Kitaphane.info

ББК 63.3 Д 18

ISBN 5-9533-0225-8

Вниманию оптовых покупателей!

Книги различных жанров

можно приобрести по адресу:

129348, Москва, ул. Красной сосны, 24.

Акционерное общество «Вече».

Телефоны: 188-88-02, 188-16-50, 182-40-74;

т/факс: 188-89-59, 188-00-73.

E-mail: [email protected] http://www.veche.ru

Филиал в Нижнем Новгороде

«Вече—НН» тел. (8312) 64-93-67, 64-97-18.

Филиал в Новосибирске

ООО «Опткнига—Сибирь»

тел. (3832) 10-18-70

С лучшими книгами издательства «Вече» можно познакомиться в интернете на сайте

www.100top.ru

© Данилов С.Ю., 2004.

© ООО «Издательский дом «Вече», 2004.

Вместо предисловия

Период всемирной истории после Первой Мировой войны принято считать безвременьем. Великие потрясения начала века — унесшая 10 миллионов человеческих жизней «империа­листическая бойня» 1914—1918 годов и Октябрьская революция в России, увеличившая эту цифру вдвое, — остались позади, а до нового мирового конфликта было еще далеко. Обескровленная Европа восстанавливала силы.

Философия капитализма после суровых уроков, преподанных ей левыми экстремистами в 1917—1918 годах, стала проникать в массовое сознание. Активно разрабатывались социальные про­граммы, стали популярными политическая терпимость и паци­физм, росло количество республик. Убывало влияние экстремис­тов, стихала забастовочная борьба, снижались военные расходы. Смягчение политического климата наблюдалось и в Советской России, где на короткое время воцарился компромиссный нэп.

В первой половине 1930-х годов картина радикально измени­лась. На смену послевоенному хозяйственному подъему пришел всемирный кризис. С приходом к власти германских нацистов на европейской политической арене вновь замаячил призрак войны. Развитие индустриализации и коллективизации дало возможность СССР активизировать внешнюю политику. Последовал «второй тур войн и революций» — вооруженные столкновения в Китае, нападение Италии на Эфиопию, противоборство на советско-японских рубежах, боливийско-парагвайская война…

Но, пожалуй, самым ярким пятном в мировой истории оста­лась вспыхнувшая тогда же гражданская война в Испании. Раз­разившаяся в небольшой захолустной стране, испанская война вскоре надолго приковала к себе внимание всего международно-

5

ГЛАВА 1

го сообщества. После ее окончания прошло больше полувека, но книгами об этой войне по-прежнему пополняются библиотечные полки городов в самых разных уголках земного шара.

Пройдем вдоль полок. Книги на английском, французском, русском, итальянском, польском, венгерском языках. …Бросают-ся в глаза заголовки: «Жизнь и смерть Испанской республики», «Дайте мне битву», «Драма непокорного народа», «Испания, Ис­пания!», «Испания в огне». Далее — «Испанская ярость», «Ис­панский ветер», «Испанский дневник», «Испанский лабиринт», «Конвульсии Испании». И еще — «986 дней борьбы», «Поле боя — Испания», «Борьба за Мадрид», «Герника!» «Эбро и Сег-ре», «Я был сталинским министром ». Две «Битвы за свободу». Не­сколько «Испанских трагедий». Десятки «Испанских войн». Ряд заголовков, словно сошедших с обложек современных детекти­вов — «Великий камуфляж», «Большой крестовый поход», «Же­стокие годы», «Кровь в небе», «Последнее великое дело», «Поли­тические каннибалы», «Последний оптимист», «Рана в сердце».

Испанской гражданской войне посвящали свои сочинения зна­менитые писатели — Джордж Оруэлл и Эрнест Хемингуэй, Ан-туан де Сент-Экзюпери и Андре Мальро, Артур Кестлер и Бер-тольд Брехт. В постановке кинокартин об испанских событиях словно состязались советские киностудии («Бархатный сезон», «Добровольцы», «Киевлянка», «Парень из нашего города», «Псев­доним — Лукач», «Это мгновение»), французские режиссеры («Надежда», «Война закончилась», «Товар для Каталонии», «Уме­реть в Мадриде») и Голливуд («По ком звонит колокол»). Сотни работ ей посвятили гражданские и военные историки, социологи и журналисты.

Эта книга о том, как появилась «испанская легенда» и в чем специфика испанской гражданской войны, и о том, как через много лет бывшие враги пришли к примирению.

НАКАНУНЕ ГРОЗЫ

У Испании громкое и славное средневековое прошлое. VIII век начался с драматических событий — нашествия мусульман-ара­бов (мавров), неожиданным нападением захвативших Пиреней­ский полуостров. Крупнейшие центры страны — Севилья, Кор­дова, Толедо, Валенсия, Малага надолго оказались под чужезем­ным владычеством. Испанцы сумели отстоять лишь малонаселен­ные горные области — Астурию и Леон. Именно из этой неболь­шой части Испании развернулась знаменитая освободительная война — Реконкиста. Она длилась добрую половину тысячеле­тия и завершилась к началу ХVI века триумфальным взятием Гре­нады.

Многовековая борьба с чужеземцами-мусульманами наложи­ла сильнейший отпечаток на испанский характер, усилив в нем черты воинственности, нетерпимости и пренебрежения к куль­туре.

Победы над арабами сопровождались объединением разроз­ненных испанских земель — Арагона, Кастилии, Леона, Навар­ры и др. в Испанское королевство. Его столицей стал старинный кастильский город Толедо. Позже столицу перенесли в только что основанный в 50 километров от Толедо Мадрид. В политической жизни королевства закрепилась гегемония Кастилии, а кастильс­кое наречие стало национальным языком.

В XVI веке Испания переживала невиданный подъем. Она превратилась в великую державу, захватившую обширные владе­ния как за океанами (Южную Америку, Филиппины, Молуккские острова), так и в Европе (Нидерланды, Южную Италию). Пре­красно оснащенная и обученная испанская армия одно время счи­талась сильнейшей среди европейских. Под руководством отлич-

7

ных военачальников — Гонсалеса из Кордовы, Спинолы, Хуана Австрийского она наводила страх на половину континента. Со­стоявший из первоклассных галионов и обладавший хорошими кадрами испанский флот преобладал в Атлантике и доставлял из Нового Света золото и серебро.

Однако именно военное и колониальное могущество сыгра­ло с Испанским королевством дурную шутку. Сменявшие друг друга короли и королевы — сперва Габсбурги, затем Бурбоны — тратили на вооруженные силы и колонии львиную долю доходов. Несоразмерно высокие налоги (до трети стоимости любой сдел­ки) душили ремесла, торговлю и сельское хозяйство. Королевство долго сохраняло колоссальную заокеанскую империю, но так и не смогло создать сбалансированной, динамичной экономики. В этом плане оно безнадежно отстало не только от великих дер­жав — Англии, Швеции и Франции, но даже и от небольшой Сак­сонии и крошечной Голландии. Народ оставался бедным, буржу­азия — неразвитой. Спутники капитализма — промышленность и финансы почти отсутствовали. Поэтому даже в эпоху расцвета испанского могущества иностранцы насмешливо говорили о «ге­роической лени» испанцев.

Из-за экономического отставания Испанского королевства в XVII веке стали слабеть и его вооруженные силы. Флот проигры­вал одну войну за другой. Армия терпела поражения от францу­зов. Страна, по выражению историков, «покатилась по наклон­ной плоскости». К XVIII веку в борьбе с окрепшими соседями Испания лишилась Нидерландов, Италии и Гибралтара, а в нача­ле ХIХ столетия от власти испанской короны освободились стра­ны Южной Америки.

В эпоху наполеоновских войн королевство едва не лишилось суверенитета. Как и в годы арабского нашествия, вражеские вой­ска оккупировали страну — на престол взошел чужеземный мо­нарх. Но испанцы поразили тогда весь мир, изгнав могуществен­ных захватчиков в результате тяжелейшей освободительной вой­ны 1808—1814 годов. Однако былая мощь страны уже оконча­тельно стала достоянием истории.

После 1815 года Испанское королевство более не приглаша­ли на международные конгрессы, перекраивавшие европейскую

территорию. Испанию стали называть средней, а то и малой дер­жавой.

В экономической и духовной области королевство оставалось в заколдованном круге натурального деревенского хозяйства, кре­стьянского малоземелья, неграмотности и огромного влияния ка­толической церкви. Движущие силы испанского общества во главе с крайне малочисленной интеллигенцией тщетно пытались по примеру Франции и Англии направить страну по пути модерни­зации. Но сопротивление феодально-религиозной Испании каза­лось непреодолимым. С 1808 до 1873 года в королевстве произош­ло пять (!) революций, и все они были подавлены силами реак­ции. Всякий раз это сопровождалось пытками, виселицами и рас­стрелами. Виднейший испанский революционер ХIХ века, бла­городный офицер-конституционалист Риэго, овладевший властью без боя и настоявший на неприкосновенности короля, после по­беды «сил порядка» по воле того же самого монарха был подвер­гнут истязаниям и публично казнен в центре Мадрида.

Подавление пяти революций вооружило правящие классы ко­ролевства богатым опытом слежки, провокаций и расправ. Казнь Риэго сделала его мучеником в глазах медленно зарождавшегося конституционно-республиканского движения.

Конец ХIХ века принес королевству новое унижение. В корот­кой, спровоцированной Соединенными Штатами войне 1898 года испанцы лишились Кубы и Филиппин. Испанские гарнизоны не устояли против поддержанных американцами повстанцев. Испан­ский флот погиб почти полностью, не успев нанести потерь не­приятелю.

О недееспособности вооруженных сил Испанского королев­ства и отсутствии заинтересованности испанского общества в по­беде свидетельствовали многочисленные факты. Генералитет и адмиралитет доносили с театра военных действий в Мадрид, что артиллеристы не умеют и не хотят учиться стрелять, что моряки, пехотинцы и кавалеристы не проявляют ни малейшей инициати­вы. Минеры в Манильской бухте поставили заграждения, но не удосужились проверить, исправны ли мины. Многие корабли име­ли течь еще до начала сражений. Армия и флот понесли потери главным образом не убитыми, а пленными и пропавшими без вес-

8

9

ти. Капитуляция Гаваны, Манилы, Гуантанамо произошла при аб­солютном бездействии солдат и матросов. В самой Испании ин­теллигенция, буржуазия и трудящиеся тоже отнеслись к войне с равнодушием. Разгром королевства был очевиден. Горечь пора­жения не могла смягчить 20-миллионная компенсация, уплачен­ная Вашингтоном Мадриду, тем более что испанскому обществу не досталось и малой толики из этой суммы.

В ХХ век Испания вступила застойной полуфеодальной стра­ной с глубокими социальными контрастами и напряженными меж­классовыми отношениями. Королевство раздирали внутренние противоречия. В первой трети столетия нигде в Европе обще­ственная атмосфера не была накалена так, как в Испании.

В стране сохранялась традиционная монархия во главе с ко­ролем Альфонсо XIII Бурбоном (1902—1931). Король Альфонс не отличался ни умом, ни характером, ни физической силой, ни красотой. Человек с внешностью повесы из оперетки, заносчи­вый, мало вмешивавшийся в государственные дела, он не вызы­вал у подданных любви или страха, восторга или презрения. Не­удивительно, что при таком суверене главной опорой монархии была армия и силы безопасности. Недалекость королевской се­мьи и придворных чинов являлась одной из причин, по которым все сильнее развивалось оппозиционно-республиканское движе­ние.

Общая картина испанского общества выглядела к 1931 году так. Немногочисленные, оснащенные новой техникой заводы Бар­селоны и Бильбао — и мотыжная обработка сухой каменистой земли. Бескрайние просторы необработанных помещичьих лати­фундий — и микроскопические клочки крестьянских земель. Бат­рак, сраженный пулей жандарма при попытке набрать желудей на помещичьей земле, — и гигантское безнаказанное казнокрад­ство военных и гражданских чинов. Экономическое господство баскских банкиров и каталонских промышленников — и запре­щение баскского языка и каталонских плясок. Народ, больше всего на свете любящий свободу и независимость, — и экономическое иго иностранного капитала. Революционнейший пролетариат За­падной Европы — и одно из самых реакционных ее государств.

Экономическая и политическая власть до 1931 года принад­лежала помещикам. К ним относилось около 100 тысяч семей из

25 миллионов испанцев, или 2% населения. Некоторым из этих семей принадлежало по 20 — 30 тысяч гектаров земли. Испанс­кие помещики, среди которых выделялись гранды — герцоги Лер-ма, Мединасели, маркизы Санта-Крусы и Эрреро, графы Романо-несы и др., отличались алчностью и бессердечием. Часть из них не платила батракам вовсе, заставляя их работать только за харчи и кров. Землевладельцы Старой Кастилии однажды даже выдви­нули идею — не они должны платить батракам, а те должны доп­лачивать нанимателям. По крылатому выражению, возникшему в то время, крупные землевладельцы Испании из всего римского права усвоили только одно — принцип неприкосновенности сво­ей собственности. Их руководящей идеей на протяжении несколь­ких веков было противодействие любой земельной и налоговой реформе.

Крайним консерватизмом и меркантильностью отличалось ис­панское духовенство. Из его рядов, в отличие от Франции, Ита­лии, Англии, никогда не выходило бунтарей и мятежников. В стра­не существовало несметное количество соборов, церквей и мо­настырей, не менее 100 тысяч священников, монахов и монахинь. Сохранялись созданные в Средние века многочисленные духов­ные ордена францисканцев, доминиканцев, иезуитов и др. Все ду­ховные лица находились на государственном содержании. Като­лическая церковь Испании активно участвовала в цензуре печа­ти, театральных постановок, позже кинофильмов, всецело конт­ролировала начальную школу.

«Деньги не пахнут», — гласит старая истина. В Испанском ко­ролевстве стал популярным эквивалент данной пословицы: «Зо­лото — хороший католик». Вопреки наставлениям Нового Заве­та церковная знать охотно занималась экономической деятельно­стью. Особенно этим отличались иезуиты, давно изгнанные из многих стран, но беспрепятственно действовавшие за Пиренея­ми со времен основания ордена испанским монахом Игнатием Лойолой.

Как было выяснено после 1931 года, святые отцы владели (че­рез подставных лиц) апельсиновыми плантациями в Валенсии и Андалузии, частью рудников Бискайи, столичным трамваем, Се­верными железными дорогами, торговлей свежей рыбой и не-

10

11

сколькими кабаре. Они пользовались влиянием в двух ведущих банках королевства — Испанском и Уркихо. По данным видного знатока Испании, кембриджского профессора Дж. Бренана, церк­ви принадлежала треть всего капитала, вложенного в испанскую экономику.

Оборотной стороной процветания помещиков и духовенства был крайне низкий жизненный уровень простого народа. Испан­ские трудящиеся жили вчетверо, а то и впятеро хуже их собрать­ев в Западной и Северной Европе. Социальный контраст был во­пиющим.

Перенаселенные и грязные пролетарские предместья Барсе­лоны и Севильи поражали отсутствием элементарных удобств. Еще хуже было положение сельских тружеников: немалая часть испанского батрачества обитали в сараях и в пещерах, ночуя на гнилой соломе, питались впроголодь — батраки считали удачным днем тот, когда удавалось хотя бы один раз вдоволь поесть. Мас­совыми народными болезнями, как и в Средневековье, оставались рахит и туберкулез.

Около половины испанцев не знали, что такое отдельная кро­вать или столовый прибор. Во многих отдаленных деревнях на­селение никогда не видело паровоза и телефона. Школ в коро­левстве было ничтожно мало, почти все они были плохо обору­дованы и нуждались в ремонте, поэтому большая часть населе­ния была неграмотной. Армейские новобранцы не просто не мог­ли написать письмо домой, но даже не имели представления о том, что такое почтовый конверт и тем более что нужно делать с маркой.

Усилиями Испанского банка курс песеты при Бурбонах был устойчивым. Королевство не знало инфляции. Но в то время как основа испанской кухни — оливковое масло стоило две песеты литр, а килограмм мяса — до четырех песет, рабочие получали от 3 до 5 песет в день, а работницы — до полутора (член дирек­торского совета фабрики или рудника получал почти в сто раз больше).

Основным методом, который использовала монархия в борь­бе против трудящихся, оставались репрессии. Социальные пре­образования, превентивные уступки народу Испанское королев-

ство обычно заменяло в лучшем случае тюрьмами, в худшем — пулями. Правящие круги королевства не утруждали себя слож­ными парламентскими дебатами или созданием комиссий по со­циальным вопросам. Часто происходили похищения и убийства руководителей забастовок или деятелей крестьянского протеста, расстрелы народных демонстраций. Владельцы андалузских руд -ников при невмешательстве провинциальных губернаторов пуб­лично объявляли награду за доставку к ним профсоюзного акти­виста «живым или мертвым». В массовом сознании рядовых ис­панцев слово «государство» обычно являлось синонимом слов «жестокость», «насилие» и «несправедливость».

Роль прокурора и палача испанской деревни и рабочих пред­местий выполняла гражданская гвардия — военизированная кон­ная полиция. Оснащенные винтовками и саблями гвардейцы от­крывали огонь без предупреждения по всем, кто казался ей подо­зрительным, без учета возраста и пола. Говорили, что они ведут «гражданскую войну против народа». Служившие объектом по­вышенной ненависти народа и презрения со стороны интеллиген­ции, гражданские гвардейцы никогда не привлекались к судеб­ной ответственности. Их силами в короткий срок были разгром­лены многие забастовки и народные волнения.

О способах устранения политических противников в Испан­ском королевстве метко выразился генерал Нарваэс, разгромив­ший две испанские революции. «У меня нет врагов, — заявил он на предсмертном ложе священнику. — Я их расстрелял».

Испанская буржуазия (15% населения) отличалась слабостью и неоднородностью. В ней существовало глубокое противоречие между горсткой привилегированных финансистов Бильбао и Мад­рида, блокировавшихся с помещичьей олигархией, и промышлен­никами Каталонии и Валенсии.

В руках финансистов находился Испанский банк с внушитель­ным золотым запасом. Более половины его акционеров были круп­ными помещиками со связями при дворе. Банк выделял кредиты под непомерно высокие проценты, что крайне затрудняло капи­талистическое развитие страны.

Непривилегированные испанские предприниматели не мог­ли получить у себя на родине дешевого кредита и потому вынуж-

12

13

денно обращались к французским, британским и германским бан­кирам. Появился мрачный афоризм: «Испанские деньги — самые дорогие в Европе». Королевство гордилось пятым по величине золотым запасом в мире, в то время как в его хилой экономике росла доля иностранных капиталов — английских, франко-бель­гийских, швейцарских, германских и даже канадских. Правда, вместе с инвестициями прибывала современная западная техно­логия: иностранцы помогли Испании развить добычу ру д и ме­таллургию, создать машиностроительный сектор и телефонную связь. Но национальному капиталу было невозможно состязать­ся с более богатыми и опытными транснациональными компани­ями, вроде «Сименса» и «Канадиензы», которые без труда заняли прочные позиции в самых прибыльных сферах производства. Сильно страдавшие от недальновидной и собственнической по­литики правительства и финансовых заправил, торгово-промыш­ленные круги Испании вынуждены были находиться в постоян­ной оппозиции к собственным банкирам и к поддерживавшей их монархии.

Оппозиционность буржуазии подкреплялась ее «неиспанс­ким» составом. Как говорилось выше, в торгово-промышленных кругах страны был очень велик удельный вес басков и каталон­цев — народов, испытывавших гнет со стороны монархии. При­морские окраины королевства — Бискайя и Каталония стали к ХХ веку самыми зажиточными его районами. По уровню жизни они сильно опережали внутренние области страны, особенно за­стойную сельскую Кастилию. Крупнейшим городом страны, ее экономической и культурной метрополией стала каталонская сто­лица — Барселона, прозванная «испанским Нью-Йорком». Цент­ром тяжелой индустрии благодаря английским инвестициям и тех­нологии был Бильбао.

Но все рычаги государственной власти по-прежнему остава­лись в руках неповоротливого и алчного кастильского дворянства. Королевские чиновники из Кастилии распоряжались на землях басков и каталонцев, а язык и культура Бискайи и Каталонии под­вергались постоянным притеснениям.

В результате сложилось парадоксальное положение — в эко­номически передовых Бискайе и Каталонии, где успешнее всего

складывались современные товарно-денежные отношения и тру­дящиеся жили не так плохо, недовольство монархией Бурбонов носило наиболее острый и массовый характер.

В остальной Испании очаги капитализма — города развива­лись медленно. К 1931 году в них жило не более 20% испанцев. Несмотря на развитие промышленности, появление телеграфа, телефона и железных дорог, на строительство метрополитена и возведение небоскребов, на выпуск в Барселоне «Испано-Сюи-зы» — самой роскошной легковой машины 20-х годов, королев­ство по составу населения и его миропониманию оставалось в основном сельским, аграрным. Пронизанная противоречиями страна жила до 1931 года по-феодальному неторопливо. Иност­ранцы отмечали, что у работников испанских госучреждений и сферы услуг самое распространенное выражение — «маньяна» (завтра). «Маньяна пор ла маньяна» (подождите до завтра) звуча­ло на каждом шагу.

Большую роль в жизни королевства играла армия. Она давно не одерживала заметных побед (Наполеона изгнали партизаны и английские полки герцога Веллингтона, а не испанские регуляр­ные войска), зато имела привычку вмешиваться в политику. В ХIХ веке испанская армия, борясь с революционерами-консти­туционалистами, совершила несколько государственных перево­ротов и довольно долгое время находилась у власти. Об этих вре­менах испанские историки выражались коротко и мрачно: «Ар­тиллеристы брались управлять государством».

Опираясь на армию, Бурбоны одновременно опасались ее и потому наделили военщину весомыми привилегиями. Офицерство получало солидные оклады и пенсию после отставки (чего не имели штатские) и было неподсудно обычному суду. Как и в Сред­ние века, военные чины оставались высокопоставленными, а во­енная карьера, независимо от наличия заслуг или отсутствия та­ковых, — высокооплачиваемой и почетной.

Под нажимом широкомасштабных мыслящих армейских кру­гов королевство с 60-х годов ХIХ века вело колониальную войну в Марокко. Затяжная Марокканская война поглощала немалое ко­личество средств и длительное время сопровождалась неудача­ми. Она породила целое поколение «африканистов» — касту вы-

14

15

сокооплачиваемых и привыкших к кровопролитию фронтовиков. «Африканисты» откровенно презирали всех штатских, граждан­скую экономику, партийную политику, парламент и прочие атри­буты гражданского общества.

К 1931 году 120-тысячные испанские вооруженные силы окон­чательно закостенели в своем положении «государства в государ­стве». Их оснащение и подготовка оставались на непозволитель­но низком уровне. Военные обучались по безнадежно устаревшим уставам, в которых не было места инициативе и самостоятельно­сти. Это открылось в 20-х годах во время поражения, понесенно­го королевством от слабо вооруженных марокканских племен в битве при Аннуале. Из-за некомпетентного вмешательства коро­ля и неповоротливости командования страна потеряла тогда око­ло 30 000 убитыми, ранеными и пленными. После Аннуала Ис­пания видела один выход — просить военной помощи у старой соперницы — Франции. В итоге к 1927 году посредством бомбе­жек и подкупа племенных вождей удалось «умиротворить» мень­шую и беднейшую часть Марокко, прилегающую к Гибралтару. Большая же часть марокканских земель досталась Франции.

Давно превратившиеся в огромную генеральскую и адмираль­скую кормушку армия и флот были перегружены командными кад­рами. На каждые восемь солдат приходилось по офицеру. Гене­ралов в мирное время насчитывалось свыше 200 человек — боль­ше, чем огромная армия США имела во время войны. Среди ис­панского высшего командного состава подавляющее большинство составляли отставшие в развитии военного дела старики, так и не извлекшие уроков из разгрома 1898 года и поражений в Ма­рокко.

Давно прошли времена, когда испанские дворяне охотно слу­жили рядовыми и питались за одним столом с офицерами. К ХХ веку офицеров и нижние чины разделяла пропасть. Послед­ние были полностью бесправными и воспитывались в духе сле­пого повиновения не монарху или стране, а непосредственному начальнику. Свирепая дисциплина и незнакомые новобранцам в их прежней жизни блага — бесплатное трехразовое питание и сон на кроватях — делали испанских солдат послушным орудием кад­рового офицерства.

Политическую жизнь королевства характеризовало сильней­шее распыление общественных сил. Внутренние разногласия при­сутствовали и среди правящих монархистов, и среди полулегаль­ной республиканской оппозиции.

Испанские монархисты давно разделились на легитимистов — приверженцев Альфонса XIII и карлистов, которые поддержива­ли притязания одного из отпрысков королевской династии — ли­шенного прав на престол принца Дона Карлоса. Опорой легити­мистов была Кастилия, а карлистов — Наварра и Арагон. Леги­тимисты стояли у руля власти, недовольные карлисты — в оппо­зиции.

Общей чертой всех испанских монархистов было ревностное отстаивание прав католической церкви.

Республиканская же оппозиция включала несколько «чистых» республиканских партий, опиравшихся на Валенсию и Галисию, и социалистов, центрами которых были Мадрид и Астурия. Рес­публиканцы ратовали за умеренные политико-правовые преобра­зования (расширение избирательного права, смягчение уголовного кодекса), тогда как социалисты требовали еще и социальных ре­форм. Левые социалисты настаивали на социалистической рево­люции. У республиканских сил общим было, напротив, полное отрицание религии и церкви.

Ущемленные в языково-культурных правах Бискайя и Ката­лония считались вотчиной местных националистов. Причем баск­ские националисты — ревностные католики держались особня­ком по отношению к остальным политическим силам. Басков не устраивали ни централизаторы-монархисты, ни безбожники-рес­публиканцы. Каталонские же националисты, равнодушные к ре­лигии, иногда союзничали с республиканскими партиями.

В довершение всего немалую часть испанского общества ув­лекли идеи анархизма, занесенные в страну в ХIХ веке эмиссара­ми нашего соотечественника — Михаила Бакунина (испанцы на­зывали его Мигелем). Затем появились последователи еще одно­го русского теоретика анархизма — князя Петра Кропоткина. Главными центрами испанского анархизма стали Барселона, Са-рагосса и Севилья. Если республиканцы опирались на интелли­генцию и часть буржуазии, а социалисты — на квалифицирован-

16

17

ных рабочих, то анархисты увлекли за собой самую низкоопла­чиваемую часть городских трудящихся.

Анархисты не считали себя политической партией. Их руко­водящее ядро — подпольная Федерация анархистов Иберии ту­манно именовалась «специфической организацией». Полулегаль­ный анархистский профцентр — Национальная конфедерация труда, соперничавший с социалистическим Всеобщим союзом тру­дящихся, тоже отрицал участие в политике. Главной установкой ФАИ — НКТ была «принципиальная враждебность» к помещичье-буржуазному государству, частной собственности и религии.

С начала XX века, невзирая на постоянные полицейские реп­рессии, испанский анархизм был на подъеме. Трудящимся нра­вилась физическая смелость боевиков ФАИ и их готовность к во­оруженному насилию. Рабочие-анархисты на последние гроши покупали старые револьверы и без колебаний пускали их в ход. Активистов ФАИ недаром прозвали «пистолерос» — в отличие от республиканцев и социалистов они были способны на само­пожертвование. Громкие деяния создавали им ореол смельчаков и борцов за правое дело.

Борясь с крайне непопулярной жестокой и продажной госу­дарственной властью, анархисты накануне парламентских выбо­ров призывали «ломать урны, жечь бюллетени, разбивать головы избирательным чиновникам». Они периодически объявляли «ос­вободительную революцию», устраивали стачки и баррикадные бои, пускали горящие трамваи по улицам крупных городов. По­пулярнейший подпольщик, боевик ФАИ, поклонник Нестора Мах­но барселонский металлист Буэнавентура Дуррути, которого враги называли не иначе как бандитом, а друзья — народным героем и международным революционером, был объявлен в розыск в де­сяти с лишним странах от Германии до Латинской Америки. Осо­бенно он прославился когда сидя после ареста в тюрьме, сумел организовать похищение следователя, судьи и документов по сво­ему делу.

Партиям и течениям была свойственна нетерпимость к ина­комыслящим, диктатура вождей и неспособность к межпартий­ным компромиссам. Политические симпатии испанца с точнос­тью можно было определить по партийной газете, которую он

предпочитал. Монархисты читали только «АБЦ», республикан­цы — только «Политику» и «Эль соль», анархисты боготворили «Солидаридад обрера». Правые социалисты были верны «Эль сосиалиста», умеренные — «Аделанте». Левые социалисты счи­тали истиной в последней инстанции газету «Кларидад». Счита­лось, что монархиста даже под страхом казни невозможно заста­вить взять в руки «Аделанте» или коммунистическую «Мундо обреро», а республиканец ни за что не прикоснется к махрово монархической «АБЦ».

Политические раздоры нередко принимали и более опасные формы. Отвергавшие монархию анархисты призывали рабочих бойкотировать выборы, несмотря на то что на выборах проявля­лись реальные возможности нанести поражение монархической реакции. «Пистолерос» из ФАИ сводили счеты не только с сила­ми безопасности, но и друг с другом. В социалистической партии притчей во языцех стали публичные потасовки между привержен­цами ее виднейших вождей — кастильца Ларго Кабальеро и се­верянина Индалесио Прието, первый из которых рассуждал о ре­волюции, а второй ее всецело отвергал. Драки между монархис­тами и республиканцами не затихали даже в парламенте. Это не­удивительно, если речи некоторых пылких республиканцев содер­жали такие пассажи в адрес привычного порядка вещей, дорого­го монархистам:

«Современные юные варвары! (оратор, вероятно, обращался к молодежи. — С.Д.). Уничтожьте и вышвырните декадентскую цивилизацию… Разрушьте ее храмы, сорвите покровы с ее мона­хинь и обрюхатьте их! Сражайтесь, убивайте и умирайте!»

Однако надо признать, что и среди единомышленников автор этих строк — «радикал-республиканец» Алехандро Леррус счи­тался демагогом.

А вот изречение умеренного и уравновешенного республикан­ца Мануэля Асаньи, которого демагогом не считали. Оно гораздо учтивее и благопристойнее, но тоже бескомпромиссно:

«Лучше сжечь все испанские церкви, чем причинить вред хоть одному республиканцу».

Внутренняя слабость оппозиции намного продлила существо­вание обветшалой старой монархии, хотя заскорузлые легитими-

18

19

сты во главе с малоспособным королем были уже не в состоянии грамотно руководить страной. Сложившаяся ситуация тянулась много десятилетий. Философ Ортега-и-Гассет называл королев­ство «Беспозвоночной Испанией».

Всемирный экономический кризис 1929 года стал причиной заметных перемен. Перепроизводство продовольствия на Западе ухудшило положение аграриев — помещиков и крестьянства, а рост и без того высокого уровня безработицы сильно обострил отношения между рабочим классом и государством.

Авторитет Альфонса XIII и его советников в очередной раз пострадал, а республиканские партии на короткое время пришли к соглашению с социалистами. В Сан-Себастьяне — дорогом ку­рорте на испано-французской границе — в 1930 году вожди оп­позиции заключили полуофициальный пакт о сотрудничестве. Ре­зультат не заставил себя ждать.

На апрельских муниципальных выборах 1931 года республи­канская оппозиция, как обычно, проиграла монархистам в кон­сервативной сельской местности, однако, в отличие от прошлых лет, одержала решительную победу в крупных городах, включая столицу. Исход выборов в органы местного самоуправления имел самые неожиданные последствия.

12 апреля республиканцы тысячами высыпали на улицы Ва­ленсии, празднуя несомненный успех. Владельцы ресторанов бес­платно угощали демонстрантов вином. В толпе зазвучали возгла­сы «Долой Альфонса!», «К черту монархию и попов!». Через не­сколько часов подобный клич раздался в Барселоне, Мадриде, Овьедо. Демонстранты занимали муниципалитеты и вместо двух­цветных золотисто-красных монархических знамен развешивали республиканские — красно-золотисто-фиолетовые.

Демонстрации не были остановлены. Все происходило слиш­ком быстро. В полиции царило замешательство, а гражданской гвардии в городах не было. Силы безопасности королевства были приучены к проведению репрессий в пролетарских районах. Од­нако волнения на сей раз происходили в респектабельных город­ских кварталах, населенных солидной публикой, к противобор­ству с которой карательный аппарат и армия психологически не были готовы.

В это время через французскую границу в страну беспрепят­ственно въехали вернувшиеся из изгнания деятели оппозиции во главе с социалистом Прието, республиканцем Кейпо де Льяно и вождями карлистов. Положение выходило из-под контроля влас­тей. Когда на второй день событий король вызвал генерального директора безопасности, героя Марокканской войны генерала Хосе Санкурхо и осведомился, гарантирует ли он восстановле­ние порядка, тот молча опустил голову.

Альфонс XIII понял, что лишился всякой опоры. Во дворец уже доносился гул толпы. Король не хотел участи Людовика XVI или Николая II. Он составил прощальный манифест к народу и на автомобиле вместе с семьей и несколькими придворными спеш­но покинул Мадрид. Из Картахены на борту крейсера «Принц Астурии» семья Бурбонов отплыла во Францию.

В манифесте монарх писал: «Воскресные выборы показали, что я более не пользуюсь народной любовью. Я решил не делать ничего, чтобы мои соотечественники не выступили друг против друга в братоубийственной войне. Я слагаю с себя королевские привилегии и отчитаюсь в моих поступках перед историей».

Обещание так и осталось невыполненным — Альфонс XIII не оставил после себя воспоминаний или дневников. Он обосно­вался во Франции, где провел остаток жизни, играя через под­ставных лиц на бирже.

Отъезд короля позволил оппозиционерам 14 апреля 1931 года мирно провозгласить учреждение Республики с трехцветным фла­гом и «Гимном Риэго». В Мадриде образовалось временное рес-публиканско-социалистическое правительство. Всего за три ап­рельских дня без единого выстрела монархия перестала существо­вать. Поразительно легкая и скорая победа республиканцев над монархистами стала прелюдией к дальнейшим кровавым и тра­гическим событиям.

Вскоре прошли внеочередные выборы в кортесы (парламент), принесшие бывшей оппозиции огромное большинство. Крупней­шей фракцией кортесов стала социалистическая — 116 депутатов из 490. Почти 300 мест получили различные республиканские партии. Монархистам досталось менее 70 мест.

20

21

Кортесы в короткий срок выработали и утвердили республи­канскую конституцию. Главными составителями конституции 1931 года были социалист Хулиан Бестейро, член Мадридского муниципалитета, и деятель республиканского движения, видный философ, ректор Саламанкского университета Мигель Унамуно. На них заметно повлияла германская Веймарская конституция и первая советская конституция 1918 года. Испанская конституция 1931 года стала поэтому одной из наиболее радикальных консти­туций ХХ века.

Испания провозглашалась «демократической Республикой трудящихся всех классов». Закреплялось равенство всех перед законом. Феодальные титулы и звания объявлялись утративши­ми силу. Вводилось всеобщее избирательное право для мужчин и женщин старше 23 лет. Республика отказывалась от войн и обя­зывалась проводить миролюбивую внешнюю политику.

Властные полномочия делились между однопалатными кор­тесами, правительством и президентом. Президент Республики избирался на 5 лет коллегией из депутатов кортесов, универси­тетских профессоров и муниципальных уполномоченных. Пре­зидент получал право роспуска кортесов и назначения внеочеред­ных выборов «в чрезвычайных обстоятельствах». Он назначал премьер-министра, но без права его увольнения. Тот в свою оче­редь назначал и увольнял остальных министров. Правительство несло ответственность перед кортесами, а не перед президентом. Члены правительства (но не президент) были обязаны быть де­путатами. Утрата депутатского мандата автоматически означала утрату министерского поста. Если президент в течение срока дей­ствия своих полномочий дважды распускал кортесы, депутаты были вправе расследовать действия президента и даже сместить его.

В целях охраны соблюдения закона был создан Трибунал кон­ституционных гарантий — прообраз конституционного суда. По­ловина его членов назначалась президентом — остальная поло­вина избиралась кортесами.

Большое место в конституции занимали статьи, посвященные отношениям между церковью, обществом и государством. Они носили откровенно антирелигиозный характер. Церковь отделя-

лась от государства, священники лишались своих окладов. Теперь им предстояло существовать на пожертвования паствы. Орден иезуитов был закрыт. Все прочие религиозные сообщества (до­миниканцы, францисканцы и т.д.) обязаны были зарегистриро­ваться в министерстве юстиции, причем последнее имело право отказать в регистрации. Церкви также запрещалось заниматься предпринимательством, она обязывалась ежегодно подавать дек­ларации о доходах.

Образование в Республике предписывалось строить на «иде­алах человеческой солидарности». Священникам всех конфессий запрещалось преподавать в школах и вузах, из них удалялись про-религиозные предметы. Началось внедрение светской школы.

Конституция 1931 года содержала небывало широкий в испан­ской истории перечень прав и свобод человека (в том числе пра­во на труд, образование, участие в делах государства, достойную жизнь, социальную помощь, забастовку и даже на развод).

Вслед за Советской Россией Республика провозгласила зе­мельную реформу под многообещающим девизом «Землю тем, кто на ней трудится». Аграрный закон 1932 года уточнил: излиш­ки помещичьих земель (свыше 560 акров — порядка 200 гекта­ров) отчуждаются за выкуп и становятся государственной соб­ственностью. Размеры выкупа в одностороннем порядке опреде­ляли государственные чиновники. Отчужденные земли безвозмез­дно передавались в пользование (но не в собственность) малозе­мельному крестьянству.

И по тогдашним, и по современным оценкам, данная консти­туция при бесспорно честных намерениях ее прогрессивных и бес­корыстных составителей была слишком идеологизированной и по­литизированной. Она дышала неприязнью к прошлому страны и ко всему, что было с ним связано — церкви, семье, традицион­ной морали. Она изобиловала расплывчатыми формулировками, которые внушали большинству испанцев иллюзии о скором и без­болезненном решении наболевших вопросов. Многие ее статьи о разделении властей были откровенно надуманными и потому в дальнейшем оказались нежизнеспособными.

Асуа, Бестейро и Унамуно всеми силами стремились помочь сглаживанию опаснейших социальных контрастов и мирному об-

22

23

новлению отечества. Но теория, как водится, резко расходилась с практикой. Годы «Республики трудящихся всех классов» стали годами постепенного приближения страны к братоубийственной войне. И даже парламентская Республика, созданная конституцией 1931 года, не смогла этому помешать.

Республиканцам — философам, журналистам, университет­ским преподавателям, этим вечным оппозиционерам, катастро­фически не хватало опыта государственного управления. Недо­ставало им, конечно, и навыков политического компромисса, не­обходимых при демократии и особенно — при парламентском го­сударственном строе. Зато процветали партийные и межпартий­ные интриги. Тяжкое наследие «беспозвоночной Испании» никак не удавалось преодолеть.

За пять лет Испанская Республика пережила свыше двадцати правительственных кризисов. Сменилось шесть премьер-мини­стров и несколько десятков министров. В зависимости от исхода парламентских выборов в кортесах и в кабинете министров пре­обладали то левые республиканцы вроде Кироги и Мартинеса Баррио, то правые деятели республиканского движения, мало от­личавшиеся от монархистов — Алехандро Леррус, Хиль Роблес и Кальво Сотело. Социалисты и каталонские националисты то были партнерами республиканских партий, то оказывались в по­ложении гонимых полулегалов. Все это отнюдь не способствова­ло повышению качества государственного управления.

Нейтральные отношения Республики с профсоюзами смени­лись «Испанским Октябрем» — Астурийским восстанием 1934 года, во время которого против выступивших с оружием в руках анархистов, социалистов и коммунистов действовали граж­данская гвардия, наемные марокканцы, Иностранный легион, флот и авиация.

Входившие в число отцов-основателей Республики кастилец Франсиско Ларго Кабальеро и каталонец Луис Компанис успели за пять лет приобщиться к власти, затем принять участие в вос­стании 1934 года против Республики, побывать под судом по об­винению в мятеже и быть этим судом оправданными.

Стратегия вождей Республики — оседлать политический центр и провести среднюю линию между требованиями разных

классов — была бы уместна в зажиточной и благоустроенной стра­не. Но поскольку Испанию терзала вопиющая бедность, огром­ное количество безработных и засилье политических экстремис­тов, такая политика только накалила страсти.

Умеренная, проводимая низкими темпами земельная рефор­ма по мысли республиканцев должна была утихомирить грандов и крестьян. Вместо этого крестьянство было крайне недовольно медленностью реформы (за пять лет в руки 100 тысяч крестьян перешло около 800 тысяч гектаров малоплодородных или вовсе бесплодных земель). Гранды же, у которых Республика отбирала меньшую (и худшую) часть их угодий, возмущались «скудостью» выкупа и принудительностью отчуждения, расценивая это как грабеж. Очень скоро испанские помещики перешли на антирес­публиканские позиции.

Отделение церкви от государства и школы от церкви вызвало отрицательную реакцию духовенства. Она усиливалась по мере развертывания при Республике развязной и крикливой антирели­гиозной пропаганды, поощряемой вождями республиканцев, пре­клонявшимися перед светской Французской Республикой. Их ку­мирами были одиозные среди верующих личности: Вольтер, Ми-рабо, Дантон, Клемансо.

Пример показывал закоренелый враг католической иерархии, премьер-министр Асанья. В кортесах и на митингах он твердил, что решительных мер против религии и церкви требует «обще­ственное здоровье». На местном уровне развернулись массовые антицерковные бесчинства. Тон в них обычно задавали анархис­ты, но от них мало отставали каталонские националисты, социа­листы и коммунисты.

Погромы и поджоги храмов и монастырей, их осквернение, сожжение икон, оскорбления верующих и духовенства, изнаси­лование монахинь («превращение в невест революции») имели место и при монархии. Однако в то время бесчинства быстро и жестоко пресекались силами правопорядка. Теперь же власти большей частью бездействовали, потворствуя безбожникам. По­лиция и пожарные команды откровенно медлили с выездом к пы­лающим храмам.

24

25

Духовенство и большая часть верующих масс, особенно в глу­бинке, в короткий срок превратились во врагов Республики. Ве­рующие все чаще слушали рассуждения приходских священни­ков о захвате власти «сатанинскими силами».

Правители Республики не могли да и не хотели налаживать сотрудничество с влиятельными военными кругами. Такая воз­можность была, когда бывший король из эмиграции — и это де­лало ему честь — призвал военных к верности новому строю. Почти все офицеры тогда присягнули Республике. Но Республи­ка заняла столь решительную антимилитаристскую позицию, что ее можно было истолковать как антипатриотическую и антиар­мейскую. Правительство снизило военные расходы, урезало во­енные пенсии, аннулировало служебные преимущества «африка­нистов», уволило со службы часть престарелых офицеров. Оно запретило богослужения в армии и закрыло созданную при Аль­фонсе XIII единственную в стране Сарагосскую военную акаде­мию. Высвободившиеся (не особенно большие) средства Респуб­лика направила на нужды образования и социальной помощи.

Многие из предпринятых мер были необходимыми и назрев­шими. Но их претворяли в жизнь безо всяких предварительных объяснений, в спешке. Многие испанские военные поэтому уви­дели в политике нового правительства сознательное и незаслу­женное оскорбление вооруженных сил. К тому же почти все офи­церы были дворянского происхождения, и их вместе с грандами страшила грядущая земельная реформа. Солдат же, выходцев из глубинки, раздражала антирелигиозная политика новой власти.

Пацифистская Республика стала непопулярной в армии. Во­енные стали первыми, кто открыто бросил вызов новому строю.

В 1932 году группа офицеров и грандов-монархистов во гла­ве с «африканистом» генералом Санкурхо подняла мятеж в Мад­риде и Севилье. Выступление было слабо подготовлено и плохо законспирировано. Республиканские силы правопорядка подави­ли его за сутки. После небольших стычек малочисленные мятеж­ники сдались или бежали в Португалию. Арестованный Санкур-хо вместе со 140 сообщниками предстал перед судом и был при­говорен к казни, но помилован президентом Саморой, заключен

в тюрьму, а затем выслан за границу. Его соратники отправились в ссылку в Западную Сахару.

«Санкурхиада» на первый взгляд была триумфом Республи­ки. Премьер-министр Асанья с сигарой в зубах, всем своим ви­дом выражая равнодушие, величественно наблюдал с балкона за перестрелкой в центре столицы. Но при ближайшем рассмотре­нии блеск победы меркнул.

Антиреспубликанские силы получили вождя с репутацией смелого и бескорыстного «старого солдата». Республиканское пра­вительство помилованием мятежного генерала рассчитывало об­разумить оппозицию. Но оно только поощрило ее. Враги Респуб­лики радостно говорили: «Не посмели расстрелять Санкурхо! Здорово нас боятся».

Республике так и не удалось упрочить свой авторитет. Уве­ренная победа республиканцев и социалистов на выборах 1931 года сменилась их разгромом на внеочередных выборах дву­мя годами позже. К власти пришел правореспубликанский каби­нет Лерруса — Роблеса, который остановил земельную реформу, отменил пособия безработным, нарушив конституцию, восстано­вил цензуру и взял курс на примирение с церковными и военны­ми кругами. Антицерковные бесчинства снова стали подавлять, и они сразу пошли на спад. Среди министров Лерруса были три крайне правых республиканца, которых левые круги необосно­ванно считали фашистами. На их назначение профсоюзные цен­тры ВСТ и НКТ ответили восстанием 1934 года. Позже его про­звали «генеральной репетицией гражданской войны».

Плохо вооруженные повстанцы сразу же были разбиты в Мад­риде и Каталонии, но смогли овладеть всей шахтерской Астури­ей, где провозгласили Советскую власть и продержались две не­дели. Подавление «Астурийской Советской республики», во вре­мя которого отличились офицеры-«африканисты» Годед, Франко и Ягуэ, обошлось Испании в 3000 погибших и 30 000 арестован­ных.

Зверства марокканцев в восставшей Астурии (разрубание пленных саблями, убийства журналистов, изнасилования мало­летних) должны были деморализовать левых республиканцев. Но репрессии дали противоположный результат. Сторонники рес-

26

27

публиканской демократии временно сплотились. Они добились от президента Саморы отмены чрезвычайного положения и уп­разднения цензуры. В конце 1935 года леводемократические силы подписали пакт о создании избирательного блока — На­родного фронта.

Кто из испанцев выдвинул идею Народного фронта, теперь уже не совсем ясно. В соседней Франции ее предложили комму­нисты. Марксистские авторы уверяют, что и в Испании это сде­лала компартия, действовавшая в духе Коммунистического ин­тернационала. Другие источники указывают на левых респуб­ликанцев, опасавшихся мести монархистов, третьи — на социа­листа Прието, всегда отличавшегося гибкостью в политических действиях.

В Народный фронт вошли: две левореспубликанские партии, социалисты, каталонские и баскские националисты, синдикалист­ская партия, компартия, близкая к троцкистам марксистско-ленин­ская рабочая партия (ПОУМ). Противостояли Народному фронту свыше десяти правоцентристских партий и движений. Большин­ство из них накануне выборов объединились в Национальный фронт. Исключение составила появившаяся в 1933 году Испанс­кая фаланга, лидеры которой во главе с Хосе Антонио Примо де Риверой всецело отвергали предвыборные комбинации.

Вне фронтов остались также анархистские ФАИ и НКТ. Впро­чем, часть анархистских групп Астурии-Арагона и Валенсии от­казалась от бойкотирования выборов и призвала трудящихся го­лосовать за Народный фронт.

Программа Народного фронта отражала страх его участников перед наступлением подлинной и мнимой реакции. Программа требовала соблюдения законности, освобождения политзаключен­ных, борьбы с безработицей, расширения социального страхова­ния и решения земельного вопроса.

Среди кандидатов от фронта выделялись находившийся в зе­ните славы Асанья, Ларго Кабальеро, Компанис и Прието. Обра­щало на себя внимание отсутствие в избирательных списках фрон­та двух отцов-основателей Республики — Бестейро и Унамуно. Они усмотрели в Народном фронте черты экстремизма. Вне На-

ционального фронта осталась Испанская фаланга и несколько мелких, быстро терявших влияние правореспубликанских групп.

Программа Национального фронта обещала стране «закон и порядок, твердую власть, тру д и мораль». Виднейшими кандида­тами фронта были Леррус, Роблес и Сотело. С ними соперничал Хосе Антонио Примо де Ривера.

Парламентские выборы 1936 года протекали в накаленной об­становке. Для охраны порядка было выделено до 40 000 полицей­ских и гражданских гвардейцев. Банки и посольства охранялись усиленными патрулями карабинеров. В ходе избирательной кам­пании проходили вспышки насилия, в отдаленных деревнях име­лись убитые и раненые. Предвыборная полемика все более напо­минала перебранку. Оба фронта обвиняли друг друга в нагнета­нии напряженности и разрушении страны.

Голоса избирателей разделились между двумя избирательны­ми коалициями почти поровну. Национальный фронт и его союз­ники получили в совокупности несколько больше голосов, чем Народный фронт, — 4,4 млн против 4,2 млн. Однако мажоритар­ная избирательная система заметно исказила итоги народного го­лосования. Из 473 депутатских мест Народному фронту досталось 268, а Национальному — 205.

Все основные кандидаты Народного фронта прошли в корте­сы. У Национального фронта потерпели поражение опытный по­литик Леррус и Примо де Ривера, но Роблес и Сотело были из­браны надежным большинством.

Всего в кортесы попало рекордное количество партий и груп­пировок — 19. По количеству депутатских мест (90) всех опере­дили социалисты. Впрочем, от них очень мало отстал блок Хиля Роблеса «Испанская конфедерация автономных правых». Ему до­сталось 86 мандатов. Левая Республиканская партия Асаньи по­лучила 80 мест. Некоторого успеха добились компартия (16 мест) и троцкисты (1 место). Прочие мандаты достались мелким парти­ям. Испанская фаланга лишилась единственного мандата, полу­ченного в 1933 году.

Лишившийся парламентского большинства правый кабинет Портелы Вальядареса сложил полномочия. Соблюдавший консти­туцию Портела отверг предложение генералов Годеда и Франко

28

29

объявить военное положение и передал власть победителям. Со­стоялось беспримерное доселе событие — внутренне разнород­ный Народный фронт легально пришел к власти. Испания пока­зала пример Франции, где Народному фронту суждено было вы­играть выборы тремя месяцами позже. Много лет спустя создан­ный по испанскому образцу Народный фронт победил на выбо­рах в Чили…

Главой нового правительства с согласия президента Респуб­лики вторично стал Мануэль Асанья. Левые республиканцы взя­ли на себя полномочия исполнительной власти. Другие партии Народного фронта, не вошедшие в правительство, обещали пре­мьер-министру полную поддержку.

Новое правительство немедленно объявило политическую ам­нистию. Оно восстановило автономию Каталонии, упраздненную Леррусом, расширило права профсоюзов и ускорило проведение земельной реформы. Министры, назначенные Асаньей, и упол­номоченные правительства — провинциальные губернаторы при­зывали испанцев «к спокойствию и умеренности». Но обстанов­ка в стране все более напоминала хаос.

На первый план неумолимо выходили левые экстремисты всех направлений — от социалистов и коммунистов до анархистов и троцкистов. Свои действия они именовали «осуществлением про­граммы Народного фронта».

Даже идеологизированные историки, сознательно смягчаю­щие многие факты, не могли скрыть правды о волне экстремист­ского насилия («высших формах политической борьбы»), захлест­нувшей Испанию. Сразу после оглашения итогов выборов народ начал брать приступом тюрьмы и освобождать политзаключен­ных. (Вместе с ними на свободе оказались и уголовники, что ни­как не способствовало воцарению спокойствия.) Из-за границы возвращались левые экстремисты, сумевшие эмигрировать пос­ле восстания 1934 года. Амнистированные несли с собой заряд ненависти ко всем противникам Народного фронта. Бывшие эмиг­ранты везли еще и инструкции Коминтерна…

Ходили слухи, что из Москвы в Испанию под чужими фами­лиями прибывают эмиссары Сталина с заданием совершить го­сударственный переворот. Правые газеты уверяли, что ими руково-

дит венгерский коммунист Бела Кун — незадачливый глава вен­герских Советов 1919 года и палач белых офицеров в Крыму 1920 года. На Западе он не без оснований пользовался славой вто­рого Робеспьера. Позже выяснилось, что Кун тогда не покидал пределов СССР. Современные публикации, однако, подтвержда­ют, что Коминтерн уже с 1932 года проявлял возрастающий ин­терес к событиям в Испании, увеличивал финансирование испан­ской компартии, активно инструктировал ее руководителей и т.д.

Несмотря на отсутствие в Мадриде советского посольства, страна была наводнена пропагандистскими брошюрами о процве­тании социализма в СССР и счастливой жизни советских трудя­щихся. Работу Коминтерна в Испании весной 1936 года возглав­ляли сразу три законспирированных международных революци­онера, давно бежавших с родины и существовавших на деньги советского народа— аргентинец Виктор Кодовилья, итальянец Пальмиро Тольятти и венгр Дьердь Гере.

Возможно, именно благодаря стараниям новых лидеров ма­лозаметная и слабая ранее испанская компартия выбралась на по­литическую авансцену. Теперь она имела парламентскую фрак­цию, уверенно наращивала влияние в городах и впервые развер­нула массовую агитацию в деревне.

Ряды компартии стали пополняться за счет других партий и организаций.

«Коммунисты расширяли влияние во всех сферах, — свиде­тельствует испанский либеральный публицист Фернан Ману­эль. — Их пропаганда достигала самых глухих сел. Старосты деревень встречали их с возгласом «Салют!» и поднятым сжа­тым кулаком».

Каждая неделя отсрочки реакцией удара по Республике при­водила в ряды компартии массы новых членов. Левые социалис­ты, обескураженные аморфностью и беспорядочностью полити­ки своей партии, часто шли к коммунистам, у которых револю­ционность сочеталась с великолепной дисциплиной. Сыновья ста­рых анархистов, привлеченные военной действенностью компар­тии, стали отходить от идеологии отцов, чтобы вступить в моло­дую, со свежей кровью партию.

Компартия захватила идейное руководство в массовой «Объединенной социалистической молодежи» и ее военных

30

31

формированиях. Под ее влиянием оказались левые социалисты вроде Альвареса дель Вайо. Их становилось все труднее отличить от коммунистов. Дель Вайо в марте 1936 года даже выезжал в сто­лицу международного коммунизма — Москву, где встречался с высокопоставленным советским журналистом М.Е. Кольцовым (Фридляндом). Последнему предстояло вскоре прибыть в Испа­нию, а дель Вайо — стать министром. Только ли с Кольцовым виделся в Москве дель Вайо, очень близкий к Ларго Кабальеро, до сих пор остается загадкой…

Но дни наибольшего могущества испанских коммунистов были еще впереди.

Под влиянием левых экстремистов рабочие повсеместно на­чали выходить на улицы. Возобновились сильнейшие антицер­ковные бесчинства: ежемесячно подвергалось нападению до 40 храмов, дня не проходило без поджога какой-либо церкви. В стране начались массовые забастовки, политические демонст­рации и крестьянские волнения, вызванные «провокациями ре­акционеров». Останавливались заводы и железные дороги, пус­тели строительные леса, закрывались магазины. Летом 1936 года в Мадриде бастовали строители, трамвайщики, официанты и даже тореадоры.

Почти все стачки (95%) завершались победой рабочих. Они добились от хозяев сокращения рабочего дня при сохранении пре­жних ставок, введения страхования работников, улучшения ус­ловий труда и восстановления на рабочих местах всех уволенных после 1931 года.

С весны 1936 года забастовки стали переходить в захват ра­бочими предприятий, закрытых владельцами. В руки профсою­зов перешло несколько андалузских рудников и судоверфей, пи­воваренный завод, мадридский трамвай. С апреля — мая кресть­яне Андалузии, Валенсии и Каталонии под влиянием городских агитаторов в ряде мест приступили к присвоению и разделу по­мещичьих земель. Кое-где в подражание Советской России по­явились первые коллективные хозяйства. Испании Народного фронта суждено было познать насильственную коллективизацию без социализма.

Часть предпринимателей пыталась остановить самоуправство рабочего класса локаутами — массовыми увольнениями. Финан­сово-промышленная верхушка переводила капиталы за рубеж, обесценивая собственную песету. Некоторые, в том числе Хуан Марч, сразу после февральских выборов покинули страну.

Гранды Андалузии и Кастилии давали батракам расчет, ос­тавляя поля и сады невозделанными или, наоборот, неубранны­ми, провоцируя рост безработицы и цен. Газеты монархистов и листовки Испанской фаланги предсказывали «гибель родины» и открыто нагнетали ненависть и презрение к Республике. Крайне враждебную к Народному фронту позицию заняло и духовенство.

На короткое время ударной силой противников Народного фронта стала 15-тысячная Испанская фаланга, боевики которой с 1934 года проходили выучку в фашистской Италии. Девиз этой численно небольшой, но смело действовавшей военизированной организации звучал так: «Мы знаем только одну диалектику — диалектику револьверов». Вождь фалангистов Примо де Ривера, восхищавшийся политикой Муссолини, открыто призывал уста­новить тоталитарную диктатуру. Он собирался пойти дальше мо­нархистов и консервативных республиканцев Лерруса или Роб-леса.

«Мы заставим государство служить национальным, а не партийным интересам. Чтобы добиться наших целей, мы без­жалостно раздавим интересы классов, партий, групп, индиви­дуумов», — гласила программа Фаланги — так называемые «27 пунктов».

Холеному и образованному «сеньору» Примо де Ривере от имени народа отвечал бывший каменщик, никогда не сидевший за партой, лидер Всеобщего союза трудящихся Франсиско Ларго Кабальеро, живший в бедном доме рабочего района Мадрида. Ранее он был правым социалистом и сторонником частичных ре­форм. Теперь поклонники называли его «испанским Лениным и Сталиным», и он гремел на митингах:

«Массы хотят революции, и она будет. Массы ждут наших действий. Властью мы овладеем любыми средствами. Народы Испании выразят свою волю. У нас будет диктатура пролета­риата».

32

33

Решимость Фаланги столкнулась с ничуть не меньшей реши­мостью и ожесточением левых экстремистов. С мая 1936 года в испанских городах развернулся массовый политический террор. Вслед за револьверами в ход шли гранаты, динамитные заряды и ручные пулеметы. За три месяца, по официальным данным, было убито более 250 человек и совершено свыше тысячи покушений на убийство.

Сегодня трудно с полной уверенностью сказать, кому принад­лежал первый выстрел — левым или правым, пришедшему к вла­сти Народному фронту или не имевшей доступа к рычагам уп­равления Фаланге. Жестокие потери несли те и другие.

В апреле «неизвестные» бросили бомбу на трибуну, с кото­рой к мадридцам собирался обратиться с торжественной речью только что избранный президентом Республики Мануэль Асанья. В суматохе был застрелен офицер сил безопасности. На его по­хоронах состоялась массовая драка, в которой погиб двоюродный брат лидера Фаланги Примо де Риверы. В июне от пуль террори­стов в числе других испанцев погиб мадридский судья Педрегаль, только что приговоривший к 30 годам тюрьмы одного из членов Фаланги, который застрелил подростка-социалиста. Затем в Ва­ленсии из проезжавшего на большой скорости автомобиля были расстреляны два фалангиста, отдыхавшие в кафе. Вскоре «неиз­вестные» совершили покушение на Ларго Кабальеро. В его жи­лище, двери которого всегда были открыты для всех желающих, была обнаружена бомба. Взрыв удалось предотвратить. Тогда же подверглись разгрому редакции многих правых газет. В одних районах страны фалангисты стрельбой из-за угла срывали демон­страции Народного фронта. В других — сторонники Республики силой разгоняли любые собрания монархистов и фаланги. Силь­ные драки происходили даже на кладбищах, чего ранее противо­борствующие стороны себе не позволяли.

Силы безопасности если и вмешивались, то лишь в пользу сторонников Народного фронта. К середине июля было аресто­вано почти 6000 фалангистов и монархистов. Среди арестован­ных были фалангисты Примо де Ривера и Фернандо Куэста, мо­нархист полковник Варела и молодой депутат, свояк генерала Франко — Серрано Суньер.

Арест Примо де Риверы нанес сильный удар Фаланге, лишив­шейся вождя. Несмотря на то что Примо удалось уличить только в незаконном хранении оружия, следователь отклонил все требо­вания освободить арестованного под залог или подписку о невы­езде. Зато ни один социалист или коммунист и почти ни один анар­хист не попал за решетку. Народный фронт попирал закон, кото­рый ранее требовал защищать.

Министерство внутренних дел закрыло несколько правых га­зет, но не запретило ни одной левой. Между тем в ряде мест — особенно в Астурии, Валенсии, Каталонии, власть постепенно ус­кользала из рук госаппарата, шаг за шагом переходя в руки проф­союзов, комитетов Народного фронта, стачечных комитетов и дру­гих «общественных организаций». Гражданские губернаторы и мэры городов больше походили на декоративные фигурки. Они едва успевали фиксировать события и все менее влияли на их ход.

В условиях ослабления государственной власти и ее откровен­ной пристрастности политическое насилие тем временем быстро набирало обороты. Оно постепенно превращалось из следствия политических явлений в их причину.

Характеризуя ситуацию, правый республиканец Хиль Роблес обоснованно говорил в кортесах в июне 1936 года: «Страна мо­жет существовать при республике или монархии, с парламент­ским или президентским строем, при коммунизме или при фашиз­ме. Но она не может жить в анархии. Теперь же у нас в Испа­нии — анархия и похороны демократии».

13 июля группа «неизвестных» в столице среди бела дня из­решетила пулями офицера-республиканца лейтенанта Кастильо, который месяцем раньше застрелил фалангиста. Похороны лей­тенанта превратились в многолюдную политическую демонстра­цию. Многие из присутствующих поклялись отомстить за гибель Кастильо. Политическая борьба стала переходить в кровную месть.

Через два дня Испанию ошеломило новое трагическое извес­тие. Группа офицеров сил безопасности, мстивших за Кастильо, похитила вождя Национального фронта депутата кортесов Каль-во Сотело из его квартиры в фешенебельном районе Мадрида. Уходя под конвоем, Кальво успокоил домашних: «Я скоро вернусь,

34

35

если только эти господа не вышибут мне мозги». Его тело было найдено на другой день в кладбищенском морге.

Похороны Сотело и Кастильо повлекли за собой новые бес­порядки в Мадриде и Сан-Себастьяне, завершившиеся пятью уби­тыми и огромным количеством раненых.

На календаре было 14 июля 1936 года. «Дело Кальво Соте-ло» обнажило опаснейшее явление. Политизация органов госу­дарственной безопасности достигла такого уровня, что вместо поддержания правопорядка они сами начали совершать уголовно наказуемые деяния. Правительство же не могло (или не хотело) держать их в повиновении. Убийцы Сотело были раскрыты, но большинство тут же непонятным образом пропали из поля зре­ния властей. Арестован был только один из них, но и он не понес наказания. Документы следствия вслед за виновниками преступ­ления тоже вскоре бесследно исчезли из МВД...

Деятели Национального фронта громко обвиняли в причаст­ности к убийству премьер-министра Касареса Кирогу, сменившего на этом посту Асанью. Обвинение осталось недоказанным, но по­дозрения сохраняются до сих пор. Богач, верующий монархист, бывший министр Альфонса XIII Кальво Сотело и выходец из бед­ноты, безбожник-республиканец Касарес Кирога давно уже оп­ределили свои отношения, как испанскую вендетту. Существуют и другие недоказанные версии — вдохновителями убийства яко­бы были коммунисты и левые социалисты. Косвенно эти версии подтверждают некоторые факты. Наутро после убийства прави­тельство распорядилось закрыть штаб-квартиры монархических партий — легитимистов и карлистов (хотя они были пострадав­шей стороной!), компартия и социалистические профсоюзы вы­разили действиям правительства полную поддержку, анархисты же воздержались от комментариев. Из всех деятелей Народного фронта только правый социалист Индалесио Прието открыто осу­дил убийство.

Уцелевшие правые газеты объявили о полной неспособности Народного фронта управлять Испанией. Многие депутаты-монар­хисты объявили бойкот кортесов и покинули Мадрид. Республи­канским лидерам — «правительству крови, грязи и позора» они в очередной раз предсказали судьбу Керенского в России. В свою

очередь вожди Республики уверяли, что происки монархическо-клерикальной реакции мешают им поддерживать правопорядок в стране.

Борьба Народного фронта с монархистами, церковью и Фа­лангой отвлекла его внимание от еще одного противника — ар­мии, которая между тем готовилась к открытой конфронтации с Республикой.

Кадровые военные образовали в 1935 году полулегальный «Испанский военный союз» — нечто среднее между офицерским клубом и профессиональной ассоциацией. Главной своей задачей Союз поставил ни больше ни меньше — «спасение родины». Воз­главлял его живший в изгнании в Лиссабоне Санкурхо, где он проводил результативные переговоры с вождями монархистов. После того как монархисты и Фаланга не смогли остановить того, что офицерство именовало «разрушением Испании», а марксис­ты — «складыванием революционной ситуации», Союз активи­зировался.

В феврале 1936 года члены Союза — генералы Годед и Франко тайно пытались сорвать передачу власти кабинету Народного фронта. Слухи об их намерениях проникли в печать, и левые партии потребовали суда над заговорщиками. Асанья и Кирога не стали провоцировать нового скандала и без суда отправили ге­нералов с понижением в почетную ссылку на окраины государ­ства. Годеда военное министерство перевело на Балеарские ост­рова (900 км от Мадрида), а Франко — на еще более отдаленные Канары (2000 км от Мадрида). Еще одного деятеля Союза — ге­нерала Эмилио Молу направили из столицы в Наварру, группу ненадежных офицеров — в Марокко. Мадридское командование и военное министерство пополнили военными, чья верность Рес­публике не вызывала сомнений. Заместителем военного министра назначили безбожника и к тому же приятеля Асаньи — полков­ника Эрнандеса Сарабию, командующим расквартированной в столице 1-й дивизией — тоже безбожника генерала Хосе Миаху.

С апреля 1936 года Союз серьезно занялся подпольной рабо­той. Отныне офицерство взяло курс на государственный перево­рот и отстранение штатских от власти. Душой Союза стал гене­рал Мола. Дальновидный военный с богатым служебным опы-

36

37

том, он побывал ранее и на марокканском фронте, и в кресле ми­нистра внутренних дел, пробовал силы в военной теории. В не­большой аналитической книге «Опыты» (1932) Мола настаивал на замене неоднородной и слабо вооруженной испанской армии менее многочисленными, но обильно оснащенными новой тех­никой и тщательно обученными войсками, построенными на кон­трактной основе. Он выдвинул подобные идеи раньше немца Гу-дериана и француза де Голля.

Эмилио Мола стал главным координатором подготовки воен­ного мятежа. Этот человек, с неброской внешностью, в очках с дешевой оправой, с постоянной усталостью на лице, скорее по­хожий не на военного, а на школьного учителя или бухгалтера, провел массу телефонных и телеграфных переговоров со всеми военными округами страны, с офицерством каждого корпуса и каждой дивизии. Он разослал участвовавшим в заговоре генера­лам, полковникам и майорам ясные и исчерпывающие предписа­ния, что, кому и когда предпринимать. Мола достиг понимания с офицерами флота. Он встречался с вождями монархического дви­жения Кастилии и Наварры, добиваясь единства действий. Со­ратники с уважением именовали Молу «Директором». Главным его уполномоченным был неутомимый андалузец полковник Ва-рела.

Как рассчитывал Мола, военный мятеж по условному сигна­лу должен был начаться сразу во всех концах страны от Пирене­ев до Марокко. Выступление намечалось на 17 часов 17 июля. Основная роль отводилась марокканским войскам и Иностран­ному легиону, вспомогательная — гражданской гвардии, Фалан­ге и ополчению наваррских и кастильских монархистов. Флоту надлежало перебросить находившиеся в Марокко войска в саму Испанию. Всем присоединившимся военным заговорщики обе­щали немедленное повышение в чине на одну ступень и прибав­ку к пенсии после отставки.

Всех штатских политиков следовало немедленно сместить, а при попытке сопротивления — лишить жизни. Партийных дея­телей независимо от пристрастий надлежало арестовать и под­вергнуть «показательным наказаниям».

Мадрид планировал провести согласованные удары сразу по нескольким направлениям. После захвата хотя бы части страны в Испанию должен был прибыть Санкурхо, чтобы принять верхов­ное командование восстанием. Всякие переговоры с правитель­ством исключались.

В отличие от «санкурхиады» 1932 года военный заговор 1936 года был тщательно законспирирован, и все же некоторые сведения о нем достигли сторонников Республики. Осведомите­лями правительства были коммунисты и немногочисленные де­мократически настроенные военные. Так, из Кадикса о готовя­щемся мятеже военному министерству сообщил командир крей­сера «Республика». В первой половине июля сведения были пе­реданы президенту и премьер-министру. В качестве ведущих за­говорщиков были верно названы Мола, Варела, Годед, Франко и Ягуэ. Однако вожди Республики уклонялись от решительных кон­трмер. Делегации встревоженных коммунистов Кирога шутливо ответил: «Вам всюду мерещатся фашисты». И серьезно добавил: «Есть пословица — чтобы поймать зайца, ждут, чтобы он выс­кочил. Пока армия не восстала, нет причин беспокоить ее».

Президент в Национальном дворце пошел дальше, посетовав: «Я устал от разговоров о мятеже, и меня подмывает назначить Ягуэ начальником моей дворцовой охраны».

Историки и публицисты с упоением писали о «слепоте» рес­публиканских правителей, об их неумении сопоставить факты. Но левые республиканцы были опьянены триумфом над «санкурхи-адой» и уверены в провале нового мятежа.

Ключом к разгадке следует считать разговор генерала Фран­ко с Асаньей в марте, когда генерал уезжал на Канары. Разговор происходил по телефону — премьер Республики и ее будущий президент отказал генералу в приеме. Несмотря на это, собесед­ники были довольно откровенны. Франко в учтивой форме при­грозил Республике тяжкими последствиями, но тут же намекнул, что готов сотрудничать, если ему сохранят прежний пост или да­дут равноценный: «Зря вы отсылаете меня. В Мадриде я был бы куда полезнее армии и правопорядку». Ответ премьера, тоже со­державший замаскированную угрозу, указывал на его понятли­вость: «Я не боюсь развития событий. О заговоре Санкурхо я был

38

39

Глава 2

осведомлен и мог предотвратить его мятеж. Я предпочел, что­бы он сам рухнул».

16 июля прибывший в Бургос Эмилио Мола был встречен ди­визионным командиром генералом Батетом. Выяснилось, что вер­ный конституции Батет и близкие к нему офицеры догадываются о заговоре. Генерал доверительно сообщил «Директору» о наме­рениях анархистских «пистолерос» убить его, и учтиво посове­товал Моле покинуть Наварру, что означало оставить службу. Ба-тет потребовал также от Молы честного слова, что тот не высту­пит против Республики.

Вечером в Памплоне Молу навестил его брат, который при­вез из Барселоны тревожные известия — восстание в Каталонии может провалиться. Но «Директор» выразил уверенность в побе­де, и Рамон Мола выехал обратно в Барселону.

В этот же день Франко на спортивном самолете тайно выле­тел в Испанское Марокко.

«Над всей Испанией небо чистое»

Эта романтическая фраза попала во все учебники истории, эн­циклопедии и аналитические работы. Если верить многочислен­ным авторам, именно она, переданная в эфир из марокканского городка Сеуты (по другим сведениям — из Мадрида), послужила сигналом к началу военного мятежа и гражданской войны в Ис­пании. Но в первоисточниках — архивах радиостанций найти ее не удалось, как и не удалось выяснить, кто мог передать ее в эфир.

Настоящим сигналом к восстанию военных считается разос­ланная 16 июля из Памплоны телеграфная директива Молы. Она была замаскирована под лаконичную коммерческую телеграмму: «Семнадцатого в семнадцать. Директор».

Восстание в Испанском Марокко вспыхнуло на час раньше предписанного срока. Офицеры-заговорщики гарнизона Мелильи, опасаясь раскрытия их планов командующим войсками Восточ­ного Марокко генералом Ромералесом, вывели войска на улицу. Здесь, в старинном, но малопримечательном африканском порто­вом городе, которым Испания владела с XV века, суждено было начаться испанской гражданской войне. Грянули первые выстре­лы. Через два-три часа сопротивление сторонников правительства прекратилось. Всех пленных восставшие расстреляли на месте. Погиб и генерал Ромералес, отказавшийся подать в отставку. По­бедители тут же составили списки «враждебных элементов» — республиканцев, профсоюзников, масонов и приступили к арес­там.

Вечером 17 июля жителям пропахшей порохом, заполненной солдатами Мелильи уже не верилось, что еще в полдень гене­рал Ромералес, прохаживаясь по улицам, уверенно говорил адъ­ютанту:

41

«Видите, ничего не происходит. Мы можем спать спокой­но!»

Из Мелильи восстание с огромной скоростью распространи­лось по всему Испанскому Марокко. Сеуту восставшие захвати­ли без боя. Бои шли в Тетуане и Лараче. Против армии выступи­ли рабочие, полиция и летчики майора Лапуэнте. Но на стороне восставших были неожиданность нападения, численное превос­ходство и продуманный план действий. Восставшими войсками расторопно распоряжались не знавшие сомнений «африканис­ты» — майор Кастехон и полковник Ягуэ. К 19 июля в их руках было все Испанское Марокко. Схваченный мятежниками Лапу-энте был казнен. Его не спасло даже родство с самим генералом Франко (они были двоюродными братьями).

С захватом очередного города мятежники давали телеграммы сообщникам с заранее условленным, стандартным текстом — «Все спокойно. Никаких новостей».

Утром 19 июля к мятежникам присоединились гарнизоны Ка­нарских островов. Восставшие захватили столицу архипелага — безмятежный курортный Лас-Пальмас. Провинциальный губер­натор сдался. Из Лас-Пальмаса Франко передал по радио корот­кий манифест, составленный в пафосно-патриотических, но край­не уклончивых выражениях. В нем ничего не говорилось о пла­нируемой диктатуре, заканчивался он вполне демократическим лозунгом, неожиданным в устах кадрового военного: «Свобода, равенство и братство».

Днем 18 июля в Сеуте восставшие приступили к посадке Ино­странного легиона на суда. Эсминец «Чуррука», экипаж которого не подозревал о мятеже, уже перевез через Гибралтарский про­лив одно подразделение легиона в морские ворота Южной Испа­нии — Кадикс.

Высадка мятежников в Кадиксе означала, что восстание ста­ло распространяться по метрополии. Перед ними лежала густо­населенная плодородная Андалузия.

В Мадриде Кирога и его министры, извещенные республикан­цами Мелильи о восстании, были уверены, что имеют дело с но­вой «санкурхиадой». Главных врагов они по-прежнему видели в монархистах и фалангистах. Поэтому военное министерство ог-

раничилось тем, что послало из портов Андалузии к берегам Марокко часть военного флота и авиации. Кораблям и самоле­там приказано было бомбардировать и блокировать мятежные гавани.

По приказу из Мадрида звено правительственных самолетов совершило 18 июля налет на захваченный Тетуан. Операция была плохо подготовлена и вызвала жертвы среди гражданских лиц. Восставшие обвинили Республику в зверствах и пообещали дей­ствовать аналогично. Это обещание было выполнено…

Премьер-министр между тем шутил с собравшимися в своей приемной военными и штатскими насчет восстания в далекой Африке («кажется, заяц наконец выскочил») и вторично откло­нил требование крайне левых вооружить народ. «Каждый вру­чивший оружие рабочим будет расстрелян», — твердо заявил глава правительства. Сходным образом были настроены и все провинциальные губернаторы и муниципальные деятели.

Даже когда гарнизон мятежников окружал муниципалитет или резиденцию губернатора в очередном городе, внутри здания пра­вительства рассуждали по-гамлетовски: «Если не вооружить на­род, что станет с Республикой? Но если его вооружить, как по­том удержать его в узде?»

Первая сводка войны, которой суждено было бушевать три года и покрыть страну могилами, была передана по мадридскому радио утром 18 июля. Она шла после сводки погоды и была ко­роткой, иронической и успокаивающей:

«В некоторых районах протектората (Марокко. — С.Д.) от­мечено повстанческое движение. На полуострове никто, реши­тельно никто к этому сумасшедшему заговору не присоединил­ся. Сил правительства вполне достаточно для его скорого по­давления».

Между тем окрыленные успехом в Африке заговорщики выс­тупили во всей Андалузии. Ключом к ней были портовый Кадикс и промышленная Севилья.

Небольшим Кадиксом восставшие овладели на рассвете 18 июля за несколько часов. У дачей мятежников стало освобож­дение из кадиксской тюрьмы видного заговорщика полковника Варелы, вскоре ставшего известным фронтовым командиром восставших.

42

43