Отиздателей
Книга «Жизнь на пути правды (Митрополит Филарет из рода Вахромеевых)» посвящена 75-летию Высокопреосвященного Филарета (Вахромеева), Митрополита Минского и Слуцкого, Патриаршего Экзарха всея Беларуси.
В первой части книги речь идет о происхождении рода Вахромеевых, об отчем доме, о родителях владыки Филарета. Повествование представляет собой семейную хронику, которую составил Варфоломей Александрович Вахромеев, отец Патриаршего Экзарха всея Беларуси. Существовавший доселе на правах рукописи, уникальный текст публикуется впервые, открывая путь новым исследованиям истории рода известных ярославских купцов и дворян Вахромеевых, его ближнего и дальнего окружения.
Вторая часть книги представляет собой собранные воедино воспоминания Митрополита Филарета о своем детстве и юности, о начале церковного пути и священнослужения, о наставниках и учителях Владыки.
Третью часть книги составляет очерк о служении Высокопреосвященного Митрополита Филарета Матери-Церкви на различных поприщах архипастырской деятельности. О событиях церковной жизни, организатором и участником которых Господь благословил быть владыке Филарету, читатель узнает из непосредственных рассказов и комментариев Его Высокопреосвященства.
Книга подготовлена пресс-службой Патриаршего Экзарха всея Беларуси; ее издание является смиренным даром Издательства Белорусского Экзархата дорогому Владыке.
Часть I
ИСТОРИЯРОДА
ВАХРОМЕЕВЫХ
И
СЕМЕЙНАЯХРОНИКА
ВАРФОЛОМЕЯ
АЛЕКСАНДРОВИЧА
ВАХРОМЕЕВА
Е
ще в начале прошлого века в Ярославле проживал большой род Вахрамеевых (речь идет о XIX веке; текст был написан в 70–80-х годах ХХ столетия. — Ред.). Все многочисленные семьи в то время были в той или иной степени связаны между собой родственными отношениями. По словам моих родителей, в первом десятилетии XX века общее количество в них доходило до трехсот человек1.
Непосредственным родоначальником нашей семьи был мой прапрадед Иван Михайлович Вахрамеев, которого могу лишь назвать, так как не располагаю сведениями о датах его рождения и кончины, а также другими данными2.
У Ивана Михайловича было два сына — Александр и Михаил. Старший — Александр Иванович, мой прадед, — родился 13 февраля 1813 года, а скончался 7 июля 1895 года, 82 лет. Младший — Михаил Иванович — родился 14 октября 1817 года, скончался 12 января 1866 года. Его супруга, Екатерина Дмитриевна, родилась в 1825 году и скончалась в 1863 году
13 апреля. Детей у нее не было.
Прадед Александр Иванович был женат трижды3: его первая супруга Варвара Васильевна (1821–1840) скончалась в 19-летнем возрасте. Вторая супруга — Феодосия Михайловна — родилась 26 апреля 1821 года. Год ее кончины мне неизвестен. От этого брака у них был сын Иван Александрович — мой дед.
Он родился 13 августа 1843 года, а скончался 26 декабря 1908 года. Третьей супругой прадеда была Мария Михайловна, урожденная Латышева (4 апреля 1835 года – 12 августа 1888 года); скончалась она 53 лет.
У прадеда была еще дочь, Надежда Александровна, в замужестве — Титова4. По всей вероятности, она родилась от третьего брака.
Мой дед, Иван Александрович, был женат на Елизавете Семёновне, урожденной Крохоняткиной. Их бракосочетание состоялось 16 февраля 1864 года (в 1889 году они праздновали «серебряную свадьбу»). У дедушки и бабушки было шестеро детей — пятеро сыновей и дочь: Мария — 1865, Владимир — 1867, Александр — 1875, Сергей — 1881, Семён — 1885 года рождения. Года рождения сына Михаила я не знаю5.
Двое из сыновей — Владимир и Михаил — умерли в детстве. Старший сын Александр Иванович, мой отец, был женат на Екатерине Алексеевне, урожденной Дружининой.
В нашей семье было семь человек детей. Я был пятым. Старше меня — Екатерина, Иван, Николай, Мария; младше меня — Александр и Владимир.
Бракосочетание моих родителей состоялось в 1894 году6. Отцу было тогда 19 лет, а маме неполных 17 лет.
Мои дедушка и бабушка по маминой линии были Алексей Павлович Дружинин и Екатерина Николаевна, урожденная Вахрамеева. Я родился 5 марта 1904 года. Мое появление на свет послужило поводом для озабоченности и раздумий моих родителей и деда Ивана Александровича. Дело в том, что родители пригласили деда быть моим крестным отцом, а тетю Марию Ивановну — крестной матерью. По желанию деда мне дали имя Варфоломей.
Дед предполагал, что родоначальником Вахрамеевых был некто Варфоломей, а по народному произношению — Вахромей. Это обстоятельство, в свою очередь, натолкнуло его на мысль, что наша фамилия должна писаться не Вахрамеевы, а Вахромеевы, так как пятой буквой в имени Варфоломей является буква «о», поэтому и в народном произношении она должна сохраниться, а именно: Вахромей.
Между прочим, в течение моей жизни некоторые лица, с которыми я сталкивался, называли меня Вахромей Александрович. В отдельных случаях я их поправлял, а в большинстве — оставлял без внимания, так как по-своему они были правы, если исходить из фольклорного наречия.
С указанного момента произошло изменение в написании фамилии нашей семьи: Вахромеевы. С этого же времени дед изменил и наименование нашей торговой фирмы: «Торговый дом хлебных товаров, И.А. Вахромеев с сыновьями». Во всех книжных изданиях, которые дед осуществлял после этого момента, имя издателя печаталось по-новому. Например, в описании принадлежавших ему «Рукописей славянских и русских» с пятого тома они уже именуются как принадлежащие
И.А. Вахромееву. Текст этого тома был подготовлен в 1905 году, а издан в 1906 году.
Указанному изменению в написании нашей фамилии, видимо, способствовало еще и то обстоятельство, что при большом количестве родни, носящей одинаковую фамилию, были случаи полного совпадения имени и отчества. В частности, у дедушки был довольно близкий родственник, которого звали также Иван Александрович Вахрамеев. И в молодости, и в зрелом возрасте их различали прозвищем: одного звали «И.А. Беленький» (мой дед), а другого — «И.А.Чёрненький». У последнего был сын, которого звали Александр Иванович, как и моего отца, поэтому и к ним перешло это прозвище!
В Ярославле вся наша семья жила в большом особняке на Ильинской площади, который был приобретен прадедом в конце 60-х или в начале 70-х годов прошлого века[1]
.
В 1872 году был произведен капитальный ремонт (реставрация) дома по первоначальному проекту. В книге А.И. Суслова и С.С. Чуракова «Ярославль» (М., 1960) по поводу нашего дома читаем следующее:
«Особняком от построек 80-х годов ХVIII века стоит дом Вахромеева. Он отличается барочным характером фасада и, превосходя размерами все современные ему жилые дома, производит впечатление дворца. Дом —
трехэтажный, средняя часть каждого из трех фасадов (дом угловой. — Авт.)
слегка выступает вперед. Углы закруглены... Пилястры поддерживаются в нижнем этаже рустованными лопатками.
В таком виде дом сохранился до 1872 года, когда новый владелец перестроил внутренность дома, а фасады реставрировал, согласно старинному чертежу, полученному им у прежнего владельца.
Над выступающими средними частями появились треугольные фронтоны, а по углам — лучковые (фронтоны) с круглыми окнами, окруженными пальмовыми ветвями».
Это теперь окна, а до революции в округлости ветвей находились красивые буквы «В».
«На чертеже была показана еще балюстрада со статуями и вазами, но ее не восстановили. Старых интерьеров в доме не сохранилось».
К этому последнему замечанию авторов описания добавлю: в дореволюционный период весь средний этаж представлял собой анфиладу старых интерьеров: начиная от правого угла дома, обращенного к Волге, шли комнаты (справа налево): спальня, будуар, зал (его центр — средний угол дома), голубая гостиная, красная гостиная, зеленая гостиная, курительная комната в турецком стиле, столовая. Эти восемь комнат и представляли собой указанную анфиладу, причем между залом и гостиными двери не были навешены; входы обрамлялись с двух сторон тяжелыми плюшевыми гардинами, соответствовавшими цвету и стилю каждой комнаты.
В настоящее время наш дом охраняется государством как местный памятник зодчества.
О моих первых детских впечатлениях, сохранившихся в памяти, об окружавшей меня обстановке, а также о последних годах жизни в этом доме я расскажу ниже, а сейчас надо восстановить некоторые факты быта и деятельности моих прадеда и деда.
По рассказам родителей, прадед Александр Иванович всю жизнь занимался торговлей, а позднее и мукомольным производством. Свое торговое дело он начал, как говорили у нас, с лотка разносчика. Известно, что первоначально прадед имел в Ростовском уезде водяную мельницу на реке Устье при деревне Осиновицы[2]
.
Деревянное здание мельницы было довольно большое, в несколько этажей (точно не помню). Реку перекрывала плотина, по ней был проложен мост. При мельнице была небольшая усадьба, в которой находился двухэтажный дом, сад и надворные постройки. В этом имении я бывал в детские годы в летнее время несколько раз, но тогда оно было уже запущено: мельница не работала, сад зарос.
В доме жила экономка, которая сторожила находившееся в нем имущество и вела для себя небольшое домашнее хозяйство. Тишину нарушал только шум воды, прорывавшейся в створ плотины... Осиновицы были расположены далеко от шоссейной дороги между Ярославлем и Ростовом.
Если углубиться в рассмотрение условий производства в области мукомольной промышленности в середине прошлого столетия, то надо иметь в виду, что при гужевом транспорте, когда еще не было железной дороги, местоположение такого предприятия, как водяная мельница, имело большое значение для его продуктивности. Если поблизости не было судоходной реки, то нельзя было рассчитывать на большие прибыли. Когда же в 1870 году была построена железная дорога между Москвой и Ярославлем, то, несомненно, было целесообразным перенести свое предприятие ближе к железнодорожному транспорту. Это, видимо, и побудило прадеда перебазировать свое мельничное хозяйство в один из пунктов на той же реке, но ниже по течению, — в том месте, где ее пересекает Московско-Ярославское шоссе и полотно железной дороги вблизи станции Семибратово.
Здесь надо несколько отклониться от моего рассказа и процитировать выдержку из упомянутого выше старого путеводителя по Ярославлю и его губернии, изданного в 1859 году (с. 369). В нем говорится:
«В 1/4 версты от шоссейного моста, влево (имеется в виду направление из Гостева в Ярославль. — Авт.) деревня Исады, с большой водяной мукомольной мельницей, принадлежащей Ростовскому Яковлевскому монастырю и содержимой в аренде Ярославским купцом Крохоняткиным».
Вот эту мельницу впоследствии и приобрел прадед Александр Иванович. Когда и каким путем мельница перешла во владение прадеда, а затем и деда, установить не удалось. Известно лишь, что в последующие годы она являлась уже собственностью Ивана Александровича. В этот период между семьями Вахромеевых и Крохоняткиных установились отношения и по другой причине.
Как я уже упоминал, дед Иван Александрович женился на дочери
С. Крохоняткина Елизавете Семёновне 16 февраля 1864 года. Крохоняткины имели, кроме того, собственную мельницу в Ярославле. В том же путеводителе читаем:
«Паровая мельница-крупчатка братьев Крохоняткиных, устроенная в 1845 году, переделывает пшеницы до 24 000 четвертей в год на 226 000 рублей серебром» (с. 271).
Мельница Крохоняткиных в Ярославле была одним из первых предприятий, на котором был установлен 70-сильный паровой двигатель.
В корреспонденции, помещенной в Ярославских губернских ведомостях в № 3 за 1863 год, говорилось: «Это заведение замечательно между прочим тем, что устроено русскими мастерами и что машины и машинисты русские...».
Естественно предположить, что Крохоняткины решили, по обоюдной договоренности, передать мельницу в Исадах Вахромеевым, ограничившись принадлежащей им мельницей в Ярославле. Эта мельница расположена на левом высоком берегу Которосли, недалеко от впадения ее в Волгу; она функционирует и по настоящее время.
По всей вероятности, мельницу в Исадах прадед не арендовал, а выкупил у монастыря. Это видно из следующего: известно, что дед Иван Александрович на собственные средства перенес все крестьянские дома и постройки деревни Исады с берега реки в глубь приобретенной им земли. Эта земля принадлежала ранее Е.Н. Чернышёвой, у которой, видимо, она и была приобретена[3]
.
На освободившемся месте на самом берегу реки между железнодорожной полосой отчуждения и территорией мельничного двора дед выстроил новый большой двухэтажный деревянный усадебный дом дачного типа. Вокруг него был разбит просторный парк и построены необходимые хозяйственные службы. Между новой и старой территориями был выстроен через реку Устье новый мост. Здесь пролегла проселочная дорога для общего пользования (см. примерный план имения).
Разумеется, что если бы в то время Вахромеевы были только арендаторами мельницы, то дед не мог бы производить такую крупную реконструкцию. На старой территории мельничного хозяйства, кроме большого четырехэтажного каменного корпуса самой мельницы, находились склады, а в глубине двора — небольшой двухэтажный каменный дом, при нем сад, скотный двор, птичник с прудом и большая территория под огородом и ягодником.
Мельничная площадь занимала и часть противоположного берега реки, там, где она делает крутую излучину. К ней через плотину вел мост. За ним находилась большая луговина с сенным сараем, бани, на берегу реки — пристань для лодок и купальни. Вся мельничная территория была обнесена высоким забором с двумя въездами с противоположных сторон. По всей вероятности, многие из этих построек были сооружены еще при прежнем владельце-арендаторе.
От станции Семибратово дедом была проведена к мельнице железнодорожная ветка протяженностью около километра — для подачи вагонов с зерном и отправки готовой продукции. Во дворе мельницы ветка разделялась для маневрирования на две колеи.
В первые годы владения этим имением здесь в летнее время жила семья Ивана Александровича. Такова, в общих чертах, история перевода мельничного хозяйства из Осиновиц в Исады и нашего имения на станции Семибратово по Московско-Ярославской железной дороге. Теперь я коснусь общественной и коммерческой деятельности наших предков.
Прадед Александр Иванович носил титул почетного гражданина города Ярославля. Известно, что он в меру своих сил и возможностей откликался на общественные мероприятия по благоустройству города. Известно также, что он оборудовал и открыл богадельню для одиноких престарелых ярославцев, которую содержал на свой счет. Она находилась на левой стороне Семёновского спуска к Волге.
В книге «Исторический очерк Ярославского Леонтьевского кладбища»[4]
есть следующее свидетельство о том, что в числе скончавшихся и похороненных на кладбище значится:
«Вахрамеев — род Александра Ивановича — устроителя богадельни в г. Ярославле, его имени, и крупного жертвователя на нужды города; устроителя паровой вальцевой мельницы бывшей Крохоняткиных в г. Ярославле».
Еще при жизни прадеда мельница Крохоняткиных в Ярославле тоже перешла во владение Вахромеевых. По данным книги «Указатель фабрик и заводов» П.А. Орлова и С.Г. Будагова, изд. 3-е, 1894 г., значится, что мельница Крохоняткиных перешла во владение А.И. Вахрамеева к 1890 году.
На Леонтьевском кладбище были похоронены: брат Александра Ивановича и его супруга, три жены Александра Ивановича, а также два малолетних сына Ивана Александровича — Володя и Миша. Позднее рядом с могилой прадеда был похоронен и Иван Александрович.
Деду Ивану Александровичу был тоже присвоен титул почетного гражданина города Ярославля. Думаю, что, говоря об общественной деятельности деда, целесообразно здесь привести его краткий биографический очерк, данный в книге «Московское Археологическое общество в первое пятидесятилетие его существования» (1864–1914, Т. II. М., 1915.
С. 61–62):
«Вахромеев Иван Александрович, почетный гражданин г. Ярославля, родился 13 августа 1843 г. Образование получил домашнее; общественная деятельность его началась с 1875 г., когда он был избран в гласные Ярославской городской думы, в каковой должности и состоял до смерти.
С 1881 г. по 1887 г. и с 1897 г. по 1905 г. состоял ярославским городским головой, кроме того, состоял членом многих благотворительных и просветительных учреждений; скончался 26 декабря 1908 года. Учено-археологическая деятельность И.А. выразилась в содействии реставрации и собирании памятников старины, особенно рукописей, коллекция которых, согласно его завещанию, была передана Московскому историческому музею, а также в издании следующих трудов...».
Список изданий И.А., помещенный в этом биографическом очерке, приводится не полностью. Поэтому я даю перечень его изданий значительно более подробно, насколько мне удалось это восстановить при помощи других источников. Кроме того, я уточняю наименования и даты изданий:
1. Княжие и царские грамоты Ярославской губернии. М., 1881.
2. Причитания Северного края, собранные Е.В. Барсовым. Т.2. М., 1882.
3. Титов А.А. Путеводитель по городу Ярославлю. М., 1883.
4. Титов А.А. Ярославский уезд. М., 1883.
5. Титов А.А. Ростов Великий (исторический обзор). М., 1884.
6. Житие и подвиги свв. Зосимы и Савватия, Соловецких чудотворцев — по рукописи ХVII в. 1889.
7. Историческая записка с протоколами Ярославской Губернской Ученой Архивной комиссии. 1890.
8. Титов А.А. Город Любим. М., 1890.
9.Ушаков А.Н. 300-летие со дня мученической кончины царевича Димитрия (церковь «на Крови»). Ярославль, 1891.
10.То же, второе дополненное издание. Ярославль, 1891.
11.Труды Ярославской Губернской Ученой Архивной комиссии. Вып. 2.
Под ред. А.А. Титова. М., 1892. Приложение: Архиепископ Иркутский Ириней Несторович (материалы для его биографии). Статья И.А. Вахромеева, с. 1–34, а также 17 приложений, взятых из принадлежащих ему рукописей, которые послужили источником для статьи.
11а.Отдельный оттиск вышеназванной статьи. 1892.
12.Исторические акты Ярославского Спасского монастыря: в 3 т. и дополнение к 1-му тому. 1896.
13.Титов А.А. Сказания о жизни и чудесах св. благоверного князя Феодора, Ярославского чудотворца. М., 1899.
14.Труды Ярославской Губернской Ученой Архивной комиссии.
Вып. 1. Под общ. ред. А.А.Титова. М., 1900.
15.Труды Ярославского Областного съезда исследователей истории и древностей Ростово-Суздальской области. М., 1902.
16.Барсов Е.В. Из истории колонизации и культуры Ростовского края. М., 1902.
17.Вахромеев И.А. Церковь во имя пророка Илии в г. Ярославле. Типолитография Г.А. Петражицкого. Ярославль, 1906.
18.Записки Станислава Немоевского (1606–1608). М., 1907.
19.Гринберг А. Марина Мнишек. Русский перевод и предисловие А.А. Титова. М., 1908.
20.Труды Ярославской Губернской Ученой Архивной комиссии. Акты Угличской провинциальной канцелярии. Со вступительной статьей профессора Демидовского лицея Ф.А. Тарановского. Кн. V, т.1. М., 1908.
21.То же, кн. V, т. 2. М., 1909. В ней: Протокол Торжественного заседания комиссии в 40-й день памяти И.А. Вахромеева.
22.Титов А.А. Рукописи славянские и русские, принадлежащие действительному члену Русского Археологического Общества И.А. Вахромееву. Вып. 1. М., 1888.
23. То же, вып. 2. М., 1892.
24. То же, вып. 3. Сергиев Посад, 1892.
25. То же, вып. 4. 1897.
26. То же, вып. 5. М., 1906.
27. То же, вып. 6. М., 1907.
Далее в биографическом очерке говорится: «Членом-корреспондентом Московского археологического общества И.А. был избран 15 мая 1881 г., Действительным членом — 14 марта 1886 г.» (с. 62). Кроме того, в этом юбилейном издании Московского археологического общества в приложении дан список трудов членов общества, помещенных в его периодической печати. Из трудов Ивана Александровича там значатся следующие (с. 37–38):
Вахромеев И.А. — Доклад об осмотре, по поручению Общества, древней Николо-Мокринской церкви в Ярославле. «Древности», т. 8, вып. 2, 1890, протокол 303, с. 46.
Вахромеев И.А. Описание принадлежащих ему рукописей. «Древности», т. 16, вып.1, 1900, протокол 409, с. 181. Вахромеев И.А. — Доклад о необходимости реставрации Ярославской градской церкви во имя св. пророка Илии, что на Ильинской площади. «Древности», т. 17, 1900, протокол 99, с. 333–334.
К трудам И.А. следует отнести: Вахромеев И.А. «О св. князе Ярославском Феодоре Ростиславовиче. «Ярославские Епархиальные ведомости», 1899, № 40.
Речь И.А.Вахромеева, выясняющую заслуги князя Феодора Ростиславовича перед городом Ярославлем, на торжественном заседании Ярославской Ученой Архивной комиссии 19 сентября 1899 г. в ознаменование 600-летия со дня его кончины. Протокол, Ярославль, 1901.
Как мы видели выше, общественная деятельность И.А. началась в 1875 году. Ему было тогда 32 года. До конца своих дней он в том или другом качестве старался принести пользу обществу, а главное — своему родному городу. В этом отношении его деятельность была многообразна. Здесь я могу привести лишь отдельные факты его общественной деятельности. Вот заметки из цитированной книги «Исторический очерк Ярославского Леонтьевского прихода»:
«Уже в первые годы своей деятельности в качестве городского головы он заботится о благоустройстве городского хозяйства».
В декабре 1881 года заседание городской думы под председательством городского головы И.А. Вахромеева вынесло решение по благоустройству Леонтьевского кладбища.
16 сентября 1882 года городская дума под председательством И.А. обсуждала вопрос о внутренней перестройке церкви на Леонтьевском кладбище (соединение холодной с теплой). Во время обсуждения этого вопроса при «особенной поддержке со стороны председателя» было вынесено постановление думы: «Поручить Управе произвести осмотр церкви и по составлении плана и сметы на переделку оной все свои соображения представить, по возможности, в скорейшем времени в думу».
Приходская школа при Леонтьевской церкви была открыта в 1894 го-
ду (для детей из ближайших деревень и западной окраины города).
И.А. пожертвовал на содержание школы 300 рублей. В списке, перечисляющем жертвователей, сказано: «От лиц, известных в городе своей благотворительностью...».
В 1882 году в Ярославле начал функционировать городской театр. Город приобрел его за 15 тысяч рублей у купца С.А. Черногорова. На ремонт театра было израсходовано 45 тысяч рублей[5]
. В этот период, как известно, городским головой был Иван Александрович.
Ссылаясь на книгу Н.М. Севера, я должен заметить, что все, касающееся забот городской управы, подано в ней в довольно тенденциозном тоне. Говорить, что городская дума приобрела театр из чисто хозяйственных соображений, — это значит искажать факты и общую направленность деятельности городских общественных организаций.
В городе делалось многое для того, чтобы облагородить его культурный облик, сохранить памятники древности, улучшить благоустройство. Причем, зачастую это делалось на средства частных лиц, вносивших добровольные пожертвования. Этому свидетельство, например, ремонт и реставрация храма Илии Пророка на средства И.А. Вахромеева или усилия, приложенные им в устроении в городе трамвайного сообщения.
Навязчивое использование термина «отцы города», встречаемого у Н.М. Севера на каждом шагу в явно пренебрежительном тоне, не делает чести автору. Надо учитывать, что люди жили тогда определенным общественным укладом, и каждый занимался своим делом; и вообще тогда было немало честных культурных людей... К сожалению, подобная направленность работы вредит тому материалу, который, надо это отметить, собран в книге с заинтересованностью.
А вот, в противоположность Н.М. Северу, свидетельство С.М. Чехова из книги «О семье Чехова. М.П. Чехов в Ярославле», изданной Верхне-Волжским книжным издательством (Ярославль, 1970. С. 190): «20 мая 1897 года многие ярославцы были взволнованы и спрашивали друг друга: «Пройдет или не пройдет?».
Дело в том, что в этот день баллотировался в городские головы почетный гражданин города Ярославля Иван Александрович Вахромеев. Он был избран единогласно (на второй срок. — Авт.). По этому поводу газета писала: «...в его лице, богато одаренном большим умом, практичностью, знаниями и отзывчивостью, а также опытностью в городском хозяйстве (Ярославское общество. — С.Ч.) найдет человека стойких убеждений, человека самостоятельного и беззаветно преданного интересам родного города...».
«В 1899 году бельгийское акционерное общество получило от города концессию на постройку электростанции и сооружение трамвайного движения в Ярославле. Этот первый в России трамвай, помимо двух маршрутов пассажирского движения, доставлял с товарной станции сырье для фабрик, расположенных в городе».
Идея проведения в Ярославле трамвайного сообщения принадлежала Ивану Александровичу. Все работы производились под его непосредственным наблюдением как городского головы. В этой связи на память приходит такой характерный эпизод, происшедший с дедом в 1905 году в момент революционных волнений. Вместо благодарности за устройство в городе трамвая, ему пришлось пережить серьезную тревогу и огорчение. Извозчики решили, что трамвай в городе — это посягательство на их заработок, и грозили городскому голове расправой. Дело дошло до того, что, опасаясь стихийных выступлений с их стороны, Иван Александрович вынужден был на время покинуть город. Ночью, тайно, он уехал на лошадях в имение Исады...
В конце театрального сезона 1899/1900 года была создана комиссия для празднования юбилея — 150-летия основания русского театра
Ф.Г. Волковым. Городская управа приступила к ремонту здания театра.
О подготовке к юбилею были статьи в местной прессе.
А.А. Бахрушин предоставил для выставки ряд портретов, книг, афиш из своего собрания; художественная и официальная часть торжества выразилась в следующей программе:
«9 мая. В 1 ч. дня — торжественное заседание Ярославской губернской архивной комиссии.
В 3 ч. дня — торжественный спектакль в городском театре. Чествование памяти Ф.Г. Волкова. Комедия Н.В. Гоголя «Ревизор» в исполнении артистов Петербургского Александринского театра.
В 6 ч. вечера — народный спектакль в театре при Большой Ярославской мануфактуре. А.Н. Островский. «Не в свои сани не садись» в исполнении труппы Ярославских любителей.
В 11 ч. 30 м. вечера — раут в Ярославской городской думе у городского головы И.А. Вахромеева.
10 мая. В 10 ч. — продолжение заседания Архивной комиссии. В 12ч. дня — спектакль в театре Большой Ярославской мануфактуры. Н.В. Гоголь. «Женитьба» в исполнении любителей.
В 8 ч. вечера. — спектакль в городском театре. А.С.Грибоедов. «Горе от ума» в исполнении артистов Московского Малого театра.
В 11 ч. 30 м. вечера — вечер у Ярославского городского головы, коммерции советника И.А. Вахромеева в его доме на Ильинской площади.
11 мая. В 12 ч. дня — прогулка на пароходе по Волге.
В 8 ч. вечера — спектакль в городском театре. Отдельные акты из «Грозы» А.Н. Островского и комедия А.В. Сухово-Кобылина «Свадьба Кречинского».
В 12 ч. вечера — прием у ярославского губернского предводителя дворянства, камергера С.В. Михалкова»[6]
.
Из числа забот и трудов Ивана Александровича в области реставрации памятников архитектуры Ярославля особо выделяется своим объемом и художественной ценностью ремонт и реставрация храма Илии Пророка, находящегося в центре города на бывшей Ильинской (ныне Советской) площади. Все работы производились в период с 1899 по 1904 год. Фрески (стенопись) были промыты: в Ильинской церкви — в 1901–1902 годах, в приделах Покрова Божией Матери и Положения ризы Господней — в 1904году. Работы выполнялись под наблюдением членов Московского археологического общества академика архитектуры Н.В. Султанова и археолога И.А. Шлякова, а также архитектора академика А.А. Никифорова и представителей местной Архивной комиссии. Живописные работы осуществлял М.И. Дикарёв.
Вокруг храма была возведена ограда, по стилю гармонирующая со всем архитектурным ансамблем. Закончив все работы, Иван Александрович сам описал историю храма и проведенные им работы, а также содержание фресок и иконостасов, уделив, кроме того, внимание отдельным предметам церковной утвари. Его книга «Церковь во имя Пророка Божия Илии в городе Ярославле» была издана им в 1906 году. На нее была рецензия в «Журнале Министерства народного просвещения» в 1907 году. Историк Нил Григорьевич Первухин так писал в своей монографии об этом храме: «Все работы были произведены на средства известного любителя И.А. Вахромеева»[7]
.
Коль скоро я сказал здесь подробнее о работах Ивана Александровича по описанию памятника зодчества и изданию этого труда, надо также осветить подробнее и другие, более крупные его работы в области археографии. К ним относятся Исторические акты Ярославского Спасского монастыря.
Том первый. Княжие и царские грамоты. М., 1896. Синодальная типография. В предисловии составитель и издатель пишет: «В 1881 году... я решил предпринять издание памятников, относящихся к истории Ярославля и вообще Ярославского края. Чем менее разработана у нас история областей и городов, тем настоятельнее чувствуется потребность в издании исторических документов местного характера[8]
.
Приступая к исполнению этого замысла, я прежде всего остановился на Спасском монастыре потому, что уже в актах ХVII века он назывался «Ярославским кремлем»... «В издаваемом первом томе Актов... напечатан Сборник грамот Спасского монастыря, сохранившийся в библиотеке местного Архиерейского дома. В этом Сборнике, напечатанном в XVIII веке, соединены копии монастырских грамот, снятые, вероятно, по случаю отсылки подлинных грамот в какое-либо высшее учреждение... Ряд помещенных в нем документов начинается грамотой ХIV века и кончается грамотой 1700 года. Впервые обратил внимание на этот сборник академик Афанасий Федорович Бычков, который и сделал о нем заявление Археографической комиссии еще в семидесятых годах».
Том второй М., 1896. Синодальная типография. Выписки из Ярославских межевых книг. «Настоящий второй том исторических актов Ярославского Спасского монастыря заключает в себе перечисление недвижимых имуществ этого монастыря в Ярославской губернии в первой половине ХVII столетия, с указанием их границ согласно четырем происходившим тогда межеваниям... Благодаря тому, что владения Спасского монастыря разбросаны были по всей Ярославской губернии, ныне издаваемые акты, смею думать, послужат в значительной степени к освещению положения, в каком находилась эта губерния в двадцатых годах ХVII века с точки зрения ее заселенности и распределения между различными помещиками и вотчинниками».
Том третий. Выписки из писцовых и переписных книг. М., 1896. Синодальная типография. «Третий том Актов Ярославского Спасского монастыря содержит описание как самого монастыря, так и его владений в нынешних Ярославской, Костромской, Тверской и Владимирской губерниях, относящееся к первой половине ХVII столетия... Предлагаемые выписки из писцовых и переписных книг... дают полную картину экономического положения в ХVII веке Спасского монастыря, а тем самым могут послужить к характеристике экономических условий, в которых находились за то же время области, заключавшие в себе вотчины этого монастыря».
Другой капитальной работой в области археографии явилось издание дедом принадлежавших ему рукописей, описание и комментирование которых выполнил по просьбе издателя Андрей Александрович Титов. Приведу краткие выдержки из предисловия составителя к каждому тому этого издания.
Титов А.А. Рукописи славянские и русские, принадлежащие действительному члену Русского Археологического Общества И.А. Вахромееву. Том первый. М., 1888. «...Библиотека, где хранятся эти рукописи, помещается в собственном доме владельца, в Ярославле на Ильинской площади.
Здесь, кроме рукописей, можно также видеть богатые коллекции грамот, автографов и других редких документов; тут же имеется и превосходный нумизматический кабинет... Благодаря любезности и просвещенному вниманию почетного собирателя, ученые и исследователи... всегда могут найти себе здесь доступ как к обозрению, так и пользованию рукописями для своих научных целей».
То же. Том второй. М., 1892. «Во втором томе... описания библиотеки И.А. Вахромеева описаны рукописи, принадлежавшие, за исключением некоторых номеров, известному исследователю ярославской старины Вадиму Ивановичу Лествицыну, который скончался в 1889 году 24 декабря. После него осталась очень хорошая рукописная библиотека и много книг научных и литературного характера. Рукописи... были куплены настоящим владельцем... В число рукописей настоящего издания вошли и другие рукописи общим числом 430 номеров».
То же. Том третий. 1892. 2-я типография А.И. Снегиревой, Сергиев Посад. «В состав третьего тома «Описания» вошли большею частью рукописи В.И. Лествицына. Одни из них приобретены им... а другие представляют его собственные произведения, напечатанные в различных повременных изданиях или же изданные автором отдельными книжками... В заключение мы позволим себе упомянуть о портрете настоящего владельца рукописей, приложенном к 3-му тому. Мы сделали это и в знак дружбы, и в знак благодарности за то, что в Ярославле нашелся один только человек, который не задумался приобрести от наследников рукописи и книги В.И. Лествицына и тем самым спас от окончательного раздробления и расхищения драгоценные памятники родной страны. Он сохранил этим надолго память о бескорыстном труженике, местном ученом, в течение жизни своей немало потрудившемся в разработке истории местного края. Чрез это же он дал нам и возможность написать со временем полную биографию этого человека, скромно и честно в течение сорока лет работавшего в одном провинциальном городе и с ограниченными средствами собравшего прекрасную библиотеку и ценные
рукописи».
То же. Том четвертый. 2-я типография А.И. Снегиревой. Сергиев-Посад, 1897. «Четвертый том описания рукописей И.А. Вахромеева заключает в себе подробное описание историко-юридических актов XVI–XVII веков. При этом, преобладающее большинство описанных здесь актов относится к истории Ярославского края. Подлинные акты... в большинстве приобретены, вместе с прочими рукописями, после умершего... исследователя местной старины В.И. Лествицына».
То же. Том пятый. М.,1906. Типография А.И. Снегиревой. «Пятый том описания рукописей, принадлежащих И.А. Вахромееву, появляется спустя восемь лет после напечатания четвертого тома. Такой продолжительный перерыв в издании... объясняется, с одной стороны, покупкою библиотеки у одного частного лица и желанием владельца поместить описание этих рукописей в настоящем томе, а с другой стороны, тем... что наше внимание было посвящено главным образом описанию рукописей собственного собрания[9]
.
В состав 5-го тома вошли рукописи № 851–1116, преимущественно принадлежавшие Н.Н. Корсунскому (1843–1889, преподаватель Ярославской cеминарии, редактор неофициальной части «Ярославских Епархиальных ведомостей»)».
То же. Том шестой. М., 1907. Типография А.И. Снегиревой. «В этом шестом томе заключается описание остальных рукописей, принадлежащих И.А. Вахромееву, а также и историко-юридических актов, начало которых напечатано в IV томе... Настоящим VI томом заканчивается описание всех рукописей и историко-юридических актов, принадлежащих И.А. Вахромееву. Богатство и разнообразие документов, входящих в состав этой ценной коллекции, несомненно, дает право надеяться, что имя Ивана Александровича займет видное место среди собирателей рукописей и не изгладится из списков русских палеографов...
В течение 16 лет я работал над этим изданием, сроднился с ним душой, и теперь — совесть моя спокойна. Конечно, не мне судить о достоинствах и недостатках своего труда... но я позволю себе надеяться, что всякий исследователь русских исторических памятников найдет здесь немало интересного и полезного материала. А.А. Титов. Ростов. 3 декабря 1906 года».
В этом томе помещены приложения: «Записки Станислава Немоевского (1606–1608), гофмейстера Марины Мнишек, сопровождавшего ее в Москву, а после свержения самозванца находившегося в ссылке в разных местах Московского государства. Перевод с польского сделан
А.А. Кочубинским, профессором Новороссийского университета».
Настало время сказать, пока вкратце, об Андрее Александровиче Титове, который уделил большое дружеское внимание стараниям Ивана Александровича в его издательской деятельности и особенно в этой последней работе по систематизации и описанию обширного собрания древних рукописей. Титовы были в родстве с Вахромеевыми: Андрей Александрович был женат на сестре Ивана Александровича — Надежде Александровне. Таким образом, Иван Александрович приходился ему шурином.
Помимо того что их объединяли научные и общественные интересы, они были также связаны и по линии коммерческой. В 1897 году ими было учреждено в Ростове-Ярославском товарищество цикорного производства под фирмой «И. Вахромеев и К°», председателем правления которого до конца своей жизни состоял А.А. Титов[10]
.
Я ограничусь пока этой краткой заметкой, в надежде, что в дальнейшем смогу обрисовать жизнь и научную деятельность Андрея Александровича Титова более подробно, насколько позволят мне имеющиеся у меня материалы. Ниже я привожу список библиографической литературы, в которой имеются сведения о библиотеке И.А. Вахромеева:
1. Новые коллекции рукописей в России. Библиографические заметки В.С. Иконникова. Киев, 1890. (Отдельный оттиск из «Известий университета св. Владимира»).
2. Бокачёв Н. Описание русских библиотек. СПб., 1890. С. 280–287.
3. Предметный перечень книг на языках: греческом, латинском, польском, французском, немецком, английском и итальянском в Ярославской библиотеке И.А. Вахромеева (966 книг). Составила Глафира Андреевна Кегель (урожденная Титова). Сергиев Посад, 1895.
4. «Русская Старина». СПб., 1889. Т. 10. С. 212–217. (Путевые заметки М.М. Семёновского).
5. Смирнов Н.П. Библиографические материалы. СПб., 1908. С. 64–65.
6. Иконников В.А. Опыт русской историографии. Киев, 1892. Т. 1, кн. 2. С. 1069, 1307–1309, 1415.
7. Иваск У.Г. Описание русских книжных знаков. М., 1905. С. 64.
8. Шуманский Е.А. Справочная книга для русских библиофилов. Одесса, 1905. С. 17.
9. «Голос Москвы». № 301 от 30 декабря 1908 и № 2 от 3 января 1909.
10. «Новое время». СПб., № 11 (787) от 4 января 1909 и № 14 (791) от 6 января 1909.
11. «Русское слово». М., № 2 от 3 января 1909.
12. «Утро России». М., № 216 от 5 августа 1910.
Примечание: № 9–12 вышеуказанного списка — это заметки (некрологи) московских газет в связи с кончиной Ивана Александровича, последовавшей 26 декабря 1908 года. Очевидно, в них упоминается о его библиотеке.
Работу по систематизации всего книгохранилища, принадлежавшего Ивану Александровичу, выполнила его племянница Глафира Андреевна Кегель, урожденная Титова.
Детство
Как я уже говорил, моя жизнь началась в нашем особняке на Ильинской площади. Родители и мы, дети, занимали весь верхний этаж дома.
В одной половине были комнаты родителей, в другой — детские комнаты; их разделяла большая лестничная площадка. Она служила прихожей и гардеробной и потому была соответствующим образом обставлена. Дверь из нее вела на чердак.
Мои первые детские впечатления так врезались в память, что я до сих пор их хорошо помню. Они возникают перед моим внутренним взором, как отдельные кадры.
...Я вхожу в ванную комнату на маминой половине; в ней разливается сильный приятный запах обваренных отрубей. Моя няня Матрёна ласково смотрит на меня и говорит: «Сейчас будем купать ребеночка». У мамы только что родился мальчик — брат Александр. Меня к маме не пускают, около мамы хлопочут акушерка, горничная и няня, а я предоставлен сам себе. Это осень 1906 года, и мне всего лишь два с половиной года.
...Мама сидит на низкой табуретке в детской комнате для маленьких, что около ее спальни, и кормит Алю грудью. Я верчусь вокруг нее. Мама спрашивает меня, шутя: «Ты тоже хочешь попробовать?» Я морщусь и отворачиваюсь от нее.
...Папа выходит из своего кабинета с подвязанными вверх усами, его подбородок и щеки в мыле, он брился и идет умываться в ванную комнату.
...Я болен и лежу в своей постельке с пологом (я пока еще на маминой половине), а Алю с няней поместили в хорной комнате, которая рядом через площадку. Старшая сестра Катя в маминой гостиной за стенкой без конца повторяет на фортепиано одну и ту же фразу; у меня жар и ее музыка меня раздражает.
...Няня приводит меня к дедушке, я здороваюсь с ним, он целует меня и дарит золотую монету. Сегодня день моего рождения — 5 марта! Бабушка выдвигает из-под кушетки в своей туалетной комнате большой ящик с деревянными солдатиками и позволяет мне осторожно поиграть ими. Она бережет их как память: это игрушки Миши, ее покойного сына, которого она очень любила. Он умер мальчиком.
...Дедушка, мой крестный, сидит в своем большом кабинете; на столе горит лампа, он что-то пишет. Весь стол завален бумагами и книгами. Мне изредка разрешалось заходить к нему, но, к сожалению, бывало это очень редко.
...Я спускаюсь с няней по лестнице, уже одетый для прогулки, и в это время вижу, как по коридору за стеклянной стенкой на площадке второго этажа проходит дедушка. Я хочу ему что-то крикнуть, но няня испуганно грозит мне и говорит: «Не мешай дедушке, он занят».
...Мы с няней идем по тротуару мимо церкви Илии Пророка, тротуар выложен плитами. Я смотрю себе под ноги, делаю широкие шаги с одной плиты на другую и с гордостью, в такт шагам, говорю: «А мне четыре года!» Это март 1908 года.
...Наш большой, светлый, золотисто-желтый зал сияет чистотой. Во всю его длину выстроились столы «покоем». Официанты из гостиницы заканчивают сервировку стола. Старших никого нет. Сестра Муся и мы с няней идем вдоль столов посмотреть на это «удивительное чудо». Подходим к середине стола, няня показывает на два прибора и говорит, что это — для жениха и невесты. В тот момент мы еще не можем сообразить, что происходит, и лишь к концу дня нам становится ясно. У нас в доме — свадьба! Дядя Серёжа (папин брат) женится на тете Ксене (Ксении Геннадиевне Ямановской). В то время как мы осматривали накрывавшиеся столы, взрослые были на венчании. Нас пустили вниз только после того, как кончился обед и начался бал.
В хорной комнате, через которую мы проходили, полно мужчин в солдатской форме с большими медными трубами и другими диковинными инструментами; пахнет табаком. Открыта вентиляция — громадная, как пасть кита. Две вставные ширмы под потолком зала открыты. Гремит духовой оркестр.
Нашей первой задачей было посмотреть на невесту — тетю Ксеню. Мы по-детски зачарованы ее видом: она такая красивая! Первое, что нас поразило и привлекло — это громадный шлейф и вуаль, спускавшаяся на него; а на конце шлейфа — букетик искусственных лиловых цветочков.
Тетя Ксеня идет по голубой гостиной, а мы с Мусей бежим за ней, стараясь схватить букетик: не успеваем, падаем на ковер и громко смеемся. Тетя Ксеня опускается на диван в красной гостиной, сажает нас рядом с собой, ласкает, целует и говорит, что будет с нами дружить. Мы счастливы!
...Уже поздно, гости отдыхают. Нас, всех детей, усаживают в ряд в зале против оркестра, находящегося на хорах, чтобы послушать напоследок еще одну пьесу и идти спать. Это было 30 апреля 1908 года.
...Купленный для молодых дом еще не был готов их принять, в нем шел капитальный ремонт, и поэтому они пока поселились у нас в двух комнатах второго этажа около дедушкиного кабинета, окнами во двор.
...Мы с Мусей теперь находимся вместе в одной комнате на детской половине, у нас няня Маша. Наши одинаковые кроватки с большими пологами стоят рядом по одной стене. Тетя Ксеня приходит иногда нас навестить и помогает няне укладывать нас спать. Мы ее очень полюбили.
...Вскоре наши молодые с дедушкой и бабушкой Елизаветой Семёновной отправились за границу. Дедушка был серьезно болен и по совету врачей поехал лечиться. Они остановились на одном из курортов Германии, а затем молодые поехали в свадебное путешествие в Швейцарию.
Лечение за границей не принесло пользы. Дедушка почувствовал себя хуже, и все решили вернуться домой.
Кончина дедушки
Зима, декабрь 1908 года. Накануне Николина дня вечером в голубой гостиной — молебен с акафистом Николаю Чудотворцу. Служит причт Спасо-Преображенского храма, в котором дедушка, а потом и папа были старостами. Во время службы ввозят дедушку в кресле на колесах. Я давно его не видел и, как сейчас помню, был удивлен его видом. Он очень похудел, бледное лицо в морщинах, впавшие глаза. Никто к нему не подходит, чтобы не беспокоить. Как мне показалось, он даже не реагировал на окружающую обстановку.
Несмотря на мой возраст (неполных пять лет), я сразу почувствовал какое-то тягостное состояние.
Наступает Рождество. Сестра Катя и старшие братья под руководством гувернантки Софии Адольфовны Гертнер готовят самодельные елочные украшения — бумажные цепи, звездочки; плетут бонбоньерки из специально заготовленной стружки. Мама приносит коробки с конфетами, яблоки, мандарины и елочные игрушки, к которым надо подвязать нитки. Работа приятная, и все с увлечением заняты делом. Елка будет в классной комнате, как и всегда. Большой елки в зале для приглашенных гостей в этом году не будет. У всех взрослых настроение тревожное и далеко не праздничное. Дедушка очень плох...
Наступил праздник. В первый день вечером было разрешено зажечь елку, тихо посидеть и поиграть около нее. Встав утром 26 декабря, узнаем, что дедушка скончался.
Вечер 27 декабря. Нас, детей, приводят в голубую гостиную. Мы встаем около двери в зал. Он полон народу. Гроб дедушки стоит на возвышении. Идет заупокойная служба — парастас. С нами, кроме мамы и других близких, стоит тетя Маша, моя крестная, с заплаканным лицом. Она всегда приезжает к нам на Рождество. Служба длится довольно долго.
После окончания присутствовавшие представители города, родственники и служащие нашего предприятия постепенно расходятся, и нам разрешают подойти ко гробу. На следующий день утром после краткой панихиды мы, дети, прощаемся с дедушкой. Папа стоит у гроба, а мы подходим с другой стороны, где были сделаны ступеньки. Когда очередь дошла до меня, папа слегка улыбнулся мне. Эта невольная нежность, промелькнувшая на его лице (как я теперь ее понимаю!), относилась к сознанию того, что с дедушкой прощается его крестник, который по воле покойного носит данное им ему имя.
Когда я взобрался на ступеньки, папа говорит мне: «Целуй сюда», — и показывает на венчик на лбу дедушки. Но я не мог дотянуться, поцеловал дедушку в нос и содрогнулся... Он холодный!
После прощания последовал вынос. Гроб установили на катафалк, и вся процессия двинулась мимо дома, огибая его угол. Мы прильнули к окнам в зале и наблюдали. Перед катафалком ехала двуколка с можжевельником, который разбрасывали по пути следования процессии.
Отпевание происходило в нашем приходе — в Благовещенском храме, который находится в переулке около набережной в районе пристаней. Похоронили дедушку на Леонтьевском кладбище рядом с могилой прадеда.
На смерть Ивана Александровича откликнулись многие печатные органы Ярославля, Москвы и Петербурга:
«Ярославские зарницы» в № 1 за 1909 г.: «И.А. Вахромеев», за подписью Н.К.
«Голос» в № 8 за 1909 г.: Ширяев В.Н. Памяти И.А. Вахромеева. Речь, произнесенная в заседании Ярославской Ученой Архивной комиссии.
Ярославец (И.А. Тихомиров). Из записок старожила (памяти
И.А. Вахромрева). Ярославль, 1909.
«Голос Москвы». № 301 от 30 декабря 1908 г. и № 2 от 3 января 1909 г.
«Новое время». СПб., № 11 от 4 января 1909 г. и № 14 от 8 января 1909 г.
«Русское Слово». М., № 2 от 3 января 1909 г.
«Утро России». М., № 216 от 5 января 1910 г.
После смерти дедушки в доме все осталось по-прежнему. Установившийся уклад жизни сохранялся, следуя традициям того времени. В связи с этим надо дополнить сказанное относительно дома.
Наш дом
В помещении нижнего этажа находился кабинет прадеда. Входы в него были: один непосредственно из прихожей — вестибюля парадного подъезда, другой — на противоположной стороне, из внутренних помещений. В кабинете вся обстановка сохранялась в том виде, как это было при прадеде.
Комната кабинета была слегка продолговатой. У стены против окон стояла большая тахта и мягкие кресла. На этой стене висел писанный маслом большой овальный портрет деда.
Иван Александрович изображен на нем в мундире городского головы с традиционным знаком отличия — круглой медалью на золотой цепочке поверх мундира.
У противоположной стены вдоль окон, слегка отступая, были размещены застекленные витрины с различным библиографическим материалом. У стены наружного входа стоял большой книжный шкаф почти во всю стенку, в котором находился многотомный энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона в полном комплекте и другие книги. Перед шкафом стоял большой письменный стол прадеда со всеми принадлежностями, которыми он пользовался до последних дней своей жизни. И, как уникум того времени, — пишущая машинка.
У стены внутреннего входа располагалась мебель для посетителей и большой стол для работы технического персонала во время совещаний или приема. Этот кабинет использовался дедом, а по традиции — и моим отцом для совещаний со своими ответственными служащими (доверенными), руководившими производством и торговлей.
Рядом с кабинетом была небольшая проходная комната; в ней теперь жила бабушкина воспитанница портниха Варя (почти совсем глухая от природы девушка).
Из этой комнаты массивная дверь вела на площадку с закругленной винтовой лестницей в подвальное помещение, приспособленное для книгохранилища; в нем за железной дверью находилась знаменитая дедушкина библиотека. Между прочим, ключи от библиотеки было поручено хранить этой Варе. Вход в библиотеку находился как раз под залом, в центральном углу дома.
В первом этаже, далее от этого угла дома, находилась комната для приезжающих. Ранее это была спальня прадеда, она разделялась в середине драпированной перегородкой от самого потолка и имела вид гостиничного номера: салон и спальня.
Остальная часть первого этажа была занята комнатами прислуги, хозяйственными помещениями (у входа в дом со стороны двора) и двумя кухнями. Одна из них — с плитой, другая — с русской печью, служившая также столовой для прислуги.
Во втором этаже дома, кроме парадной анфилады комнат, о которой я упоминал, были помещения с окнами во двор. Если смотреть на дом с улицы, то от правого угла в тыловой части дома шли: (влево) дедушкин кабинет, «железная комната» с несгораемыми шкафами, туалетная, ванная и две жилые комнаты, где первое время находились дядя Серёжа и тетя Ксеня. Широкая парадная лестница, которая вела только во второй этаж, заканчивалась большой площадкой; с нее вели двери в бабушкин будуар, зал и жилые помещения этого этажа.
С левой стороны дома, также в тыловой части, от левого угла дома вправо после столовой располагались буфетная, зимний сад (над входом со двора), туалет и в середине между крыльями дома — широкая лестничная клетка, связывавшая все три этажа дома.
Продолжаю рассказ о нашей жизни до революции.
Предвоенные годы
Старшая сестра Катя и братья Ваня и Коля до поступления в школу занимались начальными предметами с гувернанткой Софией Адольфовной. Она в свое время окончила институт, владела немецким и французским языками и все необходимые азы успешно прививала своим ученикам. Поэтому, когда мы с Мусей подросли и вышли из младенческого возраста, к нам пригласили бонну, с которой мы должны были учить разговорный немецкий язык по ходу игр, прогулок или каких-либо рукоделий, например вышивания или рисования. Но бонны, которые у нас часто менялись, обычно владели русским языком и поэтому не очень утруждали себя привитием нам немецких разговорных навыков. Забегая вперед, скажу, что позднее у нас два лета подряд жила француженка мадемуазель де Бюррос. Она почти ни слова не знала по-русски. Поэтому за два лета мы довольно быстро освоили язык и могли с ней изъясняться по-французски. Она нам много читала из детских французских книг, гуляла с нами, была разговорчива и умела увлечь каким-либо рассказом о Франции. Старшие с ней реже соприкасались и поэтому хуже знали французский язык. Я имею в виду свободу изъясняться.
Когда старшие поступили в учебные заведения, то мы с Мусей перешли под руководство Софии Адольфовны; она готовила Мусю в гимназию Антиповой, где уже училась Катя, а меня — в приготовительный класс реального училища, в которое я поступил в 1913 году, сдав вступительный экзамен.
Следом за нами подрастали младшие братья — Аля, которому к этому времени исполнилось уже шесть лет, и Володя, родившийся в апреле 1909 года. Старшие братья тоже учились в реальном училище, но Ваню в последние годы перевели в Москву, также в реальное училище. Он жил там в семье студента-гувернера, который руководил его домашними занятиями и вообще следил за его успехами и поведением.
Жили они в районе Зубовского бульвара. В течение учебного года Иван приезжал домой на рождественские и пасхальные каникулы.
Из детских лет, разумеется, ярче всего запечатлелось время каникул. Прежде всего это рождественские праздники. Кроме елки в классной комнате, о которой я уже говорил, устраивалась большая елка в зале. На эту елку приглашали гостей, родных и иногда наших товарищей по школе. Моя крестная, тетя Маша, ежегодно приезжала к нам на Рождество (последнее время она жила в Курске) и привозила всем подарки. Мама и мы, дети, очень ее любили. Она помогала маме украшать большую елку. Нас туда не пускали, поэтому мы терпеливо ждали, пока совершался этот красивый ритуал.
Танцевали на елке под граммофон, а иногда приглашали тапершу.
У мамы когда-то в детстве была учительница музыки, некая Мария Михайловна Кожухова. Последнее время она уже не преподавала, а играла по приглашению на домашних праздниках и балах. Это была старушка в парике с наколкой и почти совсем глухая; но бальные танцы того времени она знала хорошо. Однако играла она их, как заведенная шарманка: однообразно, невыразительно, но зато ритмично, что, главным образом, и требовалось в данном случае. На танцующих она не смотрела и останавливалась только тогда, когда ее об этом просили.
Коль скоро зашел разговор о музыке, коснусь этого вопроса подробнее, а именно: какое место занимала в нашей жизни музыка и какой она была по содержанию?
Скажу сразу, что классическую музыку у нас знали мало и однобоко. Однобоко потому, что граммофонные пластинки, которых у нас было много, по содержанию представляли преимущественно записи отдельных арий из русских и популярных западноевропейских опер и отдельных романсов. Симфоническая музыка в то время на пластинки еще почти не записывалась. Были пластинки с пьесами оркестровой духовой музыки, но это главным образом были танцы и марши.
Музыкального театра в городе не было, симфонических концертов не давали, изредка гастролировали исполнители-солисты. Уделялось у нас внимание и «цыганскому романсу», как в то время именовалась вся эстрадная вокальная музыка.
Мама любила петь, аккомпанируя себе, преимущественно слышанное ею в Москве, куда она изредка выезжала, привозя из этих поездок пластинки и ноты из репертуара таких певиц, как Каринская, Вяльцева, Варя Панина, Плевицкая и другие.
Папа обладал хорошим голосом и слухом, у него был бас. Учась в Москве в шестиклассной немецкой школе — «Peters-Pauls-Schule», он, разумеется, посещал иногда оперные спектакли и очень любил «Ивана Сусанина». Знаменитую арию: «Чуют правду» он пел без сопровождения. Он вставал в центре зала под люстрой (выбирая более выигрышное для резонанса место) и по нотам пел эту арию. Но более любимой его музыкой было церковное пение. Подробнее об этом я скажу ниже.
Систематически музыкой у нас в семье занимались сестра Катя, брат Коля и, значительно позднее, я. Коля был очень музыкален и хорошо успевал в игре на фортепиано; он вообще был талантлив.
Я с детских лет любил петь все, что слышал, без разбора. Быстро запоминал граммофонные записи и пел в удобной для меня тесситуре.
У меня было высокое сопрано (дискант, как тогда называли) широкого диапазона, поэтому мне было доступно практически всё, что я слышал.
Я знал и пел много русских народных песен. У нас жила горничная Анюта Каблукова, исключительная певунья. Она убирала наши детские комнаты, часто мыла крашеные полы во всем крыле третьего этажа и постоянно пела за работой, что ей не возбранялось. Поэтому весь ее «репертуар» перекочевал ко мне. Например: «То не ветер ветку клонит», «Коробейники», «Ах вы, сени мои, сени», «Среди долины ровныя», «Хазбулат удалой» и ряд других песен, которых я теперь уже не помню.
Когда к нам приходила мамина сестра тетя Зина (Зинаида Алексеевна Уланова), то всегда просила меня петь, обращаясь ко мне: «Вава, спой дамским голосом». Это, видимо, потому, что тембр моего голоса был действительно не детский, мальчишечий, а как бы от природы поставленное сопрано.
Музыкой я начал заниматься одиннадцати лет, когда перешел во второй класс реального училища. Наш учитель пения, зная мой голос по приготовительному классу (он вел у нас там все предметы), привлек меня к занятиям в общий хор. В этом же году я начал учиться игре на фортепиано.
Наша домашняя преподавательница полька Летковская была ученицей Анны Васильевны Саренко-Кучеренко, имевшей со своим мужем Дмитрием Митрофановичем в Ярославле частную музыкальную школу. Летковская преподавала в этой школе и была рекомендована нам Анной Васильевной[11]
.
На уроки она приезжала к нам два раза в неделю. Мы занимались музыкой в маминой гостиной; там стояло хорошее пианино Шрёдера.
Я довольно быстро освоил всю первоначальную технику и успешно продвигался вперед. Кроме заданных уроков, я сам кое-что разбирал, а также подбирал аккомпанементы к любимым песням. Так, однажды на елке у тети Ксени я пел песню «Для чего певунья птичка», к которой сам сочинил сопровождение. Мелодию и слова я записал с граммофонной пластинки в исполнении певицы Каринской. Эта песня исполнялась на мотив русской песни «Не брани меня, родная». Аккомпанировала мне тогда Анна Никоновна (сестра Веры Никоновны Вахрамеевой-Александровой). Выступление мое прошло успешно...
На этом я пока прерву повествование о моих музыкальных занятиях и возвращусь к нему при описании других обстоятельств.
Летом в Исадах
Лето вся наша семья ежегодно проводила в Исадах. Как только у старших кончались переводные экзамены — начинались веселые сборы на дачу. Мы, младшие, освобождались раньше и в первое время летних каникул вынуждены были ограничиваться нашим садом при городском доме. Он был небольшой, но уютный. В нем была беседка, где иногда по утрам мы завтракали. Садовник немец Бом содержал его в порядке, было много цветов, аккуратные дорожки, садовые скамейки, довольно много разных цветущих кустов и деревьев. Все до известной степени располагало к отдыху.
Но нам, разумеется, нужны были простор для игр, лес для прогулок, река для купания, рыбной ловли! Этим мы, в общем, и занимались в Исадах, когда собирались там все вместе. Впрочем, каждый старался заняться своим любимым развлечением: кто-то — игрой в крокет, кто-то — рыбной ловлей...
Кроме того, на территории парка была устроена гимнастическая площадка. На ней находился столб для «гигантских шагов», большие качели, а на отдельной опоре были подвешены кольца, турник, веревочная лестница и качели для маленьких. В глубине парка находился кегельбан. Игрой в кегли занимались главные образом старшие и взрослые.
Купальня и лодочная пристань находились на территории мельницы. Они располагались выше мельничной плотины. Потому с этой стороны можно было плыть по реке лишь вверх по течению. Для нижнего же течения реки (то есть ниже плотины) лодки находились около дачи. К мостику с лодками вела тропка непосредственно из сада через калитку. Там же было устроено место для рыбной ловли в виде широкого настила на сваях с высокими глухими перилами.
В течение лета совершались и более отдаленные прогулки на лошадях, обычно в лес «с чаем».
Один наш лес — «Бородинский» — находился в южном направлении в сторону Ростова по пути в Осиновицы, другой — в северо-западном направлении за селом Гвоздево — назывался «Татариха». Он был весьма живописен, благодаря холмистости его местоположения. Кроме того, мы ездили на прогулку и в запущенное имение Осиновицы, о котором я уже упоминал.
Летом отец не жил постоянно на даче, бывая здесь лишь наездами, так как в городе его удерживали дела нашего предприятия. Кроме того, он был гласным городской думы. Однако он любил поездки в лес, и поэтому они всегда совершались с его участием.
Бабушка Елизавета Семёновна в первое время после смерти дедушки приезжала к нам на дачу и жила там в течение некоторого времени. Позднее она стала уезжать из города на все лето в принадлежавшее ей имение Мичкулово в Даниловском районе Ярославской области.
Так же проводила лето и семья дяди Серёжи (Сергея Ивановича). Станция, на которой они сходили с поезда, называлась «Вахромеевский разъезд»: по северной железной дороге в сторону Вологды, не доезжая до города Данилова. В Мичкулове было большое молочное хозяйство со стадом коров ярославской породы до пятидесяти голов.
В течение лета к нам в Исады иногда приезжали гости. Помню, как однажды у нас гостили мамины родители: дедушка Алексей Павлович и бабушка Екатерина Николаевна Дружинины. В нашем архиве сохранилась их фотография, снятая мамой в этот их приезд.
Между прочим, мама одно время увлекалась фотографированием, сама проявляла и печатала снимки. По ее стопам пошел и старший брат Иван, который впоследствии сделал в Исадах ряд снимков; к сожалению, они не сохранились.
Запомнился также приезд одной маминой знакомой с дочерью. Это была высокая представительная дама, некая Юзефович, певшая в свое время в хоре русской песни Д.С. Агренева-Славянского. Держалась она с наигранной театральностью, проявлявшейся в ее манерах и разговоре.
Дочь ее, 12–13 лет, занималась музыкой и, пока была у нас, играла по утрам свои экзерсисы на рояле, который стоял в зале дачного дома.
Однажды всех пригласили послушать ее игру. Хотя я тогда еще музыкой не занимался, однако помню, что она довольно бойко сыграла несколько пьес. Но вот ее мамаша поразила однажды всех своей выходкой, о которой расскажу подробнее.
У нас было принято перед обедом читать по очереди молитву «Отче наш». Эта дама попросила у папы разрешения прочитать молитву. И что же? Она не нашла ничего лучше, как произнести текст молитвы в нарочито светском декламационном стиле. Все присутствовавшие были буквально шокированы ее манерностью. От удивления и смущения мы с трудом сдерживали себя, чтобы не нарушить тишины и приличия. Этот из ряда вон выходящий случай в тогдашнем укладе нашей жизни до сих пор удерживается в моей памяти.
В контраст к этому эпизоду расскажу запомнившееся мне посещение Исад группой высокопоставленных лиц по приглашению отца.
В 1912 году из Ярославля в специальном вагоне, прицепленном к пассажирскому поезду Ярославль — Москва, прибыли генерал-губернатор Ярославля граф Д.Н. Татищев, Архиепископ Ярославский и Ростовский Тихон[12]
и викарные епископы Рыбинский Селивестр и Угличский Иосиф.
К этому приему мои родители специально готовились. Обед для гостей был дан отдельно от общего стола, а ужин был сервирован общий на веранде (террасе, как у нас ее называли). Попутно у отца с гостями была деловая беседа.
Вечером губернатор уехал в город, а архиепископ Тихон и его спутники остались ночевать.
На другой день утром я бегу по саду по направлению к дому (не помню, кто из братьев был тогда со мной), а навстречу идет владыка Тихон. Мы подошли поздороваться. Владыка увидел, что мой ремень, которым я был подпоясан, болтается на одной пряжке. Он заправил конец его в петлицу, погладил меня по голове и очень приветливо что-то мне сказал. Не помню его слов, но случай этот так запечатлелся в памяти, что я даже сейчас отчетливо помню то место в саду, где это произошло.
Разумеется, что в этом факте ничего особенного не заключалось, но запомнился он мне как чистое субъективное впечатление, которое иногда с детских лет проносится человеком через всю жизнь.
Я вспомнил об этом спустя тринадцать лет, когда в 1925 году подходил ко гробу Патриарха Тихона для прощания в одном из храмов Донского монастыря в Москве...
У мамы, кроме фотографирования, было еще одно увлечение — рыбная ловля. Ее способ ловли заключался в установке верш. В то время рыбаки обычно применяли верши, плетенные из ивняка. У мамы были и такие, но, кроме того, она приобретала верши веревочные, которые делались из рыболовных сетей. Основанием для них служил складной проволочный каркас. Когда его расправляли, то он получался по форме такой же, как верша из прутьев.
Мама брала с собой служащего, состоявшего при доме для различных подсобных работ. Они садились в лодку на нижнем течении реки и выбирали удобное для ловли место. Тут река была не очень глубокой. Вода была прозрачная, и местами хорошо просматривалось дно. Верши ставились преимущественно у обрывистых берегов, над которыми нависали кустарники или ветлы, чтобы можно было на них закреплять при помощи веревки опущенную на дно вершу. В вершу помещали какую-либо съедобную приманку. Через день-два вершу проверяли, и если в ней была рыба, то ее поднимали в лодку, извлекали рыбу и вновь ставили. Были случаи, когда в вершу попадалась крупная рыба: судаки, юрки, большие окуни; иногда даже заходили сомы.
В Устье было много рыбы. Из местных жителей мало кто занимался рыбной ловлей.
По возвращении с ловли рыбу помещали в фонтан, а чтобы она не заснула, воду в нем периодически меняли; по мере надобности живую рыбу брали для приготовления.
На лодках мы катались, главным образом, вверх по течению реки. Там, за деревней Левково среди открытых берегов был очень красивый «оазис» — рощица, расположенная на обрывистом левом берегу крутой излучины реки. У нас этот красивый уголок называли «райское место». Наша гувернантка мадемуазель де Бюррос (о которой я упоминал) называла эту рощу «Lil de paradis» («райский остров»); она любила эту прогулку и с удовольствием ездила туда, главным образом, со мной и сестрой Мусей. В эти годы (1914 и 1915), когда она жила у нас, я и Муся уже свободно управлялись с веслами.
Расскажу еще об одном эпизоде, относящемся к предвоенным годам нашей жизни в имении Исады. Дядя Серёжа, папин брат, как известно, получил высшее техническое образование в Москве (Высшее техническое училище, ныне имени Н. Баумана). Естественно, что его интересовали всякие технические новшества. У нас в Ярославле к тому времени у некоторых состоятельных лиц появились, как уникумы, автомобили. Первым из таких людей был известный в городе зубной врач и техник Попов, который сам управлял своей машиной.
Дядя Серёжа пригласил его сопутствовать ему в поездке в Москву для приобретения автомобиля, с тем чтобы доставить его своим ходом в Ярославль. Происходило это летом, мы были на даче. И вот однажды раздаются сигналы гудка. К воротам подъезжает блестящий черный фаэтон с открытым верхом, как у пролеток. Посмотреть на эту диковину сбежалось из деревни много народа, разумеется, особенно ребят. Машину ввели во двор. Доктор Попов и дядя Серёжа усталые, но довольные, выходят из автомобиля!..
После завтрака и краткого отдыха они предложили желающим покататься. Поехали старшие, я не ездил. По возвращении автомобиль поставили в тенистое место двора; было жарко. Я воспользовался этим и подробно осмотрел автомобиль. К вечеру наши путешественники продолжили свой путь в Ярославль.
Но не долго пришлось дяде Серёже пользоваться этим транспортом. С началом войны 1914 года автомобиль мобилизовали в действующую армию.
Конец каникул
Перед концом каникул традиционно проходил праздник Преображения. Утром мы ездили к обедне в село Макарово (Семибратово). Когда же возвращались домой, то у ворот усадьбы уже толпилось много деревенской детворы, а порой и взрослых. Все они ожидали раздачи яблок.
В Исадах издавна был заведен такой порядок: в этот день утром садовник со своими помощниками снимал урожай с некоторых яблонь из ранних сортов. Кроме того, стряхивал плоды с больших диких яблонь, имевшихся на территории сада. В некоторые годы яблоки на них к этому времени уже хорошо вызревали и были вполне съедобны.
Все это приносили к воротам, а затем раздавали детям и желающим взрослым. У большинства исадских крестьян не было яблонь на их наделах. Они сажали на них, как и вообще это принято, картофель, овощи, а иногда ягодники.
Наш садовник в Исадах Осип Фёдорович любил садоводство, был опытным практиком и занимался селекцией плодовых культур и цветов. На сельскохозяйственных выставках в Ростове он иногда показывал свои достижения.
Помню, как в этот праздник он однажды решился показать и нам свои успехи. Пока мы были у обедни, он принес из оранжереи небольшую яблоньку, посаженную в деревянном ящике, и поставил в зале на стол. На ней было довольно много крупных, уже вполне созревших яблок. Это был замечательный сюрприз к такому дню.
Осип Фёдорович ухитрялся выращивать в оранжерее также виноград, а в парниках — арбузы и дыни. Все цветы, которые он высаживал летом на клумбы, заблаговременно выращивались им в теплице в ящиках или горшочках. В грунт, как правило, он ничего не сеял, зато все сразу появлялось на клумбах к нашему приезду, если позволяла погода. Так же поступал он и с розами. Ящики с ними вкапывались в землю на ранее заготовленных местах.
На том участке сада, где он производил свои опыты, находились ульи с пчелами. Уход за ними относился также к его обязанностям.
Надо заметить, что Осип Фёдорович был вообще талантливым и целенаправленным человеком, самородком, которые нередко встречаются и поныне в среде простого русского народа. У него была большая семья, с некоторыми из его детей нашего возраста мы дружили и вместе играли.
В те годы, когда мы, дети, уже учились в учебных заведениях (кроме Володи и Али), с дачи все, как правило, возвращались к Успению.
В Ярославле учебный год начинался с 17 августа (по старому стилю). 16 августа — «Третий Спас» — был особо чтимым местным праздником.
Последнее лето в Исадах мы провели в 1913 году и больше сюда уже не возвращались. Об этом речь впереди.
100-летие прадеда
Перед моим поступлением в реальное училище в 1913 году у нас были два события, о которых я хочу здесь рассказать. Память удержала их с достаточной подробностью.
13 февраля 1913 года у нас в семье отмечали столетие со дня рождения прадеда Александра Ивановича. Эта дата вызвала и некоторый общественный резонанс, так как прадед считался основателем нашей фирмы, и поэтому все соприкасавшиеся с ее промышленными и торговыми объектами явились причастными к этому юбилею.
После Литургии и заупокойного поминовения в храме Нерукотворного Спаса, где отец был старостой, в доме у нас состоялся торжественный прием и обед, на который были приглашены многие представители городской общественности и старший персонал нашего предприятия. В центре зала был помещен портрет прадеда. К сожалению, это была его единственная довольно большая по размеру фотография, которую я помню, других я никогда не видел или их вообще не было.
Для рабочих и служащих на местах были также приготовлены праздничные обеды.
Царская семья в Ярославле
Весной 1913 года Ярославль готовился встретить царскую семью, которая совершала путешествие по Волге в связи с празднованием 300-летия Дома Романовых.
Поскольку мой отец состоял гласным городской думы, то ему пришлось принимать участие в организационных мероприятиях по подготовке встречи высочайших гостей. Город украсился государственными флагами и иллюминацией. У нас на балконе также был помещен иллюминированный вензель.
Упомянутое путешествие совершалось по строго установленной программе. Посещение Ярославля приходилось на 21–23 мая 1913 года. Утром 21 мая в Ярославль с низовья Волги прибыла целая флотилия пароходов. Гости ехали на небольшом пароходе «Межень».
Первоначально, после встречи на берегу Волги в специально выстроенном павильоне, они должны были проследовать в Успенский собор. Маршрут шел по Семёновскому спуску, Пробойной улице, через Ильинскую площадь мимо реального училища и далее вдоль плаца (соборной площади). Поэтому отец договорился с директором реального училища, что мама с Мусей и со мной будет наблюдать процессию с балкона училища. Старшие же находились в шеренгах своих учебных заведений, стоявших вдоль пути следования процессии.
Отец как староста прихода должен был присутствовать в Спасо-Пробоинском храме, так как предполагалось, что Николай II пожелает посетить храм, где хранится чудотворный образ Нерукотворного Спаса, которым, по преданию, был обнесен город, когда в нем стояло войско Минина и Пожарского, собравшееся в 1612 году в Ярославле для похода на Москву, занятую поляками.
Так и произошло. При возвращении из собора Николай II с дочерьми посетил Спасо-Пробоинский храм. Отец и настоятель, о. Константин Соловьёв, встречали Высочайших гостей. При встрече хор исполнил тропарь «Пречистому Твоему Образу». Настоятель дал пояснения о храме и вручил гостям его краткое описание. Отец преподнес всем княжнам образки храмовой иконы Спасителя (копии подлинника).
Выходя из храма, Николай II заметил, что храм производит прекрасное впечатление. Прощаясь, он поздравил отца с присвоением ему звания потомственного дворянина[13]
. Причт Государь «удостоил поклоном»[14]
.
При посещении храма Илии Пророка всем членам царской семьи были вручены книги «Церковь Святого Пророка Илии», автором и издателем которой был И.А. Вахромеев, мой дед. Вечером в дворянском собрании состоялся раут; на нем присутствовали мои родители и дядя Серёжа с тетей Ксеней. В концерте принимал участие Собинов, который был приглашен дворянским собранием как уроженец Ярославля. Выступали также певицы Е.И. Збруева, Н.В. Плевицкая, певец Чупрынников, артисты братья Кедровы, В.И. Сафонов и Трояновский.
В связи с этим визитом царской семьи вспоминается любопытный эпизод.
У нас служил старый кучер, белорус Андрей; он возил еще дедушку, а потом, после его смерти, — папу. По характеру он был спокойный и, как раньше говорили, рассудительный человек. Однажды, обмениваясь впечатлениями о происходившем событии, он вполне серьезно говорит: «Вот если бы жив был дедушка, то он бы Государя у дом пригласил»...
Прежде чем перейти к описанию периода моего учения в реальном училище и последующих дореволюционных лет, я хочу сказать о храме Спасо-Пробоинского прихода, в котором мой отец, а до него дед, были ктиторами, т.е. церковными старостами.
Спасский храм Ярославля
Спасо-Пробоинский храм был основан в 1612 году в память, как я уже замечал, избавления от моровой язвы жителей города и ополчения Минина и князя Пожарского Чудотворным образом Нерукотворного Спаса, которым город был обнесен во время крестного хода.
Внутреннее убранство храма, порядок в нем и ведение службы отличались благолепием. Мой отец очень любил церковное пение и строго следил за соблюдением церковного устава. В храме был большой образцовый хор численностью до 40 человек. Управлял им священник Александр Великорецкий.
Он был строгим, требовательным и музыкальным регентом. Хор звучал у него стройно, собранно и слитно в отношении тембров в голосовых партиях. Многие горожане приходили в наш храм послушать пение.
Отец Великорецкий имел свой приход за Которослью. В воскресные дни он служил у себя раннюю обедню, а в Спасов храм приезжал к поздней обедне, но иногда не к самому ее началу. На этот случай он имел помощника, который его заменял. На пасхальных службах хор делился на два клироса. Когда же хор соединялся в середине храма для пения стихир «Да воскреснет Бог» — это было чудно!
В хоре пел известный в то время в городе тенор Барщевский. Иногда он солировал. Но регент не злоупотреблял таким репертуаром и допускал его лишь в исключительных случаях. Например: «Разбойника благоразумнаго» в Великий четверг, в трио «Да исправится» и «Воскресни Боже», по большим праздникам — «Ныне отпущаеши» и другие более известные и хорошо зарекомендовавшие себя песнопения.
На Рождество и на Пасху, по традиции, хор в полном составе приходил к нам и пел праздничные песнопения. После «Славы» отец Великорецкий всегда оставался у нас «на чашку чая».
В 1912 году праздновалось 300-летие храма и вышеупомянутого события, в честь которого он был воздвигнут. К этой дате была произведена тщательная реставрация храма и его частичная перестройка. Подробно об этом писал в своей брошюре настоятель храма отец Константин Соловьев. Я скажу кратко: все работы начались в 1903 году и закончились к
1912 году. С южной стороны была осуществлена пристройка двух приделов, которые следовали один за другим: первый — во имя Павла Фивейского и Иоанна Кущника; второй — во имя Серафима Саровского и Александра Ошевенского. В алтаре находился придел во имя апостола Андрея Первозванного. Была восстановлена старая роспись в бывшем холодном храме, а в новых пристройках роспись была выполнена в стиле обнаруженной росписи в передней части храма.
В памятный день указанного события — 24 мая 1912 года состоялось торжественное богослужение, а после него крестный ход вокруг города в пределах тогдашних его границ. В нем участвовало большое число приглашенных священнослужителей. Все они были облачены в одинаковые новые ризы, специально заказанные отцом к этому дню.
Я помню, как сейчас, это торжественное шествие: мы, младшие, наблюдали его из окон нашей классной комнаты. Окна выходили в переулок, а крестный ход, обогнув сквер, проследовал нашим переулком к набережной и далее вдоль бульваров, по границам старого земляного города, как триста лет тому назад.
Годы учебы в реальном училище
