На правах рукописи

Карцов Алексей Сергеевич

Правовая идеология

русского консерватизма

(II половина XIX – начало XX веков)

12. 00.01 - теория и история права и государства;

история учений о праве и государстве

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

доктора юридических наук

Москва — 2008

Диссертация выполнена

в Московской государственной юридической академии

Научный консультант	доктор юридических наук, профессор Исаев Игорь Андреевич
Официальные оппоненты:	член-корреспондент Российской Академии наук, доктор юридических наук, профессор Мальцев Геннадий Васильевич
	доктор юридических наук, профессор Мартышин Орест Владимирович
	доктор юридических наук, профессор Поляков Андрей Васильевич
Ведущая организация	Северо-Западная Академия государственной службы

Защита диссертации состоится 12 ноября 2008 года в 12.00 на заседании диссертационного совета Д.212.123.02 при Московской государственной юридической академии, г. Москва, 123995, ул. Садовая Кудринская, 9, зал заседаний Ученого совета.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московской государственной юридической академии.

Автореферат разослан 10 октября 2008 года.

Ученый секретарь диссертационного совета, доктор юридических наук, профессор

Н.А. Михалева

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Консерватизм возникает там, где начинает колебаться существовавший на протяжении длительного времени социальный, политический и культурный порядок. И зарождение, и эволюция консерватизма — как осмысленно позитивного отношения к традиционным ценностям и институтам — связаны с осознанием нависшей над ними опасности, а также с попытками её предотвратить.

Став ответом на нарастание вызовов, угрожающих традиционному социально-политическому и культурному укладу, русский консерватизм, обладал в период второй половины XIX – начала XX веков несколькими измерениями. Это традиционалистская культур-философия, идеология социального и государственного устройства, общественное и политическое движение и, наконец, особый тип правопонимания.

Настоящая диссертационная работа посвящена правовой идеологии русского консерватизма, отразившей восприятие традиционным сознанием правового развития России XIX – начала XX веков и одновременно оказывавшей определенное влияние на эти процессы.

Актуальность диссертационного исследования Без обстоятельного изучения идеологических воздействий на правовое развитие, а также отражения процессов правового развития сквозь призму ведущих на данном историческом этапе идеологий — трудно, а порой и невозможно, успешное разрешение ряда значимых задач, стоящих перед историко-правовой наукой. Это утверждение в полной мере относится и к консервативным тенденциям, присутствующим в правовом развитии России XIX - начала XX веков.

Осмысление причин генезиса, внутренней логики этих тенденций, а также их содержания возможно лишь при обращении к правовой идеологии русского консерватизма. Для ответа на многие вопросы, неизменно интересующие историков отечественного государства и права, а также историков отечественной политической и правовой мысли, часто бывает недостаточно одного только анализа законодательства и правоприменительной практики. Необходимо изучение правовой культуры общества и, в частности, той субкультуры, которую отображала правовая идеология русского консерватизма.

Вместе с тем, в настоящий момент правовая система России испытывает очевидную потребность в устойчивости и преемственности и на уровне правотворчества, и на уровне правоприменения. Данные обстоятельства обуславливают своевременность исследования консервативных представлений о праве, придающих особое значение факторам преемственности и взаимной согласованности правовых отношений и правовых институтов; ставящих приемлемость правовой системы — во всей совокупности слагающих ее элементов — в зависимость от соответствия ее ценностно-качественным свойствам правосознания, а также настаивающих, в целях сохранения национально-культурного своеобразия, на соблюдении в правовом развитии баланса традиционности и новационности. Несмотря на разнородность и многоплановость консервативного наследия в области правовой мысли, оно, тем не менее, представляет целостное видение правового развития, как общего его хода, так и в масштабе отдельных отраслей и институтов. И в наши дни не утратили своей важности предупреждения консервативных идеологов и правоведов относительно пагубности механической рецепции; о том, что перенос правовых конструкций, выработанных в пределах одной цивилизационной ниши, в условия иной культуры нередко не только малополезен, но и деструктивен.

При этом в правосознании современного российского общества до сих пор присутствует консервативная парадигма, которая, выступая одной из слагаемых национальной правовой культуры, воздействовала и отчасти продолжает воздействовать на развитие российской государственности и права.

Отмеченные факторы предопределяют актуальность всестороннего исследования правовой идеологии русского консерватизма как исторически-конкретного и концептуализованного выражения особого типа восприятия правовых феноменов.

Степень научной разработанности темы диссертационного исследования Правовая идеология консерватизма, воплотившаяся во взглядах консерваторов — государственных и общественных деятелей; мыслителей и идеологов; представителей академической и практической юриспруденции — принадлежит к сюжетам, наименее изученным историко-правовой наукой.

Вместе с тем, при отсутствии целостного рассмотрения рассматриваемой проблемы, имеются исследования по ее отдельным аспектам. Так, в дореволюционный период увидели свет труды, ценные своей фактологической насыщенностью; ряд значительных монографий, посвященных консервативной школе и ее ведущим представителям, был создан в рамках эмигрантской историографии, а также зарубежными исследователями.

Отказ от изучения правовой идеологии русского консерватизма советской историко-правовой наукой на протяжении первых послереволюционных десятилетий объяснялся безусловно негативным отношением к соответствующим идеям и их носителям. Однако с течением времени отдельные грани данной проблематики все чаще оказываются в поле внимания советских, а затем российских правоведов и философов, историков и политологов. В одних трудах выявлялись фундаментальные принципы и аксиологические характеристики консервативного мировоззрения; устанавливалось содержание и взаимное соотношение понятий «традиционализм» и «консерватизм»; анализировалась сущность «консервативного реформизма»; выстраивалась типология консерватизма; изучались возможности его синтеза с другими идеологиями. В других — проводились компаративные исследования западного и русского консерватизма, сопоставлялись их подходы к таким ключевым дилеммам консервативного дискурса как соотношение индивидуальной свободы и долга, авторитета и традиции, авторитарности и демократии, национальных и общечеловеческих интересов. В третьей группе работ рассматривались социально-философские, политические и правовые взгляды отдельных консервативных мыслителей и государственных деятелей, а также проекты, выработанные ими и нацеленные на укрепление традиционного порядка.

В контексте исследуемой проблематики прежде всего должны быть названы работы теоретиков права, а также историков права и правовой мысли (в частности, Н.М. Азаркина, C.Н. Бабурина, A.M. Величко, В.Г. Графского, Н.М. Золотухиной, В.Д. Зорькина, И.А. Исаева,^[1] В.А. Летяева, А.В. Корнева, М.Г. Коротких, Б.А Куркина, И.В. Козлихина, Д.И. Луковской, Г.В. Мальцева, О.В. Мартышина, М.Н. Марченко, Н.И. Матузова, B.C. Нерсесянца, М.В. Немытиной, А.В. Полякова, С.А. Пяткиной, Е.А. Скрипилева, Ю.С. Пивоварова, В.А. Туманова, Е.В. Тимошиной, Ю.П. Титова, В.А. Томсинова, А.И. Экимова), историков (в частности, Б.В. Ананьича, Б.В. Виленского, Е.А. Дудзинской, П.А. Зайончковского, А.А. Зорина, Ю.И. Кирьянова, В.А. Китаева, Д.А. Коцюбинского, М.Н. Лукьянова, Л.М. Искры, О.А. Милевского, П.Ю. Рахшмира, А.В. Репникова, М.Б. Смолина, Ю.Б. Соловьева, С.А. Степанова, В.А. Твардовской, О.А. Христофорова, Н.И. Цимбаева, П.И. Шлемина, Ю.З. Янковского), философов и политологов (в частности, В.А. Ачкасова, К.С. Гаджиева, А.А. Галкина, А.В. Гулыги, В.А. Гусева, И.И. Евлампиева, В.Н. Жукова Ю.Т. Лисицы, А.Н. Медушевского, Г.И. Мусихина, С.Н. Пушкина, Э.Г. Соловьева, А.А. Ширинянца), а также работы зарубежных исследователей: И. Баберовского (Baberowski), Г. Дж. Бермана (Berman), Дж. Бербанк (Burbank), Р. Бирнса (Byrnes), А. Валицкого (Walicki), Э. Глизона (Gleason), Л. Калдера (Calder), С. Картера (Carter), М. Чернявского (Cherniavsky), К. Фрерсон (Frierson), В. Гзовского (Gsovski), Э. Юдгена (Judgen), М. Каца (Katz), В. Линкольна (Lincoln), С. Лукашевича (Lukashevich), К. Мангейма (Mannheim), А. Мартина (Martin), Р. Пайпса (Pipes), Н.П. Полторацкого (Poltoratsky), М. Раева (Raeff), Н.В. Рязановского (Riasanovsky), Х. Роггера (Rogger), Л. Шапиро (Schapiro), Т. Соренсона (Sorenson), Э. Тадена (Thaden), Л. Удолфа (Udolph), Т. Уикса (Weeks), Ц. Виттекер (Whittaker), Р. Уортмана (Wortman), Дж. Хоскинга (Hosking), П. Христоффа (Christoff).^[2]

Тем не менее, при всем качественном и количественном многообразии исследований русского консерватизма ни в одном из них не проводился обобщающий анализ его правовой идеологии.

Объектом диссертационного исследования выступает русский консерватизм.^[3]

Предметом диссертационного исследования являются позиции, занимаемые русским консерватизмом, как в целом, так и отдельными направлениями, существующими внутри него, по основным вопросам правового развитии России II пол. XIX – нач. XX вв.

Главной целью диссертационного исследования является реконструкция и комплексный анализ правовой идеологии русского консерватизма.

Задачи диссертационного исследования вытекают из поставленной цели и включают в себя:

• выявление детерминант генезиса, эволюции и типологии правовой идеологии русского консерватизма;
• определение методологической базы правовой идеологии русского консерватизма;
• раскрытие сущности позиции, занимаемой русским консерватизмом, по правовым аспектам основ государственного строя России, выявление общего и особенного в подходах к данной проблематике субидеологических течений;
• характеристика свойственного идеологии русского консерватизма подхода к проблемам правотворчества и правоприменения; выявление общего и особенного в подходах к данной проблематике субидеологических течений;
• характеристика свойственного идеологии русского консерватизма подхода к частно-правовой проблематике; выявление общего и особенного в подходах к данной проблематике субидеологических течений;
• характеристика свойственного идеологии русского консерватизма подхода к международно-правовой проблематике; выявление общего и особенного в подходах к данной проблематике субидеологических течений;
• характеристика свойственного идеологии русского консерватизма подхода к международно-правовой проблематике; выявление общего и особенного в подходах к данной проблематике субидеологических течений;
• раскрытие сущности позиции, занимаемой идеологией русского консерватизма по вопросу заимствования иностранных юридических институтов и иных правовых механизмов; выявление общего и особенного в подходах к данной проблематике субидеологических течений;
• установление содержания и степени распространения консервативных тенденций в среде русской академической юриспруденции II половины XIX - начала XX вв.

Методология диссертационного исследования При написании диссертационной работы были использованы как общенаучные методы познания: анализ и синтез, индукция и дедукция, абстрагирование, восхождение от абстрактного к конкретном, системный анализ, так и специальные методы юридического исследования: исторический, сравнительно-правовой и формально-догматический. С учетом историко-правового характера проведенного исследования, применяемая методология преимущественно сочетала методы историзма, системного описания концептуального объекта (с применением, соответственно, хронологического и логического приемов изложения материала), а также компаративные методики. При этом правовая идеология русского консерватизма рассматривалась в двух эпистемиологических плоскостях: в плоскости творчества ее выразителей (формирование и эволюция правовых представлений); в плоскости общих тенденций правового развития, характеризующих данный исторический период. С другой стороны, в понятие «правое развитие» включались, в том числе, процессы прямого и обратного влияния между правовой и идеологической сферами. Данная методологическая позиция обусловила разнообразие используемых методов, а также обращение к указанным выше правоведческим, философским и политологическим трудам, составившим теоретическую базу диссертационного исследования.

Источниковая база диссертационного исследования Источники, изучение которых было положено в основу диссертационного исследования, представлены нормативными актами и их проектами; документами ведомств; сочинениями идеологов русского консерватизма, включая обширный массив журнально-газетных публикаций, дневники, мемуаристику и эпистолярию; публикациями юридических журналов дореволюционного периода.

Научную новизну диссертационного исследования составляет комплексный анализ правовой идеологии русского консерватизма, впервые осуществленный и восполняющий существовавшие в историко-правовом знании пробелы. Научная новизна выражается в следующих, наиболее существенных, положениях, выносимых на защиту:

1. В качестве явления правовой мысли и практики консерватизм был детерминирован модернизационными процессами, затронувшими, наряду с социально-экономической и политической сферами, также и правовую сферу России II половины XIX- начала XX вв.;
2. В появлении исследуемой правовой идеологии, в формировании ее подходов к отдельным юридическим институтам и механизмам, к праву в целом, а также во взаимодействии между этой идеологией и позитивным правом выразились консервативные тенденции правового развития России II половины XIX - начала XX вв.;
3. Являясь концептуализованным выражением традиционалистского типа правопонимания, правовая идеология русского консерватизма раскрывала свойственный этому правопониманию подход к правовым феноменам;
4. Методологическую основу исследуемой правовой идеологии образовывало приложение свойственных консерватизму ценностных и когнитивных установок к интерпретации отдельных правовых явлений и правового развития в целом;
5. Аксиологические особенности, характеризующие консервативное мировоззрение, предопределили выделение ценностей, обладающих высшей, в сравнении с содержанием юридических предписаний, нормативностью. Элементы правового нигилизма в исследуемой идеологии были обусловлены влиянием, оказываемым на позитивное право и правоприменительную практику секуляризацией общественного сознания и связанной с ней ослаблением роли традиционных ценностей и институтов;
6. Положительная коннотация, сообщавшаяся в рамках исследуемой идеологии понятию «законность», вызывалась высокой оценкой стабилизирующей роли права; негативные коннотации юридических механизмов и иных правовых реалий были связаны с модернизирующей функцией, которая приобреталась позитивным правом в условиях социально-экономических и политических преобразований 1861-1917 гг.;
7. В контексте исследуемой идеологии к законодательству и правоприменению предъявлялись требования учитывать и поддерживать складывавшиеся на протяжении длительного времени и обусловленные историческими, социокультурными и этнопсихологическими факторами формы социального взаимодействия;
8. Эволюция исследуемой идеологии происходила в направлении отказа от недооценки значения юридических регуляторов при одновременном сохранении убежденности в несостоятельности юридических институтов и норм, разъединенных со спиритуально-этическими началами или противостоящих им;
9. Перспективам либеральной и леворадикальной эволюции отечественной правовой и судебной систем русский консерватизм противопоставлял свое видение правового развития, где право выступало компонентом традиционного институционально-ценностного порядка, соподчиненным высшим нормативным системам и обладающим качествами устойчивости и преемственности;
10. Влиянием правовой идеологии русского консерватизма было вызвано выдвижение ряда предложений в области законотворчества, организации правосудия и публичного управления (проект законосовещательного Земского Собора, проекты Царского Совета и Царского Суда, проект пересмотра Основных Законов 1906 г., проекты расширения сферы церковной юрисдикции, проект Губернского Совета);
11. С позиций правовой идеологии русского консерватизма при конструировании и реализации вещных и обязательственных прав, необходим учет неотъемлемо присущего данным правоотношениям деонтологического статуса;
12. Подход исследуемой идеологии к заимствованию западных вещных и обязательственных институтов, способствующих становлению автономной от государства частно-правовой сферы, предопределялся представлениями о нежелательности рецепции, вступающей в противоречие с социальными и властными структурами, конституирующими традиционный порядок;
13. Ряд идеологов консерватизма, располагая непосредственным доступом к носителям верховной власти и обширными связями в среде высшей бюрократии, обладал возможностями инициирования разработки законодательных актов, а также воздействия на функционирование отдельных (большинство мероприятий судебной и земской «контрреформ», в том числе расширение компетенции губернатора и изменение процедуры привлечения их к ответственности; частичное возложение функций государственного управления на органы дворянского сословного самоуправления, учреждение института земских начальников; введение центрального сословно-корпоративного представительства; меры по унификации имперского права; ограничение действия принципа свободы договоров в области частного права и др.).
14. Консервативный подход к правовой проблематике, помимо собственно идеологической сферы, проявился и в области академической юриспруденции, выразившись, в частности, в тенденциях этатизма и культур-национализма.
15. В рамках консервативной правовой мысли приоритетно поднимался и разрабатывался круг до сих пор не утративших своей теоретической и практической значимости вопросов философии и социологии права. К ним, в частности, принадлежат: проблема экстраюридических ценностей и роли спиритуально-этических начал в законодательстве, правоприменении и правовом просвещении; проблема эмоционального в правовом поведении; проблема надэмпирических субъектов права; проблема реальных возможностей правового регулирования и нормативной избыточности; проблема обеспечения устойчивости и преемственности правового развития; проблема баланса между индивидуалистической и коллективистской парадигмой при конструировании модели личных прав и свобод; проблема вербального отображения правовых реалий и доступной массовому пониманию юридической терминологии, а также критика правового идеализма.

Практическая значимость диссертационного исследования Практическая значимость осуществленного исследования обусловлена возможностью использования содержащегося в нем теоретического и фактологического материала при подготовке общих лекционных курсов по истории отечественных политических и правовых учений, истории государства и права России, а также курсов по тематике отдельных разделов диссертации.

Апробация результатов диссертационного исследования Основные результаты исследований по проблематике диссертации отражены в научных трудах диссертанта, в том числе, в двух монографиях («Правовая идеология русского консерватизма», М., 1999; «Русский консерватизм второй половины XIX – начала XX веков», СПб., 2004), а также в учебных пособиях; изложены в выступлениях диссертанта на международных и российских научных конференциях и семинарах. Положения и выводы, содержащиеся в диссертации, были также использованы при разработке и чтении ряда лекционных курсов в Санкт-Петербургском государственном университете.

Структура диссертационного исследования обусловлена его целями и задачами. Диссертация состоит из введения, четырех глав, разделенных на параграфы, заключения, списка источников и литературы, а также двух приложений. Изложение материала в пределах глав подчинено, как правило, принципу хронологической последовательности, тогда как сами главы посвящены различным аспектам правовой идеологии русского консерватизма. В Приложениях приводятся выявленные диссертантом и использованные в качестве источников публикации в общей (Приложение 1) и специально-юридической (Приложение 2) периодике дореволюционного периода.

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается актуальность темы диссертационной работы, определяются цели, подлежащие достижению в ходе проводимого исследования, научная новизна, теоретическая и практическая значимость, а также используемая методология.

Первая глава «Русский консерватизм как правовая идеология (общая характеристика)» посвящена определению места правовой проблематики в рамках консервативной идеологии.

В первом параграфе («Генезис, типология, структура») дается сжатое описание культур-философских, историософских, социо-философских и политико-философских проекций русского консерватизма; дается классификация сосуществующих в его пределах субидеологических течений.

Трактуя русский консерватизм в качестве обладающей аксиологической (ценностной) и гносеологической (методологической) преемственностью интеллектуальной традиции, чья предметная область включает, в том числе, правовую проблематику, диссертант выявляет содержание основополагающих мировоззренческих категорий (спиритуализм, традиционализм, органицизм, иерархизм, телеологизм и холизм), предопределяющих специфику консервативного видения правовых реалий.

Решая задачу типологии исследуемой идеологии диссертант выдвигает и обосновывает тезис, согласно которому различия между течениями консервативной мысли (субидеологиями) проявлялись прежде всего в своеобразии аксиологических характеристик, т.е. в наборе ценностей; их соподчинении; взаимосвязи между ценностями-объектами (конкретные социальные группы, институты) и ценностями-нормами (идейные императивы). В качестве классификационных оснований, обособляющих одни субидеологические течения от других, выдвигаются различия в подходах к следующим проблемам: направленность и темпы социального изменения; привилегированность отдельных социальных / национальных / конфессиональных групп (как относительно иных групп, так и относительно власти); степень уникальности исторического пути России.

Раскрывая структуру исследуемой идеологии, диссертант выделяет пять тематических групп, в рамках которых происходило освоение правовой проблематики консервативной мыслью.

Во-первых, это проблематика природы и онтологического предназначения права, поиск общего и особенного в трех нормативных системах, определяющих человеческое поведение — сакральной, моральной и правовой. Стремясь к установлению надлежащего, на их взгляд, соотношения между религиозностью, нравственностью и правосознанием, консерваторы придавали первоочередное значение спиритуальным и этическим устоям правопорядка, по отношению к которым остальные его компоненты играли инструментальную роль. Вытекавшим отсюда столкновением юридического начала с началами, за которыми признавалось высшее, сверхправовое, значение, обуславливались предпринимаемые консервативной мыслью попытки разрешения подобных коллизий.

Помимо этого заметен интерес консерваторов к функциональному анализу права, к соразмерению нормативных целей и действительных результатов правового воздействия на государство, общество, коллективы и индивида. В контексте ценностных и темпоральных особенностей консервативного мировоззрения последствия правового регулирования оценивались с точки зрения влияния, оказываемого им на традиционный порядок. Отвечая на вопросы о лимитах правового воздействия, консерваторы выходили на проблему эффективности юридических регуляторов, их детерминант и ограничителей. Признание положительной роли права в деле упорядочения социальной жизни побуждало порицать правовой нигилизм (от идей уничтожения государства и права до идей непротивления злу насилием). Со своей стороны, убежденность в ограниченности возможностей права вела к критике правового идеализма.

Во-вторых, это проблематика назначения права в контексте сохранения государственности, признававшейся единственно возможной для России и слагавшейся из трех ключевых компонентов: наделяемой идеократическими признаками наследственной автократии, имперской территориальной организации и патерналистского отношения власти к подданным.

Вслед за онтологией права, а также правовыми аспектами традиционной государственности, выделяется третья группа сюжетов, связанных с функционированием правовой системы, где консерваторы формулировали и отстаивали свои представления о правовом развитии, применении права, охране права и правовом просвещении.

Следующая группа была связана с проблематикой отраслевого регулирования, выяснением его объективных возможностей и желательных пределов. Здесь шла речь о месте, которое должно быть отведено праву в сфере публичного управления, в социально-экономических и в международных отношениях.

Пятая группа представлена проблематикой субъективных прав и обязанностей. Базовые социально-антропологические установки и прежде всего решительное неприятие антропоцентризма определили консервативную позицию по вопросам свободы воли и допустимого - по форме и по объемам - публично-правового воздействия на индивида.

В заключение параграфа обосновывается вывод о том, что на всем протяжении рассматриваемого периода сущностные особенности консервативного мировоззрения сохранялись, благодаря чему не происходило разрывов ни гносеологической, ни аксиологической идентичности исследуемой идеологии. Вместе с тем она подвергалась обогащающим и расширяющим её содержание модификациям, сказывавшимся на соотношении отдельных элементов тематической структуры.

Во втором параграфе («Консерватизм как тип правопонимания») проводится исследование методологических основ, обладание которыми позволяет признавать за русским консерватизмом особое восприятие правовых феноменов. В частности, анализируются гносеологические, аксиологические и антропологические составляющие консервативного правопонимания.

Обосновывается вывод, согласно которому свойственные консерватизму представления о нередком расхождении между правом и жизнью, между правом и справедливостью во многом предопределялись присущими ему методами познания. Эмпиризм, являясь гносеологическим остовом консервативного мировоззрения, не ведёт к рационализму, поскольку познание права вверяется здесь не только рассудку, но и религиозно-моральным интуициям. Вместе с тем опытное знание не фетишизируется: существование надэмпирических объектов допускается, а на отношении к некоторым из них (спиритуальные субстанции) основывается всё традиционное мировоззрение.

Еще одной чертой консервативной гносеологии права являлся интуитивизм, подчеркивающий роль чувств, эмоций, актов воли. Отмечая заложенное в западной культуре соотношение между чувством и утилитарной логикой, где предпочтение всецело отдавалось последней, выразители изучаемого правопонимания видели в пренебрежении опытом, имеющим эмоциональное происхождение, непосредственную предпосылку ценностного релятивизма. В этом ключе показателен интерес, вызванный в среде консерваторов психологической концепцией права Л.И. Петражицкого.

Содержание здорового правосознания, с консервативной точки зрения, не сводится к простой информированности о юридических нормах; оно не пассивно отображает право позитивное, но оценивает его «высшим мерилом», далеко не всегда совпадающим с критерием рациональности.

Таким образом, тому, что в консервативной риторике часто противопоставляются два этимологически близкие понятия («право» и «правда»); тому, что консерваторы, приписывая русскому правосознанию стойкое отделение законности «истинной» от законности «формальной», считали такое размежевание основательным — имелось, в том числе, и гносеологическое объяснение.

Диссертант обосновывает тезис о том, что в отличии от иных характеристик исследуемого правопонимания, обнаруживавших большую или меньшую изменчивость, его гносеологическая основа, будучи наименее связанной с преходящей конкретикой, проявляла несомненную устойчивость.

Помимо гносеологии права в фундаменте консервативного правопонимания лежала аксиология права, также отличающаяся своими особенностями. Мера легитимности любого юридического акта и института обусловливалась достоинством ценностей, претворяемых посредством юридически значимых действий. Законодательные и правоприменительные усилия, считали консерваторы, бесплодны или вредны, пока в юридическую оболочку не вложено ценностное содержимое. Хотя представители «охранительного» направления, ближе всего смыкавшегося с официальной идеологией, в своих рассуждениях о праве старались избегать признания несходства реального и должного, однако уже само по себе обращение к ценностям как метафизическим принципам, помогающим не только осмысливать правовой опыт, но и направлять правовое действие, свидетельствует о наличии консервативного идеала права, так или иначе противопоставляемого действительности.

Тонко ощущая связь между ценностями и их вербальным выражением, в замене привычных юридических понятий на новые, консерваторы улавливали проявления аксиологического релятивизма. Как показывается в диссертационном исследовании, причиной нередко проявлявшейся ими неприязни в отношении изменений юридической терминологии служило опасение, что под покровом лексического обновления произойдет дезавуирование ценностей, стоявших за «устарелыми» обозначениями.

В третьем параграфе («Правовое регулирование: предмет, формы и пределы») рассматривается позиция, занимавшаяся консервативными идеологами по глубоко интересовавшему их вопросу: предназначение и границы юридической регламентации. Отмечается, что хотя программы всех политических движений правого спектра содержали положения о важности законности и выражали решимость установить ее, однако по своему смысловому наполнению консервативный концепт «законности» во многом отличался от одноименного концепта либеральной идеологии.

Как полагали консерваторы, по объему и формам правового регулирования, лучше всего справляется с лежащими на нём задачами тип государства, получивший название «полицейского» (от исходного смысла термина «полиция» - порядок). Одновременно выказывалось неприятие как правопорядка, заложенного в модели «минимального государства» классического либерализма, так и правопорядка, заложенного в модели государства социалистического. Если в первом случае не устраивала нерешительность государственного воздействия на общество, то во втором, напротив, чрезмерность этого присутствия. В этой связи звучали предупреждения о том, что в России нестыковка между правосознанием масс, воспитанном на патерналистских образцах, и западным пониманием права, охотно усваиваемым элитой, может иметь своим исходом только водворение этатистски ориентированного и диктаториально организованного социализма.

По мнению диссертанта, пессимистические оценки консерваторами возможностей права в целом, равно как и принадлежавшие им критические отзывы относительно отдельных юридических институтов и норм, вызывались модернизирующим эффектом действия права. Чем более на правовые механизмы возлагались модернизационные задачи, тем более консервативный дискурс насыщался бинарными оппозициями, где позитивное право противопоставлялось «жизненной действительности», «совести/справедливости», «национальному правосознанию» и т.д. Это обстоятельство не только удерживало консервативное правопонимание от абсолютизации юридического метода, но и благоприятствовало различным по своей глубине и масштабам проявлениям негативного к нему отношения.

Отношение консерватизма к модернизирующему аспекту права переплетено с проблемой часто приписываемого ему правового нигилизма. В диссертации проводится доказательство того, что традиционалистский подход к праву по своей природе не нёс в себе отрицание права как такового. Напротив, консерваторы безусловно отвергали коммунистические и анархистские учения во многом именно по причине содержащегося в них призыва к уничтожению права. Вместе с тем критике подвергались и антропоцентрические версии естественно-правового подхода. Вне учета тесной взаимосвязи права и морали, утверждали консерваторы, любое законодательство и любое правоприменение — неэффективны и вредоносны. Ввиду чего и законодатель, и правоприменитель должны помнить не только о регулятивном, но и о ценностно-ориентационном потенциале права. Нравственный нигилизм, проявляемый в процессах нормотворчества и правоприменения, неизбежно чреват нигилизмом правовым. Право, опираясь на государственное принуждение, призвано оберегать наиболее важные из нравственных императивов, но не навязывать поведение, противоречащее укоренившимся в национальной культуре представлениям о моральном долге. Отмечая, что многие юридически закрепленные положения оказываются в условиях данной культурной среды не работающими по причине своей аморальности, консерваторы расценивали конфликт между моральными и правовыми установлениями как аномалию, подлежащую преодолению.

Воззрения представителей умеренного («либерального») крыла консерватизма могли обнаруживать черты правового позитивизма или гуманистического юснатурализма, а подходы выразителей более правых течений — содержать элементы правового нигилизма или, наоборот, крайнего легализма. Однако в целом традиционалистское правопонимание (и отображающая его правовая идеология), были равноудалены от идеализации и от обесценивания права. Оппозицией, в пространстве которой раскрывалось соответствующее отношение к праву была не оппозиция «правовой идеализм / правовой нигилизм», но оппозиция «традиция / модерн». Поддержку получали и правовые явления тем или иным образом тяготевшие ко второму компоненту диады, подобно тому как критически воспринималось и отвергались правовые явления, тяготеющие ко второму компоненту.

Как было выявлено, приятие правового исследуемой идеологией происходило там и тогда, где её выразители были убеждены в ценностном соподчинении права высшим нормативным системам (прежде всего религии), отход от которых, по их мнению, знаменовал необратимую деградацию правосознания. Когда же право из «внешнего» стража традиционного порядка, внутренне скрепляемого религиозными и моральными нормами, превращалось в орудие гибельной для традиционных ценностей и институтов модернизации, в консервативном сознании возникал резкий диссонанс между положительным образом права феноменального и отрицательными результатами права эмпирического.

В целом, сосредоточение внимания на социально-психологических аспектах правотворчества и правоприменения отличало консервативное правопонимание и от юридического монизма либералов, и от экономического монизма, присущего марксизму. Критика идеализации права опиралась на представление о существовании множества явных и скрытых детерминант и ограничителей, с которыми связана продуктивность правовых норм. Таковы неподверженность определенных отношений какому-либо юридическому воздействию вообще, а также невнимание к природным свойствам регулируемых объектов, нередко присущее законодателям и правоприменителям. Вместе с тем, известной переоценки возможностей права консерваторам все же избежать не удалось. Но, в отличие от либералов, преувеличивавших возможности конституционного и гражданского права, представители изучаемой идеологии были склонны преувеличивать возможности уголовных и административных норм.

Вторая глава «Правовые аспекты основ государственного строя России в контексте идеологии русского консерватизма» посвящена анализу восприятия исследуемым правопониманием устоев традиционной государственности. Останавливаясь на правовом аспекте государственного устройства, считавшегося наиболее предпочтительным для России, консервативная мысль преимущественно разрабатывала следующие сюжеты: роль юридического регулирования в условиях самодержавия; возможности права в деле укрепления империи; сопоставление роли права в русской и западной традициях.

В первом параграфе («Автократическое правление») рассматривается определение консерваторами места права в условиях самодержавия. Надзаконные полномочия монарха, а также осуществление им, в случае необходимости, прерогатив иных государственных институтов рассматривались в качестве естественной регалии верховной власти. Выделяются три линии обоснования надзаконных полномочий - легитимация мистическая, легитимация прагматическая и легитимация догматическая.

Легитимация первого типа была обусловлена представлениями об аксиологической сопряженности самодержавия и православия. Исследуемая правовая идеология, исходя из идеократической природы самодержавия, видела в нём проводника высших ценностей, по отношению к которым позитивное право играет служебную роль. Тем самым задолго до введения в научный оборот понятия «легитимность» консервативное решение проблемы соотношения самодержавной власти и права выстраивалось в рамках схожей системы координат. Одни субидеологические течения усматривали в таком подходе отличительную черту национальной политической культуры, другие же считали его присущим восточному христианству в целом. Отказ от мистической легитимации царской власти, вне зависимости от сохранения эмпирической монархии, для большинства консервативных идеологов означал подмену идеократии антропократией, то есть ценностное вырождение государственности.

Наряду с мистическим обоснованием сверхправовой природы верховной власти разрабатывалось и прагматическое обоснование, исходящее из существования объективно стоящих перед любым государством задач (например, поддержание государственной целостности), для разрешения которых власть обязана применять все имеющиеся в её распоряжении средства, не исчерпывающиеся лишь правовыми механизмами. Экстралегальное действие консерваторы считали принципиально допустимым, хотя и исключительным, способом пресечения угроз внешних (покушение на независимость и территориальную целостность) и внутренних (внутриэлитные конфликты с использованием коллизий в праве участниками клановых и ведомственных столкновений).

Несколько реже при обосновании надзаконных прерогатив главы верховной власти использовалась собственно догматическая аргументация. Любая верховная власть является «сверхюридической и дискреционной», откуда выводилась и надзаконность полномочий самодержца, его обладание высшей и универсальной компетенцией.

Выяснение особенностей правового положения русской верховной власти производилось, в том числе, через сопоставление самодержавия с другими формами единоличного правления: восточной деспотией, западной абсолютной монархией и с диктатурой.

На пореформенном этапе русский консерватизм отходит от отождествления верховной власти с властью административной. Признанию публично-правового верховенства царской власти начинает сопутствовать признание специализации нижестоящих властей и их самостоятельности в отношении друг друга – вплоть до частичной реализации принципа разделения властей. В этом контексте подчеркивалось, что на самодержавной власти лежат функции, схожие с теми, которые предоставлены в условиях парламентаризма органам конституционного надзора. Наряду с этим указывалось, что осуществление такого наблюдения требует всеобъемлющего контроля верховной власти над всеми публичными инстанциями. Одной из его важнейших форм называлось обжалование перед лицом верховной власти решений не только административных, но и судебных. Согласно консервативной точке зрения, надзаконным прерогативам самодержца соответствовало право на протест подданных против действий любых нижестоящих властей. В этой связи в диссертации исследуются предлагавшиеся консерваторами конкретные меры институционального обеспечения экстралегальных полномочий, а также проводится анализ их позиций по вопросу пределов дискреционных прав верховной власти.

Во втором параграфе «Имперская государственность» анализируются процессы прямого и обратного воздействия, складывавшиеся между, с одной стороны, правовыми представлениями консерваторов, и, с другой стороны, имперским характером русской государственности.

Первоочередное внимание в этой связи диссертант уделяет выявлению содержания консервативных подходов к правовому регулированию отношений между имперским центром и национальными окраинами; характеристике консервативных поисков желательного — с точки зрения единства и безопасности государства — сочетания партикулярных и централистских начал в правовом устройстве национальных окраин. Показывается, что большинство субидеологических течений, считая правовую систему Российской империи недопустимо фрагментированной и нуждающейся в унификации, настаивали на преодолении разрозненности между правовым регулированием на имперском и периферийном (западные окраины - Польша, Финляндия, Прибалтика) уровнях. В этой связи порицалась деятельность Комиссии по составлению Гражданского Уложения, предназначенного заменить акты локального действия на общероссийские, за обильные включения положений местного права в будущий кодекс, а также за предполагаемые изъятия из его действия ряда правоотношений и территорий.

Применительно к незападным национальным окраинам при обосновании имперской миссии консерваторы прибегали к юснатуралистической аргументации о правообязанности имперской нации по подъему уровня культурного и экономического развития сопредельных этногрупп.

В третьем параграфе («Оценка парламентаризма и либерального правопорядка») исследуется трактовка правовой идеологией русского консерватизма концептуальной основы и практики правовых институтов, альтернативных традиционным.

Показывается, что наряду с автократическим и имперским факторами, на публично-правовые воззрения консерваторов влияло негативное восприятие парламентарной модели государственности и либеральной модели права. Отзываясь на устройство общества, государства и права, все чаще выдвигавшееся в качестве возможной замены традиционному устройству, идеологи консерватизма проявляли неослабное внимание к доктринальному и реальному парламентаризму.

С одной стороны, критическому анализу подвергался конституционализм как теоретический фундамент политической и правовой систем западных государств. С другой стороны, практика парламентаризма соотносилась с возможностями и потребностями российского государства и права. Тем самым обращение к интерпретации консерваторами парламентаризма помогает уточнению существа их представлений о месте права в жизни государства и общества.

Как отмечается в диссертационной работе, акцент на изъянах теории конституционализма и дефектах либерального правопорядка сближал правых и левых критиков парламентаризма. И те, и другие одинаково описывали идею правовой государственности в качестве идеологического конструкта, обеспечивающего экономические и политические интересы буржуазии. Более того, некоторые из идеологов консерватизма выдвигали проекты возрождения традиционного порядка на путях социалистической реорганизации. В то же время при анализе критических замечаний в отношении политического и правового устройства государств Западной Европы и Северной Америки следует учитывать зачастую проводимое идеологами консерватизма сопоставление эмпирического парламентаризма с идеальной монархией.

В третьей главе «Проблемы правового развития в контексте идеологии русского консерватизма» исследуются позиции, занимаемые выразителями изучаемого правопонимания по кругу актуальных для функционирования правовой системы России II половины XIX — начала XX вв. вопросов.

В первом параграфе («Источники права») анализируется восприятие изучаемой правовой идеологией различных групп источников права. Как показывается в диссертационном исследовании, если в суждениях основоположников славянофильства (II четверть XIX века) модернизирующий «Закон» противопоставлялся традиционному «Обычаю», то впоследствии на передний план выходит противопоставление «Закона», ограждающего традицию (речь шла вообще о позитивно-правовой норме, утверждаемой волей самодержца, что не исключало критику конкретных актов) и модернизирующей «Доктрины», оспаривающей традиционный порядок и оторванной от «живой жизни». Однако ситуация усложнялась тем, что по своему идеологическому наполнению законы, принимавшиеся в условиях Великих реформ и думской монархии, хотя и провозглашались именем чтимой консерваторами верховной власти, часто не получали их поддержки. Вместе с тем благодаря свободам, признанным в Манифесте 17 октября 1905 г., консервативные идеологи получили возможность более открыто высказываться по поводу недостатков, которые, на их взгляд, присутствовали в принимаемых нормах материального и процессуального права (например, Устав о печати, вероисповедное законодательство и т.д.).

Среди общих требований, предъявляемых к законотворчеству, консерваторы подчеркивали необходимость возводить законы на идейно цельном фундаменте, стремиться к непротиворечивости не только собственно юридических, но и идеологических принципов. Согласно их точке зрения, идейная мозаичность, пагубней всего сказывающаяся в публично-правовых отраслях, крайне неблагоприятно проявляет себя и в других сферах правового регулирования. Далее, указывали консерваторы, полноценность закона во многом предопределяется четким представлением законодателя о преследуемых целях и последовательностью, проявляемой при их достижении. Этому, в том числе, способствовала, по их мнению, должная координация законотворческой деятельности: консерваторы приветствовали меры, нацеленные на согласование усилий законопроектирующих органов (присоединение к Государственной канцелярии кодификационного II отделения Императорской канцелярии; присвоение Государственному секретарю статуса члена Комитета министров и т.д.).

Законодатель, доказывали консерваторы, должен иметь в виду постоянные интересы государства и общества, а также устойчивые свойства явлений, для упорядочения которых закон принимается. Поэтому над содержанием законов, создаваемых с расчетом на более или менее длительную перспективу, не должны довлеть какие бы то ни было преходящие обстоятельства.

Закон, были убеждены представители рассматриваемой идеологии, должен быть не только доступен народному пониманию, но и соответствовать представлениям народа о праве как гаранте справедливости. Именно на дихотомии «право / народное правосознание», на противопоставлении закона и «совести народа», закона и «разума народа», закона и «сердца народа» часто основывалась консервативная критика действующих или предполагаемых к принятию актов. Например, подобная риторика широко использовалась в выступлениях правой оппозиции против разрушающей общинный уклад столыпинской аграрной реформы.

Составителей уголовных и гражданских законов консерваторы не раз упрекали в нежелании соразмерить содержание принимаемых норм с народными воззрениями на добро и зло, право и бесправие, наказание и преступление. При этом они призывали не упускать из виду (чаще всего при обсуждении вопросов судоустройства и судопроизводства национальных окраин), что не только материальный, но и процессуальный закон должен быть гармоничен правосознанию своих адресатов. Однако признание важности учета законодателем правовых воззрений народа допускало неодинаковое видение институциональных механизмов, опосредующих воздействие народного правосознания на законотворчество. Центральное представительство, избираемое населением для выработки и принятия законов, было приемлемым далеко не для всех консерваторов: для одних оно означало пагубное раздробление власти, других беспокоило, что вовлечение в разработку законодательства непрофессионалов ухудшит его качество. Однако на протяжении II половины XIX - начала XX веков все больше консервативных деятелей приходило к мысли о желательности выборного законодательного органа. Последовательней всего порицали «бюрократическое» законотворчество идеологи славянофильского направления.

В целом, согласно консервативному подходу, для того, чтобы закон не расходился с действительностью и отвечал насущным нуждам, законодателю важно соразмерять принимаемый акт с особенностями коллективного правосознания и объективными экономическими и социальными условиями.

Своеобразие консервативного правопонимания отразилось и на подходе к систематизации позитивного права. Так, было широко распространено опасение относительно предрасположенности кодификатора к навязыванию своих теоретических взглядов упорядочиваемому законодательству. Вместе с тем большая часть консерваторов соглашалась с пользой кодификационных работ, при условии, что те не расшатывают национальную правовую традицию.

В диссертации показывается важность для русских консерваторов такого источника права как обычай. Защищая традиционные ценности своими испытанными временем правилами, обычай, согласно консервативной точке зрения, выгодно отличался от доктрины (а иногда и от закона) тем, что отражал «преобладающие фактические отношения», а не домыслы теоретика и иллюзии законодателя. Делалось ударение и на том, что, созерцая и чтя обычай, наделенный правовым достоинством, народ тем самым поддерживает в себе понятие о праве как таковом.

По мнению славянофилов, правовые обычаи заслуживают уважительного отношения вплоть до тех пор, пока в самой жизни не сложатся другие обычаи. Соответственно, сверхзадачей позитивного закона является перетекание в «кровь и плоть народа», т.е. превращение в обычай. И если законодательство призвано прежде всего обобщать материал обычного права, то призвание юридической науки состоит в как можно более глубоком и полном изучении обычая.

Тем не менее, такой подход, как показывает проводимое в диссертационной работе сопоставление отношения консерваторов к обычаю вообще с отношением к обычаю конкретному, т.е. к реальной возможности использования тех или иных обычных норм в правоприменении, обладал очевидной двойственностью.

С одной стороны, звучали пожелания о предоставлении обычаю широкого влияния на действующее право - в первую очередь имущественное (применительно к крестьянам). Некоторые же из консерваторов полагали целесообразной трансляцию обычно-правовых принципов и на иные отрасли права. Например, предлагалось привести предусмотренные Уголовным Уложением санкции по группе преступлений в соответствие с народными представлениями о тяжести этих деяний. Кроме того, речь шла о расширении юрисдикции институтов, использующих обычай (третейские и волостные суды).

Однако, с другой стороны, обычай не пользовался расположением со стороны тех консерваторов, которые, рассчитывая, что развитие России пойдет по т.н. «прусскому пути», оппонировали славянофилам, защищавшим колыбель обычного права - общинный уклад. Но даже у значительной части консерваторов, из числа тех, кто верил в неповторимость исторических судеб России и видел в классиках славянофильства своих предтеч, доминировавший в мировоззрении этатизм побуждал с подозрением относиться к обычному правообразованию как возможному конкуренту правотворчества государственного. Наконец, благосклонность, проявляемая к данному источнику права, исчезала, если обнаруживалась действительная или кажущаяся зависимость между применением местных обычаев и сепаратистскими настроениями.

Представители исследуемой идеологии в целом не были склонны придавать судебной практике значение самостоятельного источника права. Когда в ходе судебной реформы Сенат был наделен функциями высшей кассационной инстанции, консерваторы предупреждали об угрозе искажения смысла закона решениями кассационных департаментов. В то же время, в период думской монархии ими высоко ценилась имеющаяся у Сената возможность отказывать в придании юридической силы законопроектам, прошедшим через Государственную Думу, но не отвечающим смыслу Основных Законов империи.

Немало консерваторов, кроме того, полагало, что суд присяжных, пришедший в Россию в результате реформы 1864 года, следовало заменить коронным судом, поскольку только профессиональные судьи, будучи связаны единством правовых воззрений, обеспечивают повсеместную равномерность репрессии и в целом однородность правоприменения.

В условиях серьезных изменений государственного строя и правовой системы неизменно возрастает роль доктрины, восполняющей дефицит позитивно-правового регулирования. Об этом, в том числе, свидетельствует и опыт правового развития России, вступившей в 1861 г. в полосу административных и социальных преобразований, к которым в 1905 г. добавилось проведение преобразований политических.

Консерваторы с большой осторожностью подходили к оценке доктрины в качестве источника права. Несмотря на симпатию, испытываемую в отношении исторической школы права, они не разделяли убежденность Фридриха Карла Савиньи и его последователей по поводу преобладающего вклада, вносимого юриспруденцией в правотворчество. Согласно консервативной точке зрения, любая концептуализация, являясь пленницей собственной логики, не может быть ни адекватным описанием действительности, ни, тем более, её достоверным прогнозом.

Соответственно, выразителями исследуемой идеологии осуждались случаи, когда законодательство и правоприменение, как им казалось, оказывались «порабощены» той или иной доктриной, следуя её выводам в юридически значимых актах и действиях. При этом первостепенное внимание уделялось доктринальным воздействиям на публичное право. Даже тогда, когда речь шла о теоретическом обобщении реально имевшего место опыта, консерваторы ставили вопрос об универсальности этого опыта, и, следовательно, о границах применимости возведенной на его основе теории. Поэтому, на их взгляд, конституционалистские концепции, служившие ориентирами русскому либерализму в области государственного права, будучи отражением западноевропейской и североамериканской специфики, не могли быть целиком распространены на Россию. Также, как показывается в диссертационном исследовании, заявлялись возражения против представлявшегося нежелательным воздействия криминологических концепций на уголовное законодательство и цивилистических концепций на гражданское законодательство.

В целом доктрина воспринималась большинством консерваторов как нечто подтачивающее традиционный правопорядок, а не укрепляющее его (откуда, в частности проистекало симптоматичное недоверие к комментированным изданиям нормативных актов).

Обосновывается вывод, согласно которому отношение консерваторов к правовым учениям, как общим, так и отраслевым, определялось противостоянием между модернизационными интенциями современной им юридической мысли и принципами, на которых покоилось традиционалистское правопонимание. Статус источника права отрицался не столько за доктриной как таковой, сколько за ее конкретным содержанием, когда оно, как представлялось консерваторам, противоречило безусловным ценностным величинам и бросало вызов закрепляющим их правовым нормам и институтам. Таким образом, будучи антидоктринерским, консервативный подход по своей сути не был собственно антидоктринальным; гносеологические мотивы отторжения тех или иных конструкций здесь часто лишь дополняли мотивы идеологические.

Во втором параграфе («Применение права и организация правосудия») осуществляется анализ подходов русского консерватизма к проблематике правоприменения в целом и правоприменения судебного, в частности.

В своих взглядах по поводу судоустройства и судопроизводства консерваторы исходили из двух постулатов: судебная организация должна быть доступной пониманию всей нации, а не только профессиональных юристов; необходимо поддержание исторической преемственности судебного устройства.

В диссертационном исследовании показывается, что отдельные группы внутри консервативного лагеря дистанцировало друг от друга различное отношение к судебной реформе 1864 г., как в целом, так и в деталях (например, вопросы комплектования судейского корпуса). При этом из всех свершений царствования Александра II именно новые суды проявили наибольшую устойчивость в последующую эпоху контрреформ. Одной из причин того, что суды присяжных и в целом введенная в 1860-е гг. судебная система понесли минимальные потери, стала достаточно негативная оценка дореформенных судебных порядков большинством идеологов консерватизма.

Отвечая на вопрос об оптимальном для самодержавной монархии судоустройстве, консерваторы уделяли первоочередное внимание проблеме «Верховная власть и суд». Независимость суда, провозглашенная Судебными Уставами, считали они, вела к отстранению самодержца от неотъемлемой прерогативы верховной власти - творить правосудие. Этим, испытываемым консерваторами, ощущением были вызваны анализируемые в диссертации многочисленные предложения по возвращению монарху возможности пересматривать кассационные решения Сената, а также по институциональному оформлению подачи и рассмотрения подаваемых на имя самодержца прошений. Соответствующие требования получили закрепление и в программных установках правых политических объединений.

Другим основополагающим сюжетом, разрабатываемым в этой связи в рамках исследуемой идеологии, являлось участие православной церкви в отправлении правосудия. Позицию, занятую консерваторами, отличало, стремление, во-первых, сохранить имеющуюся у церковного суда юрисдикцию (в частности, воспрепятствовать переходу к светским судам компетенции по делам о расторжении брака), а, во-вторых, расширить пределы такой юрисдикции (например, проект епископских судов, предполагавший подчинение ему не только духовных лиц, но и, в известных случаях, также мирян; предложения активизировать привлечение священников к разрешению споров в крестьянской среде - на основании Положения 1831 г. о третейском суде, и т.д.). Однако, как показывается в диссертации, даже консервативно настроенные представители духовенства проявляли гораздо большую сдержанность в отношении планов наделения священнослужителей судебными полномочиями в сравнении с идеологами, не облеченными духовным саном. Так, например, не получил их поддержки проект превращения прихода в первичную административную ячейку и создания приходского совета (куда входил бы и священник), наделённого, в том числе функциями низового суда. Это обстоятельство, по мнению диссертанта, служит косвенным свидетельством того, что идеи расширения церковной юрисдикции, преследовали не корпоративно-клерикальные интересы, но отражали базовые для русского консерватизма представления о праве.

Подходы исследуемой идеологии к вопросу внесудебного (административного) правоприменения, рельефней всего проявились в отношении к институту земских начальников, который был поддержан представителями этатистского и отчасти элитистского направлений. Выступив первоначально инициаторами его введения, в дальнейшем они не соглашались ни с упразднением, ни с сокращением судебной функции земских начальников. (в том числе, с проектом учреждения института местных судей, к которым перешли бы соответствующие обязанности администраторов-судей). Представители же славянофильского направления, наоборот, полагали, что институт земского начальника, возрождая полицейско-вотчинную власть помещика, дискредитирует самодержавие в глазах его основной опоры - крестьянства. В начале XX века в программу «Союза сторонников соборности и свободного труда в Земле Русской» - одного из самых заметных славянофильских объединений – было включено требование «ответственности только по закону перед гласным, равным для всех судом». Кроме того, наделение представителей исполнительной власти судебными функциями оказалось неприемлемым для консерваторов, бывших сторонниками т.н. «прусского пути». Когда стало очевидно, что крупные землевладельцы (в них идеологи этого направления видели оплот подлинной просвещенности) не пополняют ряды земских начальников, они начали выступать за замену земских начальников на мировых судей.

В заключение раздела обосновывается вывод о том, что даже в эпоху наиболее благоприятствующую претворению в жизнь консервативных проектов – царствование Александра III, так и не была выдвинута модель судебного устройства, которая, не будучи точным воспроизведением дореформенных порядков, могла бы стать альтернативой (аналогично институту земских начальников в области местного управления) порядку, установленному в ходе либеральных преобразований 1860-х гг. Прекращение работ по пересмотру Судебных Уставов, произошедшее на рубеже XIX - XX веков, вынудило консерваторов сосредоточиться на отстаивании уже внесенных поправок и на возражениях против восстановления Уставов в первозданном виде, предлагавшихся, в том числе, в многочисленных резолюциях съездов земств и адвокатуры.

В третьем параграфе («Частно-правовая сфера») исследуются специфичные консервативной идеологии подходы к регулированию данных правоотношений.

Все субидеологические течения, слагавшие русский консерватизм, признавали как необходимость института частной собственности, так и важность его юридического упорядочения. Вместе с тем имущественные права воспринимались здесь сквозь призму деонтологических значений, устанавливавших пределы их реализации.

Идеологи влиятельного этатистского направления были склонны видеть в праве собственности одно из производных государственного начала, и, таким образом, рассматривать его в качестве следствия, бесспорно подчиненного своей первопричине. Показательно внимание, проявлявшееся ими к зарубежному опыту лимитирования имущественных прав. В диссертационной работе анализируются предложения, высказывавшиеся в этой связи и обращенные к законодателю и правоприменителю. Указывается, что даже представители т.н. элитистского («дворянского», «аристократического») течения, наименее расположенного к ограничениям вещных прав, не отрицали социальную миссию, лежащую на частной собственности.

Взгляды генерации идеологов консерватизма, которая, возникнув в 80-90-е гг. XIX в., полностью сложилась к 1900-м гг., несли на себе отчетливые следы социально-экономического учения народничества. Что, как показывается диссертантом, проявилось в отстаивании трудовой концепции земельной собственности, где объектом права частной собственности, коллективной или индивидуальной, признавалась не земля как субстанция, но лишь ценность вложенного в ее обработку труда. Привлекая внимание к способам регулирования земельно-правовых отношений в странах Азии, сторонники трудовой теории утверждали, что понятия о справедливости, присущие русскому народу (согласованность с которыми сообщало правовой норме необходимую легитимацию) гораздо ближе к Востоку, чем к Западу.

Воззрения консерваторов по вопросу прав на недра отличала определенная двойственность. Если этатистское направление считало, что данное право должно находиться в руках государства, а не собственников земельных участков, то, по мнению представителей иных течений, самодержавию не следовало вставать на путь государственного социализма, форсируя граничащее с экспроприацией перераспределение собственности.

Своеобразие позиции, занятой консерваторами в отношении института собственности, обозначилось также в их ответе на злободневный для цивилистики второй половины XIX - начала XX вв. вопрос о статусе литературных произведений. В нежелании признать результаты интеллектуальной деятельности полноценным объектом права собственности и обеспечить им подобающее юридическое нормирование обнаруживали себя имманентные консервативному сознанию недоверие к новациям как таковым, а также представление об ограниченных возможностях правовой регламентации.

Как показало проведённое в диссертационной работе изучение точки зрения консерваторов относительно принципа свободы договоров, вмешательство государства в договорные отношения рассматривалось в качестве спасительного влияния морально-этического начала на действие норм претерпевшего секуляризацию, а следовательно, все больше расходящегося с нравственностью, права. Подобное ограничение договорной свободы предотвращало, согласно представлениям консерваторов, превращение частного соглашения в сговор, вредоносный и для сторон, и для общества в целом. Неприятие принципа договорной свободы ярко проявилось в инициировании и последующей поддержке выразителями исследуемой идеологии закона о «лихвенных процентах», криминализовавшем ростовщичество.

Первая мировая война, раскрыв диапазон возможностей государства в экономической сфере, а также относительные достоинства автаркического хозяйствования, еще более усилила этатистскую составляющую в консервативном подходе к институту частной собственности.

Формулируется вывод об амбивалентности отношения консерваторов к краеугольным положениям современного гражданского права – частнособственническим прерогативам и принципу свободы договоров. Подобная противоречивость цивилистических воззрений вытекала из основополагающих свойств исследуемой идеологии: традиционализма, национализма и, прежде всего, этатизма.

Четвертый параграф («Право в международных отношениях») посвящен характеристике консервативных представлений относительно действительных возможностей правовых механизмов в деле регулирования международных отношений.

Место государства во внешней среде, удельный вес различных субъектов международных отношений, наднациональные институты и их правомочия в отношении государств, соотношение нормативного и прагматического подходов во внешнеполитической деятельности – эти взаимосвязанные вопросы неизменно приковывали внимание русских консерваторов.

В отличии от либеральных правоведов, связывавших становление международного права с прогрессивным развитием человечества (причем развитием, чаще всего трактуемым как однонаправленное и безостановочное восхождение от низших ступеней к высшим), носители консервативного правопонимания выводили происхождение международного правопорядка из баланса сил, сложившегося между наиболее могущественными на данном этапе государствами. Этим исходным расхождением предопределялись и другие пункты дискуссии относительно применимости юридических инструментов в данной сфере, условий и пределов их результативности.

В конкретных эпизодах двусторонних и многосторонних отношений консерваторы находили множество подтверждений действию функциональных и ценностных ограничителей, объективно ограничивающих регулятивный потенциал международного права. В этом контексте ошибкой дипломатии, равно как и международно-правовой доктрины, называлось стремление к участию в широком круге международных договоренностей вопреки подлинным потребностям государства. Многие из допущенных Россией внешнеполитических просчетов связывались консерваторами с неосновательным упованием лиц, принимающих внешнеполитические решения, на всесилие правовых гарантий и самодовлеющее значение юридических процедур.

Для того, чтобы государство могло позволить стеснить свою свободу той или иной международно-правовой нормой, согласно убеждению носителей консервативного правопонимания, требуется сочетание необходимых условий. Во-первых, наличие высшей легитимации – «соответствие закону нравственно-Божественному». Во-вторых, должны иметься предпосылки работоспособности такой нормы, т.е. «наличие достаточной силы». Наконец, в-третьих, это целесообразность.

В диссертационном исследовании рассматривается аргументационный ряд консервативных возражений против идеи первенства международного права, а также против передачи государством части своих суверенных прав в пользу наднациональных объединений. Кроме того, выявляется существо консервативного подхода по магистральным линиям международного сотрудничества: деятельность международных организаций, международная ответственность и международное правосудие, международное гуманитарное право. Показывается, что полемика по всему спектру перечисленных вопросов, велась не только на страницах общественно-политической периодики, но и захватывала академическую печать. С позиций консервативного правопонимания в ней, в том числе, принимали участие такие крупные русские правоведы как Н.М. Коркунов и Н.Д. Сергеевский. Устанавливая иерархическое соотношение международного и внутреннего права (в связи с проблемой автономии западных провинций - Великое княжество Финляндское, Царство Польское), они отстаивали примат национального регулирования, тогда как либеральные правоведы, наоборот, апеллировали к принципам международного права.

Поскольку на протяжении изучаемого в диссертации хронологического отрезка международное публичное право переживало свое становление, постольку многие институты и процедуры, ставшие позднее общепринятыми, либо еще не появились вовсе, либо находились в стадии первичного апробирования. Адепты прогрессистского мировоззрения, к которым принадлежало большинство представителей академической юриспруденции, а также некоторая часть высшей бюрократии, с оптимизмом оценивали перспективы складывающегося международного правопорядка. Напротив, консерваторы — ввиду аксиологических и гносеологических особенностей традиционалистского мировоззрения — не испытывали подобной уверенности. Их, как показывает осуществленный анализ, никогда не покидало ощущение ограниченной действенности международно-правовых механизмов.

Четвертая глава «Проблема национального начала в праве» посвящена одному из наиболее принципиальных для исследуемой идеологии аспектов правового развития России II половины XIX — начала XX вв.

В первом параграфе («Культур-национализм») раскрывается содержание концепта, оказавшего весомое влияние на правовые представления консерваторов.

В идеологеме, запечатлевшей ценности, являвшиеся для консерваторов главенствующими (будь то версия «охранительная» - с самодержавием на первом месте, или «славянофильская», где первое место отводилось православию), национально-культурное наполнение российской государственности было неразрывно связано с наполнением политическим и религиозным.

Ощутимое воздействие данного концепта на консервативную идеологию в течение 1880-1910-х годов в определенной степени способствовало демократизации другого концепта, также лежащего в основании данной идеологии — монархизма. Все чаще предназначение самодержавия связывается с защитой интересов «коренной великоросской народности», трактуемой в качестве субъекта особых, коллективных, прав. К началу XX века, в обстановке усугубляющегося социально-политического кризиса, а также раскола правых по вопросу отношения к центральному представительству, обладающему законодательными функциями, именно в концепте «национального» - ввиду ёмкости заложенных в нем критериев идентичности - все больше консерваторов видело почву консолидации как русского общества в целом, так и собственных рядов.

Однако, как доказывается в диссертационной работе, содержание рассматриваемого концепта было многозначным. Оно видоизменялось с течением времени, а также в силу субидеологических различий. Так, коннотации, присваиваемые этому понятию в рамках славянофильского направления, можно охарактеризовать как «культур-национализм». Их определяло неприятие нарастающего, как казалось принадлежавшим к этому направлению идеологам, засилья чужеземной культуры (совершающегося, в том числе, и в правовой области).

Носители идей культур-национализма ратовали за бережное отношение к правовым институтам и нормам, укорененным в национальной культуре; за как можно более длительное сохранение их в правовом обиходе. Повышенную значимость в их глазах обретала оригинальность слагающих национальную правовую систему элементов, а также ограждение отечественного права от чужеродных заимствований. Как было установлено в ходе диссертационного исследования, воздействие идей культур-национализма на правовые представления консерваторов выражалось, в том числе, в обострённом интересе к лексико-терминологическим характеристикам законодательных и иных нормативных текстов. Образцовым примером в этом отношении служил черногорский «Законник», создатель которого (профессор В.В. Богишич) практически отказался от использования категориального аппарата иностранного происхождения.

Наряду с этим, как отмечается в итоговом выводе раздела, всё же не всех идеологов консерватизма можно считать приверженцами национализма; не у всех консерваторов-националистов национализм проявлялся именно в культурной плоскости; наконец, не все культур-националисты были мотивированы на обоснование безусловной самобытности национального права – в ретроспективе, и возможности его автономного, не подверженного внешним воздействиям развития – в перспективе.

Во втором параграфе («Проблема рецепции правовых институтов») рассматривается позиция, занимаемая консерваторами по вопросу объемов и темпов усвоения правовой системой элементов иностранного происхождения.

Рецепция, где бы она не происходила, помимо непосредственно юридических последствий - адаптации местным правом иностранных правовых институтов и процедур – всегда получает и идеологическое измерение. Заимствуемое право соотносится с ценностями, заложенными в присущих времени и месту рецепции типах коллективного сознания. Названные закономерности подтверждают и подвергнутые анализу подходы исследуемой идеологии к заимствованию русским правом материальных и процессуальных институтов, имеющих западноевропейское (преимущественно романистическое) происхождение.

Как было установлено диссертантом, для значительной части консервативных деятелей римское частное право являлось эпифеноменом принадлежащего историософскому дискурсу понятийного ряда ("рациональность", "индивидуализм", "Запад"). При этом против реципирующих действий законодателя и правоприменителя выступали прежде всего представители славянофильского направления. Согласно их точке зрения, римское право, культивируя автономно-хозяйствующего индивидуума, содействует разрушению традиционных форм социального взаимодействия и одновременно подрывает волю к самостоятельному творчеству в юридической сфере. В романизации национальных правовых институтов значительную часть консерваторов тревожила прививка чуждых цивилизационных начал (рецепция как составная часть вестернизации), уничтожающая, как полагали они, самобытность русского права и русской культуры в целом.

В диссертационной работе анализируются предложения, высказываемые консервативными идеологами и нацеленные на очищение национального права от «неорганичных» ингредиентов. Так, в 1880-е-1890-е гг. предлагалось перейти от частных поправок к Судебным Уставам 1864 г. (ограничение прерогатив суда присяжных, усиление дисциплинарной ответственности судей и т.д.) к кардинальному сокращению «чужеродных» принципов, чьё присутствие усматривалось и в материальном, и в процессуальном праве Российской империи.

Противники романистической рецепции предостерегали прежде всего против переноса уже воспринятых законодательством норм римского частного права на более широкий круг объектов имущественного оборота. В первую очередь это касалось общинных земель и земель, относящихся к т.н. «родовым имуществам», поскольку в их особом статусе виделась гарантия материальной обеспеченности опор традиционной России – общинного крестьянства и поместного дворянства. Выступления против распространения на эти объекты недвижимости принципа свободного распоряжения собственностью звучали в течение всей деятельности Редакционной Комиссии по выработке проекта Гражданского Уложения, а также в ходе начатого после принятия Основных Законов (в редакции 1906 г.) обсуждения путей окончательного уравнения крестьянства в правах с другими сословиями. Столыпинская аграрная реформа, будучи нацелена на преодоление сословной обособленности крестьянства, помимо поощрения индивидуального хуторского хозяйства, имела и юрисдикционное выражение. Предполагалось упразднить волостные суды, разрешавшие некоторые категории гражданских и уголовных дел в крестьянской среде по обычному праву, с последующим распространением на крестьян положений Свода Законов (т. X ч.I), имевших романистический генезис. Как показывается в диссертационном исследовании, именно намерение расширить действие реципированных норм, перенеся их на общинный уклад, обусловило появление правой оппозиции правительственному курсу.

В третьем параграфе («Национальное начало в юридическом образовании») исследуется комплекс требований, предъявляемых выразителями консервативной идеологии к подготовке юридических кадров.