- Отступление – 2: Карры 15 лет спустя

- Боспор 65-63 гг. до н.э.

6. Война Фарнака (Вместо эпилога)

7. Заключение

Вместо предисловия

Начать свое исследование я хочу с одного, может быть на первый взгляд, неожиданного сюжета. В книге одного из первых западных биографов Сталина Исаака Дон Левина есть такой эпизод: «Однажды весной 1939 года я случайно встретил в Нью-Йорке Бертрана Рассела, который прогуливался по 64-й улице. Английский философ был одним из первых западных ученых-историков, посетивших в 1920 году Советскую Россию, и в своем докладе "Практика и теория большевизма" уже тогда предсказал возможность советских экспансионистских устремлений в Азии и возрождение традиций Чингисхана и Тимура.

Обменявшись взглядами относительно большой чистки и показательных процессов с их фантастическими признаниями обвиняемых и о крайне искаженных представлениях Сталина о современной и хорошо известной истории, я спросил Рассела: "Известен ли вам в истории человечества другой такой феномен, как Сталин?"

- Да, - ответил он, - в данный момент мне на память пришла одна историческая параллель. Этот человек был из числа парфянских прародителей Сталина. Я имею в виду Митридата Великого. Ведь родина Сталина - Грузия - входила в состав древней Парфии.

Возвратившись домой, - пишет Дон Левин, - я решил посмотреть в энциклопедии о Митридате, бывшем единственным правителем, который на протяжении восемнадцати лет сдерживал натиск Римской империи в Малой Азии. И вот что я записал:

"Историки древности окружали личность Митридата ореолом романтики. Его мужество... его способность есть и пить... его проницательный ум... возносились почти до небес. Получив поверхностное греческое образование, он совмещал в себе одновременно коварство, суеверие и упрямство представителя Востока... Он раздавал награды выдающимся поэтам и лучшим едокам... Он никому не верил. Он убил свою мать, сыновей, сестру, на которой был женат. Пытаясь не допустить захвата врагами своего гарема, он умертвил всех наложниц, а его самые верные сторонники никогда не чувствовали себя в безопасности".

Конечно, Бертран Рассел говорил о Митридате VI Евпаторе, царе Понта. Правитель государства на севере Малой Азии в конце II – нач. I вв. до н.э. присоединил к своей державе Северное Причерноморье, Западную Грузию и западное побережье Черного моря. Возникла огромная Всепонтийская держава, для которой Черное моря стало практически внутренним озером. Митридат провел с Римом три войны, которые остановили движение легионов на восток на поколение. Все что сказано («восемнадцать лет войн с Римом», «ореол романтики», «ум и коварство», «убийство близких» и т.п.) – относится именно к нему. Да и Колхида входила в состав Понтийского царства, а не в Парфии. Почему английский философ считал Митридата «парфянином», сказать трудно. Может быть, это показатель его эрудиции, может быть, что-то напутал Дон Левин, а может быть переводчики. Интересно другое – два либеральных интеллигента накануне Великой войны сошлись в том, что Митридат - «прародитель» Сталина. Кажется, что это одно из самых ярких проявлений, с одной стороны, огромного интереса к личности великого царя – в ней ищут начало многих трагедий XX века, а с другой стороны - штампов и стереотипов, которые доминируют в сознании многих современных (да и античных) историков, описывающих этого человека.

Современная историография эпохи Митридата огромна и в данный момент нет возможности делать ее подробный анализ. Советская историческая наука некоторое время пыталась применить для интерпретации событий классовый подход. Общая парадигма исследователей, с одной стороны, строилась на описании борьбы народов против агрессивной политики Рима. С другой стороны деятельность Митридата помещалась в контекст социальных конфликтов, которыми так богаты II-I вв. до н.э^[1]. Историкам неизбежно приходилось описывать противоречивую ситуацию, при которой «глава рабовладельческого государства» выступает в роли организатора социального протеста. Бывает, что оба тезиса соединяются даже в одном абзаце. Так Е.А..Разин пишет, что «Митридат VI выступал против Рима под лозунгом освобождения угнетенных римлянами народов. Он, как и его союзник Тигран II, вел войны с целью ограбления и порабощения населения переднеазиатских стран, прикрываясь лозунгами освобождения их от римского ига» и тут же вынужден признать «Митридат объявил об освобождении греков от римского ига. Освобожденными рабами он усилил свое войско, но освобождение рабов в завоеванных областях напугало рабовладельцев, которые перешли на сторону Рима и в дальнейшей борьбе способствовали победе римлян над армией Митридата»^[2] (выделено мной – Л.Н.). Остается только догадываться почему Митридат не понимал этой опасности. Вместе с тем вывод о том, что социально-экономическая верхушка в странах Восточного Средиземноморья («рабовладельческие классы») склонялись к «сознательной капитуляции перед Римом как наиболее надежной гарантии сохранения рабовладельческой общественной системы», кажется, не стоит забывать. В 70-80-ые гг. прошлого века отечественные историки стали постепенно уходить от однозначных социологических интерпретаций деятельности Митридата. Появились исследования, указывающие на «прогрессивные последствия» римских завоеваний, историки отказались от попыток видеть в Митридате социального реформатора.

В начале XX в. сложилась еще одна исследовательская парадигма. Знаменитый российский историк М.И.Ростовцев предложил рассматривать события, происходившие в Причерноморье через призму взаимодействия и конфликта «иранских и эллинских начал». Постепенно все больше советских и российских исследователей прямо или косвенно опирались на парадигму Ростовцева, что совершенно естественно: собранный богатый археологический и нумизматический материал намного продуктивнее интерпретировать, опираясь на дуализм эллинский и варварских культур, чем искать «классовые корни». Фактически именно в рамках именно этой концепции работает один из ведущих специалистов по этой эпохе С.Ю.Сапрыкин. С его точки зрения дуализм «филэллинизма» и «иранства» (часто он называет его «митридатовскими традциями») – основная «интрига» истории Понта. «Греки поняли, - пишет исследователь, что под маской их друга и союзника скрывался обычный восточный деспот, который стремился установить свое господство в лице сатрапов, тиранов и прочих ставленников из собственного окружения. А после перенесения Митридатом военных действия в Европу и вовсе стало очевидно, что на первый план выдвигаются не привлекательные идеи объединения наследственных земель под властью монарха-филэллина, а заурядное стремление к территориальным захватам»^[3]. Правда в последней работе С.Ю. Сапрыкина наметился некоторый отход от концепции дуализма «эллинства» и «иранства». В работе «Религия и культы Понта» он пытается показать, что «несмотря на то, что понтийские Митридатиды позиционировали себя как наследники персидских царей…, как приемники Ахеменидов…в идеологии Понтийского царства прослеживается отчетливая тенденция использовать именно греческие культы для провозглашения величия царей»^[4]. По мнению историка, эта тенденция стала наиболее заметна именно при Митридате Евпаторе. Когда царь, «получивший эпитет «Дионис» и объявленный богом, находился на вершине власти, то почитание греческих богов вообще стало подавляющим»^[5].

Несколько десятилетий продолжаются исследования Е.А.Молева. В работе «Властитель Понта» автору удалось найти удачное сочетание научной глубины и доступности для широкого круга читателей. В результате создан образ Митридата, «столь привлекательным как для минувших, так и для нынешних поколений и который, именно благодаря этому своему выбору, навсегда останется в истории».^[6]

Работа Молева поострена вокруг событий военной истории – Митридатовых войн. Была ли обречена его борьба с Римом на неуспех изначально, или была возможной альтернатива? – задается вопросом Е.А.Молев и сам же отвечает на него : «мощь римской республики была неизмеримо выше. А политика Рима на Востоке не оставляла Митридату выбора. Подчинение и превращение во второстепенного правителя, послушного исполнителя, каковыми уже стали его соседи — вот была его перспектива, с одной стороны, и борьба за подлинную независимость своего государства — с другой. Он избрал последний путь. Но поступи он иначе, он не был бы тем Митридатом, образ которого оказался столь привлекательным как для минувших, так и для нынешних поколений и который, именно благодаря этому своему выбору, навсегда останется в истории»^[7]. Рок, Судьба и человек…

Однако, военная история неотделима от детального анализа военно-политического ситуации, от изучения соотношения сил, планов сторон. И здесь мы сталкиваемся с большой трудностью - дело в том, что у античных авторов содержится подробная информация о численности понтийской армии, но цифры, которые они приводят, кажутся завышенными. С их точки зрения Митридат командует огромными полчищами варваров, которые терпят поражения от немногочисленных римских легионов. Правда ли это? На первый взгляд трудно проверить истинность этих сообщений. Даже если мы сомневаемся в них исходя из логики и здравого смысла – как узнать правду? Например, историки могут сомневаться, что при Херонее у понтийского полководца Архелая было 120 тыс. человек. Сомневаемся потому что трудно представить, как они разместил свои «полчища», каких размеров был лагерь, на какую длину должна была растянуться колонна на марше, где найти продовольствие, чтобы кормить эту армию и т.п.? Сомнения могут быть обоснованы, но как узнать реальную численность понтийской армии? Допустим меньше 120 тыс., но сколько именно?

Е.А. Молев указывает, что накануне Первой войны у Митридата было 150 тысяч^[8]. Численность армии Архелая при Херонее он определяет по Мемнону в «60000 человек. Из них 10000 составляли всадники. Кроме того, в армии было 90 боевых колесниц»^[9]. Накануне Третьей войны, пишет он, «общая численность его (Митридата – Л.Н.) войска составила 140000 пехотинцев и 16000 всадников. Кроме того, в состав армии вошли 120 колесниц»^[10].

Кажется, отечественные историки понимают, что цифры Аппиана и Плутарха завышены и вызывают сомнения, но других-то все равно нет. Около ста лет назад известный военный историк Ганс Дельбрюк пытался доказать, что ситуация выглядела совершенно иначе. С его точки зрения «возможно, что римляне не только качественно, но и количественно имели перевес»^[11]. Дельбрюк даже убежден, что сражения при Херонее не было, «вероятно, все это сражение — плод фантазии»^[12]

Аргументы его на первый взгляд просты: «Митридат был настолько умен, чтобы не выводить на поле сражения массы, которые требовали питания и не могли ничего дать взамен. Содержать же способных наемников много лет на военном положении слишком дорого, — тем более что Митридат имел не только сухопутное войско, но и флот»^[13]. Иными словами знаменитый военный историк аргументирует к логике военной экономики. С его точки зрения, преувеличена и численность персидской армии Ксеркса, вторгшейся в Элладу, и армии Дария сражающейся с Александром Македонским.

Кроме того, он пытается применить к рассказам Аппиана и Плутарха методы литературного анализа и доказать, что «рассказы о войне Мария против кимвров и тевтонов и о войне Суллы против Митридата» похожи как две капли воды. «Однотипность рассказов основана не на подражании, а на психологии. Чтобы усилить впечатление от славных подвигов, рассказчики затемняют основные исторические моменты и при разных полководцах в разных войнах выдвигают общие типы и картины, решительно похожие одни на другие; иногда только различаешь, что тут идет речь о грубом солдате Марии, там — об изнеженном аристократе Сулле; тут — о грубых сынах Севера, там — об азиатском царе Митридате»^[14]

Что произошло на самом деле мы не знаем и, по-видимому, не узнаем, считает Дельбрюк: «Как эта победа досталась, мы подробностей не знаем, так как описания ее не имеют большей цены».

Недавно исследователями была сделана еще одна попытка определить численность понтийской армии (правда, только в Первой войне)^[15]. Сталкивая традиционную» точку зрения (Е. А. Молев, Н. Ломоури, С. Ю. Сапрыкин и др) и «критическую» (Г. Дельбрюк и Й. Кромаер^[16] ), Д. С. Одинцов утверждает, что «отрицать действительно большую численность армии [Митриадата] было бы гиперкритикой» и считает, что с учетом гарнизонов в захваченных городах Азии и Эллады общую численность армии Понта в Первой войне следует определить в 70-80 тыс.

Может быть, у нас есть, все таки, некоторые возможности для поиска истины. В этой работе я попытаюсь использовать прием, который пока не применялся в военно-исторических исследованиях – анализировать не то, как античные авторы определяют общую численность армии Митридата, а то с каким противником римляне вступают в реальное столкновение. Не то какую цифру назвали перебежчики, или какая цифра попала в донесение, направленное в сенат, а кого и сколько увидели перед собой на поле боя. Это позволит реальнее определить военный ресурс понтийского царя. Отталкиваясь от полученной информации можно попытаться реконструировать военные замыслы Митридата и проверить реальность сообщений античных авторов.

Новые подходы к истории Митридатовых войн намечены в работах К.Л. Гуленкова. В его статьях^[17]

намечены «ключевые точки», позволяющие посмотреть на события новым взглядом, найти в них неожиданные на первый взгляд аспекты. Собранные вместе они по сути формируют новую концепцию и личности великого царя и всей эпохи.

После знакомства с исследованиями К.Л.Гуленкова кажется важным рассмотреть субъективную сторону событий. Митридатовы войны наполнены «славными подвигами и кровавой резней, примерами воинской верности и гнусного предательства» - пишет Виноградов^[18] и с его мнением трудно не согласиться. Поэтому самостоятельный прием, который я попытаюсь применить – анализ информации о том, что римские и греческие авторы считали ошибками своими, а что ошибками Митридата. Где, когда и в чем они видели предательство? Попытаемся вслед за историком определить, что «смог и что не смог сделать» Митридат, что в его неудаче «объективного и что субъективного». Представляется, что это может дать нам ответ на вопрос о том, границах применения той или иной научной концепции.

ПРОЛОГ: «MESSIGE МИТРИДАТА»

Появление Митридата Евпатора было ознаменовано космическими явлениями: четыре часа ярче солнца светила комета, занимающая четверть. Эта комета светила семьдесят дней – столько же сколько и правил Митридат. Причем удивительным образом комета появлялась дважды и в год рождения царя, и в год начала его правления^[19].

Детство Митридата окружено легендами. Известно, что его отец Митридат Эврегет был убит заговорщиками. Большинство историков считают, что в дворцовом перевороте была замешана его жена – царица Лаодика Старшая^[20]. Лаодика - селевкидская принцесса, сестра Антиоха IV Эпифана. Того самого, которого пророк Даниил отождествлял с «зверем» и считали предтечей антихриста и. И современники Митридата во II в. до н.э. и историки XX-XXI в. предполагают, что за «заговором Лаодики» стояли римляне.

Можно понять, что заговорщики пытались избавиться от неудобного для них наследника престола: «они сажали Митридата на дикого коня, заставляли его ездить на нем и в то же время метать копье» (Just., XXXVII, 2.4.). Однако, царевич был силен и ловок не по годам. Юного Митридата пытались отравить, но также безуспешно, так как он, «опасаясь отравы, постоянно принимал противоядия и так надежно сумел предохранить себя от этих покушений при помощи специально подобранных лекарств» (Just., XXXVII, 2. 6.). Стремясь избавиться от постоянной угрозы покушений Митридат покинул дворец и «притворился увлеченным охотой. В течение семи лет он [ни одного дня] не провел под крышей ни в городе, ни в деревне». Юность царя удивительно напоминает юность основателя династии Ахеменидов Кира Великого: «бродил по лесам, ночевал в разных местах на горах, так что никто не знал, где он находится»^[21]. Историки спорят о том, где все происходило. Большинство считает, что юность царя прошла в Малой Армении. Именно там сформировался круг его друзей, с которыми он делил невзгоды и строил великие планы. Именно эта страна стала для него «малой родиной», а потом одной из главных опорных баз. Именно туда он отступал после поражений, собирался с силами и снова вступал в бой. Правда есть исследователи, которые считают, что юность царя прошла на Боспоре, в Пантикапей – там, где он встретил смерть^[22].

В результате Митридат вырос удивительно крепким и сильным человеком. Как известно, до самой своей смерти он скакал на лошади, метал копье и активно участвовал в боях. Молодость в горах не оказала отрицательного влияния на его духовное развитие. Всю жизнь царь был окружен философами, художниками и поэтами, очень любил эллинскую культуру и музыку, известен написанный им медицинский трактат^[23]. Феномен Митридата в том, что огромная физическая сила и железная воля были тесно сплавлены в единое целое с мощным интеллектом и широким культурным развитием. «Духом он, даже в несчастиях, был велик и не поддавался отчаянию». С другой стороны римские и греческие авторы убеждены, что Митридат был жестко и вероломен - «был склонен к убийству и свиреп по отношению ко всем». Такова античная традиция, традиция римлян и эллинов^[24]. Мы не знаем, каким был великий царь в глазах скифов, армян, каппадокийцев, персов...

Чтобы правильно понять каким видели Митридата эллины и римляне, надо понять в какой культурно-исторический контекст он помещали царя и его деятельность. Круг первый – расширение римской республики. Победа над царем Понта принесла «римлянам величайшую выгоду: благодаря ей они раздвинули пределы своего владычества от крайнего запада до реки Евфрата» (Арр., Mithr, 119). Иными словами Митридат рассматривается ими как великий противник, победа над которым - славная страница римской истории. Само по себе это определяет подход к описанию событий. Но считал ли сам себя царь «Вторым Ганнибалом»?

Круг второй – борьба Запада и Востока, которая, по мнению Геродота, идет со времен Троянской войны. В самом деле, Митридат однозначно позиционируется как азиатский владыка, двинувшийся на Запад. Нарушая «приказ», который Рим дал царям Азии «никогда не переходить в Европу» владыка Понта сначала захватил Херсонес, а потом вторгся в Элладу. В первом «преступлении» его обвиняют вифинцы перед римским сенатом. Во втором Митридата обвиняет Сулла при заключении Дарданского мира: «ты переправился в Европу с огромным войском, хотя мы запретили всем царям Азии даже ногой ступать на почву Европы» (Арр., Mithr, 58). Для людей Запада римлян – Митридат был азиатским деспотом, который «подготовил к боям против Рима весь Восток» (Just., XXXVIII.3. 7).

Трудно сказать признавал ли сам царь правомерность и обоснованность таких оценок и обвинений. Официальная идеология царства позиционировала его как Ахеменида. Однако, сам царь, судя по монетам, часто, видел себя «Второй Александром». «Войдя во Фригию, он завернул в стоянку Александра, считая для себя счастливым предзнаменованием, что там, где остановился Александр, там стал лагерем и Митридат», - рассказывает Аппиан. (Арр., Mithr, 29). Но наиболее ярко отождествление Митридата с Александром видно при анализе понтийских монет.

Круг третий - Троянский. Нет смысла сейчас подробно обосновывать, что в античную эпоху гомеровский цикл был тем культурным архетипом, через призму которого рассматривалась современность. Уже сама проблематика «Восток-Запад»/ «Азия – Европа» выводит к троянскому циклу. Но есть и другие «приметы». Военные действия разворачиваются в том же регионе - Троада. Илион сожжен в ходе войны «армией Запада» - римлянами. Более того, Аппиан считает нужным специально провести параллель: «Некоторые полагают, что это несчастие с ним произошло как раз спустя 1050 лет после разрушения его Агамемноном». Легионеры, как и ахейцы 1050 лет назад «не щадили святынь, ни тех, кто бежал в храмы». Римский полководец срыл стены, и на следующий день он сам все обошел, следя за тем, чтобы ничего не осталось от города - « Илион, испытал худшее, чем во времена Агамемнона», подводит итог историк (Арр.,Mithr.,53.). Показательно, что и амазонки участвуют в этой войне на стороне Митридата, также как и одиннадцать веков назад они помогали троянцам: «… В этой битве, как передают, на стороне варваров сражались также амазонки, пришедшие с гор у реки Фермодонта. Действительно, после битвы, когда римляне стали грабить тела убитых варваров, им попадались щиты и котурны амазонок …» (Plut., Pomp., 35. и Арр., Mithr, 103). Собственно и Фермодонт протекает в царстве Митридата.

Считал ли сам царь себя продолжателем «дела троянцев»? Вспомним – он любил и хорошо знал эллинскую культуру. Ассоциации с героями Эсхила не могли не появиться: его детство и юность – скорее детство и юность Ореста. Принца в Городе, где произошло Преступление, в стране, где убили Царя-Победителя, где Жена убила Мужа. Спустя 15 лет он сам окажется в роли Агамемнона. Как и Орест он в молодости скитался, затем был в Тавриде и т.п.

. Около 105 г. до н.э. Митридат «с несколькими друзьями тайком покинул свое царство и, исходив ее [Азию] всю, узнал расположение всех городов и областей, причем об этом никто не подозревал. Отсюда он переправился в Вифинию и, точно был уже владыкой се, наметил удобные [места] для [будущих] побед».(Just., XXXVII, 3, 5-7)^[25]

. «С несколькими друзьями»… Кто были эти «друзья царя», которые сопровождали его, кто давал ему убежище? Какие они давали ему советы? Ясно одно – Митридат прошел по тем местам, где еще тридцать лет назад бушевало восстание Аристоника. Были живы свидетели борьбы «гелиополитов», которые также провозглашали идеи социального равенства и свободы. Трудно отказаться от предположения, что именно там и тогда, за 15 лет до начала войны у царя возник замысел использовать социальный протест против Рима. По крайней мере, Юстин настаивает именно на том, что тогда в 103 г. до н. э. Митридат начал планировать войну с Римом. Именно тогда царь понял, что «Азия ждет его, Митридата, с таким жадным нетерпением, что взывает к нему громким призывом: такую ненависть к римлянам вызвали там хищность проконсулов, поборы публиканов, злоупотребления в судах» (Just., XXXVIII, 3, 9).

Была ли какая-то политическая или религиозно-философская организация, которая могла поддержать царя? Известны имена афинских философов и политиков, которые поддерживали царя. Посейдоний рассказывает об ученике Аристотеля Афинионе, который в 88 г. до н.э. был главой афинского посольства к Митридату^[26]. Были и другие афинские перипатеки, которые были на стороне царя – так афинскую экспедицию на Делос возглавил Апелликон. Затем руководителем промитридатовой партии в Афинах становиться эпикуреец Аристион^[27]. Как можно понять из рассказа Павсания, он был представителем Митридата, который убеждал греков поддержать царя. Можно предположить, что он пользовался известностью в Элладе, иначе трудно объяснить выбор именно его в качестве посла царя. Известно, что в Афинах он опирался на демократические круги: «Он убедил не всех, но только простой народ и из простого народа особенно беспокойную часть». Правда, известно, что в Афинах на стороне Митридата была часть аристократии.

Аппиан сообщает также, что Аристион «прошел эпикурейскую школу» и разражается неожиданным отступлением о том, что если философы начинают вмешиваться в политику, то становятся тиранами. В качестве отрицательных примеров Аппиан приводит Крития, пифагорейцев, ионийцев. Как можно понять, в учении философов историк видит прежде всего социально-политический смысл: «становится неясным и подозрительным, вследствие ли высоких нравственных достоинств или вследствие бедности и того, что им не удалось пристроиться к государственной деятельности, они философию сделали себе утешением. Так и теперь многие из них, оставаясь частными людьми и бедными и, вследствие этого, по необходимости предавшись философии, высказывают горькие упреки по адресу богатых и стоящих у власти, заставляя подозревать в них не столько презрение к богатству или власти, сколько проявление зависти» (App. Mithr. 21). Так и не ясно – школы философов, вторгающиеся в политику, были только в прошлом, или и Аристион был участником какой-то группы. Важно учитывать, что философы часто выполняли ответственные политические поручения Митридата. Так во время второй войны он отправил к римлянам послов, которые были «эллинами по происхождению и философами по образу жизни» (Memn. XXXVI). Затем еще спустя 10 лет мы узнаем про Метродора из Скепсия, «человека немалой учености и не чуждого красноречия, который при Митридате достиг такого влияния, что его называли «отцом царя»» (Plut. Luc. 22).

Следует указать и на еще одну организацию, которая относилась к царю с симпатией – союз технитов Диониса. По сообщению Посидония, афинские техниты назвали вестником Нового Диониса посланника Митридата Афиниона, устроили в его честь общее пиршество с жертвоприношениями, возлияниями (V. 212. 48). Цицерон негодовал, что греки Азии назвали Митридата "богом, отцом, спасителем Азии. Эухием, Нихием (это все эпитеты Вакха), Вакхом, Либером" (Pro Flacco. 25). По мнению исследователей деятельность этого союза была не только профессиональной: «религиозные празднества занимали большое место в дипломатической деятельности полисов и монархов. В это время, когда еще не сложились основы чисто светского "дипломатического церемониала", договоры скреплялись клятвами с призывами к тем или иным богам. Безопасность лиц, приезжавших в чужие края, также обеспечивалась с помощью соглашений, освященных религией. В этих условиях роль празднеств выходила за рамки чисто религиозных и культурных мероприятий. Они использовались для укрепления связей между полисами и между полисами и монархами. Общегреческие празднества были одним из тех важных факторов, которые обеспечивали единство греческого мира на всей обширной территории Средиземноморья. Они были освящены религией и традицией, и уже в силу этого давали какие-то гарантии безопасности грекам, съезжавшимся на празднества, а его хозяевам - своего рода нейтралитет, хотя бы на время празднества, но чаще на более длительное время. Священные посольства, неприкосновенность которых признавалась всеми, разъезжали повсюду и устанавливали контакты с полисами, монархами. За религиозной оболочкой всей этой деятельности скрывались иногда важные политические мотивы, побуждавшие к установлению оживленных связей посредством проведения празднества»^[28]. Кажется, что многие функции союза технитов Диониса могли быть важны для Митридата во время его путешествия.

Как уже говорилось, Аппиан писал, что Митридат Евпатор знал и любил эллинскую культуру и участвовал в эллинских религиозных обрядах. Хорошо известно, что его звали Дионисом, причем это обращение, судя по нумизматическому материалу, прослеживается, видимо, не позже чем с 100 г. до н. э.^[29] По мнению современных исследователей, культ Диониса имеет двойственный смысл. С одной стороны выделяется усиление в позднеэлинистическую эпоху хтонического характера Диониса, «который нашел выражение в почитании этого бога, в качестве покровителя душ усопших, умирающего и воскресающего божества, способствующего плодородию земли и связанного с погребальным культом» ^[30]. С другой стороны, на Боспоре культ Диониса тесно связан с царской властью еще со времен Спартокидов и Митридат использовал сложившуюся ситуацию для укрепления своего влияния. (Возле царского дворца в Пантикапее во II в. до н. э. существовал храм Афродиты и Диониса). Вместе с тем интересно понять, почему Митридат Евпатор в конце II в. до н. э. хотел отождествить себя и свою политику именно с этим богом. Один мотив кажется очевидным и лежащим на поверхности – подражание Александру Великому, который также видел в путешествии Диониса на восток прообраз своих походов. Царь Понта рассматривал покорение Скифии как продолжение «дела Александра», явно заигрывал с этим образом, и в этой связи появление формулы «Митридат Евпатор Дионис» кажется совершенно естественным. Кроме того, кажется важным учесть, что культ Диониса был запрещен в Риме (за пределами стен города, на виллах в частном порядке его отправляли). Кажется, что имя Диониса могло ассоциироваться с враждебными Риму силами. Ограничивается ли все этими причинами? Все - таки образ Диониса многозначный и, как уже говорилось, связывается, прежде всего, со смертью и воскресением. Кажется, что в биографии Митридата есть эпизод, который можно связать именно с Дионисом как символом воскресения. Как уже говорилось Юстин сообщает, что около 105 г. до н.э. царь с группой друзей совершил тайное путешествие (разведовательную миссию) в Азию и Вифинию. Дальше историк пишет многозначительную фразу: «После этого он вернулся в свое царство, когда все считали его уже погибшим (выделено мной – Л.Н.)» (Just., XXXVII, 3, 5). Неизвестно, что именно произошло в Азии или Вифинии, о чем собственно говорит Юстин. Вероятно, конечно, что миссия Митридата была сопряжена с различными опасностями, возможно он участвовал в каких-то таинствах. Так или иначе оказывается, что Митридат уже «умирал», а потом «воскрес», по крайней мере, для своих подданных. Может быть именно поэтому царь видел особое покровительство Диониса по отношению к себе. Следует помнить при этом, что Дионис связывался с Фригией и Лидией – т.е. именно с теми местами, где Митридат тайно путешествовал, «умер» и «воскрес».

В 85 г. до н. э., во время переговоров с Суллой, Митридат говорил, что война и избиение римлян в Азии начались из-за корыстолюбия римских полководцев и «по воле богов» (Plut. Sulla. 24). Трудно сказать точно, что он имел ввиду. Все, что мы знаем о планах царя по поводу срока начала войны, свидетельствует, что на его решения оказали решающее влияние, прежде всего, политические соображения, ни о каких предзнаменованиях речь вроде бы не идет. Сулла так и говорит: «Твой коварный замысел уличается, главным образом, временем твоего выступления: когда ты заметил, что Италия отпала от нас, ты подстерег момент, когда мы были заняты всем этим» (Арр. Mithr. 58).

Собственно и сам Митридат в своем выступлении на военном совете в Азии говорит именно об этом – союзническая война, внутренние конфликты и т. д. (см. ниже). Однако может быть, именно в описании политических катаклизмов и скрывается ответ на вопрос. Для мировоззрения людей I в. до н. э. характерно причудливое сочетание духовно-нравственных поисков и магии. Важную информацию о том, на что надеялись и во что верили на эллинистическом Востоке в I в. до н. э. можно найти, мне кажется, в «Сивиллиных книгах». Дело в том, что из пророчиц, известных под этим именем, по мнению Павсания одна жила в Малой Азии, вторая в Италии, а четвертая в Палестине, ее звали Сабба (или Самбета). Во II в.до н. э. в Египте эллинистически образованный иудей начал создание т. н. «книг Иудейской Сивиллы». По мнению ряда исследователей, это можно интерпретировать, как попытку передать пророческий дух Ветхого Завета языком и стилем эллинистической эпохи Ядро дошедшего до нас корпуса составили III книги (стихи 97-829) и составлены они в Александрии.

Стихи 350-362 III книги считаются частью наиболее древних фрагментов «Иудейской Сивилл» и звучат очень актуально для эпохи Митридатовых войн:

Сколько бы Рим не взял с покоренной Азии дани,

Втрое больше ему возвратить сокровищ придется

Азии, ибо надменным она победителем станет.

Много богатств возьмет с Азиатов народ Италийский,

Двадцатикратно, однако, он собственной рабскою службой

Должен будет вернуть, в нищете пребывая великой.

В золоте, в роскоши ты, о дочь Латинского Рима

С множеством учеников сколь часто вином упивалась!

В жены тебя отдадут не в пышном наряде – служанкой,

Срежет тебе госпожа копну волос твоих пышных.

Восторжествует тогда справедливость, и с неба на землю

Сброшено будет одно, из праха восстанет другое –

Слишком уж люди погрязли в пороке и жизни нечестной

Делос невидимым станет, а Самос в песок превратится,

Рим руинами будет — исполнятся все предсказанья^[31].

По мнению ряда исследователей, это пророчество прямо может быть отнесено к событиям периода Первой войны. Более того, один из первых исследователей текста Й. Геффкена считает, что и другие пророчества III книги могут иметь связь с этим временем^[32]. Обвинения Сивиллы в адрес римлян хорошо перекликаются с обвинениями их в жадности и корыстолюбии, характерными для официальной пропаганды Митридата.

Понтийское царство поддерживало тесные культурные и политические связи с Птолемеевским Египтом: известна легенда о статуе Серасписа, которую перенесли из Синопы в Египет, еще в III в. до н. э., египетские культы стали активно распространятся в Понте в I в. до н. э.^[33], официально предполагался брак между дочерью Митридата и египетским царем, который должен был оформить политический союз между двумя государствами (правда брак этот не был заключен). Во время войны на о. Кос в руки Митридата попал принц Александр и сокровища Клеопатры. Царевича содержали с соблюдением всех необходимых почестей. Можно догадаться, что среди египетской знати было много сторонников Митридата (кто-то ведь готовил брак) и египетский царь Птолемей отказался помогать Лукуллу кораблями, против Митридата. Иными словами информация о том, что происходило в Александрии, у Митридата должна была быть довольно полной.

Интересно, что и римляне ожидали социально-политических конфликтов. Начало гражданской войны и войны с Митридатом совпало с неблагоприятными предзнаменованиями в Риме: «на древках знамен сам собою вспыхнул огонь, который едва погасили, три ворона притащили своих птенцов на дорогу и съели, а остатки унесли обратно в гнездо. Мыши прогрызли золотые приношения, выставленные в храме, а когда служители поймали одну самку, она принесла пятерых мышат прямо в мышеловке и троих загрызла. И самое главное: с безоблачного, совершенно ясного неба прозвучал трубный глас, такой пронзительный и горестный, что все обезумели от страха перед величием этого знамения». Как и положено в таких случаях, обратились к предсказателями, наиболее влиятельными в Италии были в тот момент этрусские толкователи. Они пришли к выводу, что чудо это «предвещает смену поколений и преображение всего сущего»… Особенно ясна воля богова стала, когда «сенаторы, заседая в храме Беллоны, слушали рассуждения гадателей об этих предметах, в храм на глазах у всех влетел воробей, в клюве у него была цикада, часть которой он выронил, а другую унес с собой. Гадатели возымели подозрение, что это предвещает распрю и раздоры между имущими и площадною чернью города (выделено мной – Л.Н.). Последняя ведь голосиста, словно цикада, а те, другие, — сельские жители, обитающие среди полей».

Иными словами, божество предвещало острый социально-политический конфликт. И вскоре этот конфликт развернулся не только в Италии, но и в провинциях.

Давно замечено, что у борьбы Митридата с Римом был и эсхатологический аспект. Как известно, за 40 лет до Первой войны в Азии вспыхнуло антиримское восстание Аристоника, который, «быстро собрал, призвав к свободе, множество неимущих людей и рабов, которых назвал “гелиополитами”» (Strabo). Слово «гелиополиты» связывается с утопией Ямбула «Государство Солнца», в котором описываются «солнечные острова», находящиеся, видимо, в Индийском океане (вспомним путешествие Диониса в Индию). Ямбул рисует мир, в котором люди растут сильными и здоровыми и живут 150 лет, царит равенство и нет несправедливости. Видимо, именно поэтому сторонники Аристоника называли себя «гелиоплитиами» и стремились построить «Государство Солнца»^[34]. Интересно, что в III книге Сивиллиных книгах вслед за гибелью Рима идут пророчества об установлении социальной гармонии

В Азии тихий покой воцарится, счастливою станет

В те времена и Европа: блаженную жизнь и здоровье

Небо людям пошлет вместо злого снега и града,

Даст оно много зверей и птиц и ползших в достатке...

О, сколь счастливы те мужи и жены, которым

Жить доведется в тот век, похожий на дивную сказку.

Благозаконие и справедливость со звездного неба

К людям придут, и тогда воцарится всем смертным на пользу

Мудрое мыслей единство, а с ним — любовь и доверье,

Гостеприимства законы блюсти станут люди; при этом

Вовсе исчезнут нужда и насилие, больше не будет

Зависти, гнева, насмешек, безумства и преступлений;

Ссоры, жестокая брань, грабеж по ночам и убийства^[35]

Для нашего сюжета сейчас интересно, что реализация социальной программы Митридата связывалась с эсхатологическими ожиданиями. Именно поэтому победы понтийцев в Азии сопровождались учреждением «новой (т.н. «пергамской») эры».

Войне с Римом предшествовала активная пропагандистская компания Митридата, его послы и агенты действовали по всему Средиземноморью. Официальная пропаганда позиционирует Митридата как потомка Ахеменидов (по отцу), а также Александра Македонского и Селевка Никатора (по матери). Но при этом он удачливее своих великих предков, которые не смогли подчинить скифов и в страхе бежали – а он, Митридат справился с этой задачей: «Благодаря невероятно счастливой судьбе он покорил скифов, до него никем не побежденных, скифов, которые некогда уничтожили полководца Александра Великого, Зопириона, с тремястами тысячами воинов, которые убили царя персидского Кира и двести тысяч его воинов, которые обратили в бегство царя Филиппа Македонского».

О том, что он говорили, и что называл официальной причиной войны, мы можем узнать и из рассказа Аппиана о посольстве Пелопида, из речи царя в Азии на военном совете в 88 г.до н.э. в Ази и перед армией в 73 г.до н.э., и о том, что как Архелай и Митридат обозначали официальную позицию Понта на переговорах с Суллой. Уточним – это не то, что царь говорил – конечно, никто не вел стенограмм. Это то, что, по мнению античных авторов, он мог (должен?) был говорить. В речах Митридата и его друзей есть несколько основных линий.

С одной стороны это было напоминание о том, что Рим представляет общую угрозу для всего Восточного Средиземноморья. С другой стороны – указание на военную мощь Митридата. С точки зрения понтийских политиков Римом движет только жадность. «То, в чем можно было бы упрекнуть большинство из вас, римляне, это — корыстолюбие» - обвиняет Митридат Суллу. Жадность и алчность – родовые качества римского государства: « основатели их государства, как сами они говорят, вскормлены сосцами волчицы. Поэтому у всего римского народа и души волчьи, ненасытные, вечно голодные, жадные до крови, власти и богатств», - говорит он своим офицерам в 88 г. до н.э. в Азии (Just., XXXVIII, 3,8).

Жадности римлян он противопоставлял справедливость и щедрость наследственных царей. Щедрость и справедливость Митридата - альтернатива жадности и коварству его противников. Римляне с его точки зрения ставят своей целью искоренить сильных монархов, потому что бояться их: «поистине римляне преследуют царей, но за проступки, а за силу их и могущество» (Just., XXXVIII 6.1.). В качестве примера он приводил коварство и неблагодарность по отношению к потомкам нумидийского царя Масиниссы, который помог разгромить Ганибалла и взять Карфаген. «Несмотря на то, что этого Масиниссу считают третьим спасителем Города…с внуком [этого Масиниссы] римляне вели войну в Африке с такой беспощадностью, что, победив его, но оказали ему ни малейшего снисхождения, хотя бы в память его предка, заставив его испытать и темницу и позорное шествие за колесницей триумфатора'. (Just., XXXVIII, 6,7). Аналогичным образом они оказались неблагодарны и к наследнику своего единственного союзника на Востоке пергамского царя Эвмена. Как можно догадаться Митридат думал о себе и о своих наследниках. Несмотря на то, что его отец помогал римлянам и считался другом и союзником римского народа - они организовали его убийство, а потом и нарушили свое обещание и отняли у Понта Фригию, которую цари уже считали своей. Впрочем про убийства отца Митридат, конечно, не говорит– это невозможно доказать и это порочит его мать. Кроме того, Митридат думает о судьбе своего царства – сейчас может быть и можно избежать войны с Римом, но пройдет 10, 20, 30, 40 лет и римляне все равно нападут: «Римляне вменили себе в закон ненавидеть всех царей».

Понятно, что все эти аргументы имели силу, только если были обращены к монархам. При обращении к греческим полисам (не говоря уже о рабах и метеках) они теряли свою убедительность. Перед началом войны царю удалось заключить союз с Тиграном: «Узнав об этом, Митридат заключил с Тиграном союз, намереваясь вести войну против римлян. Союзники договорились между собой, что города и сельские местности (достанутся Митридату, а пленники и все, что можно увезти с собой, - Тиграну» (Just., XXXVIII, 3,7). Впрочем ряд историков сомневается в том, что армянский царь вообще участвовал в Первой войне. «Другом Митридата» Пелопид признает и царя Парфии Аршака. Кроме того, было хорошо известно о планах заключить союз с Птолемеями и Селевкидами: «царям Египта и Сирии он все время посылает посольства, старясь привлечь их на свою сторону». Как известно его дочери были просватаны за царей Египта и Кипра. В апокрифическом письме Митридата Аршаку Саллюстий пишет о союзе понтийцев и критян. Наконец, известно о союзе Митридата с фракийцами и бастранами. Иными словами, «Митридат подготовил к боям против Рима весь Восток».

Итак, в рассказах римских и греческих авторов официальная пропаганда Митридата рисует его образ как могучего, справедливого и щедрого наследственного царя, который борется с жадными, корыстолюбивыми римлянами – республиканцами» Обратим внимание – в официальной пропаганде почти отсутствует пафос социального освобождения. Повторюсь – это не стенограмма речей оратора, это то, что думали античные авторы о словах Митридата.

ПЕРВАЯ ВОЙНА.

Компания 89 - 88 года до н.э.

Ход Первой Митридатовой войны подробно описан Плутархом и Аппианом. К началу Первой войны у Митридата «его собственного войска было 250.000 и 40.000 всадников» (Арр., Mithr, 17). Кроме того, вспомогательные войска привел к нему сын самого Митридата Аркафий из Малой Армении — 10.000 всадников и Дорилай... выстроенных в фаланги, а Кратер — 130 боевых колесниц» (Арр., Mithr, 17)^[36].

Противники собирали войско из «Вифинии, Каппадокии, Пафлагонии и из галатов, живших в Азии», в результате они были разделены на три корпуса, которыми командовали три римских полоковдца: «Кассий [стоял] в середине Вифинии и Галатии, Маний — там, где Митридату был наиболее легкий путь вторжения в Вифинию, а Оппий, второй военачальник, — у границ Каппадокии, имея каждый из них по 4000 всадников и пехоты около 40.000». Кроме того, у вифинского царя Никомеда (союзника Рима) было 50.000 пеших и 6000 всадников (Арр., Mithr, 17). Иными словами всего 170 тыс. пехоты и 18 тыс. конницы.

Трудно понять планы римских полководцев. Решения римляне принимали спокойно и дефицита времени не испытывали: «Когда у них их собственное войско, которое было у Люция Кассия, правителя Азии, было уже готово, и собрались все союзные войска, они разделили всю массу солдат и стали тремя лагерями» (Арр., Mithr, 17). С одной стороны несколько лет назад вифинские войска уже вторгались в Понт, и Митридат отступил без боя – можно было ожидать, что он сейчас прибегнет к той же тактике, тем более что официально война сенатом и народным собранием еще не была объявлена. В этом случае можно предполагать, что Никомед и Маний нанести главный удар, а армия Кассия наносить удар по Понту с фланга. Опий должен был очистить Каппадокию от войск сына Митридата Ариарта, который к тому времени снова захватил эту страну^[37].

Учитывал ли этот план возможность, что Митридат перейдет в наступление первый? Текст Аппиана допускает такую возможность: Маний стоял «там, где Митридату был наиболее легкий путь вторжения в Вифинию». Мемнон утверждает, что главные силы понтийцев были расположены на равнине около Амасии и были нацелены на вторжение через Пафлагонию (Memn. XXXI, 1). В этом случае расположение римских войск кажется ошибкой – они разделили свои силы перед превосходящей армией противника. А было ли у понтийских полководцев численное превосходство? Римские авторы описывают полчища Митридата, но это всегда вызывало сомнение у историков – нет ли здесь преувеличения.

Осенью 89 г. до н.э. война началась с вторжения Никомеда в области Блаена и Домантида. Рядом расположена высокая и труднодоступная гора Ольгассия с многочисленными пафлагонскими святилищами. За горой расположена долина, выводящая к Синопе. Через Домантиду протекает Амнейон, на берегах которого, собственно, и произошло первое сражение.

Сражение у Амнейона между Никомедом и полководцами Митридата Архелаем, Неоптолемом и царевичем Аркафием описано Аппианом. Из рассказа историка следует, что у царя Вифинии Никомеда было 50000 пехоты и 6000 конницы. Со стороны понтийцев в бою приняли участие легковооружение пехотинцы, конница и колесницы («Неоптолем и Архелай [вывели] только легковооруженных и тех всадников, которых имел с собою Аркафий, и несколько боевых колесниц» (Арр., Mithr, 18).

Численность армии Архелая называет Мемнон: «Митридат передал стратегу Архелаю 40000 пехоты и 10000 конницы, приказав ему предпринять поход против вифинов» (Memn. XXXI)»^[38]. Но можно ли ему верить – ведь он общую численность армии Митридата определяет в 200000. Конница была из Малой Армении («вспомогательные войска привел … сын самого Митридата Аркафий из Малой Армении — 10.000 всадников» (Арр., Mithr, 17). Аппиан несколько раз подчеркнул, что вифинцы намного превосходили понтийцев численностью.

Сражение началось с столкновения за холм, который, по мысли Неоптолема, должен быть стать опорным пунктом обороны. Без захвата этого холма Никомеду было трудно окружить войско Митридата. Поскольку мы знаем, что Архелай командовал правым флангом, а боялся окружения Неоптолем, то можно предположить, что он стоял на левом фланге, аконница Аркафия - в центре. Это логично и с точки зрения политической (где еще должен стоять царевич?), и с точки зрения военной – конница самая сильная часть понтийского войска. Колесницы стояли на правом фланге. Построение понтийского войска очень неожиданно – конница не стоит в центре эллинистических армий. Скорее всего различные отряды (Архелая, Аркафия и Неоптолема) не были единым корпусом и подходили с разных сторон.

В самом начале сражения Никомед захватил холм, опираясь на который Неоптолем строил свою оборону. Тогда понтийской полководец перешел в контратаку, «приглашая вместе с собой и Аркафия» (Арр., Mithr, 17). Фраза эта представляется понятной – Неоптолем не мог приказать сыну царя. Но Аркафий правильно понял ситуацию и тоже перешел в атаку. Однако, она была неудачной потому что полководцы Митридата атаковали намного превосходящие силы противника («Никомед, обладая большими силами, стал одолевать»).

Архелай атаковал вифинцев с правого фланга, отвлекая их на себя. Цель его была дать возможность Неоптолему и Аркафию остановить бегство своих войск. Им удалось привести своих солдат в порядок. Так как главные силы Никомеда были сосредоточены теперь против Архелая, то Неоптолем и Аркафий оказались у них в тылу. В решающий момент Архелай бросил в атаку « колесницы с косами, стал их рубить и рассекать кого на две, а кого и на много частей. Это обстоятельство повергло в ужас войско Никомеда, когда они увидали людей, разрезанных пополам и еще дышащих, или растерзанных в куски, а их тела повисшими на колесницах. Вследствие отвращения перед таким зрелищем, скорее, чем вследствие поражения в битве, они в ужасе смешали свои ряды» (Арр., Mithr, 17). Именно в этот момент Аркафий и Неоптолем атаковали вифинцев с тыла. Войско Никомеда было окружено и пыталось сопротивляться («долгое время защищались, повернувшись против тех и других»). Царь Вифинии смог прорвать кольцо и уйти, но большая часть его армии была уничтожена.

Хочется обратить внимание на использованный Архелаем тактический прием: атака колесниц с фронта и армянской конницы, (которую поддерживают легковооруженные пехотинцы) с тыла. Вообще по справедливому замечанию А.К. Нефедкина применение серпоносных колесниц Архелаем одно «из тех немногих сражений, где серпоносные квадриги действовали относительно успешно»^[39]. Исследователь высказывает разные предположения о том, почему Митридат решил восстановить в своей армии этот род войск. Возможно, что сыграли роль ахменидские корни понтийских царей, а ведь именно персидские цари широко применяли колесницы. Кроме того, Нефедкин предполагает, что «Митридат, вероятно, надеялся на успешное (главным образом, психологическое) действие таких колесниц против римлян, которые до этого столкнулись с данным оружием лишь однажды, в битве при Магнезии, и еще не умели успешно с ним бороться»^[40]. Не оспаривая правомерности всех этих предположений, хочу сказать, что может быть сыграл свою роль и личный фактор – царь, как известно, любил колесницы, единолично правил колесницей, запряженной сразу 16 лошадьми, и несколько раз побеждал на состязаниях.

Подведем итог. В начале войны в понтийской армии сражаются всадники из Малой Армении, легкая пехота и колесницы. Правда, Аппиан дважды подчеркивает, что у Митридата была еще фаланга, но она не успела на поле боя. Победу одержало «войско немногочисленное над превосходящим его намного численностью, не вследствие какой-либо сильной позиции или ошибки неприятеля, но благодаря военачальникам и храбрости войска» (Арр., Mithr, 19). Скорее успех Митридата определяется тем, что его полководцы начали военные действия быстрее, чем это ожидали противники, даже не дождавшись подхода тяжеловооруженной пехоты. Несмотря на отсутствие численного превосходства, им удалось разгромить Никомеда, до подхода римлян. Иными словами – с военной точки зрения успех компании 89 г. до н.э. в быстроте удара.

После сражения при Амнейоне Митридат встал на границе Вифинии и Понта, а Никомед отступил в лагерь Мания и видимо, стал убеждать его, что первоначальный план войны был ошибкой и надо сконцентрировать все силы: «римские военачальники были испуганы, так как приступили к столь значительной войне необдуманно и опрометчиво» (Арр., Mithr, 18)».

Около Пахия в Вифинии произошло еще одно сражение: Неоптолем и Неман^[41]

разгромили армию Мания. Кем конкретно командовал Неоптолем мы не знаем (опять легковооруженными?). Неман указан как «армянин», то есть он либо, один вел конницу Аркафия, либо был прислан Тиграном (что менее вероятно). Иными словами нет оснований считать, что войска Непотолема и Немана превосходили по численности корпус Архелая, Неоптолема и Аркафия – иными словами у понтийцев, скорее всего, снова не было численного превосходства.. Маний, по мнению Аппиана, командовал 40000 пехоты и 4000 конницы, так как Никомед, не веря в успех еще до сражения, отступил в лагерь Кассия - вифинский царь, видимо, уже понял необходимость сосредоточения сил. Римский полководец, видимо, тоже планировал отступление, но не успел. Полководцы Митридата «застигли» Мания и разгромили. Сражение опять закончилось победой понтийцев, укрепленный лагерь Мания был захвачен, но подробностей хода боя мы не знаем. Интересно, что римский полководец отступил в Пергам, и оттуда на Родос, а не на соединение с Кассием.

Впечатление, что успех Митридата определялся также и политическими факторами. Царь очень успешно вел свою пропаганду. После Амнейона огромное количество пленных «Митридат помиловал и, дав денег на дорогу, отпустил домой, создавая себе у врагов славу милосердия (Арр., Mithr, 18)». Так же он поступил и после того как его всадники опрокинул конницу Никомеда и с пленными Мания. Слава о милосердии царя распространялась по всей Азии.

Поэтому когда силы Кассия и Никомеда соединились у Леонтокефалии во Фригии и они начали спешно набирать пополнение среди мирного населения, выяснилось, что новобранцы разбегаются.

Подводя итог компании 89 г. до н.э. следует сказать, что у Митридата, на этом этапе, видимо не было численного перевеса. Историки упоминают армянскую конницу, бастранов, колесницы, фалангу и легковооруженную пехоту, но далеко не все силы царя по их мнению вступили в боевые действия. Успех античные авторы приписывают не численности понтийцев, а политическим факторам, а также храбрости солдат и опыту полководцев. Официальная пропаганда Митридата указывала, что основа его армии – наемники и союзники из Северного Причерноморья: «скифы, тавры, бастрены, фракийцы, сарматы и все, кто живет по Танаису, Истру и вокруг Меотийского озера» (Арр., Mithr, 15). «У него же именно из этой страны набрана большая часть войска для войны против Рима» (Just., XXXVIII, 7,3). Успех царя определяется качественным превосходством его солдат и политическими факторами.

Планы Митридата. Греческие полисы встречали его с распростертыми объятиями как освободителя от римского владычества. Успех царя был головокружительным, и теперь он должен был либо планировать продолжение войны, либо искать переговоров с Римом.

О планах Митридата можно отчасти судить речи на военном совете, которую ему приписывает Помпей Трог. Рассуждая об исторических прецедентах успешных войн с Римом, правитель Понта говорит о победах над римлянами Пирра, «у которого было не больше пяти тысяч македонян». Митридат знает об успехах Ганнибала, который «шестнадцать лет пробыл в Италии как победитель, а если он не захватил самую столицу, так это не потому, что римское войско ему помешало, а вследствие происков его врагов и завистников на родине». Царь знает о вторжении галлов и о захвате ими Рима.

Следовал бы ожидать в этом ряду рассуждений о целесообразности вторжения понтийской армии в Италию. Царь отлично знает о внутренних раздорах: «сейчас, в настоящее время, вся Италия охвачена восстанием, идет Марсийская война, италики требуют уже не свободы, но участия в управлении государством. Но не менее чем от этой войны, происходящей в Италии, римляне страдают от внутренней борьбы, борьбы между разными партиями. Среди влиятельнейших лиц в государстве, и эта назревающая гражданская война гораздо опаснее италийской». Если учесть, что совсем недавно было нашествие вторжение кимвров, то «Митридат, полагает, что у римлян даже не будет времени для войны с ним (выделено мной – Л.Н.)» (Just., XXXVIII, 4, 7). Это можно понять так, что Митридат думает, что римляне не пришлют против него войска? То есть в этой благоприятной ситуации, царь не планировал наступление и считал цели войны достигнутыми? Стратегически это, конечно, кажется ошибкой. Причем не столько военной, потому что, как мы увидим дальше, у Митридата и не было военных сил для вторжения в Италию. Дело было в политической ошибке – в недооценке и воли римлян к победе, и реальной численности римской армии.

Известно, что "италики отправили [послов] к Митридату, царю Понта, чьи силы и средства были тогда особенно велики, прося его привести свою армию в Италию против римлян: ведь если они объединятся, то смогут легко ниспровергнуть власть Рима. Митридат отвечал, что поведёт свою армию в Италию, когда установит господство над Азией. Чем он сейчас и занят" (Diod. 37. 2. 11). Конечно, следует учитывать, что посольство италиков пришло поздно – в Союзнической войне произошел перелом и даже если бы царь прислал помощь, вряд ли она смогла изменить ход событий. Дело в том, что еще в 90 г. до н.э. римлянам удалось расколоть италиков. Законом Луция Юлия Цезаря они дали права римского гражданства тем племенам, которые не принимали участия в восстании (этруски и умбры), затем предоставили права гражданства тем, кто сложит оружие в течение 60 дней. Несмотря на это ряд племен (в первую очередь марсы) продолжали сражаться и в 89 г. до н.э. даже удалось убить одного из консулов. Но уже вскоре в войне перешел перелом. Сулла у Нолы уничтожил армию Клуенция, а Гай Косконий разгромил армию Требация. Пала и столица италиков – Бовиан. К тому моменту когда Митридат овладел Азией сопротивление восставших было сломлено.

Осада Родоса. На этом этапе оплотом сопротивления Митридату стал Родос. Как мы помним, туда бежал Маний Аквилий, туда бежали выжившие римляне и италийцы, там же находился проконсул Азии Люций Кассий, отступивший из Апамеи.

Жители острова и помогающие им ликийцы активно готовились к сопротивлению: укрепляли стены и гавани и на всех, ставили военные машины, разрушили предместья города. Сначала они пытались встретить противника в открытом море и разгромить в морском бою. Видимо, родосцы недооценивали флот Митридата, что объяснимо: раньше никто не знал о том, что у Понта есть сильный флот.

Замысел Митридата заключался в том, чтобы, пользуясь численным перевесом окружить родосские корабли. «Одни их [понтийцев] корабли шли лобовой атакой, другие заходили с флангов. Царь Митридат, плывя сам на пентере, велел своим, вытянувшись в открытое море, заехать во фланг, и, так как они были более быстроходны, он приказал окружить неприятельские суда». Увидев огромный флот родосцы, поняли свою ошибку и «испугавшись, что будут окружены, стали понемногу отступать, а затем, и совсем повернув в тыл, бежали в свою гавань». Гавань была закрыта заградительными цепями, царь приказал поставить лагерь рядом с городом и пытался ворваться в гавань, но безуспешно. Митридат ждал транспортные суда, которые должны были привести десантный корпус, и в это время происходили стычки в море и на суше. Аппиан сообщает стихийно вспыхнувшем бое, который произошел из-за попытки родосцев захватить царское транспортное судно. Обе стороны посылали подкрепления, известно о захвате понтийцами родосской пентеры и о захвате родосцами одной царской триеры. Мемнон даже утверждает, что был момент, когда «в морском сражении Митридат сам
едва не оказался взятым в плен» (Memn. XXXI.3). В целом возникает впечатление, что на этом этапе у Митридата преобладали более мелкие и легкие суда: «Митридат теснил их своей стремительностью и многочисленностью судов, родосцы же с большим искусством окружали его мелкие суда и пробивали их». Следует учитывать, что в этот период развитие военно-морского дела приводило к дальнейшей дифференциации боевых судов. В V-IV вв. до н.э. основным типом боевого корабля была триера. Она была успешным сочетанием скорости и маневренности морских сражений периода тарного боя. В III в. до н.э. таранный бой начинает дополняться абордажным боем обстрелом с помощью метательных орудий, лишало триеры преимущества и они постепенно уступают место либо более тяжелым пентерам, на палубе которых можно разместить больше метальных орудий, либо более мелким и маневренным биремам и либурнам. Если учесть это, то станет понятно, что многочисленные царские корабли были, скорее всего, биремы, но историки ничего не сообщают о метательных орудиях, которые на них могли быть установлены.

Бой закончился тем, что наварх родосского флота Дамагор на шести судах отправился на поиски пропавшей пенетры и, столкнувшись с двадцатью пятью кораблями Митридата, стал отступать. С наступлением темноты понтийцы повернули назад, и тогда Дамагор внезапно атаковал и потопил два отставших царских корабля.

Вскоре после этого столкновения подошли понтийские грузовые суда с десантом в сопровождении триер. Однако около острова их рассеял сильный северный ветер и, пользуясь этим, родосцы смогли нанести войсками Митридата заметный ущерб. Затем понтийцы стали готовиться ко второй морской битве и одновременно к штурму. Однако историки не сообщают ни о том, ни о другом событии. Морская битва просто не произошла – очевидно, что родосцы не чувствовали себя уверенными, после того как к царю подошли триеры. Штурм же готовился, но не состоялся. Митридат планировал атаку с моря и с суши одновременно. Понтийская пехота должна была атаковать Родос в том месте, где стены города были не высоки – около храма Зевса. Предполагалось, что в этот же момент с моря к городу подойдет огромная осадная башня (самубка). Она была установлена на двух кораблях и снабжена большим количеством метательных орудий. Однако внезапного ночного штурма не получилось, так как осажденные заметили приближение понтийцев и подняли тревогу. Самбука, подведенная к стене, … от тяжести … свалилась» (Арр., Mithr, 27).

После этого Митридат снял осаду Родоса. Откровенно говоря, причины этого решения на первый взгляд не совсем ясны. Что собственно произошло, почему царь отказался от борьбы за остров, было ли это ошибкой? На первый взгляд понятно, что он рассчитывал на быстрый триумф, как всюду в Азии, рассчитывал на политическую победу. Однако Родос сохранил верность Риму, а времени и ресурсов для продолжения осады у него не было: флот и армия были нужны в Греции. Аппиан говорит об этом очень туманно: «Пелопиду он поручил войну с ликийцами, Архелая же послал в Элладу, поручив ему любыми средствами или добиться дружественных отношений с ней или принудить ее к этому силой. Сам же он с этого времени, поручив большую часть походов своим военачальникам, занимался набором войск, их вооружением» (Арр., Mithr, 27). Плутарх еще сообщает о движении во Фракию и Македонию корпуса Ариарта (Plut., Sulla, 11). Получается, что после того, как он отправил десант с Архелаем в Грецию, Пелопида в Ликию, и Ариарта в Македонию, то исчерпал все резервы? Может быть и так, хотя это лишний раз доказывает, что римские авторы преувеличивают численность и понтийской армии, и понтийского флота. Тогда становиться понятно, почему Митридат отказал италикам в оказании быстрой помощи: у него просто не было сил для этой экспедиции.

С другой стороны, есть странные детали: Аппиан утверждает, что на Родос бежал проконсул Азии Люций Кассий. Но потом оказалось, что он у Митридата в плену! Не может быть так, что родосцы выдали царю римского полководцев и таким образом откупились от него? Шаг для них странный, кончено…Наконец, могло сыграть роль то, что приближалась зима и осада теряет смысл.

Следует учитывать также и иррациональный аспект событий. Выше говорилось о Том, как понтийская самбука, подведенная к стене рухнула, там. Надо учесть, что это произошло там, «где стоял храм Изиды,… причем показалось, что образ Изиды выбросил против него великий огонь» (Арр. Mithr. 27). Вслед за неудачей под Родосом царь решил захватить Патары в Ликии (ликийцы продолжали сопротивление), окружил город и « стал для сооружения военных машин вырубать рощу Латоны, но, испуганный сновидением, даже материал оставил нетронутым»^[42]. (Арр. Mithr. 28).

Наконец на решение царя могли оказать влияние и личные мотивы. Аппиан рассказывает, что царь влюбился. Причем источники сообщают об очень бурной интимной жизни царя в Азии в 88 г. до н.э. Так «возвращаясь из Ионии, он взял Стратоникею, наложил на нее денежный штраф и поставил в город гарнизон. Увидав здесь красивую девушку, он взял ее себе в жены. И если кому интересно узнать ее имя, это Монима, дочь Филопемена» Плутрах сообщает, что роман с Монимой развивался очень бурно, царь делал дорогие подарки («пятандцать тысяч золотых»), но девушка отвечала отказом и добилась того, что Митридат подписал с ней брачный договор и провозгласил ее царицей » (Plut., Sulla, 21).

Интрига заключается в том, что в эти же дни у царя вспыхнул еще один роман – с дочерью старого и бедного арфиста Стратоникой.^[43] Играя на арфе однажды во время ужина, она произвела на Митридата огромное впечатление. Именно Стратоника упоминается Аппианом сразу после отступления царя от Родоса («наслаждался жизнью с женой своей Стратоникой»). Возможно, что они сопровождала царя и в походе. По крайней мере Плутарх упоминает о кораблях с банями для наложниц, который были у царя в Первую войну, и от которых он потом отказался. Действия самого Митридата на море в 88-85 гг. до н.э. упоминаются историками дважды: при осаде Родоса и при отступлении из Питаны. Кажется, что бани и наложницы более уместны в первом случае. Впечатление, что дочь арфиста отодвинула царицу Мониму на второй план и в дальнейшем «имела наибольшее влияние на царя». Судьбы их различны: Монима жила в гареме и погибла в 70 году до н.э., Стратоника управляла неприступной крепостью Кенон Хорион, сокровищницей царя и в 66 г. до н.э. выдала все Помпею. В любом случае все эти увлечения царя по-человечески объяснимы, но происходили совсем во время. Возможно, именно эту ситуацию имеет в виду Аппиан, когда говорит, что Митридат имел «только одну слабость — в наслаждениях с женщинами». Однако, возможно, что дело в том, что царь просто совершил ошибку, недооценив силу римлян. Трудно согласиться с теми словами, которые он произнес перед солдатами: «Эта война, о которой трудно сказать, будет ли она более легка или более выгодна, будет для них скорее празднеством, чем походом (выделено мной)(»(Just., XXXVIII, 8. 7)». Очень скоро царь поймет, как он ошибся…

«Эфесская вечеря»

«По словам Феофана, среди бумаг была найдена записка Рутилия, побуждающая царя к избиению римлян в Азии. Большинство писателей разумно считает это злостной выдумкой Феофана», - считает Плутарх (Plut., Pomp., 37). Рутилий Руф – аристократ, консул 105 г. до н. э., в 98 г. правитель в римской Азии. Античные авторы рисуют его исключительно честным и неподкупным человеком, который решительно боролся против бесчеловечных поборов и вымогательств, обрушившихся на провинцию. Вроде бы он даже собирался казнить римлян, разоряющих местное население. Рутилий Руф вызвал ненависть к себе чиновников и публиканов и они обвинили именно его в вымогательстве и злоупотреблениях. Подкупленный римский суд принял сторону обвинителей Руфа. Возмущенный и обиженный римский аристократ удалился жить в провинцию. В ту саму Азию, которую он якобы разорял. Мог ли этот человек вступить в политический контакт с Митридатом и написать записку с советом перебить римлян в Азии? Ответ на первый вопрос прост – у нас нет никаких сведений почему бы это не было возможно. Митридат активно сотрудничал со многими римскими политиками, заключал союзы, лоббировал свои интересы. Учитывая политический резонанс «дела Рутилия» и влияние последнего в Азии, агенты царя должны были попытаться вступить в контакт с Руфом. Между Римом и Митридатом в 92 г. до н. э. еще нет войны, царь, как и его отец, формально еще «друг римского народа» - почему бы Рутилию и не ответить на письма царя. Мог ли содержаться призыв перебить римлян в письме («записке») опального римлянина к Митридату? Против этого предположения Плутарх выступает, ссылаясь на незапятнанный моральный облик Рутилия. Здесь начинается область предположений: может быть, Феофан все и выдумал. А может быть, Рутилий в своем письме допустил резкие обороты, которые царь, обдумав, решил использовать как политическую программу – вспомним, Рутилий призывал казнить преступников. А может быть, записка действительно была. Так или иначе, Руф умер в 75 г. до н. э. в Смирне (в Азии). Причем в начале войны он перебрался в этот город из Митилены. Получается ему не потребовалось спасаться на Родосе, как другим римлянам? Он спокойно жил в своем доме, убежденный в защите мирных жителей и (или) покровительстве Митридата?

Так или иначе изгнав в 88 г. до н. э. римлян из Азии, Митридат перешел к реализации широкомасштабной социальной программы. На первом этапе он «простил городам государственные и частные долги и даровал свободу от податей на пять лет». Традиционно считается, что именно эта поддержка обеспечила царю успех на первом этапе войны.

В последние годы появился ряд исследований, которые пытаются показать, что поддержка эллинов Митридатом не была столь всеобщей, как казалось ранее. Так Е. А. Смыков утверждает «что триумфального шествия по Азии и островам Эгеиды у Митридата не получилось, и если он стал все-таки хозяином значительной части этого региона, то это потребовало от него довольно значительных военных усилий»^[44]. Однако трудно принять эту точку зрения. Даже те источники, на которые пытается опереться автор, показывают, что в Азии были лишь отдельные очаги сопротивления Митридату: Ликия, Родос, Магнесия на Сипиле, Стратоникея. Зато среди городов, которые перешли на сторону Митридата, - Эфес, Митилена, Магнесия на Меандре. Описание избиений римлян позволяет добавить в этот список Траллы, Канн (?), Адрамиттий, Пергам и др. (App. Mithr. 21).

Стремясь доказать свою точку зрения, Смыков предлагает интерпретации текста Аппиана, которые трудно объяснить. Так, он утверждает, что «первоначально сопротивление оказывали жители Лаодикеи на Лике», но Аппиан лишь утверждает, что «Квинт Оппий с некоторым числом всадников и наемников бежал в этот город и его охранял»^[45], ни о каком «участии горожан в сопротивлении» неизвестно и после ухода наемников горожане выдали Оппия Митридату. Аппиан рассказывает, что «жители Коса приняли его [Митридата ] с радостью» (App. Mithr. 21), но исследователь превращает это в утверждение «Кос сдался без сопротивления». Кажется, что это не одно и тоже^[46]. Смыков пытается доказать, что «картина полного и в значительной степени добровольного перехода эллинских полисов под власть Митридата является в значительной степени искажающей действительность». Трудно сказать, на какую исследовательскую парадигму опирается исследователь, но трудно отказаться от впечатления, что утверждая «эллины не пошли за "Новым Дионисом" и, пожалуй, можно сказать, что в политическом смысле свою борьбу, длившуюся еще более 20-ти лет, Митридат проиграл уже в 87-86 гг.»^[47] он оказывается заложником концепции непримиримого конфликта между интересами эллинов и азиатской по духу политикой Митридата.

Летом 88 г. до н. э. сенат и народное собрание объявили Митридату войну. Именно в этот момент^[48] Митридат принял политическое решение, которое могло было сделать конфликт с Римом неразрешимым: «всем сатрапам и начальникам городов послал тайный приказ: выждав тридцать дней, сразу всем напасть на находящихся у них римлян и италийцев, на них самих, на их жен и детей и отпущенников, которые будут италийского рода, и, убив их, бросить их без погребения, а все их имущество поделить с царем Митридатом. Он объявил и наказания тем, кто их будет хоронить или укрывать, и награды за донос тем, кто изобличит или убьет скрывающих; рабам за показание против господ — свободу, должникам по отношению к своим кредиторам — половину долга» (Арр., Mithr, 22).

Расчет был на то, что измученные поборами римских чиновников, откупщиков и ростовщиков, горожане Ионии и Фригии действительно будут воспринимать Митриадата как Диониса-Освободителя. Греки выполнили этот приказ настолько быстро и с таким энтузиазмом, что Аппиан вынужден был признать: «было ясно, что Азия не вследствие страха перед Митридатом, но скорее вследствие ненависти к римлянам совершала против них такие ужасные поступки» (Арр., Mithr 23)^[49].

Борьба сторонников Митридата сопровождалась повсеместным нарушением неприкосновенности святилищ: «Жители Эфеса тех, которые бежали в храм Артемиды и обнимали изображение богини, убивали, отрывая от статуй. Жителей Пергама, бежавших в храм Асклепия и не желавших оттуда уходить, убивали стрелами, когда они сидели, обняв статуи богов… Жители Кавна, после войны с Антиохом ставшие подданными и данниками родосцев и незадолго до этого от римлян получившие свободу, оттаскивая от статуи Гестии тех римлян, которые бежали в храм Гестии в здании Совета, сначала убивали детей на глазах матерей, а затем и их самих, и вслед за ними и мужчин. Жители Тралл, не желая стать собственноручными исполнителями такого преступления, наняли для выполнения этого дела пафлагонца Феофила, человека дикого, и Феофил, собрав всех римлян вместе в храм Согласия, стал их там убивать и у некоторых, обнимавших статуи богов, отрубал руки» (Арр. Mithr. 23).

Здесь следует учитывать одно обстоятельство. Если Аристион адекватно отражает замыслы «демократически настроенных» «друзей царя», то следует учитывать, что, пройдя «эпикурейскую школу», они могли действительно проникнуться религиозным скептицизмом по отношению к традиционным культам.

«Не надо бояться богов, не надо бояться смерти», - учил Эпикур. Это не значит, что философ был атеистом. Большинство исследователей приходит к выводу о том, что основа его онтологии – материалистический атомизм, Эпикур не признавал Судьбу. Богов он понимал как всемогущие материальные существа, которые не вмешиваются в дела людей: «блаженное и бессмертное существо само не имеет хлопот и другому не причиняет их». Сам Эпикур никогда не учил отказываться от участия в религиозных обрядах, просто, чтобы избежать обвинений в атеизме и сохранить спокойствие. Однако, в условиях острого политического конфликта, Аристион и другие его сторонники, «прошедшие эпикурейскую школу», могли занять более решительную позицию. Неприкосновенность храмов могла не быть для них священной.

Дурные предзнаменования не замедлили себя ждать. «В то время, когда Сулла с войском готовился покинуть Италию, Митридату, находившемуся тогда в Пергаме, явились многие знамения: так, пергамцы с помощью каких-то приспособлений опускали на него сверху изображение Победы с венцом в руке, и над самой головой Митридата статуя развалилась, а венец упал наземь и разбился на куски, так что народ в театре был повергнут в ужас, а Митридат — в глубокое уныние, хотя успехи его в то время превосходили все ожидания. (Plut. Sulla. 11).

Совершенные преступления позволили Сулле потом прочитать эфесцам мораль: «даже во имя ваших богов не пощадили бежавших в храмы к святым алтарям». В этой ситуации наказание, которое постигло Азию, и современниками, и историками–потомками могло восприниматься как справедливое возмездие богов.

Иными словами, если освобождение Азии и начало реализации социальной программы Митридата, может быть, и было освящено пророчествами и предзнаменованиями (см. выше), то осуществление этих мер задело и интересы храмов и чувства верующих этой страны.

Освобождение Эллады

В 88 г. до н.э. десантный корпус Архелая начал захват (освобождение?) островов Эгейского моря. Как уже говорилось, ситуация на островах была более неопределенная, чем в Азии. Известно, что с понтийский полководец «с боем одержав решительную победу, захватил Делос», однако, на этом основании трудно говорить, что остров сопротивлялся Митридату. Делос отпал от Афин и, вероятно, жителей острова устраивало римское господство, по крайне мере после победы Архелай вернул контроль за Делосом афинянам. Но вряд ли понтийцы воевали с эллинами. Как известно на острове было уничтожено 20000 римлян и италиков - скорее всего они и сопротивлялись. «Священные деньги с Делоса он направил им при посредстве Аристиона, афинянина родом, послав для охраны этих денег около 2000 человек» (Арр., Mithr.,29).

В результате Аристион, опираясь на поддержку демоса и отряд понтийцев, захватил власть в Афинах. Сторонники римлян были арестованы. К Афинам присоединились «ахейцы и жители Лаконии и вся Беотия за исключением Феспий» - иными словами возник антиримский эллинский союз. (Арр., Mithr.,29). С другой стороны известно о боях Архелая на Эвбее (App. Mithr 29).

В 88 г. до н.э. сенат принял решение направить в Элладу полководца Суллу. Он был талантливым военачальником и самым выдающимся политиком в аристократической партии. Кроме того, Сулла хорошо ориентировался в событиях на Востоке, потому что 5 лет назад именно его войска изгнали понтийцев и армян из Каппадокии и восстановили на престоле Ариобарзана^[50].

Военные действия на Балканском полуострове сначала развивались вяло. У Рима там были только войска наместника в Македонии Сентия, который направил своего легата Бруттий Сура в Элладу. Самого его с востока атаковал сын Митридата Ариарт, который «покорял Фракию и Македонию».

Театром боевых действий стала Средняя Греция и Македония. Полководец Митридата Метрофан (по приказу Архелая?) захватил Эвбею, и город Халкида стал на два года опорной базой понтийского флота. Однако, когда Метрофан начал военные действия на материке, то был отброшен Бруттием. Затем римляне получили подкрепление из Македонии, и около Херонеи три дня сражались с корпусом Архелаем и отрядом афинян под командованием Аристиона. Вскоре Архелай получил подкрепление – к нему подошли греческие союзники из Пелопоннеса (спартанцы и ахейцы). Бреттий отступил и, после неудачной попытки захватить Пирей, вернулся в Македонию. Вряд ли Бреттию удалось бы удержаться в Пирее долго – порт был бы блокирован, и вскоре закончилось бы продовольствие. Однако, если бы римскому отряду, удалось продержаться до подхода Суллы, то сценарий войны мог быть совсем иной.

Как уже говорилось еще в 88 г.до н.э. Митридат направил во Фракию царевича Ариарта, но тот действовал недостаточно решительно. Это, видно, из того факта, что наместник Македонии, сам, имея небольшую армию, смог направить Бреттию подкрепления. Вероятнее всего Ариарт не имел достаточно сил. Так или иначе в 87 г.до н.э Сулла прошел через Среднюю Грецию и осадил Афины и Пирей. Начался ключевой этап Первой войны.

Компания 87-86 гг. до н.э.

Афины или Пирей?