WWW.DISUS.RU

БЕСПЛАТНАЯ НАУЧНАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА

 

Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 9 |
-- [ Страница 1 ] --

Лев Шильник

А был ли мальчик? Скептический анализ традиционной истории

Аннотация

Верна ли традиционная хронология? Правильно ли мы понимаем античность? Как могла крошечная Эллада дать миру такое количество блестящих имен - философов, историков, социологов, математиков,инженеров, астрономов, врачей? Кем была крещена Русь? Могли ли степные кочевники создать военную машину, покорившую полмира - от Тихого океана до Адриатического побережья? Кто и с кем сражался на Куликовом поле? Ортодоксальная историческая наука не в состоянии дать убедительного ответа на эти и многие другие вопросы. Автор предлагает читателю скептически взглянуть на традиционную концепцию всемирной истории.

Лев Шильник

А был ли мальчик?

Скептический анализ традиционной истории

От издательства

Официальная историческая наука только на первый взгляд кажется чем-то незыблемым и неизменным. Старшее поколение может подтвердить, что даже на их веку учебники истории менялись несколько раз. А уж насколько различаются точки зрения авторов-историков, принадлежащих к разным политическим течениям, и говорить не приходится. В общем, то, что принято называть «новой и новейшей историей», писано и переписано, и никого этим уже не удивишь.

Однако интерпретация интерпретацией, а факты фактами. Существует множество исторических фактов, которые не станет отрицать ни один даже самый рьяный скептик. До некоторого времени к таким фактам относилась и вся хронология, которая, кстати, в известном нам виде появилась только в XVI веке. И появилась она не сама собой из последовательно складывающихся событий, а была в самом прямом смысле слова создана – ее «написал» некто Иосиф Скалигер. И, как вы понимаете, стоило этой хронологии «родиться на свет», как тут же появилась другая версия, за ней – еще одна... В конце концов создалась «официальная» историческая наука, а рядом с ней взросла альтернативная история.

Противостояние между этими науками, к счастью, обходится без крови, хотя эмоции и у «официальщиков», и у «альтернативщиков» бьют через край. О том, как реагируют на альтернативную историю официальные историки, очень красочно рассказывает автор данной книги: «Некоторые начинают ругаться последними словами и теряют человеческий облик совершенно».

Мы очень надеемся, что наши читатели не уподобятся «упертым» ученым и с доброжелательным интересом прочтут книгу, отражающую скептическую точку зрения автора. Поверьте, в ней есть над чем задуматься.

Лев Шильник

А был ли мальчик?

Да был ли мальчик-то, может, мальчика-то и не было?

М. Горький «Жизнь Клима Самгина»

Часть 1

История вопроса

Когда, начитавшись Морозова, я с апломбом заявил критику Дмитрию Мирскому, что древнего мира не было, этот сын князя, изысканно вежливый человек, проживший долгое время в Лондоне, добряк, ударил меня тростью по спине.

– Вы говорите это мне, историку? Вы... вы...

Он побледнел, черная борода его ушла в рот.

Юрий Олеша

Олеша рассказывает, что потом они помирились за бутылкой вина и цыпленком и Мирский разъяснил ему, в чем заключается его и Морозова невежество. «Я с ним согласился, – пишет Олеша, – хотя многие прозрения шлиссельбуржца до сих пор мне светят». Николай Александрович Морозов (1854–1946), по поводу которого схлестнулись наши уважаемые оппоненты, – народоволец и выдающийся русский ученый-энциклопедист, отсидевший в Шлис-сельбургской крепости двадцать пять лет. В 1907 г. он опубликовал книгу «Откровение в грозе и буре», где проанализировал датировку евангельского Апокалипсиса и пришел к выводам, противоречащим традиционной общепринятой хронологии. В 1924–1932 гг. вышел в свет его фундаментальный труд «Христос» («История человеческой культуры в естественно-научном освещении») в семи томах, в котором Н. А. Морозов решительно пересмотрел всю традиционную хронологию, объявив ее несостоятельной. И сразу же, подобно шаткому карточному домику, стало разъезжаться здание всемирной истории, дотоле казавшееся таким устойчивым и прочным.

Современные историки реагируют на альтернативные построения примерно так же, как князь Мирский. Некоторые начинают ругаться последними словами и теряют человеческий облик совершенно, поэтому обсуждать эту проблему с ортодоксами абсолютно бессмысленно. Официальная историческая версия сделалась в наши дни чем-то вроде неприкосновенной священной коровы и допускает только частные изменения в рамках сложившейся парадигмы. Любое покушение на устои рассматривается как откровенная ересь. Современная историческая наука, к сожалению, начинает все больше походить на религиозное учение, покоящееся на незыблемых догматах. Попытка их пересмотра или хотя бы сколько-нибудь серьезной реконструкции немедленно карается отлучением от церкви. Научное сообщество безжалостно выбрасывает таких еретиков вон.

Но может быть, официальная историческая наука имеет серьезные основания для такой безапелляционности? Может быть, фундаментальные положения, на которых она покоится, являются образцом научной строгости, что и дает традиционалистам моральное право сверху вниз поглядывать на коллег, не разделяющих их точку зрения? К сожалению, уверенности в этом нет никакой, особенно в свете той яростной, почти священной войны, которую они объявили возмутителям спокойствия. Разве можно даже в кошмарном сне вообразить, чтобы солидная научная дисциплина, обладающая надежной доказательной базой, ну хотя бы современная астрономия, вдруг с пеной у рта ринулась в ожесточенную полемику с построениями астрологов? Если у вас в руках крепкая научная теория, проверяемая практикой, нет нужды опасаться покушений на ее устои. Хороший специалист, владеющий материалом, всегда сможет, что называется, на пальцах показать малограмотному оппоненту истинную цену его рассуждений. А вот дипломированные историки нередко предпочитают не вступать в спор по существу, а отделываться печальной констатацией, что «виртуальная всемирная история, созданная Н. А. Морозовым и его последователями, продолжает свое существование». Но такое утверждение имеет и обратную силу. Ровно с тем же успехом можно сказать, что виртуальная история, созданная Иосифом Скалигером, Дионисием Пе-тавиусом и их последователями не только продолжает существовать, но еще и получила статус истины в последней инстанции. Однако чем, собственно говоря, «дешевая морозовщина» отличается от «дешевой скалигеровщины», никто из историков внятно объяснить не может. Временами создается впечатление, что они затвердили свое знание наизусть, как детскую считалку.

Между тем вести себя таким образом настоящий ученый попросту не имеет права. Чтобы дать читателю представление о том, как должен рассуждать ученый, пекущийся об истине, а не о защите чести мундира, предоставим слово известному отечественному биологу А. А. Любищеву. И хотя Любищев придерживается традиционных взглядов на историю, ему не приходит в голову призывать сбросить Морозова с парохода современности. «Возьму для примера такого автора, как Н. А. Морозов. Я читал его блестяще написанные „Откровение в грозе и буре“ и „Христос“ (семь томов). Морозов совершенно прав, когда пишет, что если бы теории, поддерживаемые „солидными“ учеными, получали бы такое же обоснование, как его, то они считались бы блестяще доказанными... Но его выводы совершенно чудовищны: Царства – египетское, римское, израильское – одно и то же. Христос отождествляется с Василием Великим (церковный деятель, теолог и философ-платоник, живший в IV в. н. э. – Л. Ш.)... и проч. Можно ли принять все это? Я не решаюсь, но отсюда не значит, что Морозов очковтиратель и проходимец». Далее Любищев пишет, что против Монблана фактов, собранных Морозовым, можно выставить Гималаи других, но похожая картина наблюдается и в биологии, поскольку имеется огромный массив фактов, противоречащих дарвинизму (Любищев не без успеха полемизировал с Дарвином). А. А. Любищев пишет: «...не все работы Морозова приводят к нелепым выводам. Очень высоко ценят химики работу Морозова „Периодические системы строения вещества“, где он предвидел нулевую группу, изотопы и еще что-то. Это, несомненно, был очень талантливый человек, но своеобразие его жизни позволило развиться лишь одной стороне его дарования – совершенно исключительному воображению – и, по-моему, недостаточно способствовало развитию критического мышления. Как же быть? Принять или отвергнуть Морозова? Ни то ни другое, а третье: использовать как материал для построения критической гносеологии...» (Цитаты по книге С. Валянского и Д. Калюжного «Другая история науки».) Вот это подход настоящего ученого-естественника! Придерживаясь традиционных исторических взглядов, он, тем не менее, понимает, что не лезущие в схему факты (особенно, когда их много) нельзя отметать с порога, и настойчиво призывает к ревизии официальной парадигмы. А вот историки делать этого решительно не хотят, полагая, что все спокойно в Датском королевстве. На наш взгляд, весьма симптоматично, что стоит только неглупому и здравомыслящему человеку чуть-чуть прикоснуться к зданию всемирной истории, как из него сразу же начинает сыпаться труха. Например, К. Белох (1854–1929), одним из первых применивший статистический подход к древней истории, в работе «Аттическая политика со времен Перикла» исследовал численность населения греко-римского мира и пришел к выводу, что никаких рабов в древности быть не могло. А изучив труды «древних историков», заявил, что такая, с позволения сказать, история подчиняется художественным законам и к науке никакого отношения не имеет.

Вернемся, однако, к Морозову. Перелопатив огромный фактический материал и с успехом применив естественно-научный подход (в частности, анализ древних затмений), он пришел к выводу, что традиционная хронологическая шкала непомерно растянута и искусственно удлинена по сравнению с реальной историей. От событий до рождества Христова у Морозова не осталось буквально ничего. Такой результат может показаться дикой ересью, но только на первый взгляд. Просто нас с детства приучали думать по-другому. А если отрешиться от гипноза традиционных представлений, то сразу же обнаружится, что официально принятая сегодня длинная шкала не в состоянии ответить на элементарные вопросы. Особенное недоумение вызывает назойливая, лезущая в глаза цикличность исторического процесса. Человечество проходит в своем развитии несколько эпох – древность, античность, эллинизм, варварство, ранее Средневековье, позднее Средневековье, Ренессанс (возрождение античности), Новое время. При этом ци-вилизационный крах с утратой всех достижений и последующим их чудесным возрождением повторяется не раз и не два с убийственной периодичностью. Нам рассказывают, что в III–II тысячелетиях до н. э. на Балканах и островах Эгейского моря распустился великолепный цветок крито-микенской культуры бронзового века. Корабли критян избороздили все Средиземноморье, строились прекрасные дороги, возводились циклопические здания, велась оживленная торговля, больших высот достигли металлургия и ювелирное дело. И вдруг в конце II тысячелетия до н. э. все это великолепие рухнуло под ударами северных варваров. Так называемые темные века греческой истории продолжались почти пятьсот лет. Была утрачена письменность, а люди вновь вернулись к натуральному хозяйству. Осторожный культурный подъем начинается только в VIII столетии до н. э. Греки вновь осваивают Средиземноморье и даже предпринимают плавания к Британским островам. V–IV вв. до н. э. – время расцвета греческих городов-государств. Вновь вырастают великолепные постройки, закладываются основы демократии и парламентаризма, создаются фрески и скульптуры, поражающие воображение филигранной техникой и соразмерностью. Пишутся научные труды по астрономии, философии и естествознанию, расцветает художественная литература во всем разнообразии жанров – поэзия, проза, драматургия, сатирические и утопические сочинения и проч. Затем эстафетную палочку перехватывают римляне. Переварив греческое наследие, они отстраивают огромную империю от Атлантики до Евфрата и от Британии до Северной Африки. В V в. н. э. Западная Римская империя гибнет, а Европу вновь затопляют волны варваров. Человечество опять забывает все свои прежние достижения и живет почти в первобытной дикости. Только к X в. (через 500 лет без малого) начинают пробиваться первые хилые ростки новой европейской культуры, и наконец еще через 500 лет европейцы вспоминают великолепную античность. Начинается эпоха Возрождения.

Традиционную историографию почему-то ни в малейшей степени не заботят эти эпохи культурной и технологической амнезии, периодически охватывавшие целые страны и континенты. Она полагает их само собой разумеющимися, хотя история человечества на протяжении последней тысячи с лишним лет убедительно свидетельствует об обратном: начиная с VIII–IX вв. мы видим только преемственность и неуклонное приращение знания, а катастрофических провалов в дикость и перерывов постепенности больше не наблюдается. Даже опустошительная пандемия чумы в XIV в., от которой, по разным оценкам, погибло от 25 до 50 % населения тогдашней Европы, не смогла сколько-нибудь ощутимо затормозить этот процесс поступательного развития. В таком случае уместно спросить, какая версия всемирной истории более виртуальна: морозовская, настаивающая на цельности и непрерывности человеческой цивилизации, или скалигеровская, постулирующая маятникообразное чередование периодов упадка и возрождения? Нам представляется, что ответ на этот вопрос очевиден.

Мы полагаем, что у наших оппонентов изрядно поубавилось бы оптимизма, если бы они ознакомились с трудами Иосифа Скали-гера и Дионисия Петавиуса более основательно. Здесь не место разбирать их подробно (это будет сделано в конце второй главы); отметим только, что «оккультные уши» торчат буквально из каждой строчки сочинений сих ученых мужей. Они были поклонниками каббалистической нумерологии и пребывали в убеждении, что миром правят числа. Если читатель думает, что доктора оккультных наук вдумчиво сравнивали ветхие пергаменты, тщась по мере сил реконструировать далекое прошлое, то он глубоко ошибается. Научная истина в нашем понимании Иосифа Скалигера ничуть не занимала, поскольку он решал принципиально иные задачи. Одной из таких задач была привязка светской истории к библейской. Не следует забывать, что библейские тексты рассматривались во времена Скалигера как богодухновенные, поэтому сопоставление библейских событий от Адама до Иисуса Христа с гражданской историей было едва ли не проблемой номер один. Не лишним будет напомнить, что европейские монархи XVI в. пустились во все тяжкие, стараясь проследить династические корни своих предков если не от первой греческой Олимпиады (776 г. до н. э.), то уж от основания Рима непременно (753 г. до рождества Христова). Иосиф Ска-лигер тоже уделял этому вопросу много внимания, тем более что его отец, Юлий Цезарь Скалигер, обуянный непомерным тщеславием, возводил свой род к правителям Вероны делла Скала, которые вели историю аж от короля остготов Теодориха (ок. 454–526), завоевавшего Италию. Объективная картина исторического процесса в XVI столетии попросту никого не интересовала, так как на повестке дня стояли вопросы сугубо практические. Основоположник политологии Никколо Макиавелли еще до Скалигера сформулировал следующий тезис: «История нужна правителю такой, какой она позволяет ему наиболее эффективно управлять своим народом». И на этом лапидарном тезисе покоится вся традиционная история, сочиненная поколениями ученых в XVI–XVIII вв., которую с гораздо большим основанием можно без обиняков назвать политической историографией.

К счастью, предложенная Н. А. Морозовым короткая хронология не пропала втуне, хотя сам автор отнюдь не питал особых иллюзий по поводу своего труда, справедливо полагая, что незыблемое здание официальной исторической парадигмы, освященное вековой традицией, будет защищаться его адептами до последней капли крови. Работами Н. А. Морозова в 1950 г. заинтересовался тополог и алгебраист М. М. Постников, опубликовавший солидный трехтомный труд, а его аспирант А. Т. Фоменко продолжил исследования. Группа Фоменко укоротила всемирную историю еще на пятьсот лет, придя к выводу, что события ранее X в. н. э. не могут быть реконструированы в принципе. Первая книжка А. Т. Фоменко «Методы статистического анализа нарративных текстов и приложения к хронологии», несмотря на ряд недочетов, заслуживает самого серьезного внимания. К сожалению, впоследствии он увлекся созданием малообоснованных исторических версий, подсев на иглу коммерческого успеха. Его реконструкции мировой российской империи вызвали вполне справедливые нарекания историков. А ведь в книге «Русь и Рим» он писал: «...мы снова и снова повторяем: историк и математик здесь не конкурируют. И если уж историки заинтересованы в объективном освещении истории, что, вне всяких сомнений, именно так, то совершенно не имеет смысла заявлять, будто математик вторгается в чужую сферу деятельности, в которой ничего не понимает. Математик занимается только своей частью работы. Поэтому-то мы и не предлагаем здесь новой концепции истории. Формировать структуру новой исторической хронологии мы прекращаем там, где кончается математика. Расставлять же по этой структуре „живой“ исторический материал, выяснять, к примеру, настоящее название Троянской войны и т. п., мы не вправе, это дело историков. Максимум, что математик может себе позволить, – это высказать несколько гипотез на темы „живых“ деятелей истории».

Совершенно справедливые слова. Если бы Фоменко следовал духу и букве своих собственных заповедей, к нему не возникло бы никаких претензий. К сожалению, уважаемый академик не ограничился критическим рассмотрением источников, а занялся непродуктивным сочинением исторических концепций, вроде пресловутой всемирной Русско-монгольской империи, распространившейся, по его мнению, в Средние века чуть ли не до Антарктиды. Разумеется, подобная ересь не могла не вызвать настоящего шквала критических замечаний, в которых приняли участие поголовно все – от историков и лингвистов до астрономов и математиков. А. Т. Фоменко, сам того не желая, предоставил официальной исторической науке великолепный повод сплясать на бренных останках новохронологов бодрый жизнеутверждающий танец. К настоящему времени из печати вышло уже несколько сборников под рубрикой «Антифоменко», авторы которых всласть прогулялись по недобросовестным построениям московского математика. Но почему все-таки именно Фоменко выступил в роли козла отпущения? Почему критический огонь обрушился в первую очередь именно на него? Почему бы не начать от печки или, как выражались интеллигентные древние римляне, ab ovo? Перед вами лежит фундаментальный семитомный труд основоположника этой ереси – начните с него! Разберите трактат по косточкам, поймайте автора за шкодливую руку и ткните умника носом в его невразумительное сочинение, а уж после выносите вердикт, строгий, но, как водится, справедливый – туфта и чушь собачья. Не тут-то было! Эрудит и энциклопедист Морозов – это вам не простодушный Фоменко. У него все ходы записаны, и подставляться на ровном месте он решительно не намерен.

Ларчик открывается просто. Фоменко оказался чрезвычайно удобным мальчиком для битья, потому что допускает в своих новых работах чудовищное количество ляпов, которые без труда обнаружит любой мало-мальски грамотный человек, даже не имеющий диплома историка. Его лингвистические построения – это вообще страх и ужас, полное торжество так называемой народной этимологии. Одним словом, критиковать Фоменко очень легко, чего никак не скажешь о работах других «альтернативщиков» – С. Ва-лянского, Д. Калюжного и А. Жабинского, авторов проекта «Хро-нотрон». А ведь есть еще ядовитый Е. Габович, хулиганистый А. Бушков, обстоятельный омский математик А. Гуц и осторожные в оценках, скептические Я. Кеслер и И. Давиденко, с которыми полемизировать ох как непросто. Поэтому историки-традиционалисты пошли по пути наименьшего сопротивления: выбрав в качестве удобной мишени неосторожного и увлекающегося московского академика, они чохом записывают всех остальных в категорию «и другие».



У читателя может сложиться впечатление, что до работ Н. А Морозова никто даже не помышлял о пересмотре традиционной хронологии. Это ни в коей мере не соответствует действительности. Во-первых, до пришествия Скалигера единой мировой хронологии попросту не существовало, хотя итальянские гуманисты эпохи Возрождения изрядно потрудились на этой ниве, благополучно отправив «золотой век» греческой истории на две тысячи лет назад. Во-вторых, основополагающий труд Иосифа Скалигера «Исправление истории» (Opus novum de emendatione temporum), опубликованный в 1583 г., был встречен поначалу в штыки, что совсем не удивительно, если вспомнить о его нумерологическом подходе к всемирной истории, построенном на магии чисел. Даже в XVII столетии хронология Скалигера выглядела более чем сомнительной, и только много позже, когда его последователь Дионисий Петави-ус перевел скалигеровские выкладки в годы от рождества Христова (Скалигер считал традиционно – от сотворения мира), стала понемногу приобретать права гражданства. К середине XVIII в. усилиями многочисленных филологов и историков она сделалась почти классической, хотя скептиков все еще хватало: так, Луи де Бофор в 1738 г. опубликовал работу о недостоверности первых пяти веков римской истории. И только к началу XIX столетия длинная хронология Иосифа Скалигера окончательно превратилась в непререкаемую догму.

Наконец, в-третьих, альтернативный подход к событиям древности имеет давнюю традицию, и Н. А. Морозов отнюдь не был первым, кто обратил внимание на серьезные трудности официальной хронологии. Например, профессор Саламанкского университета де Арсилла еще в XVI в. опубликовал две работы, в которых доказывал, что вся древняя история сочинена в Средние века. К похожим выводам пришел иезуитский историк и археолог Жан Гардуин (1646–1724), а немецкий приват-доцент Роберт Балдауф в 19021903 гг. выступил с заявлением, что не только древняя, но даже средневековая история есть не что иное, как фальсификация эпохи Возрождения и следующих за ней веков.

Не все знают, что знаменитый Исаак Ньютон, автор закона всемирного тяготения, тоже занимался хронологией и опубликовал несколько работ на эту тему, самыми значительными из которых являются «Краткая хроника исторических событий, начиная с первых в Европе до покорения Персии Александром Македонским» и «Правильная хронология древних царств». В обеих работах великий физик подверг критике длинную хронологию Иосифа Ска-лигера. Хотя некоторые события он несколько состарил, но в целом его хронология значительно короче скалигеровской. Особенно сильно «пострадал» Древний Египет. Традиционная история, покоящаяся на длинной хронологии, полагает, что уже в самом начале III тысячелетия до н. э. в долине Нила сложилось классовое общество. Историю древнеегипетского государства принято делить на несколько периодов – Раннее, Древнее, Среднее, Новое и Позднее царства. Обстоятельный труд по истории Египта написал по-гречески в 300 г. до н. э. некий жрец Манефон; он же составил списки египетских фараонов и разбил их на династии. Считается, что в эпоху Раннего царства правили I и II династии фараонов, а всего этих династий Манефон насчитывал до тридцати. По преданию, первым царем Древнего Египта был Мен (Мена, Мина), с него же отсчитывает первую династию и Манефон.

По Манефону получается, что египетские фараоны царствовали непрерывно на протяжении 15-ти тысяч лет, о чем современные историки стыдливо умалчивают. Столь несуразную цифру не в состоянии переварить даже традиционная длинная хронология, поэтому ученые сошлись на том, что к 3000 г. до н. э. государство в долине Нила уже существовало, а складываться стало много раньше (поговаривают о додинастических царях, неизвестных Манефо-ну). Вот дословная цитата из Всемирной истории в 10 томах, том первый: «Этим царям предшествовал, по всей вероятности, еще в IV тысячелетии до н. э. длинный ряд царей, владевших как областями Северного (Нижнего), так и Южного (Верхнего) Египта, для которых летопись не давала погодных записей». И хотя в адрес Ма-нефона время от времени раздаются отдельные критические замечания, сдавать его царские списки в архив официальная историческая наука явно не спешит. Между тем труд Манефона вопиюще нелеп как по продолжительности царствования фараонов, так и по числу династий. На какие источники он опирался, сегодня совершенно неизвестно. Может быть, он воспроизвел всю бесчисленную вереницу царей по памяти? Попробуйте повторить подвиг Манефона. Вы учили в школе русскую историю, а потом наверняка еще кое-что на эту тему читали. На Руси было всего две династии – Рюриковичи и Романовы. Будьте добры, припомните всех князей и царей, а потом изложите все это на бумаге в хронологической последовательности. Мы сомневаемся, что у вас получится что-нибудь дельное.

Совершенно очевидно, что Манефон меньше всего был озабочен подлинной историей древнеегипетского государства и при составлении своих списков преследовал совершенно иные цели. Ему нужно было убедительно обосновать тезис об исключительной древности Египта, с чем он блестяще справился. Поэтому рассматривать его труд как надежный исторический документ могут только очень легковерные люди. К сожалению, историки классического направления порой поразительно доверчивы. Не можем удержаться, чтобы не привести еще одну цитату из академического сочинения: «Один из царей I династии хвалился тем, что взял 120 тысяч пленников. Так как он воевал с непокорным Нижним Египтом, вполне вероятно, что пленники могли происходить оттуда. Сомневаться в достоверности приведенной цифры нет оснований». И далее: «Скота было много: еще около начала I-й династии один из царей хвалился захватом 400 тысяч голов крупного рогатого и 1422 тысяч голов мелкого скота». Напоминаем читателю, что дело происходит на рубеже IV–III тысячелетий до н. э., когда Египет еще не до конца выбрался из каменного века. В той же самой работе об этом написано черным по белому: «Однако камень как материал для производства орудий продолжал еще применяться весьма широко». И дальше рассказывается о богатых кладах каменных орудий (кремневые ножи, скребки, наконечники стрел, части мотыг, деревянные серпы с кремневыми лезвиями и т. д.). Сколько же всего народу жило в долине Нила, если только в одном походе было захвачено 120 тысяч пленников? И где паслись миллионные стада крупной и мелкой рогатой скотины?

Несмотря на некоторые странности, Исаак Ньютон был трезвым и глубоким ученым, поэтому поверить в 30 династий Манефона, растянувшихся на 15 тысяч лет, не мог никак. Он подверг историю Древнего Египта решительному усекновению, заявив, что фараон Мена правил не за три тысячи лет до рождества Христова, а в 946 г. до н. э. Непомерно длинную древнеегипетскую историю Ньютон ужал до трехсот с небольшим лет, разместив ее на отрезке от 946 до 617 г. до н. э., а некоторые фундаментальные даты поднял вверх почти на 2000 лет. Точно так же он заметно омолодил некоторые события древнегреческой истории. Мы не собираемся утверждать, что результаты, полученные Ньютоном, – истина в последней инстанции и не нуждаются в коррекции. Безусловно, многое в его работах устарело и требует пересмотра. Но в данном случае важен не столько результат сам по себе, сколько общее направление его деятельности и применявшиеся им методы проверки скалигеров-ской хронологии, которые предвосхитили исследования многих других ученых, в частности Н. А. Морозова. Например, занимаясь укорочением древнеегипетской истории, он широко прибегал к методу выявления параллелизмов и дубликатов в династических рядах фараонов. Суть этого подхода описывает С. Я. Лурье в юбилейном сборнике, выпущенном к 300-летию Исаака Ньютона: «...царь А отождествлялся на основании ряда признаков с царем В, жившим за много лет после него. Так как А и В тождественны, то ясно, что царей, правивших между А и В, в действительности не могло существовать; значит, они выдуманы египетскими жрецами, чтобы прославить древность своего народа». Похожий подход использовал впоследствии Н. А. Морозов, а вслед за ним – А. Т. Фоменко. Традиционных историков такая работа с документами повергает в ужас, поскольку им откуда-то хорошо известно, что все эти цари не выдуманы из головы на ровном месте, а реально существовали. Так вот и царствовали, сменяя друг друга, на протяжении 15 тысяч лет...

Между прочим, очень часто упускается из виду то немаловажное обстоятельство, что практически любая древняя рукопись создавалась с определенной целью. Объективная фиксация событий не занимала хронистов почти никогда; в той или иной мере они всегда выполняли социальный заказ. Помимо возведения правящей династии к легендарному предку это могли быть самые разные соображения – от сиюминутных конъюнктурных до политических и религиозных. Первоначальный текст не оставался неизменным – поколения переписчиков продолжали его править и редактировать в угоду изменившейся политической ситуации. Если даже Лицевой летописный свод создавался и редактировался по прямому указанию Ивана Грозного и несет на полях многочисленные поправки и приписки, то что уж говорить о древних документах, пришедших к нам из тьмы тысячелетий! Их исходное содержание могло измениться до неузнаваемости за время путешествия сквозь века.

Вернемся, однако, к Ньютону. Кроме метода выявления дубликатов он практиковал и другие подходы – лингвистический, астрономический и проч. Несомненный интерес представляют его хронологические расчеты по поколениям. Считая три поколения на протяжении ста лет, Ньютон обратился к сочинениям древнегреческого историка и писателя Плутарха (ок. 45 – ок. 127), который рассказывает, как Аполлодор и Эратосфен рассчитывали время по царям Лакедемона (древняя Спарта). Оказалось, что правление каждого царя они принимали в среднем равным 30–35 годам. Надо полагать, это была обычная практика античности, потому что Манефон в своих царских списках тоже отводит каждому правителю 33 года. Ньютон не поленился и обработал огромный материал как из древней истории, так и из истории Англии и Франции, и убедительно продемонстрировал, что если поколение и в самом деле можно принимать равным 33–35 годам, то средняя продолжительность правления монарха (царя, фараона, короля, князя – значения не имеет) никогда не бывает больше 18–20 лет. Весьма любопытно, что через двести с лишним лет после Ньютона Н. А. Морозов получил весьма близкие цифры, оттолкнувшись от физиологии полового созревания, и предложил в связи с этим поправки к стандартным хронологиям династий.

К сожалению, стало хорошим тоном упрекать Ньютона в том, что он в своих построениях опирался на авторитет Священного Писания и даже пытался обосновать непогрешимость Ветхого Завета. Иногда даже приходится слышать, что, дескать, сэр Исаак на старости лет выжил из ума, махнул рукой на свои великие открытия и занялся толкованием Апокалипсиса и ревизией всемирной истории. Между прочим, нечто похожее в свое время говорилось и о Морозове: отсидел человек 25 лет в Шлиссельбургской крепости, вот и поехала у бедняги крыша. Юрий Олеша с присущим ему изяществом высказался куда тоньше и парадоксальнее: «Пусть сама система и невежественна, но сам факт ее создания, повторяю, гениален, если учесть то обстоятельство, что Морозов был посажен в крепость на двадцать пять лет, то есть лишен общения с миром, по существу, навсегда. – Ах, вы меня лишили мира? Хорошо же! Вашего мира не было!»

Между тем утверждать такие вещи могут только малограмотные или недобросовестные люди. Разумеется, Ньютон опирался на Священное Писание, потому что в те далекие времена (годы жизни Ньютона – 1643–1727) Библия считалась богодухновенным текстом, который мог быть испорчен поколениями переписчиков и экзегетов. Совершенно не исключено, что в отделении зерен от плевел Ньютон и видел свою основную задачу. Но ставить ему это лыко в строку по меньшей мере неумно. А разве Иосиф Скали-гер был атеистом? Точно так же, как сэр Исаак и другие ученые того времени, он основывался на авторитете Священного Писания. Более того, он активно использовал в своей работе магию чисел, нумерологию и откровенно оккультные практики. Но никто на этом основании почему-то не призывает отказаться от длинной хронологии Скалигера и Петавиуса.

Не лишен интереса и тот факт, что Н. А. Морозов, по всей вероятности, ничего не знал о работах Ньютона по пересмотру традиционной хронологии (во всяком случае, он ни разу на него не ссылается). И хотя сочинение сэра Исаака носит несколько клочковатый характер и лишено систематичности и фундаментальности морозовской концепции, весьма показательно, что многие полученные им результаты замечательно согласуются с последующими исследованиями Н. А. Морозова. Подобного рода пересечения в трудах двух ученых заставляют задуматься, по крайней мере, о справедливости выбранного ими подхода. Помимо метода выявления дубликатов, лингвистического и астрономического, Н. А. Морозов широко применял еще три подхода, которые можно условно назвать географическим, материально-культурным и этнопсихологическим. Географический метод состоит в проверке достоверности сообщений древних авторов на основе данных географии, геологии и климатологии. Попросту говоря, следует ответить на вопрос, могло ли описанное в старинных рукописях событие иметь место в силу географических, геологических и климатологических особенностей региона той эпохи, к которой оно отнесено. Скажем, изучение окрестностей полуострова Цур и всего сирийского побережья от Яффы до Анатолии однозначно свидетельствует, что здесь не могло сложиться центров крупного мореплавания по причине полного отсутствия закрытых от ветров бухт и удобных гаваней. Между тем хроники уверяют, что на этой узкой полоске земли некогда существовала могущественная морская держава Финикия, а на полуострове Цур располагался крупнейший морской порт Тир. В древности портовые города всегда вырастали только там, где имелись естественные гавани. В указанном регионе этим условиям отвечают только Константинополь, западное побережье Малой Азии, острова Эгейского моря и материковая Греция. Точно так же имеются серьезные сомнения в том, что Рим мог стать в античное время центром мировой державы. Чтобы на протяжении многих лет вести успешные завоевательные войны, кроме человеческого ресурса нужно иметь, так сказать, первоначальный капитал, потому что война – дело весьма дорогое. Столичные города всех без исключения будущих империй всегда располагались на пересечении морских или сухопутных торговых путей или были крупными портовыми городами. Рим не отвечает ни одному из этих требований, поскольку стоит достаточно далеко от морского побережья на несудоходном Тибре и находится в стороне от торговых путей древности. Отнюдь не случайно в Средние века процветающими культурными и промышленными центрами этого региона были портовый Неаполь и города Северной Италии – Генуя, Венеция, Милан, Флоренция. Поначалу Рим уступал им очень сильно. Его возвышение началось только тогда, когда он сделался резиденцией сначала понтификов, а потом пап, и в город хлынули толпы паломников со всего света. Очевидно, что в античную эпоху Рим не мог быть столь привлекательным местом, пока не подчинил себе всю Италию. А подчинить ее он, в свою очередь, тоже не мог, поскольку на такое предприятие у него элементарно не было денег. Одним словом, перед нами типичная ситуация порочного круга, выхода из которого не видно.

Материально-культурный метод призван дать ответ на вопрос, в какой мере можно доверять сообщениям старинных хроник о научно-технических достижениях глубокой древности, если они откровенно противоречат естественной эволюции орудий производства. Например, все наслышаны об изобретениях гениального уроженца Сиракуз Архимеда, жившего в III в. до н. э. К сожалению, его выдающиеся открытия находятся в разительном несоответствии с уровнем развития тогдашней техники. Но самое поразительное даже не это. После смерти Архимеда его блестящие изобретения оказались никому не нужными и были быстро забыты, хотя имели несомненное прикладное значение. Вновь появляются на свет они только в эпоху Возрождения, что решительно противоречит эволюции науки и техники.

Наконец, этнопсихологический метод исследует возможность появления выдающихся литературных и научных трудов исходя из мыслительной эволюции общества. Примеров тут более чем достаточно: это и замечательные достижения древнегреческих астрономов, точно определивших окружность земного шара и вычисливших расстояние от Земли до Луны, и философские и исторические трактаты античности, написанные великолепным слогом, и многое-многое другое. Впрочем, более подробно мы рассмотрим все эти вопросы во второй главе, где основательно разберем достижения античной научной и художественной мысли. Здесь же хотелось бы только отметить, что материально-культурный и этнопсихологический методы представляются нам наиболее плодотворными и перспективными даже по сравнению с астрономическим подходом, который заключается в точной датировке древних текстов по имеющимся в них описаниям солнечных и лунных затмений. И хотя этот последний метод широко применялся Н. А. Морозовым и группой А. Т. Фоменко, существуют определенные сомнения в его целесообразности и надежности. Старинные рукописи – это все-таки не учебник по астрономии, поэтому характеристики затмений, приводимые хронистами, часто грешат неполнотой и расплывчатостью. По этой причине однозначное их «прочтение» нередко связано с немалыми трудностями, из-за чего с равной степенью убедительности они могут быть помещены в разные эпохи, что мы и видим зачастую на практике.

В заключение нашей небольшой вступительной главы имеет смысл остановиться на тех авторах альтернативных исторических версий, которые не претендуют на пересмотр глобальной хронологии. Вопреки расхожему мнению, ревизия традиционной хронологии вовсе не является неотъемлемой чертой альтернативной истории. Многие современные «альтернативщики» отдают предпочтение материально-культурному и этнопсихологическому подходам, и мы в своей работе с ними вполне солидарны. Хотя эти методы не позволяют точно датировать события древней истории, это отнюдь не является их слабым местом. Дело в том, что и традиционная хронология, как не раз будет показано в последующих главах, не выдерживает самой элементарной критики, поэтому говорить о надежных датировках не приходится ни в каком случае. Более того, существуют серьезные сомнения в принципиальной их возможности применительно к древности и раннему средневековью. История – процесс многомерный и вариативный, а это означает, что чем глубже мы погружаемся в прошлое, тем больше вариантов приходится рассматривать, причем все они имеют примерно равную степень убедительности. Более или менее надежную картину можно дать для событий XIII–XIV столетий, но абсолютная точность недостижима все равно. Даже при анализе событий XIV–XV вв. часто приходится рассматривать 3–4 варианта, а при обращении ко временам более далеким число версий начинает расти подобно снежному кому. X в. – это своего рода рубеж, ниже которого наши реконструкции становятся все менее и менее достоверными, что же касается ветхозаветных эпох, то их воссоздание окончательно теряет всякий смысл. Традиционная историческая версия тоже является частью этой многомерности, поэтому имеет право на существование только лишь как одна из проекций.

К сожалению, история – наука неточная, и ничего с этим поделать нельзя. Процитируем под занавес замечательного историка, филолога и литературоведа Ю. М. Лотмана. В книге «Внутри мыслящих миров» он пишет, что под словом «факт» историк подразумевает нечто весьма своеобразное, поскольку обречен иметь дело с текстами. «Между событием „как оно произошло“ и историком стоит текст, и это коренным образом меняет научную ситуацию. Текст всегда кем-то и с какой-то целью создан, событие предстает в нем в зашифрованном виде. Историку предстоит, прежде всего, выступить в роли дешифровщика. Факт для него не исходная точка, а результат трудных усилий. Он сам создает факты, стремясь извлечь из текста внетекстовую реальность, из рассказа о событии – событие». И далее: «Сознательно или бессознательно факт, с которым сталкивается историк, всегда сконструирован тем, кто создал текст... Таким образом, с позиции передающего, факт – всегда результат выбора из массы окружающих событий события, имеющего, по его представлениям, значение». Даже так называемые точные науки не могут быть до конца объективными по причине присутствия наблюдателя, что уж тут говорить о насквозь гуманитарной истории... Напоследок еще немного Лотмана: «Естественно возникает вопрос: а возможна ли история как наука, или она представляет какой-то совсем иной вид знания? Вопрос этот, как известно, не нов. Достаточно вспомнить сомнения, которые на этот счет терзали Бенедетто Кроче (итальянский философ, историк и литературовед, 1866–1952. – Л. Ш.).

По сути, дело здесь в следующем: наука, в том виде, в каком она сложилась после Ренессанса, положив в основание идеи Декарта и Ньютона, исходила из того, что ученый является внешним наблюдателем, смотрит на свой объект извне и поэтому обладает абсолютным „объективным“ знанием. Современная наука в разных своих сферах – от ядерной физики до лингвистики – видит ученого внутри описываемого им мира и частью этого мира». (Цитаты приведены по книге Д. Калюжного и А. Жабинского «Другая история войн».)

Упомянутый Ю. М. Лотманом Бенедетто Кроче высказывался еще резче. Например, он утверждал, что исторический факт сам по себе вовсе не имеет причины. Иначе говоря, объяснения фактов – не более чем фантазия историка. В категоричной формулировке Кроче это звучит следующим образом: «Факт является историческим в той мере, в какой мы о нем думаем, а с другой стороны, ничего не существует вне мысли. Следовательно, абсурдно задаваться вопросом: какие факты исторические, а какие – неисторические».

Это, конечно, крайняя точка зрения. Абсолютизируя субъективизм процесса познания, наш уважаемый философ порою хватает через край, хотя следует признать, что определенные резоны у него для этого имеются. Гораздо более осторожен в своих оценках английский историк и философ Р. Дж. Коллингвуд (1880–1943), автор теоретического труда «Идея истории». Отрицая применимость диалектики к исследованию исторического процесса, он утверждал, что история – это, с одной стороны, поток событий, а с другой – мыслительный акт исследователя. Диалектикой, по мнению Коллингвуда, тут даже не пахнет, поскольку отношения между обеими сторонами не построены на борьбе противоположностей. Сам процесс исследования предполагает отбрасывание старых концепций и постановку новых.

Коллингвуд, в частности, писал: «...любой источник может быть испорчен: этот автор предубежден, тот – получил ложную информацию, эта надпись неверно прочтена плохим специалистом по эпиграфике, этот черепок смещен из своего временного слоя неопытным археологом, а тот – невинным кроликом. Критически мыслящий историк должен выявить и исправить все подобные искажения. И делает он это, только решая для себя, является ли картина прошлого, создаваемая на основе данного свидетельства, связной и непрерывной картиной, имеющей исторический смысл». И далее: «Свидетельством является все, что историк может использовать в качестве такового... Обогащение исторического знания происходит главным образом путем отыскания способов того, как использовать в качестве свидетельства для исторического доказательства тот или иной воспринимаемый факт, который историки до сего времени считали бесполезным... Каждый новый историк не удовлетворяется тем, что дает новые ответы на старые вопросы: он должен пересматривать и самые вопросы».

Как видим, все обстоит далеко не так просто, как представляется на первый взгляд. Познание окружающего мира неотделимо от познающего субъекта, а в гуманитарных дисциплинах этот тезис приобретает особую весомость. Но как же так, может сказать грамотный читатель, ведь существуют же точные независимые методы для датирования старинных документов и археологических памятников – биофизические, дендрохронологические, изотопные. К сожалению, на поверку оказывается, что все эти точные методы далеко не так точны и к радиоуглеродному датированию это тоже относится в полной мере. В конце второй главы мы остановимся на этих вопросах подробнее. А пока отметим, что претензии традиционной исторической науки на исключительность при современном состоянии знаний смешны и несерьезны. Точные даты событий античности в солидных академических трудах не могут вызвать ничего, кроме улыбки. Дай-то Бог просто худо-бедно рассортировать непомерно огромный материал, накопленный историками, и элементарно выяснить, что за чем следовало. По нашему глубокому убеждению, время точных датировок еще не пришло.

В заключение позабавим читателя пространной цитатой. И хотя это чистейшей воды сатира, в каждой шутке, как известно, есть доля шутки. В романе «Остров пингвинов» Анатоль Франс откровенно издевается над сочинителями исторических трактатов:

«Писать историю – дело чрезвычайно трудное. Никогда не знаешь наверное, как все происходило, и чем больше документов, тем больше затруднений для историка. Когда сохранилось только одно-единственное свидетельство о некоем факте, он устанавливается нами без особых колебаний. Нерешительность возникает лишь при наличии двух или более свидетельств о каком-либо событии, так как они всегда противоречат одно другому и не поддаются согласованию.

Конечно, предпочтение того или иного исторического свидетельства всем остальным покоится нередко на прочной научной основе. Но она никогда не бывает настолько прочна, чтобы противостоять нашим страстям, нашим предрассудкам и нашим интересам или препятствовать проявлениям легкомыслия, свойственного всем серьезным людям. Вот почему мы постоянно изображаем события либо пристрастно, либо слишком вольно...

– Милостивый государь! – сказал я ему. – Прошу вас помочь мне своим просвещенным советом. Я все силы свои полагаю на то, чтобы составить историю, но у меня ничего не выходит!

Он пожал плечами.

– Зачем же, голубчик, так утруждать себя составлением исторического труда, когда можно попросту списывать наиболее известные из имеющихся, как это принято? Ведь если вы выскажете новую точку зрения, какую-нибудь оригинальную мысль, если изобразите людей и обстоятельства в каком-нибудь неожиданном свете, вы приведете читателя в удивление. А читатель не любит удивляться. В истории он ищет только вздора, издавна ему известного. Пытаясь чему-нибудь научить читателя, вы лишь обидите и рассердите его. Не пробуйте его просвещать, он завопит, что вы оскорбляете его верования.

Историки переписывают друг друга. Таким способом они избавляют себя от лишнего труда и от обвинений в самонадеянности. Следуйте их примеру, не будьте оригинальны. Оригинально мыслящий историк вызывает всеобщее недоверие, презрение и отвращение.

– Неужели, сударь, вы думаете, – прибавил мой собеседник, – что я добился бы такого признания и почета, если бы вводил в свои исторические книги какие-нибудь новшества! Ну, что такое новшество? Дерзость – и только!»

Вы не находите, что это до боли напоминает методы работы иных профессиональных историков? В их критических опусах, направленных против авторов альтернативных версий, не содержится ничего, кроме презрения, отвращения и праведного гнева. И в самом деле: лезут жалкие дилетанты со свиным рылом в калашный ряд, влагают нечистые персты в отверстую рану, язвят, хихикают и мешают занятым людям спокойно переписывать друг друга.

Часть 2

Греция и Рим без ретуши: сплошные загадки

Не являясь убежденным сторонником новой хронологии в любом ее изводе – что морозовском, что фоменковском, автор этих строк никак не может, к сожалению, согласиться и с традиционной трактовкой античной истории. Дело в том, что едва ли не вся античная история в том виде, в каком мы ее знаем, была создана трудами ученых-гуманитариев на протяжении XIX столетия. Лучшие из них были людьми умными, образованными и знавшими языки. Они понимали толк в филологии, умели грамотно комментировать и сопоставлять древние тексты, но, будучи закоренелыми гуманитариями, не придавали ровным счетом никакого значения таким скучным и сухим вещам, как экономика и естествознание. К великому сожалению, большинство современных историков в полной мере подвержено всем родовым хворям своих предшественников и грешит точно таким же наплевательским отношением к законам товарно-денежного обращения, уровню развития наук и ремесел в древности и, наконец, просто к законам природы. Подобное вопиющее естественно-научное невежество, соединяясь с некритическим отношением к старинным рукописям, дает в результате поистине гремучую смесь. Оторопь берет, когда натыкаешься в сочинении иного кабинетного специалиста на такой, например, великолепный пассаж: «На великую стройку были согнаны десятки тысяч рабов». Нашему умнику представляется, что это раз плюнуть – собрать многотысячную толпу подневольных работяг и в два счета возвести какой-нибудь Колизей. Его ни в малейшей степени не волнует, что этакую прорву людей, собранных в одном месте, надо как-то разместить и худо-бедно обеспечить продовольствием, чтобы они элементарно не протянули ноги. Ведь в противном случае эти десятки тысяч ничего не построят. Кто же всем этим занимался? Другие рабы, другие десятки тысяч, не моргнув глазом, отвечает специалист. А дороги, по которым будут подвозить продовольствие и стройматериалы? А охрана – она нужна или нет, чтобы работники не разбежались? Сколько этих охранников потребуется, что они едят и где живут?

И возникает в результате ситуация порочного круга. Откуда взял Древний Рим свои несметные богатства? Ясное дело: подчинил полмира и ограбил до нитки покоренные страны. А как, спрашивается, упомянутый Рим смог завоевать полмира, не имея на то надлежащей материальной базы? На какие шиши была создана и вооружена победоносная армия, и почему хилая экономика провинциального города не расползлась при этом по швам? И тут ответ найдется – боевой дух, дескать, пассионарность, небывалый порыв... Все ведь предельно просто: стоит царю приказать, и по мановению его державной руки в пустыне вырастают цветущие города. Эка невидаль, Александрийский маяк или Колосс Родосский! Архитекторы есть, мастера имеются, рабов хоть отбавляй – раз-два и готово. А сколько вся эта петрушка будет стоить и во что стране обойдется, пускай сухари-экономисты считают.

Шутки в сторону. Чтобы создать мировую державу, нужны стабильная экономика и крепкая индустрия. А все эти вещи стоят денег, причем немалых. А денег взять решительно неоткуда, особенно если принять во внимание, что твой столичный город лежит в стороне от важнейших торговых путей – как морских, так и сухопутных. Да и не питали древние римляне на заре своей истории особой склонности к международной торговле. Беспощадно эксплуатируя рабов, прокормиться, конечно, можно, но вот полмира с таких доходов ну никак не завоюешь, хоть тресни. Но, пожалуй, нагляднее всего дремучее экономическое и естественно-научное невежество наших историков проявляется тогда, когда речь заходит о военных предприятиях античности. Поэтому оставим до поры до времени в покое глобальную хронологию и непростые проблемы датировок старинных памятников и обратимся к материи более земной и увлекательной – военному делу древних.

Глава 1

Легионеры и гоплиты

Начать наш рассказ имеет смысл с Древней Греции классического периода – конгломерата независимых городов-государств (полисов). Многие историки считают, что одним из определяющих факторов в развитии полисной цивилизации стало появление тяжелой пехоты, так называемых гоплитов. Это событие можно приблизительно датировать VII в. до н. э. До этого греческая пехота была вооружена намного легче и действовала преимущественно в рассыпном строю, играя вспомогательную роль в столкновениях аристократических родов войск – бойцов на колесницах и всадников (до самого конца античности верховая лошадь оставалась признаком роскоши). Как выглядел классический гоплит? Он носил большой круглый щит (первоначально окованный бронзой по периметру, а затем покрытый ею целиком), тяжелый шлем с гребнем и султаном, панцирь и поножи, закрывавшие ноги до колен. Из наступательного вооружения он имел длинное (2–3 м) копье, прямой или слегка изогнутый короткий меч, иногда – серповидный нож. Вес этого снаряжения, по оценкам археологов, составлял 33 кг (в литературе встречаются и другие цифры – 15–20 кг). Полностью во все это железо гоплит облачался только в бою, а в походе большую его часть везли на вьючных животных или давали нести рабам.

Перед началом сражения гоплиты разворачивались в тесный боевой порядок – так называемую фалангу, насчитывающую в глубину 8-12 рядов. Бой сводился к фронтальному столкновению, когда копейщики, наращивая скорость и переходя с шага на бег, наносили противнику сокрушительный удар. Фланговые маневры были не в чести, а достаточной боевой выучкой для их осуществления обладали только спартанцы и фиванцы времен Эпаминонда. При всей своей мощи фаланга была неповоротлива, плохо управляема и могла действовать только на относительно гладкой равнине, поскольку на пересеченной местности сомкнутый строй гоплитов легко разрушался. В середине IV в. до н. э. отец Александра Македонского, царь Филипп II, модернизировал греческий строй, создав так называемую македонскую фалангу. Вместо обычного копья пехотинцы получают на вооружение тяжелую сариссу длиной от 6 до 7 м и строятся с меньшими промежутками между шеренгами, так что в сражении могут принимать участие сразу несколько рядов. Обычная глубина македонской фаланги – 24 ряда.

Кроме того, Филипп создал тяжеловооруженную кавалерию, ставшую основной ударной силой македонской армии (об античной коннице мы еще поговорим в свое время отдельно).

Теперь давайте прервемся и немного подумаем. Каким количеством бойцов располагали греческие полисы? Например, Александр Бушков в книге «Россия, которой не было», ссылаясь на свидетельство Геродота, пишет, что спартанцы могли выставить 75 000 тяжеловооруженных воинов-гоплитов. И далее сообщает для справки, что, согласно энциклопедическому словарю Павлен-кова 1913 г., вся материковая Греция в начале XX в. располагала армией, не превышающей 82 тысяч человек.

Вес снаряжения одного-единственного гоплита достигал, как мы помним, 33 кг. Хорошо, не станем считать по максимуму, а удовлетворимся всего-навсего двадцатью килограммами меди, железа и олова. Теперь умножаем 75 000 на 20 и в результате получаем чудовищную цифру в полторы тысячи тонн металла. Откуда, спрашивается, такое изобилие в крохотной аграрной Спарте, вся экономика которой базируется на разведении мелкого рогатого скота и сборе оливок? Не помешает напомнить уважаемому читателю, что Спарта, если верить античным историкам, практически не вела морской торговли и даже не имела нормального денежного обращения – функцию денег там выполняли связки железных прутьев. Это было очень странное общество, скованное жесточайшей военной дисциплиной. Полноправные граждане – лакедемоняне – начиная с 7 лет получали военную подготовку в специальных школах, не занимались ничем, кроме войны, и постоянно находились при оружии. Историки нам объясняют, что такая ситуация была продиктована особенностями положения лакедемонян, которые были пришельцами и многократно уступали в численности покоренным ими илотам, которые были превращены в государственных рабов. Откровенно говоря, вообще не очень понятно, как такое общество могло существовать в реальности. Кто распределял общественный продукт, строил города и дороги и занимался тысячей других необходимых дел, если все свободное население не знало ничего, кроме военных забав? Правда, были так называемые периэки (зависимые от Спарты, но сохранившие личную свободу общины Лаконии) и илоты-вольноотпущенники, но это все равно не решает проблемы.

Справедливости ради следует отметить, что, по другим данным, почерпнутым из того же Геродота, Спарта могла выставить не более 10 тысяч гоплитов, а цифра в 70 с лишним тысяч бойцов касается греческого ополчения в целом, когда разобщенные полисы, ожесточенно соперничавшие между собой вплоть до самого конца греко-персидских войн (500–449 гг. до н. э.), наконец объединились и выступили против персов единым фронтом при Платеях. Безусловно, такие торговые республики, как Афины или Коринф, были куда богаче земледельческой Спарты, но даже в этом случае такое количество воинов не лезет ни в какие ворота. Уместно задаться вопросом, а сколько всего людей проживало в Греции в то время? Е. А. Разин в книге «История военного искусства» пишет: «По некоторым исчислениям, во второй половине V в. до н. э. все население материковой Греции составляло 3–4 миллиона человек, что дает среднюю плотность до 100 человек на 1 кв. км».

Что можно сказать по этому поводу? Приводимые Разиным цифры непомерно велики. По оценкам демографов, все население планеты Земля десять тысяч лет тому назад не превышало 10 миллионов человек, к началу нашей эры оно выросло до 200 миллионов, к 1650 г. (условному началу промышленной революции) составило 500 миллионов, к XIX в. – 1 миллиард, к началу XX в. – 2 миллиарда. Сегодня, в начале XXI в., нас более 6 миллиардов человек. К сожалению, ученые не высчитали количество людей на Земле в V в. до н. э., но если пятью сотнями лет позже оно не превышало 200 миллионов, то вряд ли было больше 100–150 в интересующую нас эпоху. Таким образом получается, что на территории крохотной Греции в те далекие времена жило более 2 % населения планеты. Для сравнения: в 1999 г. население Греции составляло около 11 миллионов человек при площади страны 132 тысячи кв. км, что дает всего-навсего 0,178 % мирового народонаселения. Разумеется, можно допустить, что характер распределения человеческих популяций был тогда принципиально иным (скажем, Средиземноморье могло быть одним из самых густонаселенных регионов), но такое значительное изменение процентной доли греческого населения все равно вызывает серьезные вопросы. А если принять во внимание, что население Китая к началу нашей эры составляло, по некоторым оценкам, около 50 миллионов человек, прибавить к этой цифре население других азиатских стран, Ближнего Востока, Африки и Америки, то что останется на долю маленькой Европы и совершенно ничтожной Греции?

Между прочим, вызывает недоумение не только непомерно завышенная численность населения античной Греции, но и его плотность. Е. А. Разин говорит, что она доходила до 100 человек на 1 кв. км, тогда как в современной Греции плотность населения составляет 81 человек (территория нынешней Греции больше). Но это же откровенная нелепость! Развитие экономики предполагает повышение ее продуктивности, следствием чего является и рост народонаселения. Всего 100–150 лет назад Греция была нищей аграрной страной. И вдруг нам объявляют, что за 500 лет до рождества Христова плотность населения в античной Греции превышала современную. Мы имеем некоторое представление об уровне развития сельского хозяйства и ремесел в античности, поэтому остается совершенно непонятным, каким образом все эти люди могли прокормиться в условиях такой чудовищной перенаселенности.

Но продолжим рассказ об армиях седой старины. Историки нам говорят, что древние римляне создали самую совершенную военную машину своего времени. В отличие от неповоротливой монолитной фаланги греков и македонян, римский легион был построен из автономных тактических единиц – манипул, что позволяло ему гораздо успешнее действовать на пересеченной местности. Численность легиона составляла 4500 человек (4200 пехотинцев и 300 всадников). Располагавшиеся в шахматном порядке манипулы строились в три эшелона – гастаты, принципы и триарии (отсюда римская поговорка «Дело дошло до триариев», т. е. в ход пошел последний резерв). Такое построение позволяло в зависимости от боевой задачи или оперировать отдельными звеньями, или образовывать при необходимости сомкнутый строй (наподобие греческой фаланги). Впоследствии, при консуле Гае Марии, имя которого традиционно связывают с военной реформой, структура легиона претерпела некоторые изменения. Его личный состав вырос до 6000 человек, а манипулы были заменены когортами (600 солдат в каждой). Когорты стали гораздо самостоятельнее в тактическом отношении, так как манипул для этого был слишком мал (не более 120 человек). Принято считать, что такая гибкая организация армейских частей плюс институт младших командиров (центурионов) и прекрасно налаженные связь и управление не в последнюю очередь обеспечили римлянам мировое господство. В скобках заметим, что вызывает некоторое недоумение тот факт, что умные греки на протяжении нескольких столетий продолжали с упорством, достойным лучшего применения, цепляться за свою неповоротливую фалангу. Измерить окружность земного шара и построить сложные военные машины они смогли, а вот расчленить монолитный строй на самостоятельные в тактическом отношении единицы почему-то не догадались. А ведь такое несложное решение буквально напрашивалось, особенно если принять во внимание гористый рельеф их родной страны и почти полное отсутствие плоских равнин. Но подобные мелочи историков классической ориентации, к сожалению, не занимают.

Вернемся к нашим легионерам. В вышеописанной организации римской армии ничего необычного нет – она представляется вполне естественной. А вот знаменитый римский военный лагерь – это уже совсем другой коленкор. Тут начинаются совершеннейшие чудеса. Принято считать, что к эпохе манипулярного легиона относится и появление римского военного лагеря в его классическом виде. Существовала даже хрестоматийная формулировка, гласившая, что Рим побеждает своих врагов при помощи «virtus, opus, arma» (доблести, трудов, оружия). «Труды» в данном случае – это прежде всего работы по возведению лагеря. Дело в том, что римляне, в отличие, скажем, от греков, возводили укрепленный лагерь после каждого дневного перехода и всегда по неизменному плану. Размах земляных работ при этом превосходит всякое воображение. По периметру выкапывался ров и насыпался вал, укрепленный частоколом из кольев, которые каждый легионер нес на себе. Надо сказать, что несчастный римский солдат был вообще нагружен почище иного вьючного мула. Кроме оружия и запаса провианта на несколько суток он тащил на собственном горбу еще и тяжелые заостренные колья. Древнеримский историк Полибий пишет, что со всей этой поклажей бравому легионеру ничего не стоило прошагать за пять часов 25 км по пересеченной местности. Но даже после утомительного дневного перехода он и помыслить не смел об отдыхе. Впереди были работы по возведению укрепленного лагеря. Любой строитель вам скажет, что выполнить за короткое время такой объем земляных работ попросту невозможно физически. Напомним, что численность одного легиона колебалась от четырех с половиной до шести тысяч бойцов. Римская армия состояла, как правило, из нескольких легионов. Вы представляете себе, уважаемый читатель, сколько места займут ставшие лагерем несколько десятков тысяч человек? И всю эту территорию нужно окружить рвом, насыпать вал и трудолюбиво укрепить на его гребне частокол. Простейший расчет показывает, что если наши чудо-богатыри начнут городить свой лагерь вечером, то закончить труды праведные смогут никак не раньше полудня следующего дня. И всю эту безумную операцию нужно проделывать ежесуточно. У Поли-бия так и написано черным по белому – укрепленный лагерь возводился после каждого дневного перехода. Тот, кто служил в армии или хотя бы бывал на военных сборах, может без труда представить себе необходимый объем земляных работ.

Но, пожалуй, самое главное – даже не принципиальная невозможность таких трудовых свершений. Самое главное – это абсолютная их бессмысленность. Чтобы не быть застигнутым врасплох неприятельской армией, нет никакой необходимости ежедневно отстраивать укрепленный лагерь. Для этого достаточно иметь приличную разведку, выставить часовых и разослать конные разъезды для контроля основных дорог, по которым могут перемещаться крупные войсковые соединения. Армии всего мира и во все времена именно так и поступали, и только неутомимые древние римляне каждый вечер вкалывали до изнеможения, отгораживаясь от внезапной ночной атаки сложной системой оборонительных сооружений.

Понятно, что измыслить сей дремучий бред мог только кабинетный ученый, сроду не державший в руках лопаты и никогда не ходивший по бездорожью пешком с тяжелой поклажей. Выдержать соприкосновения с реальностью подобные насквозь теоретические построения не могут, поэтому совершенно не важно, кто рассказывает эти сказки – современный историк или древний хронист. Если античный автор громоздит нелепость на нелепость, то нужно первым делом усомниться в подлинности его сочинения, а не выгораживать его фантазии всеми правдами и неправдами. Мы очень часто упускаем из виду, что старинная рукопись могла быть подчищена, исправлена, дополнена, в конце концов – просто сфальсифицирована. Хронисты сочиняли свои труды, выполняя определенный социальный заказ, стараясь угодить своему повелителю, а зачастую выполняя его прямое распоряжение. Наконец, не следует забывать о такой простой вещи, что фантастическая литература родилась не вчера и не сегодня и разного рода утопии и проекты идеальных государств сочинялись еще в баснословные времена.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что так называемые античные рукописи перегружены подобного рода ненаучной фантастикой сверх всякой меры. Удивляет другое – совершенно некритическое отношение современных историков к сообщениям древних хронистов. За примерами далеко ходить не надо. Десятки тысяч закованных в сталь и бронзу греческих гоплитов – это еще цветочки. Знаете ли вы, уважаемый читатель, с каким войском персидский царь Ксеркс в 480 г. до н. э. форсировал Геллеспонт (современные Дарданеллы), чтобы обрушиться на непокорные греческие города? Держитесь крепче. Если верить античным источникам, у персов было больше миллиона солдат, а одной только конницы насчитывалось около ста тысяч. Как греки умудрились выстоять при таком соотношении сил, уму непостижимо. Ведь численность персидской армии вполне сопоставима со всем населением Древней Греции! Конечно, легендарные триста спартанцев с царем Леонидом во главе продемонстрировали чудеса героизма в Фермопильском ущелье, но все равно как-то слабо верится, чтобы три сотни бойцов смогли остановить или хотя бы задержать наступление непобедимой персидской армады. Представьте себе на минуту, что в 1941 г. советскую границу перешли не пять с половиной миллионов гитлеровцев, а 150–200 миллионов профессиональных солдат. Как долго при таком раскладе сил продолжалась бы Великая Отечественная война?

Прекрасно понимая, что вопрос этот чисто риторический, мы полагаем, что царь Ксеркс ни при каких условиях не мог отправить в поход почти два миллиона бойцов (в некоторых источниках говорится, что численность персидской армии составляла 1 миллион и 700 тысяч воинов). Можно напомнить, что население современного Ирана (а это ядро персидской державы Ахеменидов плюс некоторые сопредельные территории) не превышает 50 миллионов человек, поэтому содержание двухмиллионной армии обернулось бы для него катастрофой. В недалеком прошлом только три страны обладали такой непозволительной роскошью – это Советский Союз, Соединенные Штаты Америки и Китай. Имеет смысл спросить: сколько людей проживало в Персии в V в. до н. э.? И если даже допустить на мгновение, что каким-то чудом персидские крестьяне умудрились накормить от пуза два миллиона бездельников, то все равно остается тайной за семью печатями, как полководцы Ксеркса исхитрялись координировать действия этих необозримых толп в бою и на марше. Радиосвязи в те далекие времена вроде бы еще не было, а рассыльные с ценными указаниями при таких концах никуда не поспеют.

Спору нет, современные историки все-таки не совсем клинические идиоты. Они прекрасно понимают, что миллионные армии на театре военных действий две с половиной тысячи лет назад – это нонсенс. Поэтому пишется что-нибудь в таком духе: «Цифры, которые приводит хронист, значительно преувеличены. Численность персидской армии не могла превышать 150 тысяч человек». Пикантность ситуации заключается в том, что 150 тысяч солдат, по мнению нашего высокомудрого специалиста, это сущий пустяк. В результате нам без зазрения совести в очередной раз вешают на уши исключительную лапшу. Например, Александр Македонский, имея в своем распоряжении всего-навсего 35 тысяч солдат, не только разнес в пух и прах величайшую державу античности, сокрушив на протяжении неполных десяти лет несколько стотысячных армий неприятеля (как и где персы успевали их набирать, история умалчивает), но и подчинил своей власти Египет, Палестину и Среднюю Азию, разгромив под занавес войска индийского царя Пора на берегу Инда.

С цифрами наши историки вообще не дружат. Как известно, III и II вв. до н. э. прошли под знаком противостояния Рима и Карфагена. Каждая из этих держав добивалась гегемонии в Западном Средиземноморье, поэтому столкновение между ними стало неизбежным. В ходе трех Пунических войн (римляне называли карфагенян пунами), растянувшихся с перерывами на целое столетие, могущество Карфагена было сломлено, и Рим превратился в ведущую политическую силу античного мира. Но это так, присказка. А вот не хотите ли полюбопытствовать, как выглядела мобилизация в эпоху Пунических войн? Извольте. Знаменитый римский историк Тит Ливий описывает эти события в сочинении «Война с Ганнибалом» следующим образом: «...Газдрубал, сын Гизгона, вместе с Магоном произвел набор в глухих и окраинных областях, и под его знаменами собралось до пятидесяти тысяч пехоты и четыре с половиною тысяч конницы».

Нам опять рассказывают небылицы. Карфаген располагался в Северной Африке, на территории современного Туниса. Мыслимое ли дело собрать в «глухих и окраинных областях» этой пустоши для ведения большой войны пятьдесят с лишним тысяч профессиональных солдат за без малого двести лет до рождества Христова? Их же нужно одеть, обуть, накормить, вооружить... Наученные горьким опытом, металл считать не станем. А хотите знать, какими вооруженными силами располагала Римская империя во II в. н. э.? Нет ничего проще. После смерти Октавиана Августа (первого римского императора) армия подверглась решительному сокращению – до восемнадцати легионов (вы помните численность нового легиона?). Правда, вскоре количество легионов увеличилось до 25, а при императоре Септимии Севере – даже до 30. Дальше следует совершенно очаровательный пассаж современного историка: «Даже с учетом гвардии, вспомогательных войск и флота империя имела во II в. вооруженные силы всего (!) в 350–400 тысяч человек на 60 миллионов человек населения». А вот на рубеже нашей эры, в эпоху гражданских войн, численность римской армии доходила до 75 легионов... Считайте сами, уважаемый читатель.

Хотелось бы поинтересоваться, откуда взялась нелепая цифра в 60 миллионов жителей? Древний Рим в пору своего максимального расширения (во II в. до этого было еще далеко) занимал территории современных Италии, Испании, Франции, Швейцарии, южной и центральной Британии, Северной Африки, Югославии, Болгарии, части Румынии, Греции, Турции и Палестины. Неужели на рубеже новой эры на этих землях проживало 60 миллионов человек, если все население планеты Земля в ту далекую эпоху не превышало 150 миллионов, из которых как минимум 50 приходилось на Китай? Если согласиться с выкладками наших историков-ортодоксов, то придется признать, что необозримые пространства Евразии, Америки и Африки южнее Сахары в те ветхозаветные времена пустовали.

Четырехсоттысячная римская армия во втором веке – это, конечно, сильно. Не так круто, как два миллиона персов, но тоже весьма и весьма неплохо. Между прочим, в первые годы царствования Екатерины Второй все пехотные части Российской империи насчитывали 283 000 человек, и даже эта скромная, по меркам наших продвинутых историков, цифра тяжким грузом ложилась на государственный бюджет. Надо сказать, что гигантомания – вообще любимый сюжет специалистов по античной истории. Вот как, например, развлекались в Древнем Риме: «В амфитеатрах устраивали битвы на кораблях, для чего арену заполняли водой. В 80 году новой эры император Тит устроил в амфитеатре театрализованное морское сражение...» Невольно хочется спросить, лицезрел ли вживе автор сих строк хотя бы самый захудалый античный амфитеатр? Это ведь огромное сооружение, вполне сопоставимое по своим размерам с современными стадионами. Чтобы создать внутри него искусственное озеро, где могли бы плавать настоящие корабли, потребуются миллионы кубометров воды! Откуда эту воду брали в таком количестве? Как герметизировали многочисленные швы и неплотности постройки – ведь амфитеатр все-таки не бассейн? В конце концов, как технически можно было провернуть подобную операцию? Ведь в Древнем Риме насосов не знали. Водяной насос – это принципиально иной уровень технологии, предполагающий наличие винтов, болтов и герметичных прокладок, который был достигнут только на заре Нового времени (XVII в.).

Раз уж мы заговорили о чудесах, можно вспомнить и знаменитые гладиаторские бои. Мы полагаем, что большинство наших читателей прекрасно помнят, кто такие гладиаторы. Это профессиональные бойцы, искушенные во всех тонкостях вооруженного единоборства, призванные убивать друг друга на потеху публике. Когда в романе какого-нибудь Джованьоли читаешь о том, как великолепный Спартак непринужденно расправился с тремя противниками на арене римского цирка, то принимаешь это как должное. Но вот перед нами старинная хроника, автор которой запросто сообщает, что император Клавдий организовал для развлечения публики морское сражение, в котором приняли участие девятнадцать тысяч (!) гладиаторов и осужденных преступников. Другими словами, девятнадцать тысяч вооруженных до зубов бойцов-профессионалов собираются резать друг друга, а пресытившиеся аристократы явились на это зрелище поглазеть. Ответьте мне только на один-единственный вопрос, уважаемый читатель: сколько нужно вооруженной охраны, чтобы избежать непредвиденных последствий? Девятнадцать тысяч гладиаторов – это целая армия, причем даже не просто армия, а своего рода спецназ, составленный из штучных бойцов, которых в течение многих лет обучали всем хитростям и тонкостям военного дела. Кто и каким образом сможет оказать этим профессиональным убийцам достойное сопротивление, если им вдруг расхочется потешать плебс на трибунах? Можно ли даже в кошмарном сне представить, чтобы российские власти в наши дни собрали на стадионе (в Грозном или Москве – принципиального значения не имеет) несколько тысяч басаевских боевиков, с тем чтобы они продемонстрировали праздной публике свое искусство?

Возвращаясь к вопросу о непомерных армиях древности, хотелось бы обратить внимание читателей на следующее крайне любопытное обстоятельство. В Средние века непобедимые армады, насчитывающие десятки и сотни тысяч солдат, в одночасье проваливаются в небытие. При этом население Европы не только не уменьшилось, но даже заметно выросло, а уровень развития науки, техники и ремесел был несопоставим с античными аналогами. Европейским монархам до их героических легендарных предков – как до Полярной звезды. Пять-шесть тысяч пехотинцев и сотня-другая конников – вот и все, что они могут вывести в поле. И ничего удивительного в этом нет, поскольку нам сегодня хорошо известно, что стоимость полной экипировки и вооружения одного-един-ственного рыцаря была эквивалентна цене сорока пяти коров. Какие уж тут десятки тысяч гоплитов, одетых в сталь и бронзу...

И только во второй половине XVII столетия, когда промышленная революция стала свершившимся фактом, картина стала понемногу меняться. Но даже в 1812 г. Наполеон Бонапарт, сделавшийся полновластным хозяином чуть ли не всей Европы, смог двинуть на Россию не более 600 тысяч солдат. При этом необходимо иметь в виду, что границу Российской империи пересекли только четыреста тысяч, а двести остались на западном берегу Немана. Между прочим, в знаменитом Бородинском сражении принимали участие всего-навсего 135 тысяч французов. Чем закончился российский поход Бонапарта, нам тоже хорошо известно.

Наполеоновские войны поразили воображение современников. Западная Европа не знала ничего подобного на протяжении многих веков. Кровавая неразбериха захлестнула европейские страны. Небывалый размах военных предприятий «маленького капрала» закончился для Франции самой настоящей демографической катастрофой. Некоторые французские провинции совершенно обезлюдели, и попадались села, где нельзя было отыскать мужчин старше пятнадцати лет. Зализывать раны, нанесенные войной, прекрасной Франции предстояло еще очень долго. Вплоть до начала Первой мировой войны просвещенные европейцы даже представить себе не могли ничего сколько-нибудь отдаленно похожего по своему накалу и ожесточенности на наполеоновские походы. Прозвище «корсиканского чудовища» он заработал по праву. А сегодня нас хотят уверить, что за две с половиной тысячи лет до рождения Бонапарта могущественные владыки древности запросто вели мировые войны с участием сотен тысяч бойцов. Экономическая основа таких, с позволения сказать, эскапад современных историков ни в малейшей степени не волнует.

Глава 2

Разя огнем, сверкая блеском стали

Пришла пора более подробно потолковать о кавалерии древних, тем более что читателю это было в свое время обещано. Как мы помним, греки и римляне не придавали коннице большого значения, а вот македоняне, персы и парфяне сделали ее основной ударной силой своих армий. Первоначально Парфией называлась область, расположенная к юго-востоку от Каспийского моря. К I-му в. до н. э. Парфянское царство значительно расширилось и занимало территории современных Ирана и Ирака, соприкасаясь на западе с восточными границами Римского государства. Римская экспансия на восток привела к тому, что прибрежные районы Малой Азии и Восточного Средиземноморья (кроме Египта) подпали под власть римлян, в результате чего Парфия оказалась отрезанной от Черного и Средиземного морей. Столкновение Рима и Парфянского царства стало неминуемым. В 54 г. до н. э. 40-тысячная римская армия под командованием Красса вторглась в Месопотамию. Поскольку основные парфянские силы обрушились на Армению, чтобы воспрепятствовать ее союзу с римлянами, Крас-су противостоял полководец Сурен, имевший в своем распоряжении только 11 тысяч конницы. В 53 г. до н. э. римские легионы встретились с кавалерией Сурена около города Карры.

В завязавшемся сражении римские войска потерпели сокрушительное поражение, а сам Красс попал в плен. Римляне столкнулись с совершенно новой для них неприятельской тактикой. Парфяне не стали ввязываться в рукопашный бой. Стремительные всадники Сурена на быстром аллюре скакали вокруг римских легионов, расстреливая солдат из мощных луков. Совершенно незнакомый с тактикой кочевников Красс попытался частью сил контратаковать Сурена. Обратившись в притворное бегство, парфяне оторвали преследующий их отряд от основного ядра римской армии и полностью его истребили. Кавалерийские атаки продолжались до темноты, а римляне ничего не могли им противопоставить, поскольку их армия состояла в основном из пехоты. Потери, понесенные римским войском, были исключительно велики.



Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 9 |
 



<
 
2013 www.disus.ru - «Бесплатная научная электронная библиотека»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.