По благословлению главы Тульской митрополии - митрополита Алексия

Автор составитель - Зоркин Игорь Евгеньевич

Православная военно-патриотеческая книга

"За други своя"

2012г.

Оглавление

ВВЕДЕНИЕ 3

ГЛАВА 1. ОТНОШЕНИЕ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ К ГОСУДАРСТВУ И ВОИНСКОЙ СЛУЖБЕ. 9

1.1.Отношение христианства к воинской службе 9

1.2. Русские философы об отношении христианина к воинской службе и государству. Христианство и политика. 33

1.3. Пацифизм и его нехристианский характер. Философская критика пацифизма и непротивленчества. 48

1.4. История влияния Церкви на формирование военной организации Российского государства. 65

ГЛАВА 2. ЗНАЧЕНИЕ ВОЕННО-ПАТРИОТИЧЕСКОГО И ДУХОВНОГО ВОСПИТАНИЯ В РОССИИ 82

2.1. Духовное просвещение – основа здоровья и безопасности нации. Формирование сознания нации - важнейшая функция государства. Важнейшая задача – формирование целостного мировоззрения защитника Отечества. 82

2.2. Патриотизм как необходимое условие безопасности Отечества. Русский патриотизм как явление религиозного характера. 112

2.3. Патриотизм и национализм 123

2.4. Патриотизм и космополитизм 132

ГЛАВА 3. ПРАКТИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ КЛУБА ВОЕННО - ПАТРИОТИЧЕСКОГО ВОСПИТАНИЯ ИМЕНИ СВЯТОГО БЛАГОВЕРНОГО КНЯЗЯ АЛЕКСАНДРА НЕВСКОГО. 138

3.1 Панкратион – как необходимость. 138

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 155

Список использованных источников 160

ВВЕДЕНИЕ

В октябре 2008 года начал свою работу клуб военно-патриотического воспитания имени святого благоверного князя Александра Невского. Клуб создан на базе Тульской духовной семинарии. Практическая деятельность клуба состоит в проведении факультативных занятий по разделам православного богословия и в проведении тренировок по спортивным единоборствам. К занятиям приглашаются все желающие молодые люди, исповедующие православную веру.

Очевидным фактом является необходимость начальной подготовки к службе в армии (НВП). Боеспособность нашей армии напрямую зависит от гармоничности развития каждого солдата и офицера. «В здоровом теле - здоровый дух» - лозунг на все времена, однако, требующий внимания относительно различных интерпретаций. Одной из составляющих гармонии личности является чувство патриотизма и любви к Отечеству.

Воспитание в духе Православия является воспитанием, в том числе, и в духе патриотического служения Отечеству. Одним из видов патриотического служения Отечеству является служба в Вооруженных Силах России. Сегодняшние спортсмены–единоборцы завтра станут отличными солдатами. Но будут ли они адекватно себе представлять во имя чего они взяли в руки оружие зависит от их просвещения. Воцерковление подрастающего поколения является необходимым условием воспитания истинных патриотов нашего Отечества.

Мы не отрицаем, что патриотическое чувство возможно воспитать в человеке не обращаясь к православной вере, но, на наш взгляд, подобное воспитание будет неполным, страдающим однобокостью и нетвердостью. Митрополит Антоний (Храповицкий) считает, что если сумеют военное духовенство и педагоги создать в армии русский православный строй, то «они сделают для нашего воинства и для России больше, чем сделал Суворов, больше князя Пожарского; те обеспечили ее современное состояние, а этим упрочили бы надолго ее будущее, не только в смысле ее целости и политической силы, но и в смысле ее нравственной чистоты и мощного возрастания в вере, разуме, добродетели»[1]. Православная вера дополняет патриотическое чувство, как бы окрыляет его, заставляет с большим тщанием и заботой защищать свою Родину, быть ее достойным представителем, не уронить престиж страны и нации.

Православное военно-нравственное и духовное воспитание – это не только дань традиции в России и следование путем своих предков, это сила и мощь, без которой материальное благополучие граждан и даже сильная экономическая система государства предстанут колоссом на глиняных ногах, легко поддающимся уничтожению и поруганию. Патриотизм – это одно из главных составляющих каждой нации, поэтому будущее народа возможно только вместе с твердым патриотическим духом и религиозным сознанием ответственности за свою страну.

Актуальность темы обосновывается непрестанной заботой Церкви и государства о нравственном и военно-патриотическом воспитании молодого поколения как надежного гаранта в укреплении государственности. Теперь же, когда Российская Федерация имеет проблемы, связанные со службой в вооруженных силах и находится в поисках решения этих проблем, исследования, посвященные современной проблематике военно-патриотического воспитания приобретают первостепенную важность и нередко предлагают методы решения в сложившейся ситуации. Существенную помощь в преодолении упадка нравственности и как следствие патриотического чувства в народе может оказать Русская Православная Церковь – неизменная спутница и помощница русскому государству.

Сегодня мы с тревогой должны констатировать тот факт, что в православных храмах практически отсутствует мужская активная половина населения, способная влиять как мощная политическая сила на формирование политической воли руководства страны.

Россия есть страна православная в историческом и геополитическом аспектах. Историческая миссия России состоит в том, чтобы свидетельствовать миру свет Христовой веры и быть оплотом и защитой этому свидетельству. Но различного рода деятели навязывают и пророчествуют для России самые разнообразные служения, но только не служение Христу.

Наше будущее в наших детях. Но каким оно будет – это будущее? Знаем ли мы сами, какое будущее мы хотим? Мнения здесь самые различные. Стратегическое развитие страны не определено, миссия России ясно не обозначена, Русская идея не является безусловно определенной и всенародно поддержанной.

Мыслитель и философ Иван Ильин так сформулировал национальную идею: «Быть русским – значит быть православным». Но мы сегодня живем как в кромешных потемках, мы совершенно дезориентированы в пространстве. Не раскрыт и непонятен нам смысл самого выражения: «Быть православным». Основная проблема нашего времени именно в том, что многое непонятно, не раскрыто, не разъяснено, утеряно в годы лихолетия советской власти.

Сегодня не раскрыт ответ на вопрос служения Отечеству, не доведен в должной степени до народных масс.

Можно с горечью утверждать, что нынешние защитники Отечества в большинстве своем вслепую выполняют свое служение. Они не просвещены, по тем или иным причинам. Служа Отечеству, они, на самом деле, не всегда понимают, а что, собственно, есть их Отечество.

Сложная обстановка в современном мире вынуждает быть особенно бдительными. Реальные угрозы исходят не только на внешних, но и на внутренних фронтах. Современные войны носят все более внутренний, скрытый характер. Новый термин «информационные войны» соответствует действительности, борьба в этих войнах ведется за сознание народа и за человеческие души. Соответственно, от защитников Отечества требуется всесторонняя подготовка, позволяющая вести боевые действия и побеждать не только на явных видимых фронтах, но и на духовных невидимых линиях обороны.

Чтобы начать воспитывать истинных будущих защитников, нам необходимо ответить самим себе на вопрос: а какими они должны быть, что они должны знать и уметь? При различного рода суждениях и выводах сегодня крайне необходимо избегать крайностей и сваливания вправо или влево.

Мы живем в таком странном времени, когда вновь перед человечеством встают глобальные вопросы на, которые, казалось, раз и навсегда ранее найдены ответы. Что есть добро? Что есть зло? Что такое наша Родина? Что такое наше Отечество? Что значит быть православным? Что такое Истина? Каковы истинные ценности? Как отличить их от ложных? От верности ответов зависит наше будущее.

Сегодня мир столкнулся с нетипичным способом ведения войны. По миру прокатилась волна странных, так называемых «бархатных» револю­ций, в результате которых без ведения в привычном понимании боевых действий и кровопролитий целые страны были подчинены оппозиционному режиму.

«В общих чертах многие понимают серьезность ситуации, но никто ничего не может сделать. На се­годня нет ясного понимания о том, кто и как вою­ет против России. Периодически в печать просачивалась информация об исследованиях Пентагона и ЦРУ по технологии смены власти без военных конфликтов, в рамках закона, но эту возможность никто всерьез не воспринимал. Как можно какие-то технологии сравнивать с танковыми дивизиями и ядерным оружием? Но произошли странные «револю­ции», и мир понял, что вступил в новую эпоху. Реша­ющее значение приобретали непонятные «новые тех­нологии»[3].

Непонятно, как враг будет дей­ствовать. Если во вре­мя наступления войск в прошлых войнах население знало, что его ждет, то сегодня люди дезориентированы. Им внушают, что происходящие события есть признак цивилизации и свободного демократического общества. Комментарии на эту тему больше затуманивают положение, нежели проясняют его. Но основная мас­са людей успокаивается таким «объяснением».

Тем не менее, ситуация не стоит на месте, все очень динамично и нестабильно. Сегодня приходит понимание того, что стабильность нелегко находится в современной суете. Находится она, как не парадоксально, все же не в современных достижениях, а в патриархальной древности. И начинать выстраивать линию обороны необходимо не в Генштабе, а в обычном классе средней школы. Именно воспитание подрастающего поколения в духе веры наших предков, в духе Православия, позволит надеяться на стабильное процветание России. Но для начала необходимо самим взрослым во многом разобраться, получить для себя ответы на те самые глобальные вопросы, которые вновь ставит современность.

Любовь к Родине – это не готовность испытывать удовольствие от благ, которые она предлагает. «Бери от жизни все» – рекламный лозунг, усиленно навязываемый нашей молодежи, способен разрушить и растлить молодое, неокрепшее сознание. Такая доктрина, предлагаемая средствами массовой информации, современной кино- и видеопродукцией, может воспитать только человеческий эгоизм и разделение в обществе. На такой основе нельзя сформировать не только высокие идеалы служения, верности, преданности, чести, но даже элементарные навыки терпения и доброжелательности. Мы, к сожалению, запоздали с осознанием актуальности патриотического воспитания. Общеобразовательная школа, традиции отечественной педагогики упорно разрушались в прошедшие 90-е годы. Сейчас мы уже имеем плоды недостатков детского воспитания у молодых людей, родившихся в постперестроечное время. Долгие годы существовал критерий: благо страны, благо Отечества. Об этом всегда с разной степенью свободы говорила Церковь, и воспитывалось семьей, школой, общественными институтами. Крайне необходимо прививать молодежи такое отношение к миру, к жизни, к ближним и дальним, такую любовь, которая устоит перед сиюминутной собственной выгодой, которая может возвести человека над равнодушием, безразличием и эгоизмом. Во многом это зависит не от государственных программ, не от финансирования, а от личной гражданской и нравственной позиции каждого человека и поддержке Русской Православной Церковью осуществления нравственно-патриотической работы.

ГЛАВА 1. ОТНОШЕНИЕ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ К ГОСУДАРСТВУ И ВОИНСКОЙ СЛУЖБЕ.

1. Отношение христианства к воинской службе

Воин, защищающий свое Отечество, должен знать, зачем он берет в руки оружие и, когда и как он может его применять. Обоснованием для при­менения оружия должно быть не только требования воинского устава, но еще и нравственная оправданность его использования. Особенно это относится к воинам, которые считают себя православными христианами. «На первое место выходят вопросы духовной и культурно-цивилизационной безопасности России»[4].

Данный фактор служит не только укреплению воинской дисциплины, ответственности воинов, но и придаст армейской службе характер высоконравственного служе­ния.

В связи с распространением христианского учения по всей земле возможно было ожидание человечеством прекращения взаимно истребительных войн и воцарения согласия и мира. Однако, история ясно показывает нам, что этого не случилось. Парадоксальность заключается в том, что христианская религия, учившая о едином Боге, требовавшая от всех людей взаимной любви и даже любви к врагам, тем не менее предупреждала человечество о том, что войнам суждено быть в ходе земной истории. Переосмысление человечеством Священного Писания в течение всего времени оказалось процессом долгим и болезненным. «В нынешней системе международных отношений очень сложно бывает отличить агрессивную войну от оборонительной. В связи с этим вопрос о поддержке или осуждении Церковью военных действий нуждается в отдельном рассмотрении всякий раз.»[5]

Еще в древности многие христиане были на военной службе в римских войсках. Несоответствие действительности ожиданиям породило вопрос о том, как примирить войну и военную службу с христианским учением. Появились мыслители, отрицающие позволительность для христиан военной службы. Общества сектантов призывали отказываться от подчинения властям и участия в войнах, невзирая на справедливость характера конфликтов. В противовес такому направлению явился ряд писателей, доказывающих позволительность, а иногда и необходимость войны для христианского государства и христианина, как члена этого государства.

«На всём протяжении исторического существования христиане не переставали верить, держались убеждения, что христианство дано не только для будущей жизни, но и здешней, земной («имея обетование жизни настоящей и будущей.» 1 Тим. 4, 8), что царство Божие, как умножение добра и правды, прежде всего должно быть упрочено здесь, на земле. Посему и внешняя государственная и общественная жизнь может и должна подлежать оценке с христианской точки зрения. Отсюда вывод будет такой. Христианство явлений и форм внешней жизни безусловно не отрицает и не может отрицать. Оно не отрицает самого государства, опирающегося в своем основании на внешнюю принудительную силу, как для сохранения мира во вне, так отчасти и для сохранения порядка внутри. Христианство не может безусловно отрицать и войны, которая входит в сферу внешних отношений человека и есть одна из основных форм внешней жизни.»[6]

В Ветхом Завете еврейский избранный народ вёл частые войны с соседними народами. По закону Моисея каждый израильтянин, исключая левитов, должен был носить оружие (Числ. 1,3,49,50; 2,33; 26,2), а со времен царей у евреев было постоянное войско (1 Царст. 13,2; 14,52; 24,3). Самим Богом иногда давалось евреям повеление истреблять некоторые народы.

Евангелие проповедует всем людям мир и называется Евангелием мира. Но, запрещала ли новозаветная религия своим последователям прямо и безусловно войну? Никакого безусловного и прямого запрещения меча в этой земной жизни нигде Спасителем не дано. В словах, сказанных Спасителем на суде у Пилата: «Если бы от мира сего было царство моё; то служители Мои подвизались бы за меня…(Иоан. 18,36) ясно высказано, что противление силой, самозащита в царствах мира сего дело естественное. «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч. (Мт. 10,34). «Тогда сказал он им: но теперь, кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму; а у кого нет, продай одежду свою и купи меч» (Луки, 22, 36-38).

В посланиях апостолов находим в большом количестве образы и выражения, заимствованные из военной сферы. « Мы же будучи сынами дня, да трезвимся, облекшись в броню веры и любви и в шлем надежды спасения (1Фес. 4,8). В слове истины, в силе Божией, с оружием правды в правой и левой руке (2 Кор. 6,7). Ночь прошла, а день приблизился: и так отвергнем дела тьмы и облечемся в оружия света (Рим. 13,12). Облекшись во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней дьявольских; потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы (Божие, дабы вы могли противустать в день злый и, все преодолев, устоять: итак, станьте, препоясав чресла ваши истиною, и, облекшись в броню праведности, и, обув ноги в готовность благовествовать мир. А паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого; и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть слово Божие» (Ефес. 6, 11-17). Далее встречаем название христианина-миссионера воином Христа и увещание миссионера к христианской деятельности под образом воина. «Преподаю тебе…завещание; чтобы ты воинствовал как добрый воин (1 Тим. 18); переноси страдания как добрый воин Иисуса Христа (2 Тим. 2,3). Себя апостол называет воином и своих сотрудников по миссионерству «соратниками» (Филимону, 2 ст,; Филипп. 2,25), сидящих с ним в темнице называет «соплеменниками» (Рим. 16,7; Колос. 4,10; Филимону 23 ст.). В послании к коринфянам апостол описывает свою деятельность воинскими образами: «Ибо мы, хотя в плоти, не по плоти воинствуем. Оружия воинствования нашего не плотские, но сильные Богом на разрушение твердынь: ими ниспровергаем замыслы и всякое превозношение, восстающее против познания Божия, и пленяем всякое помышление в послушание Христу и готовы наказать всякое непослушание, когда ваше послушание исполнится» (10, 3-6).

Военная аналогия приводится как доказательство реального права, а не как идеал духовного характера. Апостол, устанавливая положение, что необходимое жизненное содержание, которое апостол-миссионер может получать от основанной им общины, приводит военную аналогию: «Какой воин служит когда-либо на своем содержании?» (1 Кор. 9,8). «Никакой воин не связывает себя делами житейскими, чтобы угодить военачальнику».(2Тим. 2,3). Здесь военная аналогия приведена в доказательство того, что миссионер, как и солдат, должен быть свободен от всех гражданских дел.

Правило апостола Павла: «Каждый оставайся в том звании, в котором призван». (1Кор. 7,20) – должно было пониматься как дозволение христианину и военной службы, а, значит, и войны.

Спаситель заповедал своим последователям любовь ко всем людям, не исключая и врагов. Если бы все люди на земле стали истинными христианами, проникнутыми живой всеобъемлющей любовью к ближним, тогда не было бы войн. Тогда исполнились бы слова пророка Исаии о будущем царстве Иеговы: «люди перекуют мечи свои на плуги и копья свои на серпы, не поднимет народ на народ меча и не будут более учиться воевать» (Исаии, 2 гл., 4 ст.). Но таковое состояние взаимоотношения людей на земле являлось идеалом. В действительности, в древнем мире языческом, так и в последствии, несмотря на распространение христианского учения у многих народов, на земле господствует грех. Беззакония, по словам Спасителя, ко времени Его второго пришествия еще умножатся. (Мф. 24, 12). Здесь то и кроется источник войны. Война есть следствие греха. Пока живут и действуют в свободном человеке его страсти, будет и война. В последние времена перед концом мира, когда грех достигнет наивысшего развития, по слову Спасителя, войны будут очень велики: «Услышати имате брани и слышания бранем. Зрите, не ужасайтеся, подобает бо всем сим быти. Восстанет бо народ на народ и царство на царство» (Мф. 24, 6-7).

Любовь Божия ограничивает и наказывает зло. И любовь христианина должна терпеть зло только в той мере, в какой оно остается безвредным для спасения. В противном же случае любовь должна вызывать святой гнев, должна заставлять христианина ограничивать зло.

Священное Писание, требуя от последователей новозаветного учения любовного, братского отношения ко всем людям, не заповедует мира во что бы то ни стало, но говорит: «Если возможно, мир имейте со всеми людьми» (Рим. 12, 18), т.е. будьте мирны, но не в ущерб истине и благочестию.

И не всякий мир поэтому, если миром называть только отсутствие военных действий, может быть для истинного христианина желателен, терпим, считаться за благо. «Ненавистен Богу тот Мир, когда от малого до большого каждый предан корысти и от пророка до священника все действуют лживо; врачуют раны народа легкомысленно, говоря: мир!, а мира нет». (Иерем. 6, 13-14). Поэтому нельзя считать справедливым негодования на войну, предпринятую для водворения попранной справедливости, когда кругом царит нарушение божественной правды.

Убийство на войне не считалось преступлением, равным убийству человека в мирное время по злой воле. У св. Иоанна Златоуста читаем: «Иногда убийство вменяется в правду, именно тогда, когда не станем просто судить о делах, но будем тщательно вникать во время, причину, намерение, в различие лиц и во все другие обстоятельства»[7].

Ни Спаситель, ни апостолы не требовали от уверовавших во Христа воинов оставления ими военной службы. Великий пророк, Предтеча и Креститель Христа Иоанн приходившим к нему креститься воинам, на вопрос, что им делать, не сказал бросьте своё оружие, бросьте свою службу, хотя эти воины и были наёмные а только повелел им честно проходить свою службу: «Никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованием» (Луки, 3, 14). Евангелист желал сказать, что христианин солдат тем доказывает свою принадлежность к христианству, что он воздерживается от грабежа и насилия. Когда ко Спасителю пришел капернаумский сотник, моля Его исцелить слугу заочно, Спаситель, видя непоколебимую веру сотника, исполнил его просьбу, но не сделал ему никакого наставления, что военные занятия его служат препятствием к дальнейшему развитию нравственного совершенства (Мт. 8, 5-18). Спаситель не считал сотника стоявшим на ложном пути. Другой случай имел место в Кесарии палестинской, тоже в отношении к сотнику – Корнилию (Деян. 10 глава). Если бы ап. Пётр считал военное звание несовместимым с христианским исповеданием, то в своей речи о всём потребном для вступления в христианскую церковь, он непременно сказал бы об этом.

Христианское учение своим последователям войны не предписывает и прямо, безусловно не запрещает. Считая войну несомненным бедствием и злом, христиан­ство всё же допускает ее как крайнее средство защиты добра (в том чис­ле во имя защиты мира и спасения людей). Ради этой высокой цели мож­но брать в руки оружие и рисковать собственной жизнью, ибо «нет боль­ше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15, 13).

Убийство противника на войне вступает при этом в проти­воречие с одной из главных заповедей христианства «Не убий!». Поэто­му с первых веков своего существования христианская Церковь стара­лась разрешить сложившееся противоречие. Это нашло отражение и в церковных канонах, и в трудах иерархов, и в религиозной политике пра­вителей христианских государств.

Святой Климент Римский рассматривает хри­стиан как воинов Бога, а дисциплину войсках и воинские звания как образец для христианских общин[8].

Военные аналогии мы находим у святого Игнатия Богоносца, муче­ника Иустина Философа, у Климента Александрийского, Оригена, Тертуллиана и священномученика Киприана Карфагенского

Среди тех, кто не осуждает христиан, состоящих в войске, на­ходится Климент Александрийский (+ ок. 215 г.). В сочинении «Педагог» он дает наставления сол­дату-христианину, призывая его слушаться полководца, «который справед­ливость объявляет лозунгом»[9].

Священномученик Киприан Карфагенский в одном из своих писем к клиру и народу «О посвящении в чтецы Целерина», очень уважительно от­зывается о воинах-христианах: «Некогда по званию мирские воины, но истинные и духовные воины Божии»

Подобные выражения мы найдем и у Лактация, который в своем сочинении «О смерти гонителей» похвально отзывается о военачальниках-христианах, которые вынуждены были присут­ствовать при языческих жертвоприношениях, но не позволяли им совер­шаться, отгоняя демонов крестным знамением, отчего церемонии были сры­ваемы[10].

«Правила Ипполита», основывающиеся на произведении святого Ипполита Римского «Апостольское предание» стоят на позициях, близких к взглядам Тертуллиана: запрещают занимать христианам высшие офицерские должности, принимать присягу, участвовать в убийстве человека[11]. Но в то же время 13-й канон Ипполита уже говорит только о запрете носить на голове воинский венец, воздерживаться от злых речей и ничего не говорить об убийстве на войне, т.е. не считает это препятствием для принятия в Цер­ковь. В 14-ом каноне уже встречается разрешение нести воинскую службу для христианина, если он будет взят рекрутом, т.е. не добровольно. В этом случае христианин может носить меч, но должен остерегаться проливать кровь, иначе он может быть лишен причастия до полного раскаяния.

В мученических ак­тах, есть много фактов, свидетельствующих в пользу мнения о допустимо­сти воинской службы для христиан. Тертуллиан подтверждает, что христиане служили в римских войсках «не в малом количестве, при этом на военную службу в большин­стве случаев шли добровольно»[12]. Тертуллиан приводит именно как поло­жительный пример известное предание о Мелитинском легионе.

Более подробно о нем пишет Евсевий Кесарийский, рассказывая о чуде, произо­шедшем по молитве воинов-христиан, когда войско императора Марка Аврелия находилось в крайнем затруднении из-за жажды во время похода против германцев и сарматов. Во время молитвы молния обратила в бегство и истребила множество врагов, а дождь оживил силы воинов[13].

Из эпохи Диоклетиана дошло другое подобное предание о Фиваидском легионе, который тоже состоял из одних христиан. По некоторым свидетельствам, количество христиан в римских легионах соответствовало примерно общей пропорции христиан к языческому населению.

Св. Афанасий Александрийский в послании к Аммуну монаху пишет: «Не позволительно убивать, но убивать врагов на брани и законно и похвалы достойно. Таким образом, одно и то же, смотря по обстоятельствам, непозволительно, а в других обстоятельствах благовременно, допускается и дозволяется»[14].

Христиане первых веков служили в римских войсках, а случаи отказа мотивировались не противоречием воинской службы вообще христианской, а требованием нарушить верность Христу, что выражалось в принесение, например, жертв перед статуей императора, или в других действиях, данных с участием в языческом культе. Поэтому можно согласиться с общими выводами о том, что хотя война и военная служба и не считалась церковной обязанностью для христиан первых трех веков, но и нет безусловного запрета на нее.

С IV века, с момента принятия Миланского эдикта (313 г.), государство посте­пенно меняет свое отношение к христианству и в 381 году эдикт Константина Великого объявляет христианство в никейском исповедании государственной религией. В свою очередь Церковь перестает видеть в лице империи своего гонителя и вступает на путь союза с государством. В этом союзе Церковь, как высшая духовная организация, выполняла свое предназначение как целительница душ человеческих, а государство пред­стает как мирская, сдерживающая зло сила.

После появления в 416 году эдикта Константина Великого о том, чтобы в войска не допускали не христиан, Церкви не понадобилось пересматривать свои взгляды относи­тельно воинской службы. Церковь Христова вместо внешней необходимости признания государственной власти начинает осознавать и ответственность за судьбу уже христианской империи. Начинается более углубленное исследование во­проса о возможности применения силы в борьбе со злом в материальном мире, так и в частности, о позволительности ведения войны и службы в ар­мии для верующих. В новом хронологическом периоде истории Церкви находится значительно большее количество высказываний по интересующему вопросу.

Непосредственное отношение к этому вопросу имеют, главным образом, 8-е и 13-е правила святого Василия Великого, архиепископа Кесарии Каппадокийского, изложенные в его канонических посланиях к Амфилохию, епископу Иконийскому (IV в.).

В правиле 8 Василий Великий, характеризуя вольные (преднаме­ренные) и невольные (непреднамеренные) убийства, относит убийство на войне к невольным убийствам: «Совершенно такожде вольное, и в сем никакому сомнению не подлежащее есть то, что делается разбойника­ми и в неприятельских нашествиях: ибо разбойники убивают ради денег, избегая обличения в злодеянии, а находящиеся на войне идут на пора­жение сопротивных, с явным намерением не устрашити, ниже вразуми-ти, но истребити оных...»[15].

Правило 13 гласит: «Убиение на брани Отцы наши не вменяли за убийство, извиняя, как мнится мне, поборников целомудрия и благоче­стия. Но может быть, добро было бы советовати, чтобы они, как имею­щие нечистые руки, три года удержались от приобщения токмо Святых тайн»[15].

Византийские толкователи XII в. Иоанн Зонара и Феодор Вальсамон обращают внимание на то, что данное правило предлагается свя­тым «не в виде обязательного предписания, а в виде совета». Более того, они считают, что предложение это «никогда не действовало», так как в случае его выполнения воины, «находясь постоянно на войне и убивая неприятелей», вообще «никогда не будут причащаться», что для хрис­тианина невыносимо. Зонара в своем толковании даже подвергает со­мнению правильность фразы Василия Великого о «нечистых руках» во­инов: «Зачем считать имеющими нечистые руки тех, которые подвиза­ются за государство и за братьев, чтобы они не были захвачены неприя­телями или чтобы освободить тех, которые находятся в плену? Ибо если они будут бояться убивать варваров, чтобы чрез это не осквернить сво­их рук, то всё погибнет и варвары всем овладеют». Ввиду этого и древние отцы, как свидетельствует сам Василий Великий, не причисляли к убий­цам тех, которые убивают на войне, извиняя их как поборников цело­мудрия и благочестия; ибо если будут господствовать варвары, то не будет ни благочестия, ни целомудрия: «благочестие они отвергнут, что­бы утвердить собственную религию; а в целомудрии никому не будет дозволено подвизаться, так как все будут принуждены жить так, как они живут»[15].

83-е правило святых апостолов и 7-е правило Хал­кидонского собора не содержат осуждения войны или военной службы. Они просто запрещают священникам заниматься воинскими делами, которые входят в категорию мирских дел, запрещенных священнослу­жителям и другими апостольскими правилами[16].

Блаженный Августин епископ Кипонийский (+430 г.) высказывался еще более жестко. Он считал, что война даже может приносить пользу, так как уничтожает или ослабляет произвол злонравных людей, а осуждение войны «в действительности воз­никает не из религиозных мотивов, а по трусости». «Поэтому заповеди: не убий - отнюдь не преступают те, которые ведут войны по полномочию от Бога, - пишет западный отец Церкви, - или, будучи в силу Его законов, т.е. ввиду самого разумного и правосудного распоряжения, представителями общественной власти, наказывают злодеев смертию»[17].

У святителя Иоанна Златоуста мы встретим самое большое количество цитат как по ин­тересующему нас вопросу, так и вообще о необходимости прибегать к фи­зической силе в некоторых исключительных случаях. «Итак, пойди, прекрати зло, спустись в это бурное море и исхить утопающих, и уговаривай каждого порознь. Если ты услышишь, что кто-ни­будь на распутье, или площади хулит Бога, пойди, сделай ему внушение. И если нужно будет ударить его, не отказывайся, ударь его по лицу, сокруши Уста, освяти руку твою ударом... Ибо, если следует наказывать хулящих земного царя, то гораздо больше оскорбляющих Того (Царя)». Святитель считает применение физической силы своего рода лекарство в борьбе со злом: «Богохульник - тот же осел, не вынесший тяжести гнева и упавший. Пойди же и подними его и словом и делом, и кротостью и силой; пусть разнообразно будет лекарство»[18].

Это врачевство иногда бывает необходимо, но употреблять его надо с рассуждением, чтобы результат действительно приводил к торжеству добра: «Так, например, если кто ни имея меч, не будет употреблять его, когда нужно употребить, но будет участвовать рукою, то ничего не сделает; и, напротив, если употребит меч, где нужно действовать рукою, то испортит все». Когда убийство вменяется в правду, когда «не станем просто судить о делах, но будем тщательно вникать во время, причину, намерение, в различие и во все другие обстоятельства». Что же касается непосредственно отношения к воинской службе, то святитель призывал свою паству молиться о помощи Божией воинам на войне, произнося такие слова: «Разве не было бы ни с чем несообразно, если бы, в то время как другие выступают в поход и облекаются в оружие с той целью, чтобы мы пребывали в безопасности, сами мы за тех, которые подвергаются опасностям и несут бремя военной дружбы, не творили даже и молитв. Таким образом, это вовсе не составляет лести, а делается по требованию справедливости... Они составляют, как бы некоторого рода оплот, поставленный впереди, который охраняет спокойст­вие пребывающих внутри». Отсюда можно заключить, что воинское зва­ние, по мнению святителя Иоанна Златоуста, есть совершенно законное, и не служит препятствием ни для спасения человека, ни для его нравственного совершенствования: «Я не осуждаю искусств, земледелия, воинского звания - но нас самих. И Корнилий был сотником, и Павел был … и после проповеди занимался своим ремеслом, и Давид был царем, был господином большого имения, получал большие доходы, но все это никому из них не послужило препятствием к добродетели»[18].

На основании выше изложенного можно предположить, что святитель Иоанн Златоуст считал не только возможным для христиан нести воинское служение, но у него уже содержатся мысли, из которых можно сделать вывод о дозволенности в особых случаях объявлять и вести священную войну христианского государства.

Святитель Фотий патриарх Константинопольский (ок.+ 891 г): «Можно сказать и то, что прежде нас бывшие любомудрствовали, по этому поводу, что эти высказывания не противоречивы, что утверждение одного не есть отрицание другого, но скорее путь и приуготовление, ведущие через несовершенный образ жизни к совершенству... Кроме того, требовать воздаяние для зачинщика несправедливости по не отменному равенству не противоположно тому, чтобы с великой добротой удерживать и ус­покаивать метущуюся душу в пределах великодушия, но первое присуще человеку, а второе ближе к божественному, и одно из них непредосуди­тельно, другое достойно похвалы». Воздаяние по справедливости святи­тель Фотий относит к обязанностям закона, так как злодеяние заслуживает наказания, а не сопротивление злу - понимает как не препятствование справедливому решению закона, т.е. отказ от мести. В противном случае, это может привести лишь к углублению страсти раздора и вражды[19].

В IX веке мы найдем уже ставшее классическим объяснение недоумения по поводу согласования заповеди Спасителя о любви к врагам (Мф. 5 у -48; Лк. 6,27-36), и необходимости для христиан прибегать к силе оружия для защиты ближних. Святой равноапостольный Кирилл (+869 г.), просветитель славян, когда-то спрошенный во время диспута с мусульманами на тему, дает такой ответ: «Если в каком-нибудь законе прилагается две за­поведи, и обе даются людям для исполнения, то кто будет истиннейшим законоблюстителем: тот ли, который исполнит одну заповедь, или тот, кто исполнит обе заповеди? «Без сомнения тот, - отвечали Сарацины, - который; полнит обе заповеди». Тогда философ (святой Кирилл) сказал им: «Христос Бог наш повелел нам молиться за обижающих нас и благоволить им; но Он же заповедал нам: «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин.15,13). Поэтому мы терпим обиды, причиняе­те каждому из нас отдельно, но в обществе защищаем друг друга и полагаем свою жизнь за братии наших, дабы вы, увлекая их в плен, не пленили вместе с телами и души их, склоняя благочестивых к свои злым к богопротивным делам»[20].

У представителя поздневизантийского богословия и сторонника идей исихазма Николая Кавасилы (XIV в.), мы также встретим выражение о следовании и в его время общим святоотеческим взглядам на рассматриваемую проблему: «И к занятию какому-либо нет никакого препятствия, и полководец может начальствовать войсками, и земледелец возделывать землю, и заявитель управлять делами и ни в чем не будет иметь нужды из-за сего»[21].

В то же время, Церковь всегда считала, что убийство, совершенное на войне, не может почитаться как действие, однозначно ведущее воина к безусловному прославлению его наравне со святыми в случае его смерти. Об этом свидетельствует случай из истории, связанный с византийским императором Никифором Фокой (963-969 гг.)[22]. Когда император стал требовать, чтобы убиваемые на войне, причислялись к мученикам и, подобно им, были чтимы и прославляемы, тогдашние архиереи представили со своей стороны, что такое чествование было бы несправедливо, и в оправдание его мнения привели текст 13-го канонического правила святителя Василя Великого. Другими словами, как это видно из Алфавитной Синтагмы Матфея Властаря (Номоканонический сборник XIV в.)[23]. Церковь не возводила убиение противника на поле боя в ранг святого акта, так как; если и войны, и следующие за ними убийства суть отрасли преступления произ­вольных страстей, «то без сомнения необходимо, чтобы и проводящие жизнь в сражениях и обагряющие свои руки в крови иноплеменников прежде очи­стились врачеством покаяния и огнем его попалили соединенные с тако­вым занятием скверны, и таким образом приступили к таинствам нового Адама»[23]. Но здесь, как было сказано ранее. Православная Церковь, глубоко проникая в истинные мотивы поступков человека, часто ему и самому неведомые, лишь указывает на необходимость пастырского попечения о душах воинов. Этим самым проявляется забота о том, чтобы они не подпали под действие разрушительных страстей, которые может возбудить в душе чело­века война и связанное с ней применение оружия. Именно поэтому в византийской армии имелись полковые священники, которые служили перед сра­жением молебны и причащали воинов. То есть необходимость военной организации и участия в войне объяс­няется не прямой заповедью Евангелия, а вынуждается частными условиями земной жизни. Задачей же Церкви Христовой как раз является предохранение человеческого общества от разрушительных процессов в духовно-нравственной жизни и тем самым внесение нравственного порядка в условия земного бытия.

В своем отношении к войне и воинской службе Русская Православная Церковь ни в чем не отличалась от Церкви Византийской. Идея священной войны за христианскую веру и приравнивание ги­бели в такой войне к пролитию мученической крови, как видим, появляется в русских летописях еще в XII в. Впоследствии она неоднократно повторяется и развивается в русских письменных памятниках, причем звучит из уст не только летописцев (при оценке событий), но также кня­зей и церковных иерархов.

Со времен равноапостольного князя Владимира (+1015 г.), крестителя земли Русской, Отечество наше вынуждено было весьма часто прибегать к силе оружия для защиты своей самостоятельности.

Как повествует житие святого князя Владимира, «при устроении государства мудрый князь часто был отвлекаем войнами с беспокойными соседями и набегами печенежскими», и это при том, что обращение самого князя в православную веру произвело в душе его нравственный переворот от греха к вершинам христианской добродетели. этому, говоря о милосердии и кротости святого князя, летописи доносят нас бывшее ему особое внушение от епископов по поводу излишнего похождения к преступникам, которых он наказывал только денежным штрафом. Бывшие тогда на Руси греческие епископы спросили его: «Для чего не казнишь злодеев?» Князь смиренно ответил: «Боюсь греха», - но ответ епископов был таков: «Ты поставлен от Бога на казнь злым, а добрым на помилование. Ты должен казнить разбойников, но, испытав прежде вину их», и князь повиновался совету святительскому»[24].

Множество святых воинов, князей-полководцев, причисленных к лику мучеников Божиих в Русской Церкви. Например, благоверные великие князья: Мстислав Киевский (+1132 г.), Андрей Боголюбский (+1174т.), Александр Невский (+1263 г.), Димитрий Донской (+1389 г.), благоверные князь Мстислав Храбрый (+1180 г.), Довмонт Псковский (+1299 г.), воин мученик Меркурий Смоленский (+1239 г.) и множество других, свидетельствует о том, что воинское звание действительно не являлось препятствием к добродетели и святости. При этом прославление воинов в лике святых происходило не столько по причине участия их в справедливых, освободительных войнах, а явилось следствием их благочестивой жизни, трудов и подвигах до самопожертвования ради блага ближних, родной земли и святой Церкви. Жития князей-защитников представляют собой военно-героические повести. Здесь отмечаются черты, общие для всех святых князей — бла­гочестие, благотворительность, защита слабых, однако основное внима­ние уделяется чертам воинским. Героический элемент житий неразрывно связывается с элементом религиозным. На­пример, Александр Невский долго молится перед походом к святой Со­фии Новгородской, в битве на Неве ему помогают святые Борис и Глеб, а на Чудском озере — ангельские воинства. Интересно, что победа над шве­дами была одержана Александром Невским в день памяти святого равно­апостольного князя Владимира — 15 июля 1240 г[25]. Так, характеризуя князя Мстислава Ростиславича Храброго (XII в.), летописец пишет: «Сии же благоверный князь Мьстислав... бе бо крепок на рати, всегда бо тосняшеться умрети за Русскую Землю и за хрестьяны, егда бо видяше хрестьяны полонены от поганых, и тако молвяше дружине своей: «Братья! Ничто же имете во уме своем, аще ныне умрем за хрестьяны, то очистився грехов своих и Бог вменит кровь нашю с мученикы»[25].

Архиепископ Ростовский Вассиан в послании к великому князю Иоану III, возглавляющему русские войска на берегу Угры, призывает его не слушать «совета льстивых» и «крепко стояти за свое отечество» против хана Ахмата. Он напоминает ему о знаменитой Куликовской битве и утверждает, что воины, погибшие в ней, стали мучениками, по­страдавшими за христианскую веру, а раненые, но выжившие после сра­жения, получили отпущение своих прежних грехов: «И сподвизающии-ся ему [Дмитрию Донскому], иже до смерти от Бога съгрешением ос­тавление приаша и венци мученическыми почтени быша, равно якоже и пръвии мученици, иже веры ради пострадаша от мучителей, исповеда­ние ради Христова умроша. Сии же такоже в последнее время за веру и за церкви божиа умроша и равно с сими венци приаша. А иже тогда от съпротивных уязвляеми и по победе живи обретошася, сии кровию своею отмыша перваа съгрешения и яко победители крепци врагом явишася, и великим хвалам и чести достойни быша не токмо от человек, но и от Бога»[25].

Митрополит Макарий в послании царю Иоану Грозному и его войс­ку в Казань во время осады (1552 г.) объявляет этот поход «войной за веру православную» и, подобно архиепископу Вассиану, обещает «по­страдавшим до крови», т. е. раненым, воинам прощение грехов, а погиб­шим — место в раю (мученический венец): «А еже, о благочестивый царю, во ополчении по Бозе вашего пречестнаго подвига и благочестиа и побе­ды на супостат ваших аще случится кому от православных христиан на той брани до крови пострадати за святыа церкви и за святую веру хрис­тианскую и за множество народа людей православных и потом живым быти, и те по истинне пролитием своеа крови очистят прежние свое гре-хы... и не токмо прощение грехов от Бога получат... но и сугубы мзды от Бога въсприимут в нынешнем веце, приложение лет и здравие животу, но и в будущем веце сугубы мзды восприимут за пролитие своея крови. А иже случитца кому ныне от православных христиан на том вашем цар­ском ополчении не токмо кровь свою пролиати, но и до смерти постра-дати за святыа церкви и за православную веру христианскую и за мно­жества народа людей православных, их же Христос искупи от мучител-ства честною своею кровию, и Его Христово слово исполните: ничтоже тоя любви болше еже положити душу свою за брата своего, — той по реченному Господню словеси второе мученическое крещение въсприи-мет и пролитием своея крови. „. очистят свою душу от грех и въсприимут от Господа Бога в тленных место нетленная и небесная и в труда место вхождение вышняго града Иерусалима наследие, а за оружие и за бла-гострадание телесное вечных благ въсприатие, а за мечное усечение и копейное прободение с мученикы и с ангелы радость неизреченную... яже уготова Бог любящим Его в день от мздовоздателя праведнаго су­дии Господа Бога трьпениа венцы въсприимут и покой вечныя жизни в бесконечныя векы»[26].

На Руси с принятием Православия были приняты Священное Писа­ние и основные каноны, вошедшие в Кормчие книги. Русская Православ­ная Церковь относилась к рассмотренным выше канонам с большим ува­жением, но, как показывает история России, на практике они применя­лись не всегда. 13-е правило Василия Великого фактически не действо­вало (за убийство противника на войне воины от причастия не отлуча­лись). Что касается духовенства, то ему, разумеется, запрещалось брать в руки оружие. Однако в суровых условиях войн бывали и исключения. Так, например, Сергий Радонежский не только благословил Дмитрия Донского на битву с Мамаем, но дал князю двух лучших своих монахов (в прошлом — воинов) — Пересвета и Ослябю. Если бы они не погибли в Куликовской битве, то их вряд ли бы отлучили от причастия или заста­вили раскаиваться в убийстве татар под угрозой предания анафеме[27].

В 1608-1610 гг. монахи Троице-Сергиевой лавры «безнаказанно» оборонялись от польских войск, выдержав 16-месячную осаду. А во время Отечественной войны 1812 г. некоторые священники принимали уча­стие в движении сопротивления на оккупированной французами терри­тории, возглавляя даже партизанские отряды. После войны никто из них не был лишен священнического чина. Нако­нец, история России знает случаи, когда бывшие военные становились затем священниками. Это архимандрит Леонид (Кавелин), настоятель Иоанно-Предтеченского скита Оптиной Пустыни старец Варсонофий (Плеханков), преподобный Афонского монастыря Силуан (Семен Ива­нович Антонов), митрополит Серафим (Чичагов), епископ Александр (Толстопятов) и др.

Церковные каноны — Постановления Все­ленских и Поместных соборов, правила святых апостолов и святых от­цов,. — признавая убийство одним из главных грехов и осуждая совер­шивших его на отлучение от причастия от 10 до 20 лет, делали всё же существенные исключения для воинов, убивших противника на войне. Конечно, приведенные примеры единичны. Священники не могли сражаться с врагом при помощи оружия.

Однако участие Церкви во внешней политике и войнах России было достаточно активным. Цер­ковь давала идеологическое обоснование проводимым войнам и обеспе­чивала духовное окормление солдат. В русской православной традиции воинское служение считалось святым и праведным, обязанность защи­ты Отечества признавалась священной, а гибель за Родину приравнива­лась к пролитию мученической крови. Эти положения не были утверж­дены на Поместном соборе в качестве канонов, однако неоднократно проводились в летописях и трудах церковных иерархов. Они нашли так­же отражение в русской иконографии и агиографии. Князья-защитники, так же как и страстотерпцы Борис и Глеб, на иконах часто изображаются в воинских доспехах и с оружием в руках.

Подлинные мечи Всеволода-Гавриила и Довмонта Псковских, кото­рые они, кстати, перед выступлением в поход освящали в Троицком со­боре, долгое время хранились над их гробницами и почитались в числе святынь.

На иконе «Церковь воинствующая» (середина XVI в.), изобража­ющей возвращение войска Ивана Грозного из Казани, погибшие в похо­де воины помечены нимбом над головой, а встречающие их ангелы дер­жат в руках предназначенные для них мученические венцы. Этот прием использован также на некоторых других иконах и древнерусских мини­атюрах[28].

Позиция Русской Православной Церкви по вопросу войны с внеш­ним врагом нашла также отражение в литургическом творчестве и в хра­мовой архитектуре. Во время международных войн во всех церквах Рос­сии читались специальные молитвы «о победе на супостаты», а в число ежедневных молитв каждого верующего (не только в военное, но и в мирное время) входил (и входит до сих пор) тропарь Кресту, основное содержание которого — моление о победе над врагом: «Спаси, Госпо­ди, люди Твоя, и благослови достояние Твое, победы на сопротивныя даруя, и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство».

Со времен Древней Руси и вплоть до XX в. основные сражения час­то приурочивались к церковным праздникам (8 сентября 1380 г. — праз­дник Рождества Богородицы — Куликовская битва; 26 августа 1812 г. — праздник Сретения Владимирской иконы Божией Матери — Бородин­ская битва и др.). Существовали и обратные ситуации, когда церковные праздники учреждались в честь военных побед. Так, один из наиболее почитаемых в православии праздников — праздник Покрова Богороди­цы (1 октября ст. стиля) — был учрежден князем Андреем Боголюбским в 1164 г. в честь победы над Волжской Болгарией, а праздник иконы Божией Матери, именуемой «Знамение » (27 ноября), возник, по бла­гословению святителя Иоанна в память победы новгородцев над суз­дальской ратью того же Андрея Боголюбского в 1170 г.[29].

Икона Богородицы всегда пользовалась особым почитанием и ува­жением среди русских воинов. Не случайно кондак Богородице называ­ет ее «Взбранной Воеводой победительной». По убеждению воинов и мирных жителей, иконы Божией Матери, находясь в войсках или в осаж­денном городе, неоднократно помогали одержать победу над врагом. Так, Русская Православная Церковь ежегодно отмечает три различных праздника Владимирской иконы Божией Матери, все они связаны с ее помощью в защите Москвы от захватчиков: 26 августа — в память из­бавления города от Тамерлана (1395 г., в это время Владимирская икона была перенесена из Владимира в Москву); 23 июня — в память осво­бождения от Ахмата (1480 г., «стояние на Угре», в том году икона вто­рой раз, теперь уже окончательно, переехала в Москву); 21 мая — в па­мять спасения от нашествия крымского хана Махмет-Гирея (1521 г.). Икона Казанской Божией Матери находилась в войске Дмитрия По­жарского в 1612 г., а Смоленская икона Богородицы — в русской армии во время Отечественной войны 1812 г. (подробно об этом ниже)[29].

С давних пор на Руси существовала традиция в благодар­ность Богу за одержанные победы строить храмы и монастыри. После Куликовской битвы для поминовения православных воинов, павших во время сражения, на Куликовом поле был построен монастырь в честь Рождества Богородицы; в память о покорении Казани в XVI в. на Крас­ной площади в Москве был возведен собор Покрова на Рву (штурм Ка­зани Иван Грозный приурочил к празднику Покрова); в честь освобож­дения Москвы от поляков в 1612 г. был построен московский Казан­ский собор; в память о Полтавской победе в Санкт-Петербурге соору­жен храм в честь Сампсония Странноприимца (битва произошла в день памяти этого святого — 27 июня 1709 г.)[29].

В доспехах и с оружием изображался часто на древнейших русских иконах (XI-XII вв.) один из наиболее почитаемых на Руси святых — Ге­оргий Победоносец. И хотя, согласно житию Георгия, бывший воин Рим­ской армии победил своих палачей и императора Диоклетиана не ору­жием, а твердостью в вере, мужественно приняв мученическую смерть за Христа, на двух типах икон (из трех основных) великомученик изоб­ражался именно в виде воина — либо в полный рост: в доспехах, со щи­том в одной руке и копьем (или мечом) в другой; либо на коне, поражаю­щим дракона («Чудо Георгия о змие»). По определению церковных ис­ториков, таким образом в русской иконографии символизировалась свя­тость воинского подвига и самого оружия, поднятого в защиту веры и Отечества. Сраженный Георгием змий — это не что иное, как темный ге­ний язычества, образ мирового зла, символ врага православия и России[29].

Как общий пример отношения нашей Церкви к данному вопросу, можно привести слова святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского, который, обращаясь с речью к воинам, произносит такие слова: «Бог любит добродушный мир, и Бог же благословляет праведную брань. Ибо с тех пор, как есть на земле немирные люди, мира нельзя иметь без по­мощи военной. Честный и благонадежный мир большею частью надобно за­воевать. И для сохранения приобретенного мира надобно, чтобы самый победитель не позволял заржаветь своему оружию»[30].

Другой наш церковный Авторитет - святитель Феофан Затворник очень похвально отзывался о самой воинской службе, он считал, что: «Военный путь самый хороший - чистый, честный, самоотверженный». Он также пишет, что: «На воинах и войнах часто видимое Бог являл благословение и в Ветхом, и в Новом Завете. А у нас, сколько князей прославлены мощами кои, однако ж, воевали. В Киево-Печерской Лавре в пещерах есть мощи воинов. Воюют по любви к своим, чтобы они не подвергались плену и насилиям вражеским»[31].

В XX веке, в котором наша страна перенесла несколько тяжелейших войн, мы также среди выражений наших отечественных подвижников, най­дем немало слов, говорящих о высоте воинского служения и необходимости защиты Родины. По мнению Всероссийского пастыря - святого и праведного Иоанна Кронштадтского, война является наказанием за грехи народа, но это наказание носит педагогический характер для вразумления и исправ­ления. Во время Русско-японской войны святой праведный Иоанн Кронштадтский поддерживал наши войска в Манчжурии своими пастырскими посланиями. В них он призывает воинов мужественно сражаться на поле брани за веру, царя и отечество и говорит о высоте воинского служения потому, что: «После Бога и Богоматери, и всех святых, вся Россия на вас, дорогие братья, обращает взор свой, возлагает надежды свои, ожидая со­вершенной победы во имя Господне над врагами»[33].

Священномученик протоиерей Иоанн Восторгов (-1917 г.), примерно в это же время, в своем обращении к воинам прямо говорит о том, что под­виг воина - свят. Он приводит уже как давно устоявшееся церковное учение о совместимости звания воина и христианина, почему Церковь всегда благословляет защитников Отечества: «Церковь воодушевляет и подкрепляет воина в исполнении долга его звания, в его готовности умереть и пострадать за избранную идею»[34].

Во время Великой Отечественной войны церковные деятели Русской Православной Церкви выступали со словами поддержки воющей армии. Русская Церковь проводила большую патриотическую работу среди верующих, собирая средства для войск на фронте, обращаясь с воззваниями к воинам, партизанам и труженикам тыла. В одном из таких воззваний митрополит Николай (Ярушевич) даже говорит, что: «Церковь преисполнена священной ненависти к врагу», но подобные выражения мы найдем и у других архиереев. Например, святитель Лука (Войно-Ясенецкий) требовал смертной казни нацистам, т.е. подобное чувство священной ненависти могло быть довольно искренним и у верующих людей.

Другими словами, проявление праведного гнева и вытекающее из этого чувство физическое устранение носителей зла нельзя считать нравственным преступлением, ибо такой гнев всегда сопряжен с любовью к жертве, страдающей от злой силы.

Таким образом, как и в первые три века Христианской Церкви, так и в следующие времена, мы не найдем запрета на военную службу, и даже, болee того, воинское звание из области опасных, но допустимых занятий христианина становится вполне почетным и уважаемым. Это объясняется тем, что внешние условия воинской службы со времен первых веков христианства изменяются и принимают вполне христианскую форму. Об этом можно судить из того, что в последующие века основной обязанностью военнослужащих становится защита населения государства и сохранение устоев веры. Поэтому воинское служение уже не является серьезным препятствием для ведения благочестивой жизни и стяжания благодати Божией, о чем свидетельствует большое количество воинов, причисленных Церковью к лику святых.

Война, как средство обогащения, достижения славы, которое виделось в уничтожении городов, людей и опустошении целых местностей, как ее понимали в языческие времена, однозначно осуждается. Но война признается Церковью нравственно оправданной, когда она вызывается необходимостью противостоять врагу, который угрожает безопасности государства и его граждан. В некоторых случаях война может даже принять священный характер, когда она ведется ради сохранения православной веры от внешнего посягательства и насилия не только в области физической, но и религиозной. В таких воинах само пролитие своей крови воином-христианином уже может считаться добродетелью, а гибель на поле брани приравнивается к мученичеству за веру. Но участие в войне все-таки является деянием, представляющим опасную возможность порабощения личным страстям, связанным с необходимостью применять оружие. По­тому Православная Церковь считает необходимым постоянно возносить свои молитвы за богослужением о воинстве и настаивать на покаянии его как на средство, предохраняющее от подобной возможности.

Современный мир ставит перед воином множество проблем, которые могут поколебать его и без того нетвердое решение пойти служить в ар­мию. К числу таких проблем следует отнести распространение в обществе гедонистических воззрений, определенная популярность идей непротивле­ния злу силой и пацифизма. Эти явления в жизни общества свидетельствует о потере истинного христианского, а, следовательно, и человеколюбивого от­ношения к вопросам связанным с воинской службой, войной и применением оружия.

Поэтому для воина-христианина важно руководствоваться в своем слу­жении не только признанием необходимости для государства иметь инсти­туты силового воздействия, но и сознанием той высоты исполнения воинского долга, которую всегда видела Церковь в людях, защищающих родную землю с оружием в руках.

1.2. Русские философы об отношении христианина к воинской службе и государству. Христианство и политика.

Апологеты христианства не отрицали государства и его назначения носить меч для безопасности подданных, а также не отрицали и войны. Последователи новой веры видели для себя великое торжество в том, что победоносные войны дали возможность кесарю Константину водрузить Крест Христов над зданием Римской империи. «Впрочем, под неизменною политическою внешностью скрывалась тайная работа духовных сил. Для христианина государство, даже и осененное крестом, перестало быть высшим благом и окончательною формою жизни. Вера в вечный Рим, то есть в безусловное значение единства политического, заменилась ожиданием Нового Иерусалима, т.е. внутреннего, духовного объединения возрожденных людей, и народов»[34], так раскрывает мировоззрение христианства на земную жизнь русский философ Владимир Соловьев.

Но кроме этого идеального подъема человеческого сознания на высшую степень продолжается процесс внешнего, реального объединения человечества. Из истории всемирных монархий видно, что каждое завоевание было распространением мира, т.е. расширением того круга, внутри которого война переставала быть нормальным явлением. Стремлением всемирных монархий было дать мир земле, покорив все народы одной общей власти. Величайшая из этих завоевательных держав Римская империя прямо называла себя миром - pax romana.

Война сильнее всего объединяет внутренние силы каждого из воюющих государств или союзов и вместе с тем служит условием для последующего сближения и взаимного проникновения между самими противниками. В историческом процессе внешнего, политического объединения человечества война была главным средством.

Однако, человечество никогда не способно согласиться с позитивной составляющей войны. «Каково бы ни было историческое значение войны, она есть прежде всего убийство одних людей другими: но убийство осуждается нашею совестью, и, следовательно, мы по совести обязаны отказаться от всякого участия в войне и другим внушать то же самое. Нужно было бы прежде всего согласиться с тем, что война и даже военная служба не что иное, как убийство.»[34]

Каковы возможные предпосылки для поиска выхода из сложившегося глобального противоречия?

В. Соловьев раскрывает некоторые из них. «Война, как столкновение собирательных организмов (государств) и их собирательных органов (войск), не есть дело единичных лиц, пассивно в ней участвующих»[34].

Что касается обязательной службы, требуемой государством, то необходимо признать, что, пока она существует, отказ от подчинения ему со стороны отдельного лица есть зло. «Так как отказывающийся знает, что определенное число новобранцев будет поставлено во всяком случае и что на его место призовут другого, то, значит, он заведомо подвергает всем тягостям военной повинности своего ближнего, который иначе был бы от них свободен. Помимо этого общий смысл такого отказа не удовлетворяет ни логическим, ни нравственным требованиям, ибо он сводится к тому, что для избежания будущей отдаленной возможности случайно убить неприятеля на войне, которая не от меня будет зависеть, я сейчас же сам объявляю войну своему государству и вынуждаю его представителей к целому ряду насильственных против меня действий теперь, для того чтобы уберечь себя от проблематического совершения случайных насилий в неизвестном будущем»[34].

Цель военной службы определяется в нашем законе формулой защиты престола и отечества, то есть того государственного целого, к которому принадлежит данный человек. «Возможность для государства и в будущем, подобно многим случаям прошлой истории, злоупотреблять своими вооруженными силами и вместо самозащиты предпринимать несправедливые наступательные войны не может быть достаточным основанием моих собственных поступков в настоящем: эти поступки должны определяться только моими, а не чужими нравственными обязанностями. Итак, вопрос сводится окончательно к тому: имею ли я нравственную обязанность участвовать в защите своего отечества?»[34]

Нравственное требование остается единственным побуждением действий и способом единственно возможным при данных условиях.

«Смысл войны не исчерпывается ее отрицательным определением как зла и бедствия; в ней есть и нечто положительное не в том смысле, чтобы она была сама по себе нормальна, а лишь в том, что она бывает реально необходимою при данных условиях. Эта точка зрения на ненормальные явления вообще не может быть устранена, и на нее приходится становиться не в противоречии с нравственным началом, а, напротив, в силу его прямых требований.»[34]

Родовая связь существовала изначала, и война всех против всех выражает взаимное отношение не между отдельными единицами, а между отдельными родовыми группами. Соединения родов уже представляют собою зародыш государства. Без государства невозможен был бы культурный прогресс человечества, основанный на сотрудничестве (кооперации) многих сил. В государстве впервые являются солидарно действующие человеческие массы.

«А если собираемые государством подати и налоги идут не на дела, польза которых очевидна, а на такие, которые мне кажутся бесполезными или даже вредными? Тогда моя обязанность обличать эти злоупотребления, но никак не отрицать словами и делом самый принцип государственных повинностей, признанное назначение которых служить общественному благосостоянию. Но такое же в сущности основание имеет и военная организация государства. успешная защита всех слабых и невинных от насилия злодеев невозможна для отдельного человека и для многих людей порознь. Собирательная же организация такой защиты и есть назначение военной силы государства, и так или иначе поддерживать его в этом деле человеколюбия есть нравственная обязанность каждого»[34].

Далее философ приводит аргументы логически подтверждающие необходимость позитивного отношения к военной службе. «Ecли нa вoeннyю cлyжбy вce, нaчинaя c нaчaльcтвa, cтaнyт cмoтpeть кaк нa нeизбeжнoe noкyдa злo, тo, вo-пepвыx, никтo нe cтaнeт дoбpoвoльнo избиpaть вoeннyю пpoфeccию нa вcю жизнь, кpoмe paзвe кaкoгo-нибyдь oтpeбья пpиpoды, кoтоpoмy бoльшe дeвaтьcя нeкyдa; a вo-втоpыx, вce тe, кoмy пoнeвoлe пpидeтcя нecти вpeмeннyю вoeннyю пoвиннocть, бyдyт нecти ee c тeми чyвcтвaми, c кoтopыми кaтоpжники, пpикoвaнныe к cвoeй тaчкe, нecyт cвoи цeпи. Извoльтe пpи этoм гoвopить o бoeвыx кaчecтвax и o вoeннoм дyxe!»

Нравственное обоснование выводов остается в основе исследования по данной проблеме. „ Еcли, пo-вaшeмy, для бoжecтвa вce paвнo, чтo cильный мepзaвeц пoд влияниeм звepcкoй cтpacти иcтpeбляeт cлaбoe cyщecтвo, тo вeдь и пoдaвнo бoжecтвo ничeгo нe мoжeт имeть пpoтив тогo, чтoбы пoд влияниeм cocтpaдaния ктo-нибyдь из нac иcтpeбил мepзaвцa. Beдь нe cтaнeтe жe вы зaщищaть тaкyю нeлeпocть, чтo тoлькo yбийcтвo cлaбoгo и бeзoбиднoгo cyщecтвa нe ecть злo пepeд Бoroм, a yбийcтвo cильнoro и злoгo звepя ecть злo.”[34]

Какова же реальность для нашего времени и нашего Отечества? Во первых, древнее определение родов и кланов является неизменным на протяжении всей истории человечества. Мнение С. Н. Булгакова: «Это желание «устроиться на земле» прочно и окон­чательно, притом со вкусом и комфортабельно, эта любовь к месту, как основа всякогo мещанства, не есть черта, свойственная только отдельным ли­цам или эпохам; она составляет общечеловеческое свойство, глубоко и, быть может, неискоренимо за­ложенное в душе сынов земли, которые простодуш­но, а по большей части и чрезмерно любят свою земную колыбель, отдавая ей и свой труд, и свою заботу, и свою нежность. Ведь так естественно лелеять свой угол в мире, и можно ли не любить, да и позволительно ли не любить своей родины, своего места в поднебесной, своих близких и кровных, своего языка и народа, своей жены и детей? Разве это не было бы неблагодарностью, а что же чернее неблагодарности? Это чувство имеет свою есте­ственную и бесспорную, хотя и низшую, ограниченную правду, которую, однако, надо исполнить как и всякую правду»[35].

На первый план выходит миссия служения как оправдание Божественного замысла. «Всей глубиной существа своего, всей си­лой веры своей, всем помышлением своим должны мы прежде всего ощутить одно: мы есть, мы имеем свою собственную плоть и кровь, мы имеем свое духовное лицо. Нас Бог помыслил как некую само­бытную сущность, и этот умопостигаемый образ мы призваны осуществить в земном подобии. Мы должны стать самим собою, должны осуще­ствить себя самих - вот долг нашей жизни, исто­рическая задача нашего национального бытия, которая именно на нас наложена, в которой никто не может нас заменить, ибо это есть дело нашей мыс­ли, сердца и воли, всего нашего духовного суще­ства. Мы никому не можем передать свою духовную индивидуальность. Она есть та творческая за­дача в мире, во имя которой вызваны мы из небы­тия. Россия должна явить миру святую Русь, ибо последняя необходима для мира и судеб человечес­ких.»

Ответственность индивидуальная каждого человека перед Богом за собственные таланты возрастает до коллективной ответственности России за судьбы всего мира. «Надо любить в своем народе, как и в себе самом, не себя, но свое призвание. России по преимуществу вверены исторические судьбы Православия, от которого должен изойти свет миру, но это не значит, что Россия уже есть воисти­ну православная страна, «святая Русь!», хотя после­дняя всегда незримо и умопостигаемо таится в ней»[35].

Ожидание от России ее возрождения, а с ней и всего мира преображения непременно видимо сквозь века. «Чем же совершается это освобождение, какою силою вызвано это начало духовного воскресения? Что оказалось сейчас для европейского человечества сильнее, нужнее, спасительнее его цивилизации, его науки, его техники? Пусть странно, а для многих дико прозвучит мое слово, но скажу его: это воскрешение приносится смертью, откровением смерти. Над миром стала смерть, о которой забыли или, вернее, хотели забыть, и, как небесный благовест, как предвестие грозной трубы архангела, зазвучала в сердцах ее весть. Смерть есть тихий свет истины, пред которою блекнут все ложные ценности. Этот свет пытались закрыть или затемнить разными подложными ценностями, но пламя вечности снова вспыхнуло над миром. Война неимоверно приблизила к сознанию смерть, сдела­ла ее реально ощутимой, а это означает не что иное, как то, что мирочувствие эволюционно-мещанское должно уступить место религиозно-трагическому. Жизнь есть трагедия, великая очистительная жерт­ва, - это религиозное сознание, которое пытался заглушить и притупить эволюционизм своими на­деждами на будущий мир и всеобщее счастье, те­перь неизбежно становится всеобщим. Не эконо­мическое понимание истории, но мистическое по­нимание самой экономики; не утилитарные инте­ресы, личные или классовые, но святыня и радость жертвы и тайна жертвы, - вот чему учит современная история»[35].

Необходимо трезво оценивать происходящее и адекватно интерпретировать очевидные выводы. «Церковь учит нас молиться об избавлении от бед: от болезни, труса, потопа, огня, меча, наше­ствия иноплеменников. Людям бывают спаситель­ны удары и испытания, но мы не можем, не смеем их накликать - ни на себя, ни на других, ибо это значило бы переходить границу дозволенного для человека, приписывать себе разум Провидения. Мы лишь должны готовить себя к мужественному и достойному несению свыше посылаемого креста. И до войны священною обязанностью всех было охранять мир. Но когда события влекутся уже не­человеческой силой и в громовые раскатах яв­ственно слышится голос Судии: Мне отмщение, Аз воздам; когда Европа обретает трагическую судьбу свою, и свершается очистительная жертва, - нам следует собрать все свои силы, чтобы стать достойными современниками своей истории, а не малосмысленными и лишь испуганными зрителями. И не должны ли мы, не колеблясь, признать, что на­стоящая война, это бич Божий, ведет за собой не только разгром, но и духовное пробуждение?»[35]

Необходимость прохождения через огонь страданий для очищения очевидна. «Там, где виделось порою словно духовное кладбище, царство ком­форта и цивилизации, неверия и расчета, ныне вспыхнуло пламя, испепеляющее многое из того, что достойно сожжения, и отделяющее шлаки от чистого металла».

Великая миссия служения всему миру видимо осязается и осмысливается. «О недостойная избранья! Ты избрана!» Русское воинство величием своего духа спасает и освобождает мир от преждевременной угрозы ан­тихристова пленения. «Но не является ли это указа­нием, что и иное служение миру ждется от России, иной подвиг - не битвы, но спасающей любви и веры. Воинство ратное зовет себе на смену воин­ство духовное. Гряди же, гряди, святая Русь!»[35]

Несколько иную точку зрения оправдания войны приводит другой русский философ К. Франк.

Оправдать войну в свою пользу можно, лишь приведя такие аргументы, с которыми противник обязан был бы согласиться. Конечно, психологически нет надежды до­биться общего признания для какого-либо оправда­ния войны. Во время самой войны сознание одной стороны будет в плену собственного заблуждения и будет невосприимчиво к истине. «Но это нисколько не ме­няет того, что истина сама по себе в этом вопросе, как и всюду, только одна, т. е. одинакова для всех. И эта истина восторжествует, когда пройдет пора ослепления. В ожидании этого времени каждая из сторон имеет право веровать в свою правоту, по­скольку она искренно убеждена, что добросовестно и беспристрастно обсудила вопрос. Но действитель­ная, подлинная истина, конечно, только одна, и мы с своей стороны верим и убеждены, что она именно на нашей стороне, что именно мы, а не наши противни­ки, боремся за правое дело и за уничтожение зла.»[36]

Это положение в известном смысле сталкивается с задачей объек­тивного оправдания войны, из которого вытекает, что одна сторона - именно неправая - обязана признать свое дело, свою национальную волю неправой. Но такое понимание в религи­озном смысле кощунственно. «Оно означает осужде­ние, признание негодным самих основ националь­ного бытия, тогда как всякое национальное бытие - ­как и бытие индивидуальной личности - в своих последних корнях, в самом своем бытии должно мыслиться одним из многообразных проявлений Абсолютного.»[36]

Отыскание смысла войны должно быть подчинено общему требованию, «чтобы та правда, во имя которой ведется война, была действительно общечеловеческой, равно необходимой не только нам, но и нашему противнику. Мы должны понимать эту войну, не как войну против на­ционального духа нашего противника, а как войну против злого духа, овладевшего национальным со­знанием.»

Источники зла в национальной жизни должны мыслиться лишь как заблуждения, в которые впала нация. Необходимый отказ от заблуждения вер­нет нацию к тому, что есть в ней истинного, и в под­линном, внутреннем смысле жизнеспособного.

Ф.М. Достоевский как бы продолжает данную гипотезу, но несколько в ином контексте. «Христианство само признает факт войны и пророчествует, что меч не прейдет до кончины мира: это очень замечательно и поражает. О, без сомнения, в высшем, в нравственном смысле оно отвергает войны и требует братолюбия. Я сам первый возрадуюсь, когда раскуют мечи на орала. Но вопрос: когда это может случиться? И стоит ли расковывать теперь мечи на орала?» [37].

Совершенно, на первый взгляд, парадоксально к проблеме войн подходит Н.Бердяев. Он строит свою гипотезу на оправдании войны, как необходимости для человечества. «В Евангелии сказано, что нужно больше бояться убивающих душу, чем убивающих тело. Физическая смерть менее страшна, чем смерть духовная. А до войны, в мирной жизни убивались души человеческие, угашался дух человеческий, и так привычно это было, что перестали даже замечать ужас этого убийства. На войне разрушают физическую оболочку человека, но ядро человека, душа его может остаться не только не разрушенной, но может даже возродиться.»[38]

Тех, кто верит в бесконечную духовную жизнь и в ценности, превышающие все земные блага, ужасы войны и физическая смерть не так страшат. Этим объясняется то, что принципиальные пацифисты встречаются чаще среди гуманистов-позитивистов, чем среди христиан. Религиозный взгляд на жизнь глубже видит трагедию смерти, чем взгляд позитивно-поверхностный. Война есть страшное зло и глубокая трагедия, но зло и трагедия не во внешне взятом факте физического насилия и истребления, а гораздо глубже.

«Война лишь проявляет зло, она выбрасывает его наружу. Внешний факт физического насилия и физического убийства нельзя рассматривать, как самостоятельное зло, как источник зла. Глубже лежит духовное насилие и духовное убийство. А способы духовного насилия очень тонки и с трудом уловимы. Иные душевные движения и токи, иные слова, иные чувства и действия, не имеющие признаков физического насилия, более убийственны и смертоносны, чем грубое физическое насилие и разрушение.»[38]

Природа войны, как материального насилия, чисто рефлективная, знаковая, симптоматическая, не самостоятельная. Война не есть источник зла, а лишь рефлекс на зло, знак существования внутреннего зла и болезни. Природа войны — символическая. Такова природа всякого материального насилия, — оно всегда вторично, а не первично.

Материальные насилия и ужасы войны лишь сыпь на теле человечества, от которой нельзя избавиться внешне и механически. Все мы виновны в той болезни человечества, которая высыпает войной. Когда вскрывается гнойный нарыв, то нельзя видеть зла в самом вскрытии нарыва. Иногда это вскрытие нужно сделать насильственно для спасения жизни.

Война не создала зла, она лишь выявила зло. Все современное человечество жило ненавистью и враждой. «Внутренняя война была прикрыта лишь поверхностным покровом мирной буржуазной жизни и ложь этого буржуазного мира, который многим казался вечным, должна была быть разоблачена. Истребление человеческой жизни, совершаемое в мирной буржуазной жизни, не менее страшно, чем то, что совершается на войне.»[38]

Ответственность человека должна быть расширена и углублена. И поистине, человек чаще бывает насильником и убийцей, чем он сам это подозревает и чем подозревают это о нем. Нельзя лишь в войне видеть насилие и убийство. Вся наша мирная жизнь покоится на насилии и убийстве. « И до начала нынешней мировой войны мы насиловали и убивали в самой глубине жизни не меньше, чем во время войны. Война лишь выявила и проецировала на материальном плане наши старые насилия и убийства, нашу ненависть и вражду. В глубинах жизни есть темный, иррациональный источник. Из него рождаются глубочайшие трагические противоречия. И человечество, не просветившее в себе божественным светом этой темной древней стихии, неизбежно проходит через крестный ужас и смерть войны. В войне есть имманентное искупление древней вины. Не дано человечеству, оставаясь в старом зле и древней тьме, избежать имманентных последствий в форме ужасов войны. В отвлеченных пожеланиях пацифизма избежать войны, оставляя человечество в прежнем состоянии, есть что-то дурное. Это — желание сбросить с себя ответственность. Война есть имманентная кара и имманентное искупление. В войне ненависть переплавляется в любовь, а любовь в ненависть. В войне соприкасаются предельные крайности и диавольская тьма переплетается с божественным светом. Война есть материальное выявление исконных противоречий бытия, обнаружение иррациональности жизни. Пацифизм есть рационалистическое отрицание иррационально-темного в жизни. И невозможно верить в вечный рациональный мир».

Апокалипсис пророчествует о войнах. Христианство не предвидит мирного и безболезненного окончания мировой истории. «Внизу отражается то же, что и наверху, на земле то же, что и на небе. А вверху, на небе, ангелы Божьи борются с ангелами сатаны. Во всех сферах космоса бушует огненная и яростная стихия и ведется война. И на землю Христос принес не мир, но меч. В этом глубокая антиномия христианства: христианство не может отвечать на зло злом, противиться злу насилием, и христианство есть война, разделение мира, изживание до конца искупления креста в тьме и зле.»[38]

Христианство есть сплошное противоречие. И христианское отношение к войне роковым образом противоречиво. Христианская война невозможна, как невозможно христианское государство, христианское насилие и убийство. «Но весь ужас жизни изживается христианством, как крест и искупление вины. Война есть вина, но она также есть и искупление вины. В ней неправедная, грешная, злая жизнь возносится на крест.»[38]

«Мы все виновны в войне, все ответственны за нее и не можем уйти от круговой поруки. Зло, живущее в каждом из нас, выявляется в войне, и ни для кого из нас война не есть что-то внешнее, от чего можно отвернуться. Необходимо взять на себя ответственность до конца. И мы постоянно ошибаемся, думая, что снимаем с себя ответственность, или не принимаем ее вовсе. Нельзя грубо внешне понимать участие в войне и ответственность за нее. Мы все так или иначе участвуем в войне. Уже тем, что я принимаю государство, принимаю национальность, чувствую всенародную круговую поруку, хочу победы русским, я — участвую в войне и несу за нее ответственность. Когда я желаю победы русской армии, я духовно убиваю и беру на себя ответственность за убийство, принимаю вину. Низко было бы возложить на других убийство, которое нужно и мне, и делать вид перед самим собой, что в этом убийстве я не участвую.»[38]